Текст книги "Ведунья. Проклятая любовь (СИ)"
Автор книги: Gusarova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)
4. Потеря
Возбужденным жужжанием мобильник напоминал большого бескрылого шмеля. Он полз по кровати и заявлял о себе. Как девушка вежливая, Настя предпочитала беззвучный режим. Порой лучше было пропустить вызов, чем напрячь окружающих, а главное, себя, противным трезвоном. Да и кому придет в голову названивать с утра в воскресенье? Можно же написать. Настя пошевелилась и сразу поняла, что вчера переборщила с велосипедным спортом. Впрочем, во всем была виновата Дашка, у которой шило из задницы не исчезало даже при совместных покатушках.
«А давай до набережной доедем? Что тут ехать-то, километр или два!»
До набережной, потом по набережной...
– Бли-и-ин, – потянулась Настя за мобильником. Спина была абсолютно деревянной. – Только бы не клиент, только бы не клиент...
Экран высветил пять пропущенных от матери Кирилла. И это уже выбивалось из привычной картины мира. С Еленой Васильевной Настя не конфликтовала и даже удостаивалась некой сочувственной симпатии. Все-таки терпеть ее единственного сына было трудом нелегким. Кому, как не матери об этом знать. Одна боль на двоих...
Настя по быстрому ткнула «перезвонить». В душу закралось мерзкое предчувствие непоправимого.
– Деточка, милая, – в трубке раздались рыдания, и рука Насти непроизвольно сжала одеяло, – Кирюши вчера не стало. Обширный инсульт, спасти не смогли. Настенька, ты прости, все думала, сказать тебе или не надо. Но решила, вот позвоню...
Мир моментально окрасился монохромным серым. Настя онемела с трубкой, прижатой к уху, и еле заметила, как слезы сами собой мочат одеяло, падая крупными каплями вниз. Под руку ткнулся Чижик, чуя хозяйкино горе.
– Елена Васильевна, держитесь... Мне приехать? – всхлипывая, спросила Настя, сама готовая разрыдаться в голос.
– Приезжай, деточка, приезжай когда захочешь. Давно ты у нас не была.
– Ага... – Настя кинула рассеянный взгляд на компьютерное кресло. Его спинку, как и много недель до этого украшала рубашка Кирилла. Не то чтобы специально, просто Настя перестала ее замечать. Щетка Кирилла в стакане, рядом с Настиной. Носки, белье, кожаный ремень с клёпками, тапочки, любимая чашка. Все эти малопримечательные в жизни вещи оказались такими яркими после смерти. И столь же ярким сполохом в сознании мелькнуло услышанное вчера предупреждение.
«Земля на челе».
Настю затрясло от ужаса. Сперва был Скопидомов, теперь Кикус. Неужели, это все козни загадочной бабки? Неужели она погубила Кирилла? Тут же здравый смысл включился и подсказал: «Нет, это ты виновата в его смерти. Ты же его позавчера бросила наедине с болезнью, бездушная ты тварь!» Настя зашлась рыданиями. Странно, но первым желанием стало выразить скорбь через соцсеть, показать, что она вовсе не бездушная, и ей совсем не безразличен Кикус. Настя, отгоняя набегающие на глаза слезы, точно приставучих мух, залезла в поисковик и нашла в картинках самую красивую горящую свечку. Её улыбающаяся рожица на аватаре «Всети» сменилась черно-желтым изображением скорби. Легче не стало. Чувство вины лишь туже затянуло узел.
– Это я виновата, Чиж, – пролепетала Настя коту. – Я могла его спасти.
Спасти во второй раз. Полгода назад Кирилл уже побывал на волосок от смерти. Все случилось во время их очередного разлада. Затянувшаяся на неделю молчанка была прервана, как и сейчас, звонком Елены Васильевны. Кикус попал в реанимацию с обострением абстинентного синдрома¹. Тогда Настя впервые ощутила реальный страх потерять его навсегда. Она помчалась в больницу в полувменяемом состоянии и успокоилась только, увидев сквозь окошко реанимации, как лежащий белокурой башкой в сторону двери Кирилл почесал лоб. Он остался жив. Потом Приблудова прописалась в больнице. Она ездила к Кириллу каждый день, помогала добраться до курилки, смеялась с ним и успокаивала. В отношениях их наметился второй конфетный период. Казалось, Кирилл преодолел проклятье «Клуба 27»², осознал губительность алкоголизма, и теперь все в их жизни станет солнечно. Как бы не так. Он умер в двадцать восемь.
Есть не хотелось совершенно. Настя постаралась привести себя в порядок и поехала в Новые Камушки к Елене Васильевне. Она не знала, что скажет ей и как утешит. Да и какое тут, к чёрту, утешение? На каждое воспоминание о Кикусе нервная система выдавала новую порцию слез. Настя, конечно, тут же позвонила своим родителям, надеясь на поддержку с их стороны. Но мама, несмотря на сухо произнесенные соболезнования, с явным облегчением в голосе прибавила, что другого исхода для Пересветова не видела. И чтобы Настя не убивалась по мерзавцу, не стоившему ее мучений. А неунывающий папа и вовсе выдал:
– Помер Максим, и хер бы с ним! Положили его в гроб, да и мать его там...
Настя всхлипнула и, чтобы отвлечься, полезла за телефоном. На экране объявился Zорин. Естественно, с целью узнать про аватар.
«У тебя что, Хэллоуин наступил раньше на полтора месяца?»
Зорин со своим юмором как никто другой умел быть неуместен.
«Ага. Лошадь моя умерла, – напечатала Настя, подражая его тону и уже оттого чувствуя себя крайне глупо, – взаправду».
Но как ещё сообщить Зорину о кончине Кирилла?
Тут же раздался вибровызов. Валера вызванивал её по мессенждеру.
– Да ладно, – вместо приветствия прибитым голосом сказал он. – Прям совсем что ли?
Да, Зорин был в курсе событий полугодичной давности.
– Валер... – Настя хотела огрызнуться на него, но не смогла. Разрыдалась в трубку.
– Ой, – забормотал Зорин. – Ну, ты там, это, не плачь. Успокойся. – Он замолчал, слушая Настины всхлипы. – Ты как? Эм-м... Вечером свободна? У меня выходной. Хочешь, потусим?
Настя догадывалась, что от Валеры соболезнований не дождешься, но его предложение оказалось как нельзя кстати.
– Ага. Давай, – мотнула она головой. – В центре можем.
– Заметано, в семь на Колпаковке. Выпей чего-нибудь, я имел в виду, валерианки, мож'т?
– Выпью, – пискнула Настя. – Спасибо, Валер.
– Не кисни, – ощущалось, что Зорин никак не может подобрать нормальные слова утешения. – Пока.
– Пока.
Ехать знакомым маршрутом в Камушки было тяжело, но Настя велела себе держаться. Дом Пересветовых встретил ее все теми же пастельными тонами, скромным уютом и узором из крупных бутонов на обоях и занавесках, который так любила Елена Васильевна. Кирилл считал мать глупой и взбалмошной, и почему-то никогда не называл просто «мама». Обязательно «мама Лена». Полненькая и, несмотря на горе, свежая для своих лет женщина открыла дверь, обняла крепко, будто хотела ухватиться за Настю, как за опору. Та в ответ сжала плечи Елены Васильевны, и так они стояли какое-то время, подпирая друг друга, похожие на два дерева, пошатнувшихся от бури, но не желающих упасть.
– Проходи, деточка, проходи...
Первое, на что Настя наткнулась в кухне – фотопортрет Кирилла с черной ленточкой сбоку. Да, она тоже считала эту фотографию лучшей. У Пересветова были черты лица древнего викинга, особая стать, особое природное благородство. Он быстро восстанавливался после запоев и в периоды трезвости был ослепителен. Так считали и Настя, и Елена Васильевна, и знакомые женщины. Пересветову передалась красота отца, тоже хронического алкоголика, давно умершего от цирроза.
– Бедный мой сыночек, – причитала женщина, – он же никому плохого не делал, только себе, Настенька, только себе.
– Да, – нашла силы сказать Настя, вспоминая и неоднократные попытки споить ее, систематическую кражу денег из куртки и то, как однажды Пересветов зажал Настю в этой самой кухне и ножом обкромсал длинные волосы за то, что та устроила ему скандал, грозясь найти кого попорядочнее. – Он был добрым человеком.
– Добрым! – охотно подхватила Елена Васильевна. – И беззащитным. Большим ребенком. Он ведь по-настоящему тебя любил, Настенька, просто не мог бросить пить.
– Он жаловался на здоровье? – решила задать Настя мучивший ее вопрос.
– Нет. Все внезапно случилось. Почти как тогда. Он упал – и всё. Я так жалею, что у вас ребёночка не получилось. Хоть мне была бы память о Кирюше. А что теперь?
Настя была категорически не согласна с желанием несчастной женщины дальше плодить алкоголиков, но молча закивала. Она размешивала сахар в чае, не выпуская из головы недавнюю встречу с Кириллом, его отчаянную просьбу и ужасное проклятье.
Чувство вины стягивало до рези в сердце, но теперь, действительно, исправить уже ничего было нельзя.
Примечание к части
Ужасно тяжелая глава! Жаль, что в той ситуации у меня не было Валеры... Я его придумала только теперь.
¹ – Абстинентный синдром – это комплекс физических и психических нарушений, возникающий у пациента с зависимостью от алкоголя после его отмены. Проще говоря, ломка.
² – клуб известных людей, по каким-либо причинам умерших в возрасте 27 лет. В него изначально входили рок-музыканты, а потом начали принимать и кинозвезд.
5. Встреча
Валера опаздывал. Настя почему-то не сомневалась, что Зорин непунктуален настолько же, насколько ироничен и неряшлив, и её догадка подтвердилась. На экране мобильника виднелись цифры «19:22», связь не пахала, оставалось только ждать. Настя уже было решила, что её жестоко протроллили, но тут из перехода вынырнула знакомая сухощавая фигура и остановилась в центре вестибюля. Валера был недалеко, но Настю не замечал, и она сообразила, что половину от фирменного циничного прищура Зорина составляла близорукость. Она помахала рукой. Зорин, наконец, увидел ее, обрёл уверенность и приблизился. В черном пальто, намотанном на шею шарфе и потертых штиблетах он напоминал то ли поэта платинового века, то ли Шерлока из небезызвестного сериала.
– Прикинь, нашу ветку перекрыли! Мерзавцы! Пилят что-то там опять, хоть бы уже до магмы допилили и обратились в ничто. – Валера нервно покачивался на каблуках. Настя впервые видела его вне кафе, без униформы бариста и натянутой на бледное лицо важности. Он выглядел беспокойным и смущенным, но его магнетическая красота никуда не делась.
– Привет, – вздохнула Настя. – Тебе бы к окулисту, Зорин.
– Ха, – уничижительно усмехнулся Валера. – Не парься, я ослепнуть не успею. Не собираюсь становиться дедом! Куда пойдем?
– Да все равно, – Настя нахмурилась, дивясь пофигизму Валеры, особенно в свете последних событий.
– Тогда, мож'т, сразу в лав-отель?
– Для начала, на улицу! – Настя злобно толкнула его ладонью меж лопаток к выходу со станции.
Они выбрались из подземелья и побрели по бульвару. Настя понуро меряла шаги, а Валера косился на неё. Потом сказал:
– Ну, как тебе я?
– А? – Настя не ожидала такого вопроса.
– Я решил: спрашивать, как ты – бессмысленно, ясно, что хреново, поэтому спешу узнать, как тебе я, – объяснил Зорин.
– Нормально, – попыталась рассмеяться Настя и вместо этого заплакала.
Сегодняшний день и визит к Елене Васильевне лишил ее сил для контроля над собой. Валера остановился и вдруг обнял Настю – не страстно, не сочувственно, а как-то по-особому согревающе, будто большое тёплое одеяло.
– Это пройдет, – услышала Настя голос у виска. – Когда-нибудь пройдет. Просто знай.
– Не думаю, – шепнула Настя. – Я виновата, Валер. Очень виновата.
– Не понял. Ты ему подливала? – он повел соболиной бровью.
– Зорин! – шикнула Настя.
– Ну тогда при чем тут ты?
– Я в пятницу ему сказала, – захлюпала носом Приблудова, – твоими словами. Про дохлую лошадь. И чтоб он слез и шёл своей дорогой.
– А-а-а, – протянул Зорин. – Тогда это я виноват в его смерти. Но по чесноку, угрызений совести не испытываю.
– Валер... Он просил меня вернуться. Прям со слезами. Кирилл плакал, говорил, что ему страшно, а я его послала. И ушла.
– Роковая женщина, – рассудил Зорин и протянул Насте бумажную салфетку, пахнущую некогда съеденным пирожком. – Можно покурю?
– Ага, – Настя вытерла щеки.
Зорин достал нечто вроде авторучки, засунул туда маленькую сигаретку и пустил первую струйку дыма в вечереющее небо.
– Вайп, что ли? – всхлипнула Настя.
– Система нагревания табака, – просветил Зорин. – «Айкос». Не такая вредная, как простой табак. Судя по аннотации. И пахнет жареным салом, вроде как покурил и поел заодно.
– Мажор, – заключила Настя.
Валера ослепительно улыбнулся.
– Нищебродствующий.
Настя про себя рассудила, что это слово вряд ли получится записать транскрипцией на любом другом языке, кроме родного.
– Так вот, – вздохнул Зорин, глядя поверх деревьев, – если хочешь узнать моё мнение, то ты сделала для Кирюши всё, что могла. Мало кто потянул бы большее.
– Но я знаю кучу историй из журналов, когда жёны вытаскивали мужей-алкоголиков. Я верила, что у меня получится.
– Доверять прессе – последнее дело, – бросил Валера. – Я бы рассказал тебе, какую «кучу историй» с плачевным концом ты не знаешь. А при хроническом бухаче это почти каждый случай. Просто о них журналы не любят трындеть. Людям нужны истории спасения, а не падения. Это вечный хайп. Как вечный огонь на площади. Память о геройских подвигах во имя любви. А сколько павших, кто скажет? Я считаю, ты умница, что остановилась и не дала утянуть себя в ад. Ты же совсем молодая. Я не понимаю, чего ты тупила столько времени.
– Он любил меня, – припомнила слова мамы Лены Настя. – Единственный человек, любивший меня по-настоящему. Я никому теперь не нужна...
Валера нахмурился.
– Приблудова, стесняюсь спросить, что у тебя с самооценкой?
– Да ничего! – огрызнулась Настя. – Поживи двадцать два года с моей фамилией, я на тебя посмотрю!
– Ну, для вас-то, баб, это не проблема, – возразил он. – Выйдешь замуж, будешь Недоблудова. Или Переблудова.
Настя даже остановилась, исполнившись праведной злости.
– Зорин!!! Ты ж вроде утешать меня явился!
– Я утешаю. – Валера выбросил сигаретку в урну и подхватил Настю под локоть. – Хотя, хочешь, огорчу? Ты и Кирюше была не нужна. В качестве удобной подпорки – да. Как женщина – нет. И глупо считать иначе. Я заявляю с позиции наблюдателя, холодного и беспристрастного: нихрена он тебя не любил. Мож'т, он так думал, спору нет. Но любовью тут не пахло. Не обманывай себя, и ты тоже в курсе, что Кирюше с тобой тупо было удобно. Но «удобство» не синоним слова «комфорт». Одной любви недостаточно.
Настя шла рядом с Зориным и не понимала, откуда он понабрался рассудительности, и почему сам живёт чёрт-те как. Но от его бесящих высокопарных заявлений становилось, как ни странно, легче.
– Зорин, ты влюблялся когда-нибудь? – тихо перебила его Настя.
– Сто раз, – тут же ответил он и встрепенулся: – Ой, да, сто один! Забыл посчитать. И влюблял в себя. Я тот еще змей, nasty.
– Это точно, – согласилась Приблудова. – Невозможно ядовитый змей.
– Зато пока еще живой, – с безграничной грустью в голосе сказал Валера.
И Насте вновь стало страшно. Она кинула взгляд на Зорина, он ободрительно улыбнулся. В гаснущем сумраке сентября его огромные светлые глаза казались демоническими. Да и в целом он смотрелся сошедшим со страниц Байрона мятежным духом. Насте вдруг очень захотелось снова обнять его, чтобы хотя бы убедиться в его словах, и она обхватила Валеру руками. Он засмеялся, снова – по-бесовски дразняще, заливисто, с вызовом.
– Не очкуй, Приблудова, «ещё не все погасли краски дня»! Я намерен долго действовать тебе на нервы. Я – твой персональный сорт геморроя!
Живой, теплый и бесящий.
– Спасибо, Валер. Спасибо, что ты есть.
– Не знаешь, за что благодаришь, простодушная.
Настя вспомнила еще кое-что.
– Зорин, а... ты веришь в проклятья?
Валера непонимающе вскинул брови:
– В проклятье быть твоим сортом геморроя? Конечно, верю!
Они загулялись до темноты, а потом пошли в кино. Зорин сходу брякнул, что «готов поспать в кинозале под любую бездарность», и Настя потащила его на фильм, который планировала посмотреть с Кириллом. Она знала, что Зорину не уперлось ни это кино, ни таскание по осенней Балясне, что ему завтра заступать на полуночное бдение в «Кофе Доке». Но Зорин был рядом, чтобы ей стало легче. Именно поэтому она позволила ему отрубиться в кресле и мирно просопеть у неё на плече все два с половиной часа показа.
6. Прощание
Черные джинсы, черное пальто. Черные кроссовки. Если бы не светлые волосы, обрезанные в длинное каре, Настя могла бы сойти за гота. Или Зорина. Она с трудом заставила себя бросить взгляд на зеркало – выглядеть «сногшыбатылна» сегодня она не собиралась. И все же, могло бы быть и лучше. Вспухшее от рыданий лицо и красные белки глаз придавали ей сходство с пропитой алкоголичкой. Или вампиром-аллергиком. А еще, кажется, на стрессе она наела килограмм. Настя погладила на прощание Чижика и поехала на похороны.
Полуосвещенный церковный зал, запах формалина и ладана, открытый гроб, цветы и рядом с восковым, замершим Кириллом – его старая сломленная горем бабушка. Настя подошла, положила в ноги покойнику букет гвоздик. Она заставила себя мельком посмотреть в лицо Кириллу, и ее накрыла волна облегчения: гримеры сделали его совершенно непохожим на себя. Плюс церковь, белый костюм и вся шумиха. Кирилл никогда не скрывал своей приверженности язычеству и не любил официозов, одеваясь, как неформал двухтысячных. Но сегодняшний спектакль был не для почившего Пересветова, а для его родственников. Настя ощутила себя лишней на этом празднике смерти. Но не только из-за надругательства над телом бывшего. Среди знакомых и незнакомых лиц она видела несколько институтских. Елена Васильевна решила пригласить всех, кто так или иначе знал ее сына. В том числе поклонниц. Настя увидела как минимум троих, кто мог счесть ее виновной в гибели Кикуса. Они и смотрели на Приблудову с плохо скрываемым осуждением. Настя плотно сжала челюсти и решила терпеть до конца панихиды. По белесому профилю Пересветова скользнул солнечный луч.
Настя тут же вспомнила, что, когда год назад хоронили бабушку, ее лицо тоже озарилось светом. Она никогда бы не подумала, что в церкви могут использовать прожектор для спецэффектов, но откуда тогда берется этот вездесущий похоронный луч?
Это была первая потеря в ее жизни. Настя всегда чувствовала с бабушкой особую связь и внешне была очень похожа на нее – светлыми волосами, голубыми глазами, круглым лицом и веснушками. То есть, у бабушки к старости они превратились в пигментные пятна, но Настя видела её молодые фотографии – там точно были веснушки. Это бабушка раскармливала её на убой, а потом сама же обзывала «картошкой» и «бубой». Бабушка поддерживала её страсть к живой природе и водила на цветковские пруды – смотреть всякую мелководную мелюзгу. Она подарила Насте первый аквариум с живородками, коридорасами и валлиснерией¹, а потом радовалась выбору профессии любимой внучкой, когда родители в один голос назвали аквариумистику ерундой и блажью. Зачем было учиться на ветеринара, чтобы говно за рыбами убирать?
Софья Михайловна Приблудова. Мама отца. Деда Настя не знала, равно как не знал и Петр Владимирович Приблудов, которому досталась фамилия матери. Таких, как бабушка, теперь стало принято называть сильными женщинами, но во времена её молодости всем женщинам приходилось быть сильными. Революция, потом война. Бабушкиной маме удалось сберечь от новой власти в подвале чужого дома кое-какие вещи и книги. Сейчас они занимали полки в квартире, где обитала Приблудова-младшая. Удалось сохранить и настоящее фамильное сокровище. Ведь свое сокровище может быть у всех фамилий, пусть даже они и звучат так себе... Настя вышла из оцепенения, поняв, что отвлеченные воспоминания о бабушке помогли ей выстоять отпевание. Люди подходили прощаться с телом, Настя снова приблизилась ко гробу, легко коснулась края покрывала и сказала:
– Прощай, Кикус.
Она еще раз выразила соболезнования маме Лене и бабушке Кирилла, обещала им заехать на «девять дней», с тем и покинула церковь. Напиваться на поминках и слушать трындеж о том, каким прекрасным человеком был Кирилл и как рано ушел, Насте не хотелось. К тому же её ждала работа. Она побрела от церкви прочь, когда поняла, что ее осторожно тянут сзади за рукав пальто. Настя обернулась и узнала Катю Хлебородову. Та дружила с ними в институте и была на курсе бойкой и заводной девицей, а её мама – известным врачом-иппологом.
– Насть, как ты? – спросила Катя.
– Нормально.
– А мы Кикусу с собой положили кропалик². В одну из роз засунули. Чтоб ему там было чего пыхнуть на разок.
Настя улыбнулась.
– Хорошая идея. Ему понравится.
– Дурацкая церемония, да? Он сам на себя не похож, – Катя подхватила Настю под руку и потащила к метро. Та поняла, что, во-первых, Катя на неё точно не злится, а во-вторых, лучше бы злилась, поскольку теперь придется слушать её всю дорогу из Камушек.
Дашка ждала на платформе в условленное время. Она сама вызвалась поработать с подругой вместе, благо они были коллегами по фирме. Настя любила Дашку за лёгкость характера и отзывчивость. Её всегда можно было попросить подменить, да и Настя в долгу не оставалась. Помимо аквариумистики они проводили вместе и много свободного времени: обсуждали в кафешках фильмы, покупали шмотки, катались на великах. А сегодня, как когда-то в прошлом – работали в паре. Дашка, как старший и более опытный товарищ, наставляла Настю. Пока та тёрла стенки аквариума, Дашка стригла траву. Она великолепно умела это делать, можно было сказать, что у нее лёгкая рука. Настя знала, теперь растения попрут, как бешеные. От Дашки веяло теплом и позитивом. Говорливая, рыжая, эмоциональная, Дашка умела отвлечь и увлечь. Насте иногда становилось завидно, что она не такая харизматичная, но Дашка была рождена восхищать – в этом сомневаться не приходилось.
– Подай нитку, – командовала Дашка. – Теперь пинцет. Не этот, длиннее. И нитриболл³. С тобой завтра-послезавтра поездить по точкам?
– Завтра давай, а в пятницу я сама уж, – рассудила Настя, памятуя, что по пятницам у Дашки загород в другом направлении от Гиблово.
– Хорошо. Держи куст. Я у тебя возьму мелких эхов⁴, а то они все равно не вырастут в тени.
– Да, Даш, бери всех деток.
– Что в выходные делать будешь? Закатим?
– Закатим, если погода не подведёт, – согласилась Настя.
Монотонное журчание воды успокаивало, растворяло печаль. Мимо глаз сновали живыми драгоценными камешками неоны, вишневые барбусы и тернеции, крупная креветка-фильтратор присела на лист эха и растопырила ножки, лакомясь вкусной взвесью, шипастый сомик-прилипала скоблил корягу. Покачивал веточками роголистник, коричневая криптокорина пускала корневища, блики ламп бежали по дну аквариума, как золотые нити. Работа всегда была лучшим средством от хандры, и Насте никогда не надоедало его принимать.
Примечание к части
Обещаю, стеклище почти кончилось, дальше будет страшна вырубай))))
¹ живородящие карпозубые, проще говоря, гуппи; коридорас – иначе крапчатый сомик, мелкий сом; валлиснерия, валька – самая простая подводная трава.
² кропаль – нечто запрещенное. Стимулятор, короче, неважно какой.
³ – удобрение для водных растений в виде минерального шарика.
⁴ – эхинодорусы, эхи – большие водные кусты.
⁵ – криптокорина – коричневый куст. Неоны, тернеции – мелкие стайные рыбки.
