355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Генрих » Отпуск на всю жизнь (СИ) » Текст книги (страница 4)
Отпуск на всю жизнь (СИ)
  • Текст добавлен: 29 апреля 2021, 09:03

Текст книги "Отпуск на всю жизнь (СИ)"


Автор книги: Генрих



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Глава 3. «Мирная» школьная жизнь

13 марта. Пятница, первый урок.

Пятница, тринадцатое. Мой день, моё любимое сочетание. Первым уроком у нас история. Историчка Эмма Пална исхитрилась не попасть ни в одну категорию, на которые я рассортировала всех учителей. Она вне категорий, она – пофигистка. Ей, высокой женщине с крупными формами, всё до фонаря.

– Что с тобой, Сидякова? И почему ты пересела? – даже пофигисткам надо выполнять свои обязанности. Учитель обязан обратить внимание на школьницу, которая прижимает платок к окровавленному носу.

Я, вместе со всеми, оборачиваюсь к ней, сладенько улыбаюсь. Ну, скажи что-нибудь, дрянь! Сдай меня! Сдай с потрохами!

– Гносом гровь пошла. Дагвление, нагверно… – гнусаво объясняет Сидякова.

Десять минут назад.

– Доброе утро, Мариночка, – ласково приветствую одноклассницу, – А чего это ты пересела? Как же я тебе на контрольных буду помогать, а?

Она отсела обратно, на камчатку. В России так с незапамятных времен самые дальние парты называют. Меня, кстати, в своё время очень порадовала такая ассоциация.

– Привет, – мрачно бурчит одноклассница.

Рядом со мной трётся обеспокоенная Юля. Я опять наслаждаюсь, пью аккуратными глотками, стараясь не проронить ни капли, страх Сидяковой. О, а это чего? Какая-то надежда в глазках начинает светиться. Чегой-то? Отслеживаю взгляд, она смотрит на мою правую загипсованную кисть.

– Даночка, ну, не надо… у тебя ж рука! – тормошит меня Юля.

– И что рука? Такую-то шаболду я одной левой сделаю, – переключаюсь на Маринку, – Слышь, ты! Я дала себе обещание, что если ты устроишь мне рандеву с Машкой, я тебя в больницу отправлю.

Сидякова мрачно молчит, только глазами затравленно зыркает. Чувствую, она мне верит, надежда тает.

– На место! – холодно киваю в начало ряда. Она мне поблизости нужна.

Никакой реакции. Упрямо молчит, упрямо сидит. Приморозило её от страха, что ли? Одноклассники образовали вокруг нас пояс отчуждения. В радиусе двух метров нет никого. И подозрительно тихо в классе, хотя почти все здесь.

Крепко хватаю левой рукой её за волосы, тяну назад.

– На меня смотри, когда я с тобой разговариваю, – шиплю я, а потом резко меняю усилие на обратное. Маринка с размаху бьётся лицом о парту.

Вот от этого у неё давление и подскочило, ха-ха-ха. И вот теперь флегматичная, но заботливая Эмма Пална отправляет Маринку в медпункт.

А Юлька нудит мне в ухо почти без перерыва.

– Дана, ну, зачем тебе? Ну, хватит уже этого ужаса… – она уговаривает меня прекратить терроризировать Сидякову. Забыть о том, как она терроризировала весь класс, в том числе её, она не могла. Значит, по доброте своей. Она – газель, в принципе не может драться, это я из волков, мне такое в радость.

– Хорошо, Юляша, – пойду ей навстречу, всё равно я настолько щедро хлебнула этих пьянящих эмоций, что мне надолго хватит, – Сделаем так. Я наложу на неё контрибуцию, если согласится, бить не буду. А уж если нет, то, как хочет.

– Какую контрибуцию? – округляет глаза подружка, – Денег с неё возьмёшь?

– П-ф-ф-ф… нет, – наклоняюсь, объясняю на ушко, – И скажешь ей ты, раз ты миротворец.

– Девочки, прекратите шептаться! – Эмма Пална закругляет наши разговоры.

Как скажете, Эмма Пална. Мы прекращаем. Ох, и хлебнула я вчера счастья! Наверное, те, кто любит шампанское, могут испытать подобное, приняв ванну из этого напитка или хотя бы выпивая его горстями из полного ведра.

Пришлось рассчитываться за это чудное ощущение. Во всех мирах действует жестокое и неотменяемое правило: за всё надо платить! Вот и расплачиваюсь. Я забылась, простите меня все, совсем голову потеряла и забыла, в каком слабом я сейчас теле. Врезала Машке с такой силой и скоростью, по такой длинной траектории, что серьёзно повредила кисть. Эта шалава, даром, что вид такой будто её и шпалой с ног не собьёшь, кувыркнулась на асфальт, как миленькая. Сладостная картинка, до сих пор душу греет. Любому бойцу знакомо это чувство торжества и восторга, когда он видит, как от его руки повергается наземь злой враг.

А какой потрясённый вид был у моих подружек! То есть, у моей подружки и подружки этой тумбы с кулаками, до тех пор, пока не сбежала. Юля смотрела на меня, как на титана, растоптавшего злого бога.

Урок математики.

Математик, что-то соображая, смотрит на гипс, упаковавший мою руку.

– Да-да, Викенть Валерич, к доске меня не вызовешь, контрольную не напишу, домашку тоже. Но зато я буду внимательно слушать ваши мудрые речи, – хлопаю ему ресничками с невинным видом.

– Что это с тобой?

– Бандитизм и хулиганизм в нашем славном городе до сих пор не изжиты, – горестно вздыхаю, – Порядочной девушке до дому спокойно дойти невозможно. Представляете?

– Надеюсь, они живы? – в его голосе чувствую лёгкий сарказм, и не сразу понимаю, о чём это он?

– Кто?

– Бандиты и хулиганы, которые тебе попались, – ласково объясняет учитель. О, это новый уровень, да я только за!

– Вы что, переживаете за них, а не за меня, свою лучшую ученицу? – растерянно хлопаю ресницами. Вид у меня, как у маленькой обиженной девочки.

– Зная тебя, Молчанова, – поясняет учитель, – я даже стае диких зверей посочувствую, которая вздумает на тебя напасть.

После короткой паузы, украшенной весельем в классе, я расцветаю, как весенний цветок.

– Ой, ну что вы, Викенть Валерич, как можно? – от смущения я даже алеть начинаю, – Такой изысканный комплимент… вы меня прям в краску вгоняете…

Слегка столбенеет от неожиданности Викенть Валерич. В классе опять смешки. А я добиваю.

– Я вас тоже очень уважаю, Викенть Валерич, – говорю с предельной искренностью. А что? Меня Ангелина Петровна давно трясёт на предмет налаживания отношений с учителями. Ловлю взгляд Юли: «Ну, ты даёшь…».

– Да? – учитель смог промямлить только несколько слов, – Ну, что ж…

Класс внимательно следит за нашей пикировкой и тихонько веселится. Все уже знают: там, где я, там цирк, там весело. Между прочим, здорово помогает в учёбе. Настроение поднимается, на волне положительных эмоций лучше усваивается материал. Так что я для всех полезное дело делаю, а не просто резвлюсь без толку.

На уроке я не бездельничаю. Слежу за Юлей, делаю левой рукой пометки в учебнике.

– Молчанова, не вертись!

– Викенть Валерич, я помогаю усвоить новую тему Сидяковой! – я и в самом деле слежу за ней, заставляю вникать и что-то записывать. Одна из составляющих контрибуций с неё. Пояснила ей на перемене: «Ты всё равно возьмёшься за учёбу. У тебя только два варианта: либо ты сама будешь стараться, либо будешь стараться с синяками по всему телу».

И ещё она кое-что должна, но это пока не актуально.

Юля.

Мы сидим в своём любимом кафе. И я переживаю снова вчерашний день. Меня вчера до смерти напугали. Все. Машка это ходячая жуть, но и Дана меня ужаснула.

Они отошли и встали друг напротив друга, я сразу решила, что Дане конец. А когда Машка бросилась на неё, еле удержалась, чтобы глаза не закрыть. И, слава богу! Я не заметила, что сделала Дана, движение было быстрым и смазанным. Она потом рассказала, что мазнула пальцами по глазам Машки. «Я могла бы ударить, но это опасно. Машкиных глаз, которые я бы выбила, мне не жалко, но я могла пальцы себе сломать», – я офигевала от её спокойного тона.

Машка отпускает Данку и хватается за лицо. И вот начинается какая-то дикая карусель. Данка как-то ловко крутнулась вокруг своей оси, выбрасывая руку и со всего маху залепляет Машке по её непробиваемой морде. И Машка летит кубарем на асфальт!

Хоть и её сбили с ног, Машка всё равно продолжает внушать ужас. Как в жутких триллерах, какого-нибудь монстра бьют, рубят, чем попало, а он всё равно встаёт и с рычаньем нападает. Какое-то чувство обессиливающей безнадёжности у меня в это время появляется. Как его ни бей, а он всё равно встаёт.

Вот и Машка, возясь и рыча, поднимается. Но Данку, в отличие от меня, это нисколько не пугает. Точно, она ненормальная! Бегает, крутиться вокруг неё, и когда та встаёт на четвереньки, с разгона прыгает сверху и бьёт обеими ногами в спину. Чуть сбоку. Машка опять валится на асфальт, а Данка катится в сторону. И снова вскакивает. И снова на Машку с криком: «Ты кого соской назвала, тварь!!!».

Кое-что меня прямо потрясло. Данка в прыжке издаёт громкий визг, в котором я не почуяла никакой злости или ярости. Я точно так же иногда визжу от восторга и радости. Она ненормальная, факт.

Вдруг Машке удаётся схватить одной рукой Дану за ногу. Я обмираю, сейчас она её под себя подомнёт! Нет, Дана выкручивается, другой ногой сверху бьёт по машкиной руке. Та взвывает и откатывается в сторону.

Дальше ничего особо интересного не было. Данка всё так же весело и дико скачет вокруг Машки, ударит – отскочит, снова ударит. Только правую руку чуть в стороне держит и бьёт только ногами. Ловко так у неё получается.

Я уже стою одна, Маринка куда-то исчезла. Машка неуклюже продвигается на выход, огрызаясь на бегающую вокруг неё Данку короткими выпадами. Та отстаёт и вдруг с разгону молча прыгает ей на спину. Я успеваю заметить её странное движение. Она сунулась лицом куда-то в район шеи, и Машка вдруг издаёт дикий крик. Мощно крутнувшись, сбрасывает с себя Данку. Когда я подбегаю к ней, та уже стоит. Сплёвывает кровавый сгусток, скалится на убегающую Машку.

– У тебя кровь, – не понимаю, когда Машка успела её по лицу ударить.

И тут опять чуть не сажусь попой на асфальт. Её глаза!

– Ты чего, Юляш? – Дана заботливо поддерживает меня за руку. Мне показалось?

– У тебя… глаза. Глаза были… красные…

– Почудилось, – Дана отмахивается, – Солнце так отразилось, бывает…

Точно, оптический эффект! Ничем другим не объяснишь. Но всё равно страшно.

Когда мы выходим на проспект, нас обгоняет чёрный автомобиль. Сигналит, оттуда высовывается молодой мужчина и показывает нам большой палец. Данка хохочет.

Вот и сейчас она смеётся, рассказывая про травмпункт. Я с ней была, но в смотровую меня не пустили.

И ещё кое-что мне эта драка напомнила. Машка оказалась мышкой, с которой позабавилась игривая кошка.

Катрина.

Юляша настоящая подруга. Довела меня, травмированную, с исцарапанным лицом, в грязных пятнах на куртке и джинсах, до дома. После вулканической вспышки причитаний Эльвира махом собралась и потащила меня в травмпункт. Юлька увязалась следом. Позвонила домой и пошла с нами.

В травмпункте, вот где я расплатилась за всё веселье. Я и не поняла, почему один из мужчин в белых халатах встал сзади и положил свои руки на мои. Только хотела спросить, как врач, внимательно изучивший рентгеновский экпресс-снимок, вдруг сжал мою больную руку и резко надавил на неё.

Слышный только мне щелчок, я рвусь со стула, но меня держат крепко. Вот почему они такие здоровые! Из глаз слёзы фонтаном, взвываю до уровня ультразвука, потом шиплю разъярённой коброй.

Врач быстро делает укол… стоп! А раньше нельзя было?!

– Нет, бесполезно, – объясняет врач, – Боль почти такая же и проходит позже. А вот сейчас, когда всё на месте…

– А я заметил, – говорит второй, который меня уже отпустил, – Что заживление от превентивной анестезии проходит хуже. Видно, какие-то восстановительные механизмы в организме запускаются. Боль – помощник врача, не обессудь, девочка.

Я успокаиваюсь, да и боль после укола стихает. Мою руку пакуют в гипс, быстро и ловко. Мне поставили диагноз: растяжение связок, выбитый (и уже вправленный) сустав, возможно, компрессионный перелом какой-то мелкой косточки. Не запомнила названия. Поставили диагноз, оказали первую и вторую помощь, прочли лекцию. Просто душки.

– Какой коньяк вы больше всего любите? – Эльвира очень удивляется моим словам.

– Наш человек! – дружно хохочут врачи, – Чем больше звёздочек, тем лучше.

Когда выходим, Эльвира ловит такси, мы уезжаем. Эльвира заплатила и за Юлю, чтобы её домой отвезли.

Домой мы попали уже после прихода отца. Не встретили папахена, как обычно, роскошным ужином и приятной беседой. Ничего не попишешь, форс-мажор. Да и не страшно. Самостоятельный папахен отведал борща, оставшегося от обеда, и насел на меня с вопросами.

Да он-то нормально всё воспринимает, мужчина же! А вот Эльвира меня замордовала.

– Вы ж могли убежать! Осталась бы целой!

– Ненадолго, Эльвира! Начни я от неё бегать, у неё охотничий азарт проснулся бы. И всё равно подловила бы, рано или поздно.

Папахен помалкивает, но согласно кивает. После спрашивает:

– Ты, значит, с ног её сшибла, а потом ногами била?

– О, боже! – Эльвира хватается за голову.

– Ой, отстаньте от меня! – я теряю терпение, – Я травмирована, у меня рука болит, я перенервничала, а вы мне тут перекрёстный допрос устроили.

«Родители» отстают, но позже я понимаю, что накаркала.

17 марта, вторник. Урок физкультуры.

– Как же так, Молчанова? – физкультурник искренне расстроен, увидев мою руку в лангетке.

Копирую его выражение лица, развожу руками.

– Издержки бескомпромиссной борьбы с уличным бандитизмом, Валерь Васильевич.

– Она с Грибачёвой Машкой подралась! – гомонят одноклассники. Учитель грустно кивает.

– Опять Грибачёва! Когда же это кончится?

– Вообще-то я победила, – осторожно его успокаиваю, – Я руку об её голову разбила.

– И как голова? – кажется, он не верит.

– В полтора раза шире стала, Валерь Васильевич! – бодро заявляю я, – Будьте уверены, ей намного больше досталось!

– Она Машку ногами избивала. Я видела, – Юля добавляет приятных, как оказалось, подробностей.

Очень мне редко доводилось видеть, чтобы человек воссиял таким счастьем. В спортзале стало заметно светлее. Конечно, совпало так, что солнце как раз в этот момент выглянуло из-за облаков и через огромные окна залило ярким потоком весь зал. На пол легли косые тени от межоконных простенков. Но как удачно совпало!

– Ты Грибачёву ногами била? – восторженно спрашивает физкультурник, – Как тебе удалось?

– Вот так! – я делаю несколько энергичных движений руками и ногами. А в конце хватаю воображаемого противника руками и со свирепым рычаньем вонзаю в него клыки. Класс покатывается со смеху, только Юлька улыбается как-то неуверенно.

Потрясённый и счастливый учитель не делает классу ни малейшего замечания.

– О, Господи! – возводит очи вверх, – Ты услышал мои молитвы!

Класс изнемогает от смеха.

– Молчанова! – трубно провозглашает учитель, и класс стихает, – Пусть меня лишат премии, пусть мне навешают выговоров, но я торжественно обещаю тебе. Ты можешь делать на моих уроках, что хочешь, можешь вообще не приходить, но пятёрка за четверть тебе обеспечена. И за год тоже!

– Как это я не буду ходить на свои любимые уроки?! – возмущаюсь я. Учитель умиротворённо улыбается.

На уроке я почти ничего не могла делать. Турник, брусья, отжимания, игры, всё отпадает. Но я могла помогать учителю, где отмашку дать при старте, где роль полевого судьи исполнить. Так что побегать мне пришлось, к моей радости. И Валерий Васильевич, как обещал, уже не делал мне замечаний на мои вопли типа «Шевели булками, жиробасина! Хиляй шустрее, колченогий!». Да и одноклассники давно перестали обижаться, для меня все девчонки, даже худенькие, были «жиробасинами», а мальчишки – «колченогими».

С остальными предметами тоже всё замечательно, только устно могла отвечать. Так что в итоге я в большом плюсе. Да, серьёзная травма, но: мой авторитет в школе поднялся на невиданную высоту, уроков делать не надо, Сидякова – на положении служанки. Это не считая самой победы в схватке с сильным противником.

19 марта, четверг. 09:30, Сокольнический РУВД.

Мы с Эльвирой в кабинете следователя, или дознавателя, я не очень в этом разбираюсь.

– Старший лейтенант юстиции Семёнов Андрей Степанович, – представляется мужчина в синей форме лет тридцати пяти. Присматриваюсь. Делаю вывод – зануда, что, впрочем, характерно для стряпчих и судебных.

Мужчина сух и строг, Эльвира напряжена, я в предвкушении очередного веселья. Повестку мы получили позавчера. Папахен тут же принялся названивать кому-то из юрслужбы корпорации, долго совещался. Мы могли для начала опротестовать время, как так, в учебное время школьницу выдёргивать? Но решили не шуметь, у меня освобождение от почти всех занятий. Эльвира пошла со мной, как официальный ответственный за меня, несовершеннолетнюю.

От методичных безэмоциональных анкетных вопросов я сначала чуть зевать не начала. Потом нахожу выход, напряглась и начала отвечать таким же сухим лишённым всякого выражения голосом. Эльвира покосилась на меня, но придраться было не к чему. Через три минуты ловлю следователя на том, что он придержал зевок. Ага! Бессилен против собственных методов.

– Вы попали в очень неприятную ситуацию, Молчанова Дана, – сухо извещает меня следователь.

– Что случилось? – мой голос ещё более сух и монотонен. Следователь морщится.

– А вы не догадываетесь? – какие-то чувства начинают пробиваться. Рада за него, не такой уж он и сухарь. Но раз пошла такая игра, зачем мне отказываться от неё?

– Вас интересуют мои догадки… – Семёнов заметно напрягается, пытаясь уловить смысл ответа. Он что, не знал, что слова, лишённые эмоций воспринимаются, как посторонний монотонный шум?

– Меня интересует одна ваша догадка. Как вы думаете, что вам грозит? – вот, заговорил почти как нормальный человек. Действует, так что я продолжу.

– Я думаю, что ничего – за исключением непредвиденных обстоятельств – типа упавшего на голову кирпича…

Эльвира как-то обречённо вздыхает. Семёнов смотрит на меня так долго, будто задался целью высверлить отверстие на моём непроницаемом лице.

– Вы сильно заблуждаетесь, Молчанова. Вам грозит следствие, суд и, соответственно, приговор суда. Как вы думаете, за что?

– Вот видите, вы сами всё знаете – зачем тогда спрашиваете – не понимаю я вас, господин следователь…

Знаков препинания, вопросительных и других интонаций в моём голосе нет. Семёнов морщится, я внутренне хихикаю.

– Что с вашей рукой, Молчанова? – а монотонность-то исчезла совсем.

– Компрессионный перелом – забыла название кости – выбитый сустав – растяжение связок…

Ему требуется пауза, чтобы уложить в голове мой ответ. А мне нравится этот стиль.

– Как сломали руку?

– Подралась.

– С кем?

– …с несовершеннолетней гражданкой Грибачёвой Марией…

– Вот! – поднимает палец вверх следователь и просит нас подождать, пока он запишет наши показания. Ждём.

– Итак. Поясните подробнее, как вы сломали себе руку?

– Вы ничего не забыли, господин Семёнов? – я вспоминаю кое-какие инструкции от папиного юриста, лучше поздно, чем никогда, – …по какой причине вы меня вызвали – в качестве кого, свидетеля, потерпевшего, обвиняемого – каков мой статус – почему начали допрос, не ознакомив меня с обстоятельствами дела – есть ли вообще какое-то дело…

Это не так просто, изгонять из голоса малейшие интонации и эмоции. Но я стараюсь и результат есть! Семёнов делает движение, будто хочет схватиться руками за голову, вовремя спохватывается.

– Вы свидетель по делу о нанесении тяжких телесных повреждений гражданке Грибачёвой Марии, как вы правильно указали, несовершеннолетней. Вот её заявление, – Семёнов трясёт бумажкой, – Вот справка из больницы.

– И что с ней? – с трудом подавляю жгучий интерес в голосе.

– Компрессионный перелом верхней челюсти, перелом восьмого левого ребра, сложный перелом лучезапястного сустава, – следователь смотрит так торжествующе, как будто зачитал мне самый жестокий приговор из всех возможных.

– Ого! – это в первый и, надеюсь, в последний раз мои эмоции вырвались наружу. Но я запомнила сразу, это перечисление повреждений звучит для моего уха лучше любой песни. Перелом того, перелом другого, о, музыка богов войны и победы!

– Но до чего же крепкая девица! – сейчас монотонности в моём голосе нет, я обращаюсь к Эльвире, – Мама, если бы меня так ударили, точно ребра три сломали бы. А у неё только одно. Кувалдами надо таких бить.

На моё «мама» Эльвира косится с подозрением, но в присутствии чужих не одёргивает.

– Как вы говорите? Хотите напасть на Грибачёву с кувалдой? – мгновенно цепляется Семёнов.

– …не выдумывайте – и не вмешивайтесь в мои разговоры с мамой, это личное…

– Почему вы позволяете себе такой тон? – о, заговорила рыбка человеческим голосом. Да и мне надоело.

– Что вы имеете в виду? – включаю интонации, но слабенько. Нефиг его баловать.

– Ладно, – устало отмахивается следователь, – Ответьте, за что вы избили Грибачёву?

– Ни за что. Она напала на меня, я защищалась.

– Так защищались, что сломали руку о её лицо, – ой, даже сарказм появился. Я оживила эту мумию!

– Это было ответным действием. Она напала на меня, я в ответ ударила. Результат удара показывает, насколько она крепче меня. Она получила всего лишь синяк и трещину, а моя рука надолго вышла из строя. Моя боеспособность резко снизилась, правой рукой я больше ничего не могла сделать.

– Как она на вас напала? – следователь принимается записывать свои вопросы и мои ответы.

– Кинулась на меня и схватила руками за куртку.

– Разве можно это расценивать, как нападение? Может, она просто потрясла бы вас и отпустила?

– Это именно нападение. Только так это и нужно расценивать. Ваши фантазии о возможных вариантах не имеют отношения к делу.

– Почему всё-таки вы расценили это, как нападение? На каком основании?

– На основании репутации Грибачёвой и её всем в нашей школе известных ухваток. Именно так она обычно начинает драки. Хватает противника и старается свалить на землю. Потом бьёт кулаками и ногами. Насколько я знаю, она именно таким способом отправила пять девочек в больницу. А может и больше, тут вам, как полицейскому, виднее.

Следователь вдруг останавливается и смотрит озадаченно. Что?! Он об этом не знал?! Абзац, я охреневаю от работы родной полиции!

– Пишите, пишите. Я потом проверю дословно, что вы написали.

Он пишет, но вид у него стал изрядно кислый. Написал, последние слова максимально точно. Я, как и обещала, всё проверила. Только тогда мы с Эльвирой всё подписали. Но напоследок я ему сильно врезала. Ибо нефиг!

– А ознакомление меня с моим статусом и делом, по которому вызвали, всё-таки стоит в самом начале протокола. Передёргиваете, господин следователь. Я с вами в карты играть не сяду. Ладно, прощаю на первый раз.

Эльвира аж отвернулась, чтобы не видеть, как его перекосило. Ай, бедненький!

Когда выходим на улицу, Эльвира устало спрашивает:

– Ну, и зачем ты всё это устроила?

– Он мне не понравился. Сразу начал запугивать. Свои обязанности не выполняет.

– Он – следователь.

– И что? Следователю можно нарушать закон? Мне даже четырнадцати лет нет, я по закону вообще неподсудна. Максимум, меня могли взять под плотный надзор с отсрочкой помещения в спецучреждение. Но только в том случае, если б я её убила. А чтобы Машку убить, точно кувалда нужна, иначе никак.

– Тяжкие телесные, это серьёзно, – качает головой Эльвира.

– Судя по тому, что самой Машке за то же самое, причём многократно, ничего не было, не особо серьёзно. Меня другое удивляет.

– Что?

– Сотрясения мозга у неё нет. Он там точно есть? Череп треснул, а мозгу хоть бы хны…

Мы глядим друг на друга и хохочем.

Но дома я серьёзно задумываюсь. Не в моих правилах оставлять за спиной живого врага. Но в нынешнем теле и нулевым статусом мало что могу сделать. Пробраться в больницу и добить? Я уже примерно понимаю стиль работы здешней стражи. Это Машку они будут лениво искать, а за меня возьмутся плотно. А уж если я следы оставлю… а как их не оставить? Здесь я не умею оборачиваться.

Ночью снится сон-воспоминание. Мы знали про засаду, но всё равно пошли по этому маршруту. Патриарх называл это ловушкой в ловушке. Однако ловушка второй степени оказалось третьего или даже четвёртого уровня вложенности.

Мы стоим в предгорьях над ущельем, в котором нас должны были уничтожить. Мне весело, хотя пять моих гвардейцев лежат вповалку с растёрзанными трупами врагов. Их в четыре раза больше. С моих клыков падает капля чужой крови. Левая рука висит плетью, но на моём лице откровенное счастье, волчья радость.

Патриарх целёхонек, только плащ изодран, на то он и патриарх.

– Смотри, Катрина! Один шевелится! – я всматриваюсь, поднимаю клинок, но нет. Слабый стон издаёт один из наших. Прекрасно! Если зашевелился, значит выживет.

Мы уходим, собрав оружие. Патриарх несёт на плече раненого. В тот раз мы победили.

20 марта, пятница.

Не пошла в школу. Не выспалась и чувствую себя, как после многодневного перехода через горы. Без отдыха и сна. Да ещё эта дура…

– Ты кто?!

Нет, с утра пораньше и даже не в ухо орать, а внутри головы. В очередной раз убеждаюсь в безмозглости реципиента (о, какое слово я узнала!). Вот как раз мозг она и получила. Да воздастся каждому по нужде его!

Это она мой сон увидела. Я сейчас часто её не запираю, через неё всё чувствуется острее. Чтобы она не высовывалась лишний раз, устроилась на диванчике, голову на колени Эльвире.

– Ты чего в школу-то не пошла? Я не очень тебя поняла… и зарядку не стала делать.

– Откат у меня. Драка, травма, допросы, в школе ажиотаж. Наверное, я перенервничала, сил нет никаких, – это правда, я натурально эмоций обожралась.

– Конец четверти, Дана.

– Здоровье дороже, – на это ответить ей нечего.

Перед обедом, тяжко вздохнув, выпускаю эту дуру. Как раз она успокоилась.

– (Чего ты там спросить хотела?)

– (Уже спросила. Ты кто? Что это за страшная картина была?)

– (Кто-кто? Совсем тупая?)

– (Ты вампир?)

– (Полегче. Я – высший вампир)

– (А какая разница?)

– (Такая же, как между вами, людьми, и обезьянами).

Она немного помолчала, переваривая информацию.

– (А там кто был?)

– (Враги. Вервольфы, оборотни, по-вашему. Мы с ними воюем), – не договариваю. Мы почти со всеми воюем. В том числе, и с людьми.

– (Ты поэтому Машку укусила?)

– (Рефлекторно. Всё отстань, мне отдохнуть надо).

Ещё один плюс от моей травмы образовался. Посуду я мыть не могу. Ну, не одной же мне страдать!

Надо бы мысли в кучу собрать. В семью я вошла, в школе прописалась по высшему разряду. Дальше что? Отпуск отпуском, но патриарху ещё кое-что нужно. Нам надо решить ряд проблем, чрезвычайно важных для нашей расы. И ответы может дать только генетика. Окончу среднюю школу, пойду в какой-нибудь университет на нужную специальность. Ознакомлюсь с последними достижениями местной науки, может что-то найдётся для наших нужд. Человеческая жизнь короткая, но и за это время многое можно успеть.

Вечером папахен приносит бутылку очень неплохого коньяка. Десятизвёздочного. Именно поэтому я не пошла сегодня в травмпункт гипс снимать. Презента на руках не было. Припозднился папахен.

– А что насчёт перчаток, пап? – я озаботилась о специальных перчатках. Боевых, но так чтобы это в глаза не бросалось. Мне больше не хочется руки ломать о чужие черепа.

– Нашёл одного мастера. В воскресенье съездим к нему, поговорим.

– Ещё кое-что надо, пап, – папахен умученно вздыхает, – Да не бойся, мелочь на самом деле. Мне справочник по высшим заведениям страны нужен. Или хотя бы по столицам. Можно купить, но смысла не вижу. Лучше у кого-нибудь взять, мне ж только посмотреть.

А человеческие мужчины что-то могут! Папахен вдруг уходит и возвращается через четверть часа со справочником. Всё очень просто! В нашем же доме живёт семья, где есть студент-первокурсник. Им он уже не нужен. Но это надо было догадаться! Мне вот почему-то в голову не пришло.

21 марта, суббота. 9 часов утра. Травмпункт.

– Подвигай рукой, вот так и так, – врач показывает движения кисти с небольшой амплитудой, – Болит?

– Немного.

Меня ещё потерзали на предмет, при каких движениях больно, при каких нет.

– Освобождение мы тебе на неделю продлим, но ты сама смотри. Потихоньку разрабатывай руку. По идее, уже в понедельник ты сможешь писать в тетрадках. Но сама смотри.

Когда мне просто забинтовали руку, уже без гипса, я выставляю на стол коньяк.

– Долго искали, только десятизвёздочный нашли.

– О-о-о, давненько нас таким не радовали! Ты вот что, повязка на самом деле не очень нужна. Это больше сигнал окружающим, чтобы тебя не хватали за руку. Хорошо ещё вам, девушкам руки пожимать не надо, а то вообще беда. Поэтому если что, сама можешь перебинтоваться. А через неделю всё должно окончательно зажить, – инструктирует меня старший врач.

– А какой цвет! – восхищается напарник, глядя через бутылку на окно, – Божественно. Приходи к нам чаще, девочка!

– Нет уж! – в ужасе прикрываю руками голову, – Лучше вы к нам!

Сопровождаемая жизнерадостным смехом, убегаю.

В школу я опять не пошла. Что-то непонятное в организме происходит. Обращаюсь к Дане, та фыркает. Впервые чувствую в её поведении нотки превосходства. Она что-то знает, чего не знаю я. А откуда я могла знать про эти особенности женского организма? Нет, теоретически, со стороны, я об этом слышала, но на своей шкуре испытываю впервые. У нас это в сотни раз реже и совсем по-другому.

Допускаю Дану до управления и внимательно наблюдаю за её манипуляциями в ванной комнате. Хм-м… будем знать.

– (Это у тебя ПМС было. Поэтому настроение упало и температура поднялась), – объясняет девочка. Фыркнув, рассказала, что значит ПМС.

– (Так ты уже родить можешь, что ли?)

– (Да. А теперь и ты, хи-хи-хи), – первый раз она мне хихикает, зараза!

– (Не дождёшься!).

Тот же день, школа. Время 15:30, учительская. Педсовет.

В заполненное до отказа помещение влетает физкультурник. Если кто-то не имел представления, что означает фраза «рот до ушей», этот пробел в знаниях в настоящий момент был ликвидирован.

– Простите за опоздание, – в сторону завуча, – потрясающая новость, друзья! Точные сведения из личных агентурных источников. Оказывается, Молчанова в драке так отделала Грибачёву, что та лежит в больнице с многочисленными переломами.

Педагогическое, до того чинное и официозное, собрание оживилось, заволновалось и зашумело.

– Действительно, интересная новость, – стараясь удержать лицо, хладнокровно комментирует завуч.

– Она ей чан расколотила, в черепе трещина, – выплёскивает ушат восторга на коллег физкультурник, – ребро сломала и ещё руку раздробила просто в хлам!

– Валерий Васильевич, что за выражения?! – возмущается завуч.

– Да, что-то в этом мире происходит, – философски замечает учитель рисования, – Отличница и хрупкая красавица вбивает в землю двоечницу и записную хулиганку с чугунными кулаками.

С трудом завуч восстанавливает порядок.

– Коллеги, напоминаю и особо для опоздавших, – строгий взгляд в сторону физкультурника, – По выпускным классам предварительные консультации классных руководителей и профильных педагогов прошли. По всем спорным случаям по выставлению четвертных оценок принято решение ориентироваться на результаты итоговых контрольных. И раз речь зашла о Молчановой, то, как раз по ней больше всего сомнений. Ангелина Петровна, начните вы.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю