Текст книги "Пожалей меня, Голубоглазка (СИ)"
Автор книги: Иллюзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
« Глава 23
В баре гремела музыка, децибелами ударяя по нервам, расшатанным недавним разговором с Романовичем. Никак не мог успокоиться после вечера с друзьями: просил купить тест, спрашивал о самочувствии, заставлял прекратить работать допоздна. Она скоро с ума с ним сойдет, с его гипер опекой и заботой, так ему не свойственными. Будь его воля – расписание составил бы: личное, полезное для здоровья.
С защитой они, конечно, лоханулись. И не один раз. Но тогда, на столе, раз был опасным. По дням, её циклу, он грозил будущим материнством. Ая не переживала. Зачем переживать зря и по правильному поводу? Ребёнок принесёт с собой трудности, да, но также и радость, и счастье даже. Она хотела малыша. Любила детей и была уверена, что станет хорошей матерью. Черт возьми, она станет просто отличной матерью!
Мысли о ребёнке ненадолго отвлекли от грохота, но скоро музыка опять заставила дергаться нервные окончания. Людка не могла выбрать место поприличней?
Подруга улетала, чтобы отправить очередное послание матери Аи, и девушки решили отметить событие по причине «долго не увидимся». Людка радовалась, как маленькая. Вроде не новичок в путешествиях, а реагирует каждый раз бурно. Ая немного завидовала ей, но никогда не хотела поменяться местами. Мало ли что…
– Ты чего сидишь? – раскрасневшаяся Людка подбежала к их столику и залпом выпила всю воду, вырвав из рук Аи стакан. – Пошли, потанцуем! Сейчас классная песня будет, диджей обещал.
– Я лучше посмотрю, – вяло отмахнулась Ая, пожалев, что рядом нет Машки. Та забрала бы половину Людкиного энтузиазма себе.
– Да что с тобой? Не пьешь, не танцуешь… пошли!
– Ладно, но только один танец.
– Ты как парню прям говоришь, – хохотнула Людка и потащила Аю вглубь зала, на переливающийся танцпол.
*****
Костя был злым, как черт. Дома её нет, на работе – нет, трубку не берёт, а на дворе уже одиннадцать вечера! И он не знает, где она и с кем! А если беременна? Пальцы сжали руль так, что стало больно ладоням. Кожу защипало, словно крапивой обжёгся. Ослабил хватку, не ослабляя внимания к тротуарам. Ездил по городу, наматывая километры, искал её и не знал, что сделает, если найдёт.
Нажал резко на тормоз, увидев знакомую фигуру и вызывая недовольные гудки сзади едущих. Из дома вышел какой-то мужик, неся мусорные пакеты. Знакомый мужик. Где же он видел его? Ещё не зная ответа, вышел из машины, подав предупредительный сигнал. Мужик остановился и всмотрелся в приближающегося Костю, а потом уронил пакеты на землю и помахал. А Костя сразу же вспомнил. Мужик работал у Аи, только вот, вспомнить бы ещё его имя…
– Здравствуйте, – крикнул, подходя. – Узнали?
– Вечер добрый, – Михалыч протянул руку. – Какими судьбами в наших краях?
– По делу, – ответил на приветствие. – Ищу её.
Михалычу не надо было говорить о ком речь, понял сразу, уловив металлические нотки собственника и волнения. Увидел взгляд, ощутил силу рукопожатия, напряженность плеч. И стало очевидно, что молодой мужчина, выглядевший грозным и мрачным, был расстроен. Сильно расстроен, до боли.
– С подругой она. Людкой, прости, Господи, – старик сплюнул. – В кабак пошли. Какой – не знаю, не серчай.
У Кости заходили желваки. Вот, с*чка!
– Спасибо.
Хотел уйти, но задержался, спохватился, вдруг вспомнив что-то. Вытащил бумажник и достал пятитысячную купюру.
– Вот теперь – спасибо.
Михалыч не стал спорить, деньги забрал, решив отдать их Ае завтра утром.
– Не за что. Нравишься ты мне, только… успокоиться бы надо. Дел можешь наворотить, в горячке-то…
– Успокоюсь, – Костя убрал портмоне и кивнул. – Наверное.
Мужчины расстались, отправившись каждый по своим делам, со своими мыслями. Костины были одна другой кровожадней.
– Порешу, бл*дь, подружку. Сначала её, потом саму. Если увижу рядом член – всех, нах*й, порешу. Каждой твари – по паре.
*****
Увидел её сразу, как только вошёл. Танцевала с волосатым хер*м, джинсы которого открывали половину задницы. Нашла принца, твою мать! Волосатый терся об неё, словно ужаленный. Ещё минута – и откровенно лапать начнёт. А она… она что, пьяная?! Щёки красные все, взгляд зомбированный… никого, поди, не видит вокруг… лицо блестит…
– Хорошо тебе, милая? – рыкнул в их сторону. – Сейчас станет ещё лучше.
До парочки оставалось сделать шаг, когда на него налетела Людка с восторженными криками, практически повиснув на шее. Прямо в ухо ему горланила какую-то чушь, напоминая мандрагора. Костя отбросил её в одно движение и даже не посмотрел, куда приземлилась. Ни одна проститутка не смеет встать на его пути. Тем более – эта.
Ая отвлеклась от волосатого, заметив скопление людей и возню. Танцевать все перестали, сближаясь в кучу и с интересом глядя на Костю. Кто-то даже похлопал.
– Ты, – рывком подтащил Аю к себе, подцепив лямку очередного комбинезона, на сей раз парадно-выходного. Ох*еть просто… Лиф на пуговках, пояс резинкой, узкие брючины… В таком комбинезоне только по кабакам и ходить! – Идёшь со мной.
– Эй, чувак, – волосатый, видя, как ускользает «добыча», попытался остановить Костю и сделал это зря. Он даже не понял, видимо, что в него прилетело и откуда, рухнув, как подкошенный, головой в пол. Вырубился, неловко вывернув шею и украшая место для танцев красной ленточкой крови.
– Чувак у тебя в штанах, – Костя, не выпуская девушку, обвёл толпу бешеным взглядом и направился к выходу.
– Ты убил человека! – закричала Ая ему в затылок. – Надо вызвать «Скорую»!
– Говно не тонет, оклемается… мразь.
– Что на тебя нашло? – она запыхалась, еле поспевая. Если бы не тащил её за собой – выдохлась бы на первых же метрах.
Ничего не ответил. Мечтал убраться отсюда, вытрясти из неё всё «барахло». Или её из барахла.
– Романович…, – попыталась остановиться.
– В машине поговорим.
– Ты мне опять одежду порвал!
– Тебе чуть целку сейчас не порвали, а ты о шмотках волнуешься.
– Целку? – реально удивилась.
– Ага. В ж*пе. Очко чуть не растянули на британский флаг, так понятней?
– Сволочь…
– Вот потому-то и лежит твой танцор диско, а ты "Убили, «Скорую»…
– Да не он сволочь!
Они вышли из бара, и Костя толкнул Аю к стене. Прижался всем телом и задышал в лицо:
– Может, Людка сволочь? Подруга верная, что сдала тебя с потрохами, продав за копейки? Назвала не только адрес, но и фотку твою показала? Жаль, не мне, а то не чувствовал бы себя полным дебилом, когда понял все. Или, может, сволочь мамаша твоя, что тебя не ищет? Или всё-таки волосатый х*р, что пытался тебя вы*бать у всех на виду? А может, твой отчим?
Ая оттолкнула его. Не знала, как смогла, но оттолкнула. Вроде и самообороне училась, а все правила испарились от его грубости. Натренированные скалодромом и работой мышцы обмякли разом, как тесто. Слёзы брызнули крупными каплями, в глазах зажгло.
– Ты! Ты – сволочь! Ты!
Она хотела убежать и даже опять попыталась, да куда там…
Схватил и снова прижал к стене, больно навалившись, вдавливая в камни. Сильно сжал голову, выжигая взглядом клеймо внутри.
– А может, сама, а? Сама такая, а других винишь?
Говорил, а самого крутило всего. Кишки в узел сворачивались от той мерзости, что вылетала изо рта. И чтобы остановиться, хоть как-то взять себя в руки, наказать и в то же время прекратить наказание, набросился на её губы, разомкнутые и сводящие его с ума. Его всё в ней с ума сводило. И эта липовая черствость, равнодушие, отказ от помощи, тайны… Как можно оставаться такой, когда вместе им так жарко? Так охр*нительно хорошо? Когда она кричит под ним, словно душу отдает? Когда он кончает в неё, чувствуя, как с каждой каплей жизнь, всего себя теряет?
Целовал ненасытно, понимая, что мало. Сожрал бы всю сейчас, да нельзя.
– В машине поговорим, – дыхание сбилось, вырывалось клочками. Сердце неровно стучало в ребра. – Прикройся.
Снял с себя рубашку, несмотря на холод, торопливо дергая за пуговицы, и накинул ей на плечи.
– Идём.
Ая опустила голову, следя за его руками и не желая их видеть. Молчала, разъедая тишиной его внутренности. Щёки стали мокрыми и грязными от краски, и Костя потянулся, чтобы помочь это исправить.
Она отшатнулась, уловив его движение, ещё ниже опустила голову и прошла к машине, сдергивая на ходу рубашку.
А с Кости в тот момент словно кожу содрали.
*****
В машине было тепло и что самое приятное – оказались салфетки и вода. Ая стерла с лица потёки туши и сделал пару глотков.
– Как ты можешь ходить в такие места, будучи беременной?
Она закрутила крышку пластиковой бутылки и отвернулась к боковому окну, думая о скорой открытке, что «прилетит» к матери. На сей раз из Африки.
Надо будет напомнить Людке… Людка, черт! Она совсем забыла про Людку!
– Нам нужно вернуться.
Странно, но волнение за подругу вытеснило обиду и злость. Пусть на время, но вышло на первый план.
– Нет.
– Людка не сможет…
– Я сказал – нет! Пусть с… добирается, как хочет.
– Что она тебе сделала?
– Тебе. Она сделала тебе!
– Я не виню её, надо вернуться.
Костя сжал зубы.
– Прошу тебя.
Мог бы – уши зажал.
– Пожалуйста.
Вся выдержка сейчас улетит в тартарары.
– Вернёмся – напою чаем.
Спасибо, но в последнее время он хочет пельменей.
– Угощу чем-нибудь особенным.
Издевается. Но он был готов быть ею изжеванным.
– Отдамся.
– Думаешь, не возьму сам? – не сдержался, выкручивая руль, на ходу разворачиваясь.
– По доброй воле приятней в тысячу раз.
– Воля твоя…, – ухмыльнулся. – Я вплотную – и нет её.
– Проверим?
– Мне проверять нечего, я и так знаю.
Она вздохнула. Не понятно было, согласилась или нет, но не сказала больше ни слова.
Его это устроило.
Доехать бы живым…
« Глава 24
Сегодня был паршивый день. Всё валилось из рук, никак не могла собраться. Мутило и хотелось выпить яду. Месячных не было уже четыре месяца, а Ая так и не решилась сказать об этом Косте. Не знала, почему. Что-то останавливало.
Он в последнее время был каким-то встревоженным, озабоченным, что ли…
После кабака, из которого вытащил её, как куклу, вел себя практически безукоризненно, разве что в постели сдержаться не мог. Ая улыбнулась, вспомнив, как Романович обматывал её волосами свою шею и шептал нежности. Кто бы мог подумать, что умеет…
И пошлости шептал, и показывал, но делал это тонко, балансируя на грани её самообладания.
Людку тогда довезли, хоть и была обижена на целый свет. Костя молчал всю дорогу, сдерживал эмоции, только всем было ясно, что зол. Даже Людке.
Они поговорили после её отъезда и нашли компромисс. Костя обещал не нервничать, если не сможет до Аи дозвониться, не поднимать город на уши, а она обещала звонить. Всегда, когда могла задержаться, или менялись планы.
*****
Первый раз тошнота наступила внезапно, накрыв плотной удушливой волной, когда они сидели у Кости и ужинали. Ая в тот вечер, наконец-то, сделала пельмени, и Костя доедал уже вторую порцию, урча от удовольствия, как кот. И вроде бы все было нормально, а потом раз – и сидит уже вся липкая от пота, а желудок где-то в горле, и только и остаётся, что дышать глубоко, стараясь вернуть его на место.
Костя заметил. Или почувствовал, сразу отбросив вилку и привстав с места. Принёс воды, заботливо поглаживал спину и шутил, что Ая, возможно, перепутала тарелки. Хотела отравить его, а в итоге сама отраву съела. Тошнота отступила так же неожиданно, как и пришла. Быстро, главное. И они списали это на тяжелую трудовую неделю, которая далась Ае не без усилий. Так думала Ая.
*****
В связи с великодушием и помощью Стрелы, она выплатила кредит и закрыла все счета, чтобы взять ещё больше денег для расширения производства. Наняла сначала бригаду по ремонту и установке нового необходимого оборудования и расширила штат сотрудников. Михалыч с женой теперь были задействованы на легких подсобных работах, а Мария, по-прежнему, – продавцом, но уже не единственным.
Стрела оказалась очень упорной женщиной, методично и верно подтачивая защиту Аи от чужого вмешательства в свои дела. Необходимые бумаги были оформлены и подписаны, заверяя, что предоставленная сумма – беспроцентный долг на очень долгое время, с ежемесячными свободными платежами. Ая могла перечислять на счет Стрелы хоть по рублю, но она не планировала быть должной годами, поэтому старалась выкладываться на «всю катушку», увеличивая обороты продаж.
Костя, казалось, забыл свой страх перед её беременностью, по крайней мере, не вспоминал больше, и уговорил начать взаимное сотрудничество между предприятиями. Теперь его ресторан обеспечивал своих посетителей любимой выпечкой, а Ая – дополнительным и щедрым клиентом – себя. Даже появившийся лишний расход на транспортные услуги оказался не заметным в получении прибыли, и девушка всерьёз занялась рекламной кампанией.
Дело росло. Быстрее, чем она когда-то мечтала. И почему – то росло желание попасть на необитаемый остров, чтобы насладиться в максимальной степени этими изменениями. Разделить их только с собой – с той Аей, которой стала.
Костя… Сегодня они должны были встретиться у него, а ей отчего-то было неспокойно. Он пробивал защиту, выстроенную годами и рушившуюся так стремительно…
Он был другим. Изменился, стал совершенно не тем Костей, которого она знала, и это было ужасно. Ей заново приходилось адаптироваться, учиться верить ему, а она не хотела. Не могла, потому что уже не одна была, с ребёнком. Она отвечала за другую жизнь, более ценную, чем свою. Риску – не место. Стабильность, уверенность – вот что стало важным, а с Костей всё выглядело эфемерным, призрачным.
*****
Он знал, что она беременна. Невозможно было скрыть зелёный цвет лица, частоту побегов в туалет и вынужденных там задержек, изменившиеся вкусы в еде и появление чуть заметного животика. Они проводили вместе много времени – об этом Костя позаботился – и он прекрасно видел, как после лимонада она пила молоко, стараясь спрятать напиток в не прозрачной кружке. И как утром, после манной каши, хрустела солеными огурцами, предлагая сделать «селёдку под шубой» и тут же меняла её на яблочно-морковный салат, а потом и его – на сало с чесноком.
Он ждал. В её положении было опасно начинать разговор, который мог послужить причиной слёз и опасности выкидыша. Помнил историю Василисы. Не дай Бог…
Но и ждать становилось все труднее. Чувствовал, что Ая до сих пор словно не живая с ним, словно внутри замороженная. Да и хотел знать правду, наконец. Чем больше думал, вспоминал – тем больше находил непоняток. Слишком многое не сходилось, картинка не складывалась.
Не хотел начинать расследование за спиной, хотел от Аи услышать. Чтоб сама, по своему желанию рассказала. Думал сначала напором взять, связаться с её отчимом, но не стал. Предчувствовал, что в грязи изваляется, а Голубоглазка чистоту любит. Опасно. Потеряет. И разрывало его на части от всех этих мыслей, от неё, что становилась настоящей только снизу. Не мог уже спать один, купил её любимые средства для ванной, духи, кольцо купил…
Как-то раз, ночью, когда спала, примерил и несколько долгих минут наслаждался видом драгоценности на её безымянном пальце. Шизик.
*****
Сегодня он приготовил свинину в аджике. Сам запёк в духовке, с удовольствием вдыхая аромат, разносившийся по квартире. Ая же, не успев войти и раздеться, сразу побежала «мыть руки». Черт!
– Ты как там, жива? – крикнул, подойдя к двери ванной и прислушиваясь к звукам.
– Угу.
Голос глухой, как из танка.
– Может, помочь?
– Нет.
Он отошёл, не стал настаивать. Включил музыку, поправил на столе скатерть и сел.
Она вышла спустя четверть часа: бледная, еле живая.
– Что-то случилось?
Смотрел на неё, и в груди все переворачивалось.
– Нет. Да. Я беременна.
Слава Богу!
– Я знаю, милая, – подскочил, но она остановила, вытянув вперёд руку.
– Давно?
– Нет.
– Я буду рожать.
– Я тоже. В смысле, это здорово.
Ая тяжело уселась за стол и посмотрела на Костю в упор. И ему совсем не понравился её взгляд, черт подери! Задержал дыхание.
– Мы должны прекратить отношения. Сделать перерыв.
– Я готов отказаться от секса, но не от тебя в своей постели. Никакого перерыва не будет.
– Мне трудно.
– А мне, по-твоему, за*бись? Видеть, как ты… я не могу никак достучаться до тебя! Скажи… скажи честно, ЧТО не так? Мы давно знакомы, сейчас – знакомы ближе, чем когда-либо, нам хорошо вместе, я готов помогать тебе во всём, заботиться, строить мосты, прокладывать дороги, лишь бы ты не свернула, я убить готов за тебя, нарушить любой закон, всё отдать… будь рядом, прошу. Выходи за меня.
Она вздрогнула всем телом. Отшатнулась на стуле в ужасе, оторвав передние ножки от пола и грозя упасть.
– Нет, – прошептала, бледнея ещё больше, хотя куда уж больше-то…
– Почему?
– Я сделала ошибку. Много ошибок. Согласилась заменить Людку, пошла на новую встречу с тобой, не сбежала, подписала дурацкий договор… прости меня, я не должна была всё это начинать.
– Замолчи! – он поднялся, уперев руки в стол. – Не говори так! Начала не ты, а мои друзья. Я тоже начал. Это просто судьба. Быть вместе нам – судьба, понимаешь?
– Судьба? – она хрипло засмеялась и тоже поднялась. – Нет, Константин Романович, не она это. Не быть нам вместе. Не после всего, что произошло.
– Да что произошло, в конце концов? Что?! – заорал, отпустив контроль.
– Ты бросил меня! Когда я так в тебе нуждалась! – она закричала, как и он, с отчаянием, отпуская себя в свободное плавание, в открытый бушующий океан на хлипкой лодочке, без вёсел. – Когда я не могла вернуться домой! Ты оставил меня без денег, без обещаний и на расправу дружкам! Мне пришлось всё продать, чтобы они насытились, себя продать, но им всё было мало! Я в больнице провалялась не один месяц! У меня… ты не оставил мне даже надежды… мне пришлось собирать себя заново, искать себя… я не могу быть с человеком, который предал. Предав раз, он сделает это снова, нужны лишь подходящие обстоятельства… Я прошла долгий путь реабилитации, освоила искусство самозащиты, достала липовые документы, решила начать новую жизнь, стать сильной, независимой, забыть тот кошмар, но ты снова вмешался, как тогда, у подъезда… когда тебя не ждали… я не могу, просто не могу.
Ая отвернулась и пошла к двери. Плакала. Он видел, но не мог сделать ни шага, прибитый её словами. Словно цемента выпил, потяжелев сразу, ноги онемели, не чувствовали ничего. А грудь щемило. Шумело в голове эхо её признаний. И во рту – вкус железа: противный, отравляющий. Её глаза… полные муки, они рвали его на куски.
– Милая… вернись. Давай обсудим… какие долги… какие друзья… я приезжал к тебе…
Он до сих пор не понимал, оглушенный сказанным, а она открыла дверь и покачала головой, не поворачиваясь.
– Жестоко. Поздно. Не смогу. Не хочу… всё снова… не справлюсь. Прощай.
И ушла, очень тихо закрыв за собой дверь.
« Глава 25
Ему понадобилось много времени, чтобы «въехать», принять информацию, сделать соответствующие выводы, вспомнить своих прежних «друзей», зафиксировать все на бумаге и принять решение. Целых сорок восемь часов.
Он, конечно, мог бы побежать вслед за Голубоглазкой, вернуть её в тот же вечер или остаться у неё, но не стал, не смог. Всё, что он смог – попросить Соплю оторваться от семьи и съездить, проверить свет в окнах. Он должен был дать ей время успокоиться, а самому окунуться в то дерьмо, что следовало из прошлого, попробовать проглотить и переварить.
С последним была большая проблема.
После ухода Аи он словно прожил несколько жизней.
А ещё через два дня усиленных размышлений и звонков, поисков старых контактов, Костя составил план. Он включал в себя обязательный отъезд из города, поэтому было необходимо обезопасить тыл. И сделать самый важный звонок.
По его просьбе деликатно узнать о состоянии Аи отправили Василису. Андреевна сразу сказала мужу после вечера у Сопли, что Ая не так проста, как кажется, хоть и подкупает человеческими качествами. Кот на это посоветовал шринку вспомнить себя, но информацию Косте передал. И Костя решил попросить именно шринка, т. к. дело оказалось серьёзней, чем он думал, а положение Аи в связи с беременностью – более нестабильным и уязвимым.
Василиса приехала к ней, чтобы прикупить нашумевших булочек, и что происходило в дальнейшем, Косте было не ведомо, но Андреевна отзвонилась сразу и первая фраза была: «Не разберёшься ты – разберутся с тобой». Прав был Котов, помощник из Василисы – никакой.
Правда, зелёный свет на разговор был шринком дан, и Костя, подойдя вечером к окну и задумчиво посмотрев на звезды, набрал номер.
– Алло, – голос Аи звучал устало, но не настолько, чтоб бить тревогу, хотя сердце пропустило удар, и невыносимая тоска вместе с воздухом наполнила лёгкие.
– Я могу приехать, но даю возможность тебе не видеть меня. Понимаю, что этот разговор тебе не приятен, возможно, даже очень, но прошу выслушать меня до конца. Очень прошу.
Ая села. Увидев, кто звонит, не могла оставаться спокойной, начала ходить по комнате туда-сюда, долго не брала трубку, а потом ответила и, услышав его голос, села. Шлепнулась на подвернувшийся стул. Ноги разом перестали держать.
Она тоже думала. Вспоминала. Выдав Косте в тот вечер тайну, выплеснув глубоко, казалось бы, похороненное, не могла не вспоминать и не думать. У неё никак не хотело выходить из головы выражение его лица и «я приезжал». Когда? Куда? И возможно ли было, чтобы отчим упустил возможность уколоть её этим?
– Хорошо, – согласилась, и на том конце провода раздался облегченный выдох.
– Буду говорить и спрашивать по делу. Пожалуйста, отвечай. Знаю, что проеду танком, проведу сквозь тело раскалённый прут, но отвечай. Это так… я с тобой, милая. Что бы ни случилось.
– Уже поздно и хочется спать.
Костя поднял голову, чуть оторвав от уха телефон, закрыл глаза и будто в воду прыгнул:
– Почему ты не могла вернуться домой?
– Отчим.
– Я знал, что между вами царило непонимание, но ведь он и твоя мать – семья, единственно близкие люди.
– Нет. Никогда он не был близким.
Костя хотел было рассказать, как тот переживал за дочь: регулярно звонил, посылал людей, деньги, но не стал. Его рассказ не являлся поводом для ссоры и мог подождать.
– Что именно было не так? Я спрашиваю не ради праздного любопытства, я должен все понять.
– Зачем?
Хороший вопрос.
– Должен. Должен! Я… иначе мне… мне по-другому – никак. Если ты не захочешь помочь, я все равно докопаюсь до правды, но тогда инвалидов станет больше и времени вагон уйдет, а я не хочу отрывать от нас ни одной лишней секунды!
– Он позволял себе действия, не приемлемые для близкого родственника, тем более для отца, каковым все его считали. Каковым он сам себя считал.
– Опиши эти действия, – попросил, запнувшись и чувствуя, как жаром опалило грудь. Покраснел весь, даже уши загорелись.
– Я видела, что он меня хочет, как женщину, владеть безраздельно. Я пела раньше у друга… вернее там, где Славка работал.
– Помню.
– Ну а отчим специально устраивал показ меня своим знакомым: влиятельным толстосумам, тем, в ком был заинтересован. Хотел, чтобы я стала его особым приобретением. Как, например, в коллекции бабочек или марок, или машин, есть одна среди многих – самая ценная, любимая, отличающаяся ото всех. У отчима – я, да ещё и живая. Ты же знал, что тогда, зимой, я ушла из дома именно из-за него.
– Да, но я не знал, что послужило истинной причиной.
– Не знал или не хотел знать?
– Ты же была… Господи, Ая! Ты же никогда не рассказывала, как я должен был догадаться?! – пауза. – Он… смог?
– Тр*хнуть меня? Нет. Но, однажды, уже после выписки, его перемкнуло. Твердил, что я извалялась в грязи, и он очистит меня. Сотрет во влагалище чужие следы своим членом, как ластиком. Много чего твердил.
– С*ка.
– Я записала это на пленку. После того, как ты ушёл, у меня появились хорошие учителя, – усмехнулась, – смогли научить, как таких подонков встречать.
– А мать?
– Не будем о ней. Не буду о ней.
– Поэтому он тебя не ищет?
– Да. Боится па-поч-ка, даже имея столько «зелени», а, может, именно из-за неё.
У Кости вся краснота на теле начала чесаться. Поскрёб машинально грудь, ещё до конца не укладывая в голове новости. Всё четко слышал, понимал, но скидывал в отдельный мозговой отсек, чтобы потом достать и разложить по полочкам.
– Когда я ушёл… деньги, что я оставил, лежали в кухонном ящике. Помнишь, у окна? Я всегда там держал небольшую сумму на мелочные расходы, но когда уходил, оставил там больше. Намного больше. Чтобы тебе хватило на первое время, пока не помиришься с родн… не решишь вернуться домой. И ещё кое-что. Ты нашла?
– Нет. Я нигде ничего не нашла. Рылась в вещах только в поисках записки от тебя, думала, что написал, а положить на видное место забыл. Хоть какую-то зацепку. Но везде оказалось пусто.
– Я…
– Не хочу ничего знать. Теперь это не имеет никакого значения.
– Я точно, совершенно точно помню, что оставил, – сказал Костя, ни к кому конкретно не обращаясь. – Кто мог взять? У кого был ключ?
И словно насмешка – голос бывшего знакомого:
– Замок у тебя больно хлипкий, такой открыть – раз плюнуть. Не хочешь усилить?
– Обойдусь, товар все равно не залеживается.
– Зря. В любом деле необходима осторожность и защита.
– Защита? – хохотнул Костя. – Ты про адвокатов, что ли?
Тогда он действительно не думал, что защищать придётся не товар, а человека. Не догадывался, что ценность окажется другой, а стоимость – непомерно высокой.
– Теперь о дружках моих. Кто приходил? Имена помнишь?
– Нет. Они приходили не знакомиться, не в кино меня звать, а требовать деньги или вернуть что-то – то, что взял у них ты. И им было наср*ть, кто вернёт долг, хоть Папа Римский.
– Кто-то посмел сделать тебе больно? – и сразу же исправился, уловив двоякость вопроса: – Причинил физический вред? Кто? Опиши внешность.
Ая замолчала. Он поступил правильно, не приехав, – она не смогла бы рассказать, глядя ему в глаза. Не потому, что было стыдно, а противно было, и захлёстывали ненужные эмоции. Сжала крепче телефон, вторую руку положив на живот, словно не хотела, чтобы ребёночек слышал. Постаралась воскресить в памяти тренинг в групповой поддержке, но перед глазами появилась другая картина.
– Милая, плохо тебе, знаю, но постарайся. Очень прошу, – уже шёпотом произнес, не обращая внимания на мир вокруг. Полностью сосредоточился на звуке её дыхания в трубке, боясь пропустить малейшее изменение, слово.
– Сначала просили не много, – начала тихо Ая, – и я продала то, что могла – не хватило. Стала занимать у соседей, надеясь на твое возвращение, но потом, со временем, «гостей» стало больше и денег, соответственно, понадобилось больше тоже. Я вернулась на сцену, чтобы отдать не только твои, но уже и свои долги, остаться в квартире, дождаться тебя. Думала, ушёл из-за этих проблем, а мне просто побоялся сказать, но была уверена: вернёшься, исправишь ситуацию. Я даже думала, что успею это сделать первой, и, вернувшись, ты увидишь, что все хорошо, станешь гордиться мной, и все наладится. Но сколько бы я не выступала, денег не хватало, визитеры становились грубее, угрозы – явнее, а потом стал подводить голос. После болезни и резких нагрузок не восстановленные полностью связки не выдержали.
Ая опять замолчала. Собиралась с силами, которых почему-то совсем не чувствовала. Слёзы текли непрерывными ручьями, на вороте футболки, расползаясь, темнело мокрое пятно, но она и этого не чувствовала.
Костя не дышал. Он и не жил, пожалуй, в тот момент.
– Один, приличный на вид, твой друг… он так себя называл… предложил мне погасить долг сексом… я отказала… он влепил мне пощёчину и сказал, что придёт завтра. А потом… позвонил отчим и сказал, что ты не вернёшься, что ты ему сам об этом сказал и… он платил тебе, чтобы присматривать за мной… что всегда всё знал, даже то, во что я была одета… что я была для тебя обузой, и ты рад был избавиться от меня и скоро женишься… посоветовал проверить почтовый ящик, а там оказалась фотография, где ты… кого-то… она была красивой, с длинными волосами. Я плохо помню остальное. Откуда-то взялась водка, много, и я пила её, а она всё никак не могла закончиться… и курила… сигареты тоже… я не помню… проснулась голой, в одной постели с тем, кто предложил переспать, и мне стало так паршиво… в сотню раз паршивей, чем после звонка отчима… я постаралась встать, увидела кровь и… меня вырвало, а этот… мужчина… он оставил мне деньги. Когда пришёл ещё один, я смогла заплатить. Мне хватило той суммы, чтобы заплатить и второму, но потом… потом опять пришёл тот, что меня… и… это случилось снова, а потом другие…
Раздались животные звуки. Костя ничего, кроме стойкой, выбивающий виски, пульсации не ощущал, а кровь заледенела будто. И виски заломило.
– Я с тобой, милая, – повторил тихо, но твердо. – Держись за меня.
– И вот, однажды… я проснулась и поняла, что бегу по кругу, и меня засасывает воронка пьяного безумия и грязи, болота, из которого не выбраться. До меня дошло, что ты действительно не вернёшься, и я… я вдруг захотела убежать. Мне было все равно куда, главное, подальше отсюда и туда, где меня никто не знает, где я смогу отмыться и все забыть. Но… мне не дали уйти. Тот, кто лежал рядом, – Ая выпустила из себя громкий, рваный, натужный выдох, – очередной кредитор… показал, что мои желания ничего ни для кого не значат. Он оттр*хал меня так, что я рада была выброситься из окна, если бы смогла до него доползти. Бил и тр*хал, тр*хал и бил. Вливал в меня водку, поливал ею, смывая кровь, а когда я очнулась… не знаю, сколько прошло времени… не смогла открыть глаз. Пока ползла до двери, на ощупь, «отключалась», наверное… долго ползла… или мне так только казалось… и ещё казалось, что за мной по полу тянется след из дешевого бухла и спермы, что во мне не осталось ни капли даже собственной крови – всё чужое, искусственное, разлагающее мое тело. Я оставляла за собой слизь, уменьшаясь в размерах. Не осталось ни единой причины, ради которой стоило меня любить, выбрать меня ради чего-то хорошего, светлого, ради которой… я возненавидела тебя за это. И захотела воздуха: другого, абсолютно не связанного с тобой. А может, я просто захотела жить.
Костю перестали рвать на куски её признания. После «мне не дали уйти» отказали все болевые точки, и он, как ни странно, почувствовал себя прежним. Хладнокровным и расчетливым с*киным сыном, наполненным доверху ледяной яростью. Она не жарила его тело, не горячила мысли, она помогала ясно видеть то, о чём рассказывала Ая и понимать, что он убьет тех ублюдков. Каждого. По отдельности. Выдавит глазные яблоки, вырвет глотку, достанет сердце, отрежет х*й и бросит рыбам.
Он не будет спешить. Спешить в этом деле нельзя. Он сделает всё тщательно, красиво и со вкусом. Вкус будет незабываем. Рыбы подтвердят.
– Ты никого не описала.
– Да? – Ая потерла мокрое пятно, ощутив, наконец, влагу. – У первого был шрам на верхней губе. Будто кусок кожи в форме треугольника вырвали. И глаза разные. Зелёный и голубой. А тот, кто последним был… я плохо помню, но у него, кажется, нет одного пальца на руке, а на второй – наколка: знак бесконечности, но с какой-то надписью.
