Текст книги "Квартирный вопрос (СИ)"

Автор книги: Иккинг1879

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

– Я хотела сказать, чтобы вы не беспокоились из-за квартиры. С документами всё в порядке.

Я коротко попрощалась, на Руслана решила не смотреть, и направилась к выходу. Как только дверь за нами захлопнулась, Хедер схватила меня за локоть и поинтересовалась:

– Ну и кто из них лучше? Внешне.

– Кто? – не сразу сообразила я.

– Мужик этот и твой Артём. Только постарайся быть объективной, – попросила она. – Кто?

– Артём, – не раздумывая ответила я, а подружка расстроилась.

– Ясно. Значит, точно сволочь.

Я остановилась у машины и на Хедер посмотрела.

– Почему?

– Потому что мужа меняют, если подворачивается что-то получше. И не смотри на меня так, я не про твоего дядю говорю.

– Я поняла, ты про Артёма.

– Да. А уж если этот хитрющий тип лучше твоего Хэддока, то я даже боюсь представить, во что ты влюбилась.

Я хотела молча сесть в машину, но Хедер меня снова окликнула:

– Ас.

– Что?

– Как ты думаешь, зачем он её искал?

– Чтобы забрать своё.

– Что именно?

– Деньги, Хедер.

– За квартиру?

– Сомневаюсь.

– А почему ты думаешь, что деньги?

– А что ещё можно искать с таким упорством?

Хедер хмыкнула и в машину села, а я в последний раз взглянула на пионы. И вдруг заметила, как шевельнулась занавеска в окне. Кажется, за нами наблюдали.

========== Глава 19. ==========

Прошло несколько месяцев, прежде чем я перестала просыпаться среди ночи, чувствуя себя глубоко несчастной. Перед Хедер и дядей старалась держаться молодцом, улыбалась им, фонтанировала идеями и делилась планами, а на самом деле ночами плакала, чувствуя себя безумно одинокой, а по утрам себя за слёзы ругала. Глупо было плакать. Артёма не было в моей жизни, наверное, по-настоящему вообще никогда не было, я всё себе придумала, он просто мне не мешал. Но всё равно не жалела, несмотря на свои страдания потом. Случилось в моей жизни невероятное приключение, с интересным парнем в главной роли, и он подарил мне счастье, пусть совсем ненадолго. Кто знает, может именно эти дни, именно этого человека я буду вспоминать через много лет, когда кроме воспоминаний ничего не останется. О том, как он дарил мне пионы и просил прощения. И делал это так искренне, словно мы были с ним знакомы до этого задолго и он точно знал, что и как нужно говорить, чтобы я перестала обижаться и улыбнулась. Артём всегда знал, как заставить меня улыбаться. А ещё буду помнить его взгляд и лёгкое: – Сволочь, Астрид.

Хедер предлагала его найти. Поехать в Москву и хотя бы попытаться, но я наотрез отказалась. Зачем? Что я ему скажу при встрече? Простого «здравствуй» явно будет мало. А Артём будет смотреть на меня с жалостью и растерянностью, не понимая, зачем я приехала, ведь ему-то сказать мне нечего. Если бы было иначе, он бы сказал, и возможно не уехал. Хедер же видела, как я мучаюсь, вот и предлагала сложные решения простой, по сути, проблемы.

– Никуда я не поеду, – сказала я ей достаточно твёрдо в один из дней. – И делать ничего не буду. Всё, забыли.

Подружка с сомнением посмотрела, но спорить со мной не стала.

Наверное, дяде она всё-таки о чём-то проболталась, потому что тот, хоть и не спрашивал меня ни о чём конкретном, но смотрел с печалью и сожалением. Я же только улыбалась, демонстрируя готовность бороться с любыми жизненными неприятностями.

До конца лета я не вылезала с крыши. Злилась на погоду, когда та жалела солнца или посылала дождь. Я рисовала. Как сумасшедшая, иногда по неделе ни с кем не встречалась и не разговаривала. Время от времени приезжала Хедер, качала головой, оглядывая бардак, вызывала уборщицу и привозила мне продукты.

– Работаешь на Третьяковскую галерею?

– На себя.

– Похвально. А Йоргенсон уже руки потирает, предчувствуя прибыль?

– Мне всё равно, Хед. Получит он своё или нет. Я просто… остановиться не могу, понимаешь?

– Нет. Но думаю, что ничего плохого не происходит, поэтому я спокойна. Твори, деточка, твори.

Я и натворила. Смотрела на купола церквей и старый город, а на холсте появлялось нечто совсем другое. Моё настроение, мои мысли, моя грусть… Наверное, на самом деле что-то стоящее выходило, потому что Димка так на меня посмотрел, когда увидел первые картины, что я предусмотрительно отошла от него, боясь, что он меня целовать кинется. Правда, и повод у него достойный был. В Москве что-то не ладилось, Йоргенсен переживал, в глазах постоянная тревога, а тут прямо ожил. Снова заговорил о персональной выставке и выжидательно на меня посмотрел, видимо, боясь отказа, но в этот раз я противиться не собиралась. У меня только одно условие было – дать мне возможность отдохнуть.

– Я уезжаю, – сообщила я ему.

– Куда это? – забеспокоился он.

– Какая разница? – Я улыбнулась. – Я еду путешествовать.

– Одна? Что за странная блажь?

– Мне всё равно – странная она или нет. Я уезжаю.

Он задумчиво посмотрел.

– Хочешь, я с тобой поеду?

– Не хочу, Дима. Я отдыхать еду. От тебя в том числе.

Я уехала в октябре, когда осень накрыла город. Ветер обрывал с деревьев последние золотые листья, солнца и тепла было всё меньше, дождь стал не приятным разнообразием, а нудной постоянностью. Дописала последнюю и самую важную свою картину, и после того, как её закончила, поняла, что мне на самом деле стало легче. Легче дышать, думать, жить, и будущее уже не кажется размытым, невзрачным пятном. Мне на самом деле захотелось смены обстановки, новых впечатлений, ярких красок. Кричать захотелось, причём от счастья. Правда, до счастья мне было далеко, это я тоже понимала, но главное, что появилась надежда.

Накануне моего отъезда приехал Димка, чтобы забрать ещё несколько картин, которые собирался отвезти в Москву, долго разглядывал мою последнюю «особенную» работу, а я запретила ему её забирать.

– Почему?

– Я хочу, чтобы она осталась здесь.

– Интересно… А чем тебя так привлекли окна дома напротив?

Я остановилась рядом с ним и тоже стала смотреть на картину. На распахнутое настежь окно, на лёгкую занавеску, которую трепал ветер, на цветы в горшке на подоконнике… Через окно видно большое зеркало в квартире на стене, а в зеркале, если хорошо присмотреться, можно разглядеть силуэт парня. Создавалось впечатление, что он притаился за занавеской и за кем-то подглядывает в окно. Я знала, что он там и за кем наблюдает, а Димка… он просто об этом не догадывался, потому что не чувствовал.

– Иногда мне кажется, что на меня смотрят оттуда.

Йоргенсен нахмурился.

– Кто?

– Не знаю.

– А ты в полицию звонила?

Я посмотрела на него.

– Дима… – начала я, но потом вдруг передумала что-либо ему говорить. – Бери картины и иди, мне собираться надо.

– Куда ты едешь?

– В Лондон. А потом в Мадрид. Или в Марсель. Какая разница, Дима? Я еду путешествовать.

– Мне не нравится, что ты едешь одна. Я не уверен…

– Димочка, тебе не должно это нравиться.

Йоргенсен обернулся в дверях и на меня поглядел с улыбкой.

– А вдруг когда ты вернёшься, всё изменится? Я на это надеюсь.

– Сомневаюсь. Что изменится, то есть.

– А я всё равно надеюсь. Пока?

– Пока, Дима.

– Я жду твоего возвращения.

– Лучше готовь выставку, – посоветовала я, и дверь за ним закрыла.

Вернулась в родной город спустя два месяца, уставшая, но довольная собой. Даже не верилось, что столько времени прошло. Я на месте ни дня не сидела, перебиралась из города в город, изматывала себя пешими прогулками и захлёбывалась впечатлениями. В Европе я и раньше бывала, но времени, для того, чтобы увидеть всё, что хотелось, никогда не хватало. А тут меня никто не торопил, не ныл, умоляя заглянуть в ещё один магазин, и не тащил вечером в ресторан. Можно было гулять, пока ноги не начинали гудеть от усталости, часами просиживать с альбом для набросков в каком-нибудь удивительном месте или показавшемся мне удивительным, спокойно сидеть в кафе и не ужинать. За два месяца я похудела, обновила гардероб и теперь, когда смотрела на себя в зеркало, сама себе нравилась. Вот только в душе всё равно осталась какая-то заноза, которая саднила и саднила. Даже если я была спокойна и всем довольна, стоило только мысленно вернуться домой, как снова накатывала тревога.

Родной город встретил меня метелью и сугробами. Нарядной новогодней ёлкой перед главным городским собором и привычным перезвоном колоколов. Машина остановилась на светофоре, и я посмотрела на белокаменный собор. Дядя сидел рядом со мной, держал за руку, радовался моему возвращению, а я слушала перезвон. Он лучше всего остального говорил мне о том, что я дома. Оказывается, я скучала сильнее, чем думала.

– А что это ты так исхудала? – недовольно поинтересовался дядя, разглядывая меня, а я поймала на себе любопытный взгляд водителя, брошенный в зеркало заднего вида.

– Чуть-чуть, – негромко ответила я.

– – Когда чуть-чуть, незаметно, а тут…

Я стукнула его по коленке.

– Прекрати.

– Я о тебе забочусь.

– – Так модно.

– Чтобы щёки вваливались?

Я повернулась к дяде и веско заметила:

– Ты на Хедер посмотри.

Он смущённо кашлянул и слегка толкнул в плечо водителя, который совершенно наглым образом подслушивал и даже скрыть этого не пытался.

– На дорогу гляди, хватит уши греть.

– Да, Борис Владимирович, – скучно отозвался молодой человек, а мне смешно стало.

– Ты хоть отдохнула?

Я сунула руку под дядин локоть и привалилась к его плечу.

– Всё хорошо. И отдохнула я, и насмотрелась всего. По дому соскучилась.

– Соскучилась – это хорошо. – Дядя поцеловал меня в висок и тут же сморщил нос. Вернулась какая-то… Я тебя не узнаю.

Я рассмеялась.

– Привыкнешь.

В собственной квартире меня что-то смущало, я ходила по комнатам, оглядывалась и никак не могла понять, что именно. Вроде всё на своих местах, всё прибрано (видимо, готовились к моему возвращению), картины там, где я их и оставила, без меня их никто не трогал, боялись. На кухне всё сверкает… А потом поняла. Балконные двери наглухо закрыты. Зима ведь. Я подошла к окну и отдёрнула занавеску. Вся крыша была завалена снегом. Так непривычно…

Я в первый раз зимую в этой квартире. И надо привыкнуть, что моя крыша – зимой просто крыша, и ничего больше. Что даже неплохо. Крыша вызывала слишком много не нужных воспоминаний.

– Всё на местах, ты довольна? – спросила Хедер, приехав на следующий день рано утром и подняв меня с постели. Я бродила по кухне в пижаме и зевала, а подружка, в отличие от меня, была переполнена энергией.

– Уборкой? Конечно, довольна. Спасибо, что побеспокоилась. Мне совершенно неохота заниматься домашними делами.

– Я так и подумала.

Хедер разбирала подарки, что я привезла ей из своих странствий, шуршала пакетами, с довольным видом вертелась перед зеркалом и на меня не смотрела.

– Чай будешь? – спросила я.

– А кофе нет?

– Я веду здоровый образ жизни. Кофе бой!

– Ужас какой… С чего это ты вдруг?

– Не знаю, захотелось. У меня новая блажь, – выдала я и рассмеялась.

– Ты похудела, – заметила Хедер.

– На шесть килограмм, – похвастала я.

Подружка кивнула.

– Боря сказал, что до ужасающего состояния.

– Он преувеличил.

– Это я вижу. Ты решила начать новую жизнь?

– В каком-то смысле. Учусь относиться ко всему спокойнее, а не бросаться в омут с головой.

– Классный шарфик, – Хедер подбросила в воздух шифоновый шарфик, и он красиво опустился ей на руку. – К моему голубому платью подойдёт.

– Я под платье и покупала.

– Хотела к тебе приехать, на недельку хотя бы, но Боря с делами закрутился… Ты же знаешь, когда у него много работы, он совершенно о себе не заботится. Даже есть забывает. За ним надо приглядывать.

– У вас всё хорошо?

Хедер повернула голову и трижды плюнула через левое плечо.

– Не сглазь. Даже не говори ничего.

Я улыбнулась, налила себе чай и присела за стол.

– Хорошо, не буду.

– Появилась тут одна… мадам. Юрист новый. Вся из себя такая ходит и глазками по сторонам стреляет.

– И что?

– Что? Она ему улыбается: «Борис Владимирович, я так рада с вами познакомиться!», а он довольно ухмыляется. Нет, Астрид, вот ты подумай, я рядом стою, а он ей улыбается! Бабник…

– Ты знала, на кого нацелилась. Чего жалуешься?

– Да не жалуюсь я. Возмущаюсь. Бывают же такие наглые особы! – Хедер снова посмотрела на шарфик. – Ужин надо приготовить.

– Утро ведь…

– Я о романтическом ужине.

– А-а…

– Вина купить, приготовить что-нибудь особенное.

– Свечи зажечь, – подсказала я, но Хедер отмахнулась.

– Боря не любит свечи.

– Ну и отлично, мороки меньше. А зачем ты мне всё это говоришь?

– Я же сказала, нужно приготовить что-нибудь особенное. Помнишь, ты как-то гуся запекала? С апельсинами.

Я спрятала понимающую улыбку и серьёзно поинтересовалась:

– Тебе рецепт дать?

Хедер посверлила меня взглядом.

– Издеваешься? Гуся мне сделай.

– Не могу, Хед. Я же на диете. Ничего не готовлю. Но проконсультировать могу.

– Спасибо. Закажу в ресторане.

– Не обижайся, – попросила я.

Она только рукой махнула, собрала свои подарки и засобиралась, сославшись на работу. Но перед тем как выйти за дверь, поцеловала меня и сказала:

– Если я спалю кухню, это будет твоя вина.

– Ничего. Я однажды спалила, зато готовить научилась. Вдруг и с тобой сработает?

– Не любишь ты меня.

Я рассмеялась и подтолкнула её за порог.

– Иди уже.

На следующий день явился Димка. С видом победителя прошёл в гостиную, бросил портфель на кресло и раскинул руки в стороны.

– Скажи, что ты меня любишь!

Я задумчиво хмыкнула и спокойно прошла мимо него на кухню.

– Не скажу. Но почему ты выглядишь таким довольным – мне интересно.

Димка понаблюдал за мной минуту, потом подошёл поближе, но когда понял, что я ему на шею бросаться не собираюсь, отошёл и присел на высокий табурет.

– Ас, ты изменилась.

– Ты понял это за две минуты?

– Я про внешние изменения, другие оценить пока не успел. Выглядишь потрясающе.

– Правда?

Он кивнул.

– Не ожидал. Честно.

Я повернулась к нему и встретила его взгляд. Хотела проверить свою реакцию. Надеялась, что за два месяца сомнения в душе немного улеглись и рядом с Димкой я смогу что-то почувствовать. Думала, вдруг увижу его и пойму, что по-настоящему соскучилась, что накроет прошлое чувство, хоть уже и не такое острое, но пока ничего не происходило. Димка сидел, красиво откинувшись на спинку, поза была немного вызывающая, но в то же время заявляла о его уверенности в себе. Дорогой костюм, белоснежная рубашка, галстук, живописно сбитый немного набок, и красивое мужественное лицо с правильными чертами. Но самое главное взгляд – тёплый, проникновенный, с насмешливой искоркой. Он всем своим видом, словно старался мне сказать – ну куда ты денешься от меня, дурочка?

Полгода назад бы мне такой подарок. Я бы, наверное, не отказалась.

Да что там наверное? Точно бы не отказалась. А сейчас от этих мыслей даже страшно.

– И чего же ты не ожидал? Что я могу выглядеть потрясающе?

Я заметила, как он растерялся, не ждал провокационных вопросов в ответ на комплимент. И далеко не сразу нашёлся, что ответить. Замялся, потом принялся оправдываться, что уж было совсем ни к чему.

– Я имел в виду, что не ожидал, что отпуск так благотворно на тебя повлияет.

– Ясно. Дим, ты чаю хочешь? Просто у меня кроме чая нет ничего.

– И пирогов нет?

– Не смейся.

– Не хочу я ничего. Лучше расскажи, чем ты занималась два месяца на чужбине.

– Отдыхала. Столько интересного увидела… Я довольна поездкой.

– А вдохновение?..

Я с улыбкой кивнула.

– Присутствует.

– Просто замечательно. Это очень кстати. – Он едва ли руки не потёр в предвкушении. – Почему ты меня ни о чём не спрашиваешь? Тебе не интересно?

– Я спрашиваю, – послушно проговорила я. – Что у нас нового?

– Ничего особенного. Если только твоя выставка… Персональная, в Москве.

Я нахмурилась.

– Кому ты продал душу?

– Таких крайних мер не потребовалось, – рассмеялся он. – Я же всегда тебе говорил, что нужно только чуточку везения и побольше уверенности в себе. Как только всё это сошлось, – бах! – и мы в выигрыше.

Я с трудом сглотнула.

– Дядя? – глухо поинтересовалась я. – Дима, мы же говорили об этом, я не хочу, чтобы он…

– Успокойся. Борис Владимирович, конечно, тоже поучаствовал, как он мог в стороне остаться, но в остальном моя заслуга. Я спонсора нашёл, милая. Вот так-то.

– Какого ещё спонсора?

– Ну, какая тебе разница?

– Есть разница, ты же знаешь.

– Богатый человек, ценитель живописи, поддерживает молодые таланты. А ты у нас молодая, да к тому же талант. Прекрасно подходишь. А ты везде ищешь подвох. Не надо. У него своя галерея в столице и он готов организовать тебе персональную выставку. Просто ему нравятся твои картины. Он купил две.

– Какие?

– «Улыбку» и пионы.

– Пионы?

Димка безразлично пожал плечами.

– Повесит в столовой. Красиво.

– Да, красиво… – эхом повторила я за ним.

А Йоргенсон поднялся и подошёл ко мне.

– Только не грусти, я тебя прошу. Не время впадать в меланхолию и подозрительность. У тебя сейчас каждая минута на счету. Через неделю выставка здесь, уже реклама идёт, а в феврале в Москве.

– Так быстро?

– Не быстро, Ас. Просто ты два месяца путешествовала, как ты это называешь. А я работал.

Я прислонилась плечом к стене и, опустив голову, согласилась.

– Хорошо, Дима.

– Ас, мы же мечтали об этом.

– Мечтали, – еле слышно проговорила я.

– Ты ведь об этом помнишь? Не забыла?

– Я не забыла, просто кое-что изменилось.

– Что?

– Раньше я мечтала о признании, а сейчас… Я просто хочу заниматься любимым делом. А всё остальное потом.

Димка склонил ко мне голову.

– Вот и занимайся. А я буду заниматься всем остальным. – Он улыбнулся. – Для этого я тебе и нужен – решать твои проблемы.

Я подняла на него глаза и вдруг поняла, что Йоргенсон стоит слишком близко ко мне. Уже притиснул меня к стене, наклоняется ко мне, а в глазах искорки пляшут. И не надо долго мучиться, чтобы понять, к чему он ведёт.

Я судорожно втянула в себя воздух и нырнула под Димкину руку. Отошла от него и постаралась придать себе безразличный вид. Правда, раньше мне этот фокус никогда не удавался. Сдула со лба чёлку, поправила воротник блузки, а когда обернулась к Йоргенсону, посоветовала себе не замечать его снисходительную улыбку.

– Значит, через неделю?

– Через неделю. Кстати, тогда с нашим многоуважаемым спонсором и познакомишься. Он приедет. И если он останется доволен, тогда вопрос с московской выставкой решится уже через неделю, так что постарайся, я тебя прошу.

– Что значит, постарайся? – переспросила я. – Мне платье короткое надеть или банкет в его честь закатить?

– Просто постарайся быть самой собой и не спугни его.

Я усмехнулась, немного злорадно.

– А для таких проблем, Димочка, у меня ты есть. Вот и старайся.

Мой ответ Йоргенсону, конечно, не понравился, он бы предпочёл, чтобы я клятвенно пообещала его не расстраивать и всё исполнить так, как он хочет и как задумал, но меня теперь так и подмывало ему надерзить. Он, наверное, это почувствовал, потому что всю следующую неделю с нравоучениями ко мне не лез. Да и вообще я видела его не часто. Видимо, у него на самом деле было много работы, и вся она каким-то боком касалась меня, и это было несколько непривычно. Из-за этого я нервничала, и из-за приближающейся выставки не находила себе места. И по ночам не спала уже из-за этого, а не… сами знаете из-за кого. Это была моя первая персональная выставка. И видеть на улице афиши с моим именем, было непривычно и волнительно, но в тоже время безумно приятно. «Спешите видеть! Впервые на арене – Астрид Хофферсон! Молодая, но очень талантливая. Правда-правда». Смешно… Димке говорила, что меня на данный момент жизни больше волнует работа, чем её оценка, но, как оказалось, ошибалась.

– Всё-таки я тщеславна, – пробормотала я себе под нос, разглядывая афишу на доске объявлений у входа в Димкину галерею. И тут же решила, что фотографию Йоргенсон выбрал удачную. У меня тут такое мечтательное лицо!..

– Не нервничай, – шептала мне Хедер на ухо, когда великое событие, наконец, свершилось и открытие выставки состоялось. – Всё-таки надо было тебе коньячку чуть-чуть… Борь, я же говорила!

– Ты говорила это час назад, я уже выпил всё.

– Молодец.

– Что? Я тоже нервничаю. Незаметно? А когда банкет?

Хедер выразительно на него посмотрела.

– Банкет после выставки.

– Жалко. Астрид вся белая стоит.

– Прекратите, – шикнула я на них. – Я, кажется, глупостей журналистам наговорила.

Дядя только улыбнулся.

– Им всё равно, что ты им наговорила. Напишут то, за что им платят. Так что не волнуйся. А Димка твой где?

– Он не мой.

Хедер только вздохнула.

– Хорошо было бы… То есть, если бы немой был. А то он опять кого-то обхаживает. Борь, что это за мужик?

Дядя посмотрел в ту сторону и плечами пожал.

– Не наш.

Я тоже нашла взглядом Йоргенсона. Он что-то втолковывал мужчине внушительной комплекции, а тот на Димку поглядывал не слишком радостно, потел и постоянно промокал лоб носовым платком.

– Это и есть твой спонсор, Ас? – шепнула Хедер.

– Откуда я знаю?

– Наверное, он. Смотри, как потеет. Денег ему жалко.

Димка подошёл ко мне минут через пятнадцать. Я к тому времени от дяди с Хедер отошла, обходила зал, смотрела на людей, стараясь понять, как они реагируют на мои картины. Короче, пыталась подслушать чужие разговоры. Но ничего не слышала. Толкового, в смысле. Говорили о чём угодно, только не обо мне и не о моих картинах. Можно подумать, что все сюда пришли повеселиться и засветиться в обществе. Я расстроилась, о чём Йоргенсону и сообщила, как только он оказался рядом. Да настолько, что даже позволила ему обнять меня за талию, вот как сильно мне требовалась моральная поддержка. Ну и где моя хвалёная храбрость и свежеприобретённая уверенность в себе?

– Им не нравится, – шепнула я Йоргенсону. Он удивлённо посмотрел.

– Кому?

– Всем. Они даже не смотрят!

– Солнышко… – Димка глаза закатил. – Это открытие. Это светское мероприятие. Вот завтра придут те, кому на самом деле интересно, а сегодня… Ты расстроилась что ли?

– Да, – еле слышно выдохнула я.

Димка ткнулся носом мне в ухо.

– Успокойся. Всё идёт просто замечательно. Пойдём, я тебя познакомлю.

Я слабо улыбнулась.

– Со спонсором? С тем потеющим дядечкой?

– С кем? А-а… нет. Это совсем другие дела. Пойдём. Они уже здесь.

– Они? – насторожилась я.

– Сама всё увидишь.

Мы прошли через зал, люди расступились и я, к своему изумлению, увидела инвалидную коляску и молодого мужчину в ней. Достаточно приличного телосложения, у него было очень интеллигентное, приятное лицо, очки в дорогой оправе и галстук-бабочка на шее. Мужчина улыбался, с интересом оглядывался, и когда на меня посмотрел, мне захотелось улыбнуться ему в ответ, настолько открытым был его взгляд, обращённый ко мне. Но я не улыбнулась. К тому моменту я уже наткнулась на хмурые взгляды двух широкоплечих ребят, стоявших позади инвалидной коляски и внимательно следивших за происходящим в зале, а теперь и к нам с Димкой приглядывающихся с большим подозрением. Складывалось такое впечатление, что они в любое мгновение готовы броситься вперёд и закрыть своего подопечного грудью. А противников убить. Стало немного не по себе.

– Здравствуйте, – сказал мужчина в коляске, разглядывая меня. – Вы ведь Астрид? Мне говорили, что вы красивая.

Я кинула на Йргенсона осуждающий взгляд, а мужчине улыбнулась.

– Здравствуйте. – И тут же созналась: – Я Астрид.

– Мне очень приятно.

Димка очнулся и выступил вперёд.

– Ас, это Виктор Сергеевич. Я тебе рассказывал…

Виктор Сергеевич рассмеялся.

– Интересно, и что же про меня рассказывать можно? Я понимаю, мне рассказывали про красивую девушку, послушать приятно, а про меня-то что?

– Если человек интересный, то и послушать приятно, – в тон ему проговорила я и тут же Йоргенсона сдала: – К тому же, он обманывает, Виктор Сергеевич, и он мне ничего не рассказывал, тайну хранил.

Димка предостерегающе вытаращил на меня глаза, но я отвернулась от него, сосредоточившись на Коростылёве. А тот после моих слов рассмеялся.

– И вы не расспрашивали? А как же пресловутое женское любопытство?

– Если честно, я перед выставкой так волновалась, что мне было всё равно.

– А по характеру, когда не волнуетесь, вы особа любопытная? Признавайтесь, Астрид, я по вашим глазам вижу, что да.

Я лишь руками развела, признавая своё поражение. Виктор Сергеевич довольно кивнул. А потом его коляска вдруг зажужжала и поехала вперёд, мне показалось, что сама по себе. Я испуганно и смущённо отступила, и только потом заметила под ладонью которая лежала на подлокотнике инвалидного кресла, небольшой управляющий механизм. Надо же, а я такие коляски до этого только в кино видела.

Виктор Сергеевич тем временем сделал едва уловимый жест рукой, и его охрана не стала торопиться следом за ним, да и Димку задержала, а я пошла за Виктором Сергеевичем, не совсем представляя, как мне нужно себя с ним вести. Но потом решила, что нужно просто быть самой собой, как советовал Йоргенсон, а дальше видно будет.

С коляской Виктор Сергеевич управлялся весьма ловко и, кажется, своего положения совсем не смущался. Это перед ним люди расступались, причём провожали его весьма заинтересованными взглядами, а не бестактно любопытными.

– Мне нравятся ваши работы, Астрид, – сказал Виктор Сергеевич, остановившись перед одной из картин.

– Вы сегодня первый человек, который говорит со мной о моих картинах. У меня такое чувство, что все пришли посмотреть на меня.

Он улыбнулся.

– А они и пришли посмотреть на вас. А может, и позлорадствовать. Такое тоже бывает.

– А вы из Москвы специально приехали на мою выставку?

– Вас это удивляет?

– Если честно, то… да.

Он легко развернул коляску и посмотрел на меня весело.

– Правда?

Я пожала плечами.

– Расскажите мне про Европу, Астрид, – вдруг попросил он.

– И всё-то вы знаете, – рассмеялась я.

– Я тоже любопытный, каюсь. Мой друг говорит, что если бы не моё любопытство, я был бы жутким занудой. Иногда я люблю позудеть.

– А вы бывали в Европе?

– О, много раз. Но чаще в клиниках европейских, чем просто из удовольствия. И путешествовать в полном смысле этого слова я не могу, всё по пятизвёздочным отелям разъезжаю.

После таких слов очень хотелось извиниться за свою бестактность, но Виктор Сергеевич говорил это не для того, чтобы я его пожалела. Он просто рассказывал, а если и жаловался, то скорее в шутку, поэтому я только рассмеялась над его словами и принялась делиться впечатлениями от своей долгой поездки.

– Я очень люблю Прагу, – сказал мужчина, выслушав меня. – До Праги вы добрались?

– К сожалению, нет. Испугалась, что если доберусь туда, то до Нового года точно вернуться домой не сумею.

– Обязательно съездите, потрясающий город. Я всегда останавливаюсь в одном и том же отеле, там из окон потрясающий вид. Знаете, я люблю смотреть в окно, и вид для меня очень важен.

– И для меня, – согласилась я.

Он улыбнулся.

– Я знаю. Может, поэтому я и влюбился в ваши картины? – Виктор Сергеевич сложил руки на животе и стал смотреть на одну из моих картин. – У вас очень красивый город.

– Особенно, Старый город, – подтвердила я.

– Да… Артём надо мной смеётся всегда. Как офис меняем, так я всех риэлторов довожу до истерики – вид из окна мне шикарный подавай. И это при том, что работаю я в основном дома. А ведь в нашем первом офисе, помнится, окон вообще не было. Вентилятор в углу стоял. – Мужчина посмотрел на меня и улыбнулся. – Вот так-то. Меняются времена.

Я вежливо кивнула. Потом облизала губы и спросила:

– Вашего друга зовут Артём?

– Артём, Артём… Мне ещё вот эта картина нравится. Откуда у вас такой вид? Я был бы не прочь посмотреть…

– Это с моей крыши, – тихо проговорила я, а на мужчину взглянула задумчиво. Интересно, если я поинтересуюсь фамилией этого Артёма, буду выглядеть очень глупо?

– Жаль… Хотя, может, когда-нибудь вы пригласите меня к себе в гости.

– С удовольствием. Но лучше летом. Сейчас крыша снегом завалена.

– Ловлю вас на слове.

Он развернул коляску и поехал обратно к своей охране.

– Я знаю, что вы купили… мои пионы?

– Купил. Подарю их Артёму. Правда, он в живописи не соображает, так что его жилище и кабинет облагораживаю я.

– А Артём… любит пионы?

Мужчина на меня странно взглянул. Мы уже приблизились к охранникам и Димке, который смотрел на меня с жадностью и нетерпением, а я ждала ответа от Виктора Сергеевича. Почему-то мне очень важен был его ответ. Хотя, это так глупо…

– Не помню, чтобы он хоть раз в жизни заговаривал со мной о цветах, но кто знает?.. Артём, ты пионы любишь? Чтобы тебя не вводить в транс, поясню: пионы – это цветы такие.

– Красные люблю, – прозвучал за моей спиной знакомый голос, и я едва удержалась на ногах.

========== Глава 20. ==========

Хэддок был одет в дорогой костюм модного стального оттенка, на нём был белый галстук, а из нагрудного кармана выглядывал шёлковый платочек. Он выглядел респектабельно и разговаривал с моим дядей о политике. А мне улыбался. Вежливо и отстранённо. Как чужой.

Я едва терпела всё это. Видеть его не могла, если честно.

После выставки хотела незаметно улизнуть, но сделать это мне не дали, пришлось ехать вместе со всеми на банкет. В ресторане совсем тяжко стало. Все чему-то радовались, меня поздравляли, вели умные беседы, а мне с трудом удавалось сдерживать внутреннюю дрожь, но я заставляла себя улыбаться. Иногда мы с Артёмом случайно сталкивались взглядами, и мне казалось, что внутри меня что-то медленно умирает. Никак не могла поверить в то, что он вернулся.

Не могла поверить, потому что это было не так. Он не вернулся. Он просто приехал, по каким-то своим делам, которые меня не касаются, вот о чём нужно думать. И не смотреть на него. Он же на меня не смотрит… Почти не смотрит.

– Что-то вы загрустили, Астрид.

Я посмотрела на мужчину и вымученно улыбнулась.

– Устала, наверное… Столько волнений. Надо же, вот и прошла моя первая выставка.

– Да что вы, так говорить не надо. Всё только начинается.

– Хотите сказать, что мне нужно привыкать волноваться?

– Не думаю, что вы всегда будете так волноваться. Человек ко всему приспосабливается. Да и выставки, разве это так важно? Намного важнее вдохновение. Вот без него действительно не прожить. Один раз попробуешь и никогда не забудешь это ощущение. Я прав?

– Наверное. А вы сами пишите?

– Пробовал, но ничего достойного не выходит. А я из тех людей, кто делает либо хорошо, либо никак. Предпочёл остаться ценителем. – Он рассмеялся. – Других судить легче.

Подошёл Димка, приобнял меня за талию, а Виктору Сергеевичу улыбнулся.

– Всё в порядке?

– А что у нас может быть не в порядке? – удивилась я. – Разговариваем.

– Очень хорошо. – – Йоргенсен присмотрелся ко мне внимательнее, потом шепнул на ухо: – Ты хорошо себя чувствуешь?

– А что?

– У тебя щёки горят.

Я схватилась за щёки, от прикосновения холодных пальцев на мгновение стало очень приятно.

– Душно, – сказала я, лишь бы от Димкиных расспросов отвязаться.