Текст книги "Запреты (СИ)"
Автор книги: Гайя-А
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)
Встреча с ругами сильно обнадежила Саргуна. Еще издали он расслышал звон колокольчиков на шеях их коз и радостно приветствовал кочевников. Руги сообщили афсу, что нашествие западных войск проходит севернее, и семьи уходят в степь все глубже и дальше, надеясь избежать прямого столкновения с захватчиками.
– Что в Междуречье? – поинтересовался Саргун.
– Много их, – ответствовал старший кочевник, – очень много. Но наши родственники тоже теперь слушаются их, начали строить дома, начали жить оседло.
– Есть ли переправа через реку?
Этот вопрос был особенно важен, ведь переправиться через большую реку можно было лишь в середине лета, когда уровень воды падал, а течение не угрожало плотам и паромам.
– Переправы все заняты, друг. Остались только небольшие, южные.
Это было много хуже – чем южнее, тем полноводнее делалась река. Но выбирать не приходилось, и Саргун решил, что рискнуть придется. К тому же, в Междуречье было многолюдно, а значит, всегда можно найти работу и жилье до следующего сезона.
Он покосился на свою рабыню. Пока краска скрывает ее светлую кожу, она – всего лишь еще одна афсийка в поношеной одежде. Как знать, что подумают ее сородичи, увидев ее. Да еще Э-Ви плохо переносила путешествие и совершенно разболелась.
Ее не развлекли даже ружские женщины. Конечно, они не говорили на хине, лишь на степном ильти, но даже их простоватая ласка и болтовня не вывели девушку из ее странного оцепенения. Саргун был уверен, что солнечный удар сразил его рабыню. Тяжко вздохнув, он вынужден был остановить их продвижение на запад на три дня.
Лучше Э-Ви не становилось, хотя она и говорила, что все в порядке. Риса в сумках становилось меньше, постепенно подходил к концу запас соли. Рано или поздно им пришлось бы найти большое кочевье, но обменять было нечего, и Саргун принял решение сделать большой крюк, понадеявшись, что сможет поохотиться и выменять что-то из добытого у встретившихся степных жителей.
В самую страшную жару они отдыхали под навесом, Э-Ви спала, а он читал. Он не уставал от чтения так, как раньше. С каждой следующей прочитанной буквой ему становилось легче. Короткие сказкочные истории о говорящих животных сменились длинными – о жизни земледельцев.
– Ты говорила, твоя мать была воином. Тогда почему же вы работали на земле и выращивали себе еду? – спросил как-то афс у девушки.
– Она воевала, но ели-то все.
– У нас, если ты воин, то ты воин.
– Ну да, и собираешь лимоны и оливки, когда есть нечего.
Саргун, хотя и должен был рассердиться за такую непочтительность, расхохотался.
Сулка говорила правду.
– Раньше было не так, – пояснил он, с аппетитом обгладывая косточку от степной куропатки, – раньше каждый делал то, для чего был рожден.
– Откуда ты знаешь, для чего рожден? – тихо спросила Э-Ви, – откуда ты можешь знать, что твои предки были рождены для этого?
– Так было. Оно было всегда.
– Арут?
– Ты думаешь, что арут – это что-то очень плохое, – поразмыслив, вывел для себя афс, – ты с самого первого дня так думала. Но если нет арут, то нет порядка. Если нет арут, можно делать всё, и за это никто не понесет ответственности.
Он задумался, глянув на западный горизонт – солнце клонилось к закату, и скоро можно было начать двигаться и пройти еще несколько верст перед ночлегом.
– У нас много арут, потому что мы мирный народ, – пришло ему вдруг в голову, – если война, все голодные, никому дела нет до запретов. А мы не любим войну. Мы мирные, простые, мы любим оливки и финики. Мы никогда бы не пришли в чужую землю, пока нам хватает своей.
– Мораль мне ясна.
– Э-Ви! А что такое «мораль»?
Она была недружелюбна последние дни. Но Ба Саргун не обижался. В конце концов, это было его решение – идти на запад.
***
Ба Саргун расслабился и донимал Эвенту разговорами. Иногда она теряла нить разговора, но афса это не смущало. Вопросов у него меньше не становилось, а вот его спутнице было совсем не до них.
Дурнота накатывала все внезапнее, и уже несколько раз Эвента не успевала предугадать ее.
–…Что? Скорпион укусил? – спросил Саргун понимающе. Эвента отчаянно жестикулировала. Ее снова рвало. Саргун присел рядом. Лицо его выражало обеспокоенность.
– Они опасны только весной, – постарался утешить он девушку неловко, – это скоро пройдет.
Э-Ви мрачно отмалчивалась, утирая рот и спеша зажевать красным листом неприятный вкус. Она понимала, что если уж это началось, то так и будет продолжаться целый день, а возможно, и ночью. Больше она не могла себе позволить подобных нагрузок, даже учитывая ослика, который вез самую тяжелую поклажу, оставались еще пятнадцать верст по раскаленной степи, каждый день в плохой обуви. Эвента терпеть больше не могла. Бабушка Гун могла думать что хотела, но сульские женщины не скрывали своих болезней от мужчин, как и беременностей.
– Ба Саргун, – решилась она, наконец, – это не скорпион. Я ношу твоего ребенка. Поэтому мне бывает плохо.
Сказав это, она была напряжена, как будто вездесущий арут мог опять причинить ей неприятности. Но Ба Саргун не только не выглядел разозленным. Когда она посмотрела на него, его смуглое лицо побледнело, затем его бросило в румянец, он отвернулся, прикусив губу.
Страх Эвенты пропал. Она обхватила его колени руками и попробовала заглянуть ему в лицо. Как ребенок, застуканный родителями за шалостью, Саргун отворачивался, мотал головой, не давал ей взглянуть, но всё же Эвенте удалось.
Он улыбался. Улыбался не так, как обычно делал это. Его губы дрожали. Он часто моргал.
– Это… – голос его сорвался, он спрятал лицо в ладонях.
Эвента обняла его. Его лицо оказалось на ее груди, и так они стояли долго, объединенные общим секретом, спрятанным от всего мира.
– Ты не заметил, что я стала полнеть? – спросила Э-Ви, отпуская его плечи. Ба Саргун фыркнул.
– Я надеялся, что ты наконец-то стала есть орсак.
– Нет уж! – и они оба засмеялись. А когда смех стих, то Э-Ви, не отрывая взгляда от лица афса, медленно начала снимать одежду.
…
– У западного народа дети не получаются без поцелуя, – высказал свое наблюдение Саргун, глядя на колышущуюся ткань навеса.
Эвента принялась его разубеждать, но афс был непреклонен.
– Я знаю, что это правда, – упрямо повторял он, – я брал тебя много раз. Потом ты показала поцелуй, и получился ребенок. У всех есть свои секреты.
– У западных земель много секретов, – уклончиво ответила Эвента, рисуя пальцем на ткани.
Она вдруг подумала, что сказали бы жители настоящего запада, увидев ее сейчас? Зеленокожую, в объятиях Афса, которого сочли бы просто уродом. Что сказали бы ее родственники? Может быть, они решили, что она умерла. Может быть, никто и не вспоминает о ней вообще. Прошло так много времени, и почти наверняка в Таворе никого не интересует ее судьба. Посудачили – и забыли. Если еще жив хоть кто-нибудь в Таворе.
А еще дальше на запад – там, за Черноземьем, где начинались настоящие дороги и настоящие цивилизованные села и города – никто и не знал ни имени Афсар, ни слова «арут» с его опасной силой. Оттуда проблемы городка Тарпа и его полуторы тысяч жителей казались бесконечно малыми. Окраинные племена дикарей востока, там, даже за Черноземьем, далеко за плодородным Поречьем, где-то на краю земли – кого они интересуют?
«Если бы я поехала в Элдойр, – подумала Эвента, – то стала бы скандалом и знаменитостью. Мои рассказы бы собрали в книгу. Незаконнорожденный ребенок от дикаря, поработившего уроженку Загорья! Дамы дворян разорвались бы, но купили бы себе по экземпляру». Она тут же отругала себя за мысли, в которых не проскальзывало ничего, кроме размышления о наживе. Нехорошо было думать о таком, но…
После двух лет с Афсар запреты словно перестали существовать в природе.
– Теперь когда ты молчишь вот так, – услышала она голос Саргуна, – я все время думаю, о чем.
Она застеснялась собственных мыслей.
– А раньше не думал? – ругая себя, спросила она. Он встряхнул волосами.
– Ты изменила меня. Я стал думать о вещах, которые меня никогда не занимали.
Он закинул руки за голову и нахмурился, сопя, как обычно делал, говоря о чем-то важном для себя.
– Я стал думать о земле и воде, – продолжил он, – о том, почему есть слова, которые можно почувствовать, но нельзя объяснить. О том, почему птицы летают, а ящерицы ползают, и никто не пробует делать наоборот, – потом внезапно афс спросил, – это смешно, что я говорю?
– Нет, – ответила Э-Ви, – это очень глубоко. Это мудро.
– Молчание – это мудро.
– Иногда молчание – самая большая глупость, – фыркнула Эвента, думая о бесчисленных вещах, о которых молчала.
Саргун улыбнулся. Словно нехотя кивнул.
– Да, – признал он, поворачиваясь на другой бок, – иногда.
========== Прощание с рабством ==========
У колодцев Бигум они задержались на три дня. Это был своего рода оазис в самой сухой части Пустоши. Каменистые тропки изредка огибали кустарники тарских колючек, все более густых, а в зарослях пожухлого бурьяна прятались пустынные козы. И вдруг, прямо посреди этого серо-бурого пейзажа, посреди суши поднимались вверх финиковые пальмы, акации, а между деревьев видны были шатры и навесы кочевников.
У колодца бегали и играли дети, крича и визжа, звеня бубенцами на шеях, блеяли по дороге к выпасу тощие козы и полинявшие овцы, ветер доносил аппетитный аромат жареного мяса.
Ба Саргун приветствовал кочевников с радостью. Они также изъявили удовольствие от неожиданной встречи. Поговорив об урожаях лимонов, оливок и фиников, о цене на шерсть и синий камень, хозяева радушно пригласили гостей пообедать. Ба Саргун отказался, но устроил свой навес неподалеку от ругов. Э-Ви уже готовила на костре, когда он вернулся.
Саргун улыбнулся, стоя у пальмы и глядя на нее в задумчивости.
Лицо ее было сосредоточенно. Она старательно дула на огонь, стараясь сделать его сильнее, складывая для этого губы в трубочку и хмуря брови. Странно было видеть, как привычно управляется она со всеми деталями походного быта воинов Афсар. Глядя на нее, Саргун не видел ни пыли, покрывавшей ее с ног до головы, ни почти слезшей зеленой краски, которая была на исходе.
Нет, она не та красавица-афсийка, о которой он мог мечтать. Но красавицы-афсийки, продающиеся и желающие быть проданными, остались позади. А в светловолосой остроухой его ребенок. Саргун выдохнул, качая головой и удивляясь тому, как меняется его жизнь.
Добрые знаки. Запад все-таки не так плох, как он считал раньше. Теперь надо думать о том, как дойти до черных земель и осесть у воды. Нужно успеть построить дом или найти жилье, которое, как говорит ему Э-Ви, можно взять временно в свое пользование. Скоро им потребуется много вещей, много запасов и хорошая постоянная работа. Если только они дойдут.
А если пути закрыты, придется остаться с кочевниками и отправиться на юг. Делать этого Ба Саргун не хотел. Путешествие через степи было непростым предприятием. Даже здесь, где вода все еще встречалась часто, они едва находили силы добрести от одного колодца до другого. А в незнакомых землях это легко может закончиться смертью. Совсем не так двигались караваны. Чем больше шло с ними путников, тем больше они брали воды, чем больше брали воды – тем больше вьючных животных. С каждым караваном двигались вооруженные охранники, со многими – семьи торговцев. В нынешние времена примыкать к большому скоплению народа было опасно.
И оазис Бигум тоже стоило покинуть поскорее. Если бы только не Э-Ви и ребенок. «Ей нужно дать отдохнуть, – подумал афс, продолжая наблюдать за своей женщиной со стороны, – следующий переход будет тяжелым и долгим, а она не привыкла к жаре». Он покосился на ружских кочевников. Они привыкли к степному образу жизни и никуда никогда не торопились. Что говорить, руги были одним из немногих народов, не имевших календаря. Год делился для них на две части: время воды – когда грозы и бури носились по их землям, оживляя пастбища и вади, и время солнца, когда ни капли не попадало на иссушенную почву.
А у афса и его рабыни времени было значительно меньше. Теперь-то точно.
Наконец, Э-Ви его заметила.
– Садись обедать, – позвала она, устраиваясь под навесом, – я уже поела.
– Ты должна больше есть, – неодобрительно высказался афс, обтирая руки, – иначе станешь слишком слабой. Дальше я буду везти тебя верхом.
– Ишак не унесет и меня, и мешки.
– Я унесу мешки.
– Хозяин Ба…
– Не спорь.
Подумав, он сел к ней ближе. Теперь их ноги соприкасались. Еще немного посидев так, он, воровато оглянувшись, усадил ее перед собой, обняв обеими руками и прижав к себе.
На ее шее проступали веснушки, как и на заостренных ушах. Саргун подумал о том времени, когда обязательно подарит ей серьги. Красивые, с подвесками, пестрыми камнями. Как те, что носила леди Мара из книги.
– А обед? – пискнула Э-Ви. Саргун пожал плечами:
– Обед никуда не денется.
– А что ты будешь делать?
– Тебя. Или как сказать? С тобой.
Хина пока для него была непростым языком. Э-Ви усмехнулась.
– Со мной будешь делать – что?
– Что – «что»?
– Просто сидеть?
Он задумался.
– Сидеть, – подтвердил Саргун, – обнимать. Поцелуи. Говорить. Трогать за ребенка.
Отчего-то сулка отстранилась и раскраснелась. Снова склонилась к огню. Ба Саргун вытянулся, придерживая ее бедро, и закрыл глаза.
– Мы могли уйти в Прам, – заговорила Э-Ви, глядя в огонь, – или в Пояс Ковров. С остальными.
– Могли. Но там будет, как раньше. Ничего нового.
– А что новое тебе больше всего нравится?
– Читать. Узнавать, – подумав, Ба Саргун улыбнулся, – однажды, если я научусь, я хочу написать об Афсар. Почему ты смеешься?
– Хозяин Ба! Книги пишут писатели.
– Твоя мать была воином. А ты сажала в землю семена, снимала урожай. Если так можно, почему я не могу писать книги?
Его женщина повернулась к нему и обняла за шею, потрогала ожерелья на нем, старательно размазала немного потекшую краску по его плечу.
– Что же ты напишешь? – спросила она.
– Наш язык твоими буквами. Наш амат и арут. Но я их сделаю лучше, чем было раньше, – поспешил добавить Саргун, – только вот мне придется привезти много денег с Запада. Наш народ не верит словам, ни написанным, ни сказанным.
– Оружию он тоже не верит, – тихо сказала Э-Ви, поглаживая его спутанные волосы.
– А твой народ?
– Он очень далеко отсюда.
– Ты хотела бы вернуться? Хотела бы жить с твоим народом?
Внезапно Ба Саргун осекся, привстал на колено. Прислушался. С северной части оазиса доносились странные звуки. Звуки, похожие на налетевшую пыльную бурю. Но козы не боялись, небо оставалось чистым. Афс поднялся с места.
– Э-Ви, быстро собери сумку, – сказал он девушке, сворачивая навес и одним движением засыпая костер песком, – садись на ишака.
– Но обед…
– Делай, что я говорю!
Она подчинилась. Ба Саргун, поминутно оглядываясь, поволок упиравшегося ишака прямо, в степь. Он мог думать только о том, что в открытом пространстве спрятаться негде, не за чем укрыться, нет ни одной возвышенности или холма, впадинки. А если на оазис начался набег, то…
И они не успели. Из-за пальм раздались крики, плач детей и лай собак. Жалобно заблеяли козы.
Они не могли уйти. Им некуда было уходить. До спасительных переправ Междуречья оставалось десять верст, туда бы разбойники не сунулись, но Саргун понимал, что Э-Ви не пробежит это расстояние.
Решение пришло к нему сразу. Он снял с сумки свой лук и колчан со стрелами.
– Слушай меня, – притянул он Э-Ви к себе, озираясь, – сейчас бей осла пятками, беги в степь.
– А ты? – задохнулась она в страхе.
– Я должен сделать так, чтобы ты успела убежать. Я заманю их за собой в другую сторону.
– Тебя убьют!
– Доверься мне, Э-Ви! – повысил голос охотник, – беги. Солнце должно быть слева от тебя, ты не заблудишься. Беги, я найду тебя.
Хлопнув ишака по заду, он обернулся. Пока что из зарослей не показалось врагов, но он знал, что налетчики обязательно окружат оазис. Лучше бы это были воры. Лучше бы это были простые бедные воры…
***
Эвента не оглядывалась. Проклятый ишак отказывался бежать быстрее, едва шаркал своими копытами, вздымая в воздух столб пыли. Прожив на восточных землях Таворы достаточно долго, Эвента представляла, как долго в безветренный полдень сохраняется этот видимый след.
Если она потеряется в степи, это верная гибель. Воды с собой не больше, чем на два дня, а с учетом жары – на полтора. Она не знает ни одного колодца. Не знает, где искать помощи. Не представляет, как добыть еду, а если бы и представляла, быстроногих косуль не догнать.
Оазис удалялся слишком медленно. Она слышала дикие крики за собой, слышала шум, рев быков, скрежет колес, слышала всё… и вдруг сердце ее едва не остановилось.
Это не могла быть армия. Это точно не армия. Армия не гонит во время набегов быков за собой. Быков запрягают в тяжелые повозки, когда везут большие грузы или повозки. А в повозках, запряженных быками, возят рабов. Это работорговцы. И если она побежит, они ее обязательно догонят.
Из оазиса доносились крики, но шум стихал. Налеты редко длились дольше четверти часа. Этого было достаточно, чтобы подавить сопротивление.
Э-Ви остановила ишака и развернула его. Слезла, отмечая бездумно у далеких пальм дымок – захватчики устраивались на привал.
И кто-то смотрел на нее, пусть и видел лишь далекую черную точку. Э-Ви рухнула на землю, схватила горсть песка и яростно принялась оттирать с рук зеленую краску. Не обращая внимания на боль, едва ли не с кожей сдирала ее с лица. Понадеявшись на то, что хотя бы прикрыла пылью плохо смываемую зелень, быстро достала одеяло из мешка. Руки у нее тряслись, но она точно знала, что делать.
Покрывало. Так, как это делала всю свою жизнь до Афсар. Ткань закрыла ее практически полностью, она натянула ее на лицо, оставив лишь полоску, чтобы видеть, куда ступать. Проверила сумку. Безжалостно бросила прочь зеленую краску и положила сверху шкурок, добытых Саргуном, книги.
Есть только один шанс избежать нового плена. Только один.
Заставив себя дышать ровно, она зашагала к оазису обратно, беззаботно напевая сульскую народную песню, которую так часто пели на посевах.
И Бог сжалился над Эвентой. Насколько это было возможно. Потому что от первой пальмы отделилась фигура наблюдателя в пыльном плаще, и девушка услышала неуверенный голос, спрашивающий на загорной хине:
– Сестра?
Она прикрыла лицо, как будто удивляясь.
– Кто вы, братья? – спросила, делая удивленный вид, – я думала, наша миссия уже дошла сюда.
– Ты о проповедниках? – осторожно спросил собеседник, поглядывая за ее спину, – они должны быть здесь?
– Посланники Веры, миссия для обращения язычников. Они должны быть уже прийти. Они шли перед дозорным отрядом. Я привезла им их книги.
Она откинула мешок, демонстрируя самое ценное содержимое сумки. Незнакомец прищурился.
– Надо же, – с уважением пробормотал он, – сестра умеет читать.
– Миссия не принимает тех, кто не умеет, – никогда еще ложь не давалась ей столь легко, – мастерица Туригутта повелела нам…
– Она близко? – всполошился незнакомец, непроизвольно хватаясь за оружие.
– Ее отряды здесь повсюду, мы всего лишь сопровождаем один из них. Я не хотела ехать одна, но книги… были забыты.
Налетчик ее уже не слушал. Он крикнул что-то на ильти своим товарищам – плащи, мотки веревок на поясе, уставшие лица – и к ним подошли еще трое.
– Значит, сестра из миссии, – неприязненно прищурился кочевник из тех, что подошли, – никак не угомонитесь, а?
– Заткнись, Тинво, – посоветовал первый из тех, кто встретил ее, – госпожа молится за нас, а ты сквернословишь.
– Да? И что у госпожи с собой есть?
Эвента не сделала даже и одного вздоха, поглядывая из-под покрывала, пока наглый кочевник листал ее книгу. Она не сомневалась, что читать он не умеет, и только радовалась, что у Ба Саргуна не нашлось денег на книги с рисунками.
– Иди, иди, там товар простаивает! – шикнул на подозрительного товарища сул-работорговец и извиняющимся тоном добавил, – простите нас, сестра. Мы не знали, что миссия… эээ… спасает души и здесь.
– Звонкую монету отрабатывает эта миссия, чтоб ее.
– Тинво, я кому сказал…
– А откуда у сестры-проповедницы татуировки племени Афсар на руках?
Эвента силой воли не схватилась за плечо, некстати проглянувшее через дыру в одеяле.
– Вас это удивляет? – чуть понизив голос, спросила она, – разве не такие клейма ставят тем, кто на свою беду попался язычникам в плен? Или вы умеете только брать безоружных, и настоящих врагов не встречали?
– Значит, ты была в плену у них? – поинтересовался один из молчащих сулов. Эвента закивала.
– В рабстве, – пояснила она спокойно.
– О святые райские кущи, – вздохнул налетчик, – долго?
– Два года.
– Чтоб мне! А ты говоришь, проповедники едят хлеб даром, – он толкнул в плечо насупившегося злобно кочевника, – ну что, подождешь, пока сюда приедут остальные?
Караванщики, переругиваясь, быстро разошлись. Эвента оглядела то, что еще час назад было их стоянкой.
Потерянные козы неприкаянно бродили между акаций. В кустах ничком лежали мертвые ружские старики, непригодные для рабского труда. Над телом убитой матери плакал годовалый ребенок, за деревом прятался ребенок постарше – лет восьми.
Разбойник-сул прищурился, глядя на восточный горизонт.
– Не знаю, как вам не страшно после всего пережитого проповедовать этим ужасным дикарям, – вздохнул он, – каннибалы-язычники, северяне с их волчьими повадками, что говорить – наши упрямые сородичи… это очень тревожные места.
– Вы неплохо зарабатываете на их опасности, – вырвалось у Эвенты, но работорговец лишь пожал плечами.
– Мы все стараемся выжить. Да и демоница Туригутта вряд ли уйдет отсюда без добычи. Теперь в этих пустошах рыщут хищники покрупнее нас.
Он грустно улыбнулся соотечественнице, раскланялся и отправился в голову каравана, где охотники на рабов жгли костры и раскладывали обед, спеша подкрепиться и убраться прочь.
Эвента, осознавая, что чудом избежала участи снова быть проданной, медленно пошла вдоль лагеря. Голова ее кружилась, ноги едва двигались. Она старалась невзначай рассмотреть пленных – ругов в основном, надеясь отыскать среди них Ба Саргуна, но тщетно.
К тому же, взятый в плен работорговцами, он мог сделать лишь одно – зная об этом, Эвента холодела от ужаса. В длинных волосах среди прочих безделушек болталась в чехле крошечная ядовитая игла. Даже если у него отобрали ножи…
На ногах у нее поскрипывали сандалии, немилосердно болела спина, и единственный, кого могла интересовать ее судьба, наверняка был мертв. Что ж, это была долгожданная свобода.
– Э-Ви! – раздалось вдруг. Она встрепенулась и ожила.
– Где ты?
Он стоял в клетке один, спрятанный за навесом. Лицо его было в следах крови и ударов, щека порезана, но он делал вид, что ничего страшного не случилось. Эвента бросилась к повозке.
– Ты жив, – выдохнула она, глядя в его уверенное и спокойной лицо. Саргун сел, чтобы быть ближе.
– Я хотел знать, что с тобой все в порядке.
Только сейчас она заметила, что его длинные черные волосы неровно обрезаны, конечно, вместе с отравленной иглой. Опытные работорговцы не оставили на Афсе ни одного ожерелья или браслета, вырвали серьги из ушей и даже лишили кожаной набедренной повязки, вместо нее кинув ему какую-то рваную ветошь. И привязали обе руки к прутьям клетки – достаточно, чтобы он мог двигать ими и не сломать, захотев встать, сесть или лечь, но так, чтобы при всём желании не мог на своей привязи повеситься.
Эвента не могла вынести этого зрелища. Это было больнее, много больнее воспоминаний о ее собственных первых днях в рабстве.
– Все хорошо, – так же спокойно увещевал ее Афс, как будто бы они были в полной безопасности, – не волнуйся. Не бойся.
Он ответил на ее прикосновение словно с неохотой.
– Никуда не уходи, – заговорил Саргун снова, – оставь себе огонь от костра, и к утру придут мужчины нашего племени, следопыты. Или руги-кочевники. Обязательно придут. Здесь безопасно. Поймай двух-трех коз. Будь осторожна с колодцем, не урони ведро.
– Ба Саргун…
– Не сиди около мертвых, могут прийти шакалы. Не пробуй то, что не знаешь, из еды. Сюда обязательно придут, здесь колодец. Если северяне отступили, поедешь в Междуречье. Если узнаешь, что северяне отбились, и войска злой женщины-воина ушли, вернешься домой. Дом твой. Ты теперь свободная.
– Лучше бы я отправилась с тобой, – не помня себя, прошептала Э-Ви. Взгляд афса стал жестким, голос строгим:
– Будь аматни! Мой ребенок не может быть рожден среди рабов!
Видимо, он вспомнил о чем-то, и об этом же подумала Эвента. Она поняла, на что смотрит Ба Саргун. На маленький нож на ее поясе.
Сулка отступила от повозки с клеткой, как если бы Саргун мог дотянуться и выхватить у нее нож. Но он лишь усмехнулся.
– Вот это, – махнул он в сторону ножа, – скажи, Э-Ви, есть такое слово, чтобы обозначить это? Когда все становится таким, каким было в начале, и мы просто поменялись местами – но все уже совсем не так, как раньше?
– Может быть, – едва сдерживаясь от рыданий, сказала Эвента, – но я не знаю такого слова.
– Мне казалось, ты знаешь много слов.
– Их всё равно больше, чем можно узнать за всю жизнь.
– Ты научила меня многим большим словам.
Она молчала. Да и что сказать?.. Это было прощание.
– Много больших слов я узнал. Я знаю, что такое любовь, – уверенно продолжил афс, гордо глядя на бывшую рабыню, – ты готовишь орсак, потому что его ем я, а сама не выносишь его запаха. Ты не стала мстить за то, что я привязал тебя веревкой и бил кнутом. Ты приходила ко мне, когда я болел, и сгоняла мух. Ты не хотела делать мне больно, хотя я делал больно тебе. Ты – любовь.
Глаза Эвенты наполнились жгучими слезами. Караванщики суетились. Перегонщики скота скликали пастухов, вокруг, визжа от возбуждения, метались овчарки.
– Ба Саргун, – тихо сказала она, – Ты отец моего ребенка, который родится. Ты тот, кто владел мной против моей воли. По твоим понятиям и по моим есть все причины желать тебе смерти. Но я не дам тебе нож, чтобы ты убил себя.
Но Саргун лишь улыбнулся и затряс головой.
– Нет, не надо ножа, – с легким смешком сказал он, – не надо. Я теперь понял. Я узнал. Теперь я отомщу себе – за тебя, – лицо его скривилось, но он овладел собой, – теперь меня будут бить и привязывать веревкой. А я буду жить.
– Поехали! – зычно раздалось над караваном, и засвистели кнуты погонщиков. «Хаш! Харш! – раздавалось со всех сторон, – ну-ка разом!». Повозка затрещала натужно и двинулась. Быки заревели. Ба Саргун поспешно протянул руку сквозь прутья решетки.
– Если будет сын… – начал было он, но Э-Ви ухватилась за его руку и подтянулась наверх.
– Я найду и выкуплю тебя, – жарко зашептала она, цепляясь за него, – далеко они не уедут. В западных землях я найду. Я знаю, где искать…
Мгновение сулка видела боль надежды в его черных глазах, которые раньше казались ей непроницаемыми и бесчувственными.
– Поцелуй меня, – попросил он.
Она не позволила себе плакать, даже когда пришлось оторваться от его губ и отпустить руки. Какое-то время Ба Саргун смотрел на нее через плечо, печально и беспокойно, но затем выпрямился, отвернулся и гордо встал навстречу заходящему солнцу.
