Текст книги "Язычница (СИ)"
Автор книги: Hioshidzuka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
– Мне так жаль, что всё случилось именно так! – говорит Юмелия со вздохом. – Не могла бы ты пока оставить меня одну?
Княжне немного обидно, что кузина практически выставила её из своих комнат. И это сейчас – когда так хотелось немного отдохнуть, немного развеяться, ведь потом весь вечер будет занят… И что именно так расстроило Юмелию, что она говорит «мне так жаль»? Неужели, всё дело в свадьбе Актеона? Но почему, если это так, девушка кажется такой расстроенной? Или всё дело в Исааке и Азили? Но эта история, кажется, произошла уже целую вечность назад – прошло уже почти двадцать пять лет. Разве может Юмелия до сих пор грустить из-за этого? Разве можно было вообще об этом вспоминать иначе, чем со смехом?
Селена не уверена, что она сама могла бы так долго любить кого-нибудь, если он был бы чьим-то мужем. Девушка надеется, что ей никогда не придётся испытать ничего подобного. Юмелию было жутко жаль. Селене хочется остаться, хочется утешить её, поговорить… Только вот вряд ли девушка сейчас будет благодарна своей кузине за утешение, даже если ей оно необходимо.
Впрочем, возражать Юмелии Селена не смеет. Та всегда была для неё старшей сестрой, и девушка любит и уважает её. Спорить с ней кажется глупым – тем более, учитывая то, что сейчас княжна находится именно в комнате кузины. Так что Селена выходит из комнаты и снова бредёт по коридору, думая, чем бы таким ей заняться. И заслышав чьи-то голоса, она бежит туда – возможно, ей тоже можно будет с кем-то поговорить. Вполне возможно, что это кто-то из её кузин. Некоторые из них были ещё теми болтушками. Селене так скучно, что она готова поболтать даже с тёткой Мирьям, которая вечно ворчит из-за каждой мелочи, которая ей не нравится. Разговаривает, кажется, Аврелия. Говорит она по своему обыкновению довольно долго, не давая собеседнику или собеседнице вставить хотя бы одно слова. Так что, Селена идёт быстрее, чтобы успеть, пока её кузины – ей кажется, что Аврелия общается именно с одной из её кузин – не решат пойти болтать в другое место. Для того, чтобы оказаться там, нужно преодолеть не такое уж большое расстояние – всего лишь дойти до конца коридора, повернуть и подняться на десять ступенек (когда-то в детстве девушка их сосчитала).
– Она была бы очень красивой, если бы сама чувствовала себя красавицей, – говорит Аврелия.
Голос Аврелии не казался насмешливым, как это было обычно. Селена даже не сразу смогла его узнать. Обыкновенно она всегда смеётся над всеми, считает своих родственников глупыми, достойными высмеивания. Обыкновенно Аврелия ни о ком не говорит серьёзно. Впрочем, Селена не особенно часто общалась с ней, чтобы знать или понимать кузину достаточно хорошо. Даже скрытную, мечтательную Юмелию она знала и понимала куда лучше.
Селена даже приостанавливается, чтобы услышать, с кем говорит Аврелия. Младшую княжну всегда было трудно впечатлить. И если Ветта показалась ей красивой, значит, что-то в певнской княжне было. Аврелия сама была необыкновенной. Хоть её нравственность и вызывала опасения у старшего поколения Изидор – Аврелии нравился один мужчина из военных Ибере.
– Она честная, – говорит Мадалена, которая больше всего на свете ценит в окружающих искренность.
Селена тяжело вздыхает. Что же… Подслушивать чьи-либо разговоры с Мадаленой было просто бессмысленно. Хотя бы потому, что нормально с ней поговорить попросту невозможно, если вы не Аврелия. Мадалена была так принципиальна, что переубедить её было нереально, а говорить с ней иногда было просто невыносимо. Что же… Бесполезно теперь даже идти к ним.
Княжна поворачивает назад, а потом спускается на первый этаж – да, конечно, вряд ли она найдёт там хотя бы одну из кузин, зато там куда прохладнее, можно будет немного передохнуть. Она спускается по мраморной лестнице, мимо огромных бронзовых ваз, которые так нравятся тётке Мирьям – они были привезены её мужем с одного из давно забытых уровней. Кажется, это было чьё-то захоронение. Впрочем, Селена не вдавалась в подробности. Ей хватало и того, что вазы были довольно красивы, и что там можно было прятать записки и разные вещи, которые тётушкам совершенно не стоило видеть.
Девушка бежит по одной из картинных галерей, которыми так гордится Нарцисс Изидор. Князь привозил картины со всех уголков Ибере – кажется, особенно ему нравился уровень Нщезин, где жили многие художники. Правда, картин, которые писал бы кто-то знаменитый, Нарцисс не покупал – Селена никогда не могла понять, почему именно. Пожалуй, всё было в небольшой странности Нарцисса – он терпеть не мог признанных художников и музыкантов. Впрочем, стоит отдать должное его вкусу – все картины в его галерее были прекрасные. Особенно много в галерее было пейзажей – Нарцисс не слишком-то жаловал другие картины, ему нравились именно те, на которых были изображены другие уровни. Там были и Грайвен, и Троади, и Миртилле, и даже Леафарнар, с которого прибыла невеста Актеона… Сама княжна ни разу в жизни не была где-либо, кроме Альджамала и Лемерра.
Картинная галерея сменяется портиком. Селена продолжает бежать, уже чуть медленнее – вряд ли кто-нибудь хватится и заставит её вернуться. Тем более, что многие гости находятся в саду. Никому из них не доставит особого удовольствия смотреть за тем, как одну из изидорских княжон заставляют вернуться в свои покои. И это вполне может спасти Селену от неминуемого наказания. Девушка уверена, что если тётка Мирьям увидит её здесь, то на пир её вряд ли пустят. Селена надеется, что никто из своих её не увидит. Во всяком случае, до того, как пройдёт свадебный пир. Селена прекрасно знает правила. И прекрасно знает, что выходить сюда, когда так много гостей прибыло в Дарар, её категорически запрещено – это в обычные дни она может гулять по любому из садов, если её будет сопровождать одна из тётушек или старая нянька.
Останавливается она – княжне хотелось попасть в сад, пока никто из старших её не увидел, пусть портик и был для неё куда безопаснее, чем картинная галерея Нарцисса – лишь потому, что видит вдалеке мужскую фигуру в красном плаще. Киндеирн. Это он – его угловатую громоздкую фигуру невозможно спутать с чьей-либо. К тому же, этот плащ… Девушка осторожно прячется за одну из колонн. Не хватало ещё, чтобы кто-то увидел её рядом с Киндеирном – да это даже хуже, чем прогуливаться по саду ночью наедине с молодым человеком! Впрочем, старший герцог Астарн не один. Рядом с ним стоит мужчина в чёрной одежде с вышитым на ней серебряным знаком, значения которого девушка не знает, кажется, тоже один из гостей. Селена прячется за колонной. Почему-то ей кажется, что разговор этих мужчин вовсе не предназначен для её ушей. Княжне очень страшно, что кто-нибудь из них заметит её и убьёт. Люди, подобные Киндеирну, способны на что угодно, так ведь? Княжна старается ступать как можно тише – ей хочется, чтобы эти двое поскорее ушли, чтобы она могла выйти в сад и забыть обо всём, что она здесь увидела… Ей так хочется сбежать…
– Не забывайте, что это и в ваших интересах тоже, дорогой Доминик, – говорит генерал Астарн.
Его голос кажется Селене грубым, насмешливым и слишком низким… Он стоит сейчас спиной к той колонне, за которой княжна спряталась, но девушку не покидает ощущение, что сделай она хоть одно лишнее движение – он заметит её, подойдёт ближе, схватит и уничтожит, расправится, как обычно расправляются с ненужными свидетелями. Селена впервые ловит себя на мысли, что ей страшно настолько сильно, что кровь почти застывает в жилах.
Девушка боится даже пошевелиться. Она лишь смотрит, стараясь увидеть как можно больше. Она видит драгоценные перстни на пальцах Киндеирна, видит перчатки на руках его собеседника, этого Доминика, видит, как первый снимает один из перстней и отдаёт второму, а тот прячет его в карман… Он оглядывается в поисках посторонних, и Селена прижимается к мраморной колонне, стараясь стать совершенно незаметной. Ей хочется исчезнуть, раствориться в воздухе…
Киндеирн кажется крайне спокойным. Он уверен в своих силах – иного и невозможно было ждать от алого генерала. Киндеирн Астарн – слишком влиятелен, чтобы чего-то страшиться. Селена уверена, что такие значительные фигуры в истории Ибере, как он и Сибилла, вообще не должны чего-либо бояться. Такие, как он, всегда останутся безнаказанными, даже если совершат что-то, что для другого было бы совершенно непростительно. Впрочем, Селена всё равно теряется. Ей кажется, что на её глазах происходит что-то ужасное – настолько, что потом всю оставшуюся жизнь она будет сокрушаться, если сейчас поступит неправильно. Ей кажется, что эти двое замышляют что-то такое, что когда-нибудь аукнется Изидор. Селене приходит в голову мысль, что Киндеирна она боится так сильно, что никогда не посмеет больше наблюдать за ним – даже в шутку, как делали все её кузины.
– Про свои интересы я, уважаемый Арго, никогда не забываю! – смеётся второй мужчина. – Впрочем, как и вы!
Только когда Киндеирн увлекает собеседника за собой вглубь сада, Селена осмеливается выдохнуть и отцепиться от колонны. Ноги едва-едва держат её. Девушке хочется упасть и разрыдаться от бессилия. Княжна осторожно возвращается в картинную галерею Нарцисса – теперь ей надо незаметно пройти уже обратно, на второй этаж, где находятся комнаты всех княжон. Ей надо вернуться туда. И сегодня она вряд ли осмелится выйти за пределы Дарара, как хотела вместе с кузинами. Ей совершенно не хочется подвергать свою жизнь опасности, а свои нервы такому испытанию.
Следующие несколько часов девушка проводит, блуждая по коридорам женской половины Дарара и пытаясь забыть то, что она услышала и увидела в саду. Княжне совершенно не хочется об этом даже думать, не то что говорить. Она вряд ли может пойти с этим к кому-нибудь из старших – ни Киндеирн, ни его собеседник не сказали ничего, что могло повредить им. Они не сказали ничего, что могло бы считаться объявлением войны. Во всяком случае, Селена этого не слышала. Она не знала об их замысле ничего, кроме того, что это было в интересах обоих – и Киндеирна, и Доминика. Селене совсем не хочется, чтобы её приняли за сумасшедшую. Совсем не хочется, чтобы на её словами посмеялись, не хочется, чтобы подвергать свою жизнь – и, возможно, и жизнь того, кто решит во всём разобраться – такой опасности. И поэтому княжна Селена решает ничего никому не рассказывать.
Венчание Ветты и Актеона начинается ровно в полдень, как и положено по одной из тех древних традиций, которые Изидор так чтут. Солнечный свет падает на них, проходя через цветные стёкла, сложенные в причудливые узоры, приобретая тот почти сиреневый оттенок – на Альджамале этот цвет считался цветом счастья, благополучия и процветания. Это кажется Селене очень красивым. Актеон одет в белое, как ему и положено. Он кажется настоящим красавцем в этот момент. И даже неподвижное, словно каменное, лицо, тёмное от загара, его в этот момент не портит.
Ветта сильно напряжена. Во всём – в позе, в осанке – видно, что она совершенно не рада своей свадьбе. И лицо. Её лицо так же неподвижно, как и у её жениха. Только вот Ветта кажется настолько несчастной в своей гордости, в своей силе, что Селене хочется пожалеть её, подбежать, обнять и убедить, что всё будет хорошо. Только вот такие действия совершенно непозволительны с её стороны. Вот когда венчание и пир закончатся, Ветту нужно будет подготовить к первой брачной ночи, помочь ей снять её платье и переодеться в батистовую сорочку. Тогда Селена и попытается её утешить. А сейчас надо сидеть и молчать, делая вид, что всё проходит хорошо.
Сибилла в своём жёлтом шёлковом платье, расшитом золотом, жемчугом и драгоценными камнями, кажется, наоборот, очень довольной происходящим. И, кажется, ей очень нравится, что её голые плечи рассматривают все Изидор и гости. Она улыбается так открыто, так насмешливо, что Селене становится немного не по себе. Сибилла рада этой свадьбе. Возможно, рада только она одна – княжне кажется, что и Актеон, и Ветта с радостью отказались бы от этого торжества, впрочем, как и от самой свадьбы, если бы у них была такая возможность.
Киндеирн сидит с другой стороны. Он и великая княжна Изидор кажутся частью какой-то композиции. Пожалуй, если бы Селена была художником, она обязательно попыталась бы их нарисовать – монументальное торжество, силу и власть, которые пронизывали всю фигуру Арго Астала, и змеиную изворотливость, коварство, ярость, которые были так присущи Сибилле. Селена наблюдала бы за ними с куда большим интересом, чем за женихом и невестой – в противостоянии старшего герцога и великой княжны было куда больше страсти, чем в молчаливом соглашении между Актеоном Изидор и Веттой Певн. Они были прекрасны в своей вражде. Взгляд Селены скользит по самодовольному лицу Киндеирна, по его седым волосам и хищной, но очень спокойной улыбке, скользит по его прямому носу и высокому лбу. Девушка с интересом – словно видит впервые – разглядывает изогнутые в усмешке губы Сибиллы, её тонкие брови, поднятые, словно в удивлении и белые-белые зубы… Девушка уверена, что спокойствие обоих – показное. Только вот доказать или объяснить свою уверенность она не может.
Сама Селена, как и следовало ожидать, сидит в окружении своих многочисленных сестёр и кузин. Саму процессию им приходится наблюдать издалека – впрочем, можно попытаться встать, но тогда совершенно точно к ним подкрадётся кто-нибудь из тёток и шикнет на весь зал, так, что всем княжнам будет ужасно стыдно за то, что на них весь зал обратит внимание. Селене кажется это ужасной несправедливостью – что тётушки контролировали каждый их шаг и вздох, не давали сказать лишнего слова и всячески ограничивали. Но просто сидеть и молчать скучно. Во всяком случае, у Селены уже нет сил просто молчать. У неё и без того нет никакой возможности поведать кому-либо о том разговоре, который она не сумела подслушать в саду. Так что княжна готова говорить о любых глупостях, только чтобы не думать о том, что может нарушить её спокойствие, что может разрушить её жизнь…
Она боится, что Киндеирн и Доминик видели её в саду, видели, как она прячется за колонной. Кто из них будет думать о том, слышала ли княжна что-нибудь из их разговора или нет? Кому из них будет интересен тот факт, что Селена почти ничего не смогла понять и вряд ли сможет пойти с этим к великому князю или великой княжне? Вряд ли их вообще будет волновать подобная мелочь.
Остальные княжны Изидор кажутся весёлыми, довольными жизнью… Ещё бы – им нравится то торжество, которое устроили ради такого события, как женитьба наследного князя. Селене же совершенно не видно ни одного из платьев знатных дам с других уровней, а ей очень бы хотелось на них поглазеть. Впрочем, наблюдать за Киндеирном и Сибиллой – куда большее удовольствие, чем рассматривать чьи-то наряды. Селене теперь даже хотелось увидеть Астарна рядом с той женщиной, с которой он часто выступает в судах – и чаще всего, на разных сторонах баррикад. О той женщине – по многочисленным слухам, сотканной из чистого льда, как и императрица – ходило немало легенд. Впрочем, она была из другого мира. И больше легенд и сказаний о ней было, вероятно, там, а не в Ибере. В Ибере же куда более известен был Киндеирн.
– Я слышала, что тётя Сибилла сказала, что Ветта очень смелая, умная и сильная! – шепчет Иантина своей соседке.
Кто-то из княжон усмехается, что эта дурочка – Иантина – опять что-то выдумывает. Селене даже хочется пихнуть эту девицу – что усмехнулась – локтём, чтобы не смела обижать эту девочку. Впрочем, она совершенно не знает, кто из её сестёр или кузин смеялся – в полумраке этого понять невозможно. Селена считает это совершенно излишним – смеяться над наивной Иантиной.
Верить младшей сестрице Аврелии, впрочем, княжны не привыкли – с самого детства она была той ещё врунишкой и фантазёркой. Впрочем, сказки она умела рассказывать не хуже той же Юмелии, хоть сказки были уже совсем про другое. Сказки у княжны были куда веселее. Девушка вообще любила посмеяться – не над кем-то, а скорее над самими ситуациями, хорошо посмеяться, по-доброму. В её сказках обычно было место необыкновенным животным, любви и счастью, семейному теплу, радостям встреч, грусти расставаний и снова радости встреч – всему, что Юмелия обычно никак не затрагивала. Словно бы боялась. Юмелия была трогательной, грустной, всё её существо словно было пронизано обречённостью…
Иантина же была очень наивна, вечно рассеяна, не умела на кого-либо злиться или лукавить. И нередко принимала желательное за действительное. Впрочем, она была хорошей подругой, никогда не бросала в беде, была щедрой и покладистой – в детстве с ней всегда было очень хорошо играть, потому что эта девочка никогда не стремилась быть первой и с кем-то спорить. Селена смотрит на неё и видит всё то же простоватое личико и широко распахнутые глаза, которые просто не умели врать. Селена верит, что смеяться над таким светлым, открытым человеком – большой грех. Верит, что нельзя поступать так безжалостно к той, кто так доверял им всем. А Иантина доверяла. Доверяла так, словно бы сёстры и кузины никогда её ни в чём не обманывали. Доверяла так, как обычно не принято доверять кому-либо, кроме себя самого. И в этом не было никакого сомнения. Иантина, пожалуй, нравилась Селене больше, чем кто-либо из всего рода Изидор. Конечно, помимо Юмелии. В них обеих – этих двух княжнах – было что-то такое необыкновенное, что-то такое сказочное, что Селена просто не могла устоять перед искушением относиться к ним совершенно по-особенному.
– Я уверена, что ты, Иантина, всё совсем не так поняла! – смеётся Руфина. – Ты всегда преувеличиваешь! Тётя Сибилла редко говорит про кого-нибудь хорошо. Если это, конечно, не её драгоценные мальчики!
Руфина точно такая же, как и всегда – язвительная, злая… В её голосе, как и обычно, столько яда, что Селене хочется дёрнуть её за волосы, чтобы замолчала. Она всегда смеялась над Иантиной… И над другими тоже. Впрочем, от неё никогда не ждали чего-то другого – она была дочерью князя Омида, этого вечно хмурого и весьма жестокого мужчины, который никогда никого не хвалил. Омид считался неплохим полководцем, Сибилла ценила его, как одного из лучших своих помощников, впрочем, не слишком-то жаловала. Нет, ему доставалось весьма довольно земель, замков, доходов и слуг, но Омиду всегда всего было мало. Наверное, этим он был похож на Сибиллу – такой же ненасытный, как и она. И такой же жестокий и коварный. Пожалуй, именно из-за этого они никак не могли быть друзьями – такие люди не любят себе подобных.
Впрочем, обаяния у Омида было куда меньше, нежели у его кузины. Быть может, он был хорош на поле боя, но под крышей Дарара он чувствовал себя совершенно неуютно. У Омида было двое сыновей и одна дочь. Жена его умерла много лет назад – Руфине, младшей из его детей, тогда было всего полтора года. И ходили слухи, будто бы это Омид забил свою супругу до смерти. Поверить этому было весьма просто, учитывая нрав князя. Он мог поднять руку на кого угодно. И на жену в том числе. Селена до сих пор помнит, как он избил своих сыновей, Актеона и Шера за одну их шалость. Нарцисс тогда насилу сумел оттащить кузена от мальчишек, пока он не убил их. Актеону тогда не было и тринадцати, а остальные были лишь немногим старше. И Селена – она тогда оказалась случайной свидетельницей этого избиения – лишь чудом смогла сообразить позвать дядю Нарцисса, чтобы он со всем разобрался.
Руфина была похожа на своего отца. И внешне, и характером, и душой. В её тёмных глазах всегда плескалось раздражение, её волосы были такими же жёсткими, а тонкие губы были так же некрасивы, как и у князя Омида. Она никогда не была плаксой, не любила сказки и девичью болтовню, не прощала никому обид и насмешек и сама смеялась над каждым, кого видела рядом с собой. Кажется, она в любом могла увидеть врага. Возможно, её можно было понять – девушка росла без матери, которая бы её пожалела, под опекой жестокого, неразговорчивого и гордого отца. Омид вряд ли мог дать ей очень много любви и понимания. Он и сам, пожалуй, всегда чувствовал себя непонятым, отвергнутым, незаслуженно забытым, пусть Сибилла и упоминала его – во всяком случае, Шер говорил кузине об этом именно так – на каждом родовом собрании.
Впрочем, как ни странно, отношения между отцом и дочерью всегда были хорошими. Насколько Селена знала, Омид никогда не поднимал на Руфину руку, хотя его сыновья порой очень страдали от его жестокости. Возможно, дело было в том, что Руфина была послушнее братьев. Спокойнее, покладистей, прилежней – училась и занималась она всегда с большой охотой, её никогда не приходилось заставлять. И науки, и танцы, и игра на мивиретте, и рукоделие – всё удавалось Руфине необыкновенно легко. Она могла часами просиживать в классной комнате и учить бесконечные стихи, названия планет, городов и знатных родов, имена известных полководцев, божеств и героев баллад и поэм, она могла часами музицировать на мивиретте, добиваясь идеального звучания, могла танцевать без устали так долго, как это было необходимо. Руфина была изящна, упорна и трудолюбива. Княжну любили даже учителя. Ей даже позволяли учиться верховой езде, пусть и в дамском седле. Руфине запрещали только пользоваться оружием, впрочем, она и не слишком к этому стремилась.
Кузины не слишком-то любили её. Из-за её способностей и трудолюбия многим из них приходилось заниматься куда больше, чем им хотелось бы. И Селене в том числе. А её язвительность, раздражительность только способствовали тому, что Руфину чаще всего дразнили «княжной Колючкой» или «леди Дикобразом». Иантина же была одной из тех, кому чаще всего доставалось из-за прилежности Руфины. Всё дело было в том, что Тина никогда не была особенно усидчива. Она не могла долго находиться на одном месте, а уж думать дольше десяти минут о чём-либо – тем более. Руфина же всегда задирала её, смеялась над её неуклюжестью, над неровным почерком, куче клякс, над не слишком крепкой памятью… Но разве Тина была виновата в том, что не была так прилежна, так талантлива и так изящна с самого рождения?.. Из всех княжон, пожалуй, только Юмелия и могла состязаться с Руфиной за звание лучшей ученицы. Только вот Юмелию совершенно подобная слава не интересовала. Она просто продолжала заниматься, стараясь к каждому быть ласковой и доброй, никогда не кичилась тем, что усвоение наук давалось ей куда лучше, чем остальным. И кузины любили её, уважали, никогда – ну почти что – не дразнили и не пытались заставить чувствовать себя неуютно.
Впрочем, возможно, в некотором смысле Руфина была даже права. Про мальчиков княжны Сибиллы ходило множество слухов. Тётя вообще была весьма любвеобильна, любила плотские развлечения и жизнь «в золоте и шёлке», как смеясь говорил Нарцисс. Однако, из младшего поколения, только Аврелия и Руфина осмеливались шутить про это. Никто больше не смел произносить что-то подобное. Все боялись. В первую очередь, даже не Сибиллу – та, возможно, только посмеялась бы подобной выходке одной из своих племянниц. Тёток Мирьям, Птолемы, Юсуфии и Айгуль княжны боялись куда больше, чем Сибиллы. Последняя, хотя бы, не заставит их провести несколько часов в классной, выписывая на грифельную доску, чего приличной девушке делать не следует. И вообще отнесётся к этому более понимающе.
Однако правота Руфины никак не может отменить того факта, что Селена просто не может относиться к ней хорошо. Ей кажется это просто немыслимым – любить эту колючку, которая сама никогда никого не уважала и никого не считала достаточно важным, чтобы любить… Селена с удовольствием никогда не видела бы эту свою кузину. И была бы просто счастлива, если бы её поскорее выдали за кого-нибудь замуж – только бы она больше никогда не доставала её своими язвительными замечаниями на уроках каждый раз, когда Селене что-то не удаётся.
– Мне кажется, её беда в том, что она слишком сильная, слишком смелая и слишком умная, – вздыхает Юмелия. – Будь она слабой, трусливой и глупенькой – мой брат смог бы относиться к ней хорошо.
Это, пожалуй, первое, что сказала Юмелия за сегодняшний день, если не считать той пары слов, которые Селена слышала от неё утром. Все княжны поворачиваются к Юмелии – её все, пожалуй, любили послушать. А тут – разве мог быть кто-то более осведомлён об этой свадьбе, чем она? Юмелия была родной сестрой наследного князя, была старше его на три года и очень беспокоилась о его судьбе.
Голос у княжны очень слабый, но говорит она довольно уверенно. Куда увереннее, чем обычно. Она вся дрожит. От нервного напряжения – как кажется Селене. Глупо было думать, что от холода – в помещении, где они сидят, скорее жарко. Все княжны молчат, давая слово своей старшей подруге (Юмелия была не особенно старше их всех, но почему-то всеми признавалась старшей безоговорочно). Даже язвительная Руфина замолкает. Ждёт, пока Юмелия скажет что-то ещё. Но та ничего больше не говорит и становится ещё более грустной.
Селене не хочется видеть кузину такой расстроенной. Её слова кажутся девушке совершенно непонятными. Разве может всё быть так? Разве может Актеон быть таким? И почему Юмелия говорит об этом, словно всё происходящее – её личная трагедия, её личная боль?.. Руфина кажется притихшей, хоть и совершенно не пристыженной. Она просто старается не возражать лишний раз кузине, хотя дразнит всех остальных…
– Юмелия, но ведь они только-только поженились! – удивляется Селена. – Почему ты говоришь так, будто бы всё уже решено? Почему ты говоришь о беде, ведь ещё ничего не случилось?
Серые глаза Юмелии смотрят очень грустно. И как-то… обречённо. Будь на её месте Руфина, та уже сто раз успела бы подразнить Селену по поводу её умственных способностей. Только вот Юмелия совершенно не такая. Она куда мягче, куда добрее, куда тактичнее… Она никогда не скажет прямо, что именно ей не нравится. Её никогда ничего не раздражало… Она была словно ангелом. Бестелесным существом, которое просто не умело злиться, обижаться или делать что-то дурное.
Только сейчас Селене приходит в голову мысль, что Юмелия Изидор похожа на умирающую. Она кажется настолько хрупкой, настолько неземной, что княжне становится страшно. Что станет с ними, если Юмелия покинет их? Селена хочет схватить кузину за руку, но та едва заметно отстраняется. Девушка хочет что-то сказать, но тут видит, что Руфина смотрит на неё с таким осуждением, что осекается. Руфина всё уже давно поняла… Поняла, что Юмелии недолго осталось – вот почему никогда не дразнила и не пыталась превзойти. Она просто понимала, что княжне осталась так мало времени жизни в Ибере, что не желала чем-либо омрачать столь малое, что было отмерено Юмелии…
– Мне кажется, всё уже решено, – говорит Юмелия со вздохом. – Понимаешь… Я всё-таки немного знаю своего брата. Мне кажется, что он никогда её не полюбит и наживёт себе этим страшного врага…
Весь остаток венчания ни одна из княжон Изидор не осмеливается что-либо сказать. Они молчат, сидят так тихо и спокойно, что могли бы при желании заслужить похвалу даже от тётушки Мирьям.
Ветта Певн стоит неподвижно, словно боясь сделать даже лишний шаг, Актеон Изидор старается не касаться даже её руки. Он кажется таким же напряжённым как и она, хотя ему, пожалуй, этот брак сулит куда больше выгод и куда меньше огорчений. Князь лишь немного старше своей невесты. И лишь чуть-чуть выше. Последнее могло бы послужить поводом для насмешек со стороны Руфины, но та будет молчать. Теперь Селена уверена в этом. Руфина не будет тревожить Юмелию, потому что совершенно не хочет, чтобы грех, такой как обида умирающего человека, лёг тяжёлым камнем ей в душу.
Селене хочется разрыдаться от мысли, что Юмелия может умереть. Слёзы вот-вот потекут по её щекам, и девушка едва-едва может сдержаться. На свадьбе нельзя плакать. Это слишком радостное событие для подобного поведения. И Селене совершенно не стоит думать о смерти. Даже если это смерть такого близкого друга, каким является Юмелия. Даже если это занимает все её мысли.
– Согласны ли вы, Ветта Певн, взять в мужья этого человека? – слышит Селена сквозь свои мысли монотонный голос священника.
После этих слов Актеон поворачивается к невесте, словно ждёт ответа… Ему ведь совершенно безразлично – женится он на ней или нет. Почему же он чего-то ждёт?.. Ждут ведь только то, что считают важным, так? Селена считает, что именно так. Не следует ждать чего-то, что совершенно безразлично. И Актеону небезразлично. Иначе бы он не смотрел на Ветту так.
Быть может, Юмелия не совсем права, и этих двоих ждёт счастливое будущее?
Невеста молчит. Даже издалека Селена видит, как дрожат её руки, как напрягается её спина… Ветта Певн молчит. Княжне кажется, что она даже отсюда слышит, как девушка сглатывает. Словно бы хочет что-то ответить, но не может. Словно кто-то сжал её горло, не даёт ей даже вдохнуть…
Ветта молчит непростительно долго. На лице Актеона Селена читает волнение. Наследный князь нервничает. А ещё Селена видит усмешку, играющую на губах Арго Астала. Он словно смеётся над происходящим. Ещё бы… У самого Киндеирна было четыре жены. Едва ли во всей вселенной могло найтись больше десятка женщин, которые могли бы отказать алому генералу.
Молчание певнской княжны затягивается настолько сильно, что по залу идёт шёпот. Гости удивлены происходящим. Им кажется смешным подобное. И Селене хочется схватить Ветту за плечи и тряхнуть, чтобы не смела больше позорить князей Изидор, чтобы не смела поступать так подло, так некрасиво по отношению к Актеону, которого сама Селена не слишком-то жалует… Сибилла приподнимается со своего кресла, княжна видит, как побледнело её лицо. Но Ветта не смотрит ни на неё, ни на Киндеирна, ни на кого-либо ещё в зале. Она словно борется сама с собой.
– Согласна, – наконец, отвечает невеста.
И в её голосе Селена явно слышит слова: «У меня нет выбора»…
Комментарий к IV.
1. Либерея – библиотека
========== V. ==========
Картинка перед глазами девушки плывёт. Она ничего не соображает. «У меня нет выбора» – единственная мысль, которая бьётся в голове у певнской княжны. Она была обязана это сказать. Обязана была произнести это отвратительное слово, которое теперь решало всю её дальнейшую судьбу… Ей кажется, что что-то внутри неё умерло, как только она сумела сказать это. Что это было? Гордость? Чувство собственного достоинства? Душа? Ветта медленно ступала по роскошному ковру лилового цвета и никак не могла понять, что именно с ней не так. Ноги едва держат её, но девушка не позволяет себе опереться на плечо своего жениха. Впрочем, он не особенно-то горит желанием как-либо помогать ей. Ветта вполне может его понять, но от этого ей не становится легче. Напротив, от этого ей ещё больше хочется ненавидеть этого князя… Священник продолжает венчание дальше. Для этого им обоим – Ветте и Актеону – нужно опуститься на колени, чтобы Киндеирн и Сибилла подняли венец над их головами, а священник прочёл молитву. Актеон опускается на колени довольно быстро. Ветта смотрит на него и не понимает, как подобное «счастье» могло случиться с ней. Девушка медлит. Ей совершенно не хочется опускаться на колени, не хочется, чтобы эта свадьба продолжалась. Ветта оглядывается. В зале много народу, но кроме Нарцисса нет никого, кого бы девушка знала хотя бы немного – Сибилла кажется княжне слишком опасной, слишком врагом, чтобы хотя бы чуть-чуть доверять ей, а жених… Жениха Ветта ни капельки не любит. Девушка опускается на колени. Пол кажется ей слишком жёстким. Колени начинают болеть. А священник словно нарочно медлит, читает молитву как нарочно медленнее, чем следовало бы. Над головой Ветты венец держит сама Сибилла. И девушке хочется провалиться со стыда под землю – почему-то присутствие этой женщины на свадьбе кажется девушке почти кощунственным. И княжна никак не может объяснить самой себе – в чём именно дело. Актеон смотрит на неё недовольно, рассерженно, зло, и девушке хочется толкнуть его. Впрочем, она сама, должно быть, смотрит на своего жениха – уже мужа – недовольно. Ветте приходит в голову мысль, что ненавидеть друг друга в их ситуации просто глупо. В конце концов, они оба совершенно не виноваты в том, что родители решили обвенчать их. Только вот раздражение, появившееся ещё с той первой встречи, когда певнская княжна пыталась выкрасть из стойла коня своего жениха, никак не хочет исчезать, оно сковывает стальными цепями грудь, не давая дышать, не давая совершать разумных поступков… Ветте кажется, что ей нужны железные нервы и стальная выдержка, чтобы пережить Изидор. Ей совершенно не хочется становиться частью их рода, как обыкновенно становились почти все, кто выходил замуж за изидорских князей или женился на изидорских княжнах. В ту пору, когда Ибере был только создан, Изидор были самым многочисленным дворянским родом – их в общей сложности было двадцать пять или двадцать шесть, тогда как тех же Астарнов было всего семеро. Ветта не хочет становиться одной из них, не хочет привыкать, не хочет смиряться. Ей хочется остаться той девчонкой, которая бежала по лесам Леафарнара, той девчонкой, которую встречало каждое дерево, которой улыбался каждый ручей, которую ласкал каждый лучик солнца… Только вот у неё совершенно нет уверенности, что всё будет так, как ей хочется. Ветта лишь терпеливо стоит на коленях и ждёт, когда всё закончится. Ей кажется, что самое главное для неё сейчас – перетерпеть, переждать. И всё станет лучше. Ветта смотрит на неподвижное, напряжённое лицо своего супруга и думает, каким он ей кажется отвратительным – в своей непомерной гордыне, которую вряд ли кто-нибудь сможет пересилить. И княжна – возможно, ей уже стоит называть себя в мыслях княгиней – может не справиться с ним. Страшно даже подумать, во что может превратиться её жизнь. Девушке хочется проснуться. Хочется закрыть глаза, открыть их снова и очнуться уже в отцовском тереме, среди сестёр и братьев, хочется оказаться на таком родном Леафарнаре, хочется вдохнуть полную грудь воздуха и бежать, бежать, бежать, покуда хватит сил… Ветта Певн чувствует себя маленькой девочкой, заблудившейся в лесу – уставшей до полусмерти, отчаявшейся, напуганной так сильно, что хочется поддаться той панике, которая окутывает всё существо. В конце концов, ей всего сто семнадцать, и для демонов она совсем ещё дитя. Ребёнок, который и не обязан понимать всё происходящее. Только вот обычные дети не обязаны владеть собой. А Ветта должна помнить, что она – княжна.
