Текст книги "Язычница (СИ)"
Автор книги: Hioshidzuka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
Нарцисс Изидор подаёт ей руку, и Ветта совершенно не грациозно падает в сани, потоптавшись перед этим по ногам князя. Ноги не держат её, и потому она чувствует себя совершенно разбитой – она никак не может поверить в то, что сейчас происходит. Ветта никогда не думала, что всё может случиться так… Она вообще не думала, что её свадьба когда-нибудь случится. И вот – её увозил незнакомый ей мужчина на Альджамал, чужой для неё уровень, который она никогда не сможет полюбить… А этот мужчина кажется ей неприятным. И она несколько раз наступила ему на ноги, когда садилась в сани. Княжна усмехается этой мысли.
Ветта не может и слова вымолвить всю дорогу, пока они не покидают отцовские угодья. Ей хочется плакать, но позволить себе такую слабость княжна не может. Ни в коем случае не может. Она старается выглядеть спокойной, твёрдой – она всё-таки княжна, а это значит, что ей следует быть более хладнокровной и сильной, чем кто-либо, если она с трудом может впечатлить жениха манерами или внешностью.
Леса, мимо которых они проносятся, кричат ей «Ветта, Ветта», и девушка чувствует какую-то горечь в их словах. Она боится, что больше никогда не вернётся к ним, никогда не пробежится по родным тропинкам, не покормит белок, не искупается в реке, никогда не будет прыгать через костёр вместе с девушками из деревни… Ветте не хочется думать, что она прощается с Леафарнаром навсегда – когда-нибудь она обязательно сюда вернётся, если нужно, она даже сбежит с Альджамала, сбежит, и вернётся в родные леса, возможно, забежит в родной терем, если это только не будет ей слишком неприятно, зайдёт к старенькой Майе и преданному ей Благославу… Ветта ещё вернётся. Обязательно вернётся. Она – сильная. Даже если Изидоры и будут обращаться с ней плохо – эта мысль приходит ей в голову с тех самых пор, когда она увидела глаза Нарцисса – Ветта со всем сумеет справиться.
Нарцисс тоже молчит. Не говорит ни одного слова, хотя внимательно смотрит за тем, как Ветта вертится, чтобы посмотреть на лес, на заснеженные поля… Он кутается в шубу – конечно, он не привык к снегу. Он привык к пескам и жаркому солнцу. Изидоры – южный род. Глупо было считать, что певнская княжна сможет ужиться с кем-то из них – Певны живут на севере, где совершенно другие нравы и законы. Если бы Нарцисс что-то говорил, ругался или пытался что-то узнать, Ветта, должно быть, не чувствовала себя настолько отвратительно. Её увозили из родного дома. И Альджамал заранее представлялся ей мрачным, тёмным и душным. Темницей, в которую её теперь везли. И её тюремщик молчал, как будто не мог – или не хотел – вымолвить и одно лишнее слово. Впрочем, возможно, ей бы захотелось ударить его посильнее. Подумать только – и этот престарелый сластолюбец будет её мужем? Ветте противна даже мысль об этом. Князь Нарцисс Изидор, старший брат Сибиллы Изидор, человек, входящий в Совет, единственный из Изидор, кого принимали другие великие дома. Ветте хочется, чтобы он сказал хоть слово, хоть одно – она тогда не чувствовала бы себя настолько неуютно рядом с ним. Но Нарцисс не говорит. Ни сейчас, ни тогда, когда они проезжают «малиновую» деревню, в которой жили сёстры Рогнеда и Мстислава. Он кажется Ветте подозрительно равнодушным – даже если учесть, что Изидор не принимали практически ни в одном великом доме, они всё равно оставались очень знатны и богаты. Зачем им была нужна певнская княжна – Певны не были особенно богаты, не были знатны и в войне помочь едва ли были в состоянии. Отец умер, а Милвен верхом держаться не всегда умеет, куда уж ему вести войска?.. От Певнов нет никакой выгоды для Изидор – ни денег, ни военной поддержки в намечавшейся войне, ни просто поддержки именитого рода, ни красивой прилежной невесты, которая могла бы искупить недостаток знатности, власти или богатства… Почему же тогда Ветту увозили из отчего терема в далёкий и чужой Альджамальский дворец?.. Княжне до полусмерти надоедает молчать. Она не привыкла к тишине, если дело не касается леса и её прогулок.
– Вы – мой жених?
Ветта до сих пор не может в это поверить. Он – совсем старик. К тому же, Изидор, о которых её матушка всегда отзывалась крайне плохо. Это совершенно не укладывается у княжны в голове! Конечно, про Нарцисса нельзя сказать, что он некрасив или нескладен, или в его облике есть что-то жестокое… Но он почему-то кажется ей отталкивающим, омерзительным… Во всяком случае, как будущий муж – с таким человеком она могла бы ездить на охоту, обсуждать политику или прочитанные книги, но вряд ли Ветта когда-нибудь сможет его полюбить… Нарцисс Изидор – видный мужчина, и вряд ли ему так уж необходима будет любовь молодой супруги. Он и без того будет чувствовать себя вполне хорошо.
Только теперь Ветта понимает, что означал тот полный сочувствия взгляд Лукерьи… Она уже знала. И поэтому хотела предупредить сестру. А княжна, как обычно, не стала никого слушать. Ветта никогда никого не слушала. Разве что отца, когда он был ещё жив. Но никого больше.
Лукерья была права, а Ветта нет. Девушке стоило послушать младшую сестру, а не сердиться из-за пустяков. Девушке стоило выслушать Лукерью, а потом снова бежать в лес… Пока её не увидела матушка. Возможно, тогда Нарциссу надоело бы долго ждать, и он решил бы вернуться к себе на Альджамал без невесты. Или выбрал бы себе в жёны одну из сестёр Ветты – Евдокии бы очень подошло стать женой великого князя. Евдокии бы очень понравилось. И она не так нуждалась в свободе, как Ветта. Она могла жить в роскошных хоромах, зная, что за пределы дворца её не выпустят… Евдокия не чувствовала бы себя в этом случае хоть чем-то ущемлённой…
Язычница… Так он её назвал?.. Да, должно быть, Ветта была похожа на язычницу. Но она нисколько не расстраивалась из-за этого. Да и было ли из-за чего? Пусть так. Ветте даже немного льстило это сравнение. Пусть Нарцисс считает её язычницей, ему будет так проще. Ветта даже может ему подыграть. Это нетрудно. Совсем. Ветта прекрасно сможет справиться со своей ролью, если ему так хочется иметь женой «язычницу»…
– Что? – удивляется мужчина. – Нет. Ты выйдешь замуж за одного из моих племянников. Я просто должен привезти тебя на Альджамал.
Кажется, сама мысль об их свадьбе кажется ему смешной. Ветта рассчитывала на другой ответ, и теперь ей стыдно в этом признаться. Она уже была готова огрызнуться ему в ответ, была готова нагрубить, но теперь всё это не имело смысла… Ветта смотрит на Нарцисса немного растерянно. Она не ожидала. Да, совершенно не ожидала, что всё именно так. И теперь княжна не знает, считать ли слова Нарцисса хорошим знаком или нет.
Нарцисс улыбается ей, и в этот момент Ветте кажется, что лучше бы женихом был он – она уже видела его, знает хотя бы немного, а его племянника она впервые увидит на Альджамале… Неизвестно, будет ли он относиться к ней хорошо, неизвестно, понравится ли он ей, понравится ли она ему. Нарцисс, кажется, не имеет против «язычницы» ничего против. А как к этому будет относиться его племянник? И что будет, если она не понравится этому человеку? Её ведь просто вернут домой, да? На Леафарнар, в отчий терем, к матери, сёстрам и братьям?
– А что будет, если я ему не понравлюсь? – спрашивает Ветта немного смущённо и, чего таить, настороженно.
Она уверена, что так и будет. Никому из её женихов она не нравилась. И изидорский князь, к которому её везут, не будет исключением. Он решит, что она дурнушка, неумёха и плохо воспитана, а, следовательно, не может быть его княгиней. И Ветта вполне готова с этим согласиться – лишь бы её вернули домой. Ей хочется соскочить с саней и убежать. Но она понимает, что её всё равно увезут – Нарцисс не похож на человека, который не доводит дело до конца.
Князь Нарцисс Изидор поворачивает голову и смотрит на неё, как на дурочку. Он словно хочет сказать ей, что Ветта сама должна догадаться, какие из её слов прозвучали глупо. И княжна молчит, рассчитывая на то, что рано или поздно он всё равно всё объяснит – она не знает Изидор, не знает их обычаи… Быть может, он хоть как-то намекнёт, что ей лучше делать, чтобы вернуться домой?
– Если ты не понравишься моей сестре, то уже не будет иметь значения то, понравишься ли ты своему жениху! – усмехается князь. – Впрочем, если понравишься – тоже.
Улыбка не покидает его губ, и теперь он снова кажется Ветте таким же противным, как и при знакомстве. А его слова заставляют княжну ещё больше насторожиться. Главное теперь – не понравиться Сибилле, пожалуй?..
========== II. ==========
Пустыня Аменгар… Наверное, самая большая пустыня в Ибере. У Киндеирна и пустыни-то больше походят на степи. А Аменгар – совсем другое дело. Величественная, бескрайняя, идеальная… Даже на Сваарде не найдётся ничего подобного. Вокруг ни души. Ни единого живого человека. Ни одного животного, кроме быстроногого Азура. Ни одного постороннего звука, резкого оклика или удивлённого возгласа. Только песок, только солнце, только небо. Торжество света, торжество красоты, торжество одиночества… Разве может во всём Ибере быть что-нибудь прекраснее этого чувства свободы?.. Что-то прекраснее этого пьянящего восхищения всем живым, все созданным? Природой, ветром, песком, сияющей золотым блеском крышей дворца и величественными крепостями, которые невозможно покорить… Разве может быть что-то желаннее того единства души и всего Ибере?.. Белое солнце Альджамала обжигает. Оно всегда светит так ярко, всегда так щедро дарит своё тепло, обжигая неосторожных. Пески шелестят, снова произнося имя – они всегда шелестят только его… «Сибилла» слышится в каждом шорохе. «Сибилла» слышится в каждом шаге, в каждом порыве ветра. «Сибилла» звенит в каждом миге тишины, сияет в каждой звезде ночью… Великая княжна Сибилла Изидор– полновластная хозяйка Альджамала и драгоценнейший из всех драгоценных камней короны Дарара. Она была госпожой этих мест и, пожалуй, сердец всех своих подданных. И Актеон уверен, что к вечеру – при том условии, что он проведёт на солнцепёке ещё несколько часов – ему станет больно, так как кожа на его лице начнёт шелушиться и облезать. А он проведёт на солнце ещё не один час. Белоснежное светило поможет ему найти в себе силы и не возвращаться в Дарар ещё некоторое время. Так уже не раз бывало, когда он выбирался из-под величественных сводов дворца Сибиллы и устремлялся прочь – в сердце Альджамала, пустыню Аменгар. Солнце вторило всем порывам его души. Или, быть может, это его душа вторила солнцу. Актеон почти никогда об этом не задумывался всерьёз. Погода на Альджамале почти всегда прекрасная. На изидорском уровне редко бывает дождь. Вечное солнце. Вечный зной. Высокое небо, яркое, как нигде больше во всём Ибере. И горячий песок, на который днём едва ли можно наступить. И воздух – горячий и пьянящий… В Дараре воздух такой же, пусть там почти и нет песка – лишь сады, великолепные сады, которыми так гордится Нарцисс Изидор. Но воздух тот же, что и в пустыне. И благовоний в нём больше, чем где-либо ещё на Ибере. И посреди пустыни – бескрайней знойной пустыни – располагался дворец Дарар. Прекраснейший дворец – нигде не найти такого. Богатый, роскошный, утопающий в золоте, шёлке и жемчуге… Утончённый, изысканный, и даже в изобилии невозможно углядеть что-нибудь лишнее. Актеон привык к дорогим коврам, фарфоровым вазам причудливой формы, наполненным драгоценными камнями, к перстням и жемчугу, к золотым монетам и шёлковым тканям всех цветов – Сибилла одевается только в шёлк, остальные ткани она не жалует, считает их слишком грубыми… Они действительно слишком грубы для её нежной кожи. Актеон не уверен, что в сокровищнице Киндеирна есть хоть половина того, что он, Актеон, видит каждый день в Альджамалском дворце Изидор. А садами Дарара приезжали любоваться многие – как-то приезжал сам Вэлариу Анкраминне. И был впечатлён. Ему понравилось детище князя Нарцисса – ему понравились редкие цветы, яркие, словно поцелованные самим солнцем, понравились арки, фонтаны, понравились все семь уровней сада, понравились статуи, изображавшие богов, в которых Изидор верили когда-то очень давно. Актеон уверен, что нигде в мире не найдётся места прекраснее его родного уровня. Уверен, что никто никогда не сможет сделать Изидор рабами – даже Киндеирн, с которым в последнее время Сибилла ссорится всё больше. Изидор останутся великим родом навсегда, даже если их уничтожат. Даже если вырежут всех до одного. Актеон помнит, что этому их учили с самого младенчества. Что лучше умереть, но не сдаться. Лучше умереть, смыть позор поражения собственной кровью, а не жить с клеймом «проигравший» всю свою жизнь. Актеон уверен, что никто из Изидор не преклонит колен в этой войне – пусть даже «алый генерал» решит сжечь их дотла. Сибилла может быть уверена, что они или победят, или умрут. Сибилла может быть уверена, что никто из её рода никогда не сдастся, не предаст её… Никто не посмеет поступить иначе.
Белое солнце Альджамала обжигает, и Актеон почему-то радуется этому. Ему кажется, что нет ничего слаще этих прогулок жарким днём. Нет ничего слаще этого восторга, что переполняет душу с каждым мгновением, проведённым в Аменгаре. Нет ничего прекраснее этого яркого белого солнца, которое ни на миг не покидает его за всё время прогулки. Тем более, что княжна в последнее время всё чаще ссылалась на дурное самочувствие и почти никогда не звала его в свои покои. Актеон чувствовал себя лишним во дворце. Лишним и одиноким. Ему не было места в этом семействе, не было места в этом дворце. Порой молодому князю казалось, что Дарар – златая темница, в которую каждый хочет его заточить. Куда свободнее Актеон чувствует себя, когда оказывается в Аменгаре. Куда свободнее, куда счастливее… В пустыне всё кажется таким простым, таким правильным, таким чистым, что наследному князю Изидор хочется проводить всё своё время там, а не во дворце, который давно кажется ему постылым и пошлым. Раньше всё было совсем не так. Совсем иначе. В Дарар Актеон возвращается уже почти под вечер. Он не слишком спешит во дворец, не слишком спешит возвращаться в свои покои, к сестре, которую дядя уже давно хочет выдать замуж и множеству родственников, из которых почти никто не любит Актеона. Когда солнце уже не находится над головой. Когда становится куда прохладнее. Он улыбается мысли, что кто-нибудь из родственников – двоюродных дядь и тёть – обязательно будет ругать его. Как же так, наследный князь – и почти всё время проводит в пустыне. Ему следует заниматься полезным делом, безвыездно находясь в Дараре. Ему стоит проверять счета, к которым ему никто не даёт притронуться, упражняться в стрельбе из лука или метании копья, что тоже почему-то большей частью родни почитается за не самые лучшие занятия для наследника рода. Актеон ненавидит оставаться в той части Дарара, которая теперь принадлежит именно ему, как наследному князю – только формально, так как большая часть князей Изидор не считает его одним из хозяев Дарара. Там он никогда не может найти покоя. Кто-то постоянно пытается отвлечь его, обуздать, заставить подчиняться правилам, которые они считают уместными… К чёрту их всех – и правила, и дядюшек, и тётушек. Пусть катятся в темницу к Киндеирну, если считают себя столь умными, чтобы диктовать свои законы!.. Сибилла же им не подчиняется. И Актеон не будет. В конце концов, думается ему, жить собственным умом не так уж и трудно, как об этом стараются говорить, если есть деньги и титул, а и того, и другого у Актеона хоть отбавляй. Можно поблагодарить Сибиллу, что с детства была обеспокоена его будущим. Она была единственным неравнодушным человеком из всех его родственников. Она была единственной, кто любил его после смерти матери – сестре всегда было не до него. Сестра всегда старалась выглядеть в глазах своих тётушек – Актеону порой совершенно не хочется думать, что они и его родственники тоже – как можно более прилично, старалась угодить им во всём, слушалась, делала так, как ей прикажут, старалась никогда не возражать… Актеон привык к тому, что сестра давно стала для него чужой – со смерти отца, который не слишком ладил с материнской роднёй. Впрочем, оно было вполне понятно. Изидор не были достаточно приятными людьми. На месте отца Актеон сам не слишком бы любил Изидор – князья были слишком тщеславны, слишком горделивы и спесивы. Они никогда не прислушивались к чувствам других, никогда никого не жалели. Для них существовали только законы чести, которые соблюдались со всей строгостью, но не было законов милосердия. Актеон порой чувствовал себя рядом с ними неуютно. Из всех людей в Дараре только Сибилла относилась к нему по-доброму. Только она не упрекала его в том, что Актеон сирота, и ему приходится жить на попечении у родственников. И именно Сибилла тогда решила сделать его наследным князем, пусть молодой человек и не был самым близким претендентом на этот титул. А теперь и она не хотела его видеть… Теперь и она не звала его в свои покои. Теперь и ей стала безразлична его дальнейшая судьба… Актеон не уверен, что ему вообще стоит возвращаться во дворец, если теперь жизнь будет течь так. Пожалуй, стоит остаться в Аменгаре навсегда. Во всяком случае, пустыня никогда не обманет, никогда не причинит боль, если только человек сам по глупости не причинит её себе…
Актеон возвращается в Дарар уже под вечер, и снова видит полный осуждения и презрения взгляд тётки Птолемы, что хотела в своё время сделать наследным князем своего сына. Этот взгляд уже кажется ему привычным. С того самого дня, когда Сибилла объявила Еона наследником, многие родственники стали относиться к нему ещё хуже, чем раньше. Обиднее всего было то, что Юмелия – сестра – была на стороне тётки Птолемы и остальных. Впрочем, обращать внимание на тётку кажется ему недостойным. Подумаешь, что там считает эта выжившая из ума старуха!.. На подобных людей не стоит даже смотреть лишний раз, не то что – думать, что у них в голове. Птолема, Юсуфия, Юмелия, Мирьям, Айгуль и многие другие женщины из рода Изидор ненавидели всё, что происходило не так, как им хотелось. Впрочем, Сибилла тоже была из числа этих женщин. Должно быть, у Маликорнов или Итиноссов всё было иначе, но Изидор уже привыкли к подобному. И Актеону порой кажется, что в женской части Дарара интриг и крови куда больше, чем в мужской. Возможно, пренебрежение Юмелии родным братом было вызвано как раз этим – она не хотела, чтобы многочисленные тётушки и кузины накинулись на неё. Впрочем, Актеону вряд ли может стать от этого хоть чуточку легче. Порой, наследнику кажется, что он ненавидит Изидор так же сильно, как и их врагов. И, возможно, хоть это и было неправильно до одури, Актеон находит и в этом свою прелесть. В конце концов, это придавало его жизни необходимую горечь. Без горечи же невозможно почувствовать и сладости, и счастья, и свободы…
Наследный князь неторопливо – спешка у Изидор не в чести, они же не какие-то сумасбродные Астарны – слезает с коня. Азур устал за этот день, и, вероятно, завтра Актеону следует взять из конюшни Ештара, а Азуру дать отдохнуть подольше. Конюшни Дарара не так хороши, как у Киндеирна или Филиппа, или Лоранда, но наследный князь уверен, что подобная мелочь будет легко устранима, если только ему удастся привить Сибилле любовь к конным прогулкам. Нарцисс Изидор больше любит ходить пешком, а наследная княжна Мадалена больше любила верблюдов, чем лошадей.
Мадалена была старше его почти на пятьдесят лет, и наследной княжной стала несколько раньше. Она почти не жила теперь в Дараре, предпочитая собственное поместье – Фелистену, что находилась почти на границе с уровнем Реветт, считавшимся южной границей подданства Феодорокис. Мрачнее Фелистены Актеон дома ещё не видел на своём веку. Мадалена не собиралась жить по правилам Сибиллы или по правилам остальных Изидор. Она жила в стороне ото всех. Её не трогали беды её рода, не трогали радости – она была изгоем для Изидор. Даже большим, чем Актеон. Она даже одевалась иначе, чем остальные девушки. Забавно… Мадалену даже прозвали «Фелистенским прокурором» за её честность, за её правдолюбие, которые так мешали тётке Мирьям, что приходилась Мадалене матерью. Она была известна во всём Ибере, как сенатор и как прокурор. Актеону казалось, что хотя бы за это её стоит уважать – она не боялась пойти против всей вселенной, если считала свою позицию правильной. Они с Сибиллой были похожи больше, чем кто-либо мог вообразить. Просто наследная княжна боролась со всем миром за правду, а великая княжна – из принципа, чтобы доказать что-то всему Ибере. И всё-таки Актеон считал выбор Нарцисса – наследную княжну выбирал именно он – вполне неплохим. Мадалена, быть может, не была столь эпатажной, как Сибилла, но была столь же гордой, столь же стойкой, и силы в ней было куда больше, чем хотелось представлять князьям Изидор или кому-нибудь ещё с Ибере, чем возможно было представить. Мадалена была куда больше достойна быть наследной княжной, нежели кто-то из её кузин. Она, по крайней мере, хоть что-то из себя представляет, даже когда обходится без помощи рода. И, пожалуй, только она из нынешнего поколения Изидор смогла бы возглавить род. Только она могла бы справиться с этими горделивыми, взбалмошными людьми. И, пожалуй, за это князя Нарцисса стоит поблагодарить. Хорошо, что он выбрал её, а не Айгуль или Юсуфию.
Должно быть, заставить великую княжну полюбить конные прогулки не будет слишком трудно – Сибилла Изидор любит развлечения почти так же сильно, как и власть или плотские удовольствия. Должно быть, Актеону удастся сделать это довольно скоро – когда княжна в очередной раз заскучает. Сибилла скучала всегда примерно раз в два-три дня. И тогда все силы череды её любовников были направлены на её развлечение. Однако, Актеону приходит в голову эта мысль только сейчас, возможно теперь всё станет несколько труднее. Теперь вот-вот должна начаться война – Киндеирн собирает войска на Сваарде, Малус – на Шайве, а Филипп Феодорокис – на Герведе. Сибилла же не так давно созвала глав всех родов, что служат княжескому дому Изидор, всех своих вассалов. Актеон не был на том собрании. Сибилла не позвала его. Как не позвала никого из рода. Княжна всё стремилась сделать сама. И никто не посмел возразить ей в тот день. И в последующие – тоже. Она была главой рода, и если Нарцисс Изидор не возражал ей, то остальные и подавно не имели этого права. Это была в первую очередь война самой Сибиллы. Нельзя было оспаривать её решения, нельзя было противиться ей в чём-либо. Возможно, конечно, это должно было показаться странным, но Актеон уже давно приучил себя к мысли, что ни в коем случае не стоит удивляться тому, что делает его род. На удивление придётся потратить много времени и сил, а ни того, ни другого у наследного князя обыкновенно нет в достаточном количестве. В доме князей Изидор всё происходящее следует воспринимать как должное. Как что-то совершенно обыкновенное и обыденное. Тогда не будет никаких проблем. Во всяком случае, лишних проблем. А Актеон совсем не любитель попадать в неприятные или скользкие ситуации.
– Ты когда-нибудь так до смерти замучаешь коня! – недовольно говорит дядя, Актеон совершенно не помнит его имени, когда наследный князь выходит из конюшни. – Лучше бы занялся делом!
Будь Актеон младше – ему уже сто девятнадцать, и никто из Изидор не простит ему откровенного ребячества – он не удержался бы и показал дяде язык или скорчил бы рожу, или обозвал бы как-нибудь. Но теперь от него ждут совсем иного поведения. Теперь от него ждут, что он будет вести себя чинно и важно, как и положено наследному князю. Даже если Актеону всего сто девятнадцать, и для демона он только-только вышел из детского возраста. Теперь он наследный князь, и для него такое поведение совершенно недопустимо. Изидор готовы терпеть маленькие слабости Сибиллы, но лишь потому что она сильна, лишь потому, что может заставить их пожалеть… И пока Актеон не сумеет получить в роду такое же уважение к себе, ему стоит быть осторожнее – Изидор не Итиноссы, Ахортон или Херитеджи, с ними стоит быть осторожнее.
– Тётя Сибилла, кажется, искала тебя, – слышит наследник чей-то насмешливый голос, – я слышала это от одного её слуги!.. Кажется, его звали как-то странно… Только вот никак не могу вспомнить – как!..
Актеон усмехается. Аврелия Изидор всегда любила пошутить. И как только её терпели в роду? Она могла казаться вполне милой, но как только ситуация начинала ей нравиться, всё становилось для неё игрой. Игрой могли оказаться любые события. Совершенно любые. Что только придут Аврелии в голову. А прийти ей в голову могло что угодно, Актеон уже несколько раз проверял. Младшая княжна Аврелия Изидор могла быть совершенно неуправляемой, когда ей того хотелось, а хотелось ей этого, к огромному сожалению наследного князя, довольно часто. Она была столь же невоздержанной, своенравной и безрассудной, как и Сибилла, и, в отличие от почти блаженной Мадалены, в первую очередь думала о собственном удовольствии и веселье, а не о мировом благе или мировой справедливости.
Аврелия была ещё одним человеком, помимо Сибиллы, Нарцисса и Мадалены, кто относился к нему без особого недоверия и пренебрежения. Кажется, она считала его забавным. Как и почти всех в Ибере. Княжна не сердилась на него из-за титула, особого расположения Сибиллы и из-за денег и имения, которые причитались Актеону из-за титула наследного князя. Аврелии, казалось, вовсе было плевать на титулы, деньги и всё с ними связанное. Её совершенно не волновали дела рода, дворцовые интриги, сенатские разборки и тому подобное. Вполне возможно, что она опять сказала первое, что пришло ей на ум, когда увидела Актеона. Конечно, кто из Изидор не догадывается, что молодой человек ждёт того, когда великая княжна позовёт его?.. Наверное, об этом догадывались все – Актеон был не силён в лицедействе и лжи.
Наследный князь и не думает верить Аврелии. Сколько раз уже бывало, что эта девушка обманывала его? Сколько раз уже бывало, что он вёлся на её дурацкие розыгрыши, и оказывался посмешищем в глазах всего рода? Аврелия вечно придумывает всякие глупости, за которые потом приходится отвечать не ей. И как только Гидеон Эмракс до сих пор не придушил её?.. Актеон, наверное, убил бы её, если бы ему пришлось встречаться с ней чаще, чем теперь. С Аврелией было совершенно невозможно общаться! Никогда нельзя было понять, говорит ли она правду или шутит. Никогда нельзя было догадаться, смеётся она в этот момент над тобой или желает тебе блага, или честна с тобой, или хочет убить, или всё сразу. Чаще всего был последний вариант. Актеон помнит, что его кузина никогда не любила останавливаться на чём-то одном. Ей всегда всего было мало – жизни, золота, любовников, мести, власти, сражений, игр, смеха… Как и Сибилле. Не то что Мадалене, готовой терпеть неудобства ради высшей цели. Не то что Мирьям или Птолеме, которые ничего не могли сделать сами, а только осуждали всех подряд, придумывали очередные правила поведения – зачастую, абсурдные – и искали во всём изъяны.
– И на этот раз я не шучу! – крикнула Аврелия, убегая в сторону обсерватории, в которой так любила встречаться с Гидеоном.
В обсерватории было, пожалуй, уютно. В этом просторном помещении не было столь много позолоты и лепнины, как везде в Дараре, зато было намного больше ковров, подушек, не было почти ничего жёсткого, тяжёлого, чего-то, что въелось бы в память Актеона, когда он был ещё ребёнком, сиротой, которого отдали на попечение родственников с материнской стороны. В семь лет Актеон побаивался обсерватории. Считал, что там обитают страшные духи, которые всё норовят утянуть тебя в потусторонний мир, в мир мёртвых… Смерти матери Актеон не помнил, зато видел, как умирал его отец – как стонал, как постоянно просил дать воды, как тяжело дышал… Мальчику казалось, что там ужасно. В этом загробном мире, который забрал обоих его родителей. Отец всё твердил, что ему предстоит гореть за свои грехи. И Актеон боялся. Боялся и ничего не мог понять. А обсерватория казалась ему местом загадочным, непонятным, неизвестным, а потому и очень пугающим. В пятнадцать Актеон уже сам любил тайком забираться туда по ночам и смотреть на звёзды. В пятнадцать мальчику казалось, что во всём Альджамале нет ничего прекраснее звёзд. В обсерватории было много мягких подушек и ковров, на которых можно было прилечь. И было видно так много… Актеон любил проводить пальцем по карте звёздного неба, составленной тётушкиными мудрецами, а потом пытаться найти созвездия на настоящем небе. И засыпать уставшим после долгого дня на подушках и коврах он тоже любил. В обсерваторию не заходила ни одна из тёток. Только Сибилла. Иногда ещё – Аврелия или Мадалена, но к тем юноша был готов привыкнуть. Актеон прекрасно понимает младшую княжну в том, что ей так нравится назначать свидания своему Гидеону именно в обсерватории. Будь у Актеона человек, которого бы он мог приглашать на свидания, он бы тоже устраивал эти свидания в обсерватории.
Молодой князь не слишком хорошо понимает, для чего тётка зовёт его к себе – если, конечно, это не очередная шутка Аврелии, которой захотелось сегодня побыть более жестокой, нежели обычно. Впрочем, её капризы были давно ему известны. Она всегда руководствовалась лишь своими сиюминутными желаниями. Она действовала лишь так, как ей самой было угодно. И обычно оказывалась права, пусть её поступки сначала и казались странными, необдуманными и причиняющими ей вред. По характеру Аврелия жутко напоминала ему Сибиллу, пусть внешне они весьма сильно отличались.
Впрочем, Аврелия была всего лишь Аврелией, вредной младшей княжной, у которой на уме было множество глупых идей. Иногда она была удивительной, необычной. Иногда хотелось смеяться после её шуток. Но Актеон никогда не считал эту девушку кем-то очень важным для себя. Никогда не считал её достаточно близкой – хоть с Юмелией он и общался куда меньше, но та, всё-таки, была его сестрой.
Аврелия всегда была лишь Аврелией. Кузиной Актеона, Мадалены и Юмелии. И ещё был десяток представителей младшего поколения Изидор, которому Аврелия приходилась кузиной. Родных братьев или сестёр у неё не было. Она не была тем человеком, насмешки которого могли бы больно ранить Актеона.
Сибилла Изидор же всегда казалась ему потрясающей женщиной. Второй такой не сыскать во всём Ибере! Впрочем, Актеон уверен, что второй такой Ибере просто не выдержал бы – чего только стоит её противостояние с Киндеирном и генералами. И всё-таки, не найдётся другой столь красивой, столь соблазнительной, столь желанной и обаятельной, чтобы хотелось верить ей даже тогда, когда она явно лжёт. Сибилла никогда не боялась показать свою злость или свою слабость.
