Текст книги "Отпуск на всю жизнь (СИ)"

Автор книги: Генрих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Ну, и на сладкое. С лязгом открывается и закрывается стальная дверь. Дана испуганно отпрыгивает от меня в дальний угол.

– Скажи-ка мне, мелкая тварь, про какие ещё проблемы я не знаю?

Молчит, только глазками испуганно хлопает.

– Рассказывай про школу!

– Ты ж сама можешь всё посмотреть.

Это так и не так. Посмотреть могу, но со своей стороны, а мне надо через её глаза, условно говоря. Дана, сначала в стиле тык-мык, но всё дальше, тем бойчее, начинает повествование. Стараюсь спрятать издевательскую усмешку, а то собью её с колеи. Дана – идеальная иллюстрация для тех из нашей расы, кто людей презирает. Доминирующая у нас точка зрения. Слушая эту малолетнюю дурочку, приходится постоянно с собой бороться, чтобы не поддаться эдакому внутреннему расизму. Иначе я здесь просто не приживусь. Да и неправильно это. Она во многом ещё ребёнок, то есть, неполноценна по определению. Как будто у нас по-другому. Понятие совершеннолетия у нас тоже есть.

У этой дурочки все вокруг во всём виноваты. Все, кроме неё самой. Учителя, соученики, соседи, родители. Только она одна во всём белом и красивая.

– Чего ты там шаришься? – возмущённо вопит девочка.

– Не дёргайся! Я только проверяю твои слова, – лукавлю, мне пришло в голову проверить одну вещь. Через секунду облегчённо вздыхаю, хоть в этом месте она не нагадила. У Даны есть подружка Юля, сидят вдвоём за одной партой. И я лихорадочно проверяла, есть ли хотя бы один случай, который однозначно можно трактовать, как предательство друга. Подруги в данном случае. Подводила пару раз, были взаимные обидки, но Дана никогда эту Юлю не сдавала. Ну, хоть одно светлое пятнышко!

С учителями та ещё история. Паноптикум какой-то. А ведь по словам отца школа если не элитная, то очень приличная. Она из платных, и стоимость там не всем по зубам. По моим меркам, вполне адекватны только англичанка, историчка, физкультурник и учитель рисования. Но трудности предвижу только с несколькими учителями несложных предметов. Хотя есть ещё словесница, та ещё зануда.

Хорошо, будет день – будет пища. Для ума и характера. Ещё одно!

– А чего ты дёрнулась, когда отец мне руки на плечи положил?

– Ну… не знаю… – Дана как-то смущённо отворачивается, а я чего-то не понимаю.

– Передай мне, что ты почувствовала, я не понимаю, – приходится настаивать, но, в конце концов, девочка подходит и кладёт мне руки на плечи.

Спустя мгновенье меня захлёстывает мощный поток, в котором я тону. Нечто похожее со мной случалось в особо бурный период моей жизни. Я слетела тогда в бурный горный поток. Моя раса вообще воду не любит, а тут удар, краткий полёт и борьба на краю физических возможностей только за то, чтобы воздуха глотнуть. Еле удерживаюсь в сознании среди бушующих эмоциональных волн и еле удерживаюсь, чтобы сразу не выскользнуть из-под рук Даны. Мне надо понять!

Спустя пару секунд я всё-таки вырываюсь. Ещё две секунды, чтобы прийти в себя.

– Всё равно ты не права, – говорю сухо и холодно, – Ты не имеешь права запрещать ей любить твоего отца. Ты же не можешь с ним спать и рожать ему детей. Пока ты этого не примешь, ты отсюда не выйдешь.

Ухожу. Спать пора, и я уже давно в постели, а время пол-первого. Этому телу надо спать часов восемь-девять, ещё одно ограничение. Но надо привести мысли в порядок и кое-что для себя обдумать и решить.

Первый этап вхождения в социум можно зачесть. В семье я своё законное место заняла. Дальше школа, где я особых трудностей пока не вижу. Главная проблема – Дана. Прибить бы её, оставив память, как справочник, и дело бы с концом. Но последствия не предсказуемы. Мы с ней, как сиамские близнецы, умрёт один, второй его ненадолго переживёт. Опять-таки, скучно будет.

И я поняла, в чём дело. И раньше об этом знала, но почувствовать вот так, на своей шкуре не доводилось. Люди неимоверно плодовиты, женщины могут понести раз в месяц, нашей расе такие возможности и не снились. И как всегда, возможности сопровождаются сложностями. Фантастически высокий гормональный уровень, причём слабо контролируемый. Вот в чём я чуть не утонула. Даже уважать Дану стала, она не справляется, её всё время заносит, но как-то выжила и с ума не сошла. И даже девственность не потеряла.

Вот откуда иррациональная ревность к мачехе и все остальные закидоны, абсолютно необъяснимые с позиции разума и логики.

Утром встаю поздно. Когда меня попыталась разбудить Эльвира, удалось её пристыдить, спасибо Данапедии. Нашла там очередной анекдот, – вряд ли сама Дана его помнит, – и зарядила Эльвире.

– Дана, тебе посуду мыть, а это тяжело, когда она засохнет…

– Эльвир, ну так замочи её. И ты понимаешь, что человек, который может разбудить сладко спящего, способен, вообще, на любую подлость? Народная мудрость, никуда не денешься, – последние слова добавляю для смягчения, а то какое-то лицо у неё стало растерянное.

– Тебе ведь всё равно надо привыкать, в школу надо рано собираться.

– У меня вчера тяжёлый день был, – отворачиваюсь и сразу отключаюсь часа на полтора.

Выспалась, но ещё полусонная бреду на кухню завтракать. Мачеха тут же варит мне овсянку, которую я поедаю с неожиданным для самой себя удовольствием. И ещё что-то меня удивляет. Думаю об этом, намывая посуду. Вот тоже удивительно, как после завтрака семьи всего из трёх человек может набраться столько грязной посуды.

– Смажь руки кремом, а то руки будут грубеть и сохнуть, – мачеха протягивает мне тюбик с нарисованной на нём изящной женской ручкой. И когда растираю руки, понимаю, что меня изумляет. Эльвира всё время отирается рядом и до меня доходит, почему. Ей очень скучно оставаться одной дома, а тут вдруг злобная падчерица, как по волшебству, становится лапочкой. Есть с кем приятно провести время.

Вот и пришлось мне заниматься учёбой в общей комнате. Сама инициативу проявляю, устраиваюсь прямо на полу, обложившись учебниками и картами. Начинаю с географии, мне надо знать о мире, в который я попала, как можно больше и подробнее. Эльвира не мешает, устроилась на диване и раскладывает пасьянс. Ей не обязательно постоянно чирикать, главное, чтобы кто-то хотя бы дышал и возился рядом.

Через полтора часа закрываю учебник, переворачиваюсь на спину и, раскинув руки, тяжко вздыхаю.

– Как велик мир.

На мои слова Эльвира произносит какую-то непонятную фразу.

– Хау биг, чего? – недоумённо таращусь на неё.

– Плохи твои дела, Дана, – Эльвира продолжает метать карты и говорит, не глядя на меня, – Я перевела на английский твою фразу, но, по-моему, ты даже не распознала английскую речь.

Не распознала, факт. Ныряю в Данапедию, нахожу какие-то обрывки, довольно жалкого объёма. Причём надо учесть, что сама Дана вряд ли сможет вспомнить хотя бы половину того, что нашла я.

– Да, с английским полный швах, – соглашаюсь я, глядя на люстру, – И что делать?

– Как что? Соберём все учебники за школьный курс и проштудируем.

– Ты шутишь так, что ли? – мне аж скулы сводит от такой мрачной перспективы, – Нет, я так не согласна. Мне нужен суперинтенсивный курс, чтобы я быстро вникла.

– Разговорную речь можно быстро освоить, – мачеха смотрит на меня, мелькание карт останавливается.

До разговорной речи не доходит, не сегодня. До обеда закрепляю знания по географии. После обеда штудирую биологию. Точные науки оставлю на закуску, с ними буду работать по утрам до обеда. И барскую привычку спать до девяти часов, заводить не буду.

Эльвира такая душка, не потащила меня по рынкам и магазинам, чем я воспользовалась, вдоволь напрыгавшись и наскакавшись. Тело мне досталось симпатичное и стройненькое, но уж больно слабое. Даже по человеческим меркам. Так что за час я загоняла его до того, что футболку хоть выжимай.

Эльвира берётся за ужин, я у неё в качестве ассистента с широким функционалом «подай-принеси-порежь-помешай». Но смотрю внимательно, не забываю засекать время, которое она тратит на всякие обжарки. Во-первых, мне надо учиться всему, что под руку попадётся. А во-вторых, мачеха от такого внимания буквально тает.

Приходит «отец» именно, когда положено. То есть, не тратит время на бары, на пиво с друзьями и прочие мужские радости. А зачем? Его как будто мощным течением засасывает на кухню мощнейший зов волшебных запахов. Еле руки успевает вымыть. А пиво, а что пиво?

– «Пльзенское» будешь? – мачеха решила побаловать мужа бокальчиком чешского пива. Папахен не дурак отказываться. Пенящийся напиток льётся в высокий стеклянный бокал под довольным мужским взглядом.

Заинтересованно втягиваю носом воздух.

– А можно мне чуть-чуть? – меня пленяет запах, а «родители» смотрят с осуждением.

– Что? – делаю невинный вид, – Я слышала, что пиво благотворно влияет на женскую гормональную систему. И грудь увеличивается.

«Папаша» и мачеха одновременно смотрят на фасад моего корпуса.

– Тебе ни к чему, – изрекает «отец», Эльвира фыркает, – у тебя и так всё в порядке.

Это да. Фигура полностью не сформирована, но кое-что уже выросло. Ко второму размеру вплотную подходит по горделивому утверждению Даны. Забавно. Она всерьёз гордится размером груди, хотя никакой её личной заслуги в этом нет.

Обломили меня с пивом. Принимаюсь за гречневую кашу, старательно игнорируя быстрое снижение уровня вожделенного напитка. Сначала в бокале, а потом и бутылка пустеет. Мои надежды втихомолку разжиться хотя бы глотком из начатой бутылки бесследно тают.

Я потихоньку выпускаю Дану, тренируюсь держать её под ручным контролем. Мне страшно понравилось купаться в её эмоциях, совершенно непередаваемое ощущение. Мне хорошо знакома ярость, бешенство и холодная злость, но каким-то чувствам Даны я пока даже слов не могу подобрать. Приходится иногда подзатыльник ей отвешивать, когда она на мачеху нехорошо косится. Зато открыла для себя огромный пласт, сулящий изысканные удовольствия, совершенно незнакомые ранее.

После ужина «родители» сидят в обнимку на диване. Прыгаю к ним с разгону и прилипаю сбоку. Но не к «отцу»! К тёплому и мягкому бочку мачехи. Та сразу притискивает меня поближе. Дана с шипением разъярённой кошки исчезает в камере. Сама! Я отворачиваюсь от Эльвиры, пряча издевательскую усмешку и стараясь не трястись от истерического смеха.

Глава 2. Подружка

Воскресенье, 1 марта.

 
At other times, they widly fly
Until they nearly reach the sky…
 

Это я базлаю стишки на английском. Домашнее задание у нас такое, выбрать стихи про осень, выучить и поразить одноклассников. Не спрашиваю, почему весной надо учить про осень. Наверное, про весну учили осенью или зимой.

– Pronunciation (Произношение), Дана! – стонет Эльвира. Вот достала она меня, натурально, достала! Меня, не Дану, та вообще спряталась подальше.

– Давай, ты прочти. А ты, Юль, сравни нас, – кажется, я нашла выход. Эльвира не понимает, что человек слышит себя совсем по-другому, чем окружающие. Звук по разным путям до уха доходит и обертона меняются. Объяснять бесполезно, я пробовала.

– Ты и сама можешь сравнить, – как ей чудиться, вполне справедливо замечает ещё одна премудрая. Подружка моя Юлия. Чуть пониже меня ростом, но какая-то она более ладненькая, чем я. Светлорусая, голубоглазая с очень аккуратной и уже гармоничной фигуркой.

Вчера кое-как уболтала её прийти с утра ко мне поучить уроки. Поспать она, видите ли, любит по воскресеньям. Я высыпала ей на голову кучу железных резонов, тут и помощь подруге, и хорошо выученные уроки, что, кстати, случается не всегда. Выдавила из неё согласие, когда пообещала сходить с ней в ближайшее кафе и прогуляться по скверу. И обедом накормить, прорекламировав кулинарные возможности мачехи. И всё равно только в десять часов заявилась, сова противная.

– Юль, ты объективнее, потому что обеих слышишь со стороны, – ещё одна попытка донести очевидную мысль.

Мачеха читает, громко и с выражением. Лично я особой разницы не улавливаю. Явных ошибок в моей речи нет, произношение мачехи более уверенное и как бы это сказать… более плавное и слитное.

– Что скажешь? – смотрю на Юлю, – Да не бойся, говори, как есть!

– Тётя Эльвира красиво говорит… но, тёть Эльвира, у нас никто так не умеет. Не только отличники, сама англичанка так не сможет, как вы.

Мачеха растерянно хмыкает.

Выучила два четверостишия я быстро. И теперь Эльвира терзает меня произношением. А ещё она перешла в общении со мной исключительно на английский. И в первый день, это вчера, я не расставалась со словарём, пытаясь понять, что она там мне вкручивает.

– I'll kill you! (Убью!) – пригрозила я ей в один момент, когда заметила, что она резвится. Намеренно заваливает меня сложными фразами и длинными рассказами неизвестно о чём.

На угрозу она отреагировала весёлым смехом, но измываться стала меньше. Потом успокоила.

– Это ничего, что ты не понимаешь. Ты должна слышать речь постоянно, твой мозг сам разберётся. И давай договоримся, в последний раз ты слышишь от меня русскую речь. По-крайней мере, когда мы одни.

Это я могу понять. Я про жестокость и непреклонность учителя или тренера. Не будешь ставить ученика в жёсткие рамки, толку не будет.

Зато с математикой мы покончили быстро, хотя до обеда оставалось не больше получаса. Удивление Юльки по поводу своей неожиданной компетентности гашу простым сообщением: разбиралась до этого два дня.

Обед нас не разочаровал. Ехидно смотрю на Юляшку, что слегка пыхтит, отваливаясь от стола. Сама виновата! Я, конечно, понимаю, что от стряпни мачехи отказаться трудно, но себя надо контролировать. Я после борща только один голубец умяла, а она от двух, заботливо положенных мачехой, не отказалась.

– Нельзя тебе к нам в гости часто приходить, – говорю ей ехидно, – Эльвира быстро из тебя красотки толстопузика сделает.

Примечательное в этот момент происходит. Кто-то внутри меня смеётся. Дана! Выбралась таки из своей каморки!

Юля смотрит на меня мрачно, я показываю ей язык, Эльвира хихикает.

– Пошли гулять! – командую подружке, – А то Эльвира тебя так раскормит, что зад на стуле не уместится, свисать по бокам будет.

Под смех Эльвиры уходим гулять. Настроение выше крыши, хотя ноги у меня болят до самой шеи. Задала я нагрузку этому тельцу позавчера. Надо сегодня ещё раз отработать.

Прошвырнулись по скверу, который не сквер, а маленький парк. Наткнувшись на какую-то отдалённую длинную аллейку, я пробежалась туда-обратно. Ленивая Юлька компанию мне составить не захотела, а какому-то малышку, который, издав восторженное гиканье, попытался улепетнуть за мной, не позволила молодая мама.

– Юль, ты видела?! Чуть ухажёра не подцепила!

– Ага, – хихикает подружка, – только его мама не пускает.

Хорошо мы прогулялись. Только одного мне не удалось, бутылочку пивка купить. Не продают его несовершеннолетним, вот засада! Представление для продавца, как-то: умильная мордочка, заглядывание в глаза, уверения, что это презент для папы, ничего не помогло. Продавец в небольшом магазинчике непреклонен и непробиваем. Простой и почти общедоступный предмет, обыкновенная стеклянная бутылка напитка с неубедительным содержанием алкоголя вдруг приобретает статус труднодоступного артефакта. Меня уже не пиво волнует, меня возбуждает наличие нелёгкого квеста, требуемого для достижения вожделённого предмета.

Шлёпаю по юлиной руке, потянувшейся к шоколадке.

– Остынь, подруга! Тебе на сегодня хватит калорий!

– Да ничего не будет! Отстань! – И всё-таки берёт шоколадку.

На выходе из магазинчика к нам обращается добропорядочный дядечка в длинной коричневой дублёнке.

– Девушки, вы пива хотите? Так давайте я вам куплю. Если что, могу не только пива, – добрые глаза светятся участием и желанием помочь таким милым девочкам.

– А что, кроме пива? – Юля почему-то оттягивает меня назад, но я непоколебима.

– Можно вино, – радостно заулыбался дяденька, – конфет купить.

– Дана, пойдём отсюда… – шипит на ухо Юля.

– Зачем? – громко спрашиваю я, – Щас добрый дядя купит нам пива и конфет. Ты какие любишь? Шоколадные с ореховой начинкой? Ну, вот он их купит и нам отдаст.

– Отдам, конечно, – умильно улыбается дяденька, – отойдём ко мне, я недалеко живу, вместе чай попьём.

– Ну, вот, – говорю я, – он нам пиво и конфеты отдаст, я потом или перед этим заряжу этому гондону хорошим пинком по яйцам и полицейского позову. И всё будет норм, будем с пивом и шоколадом.

Личико Юли, сначала испуганное, потом ошарашенное, стало немного удивлённым.

– Ой! Он ушёл.

Оглядываюсь, пока разговаривала с подругой, наш добрый дядя потихоньку ретировался и теперь удалялся энергичным шагом.

– Надо запомнить этого козла! – громко говорю я, – И в полицию сходить, фоторобот составить!

Дяденька ускоряется, до Юли что-то доходит, она начинает хихикать, хотя немного нервно.

После проводов подружки до троллейбуса возвращаюсь домой в отличном настроении. День прошёл не зря. Добрый дяденька всё-таки оказал нам одну услугу. Пока троллейбус не забрал мою подружку домой, мы непрерывно ржали, вспоминая его рожу.

Отличное настроение подвигает меня на маленькую авантюру. Родителей поблизости не наблюдалось, так что я беспрепятственно и не замеченная прохожу на кухню и открываю холодильник. О, страстно желаемого напитка тут много, бутылок пять. Много пить вредно, папа! Достаю, решительно сворачиваю головку и нагло пью из горла. У-ф-ф-ф! Похоже на медовуху от дядюшки Винса, только горьковатая, но почему-то это приятная горечь.

Запечатываю крышку на место и ставлю наполовину опустошённую бутылку обратно. Вот тебе и квест, я прямо разочарована.

Остаток дня проходит скучно и счастливо. Я даже позволила себе часок поваляться на своей кровати, развлекаясь беседой с Даной. Мне понравилось её изводить. Тема мачехи – козырь, который не бьётся ничем.

– Ты нарочно меня дразнишь, – Дана обиженно дует губы.

– Это ещё смешнее, – мне очень весело. Когда Дана не закрыта в камере, во мне бушуют волны эмоций, в которых так приятно купаться. Намеренно спрятаться она не может, в моей власти, как закинуть её в камеру, так и не пустить туда же.

– Ты знаешь, что я тебя нарочно дразню, – хихикаю я, – и всё равно злишься. Очень забавно.

– Может хватит? – просит девочка.

– Потерпи немного. Итак, ты понимаешь, что вы теперь с мачехой хорошие подружки? Ещё чуть-чуть, и она полюбит тебя, как родную…

Дана взвывает, закрыв голову руками. Я заливаюсь неудержимым хохотом. Ох, как прав был патриарх, когда говорил, что их эмоции и чувства – лучший деликатес! Я ведь и её чувствую. Ненависть Даны абсолютно иррациональна, разумных оснований нет никаких, но, тем не менее, она кристально чистая и яркая, как полная Луна на безоблачном ночном небе. Её держит, словно прочный кокон, моё сатанинское веселье. Волшебный сэндвич!

– Пойду-ка я с ней пообнимаюсь, – продолжаю я, – с ней так приятно обниматься.

Девочка поворачивает ко мне залитое злыми слезами лицо.

– Прекрати!!!

Немного подумав, прекращаю. А то сойдёт с ума, что с ней потом делать? Так что ещё одну шпильку придерживаю про запас. Потом воткну, намекну, что они делают, оставшись вдвоём.

– А тебе понравилось, как мы с Юлей время провели? – меняю тему, слёзы у девочки мгновенно высыхают. Подружку она любит, хоть что-то в ней есть хорошего. Это мне тоже нравится, внутри становится тепло и приятно.

– Здорово ты того идиота напугала, я бы так не смогла, – Дана пытается спрятать восхищение, но разве она может что-то от меня скрыть?

Так я развлекаюсь, пока меня на ужин не позвали.

Облизываясь, внимательно наблюдаю, как ко мне в руках Эльвиры плывёт моя тарелка. Сегодня у нас вермишель с котлетами. Так просто и так вкусно! Папахен задумчиво крутит в руках неполную бутылку пива, краем глаза замечаю в его коротком взгляде на меня лёгкое подозрение. Но вид мой настолько невинен и безоблачен, что озвучивать его он не стал. Меня опять переполняет веселье. Я ни за что не признаюсь! Буду отпираться до последнего, а если крепко припрут, скажу, что перепутала с газировкой. А затем спрошу, как он может пить такую горькую гадость.

Но всё оборачивается мирно. Не поднимает шум папахен.

– Как у вас репетиторские дела продвигаются? – он решает вспомнить о родительских обязанностях. Он же не знает, что в настоящий момент его дочурка под таким плотным надзором, какого в самой жестокой тюрьме не бывает.

– Вери велл, – короткой фразой хочу сразу закрыть тему. Не удаётся.

– А подробнее? – эти простые слова знакомы многим, папахен тоже не впечатлён. Ну, как хочешь, сам нарвался.

– Не знаю, что ему сказать, – я говорю по-английски. Мачеха меня тут же поддерживает.

– Да, слишком быстро он ждёт результата, а так не бывает, – смысл доходит до меня с трудом, сложновата фраза, но всё-таки я его улавливаю.

– Сама ему скажи, что он глупый вопрос задал, – кое-как строю предложение, мачеха поправляет.

– Ты приготовила замечательный ужин, – меняю тему, а чего её мусолить? – Ты великолепный…

Я ищу слово, но его в моём лексиконе пока нет. Мачеха выручает:

– Повар. Можно сказать: кулинар.

– Йес, йес, повар!

– Ну, хватит уже, – бурчит папахен, ошеломлённый обрушившимся на него водопадом чужой речи.

– А ты не задавай глупых вопросов, – нравоучительно переходит на русский мачеха, – Какого результата ты ждёшь за два дня?

– Но ведь есть! Я же вижу!

– Нет оснований так говорить, папа, – вмешиваюсь я, – Ты не знаешь, какой уровень у меня был раньше, поэтому не можешь судить, насколько я выросла.

– Можно судить по оценкам.

– Формальные оценки не всегда точны. К тому же их пока нет.

После ужина и последующего общения с взрослыми удаляюсь к себе. Перебрав диски, врубаю плейер, кстати, совершенно замечательное изобретение. Вчера с ним разбиралась. Вешаю его на пояс, наушники на голову и можно прыгать, скакать и что угодно делать под музыку. Наушники слетать перестали, как только я к ним резинку прикрутила. Цепляешь за подбородок и порядок.

Ценнейшее качество в том, что самой от громкости можно оглохнуть, а вокруг тишина. Никто не возмущается невыносимым шумом. Но и сама ничего не замечаю. Случайно замечаю, что в дверях стоит Эльвира.

– Что делаешь? – спрашивает по-английски. Серьёзно она за меня взялась. Приходиться обдумывать ответ. По-русски я бы сказала, что скачу и прыгаю, но всех слов подобрать не могу. Поэтому даю ответ из учебника:

– Гимнастикой занимаюсь.

Кое-как и с грехом пополам мы поболтали. Решаем заниматься вместе по утрам. И днём, когда я из школы приду. Эльвира употребила незнакомое слово «аэробика». Это она так мои пляски назвала.

Заставляет ещё раз прочесть английский стишок.

– Сейчас лучше, – хвалит, а я думаю, что и раньше было хорошо. Да и пусть её!

Понедельник, 2 марта.

Утро выдалось насыщенным. В будни вставать приходится рано. В школу и отцу на работу надо к восьми утра. Мне и папахену выходить за полчаса, так что поднимаемся в шесть с копейками. С мачехой в моей комнате делаем двадцатиминутную разминку, потом она бежит на кухню готовить завтрак, а я в ванную.

Завтракаем и убегаем с отцом. Его уже ждёт машина, так что в школу меня подвозят. Не к крыльцу, но пройтись пять минут несложно. Кстати, папахену повезло с местом работы. Очень близко. А были времена, когда он неделями дома не показывался. Утомительно два часа на дорогу тратить в один конец.

Похрустев наледью, на тротуаре подхожу к школе, кручу головой. Юльки поблизости не видать, так что иду одна, по пути консультируясь у Даны.

На месте моя подружка! Первая парта на левом ряду. Дана морщится, ей, как двоечнице, ужасно не в климат на первой парте сидеть. Выбора ей не дали, Юльку учителя разместили поближе, а Дана не пожелала бросать подругу.

– Чего у школы не подождала? – спрашиваю сразу после приветствия.

– Да ты опаздываешь постоянно. Хорошо, если за две минуты до звонка являешься. Потом несёшься, как ненормальная, – Юля глядит на меня, как прокурор.

Звенит звонок. Первым уроком математика. Учителя, судя по воспоминаниям Даны, можно отнести к полуадекватным. Дело иметь с ним можно, но не без придури парень. Лет двадцать семь ему, молодой ещё. Незаметненько, пока он проверяет исполнение домашнего задания, наблюдаю. Мне надо решить, сколько десятков таких, как он, я на обед раньше употребляла. Не меньше пары, как-то так.

– У кого списала, Молчанова? – слышу насмешливый голос рядом. Викентий Валерьевич смотрит в мою тетрадь, оказывается, это его имя вдруг всплыло, когда я вправляла мозги тому волосатому мачо.

– А вы докажите, – за словом в карман я уже лет полтораста не лезу, – Вы ж математик! Обязаны доказывать каждое утверждение. Доказательства где?

– (Прекрати! Ты что делаешь?), – шипит Дана. Юляша косится на меня испуганно.

– (Изыди, малявка!), – я опять наслаждаюсь. В ауре учителя, – я не вижу, но чувствую, – оторопь, удивление и… чего-чего?! Насмешка?! А ты попал, перец не первой свежести!

– Легко и просто! – насмешку в его голосе слышат все, и кто-то из класса подхалимски поддерживает учителя скептическим (в мою сторону) хмыканьем.

– Вот задание, – палец тычет в учебник, – похожее на домашнее. Даже чуть легче. Пять минут на решение, справишься, возьму свои слова назад.

– То есть, извинитесь? – не жди пощады, я тебя выжму досуха. Учитель, скривившись, всё-таки кивает.

– Пять минут мало, – выхожу с учебником к доске, – тут писанины много.

– Ну, пусть десять. Но постарайся побыстрее.

Я начинаю. Задание простое, квадратное неравенство. Решить графически. Мел бодро начинает стучать по доске.

– Это, – показываю на левую часть, – парабола. Старший коэффициент больше нуля, поэтому…

Я обращаюсь к классу, учителя, – его изумление на грани ошеломления, будто на его глазах собака человеческим голосом заговорила, – я и так чувствую. С огромным удовольствием купаюсь в нём. Но класс удивлён гораздо больше, с учётом их количества. Репутация-то у Даны была не ахти.

Я в центре внимания, класс никакого учителя так не слушает, как сейчас меня. Это ж представление. Они ошиблись, думали, будет цирк, в котором я главный клоун. Но это только добавляет интереса. А клоун будет, куда без него?

Я успеваю за отведённое время.

– Итак, ответ, – мелом обвожу итоговую строчку, – Я успела, Викенть Валерич?

Учитель с кислым видом, от которого я просто млею, смотрит на доску. Ошибок нет, решено чисто.

– Хорошо, садись.

Сажусь, вопросительно упираюсь невинным взором в этого сэнсея недоделанного. Жду. Сэнсей, однако, моих ожиданий не оправдывает. Объявляет тему урока. А класс тем временем переводит дыхание, начинает шушукаться, возиться. Зря. Концерт ещё окончен, впереди кульминация, даже две. Я – щедрый режиссёр.

– Викенть Валерич, – я вся из себя прилежная ученица дисциплинированно поднимаю руку, и когда он поворачивается ко мне, встаю, – вы мне кое-что обещали. Где оно?

– Что? – делает вид или правда, не понимает?

– Вы обещали извиниться. Где оно, извинение за клевету в мой адрес?

Класс опять затихает. Одноклассники, кажется, даже дышать перестают. Юляша, наверное, уже устала пучить на меня глаза. Учитель умучено вздыхает.

– Хорошо. Извини, Молчанова, был не прав, – из положения полуоборота вновь оборачивается к доске, выписывая на ней название новой темы.

– Не принимается, Викенть Валерич, – хладнокровно заявляю я. Класс, напряжённо прислушивающийся к нашему разговору, нервно оглядывается на гиперактивного Сашку, который рискнул передвинуть учебник. Тот испуганно втягивает голову в плечи.

– Что не принимается, Молчанова? – соизволяет обернуться полностью математик.

– Вы же учителя, – объясняю я, – вы не только нам математику, историю и прочие науки преподаёте. Вы учите нас правильно себя вести, так?

Викентий Валерьевич устало прикрывает глаза. С аппетитом глотаю его эмоцию: «И на кой я с ней связался, вот заноза!».

– Чему я сейчас у вас научилась? Вот придётся мне извиняться перед вами, я брошу через плечо «Ой, извините, Викенть Валерич, была не права» и пойду себе по своим делам.

В классе кто-то хохотнул и сразу затих.

– Чего ты хочешь, Молчанова? – а голос-то уже замученный!

– А ещё вы забыли про оценку, – перехожу к следующему отделению концерта. Темп это великое дело.

– Точнее говоря, вы забыли мне пятёрку поставить, – нечего давать ему простор для манёвра. Пусть сразу уяснит: другая отметка меня не интересует.

– Молчанова, а ты не хватила через край? Задание слишком простое для пятёрки.

– Ничего не знаю, – хрен ты выскользнешь! – Вызвали меня к доске, дали задание, я всё решила, замечаний и ошибок не было. Ставьте пятёрку!

– Ещё раз повторяю, Молчанова! Задание простое, не хватает для пятёрки.

– Не мои проблемы, Викенть Валерич, – пожимаю плечами, – Любой ответ должен оцениваться. Если нет даже малейшего замечания, оценка может быть только «пять». Незначительная ошибка, не искажающая ответ, «четыре». И так далее. Вы ни разу мне не подсказали, ни разу не поправили, ошибок не было. Лёгкое задание? Значит, мне повезло. Никто не мешал вам дополнительный вопрос задать. Вы что, отказываетесь выполнять свои обязанности учителя?!

Последним вопросом подвожу его к самому краю пропасти. Страшно ему не хочется мне, такой противной, ставить «отлично». И деваться некуда. Я выхожу из-за парты, кладу ему на стол открытый дневник. Он смотрит волком, я невинно хлопаю ресницами. И наслаждаюсь!

Куда он денется? Мог бы и послать меня, чего я ждала с нетерпением. И тогда устроила бы ему совсем весёлую жизнь. Тут же пошла бы и накатала жалобу директору. Для начала. Не сработало бы, пошла бы выше. Как так, учитель подло отказывается ставить пять за отличный ответ! А как же борьба за качество знаний? Налицо сознательное вредительство, искажение преподавательской отчётности в худшую сторону. Двойки, значит, ставим бесперебойно, а пятёрки зажимаем. Так и отличника можно в троечники загнать. И рейтинг школы злостно уронить.

Двадцать минут он на меня потратил. Отличную оценку я из него выдавила. То ли ещё будет!

До конца урока он ни разу больше не улыбнулся. Я тоже изо всех сил старалась не ухмыляться. Кстати, огромную услугу оказала всему классу, времени на опрос и вызов к доске у него не осталось. В спринтерском темпе он вываливает новую тему. Я тихонько совещаюсь с Юлей, делаю пометки в учебнике, заношу схему решения в тетрадь. Несколько раз учитель неласково косится на нас, но придраться не к чему.

Так я заработала первую пятёрку. Выгрызла её с мясом.

Вторая пятёрка.

Вторую я получила на английском. Англичанка, худощавая симпатичная шатёнка, наша классная руководительница и милашка. Плюс моя Дана не успела с ней испортить отношения, хотя это не её заслуга. Англичанка не любит ни с кем ругаться и воевать. Одно слово – претти, то бишь, милашка.

– Экселент! – не удержалась от похвалы англичанка, – Молодец, Молчанова. Четыре!

– Не поняла, Ангелина Петровна! – натыкаюсь на умоляющий взгляд Юли, но не отступаю, – Экселент разве не значит «отлично»?