Текст книги "Язычница (СИ)"
Автор книги: Hioshidzuka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
Нельзя плакать. Нельзя, если Ветта собирается когда-нибудь стать великой княгиней. Нельзя, если она ещё помнит о своём отце. Нельзя, если у Ветты есть хоть какая-нибудь гордость – а уж она у княжны есть, это точно, матушка никак не могла усмирить её. И девушка молчит, не говорит ни слова, потому что чувствует, что вот-вот разрыдается, если скажет хоть что-нибудь. Даже если это «что-нибудь» весьма незначащее, весьма простое и обычное в данной ситуации. Проблема ещё в том, что Ветта совершенно не понимает, что является обычным для её ситуации. Должно быть, слёзы могли бы помочь ей. Снять тяжесть с её души. Мерод обычно плакала, если что-то её расстраивало или обижало. Мерод обычно плакала – в любой ситуации, которая не была для неё выгодной. И, пожалуй, самый простой выход сейчас для княжны – разреветься, уткнуться носом в одну из вышитых подушек и заплакать.
Но глаза у Ветты всё ещё остаются сухими.
Служанки суетятся вокруг княжны. Одну из них, кажется, зовут Айше. По росту она едва достаёт Ветте до плеча, чёрненькая, смуглая, торопливая. Она кажется княжне даже забавной. Другая служанка командует ей, распоряжается. Внешне они очень похожи, впрочем, пожалуй, для Ветты все люди с Альджамала похожи, как, наверное, для альджамальцев похожи все жители Леафарнара.
О, Леафарнар! Как же счастливы были сейчас Евдокия и Лукерья, пусть совершенно этого не понимали!.. Они даже представить себе не могли, как было хорошо там – дома, у тёплого очага, рядом с братьями и нянькой, что пекла просто восхитительные кулебяки!.. Ветта всё отдала бы, чтобы оказаться там… Впрочем, несмотря на то, что она уже больше трёх дней не ела ничего серьёзнее сладостей, принесённых Нарциссом, Ветта не чувствовала себя голодной. Это было немного странно – на Леафарнаре певнской княжне всегда жутко хотелось есть. Всегда. Она могла съесть три-четыре тарелки супа, котлету, варёную репу, нянин пирог, запить это огромным количеством молока – и всё равно оставалась голодной. А тут… Возможно, всё дело было в жаре. Да, Ветта не уставала твердить себе под нос, что всё дело в проклятой жаре, что она просто едва может привыкнуть к этому яркому солнцу и горячему воздуху – это куда проще признать, чем то, что просто магическая сущность Ветты несовместима с Альджамалом, куда проще признать, чем то, что крылья постоянно болят и чешутся (невыносимо чешутся, будто бы только начали расти). У Ветты крылья начали расти, когда ей было пять. Считалось, что это произошло довольно рано – у Милвена крылья появились только тогда, когда ему было двенадцать, а у Евдокии и Лукерьи, когда им было по десять. У Ветты же крылья выросли очень рано. И с тех пор они никогда не приносили ей никаких неудобств, как и кому-либо из Певнов (только у Эшера один раз были некоторые проблемы с этим, но это единственный случай, который девушка может припомнить за всю свою жизнь).
У Ветты Певн раньше никогда не было проблем с крыльями. Даже тогда, когда они только резались, даже тогда, когда она была подростком, даже тогда, когда ударилась ими об лёд на реке. Но на Альджамале крылья даже болели. У самого основания, почти у самой спины – Ветта даже спать не могла из-за этого. Порой ей казалось, что невидимая рука хочет вырвать у неё крылья. И от этого становилось так страшно, так плохо, что княжна едва ли могла думать о чём-то ином. Хотелось выскочить из окна, выпорхнуть, как птичка, и улететь куда-нибудь… Но Ветта не была уверена, что крылья сейчас смогут поднять её – это на Леафарнаре она могла бегать и летать, сколько вздумается, а здесь… Здесь совершенно не было сил – даже встать и пройтись, не то что летать. А тут ещё эти служанки с совершенно бесполезными попытками сделать из Ветты девицу, которая выглядела бы достаточно благородно, чтобы быть невестой князя. Они даже крылья заставили её вымыть – хорошо ещё, что не трогали сами, за подобное княжна, наверное, не сдержалась бы и всё-таки ударила кого-нибудь из них.
Айше кажется Ветте даже почти миленькой – пожалуй, с этой служанкой она могла бы подружиться, если бы была похожа на Мерод или Лукерью. Эту Айше было бы довольно просто разговорить – можно было бы много чего узнать об Альджамале и о своём будущем муже. Айше, должно быть, была бы только рада поговорить – такие, как она, любят болтать о всяких глупостях. В певнском тереме когда-то жила нянина внучка И, пожалуй, будь Ветта дальновиднее или спокойнее, она бы смогла извлечь из этого выгоду. Девушка никогда не могла обуздать свой нрав, никогда не могла заставить себя сдержаться… И, наверное, именно поэтому её так и спешили выдать замуж. Ветте хотелось бы, чтобы рядом с ней был Нарцисс Изидор. Он был таким понимающим, таким вежливым, что княжне очень хотелось бы, чтобы обо всех тонкостях в общении с княжеским родом Изидор ей рассказывал именно он, а не эти многочисленные женщины, что суетились вокруг неё сейчас.
– Теперь вы выглядите лучше! – говорит Айше, широко улыбаясь.
Девушка просто светится от радости и от гордости за проделанную работу. Айше кажется Ветте слишком уж старательной – такие расстраиваются из-за каждой мелочи, сказанной им. Не слишком-то хорошо для служанки. Не слишком-то хорошо для того, кто вряд ли когда-нибудь станет близким другом (Альджамал кажется Ветте настолько ужасным, что она и представить не может, что у неё может появиться друг). Не слишком-то хорошо для той, на кого хочется накричать. А ещё Айше явно болтлива, что тоже нельзя считать качеством, которым должна обладать служанка.
Ветта смотрит в зеркало, которое поставили перед ней, и не узнаёт себя. Впрочем, вряд ли в подобном костюме можно было хоть кого-то узнать. Ветта думала только о своих крыльях и о своих обидах, так что вряд ли могла обратить внимание на тот факт, что оказалась одетой в какой-то балахон с вышивкой (Лукерья бы оценила подобную, пожалуй, а Евдокии понравилась бы ткань, из которой всё это было сшито). Но если один балахон Ветта бы могла стерпеть, но то, что ей закрыли крылья и почти всё лицо, оставив только одни глаза – это кажется княжне отвратительным. Ужасно! Да так любой будет похож на пугало! И если этим Изидор кажется, что уродливую невесту их наследного князя надо запрятать в одежду, чтобы никто не видел, что она так дурна собой – они ошибаются, что Ветта позволит так с собой обращаться. Девушке кажется, что каждое пёрышко на её крыльях начинает болеть от такого варварского обращения – она никогда не закрывала их, никогда, даже зимой. Она никогда не прятала их, а Изидор почему-то считали, что её крылья нужно спрятать, закрыть от посторонних глаз, будто бы в них было что-то постыдное. Какая глупость! Какая ужасная, какая отвратительная глупость! И как только Изидор могли оставаться такими, когда уже почти все рода перестали стыдиться крыльев?
Девушке противно видеть своё отражение в зеркале. Противно видеть это забитое существо, которым она рискует стать, если не будет сопротивляться судьбе. И Ветта срывает покрывало со своей головы, а потом снимает плащ с крыльев, после чего отбрасывает их на пол. Остаётся в одном балахоне. Её тёмные косы, закреплённые лентой, рассыпаются по плечам, как только Ветта срывает эту ленту. Айше кажется удивлённой и напуганной, а её мать или тётка – рассерженной. Впрочем, та ничего не говорит, а лишь ворчит что-то себе под нос и довольно быстро выходит из комнат, выделенных Ветте – остальные служанки уже успели уйти. Айше же остаётся. Она нагибается, чтобы поднять покрывало, плащ и ленту.
– Зачем вы это сделали? – спрашивает девушка, едва не плача от досады и обиды. – Разве вы не хотите понравиться своему будущему мужу?
Должно быть, стоило чувствовать вину за свой поступок, но Ветта чувствует, что ей совершенно всё равно. Ей всё равно, что её действие могло обидеть эту девушку. Всё равно, как всё это выглядело. Служанка вряд ли виновата в том, что певнская княжна оказалась на Альджамале. И уж точно от неё меньше всего зависела изидорская мода. Просто Айше нужно было выполнять свою работу. Вот и всё. Какой бы неприятной для Ветты она ни была. Однако вряд ли и Айше стоит обижаться на то, что княжна не может оценить её усилия по достоинству. Никто на месте Ветты не был бы благодарен слугам за эти попытки как-то всё облегчить. Никто на месте Ветты не был бы рад тому, что её привезли в другой род, что её продали, словно корову или козу – как обычное имущество, на мнение которого глупо было обращать внимание. Никто на месте Ветты не был бы счастлив оказаться на чужом уровне, который не принимал её, хотел защититься от неё, закрыться… Разве можно было радоваться этому?
Крылья болят. С каждой минутой, что Ветта проводит на Альджамале, её крылья болят всё больше. И с каждой минутой Ветта ненавидит Альджамальскую пустыню и князей Изидор всё больше. С каждой минутой девушке всё больше хочется отсюда сбежать. И Ветта не устаёт рассматривать Дарар настолько внимательно, насколько это только возможно – ей хочется найти способ покинуть это место так, чтобы никто и не заметил её исчезновения до нужного момента. Пожалуй, если бы ей только удалось увидеть окна, ведущие не во внутренний двор, а в Аменгар – девушка бы смогла сбежать одной из ночей. Днём в пустыне слишком жарко для побега. Днём Ветта едва ли может находиться в тени стен Дарар, а уж выйти на солнце было бы и вовсе безумием. Нарцисс говорил ей, что только один человек из Изидор осмеливался уезжать в пустыню днём, но он с самого детства воспитывался на Альджамале. Возможно, что сам уровень относился к нему иначе – с любовью равной той ненависти, с которой он относился к певнской княжне. Возможно, что сам уровень улыбался ему. Ветта никогда не почувствует такого больше. Её любили леса Леафарнара, она любила их. И теперь, с каждой минутой девушке кажется, что она любит их всё больше и больше. Княжне думается, как хорошо было бы сейчас очутиться там – среди берёз, елей и сосен… Как хорошо было бы пробежаться босиком по снегу, как хорошо было бы скатиться вниз к реке и ступить на лёд, как хорошо было бы дёрнуть кого-нибудь из сестёр за косу и убежать – убежать в лес, туда, куда они не осмелятся побежать за ней, куда-нибудь, где захочется расхохотаться. Ветте хочется надеяться, что Альджамал не станет для неё гробницей, не станет для неё тюрьмой, из которой она не сумеет вырваться. Ветте хочется надеяться, что она достаточно сильная для того, чтобы справиться со всеми невзгодами, что ей выпадут. Она ведь могла подолгу справляться с трудностями. Она ведь многое могла сделать. Не стоило отчаиваться только из-за того, что Альджамал не принимает её, гонит её – в конце концов, она сама не хотела сюда приезжать, не хотела оказываться в этой душной пустыне.
Ветта не хочет понравиться своему жениху. Не хочет, чтобы он смотрел на неё, не хочет видеть его сама. По правде говоря, ей всё равно, кем она будет выглядеть в его глазах. Куда важнее сохранить лицо в собственных. Куда важнее чувствовать себя человеком, а не бессловесным существом, которое никто не будет спрашивать о том, как оно себя чувствует и что считает необходимым. Ветта не будет сильно расстраиваться, даже если жених сочтёт её чучелом. Какая разница, если она чувствует себя на Альджамале настолько чужой, что даже уровень, кажется враждебным, хмурым и мрачным, несмотря на всё солнце. Ветте ничего не хочется. Совершенно ничего – ни есть, ни спать, ни наряжаться. Тем более, последнее. Даже на Леафарнаре никто не суетился вокруг неё так, как сейчас Айше. Евдокии, возможно, понравилось бы здесь – среди роскошных интерьеров, позолоченных узоров на потолке и стенах (некоторые рисунки, правда, покрыты чем-то совсем иным, по виду похожим на стекло или какие-то полупрозрачные камни), среди мягких тканей всех цветов, обитой бархатом мебели, среди резко пахнущих масел и порошков, которых в Дараре было великое множество, среди служанок, каждая из которых стремилась выполнить свою работу по одеванию невесты своего князя как можно лучше… Должно быть, Лукерье понравились бы большие комнаты, огромные окна, ковры с мелкими фигурками в орнаменте, понравились бы фонтаны во внутреннем дворике, куда Ветту как-то привели, и необычные фрукты, наверное, тоже понравились бы… Но сюда отправили именно Ветту. Наверное, в наказание за её строптивый нрав. Лучше бы её отправили наложницей к Киндеирну! И то было бы лучше – говорили, что Астарны достаточно свободолюбивы и не очень-то любят лишать свободы кого-либо. Что же… Когда-нибудь княжна покажет, какой это было ошибкой со стороны её матушки и родни жениха – привозить её на жаркий чужой Альджамал. Ветта не хочет понравиться жениху, не хочет понравиться Сибилле – быть может, тогда её отошлют домой, в родной терем, из которого она уже сбежит… Ветта не собирается быть покорной женой этому Актеону – кажется, так зовут её будущего мужа. Не собирается слушаться ему, не собирается сдаваться. Пусть ударит – тогда, пожалуй, будет повод накинуться на него с кулаками или даже с кинжалом (на Альджамале девушка видела множество кинжалов, странно изогнутых, не прямых как у неё дома), будет повод причинить ему вред… Ветта хочет сделать ему больно. Так больно, как больно ей от того, что пришлось расстаться с родным уровнем, что пришлось оказаться здесь… Впрочем, возможно, он и сам не слишком-то рад этому браку – мало кто любит, когда его судьбу решают, даже ничего не спрашивая. Наверное, ему тоже не слишком-то нравится Ветта и перспектива прожить с ней всю свою жизнь. И, возможно, он такой же пострадавший, как и она. Впрочем, Ветте всё равно – он-то может отказаться от этой свадьбы, а у неё такой возможности нет, она обязана выйти за него замуж, если обстоятельства этому не помешают. Обстоятельства… Точно! Нарцисс говорил, что главное – понравиться великой княжне. Надо сделать так, чтобы Сибилла Изидор скривилась при виде неё, отослала домой и велела брату больше никогда не искать невест для представителей княжеского рода Изидор у этих Певнов! Если Ветта так сильно не понравится Сибилле, что та сочтёт её совершенно неудобным вариантом для женитьбы своего племянника, то девушка будет спасена! Что же… Это неплохая идея. Определённо – неплохая. Нужно страшно не понравиться великой княжне – и тогда всё будет хорошо, всё вернётся к тому, что было раньше. Всё будет так как захочется именно Ветте, только ей одной во всём Ибере, нет – во всей вселенной. Но для этого надо собраться и посметь что-то сделать сейчас, когда решается её дальнейшая судьба, надо сбросить с себя то оцепенение, в котором она находилась с того момента, как ей сообщили, чьей женой она станет. Ей нужно снова стать той смелой и бесстрашной Веттой, которой она была всего неделю назад, ей стоит перестать быть той безответной маленькой девочкой, какой она почему-то умудрилась стать. Ей стоит забыть весь тот ужас, который она испытала, когда впервые увидела пески Альджамала, стоит забыть ту робость, которую чувствовала, пока разглядывала мраморный пол, когда Нарцисс только привёз её. Ей стоит забыть, что она чувствовала, что кто-то смотрел на неё, кто-то, кого она не видела…
Ветте просто нужно помнить, что пока леса Леафарнара будут ей друзьями, ничего ужасного не случится.
Когда она была ещё совсем крошкой, отец смеялся и твердил ей, усаживая дочь к себе на колени, что нет ничего важнее родной земли, родного дома, что нет ничего важнее зелёных шумных лесов, изгибов реки, огромных валунов, синего неба и прохладного сильного ветра. И Ветта слушала, слушала с таким вниманием, как никогда не слушал Милвен… Наверное, именно поэтому отец всегда любил её куда больше, чем её старшего брата. И, пожалуй, именно из-за этого – Милвен был её любимцем – мать любила её меньше всех остальных своих детей. Впрочем, возможно всё дело было ещё и в характере… Однако Певны не справятся без неё, Ветты, не справятся! Милвен, может, и умеет договариваться со многими и подлизываться к тем, кто его лучше во всех отношениях, но полководец из него отвратительный, он даже на коня сесть не всегда может, он и в оружии-то едва-едва разбирается.
– Я хочу вернуться домой, – говорит она, прекрасно понимая, что вряд ли Айше оценит её честность.
По правде говоря, это единственное, чего Ветте точно хочется (на счёт всего остального девушка ещё не решила). И она готова очень многое для этого сделать. Нет, она готова сделать для этого всё! Девушка хотела бы, чтобы ей предоставилась возможность сбежать отсюда. Но единственное, что она знает сейчас – это то, что конюшня находится с мужской стороны Дарара, что в Аменгаре Ветта сможет находиться только ночью из-за страшной жары, что на крышу можно будет подняться через окно, которое есть в её комнате, а оттуда спуститься в конюшню.
Служанка молчит. Должно быть, понимает, что этого Ветте никто не позволит. Что ни Сибилла, ни Нарцисс не позволят девушке снова оказаться на Леафарнаре. Хотя бы однажды… Впрочем, это вообще не касается Айше – насколько Ветта Певн не хочет оставаться на Альджамале, насколько ужасно себя чувствует. Айше обязана только помогать ей одеваться и всё.
Княжна вздыхает. Глупо было думать, что кто-то отнесётся к ней хорошо, что кто-то будет рад ей здесь и будет любить. Глупо было надеяться на подобные глупости. Впрочем… Ещё глупее – думать о своих чувствах тогда, когда куда разумнее думать о том, каким образом лучше сбежать.
Айше молчит, и Ветта думает о том, что неплохо было бы стукнуть её, чтобы помогла ей – запугать, убедить, задобрить… Впрочем… Возможно, можно сделать всё гораздо проще. И, пожалуй, гораздо эффективнее. Изидор довольно строго относятся к тому, в какую одежду одета девушка? Что же… Ветта им устроит…
– Венчаться я буду в традиционной для моего рода одежде. И к княжне Сибилле я тоже пойду в одежде, традиционной для моего рода, – твёрдо говорит Ветта. – А если ты посмеешь ещё раз надеть на меня эти тряпки, то я их изорву в клочья.
Ветта скидывает с себя балахон, и надевает исподнюю рубашку (в которой и была в момент прибытия на Альджамал), после чего тот бирюзовый сарафан, который был положен в сундук матерью. Что же… Он весьма неплох. Во всяком случае, не расшит жемчугом или серебром. Ещё в сундуке лежат сапоги. Те самые, в которых Ветта когда-то любила ходить – старые, удобные, местами рваные.
Служанка не осмеливается перечить. Княжна уверена, что Айше воспитана совсем иначе, чем Ольга – девчонка, которая прислуживала Ветте на Леафарнаре (только до смерти отца, позже у Певнов не было достаточного количества денег, чтобы держать много слуг). Та была бы куда лучшей помощницей в планах княжны. С ней Ветта могла бы поделиться секретом, планами, всем, что смогла бы придумать. И Ольга обязательно поддержала бы. Правда, возможно, дело не в воспитании – девушка, которая помогала Евдокии, дочка материнской ключницы Василина, была такой же чопорной и принципиальной, как и младшая сестрица Ветты. Василину сама девушка очень не любила и обычно старалась причинить ей как можно больше неудобств – от падения во время народных гуляний до обрезанных лент в рыжих косах.
Когда Ветта заплетает себе косу и вплетает в неё ленту, она смотрит в зеркало, что было оставлено на столике. Так ей нравится гораздо больше. Во всяком случае, видны не только глаза. Айше смотрит на княжну с недоверием и опаской. Кажется, до сих пор не совсем верит, что та собирается совершить нечто подобное.
– Ну что ты стоишь, как неживая? – недовольно хмурится Ветта. – Веди меня к великой княжне!
Айше испуганно смотрит на неё, а потом начинает кивать и кланяться. Девушке безумно хочется надавать ей пощёчин, чтобы не занималась глупостями, чтобы, наконец, сделала что-то, чем окажется достаточно полезной – лучше всего было бы, если бы Айше просто ушла, оставив её одну. Впрочем, должно быть, не стоит требовать от этой девчонки слишком многого. Она воспитана совсем в иных традициях, видит Ветту чуть ли не впервые в жизни и не имеет оснований доверять ей и уж тем более – любить её.
Айше послушно ведёт Ветту в покои Сибиллы. Дарар огромен. Куда больше певнского терема. И выглядит куда богаче. Ветту ведут коридорами в покои Сибиллы, и этот путь занимает довольно много времени. Куда больше, чем девушка могла ожидать. Наверное, целых полчаса они идут по коридорам, по лестницам… Айше закрывает своё лицо и свои крылья покрывалом, похожим на то, в которое пытались завернуть Ветту.
Наконец, Ветта оказывается перед резными дверями, которые Айше перед ней раскрывает. Но сама служанка порога не переступает, лишь нерешительно мнётся рядом, словно боится чего-то. Впрочем, она определённо чего-то боится. Но это уже не Веттино дело. Пусть Айше боится кого угодно. Певнская княжна трусить не собирается. Это ниже её достоинства.
Ветта всё думает, что первое, что не понравится в ней великой княжне – её одежда, её коса с вплетённой в неё зелёной лентой, её открытые крылья. Но Сибилла сама не одета во что-то, похожее на тот балахон. Её одежда яркая, жёлтая, на её шее множество украшений. И пусть волосы княжны скрыты под покрывалом и множеством золотых украшений, её руки остаются обнажёнными. И крылья тоже.
На вид Сибилла оказывается молодой красивой женщиной. Такой красивой, какой Ветта не видела ни разу в своей жизни. И крылья у неё – словно сделаны из чистого золота. Они были очень красивыми. Не то что у самой Ветты – бурые с белыми пятнами. Должно быть, крылья Ветты никто и не захочет трогать. Впрочем, касаться перьев считалось дурным тоном. Во всяком случае, на Леафарнаре. Хотя на Альджамале, должно быть, тоже, если уж они считали нужным скрывать крылья под покрывалом. Сибилла красива настолько, насколько Ветта всегда чувствовала себя дурнушкой.
Такие женщины куда чаще бывают коварны и злы, как говорила Ветте матушка.
Девушка не сильно-то верит тому, что коварство определяется внешностью или воспитанием. Наверное, всё дело в характере, в темпераменте – в чём-то врождённом, в чём-то, что не поддаётся объяснению. Однако Сибилла кажется ей опасной. Великая изидорская княжна женщина необыкновенная, пожалуй, и от этого она становится ещё более опасной, непредсказуемой… Впрочем, Сибилла нравится Ветте. Во всяком случае, сейчас. Её глаза притягивают, завораживают, певнская княжна смотрит в них и понимает, что должна сопротивляться обаянию этой женщины, но так же понимает, что что-то в Сибилле подавляет её волю, заставляет чувствовать себя неловко. Что-то в этой женщине, должно быть, может свести с ума человека со слабой волей, сделать его рабом её желаний, её страстей – а уж страстей в ней много…
Сибилла нравится Ветте. Нравится эта сильная женщина, которую, по слухам, опасался сам Киндеирн Астарн. Ветте нравится её воля, её обаяние… И самой девушке, пожалуй, хотелось бы стать такой же… Руки у изидорской княжны смуглые и невероятно тонкие. Такие, что кажется, что легко переломить их одним неловким движением. А пальцы у неё длинные и красивые. Ветте нравится наблюдать, как эти пальцы гладят змею… Змею! Подумать только! Княжна и не думала, что такие вообще где-нибудь бывают! Большие, белоснежные, с крупной головой и умными алыми глазами… На Леафарнаре таких не было – там были только гадюки и ужи, которых Ветта без страха брала в руки. Сёстры и Милвен ужасно боялись их. Впрочем, Евдокия с Мерод боялись даже безобидных лягушек – вместе с Эшером Ветта иногда подкидывала им этих существ в постель. Ох… И сколько же визгу тогда было! Евдокия потом долго жаловалась матушке на Ветту – на проделки Эшера братья и сёстры обычно закрывали глаза. Он был младшим и самым обаятельным.
Сибилла кажется Ветте потрясающей. Не сказать, что она чем-то располагает к себе, но уж восхищение вызывать умеет, это точно. Она красива, хоть правильными черты её лица не назовёшь, она далека от тех идеалов красоты, следовать которым стараются девушки с Леафарнара, но всё-таки это не мешает ей быть удивительной. Такой удивительной, что у Ветты что-то замирает в груди.
Такие женщины обыкновенно – самые коварные существа на свете. Куда коварнее змей, одну из которых Сибилла сейчас держит в руках. Змеи вообще не коварны. Кошки куда коварнее. Ветта никогда не любила кошек. Лошади нравятся ей намного больше. Они не менее умные, чем кошки, не менее гордые, но куда более преданные. Впрочем, Сибилла напоминает смесь кошки и змеи.
Пожалуй, эта женщина должна внушать уважение хотя бы тем, что является главой великого рода. Хотя бы тем, что с её именем связаны самые отвратительные, самые тёмные легенды Ибере. Быть может, леди Мария ГормЛэйт и удивительная женщина, но она никогда не была главой рода, она никогда не воевала – была всего лишь сенатором, первой женой Киндеирна и мачехой известного во всём Ибере сорвиголовы Драхомира, быть может, царевна Варвара Феодорокис была одним из лучших учёных Ибере, возможно, Элина Горская и была уважаемым генералом, но ни одна из них не обладала всем обаянием Сибиллы. Тем тёмным, ярким и обжигающим обаянием, которое жители самых отдалённых уровней называют ведьминским. Вот что, должно быть, имел ввиду Нарцисс, когда говорил, что Сибилла похожа на язычницу не меньше, чем Ветта. Великая княжна и была самой настоящей язычницей – разве что кровь убитых ею девственниц не была в её бокале. Вся в золоте, закованная в него, словно в броню, смелая, жестокая – это видно даже при одном взгляде на неё…
– Ты смелая девочка, – улыбается Сибилла. – Почему?
Девушка едва не вздрагивает. Ей кажется, что великая княжна должна была сказать что-то другое. Кажется, что должны были прозвучать совсем иные слова. Ветте хочется убежать от этих пронзительных глаз, от этих белоснежных зубов, которые, кажется, вот-вот вопьются ей в горло.
Голос у княжны звонкий и чистый, пронзительно чистый, как и её взгляд. Она сама необыкновенно смелая, думается Ветте. И женственная. Она кажется самой настоящей язычницей – поразительно красивой, насмешливой и страшно гордой, эгоистичной и властной. Певнская княжна не отступает. Не делает и шага назад. Нельзя. Нельзя показывать свою слабость. Нельзя показывать страх. Такие, как Сибилла, упиваются страхом, который внушают тем, кто слабее их. Такие, как Сибилла, чувствуют слабость воли, слабость сердца и души. И беззастенчиво пользуются этим.
Она делает только то, что ей хочется делать, и всё из того, чего желает. Эти слова сказал ей Нарцисс в дороге, когда пытался объяснить, какая она – его сестра. Ох, милый, милый Нарцисс! Как же не хватало Ветте теперь его советов! И зачем же только она так грубо разговаривала с ним в дороге?
Вопрос княжны кажется девушке очень глупым. Слишком глупым для женщины, которая возглавляет великий род. Следовательно, в этом вопросе есть какой-то подвох. И задача Ветты – найти его, понять, в чём тут дело. Разве можно ответить, почему человек смел? Разве можно найти ответ на этот вопрос? Да и Ветта – разве она чувствует себя сейчас той бесстрашной девчонкой с Леафарнара, чтобы осознавать себя смелой?..
Взгляд Сибиллы полон насмешки. Она словно ждёт того, что девушка ей ответит. Словно ждёт, что сможет возразить… Ветта смотрит на неё и понимает – великая княжна Изидор просто потешается над ней. Просто смеётся, как над последней простолюдинкой! Ветту захлёстывает гнев. Кто Сибилла Изидор такая, чтобы смеяться над ней, Веттой Певн?! Ветта тоже княжна, пусть и не великого рода, пусть и не глава рода, но они равны. Если и не по привилегиям, то уж точно по праву рождения. Да, Сибилла старше, опытнее, но Ветта зато сильнее, крепче. Неизвестно, есть ли среди девушек Изидор кто-то с таким же хорошим здоровьем, как у певнской княжны. Ветта злится. Ей не нравится, когда над ней кто-то смеётся. Впрочем, брат и сестра великие князь и княжна были похожи друг на друга в этом – уж в чувстве юмора им двоим не откажешь…
– Я скоро стану княгиней, – зло выплёвывает Ветта. – Разве я имею право на то, чтобы быть трусливой?
Девушке хочется вложить в свои слова весь тот гнев, который она испытывает. Только чуть позднее в голову приходит мысль, что это далеко не лучший способ доказать свою правоту. Впрочем, когда это Ветта Певн думала головой прежде, чем что-то сказать или сотворить? Сейчас княжне хочется, чтобы Сибилла поняла, что она никогда не сдастся, что лучше им сразу уже искать другую невесту для наследного князя, если они не хотят лишних проблем. Ведь после подобной грубости никто не захочет видеть такую невесту, правда ведь?.. Матушка всегда говорила именно так, и Ветте хочется в это верить. Хочется верить… Только вот Сибилла совершенно не такая, как матушка, и возможно считает иначе. Возможно, у неё совершенно другие взгляды на то, как должны вести себя девушки. И это Ветту немного пугает. Это может означать, что её не отошлют на Леафарнар, а оставят здесь чахнуть в жарком Дараре.
И опасения сбываются. Великая княжна хохочет. Хохочет долго и открыто, открывая Ветте вид на свою тонкую шею, в которую ничего не стоит вцепиться – девушке кажется очевидным желание придушить Сибиллу. Впрочем, отец всегда говорил Ветте, что при охоте самый очевидный вариант развития событий обычно оказывается ложным. Ни один зверь не покажет свои настоящие слабости. Только те, которые враг посчитает слабостями.
Кажется, Сибилле совершенно всё равно, как Ветта одета и как разговаривает с ней. Кажется, ко всему этому княжна отнесётся спокойно. Вряд ли девушка может сделать хоть что-нибудь, что нарушит спокойствие этой женщины. Что же… Тогда остаётся только один выход – бежать. Бежать и как можно быстрее, чтобы не пришлось потом долго разбираться по поводу развода. Бежать, пока Ветта ещё свободна, пока она может что-то предпринять – а значит, делать это надо как только представится возможность.
– Мы с тобой либо поладим, либо станем злейшими врагами, дорогая, – смеётся Сибилла. – И от тебя тоже зависит, как же сложатся наши отношения!
Какая певнской княжне разница, как сложатся их отношения? Ей хочется сбежать отсюда поскорее – и если она сбежит, она придёт генералу Ленчерски и попросит места в его свите. Ветта сильная и довольно много чего умеет. И она не хочет оставаться в стороне в этой войне. Пусть мать считает что угодно на счёт женского предназначения, но правит Ибере всё-таки женщина. Пусть мать считает всё, что ей угодно, но только в Ибере достаточно женщин, которые не вписываются в её представление о мире. Ветта бы хотела стать одной из них. Ветта хотела бы, чтобы о ней вспоминали, чтобы её имя было известно – как у Драхомира Фольмара. Так что… Какая разница, как могли бы сложиться её отношения с Изидор, если она сбежит отсюда, как только сможет?
