Текст книги "На исходе дня (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

– Полнолуние, Народ Ночи, – негромко поприветствовал он собравшихся, и из темноты зала раздались приветственные одобряющие крики, – надеюсь, всем достало удовольствий сегодня?

Послышались счастливые смешки. То тут, то там на гемма-лингве раздавались возгласы: «Очаровательно!» и «Бесподобно!». Богуслав на миг прищурился, набирая воздух в легкие – наслаждаясь. Ангелина прижала к губам портьеру.

«Тщеславный, как и все они».

«Мы – и смирись с этим».

– Вы знаете, мои дорогие, что я редко собираю вас даже по значительным поводам, – негромко продолжил Богуслав, улыбаясь в пространство, – и поверьте, сегодня повод более, чем значителен.

Зал замер в праздничном предвкушении. Равнодушные ко всему, кроме смерти. Надменные, красивые, уродливые лица. Кровожадные, отрешенные, безразличные, пресыщенные всем на свете и во мраке.

– Не так давно я перешагнул через первую свою тысячу лет!

Овации и визг. Хлопки шампанского, фейерверки, рассыпающиеся над стеклянным потолком в ночном небе, и пять минут всеобщего веселья. «Так вот значит, зачем смотрел Повелитель эти бесконечные шоу».

– И я решил, – спасибо, спасибо, – что возраст позволяет мне покуситься на некоторые устои нашего общества. Их все еще немало – вы не находите? Ограничения, законы, рамки. Это просто смешно в наш продвинутый век!

Всеобщий счастливый стон. Конечно, они согласны. Разумеется, они на все и всегда согласны, особенно если их перед этим как следует накормить кровью и развлечениями. Он еще что-то говорил – Ангелина не слышала, что, и не понимала. В ушах вдруг зазвенело. Она уже видела, как все больше в зале становится слегка удивленных, наконец, возмущенных, взбешенных лиц – их было меньшинство, но все же немало; и вдруг увидела Валенсио. Он мягкими, крадущимися шагами незаметно приближался к первым рядам – невидимый, абсолютно неприметный. И он, как и она, не слушал и не слышал иерарха. Его сосредоточение выдавало намерения. Руки он держал вдоль тела. Мягкие, плавные, аккуратные его движения…

«Нет, Господи, нет».

Крадущийся охотник. Глаза широко раскрыты, зрачки едва видны – столь сильно он напрягся, всматриваясь во врага.

– …И хочу представить вам ту, кого отныне прошу считать одним из членов моей Семьи – дочь Бескидских, свою Чистоту!

Ангелину кто-то вытолкнул из-за портьеры, и она, неловко пошатнувшись, в кромешной тьме двинулась к иерарху, ничего не соображая и не понимая, что происходит. Сознание ее едва могло сфокусироваться на необходимости как-то перемещаться в пространстве; но инстинкты работали на полную, и они кричали: «Опасность!».

Негнущиеся ноги отказывались повиноваться, а взгляд Ангелины пытался остановить Валенсио. Но тот не видел ни ее, ни кого-либо еще. Его правая рука начала движение вверх, глаза приобрели столь знакомый ей по совместным заданиям прищур…

Это было совсем не как в кино.

Она бросилась между иерархом и Валенсио – точнее сказать, практически упала. Раскрывая руки, как крылья – она лицом стояла к Богуславу, как будто бы прикрывая собой не его – а Валенсио, чья рука все же дрогнула. Но дрогнула слишком поздно – пули летели, и остановить их, кроме тела Ангелины, было нечему.

Лица Валенсио Анжи так и не увидела – зато хорошо рассмотрела лицо Богуслава. В глазах иерарха не было ни тени сомнения, раскаяния или страха. Но, увидев перед собой Ангелину, он удивился. Настолько, что легко поднялись густые соболиные брови, сошлись на переносице галочкой, а руки… руки, узловато ссохшиеся за трехсотлетнюю спячку, державшие смерть тысяч в ладонях, руки, рвавшие на части и ласкавшие до потери памяти – взметнулись к груди. К сердцу.

Желтые сполохи его глаз оказались прямо над Ангелиной, что-то загудело и зашумело – видимо, шокированные зрители внезапной драмы – и свет померк.

…

– Выживучая.

Хоть бы мотнуть головой. Или шевельнуть пальцем. Подать знак. Доказать, что в самом деле выжила.

– Еще как. Долго лежит?

– Да с месяц.

Это длинный был месяц. Для ее вида даже очень. Вампиров отключают через две недели. Даже лучшие врачи кровавого племени не в силах бороться с метаболизмом. Спячка – та же кома. Очень долгий сон, в котором тело не участвует, и разум спит.

Маленькая поправка: ее организм был заражен тягой выжить. Когда разум согласился с неизбежность окончательной и обязательной смертью, тело отказалось повиноваться ему.

Ангелина заперта в своем теле, и успела смириться с тем, что сидит в тюрьме без права на аппеляцию. Она осталась наедине с собой.

Она почти не интересуется миром вовне. С ним больше ничего не связывает, кроме чувства чужой тени рядом, да особых вибраций от голосов. Ужасно раздражают санитары, болгарская попса, вечная трескотня о футболе и турецких проститутках. Не меньше раздражает осознание – не ощущение, ощущения затихли в теле, не способном более воспринимать, – собственной немощи.

Мочиться под себя, не чувствуя и не замечая, получать питание и воздух при помощи приборов, и никакой тебе Венеции. Тело не гниет, не источает запахов, не тратит энергии, оно вообще не участвует в биоценозе. Его искусственно сохраняют таким же стерильным и здоровым, как и в первый день комы. Они называют это «гомеостаз».

Анжи называет это куда более прозаично: «Приехали». И никакого танго, южных пляжей и дальних рейсов в Оклахому. Осталось только вспоминать и гадать как быстро и чем это кончится.

Ангелина начинает понимать, что вечность – понятие сомнительное, ведь прошел лишь месяц, одна луна, а она умирает от скуки. Умирает, но при всем желании не умрет.

Ступор и равнодушие уступили место тоскливому ожиданию. Чтобы хоть чем-то себя занять (а теперь Ангелина не уверена, что входит в понятие «я», ведь ее личность неприлично мала и эфемерна), она повторяет все когда-либо слышанные стихи, отрывки и Писания, сочиняет новое, фантазирует. На мечты прежде не было времени и смелости, так теперь достаточно и того, и другого. Бояться уже нечего, самое страшное случилось. Фантазии помогают провести время с пользой для тупеющего рассудка, не занятого больше связью с реальностью. И воспоминания тоже. Одни перетекают в другие, сливаются, рождают альтернативную реальность, в которой отсутствует понятие времени.

В этой альтернативной реальности она, Ангелина, полна сил и задора, умеет в нужные моменты шутить и смеяться, не забывает красить губы, даже если этого не написано в инструкции и штатном расписании, и носит глубокие декольте и высокие разрезы на юбках. После особо сложных заданий – в мечтах Ангелина справляется блестяще с самыми невыполнимыми – Его Могущество делает ей дорогие и бесполезные подарки, и ее прославляет весь Ночной мир.

И никаких там пуль с сердечниками, девятимиллиметровых, селитры, детонаторов. И точно – нет там санитаров, больниц и катетеров. И это, наверное, даже здорово.

Так проходят еще три месяца. Санитары меняются: любитель попсы уезжает в отпуск на Гоа. Его место занимает ревнивец, каждые пять минут звонящий даме сердца и беспрерывно матерящий ее в трубку.

Фантазии становятся раскованно-бессмысленными. В них она уже побывала за орбитой Юпитера, установила мир на Земле и присягнула на верность галактическому совету. Ей больше нечем отвлечься в персональном карцере своего тела.

И никаких обаятельных мужчин. Никаких – живых, мертвых, предательски-нежных, вкрадчиво-ласковых, упрямых и грубых – и это печально.

Иногда приходит он. К его приходу тело старательно приводят в порядок и украшают, хотя оно и так всегда в полном порядке, в нем нет лишь связи с содержимым, и оно лежит без движения. Словно внутри разошелся какой-то контакт. Восковая кукла. Спящая красавица. Сломанный дроид.

«Мне жаль», – думает иерарх тогда в ее сторону, и, должно быть, рассчитывает на какой-то отклик. Ангелина пытается ответить, и не может. Но его слышит.

От отчаяния хочется… и все, на этом буксует и останавливается ее богатое воображение. Умереть она не может, она уже мертва. А больше ничего не остается. «Наверное, это Ад», – приходит к парадоксальному заключению Ангелина на пятый месяц.

«Рассудим здраво. Его Могущество приходит иногда, – увещевает Анжи себя саму, – Ты сто раз пыталась подать знак. Ты сто раз пыталась очнуться, и не смогла. Твое тело могут лишь положить в склеп, тогда кровь кончится, и ты просто уснешь».

«Чтобы не очнуться».

«Есть другие предложения?».

«Остаться здесь до конца времен».

«Немым памятником скорби иерарха по ручной зверушке? Тебя на органы разберут».

«Глупость. Кому нужны органы обращенной полукровки?».

И Анжи замолкает. Ответить ей на самом деле нечего.

Монологи иерарха становятся все более пространными раз от раза. Немой собеседник его вполне устраивает. Иногда Ангелина не может понять, где граница между мудростью и безумием Богуслава. И это «иногда» становится чаще.

«Дорогая, если бы ты только очнулась. В бумагах полный бардак, беспредел в хранилище. А новую секретаршу я со зла сожрал».

«Я купил черную яхту для заполярных путешествий».

«Я искал Валенсио. Ума не приложу, как ему удалось вырваться. Но ты не волнуйся, я найду его и разберу по молекулам, если придется», – и Ангелине становится легче, когда она узнает, что Валенсио уцелел.

«Американские горки – жуткая гнусь, но мы славно повеселились с иерархом Тамсин. Только Зосима вырвало», – и Ангелина, как живого, видит Зосима на американских горках, вцепившегося в поручни и умоляющего иерарха о немедленном упокоении.

«Знаешь, может, это глупо. Но твоя тетушка так и сидит взаперти. Я просто не мог съесть ее. Никто не мог. Мы… все еще надеемся…», – и ясно становится, что они в самом деле надеются, что их Анжи встанет с больничной койки, живая и голодная, и поправит здоровье, перекусив Милицей.

«В новостях слышал, и не знаю, правда или нет. Как-то неловко спрашивать. Про кусок металла, летящий из космоса. Вроде как дважды такое было, и ничем хорошим не кончилось. На blood-tv сказали, что какой-то псих строит гигантский резервуар крови на случай…». И вновь, вновь она представляет себе Его Могущество Богуслава, который хмурится, и тревожно пытается незаметно для подчиненных выяснить, что такое метеориты, и какова вероятность метеоритного удара, и, наконец, просмотр иерархом фильма «Армагеддон» с Брюсом Уиллисом в главной роли.

«И все же интересно, почему ты отдала жизнь за меня. Никакой логики не вижу».

«Поясняй, Повелитель», – надеется Ангелина, с трудом сосредотачиваясь на его мыслях.

– Когда каждая норовит взять в плен до самого апокалипсиса – это здорово напрягает. Одна ночь – и ты уже заложник. Попробуй съесть всех, кто тебе нравится, узнаешь, каково это. Я любил многих, имел – скольких я имел, не сосчитать! Но меня любили мало. Я помню…

Он замолчал, словно вглядываясь в недосягаемые дали.

– Я помню. Мария. Семеро сыновей. Одна дочь. Умерла спустя двадцать два года после того, как я оставил ее. Жила, как вдова, ни разу не изменила памяти. Я прятался, я видел, как она стареет и дряхлеет. Вернулся к своим внукам… Анита. Сумасбродка семнадцати лет. Ненасытная чертовка. Хотела приворожить, вечно ошивалась на кладбище. Там ее и сожрали. Я отомстил, но что это изменило? Любава. Спелая, сочная красота. Роскошь зрелых форм. Я открылся ей – и это заставило ее уйти из жизни. Марго. Жена моего прапрапра… это было четыреста лет назад. Кончилось, как и должно было. Ее забили камнями за разврат – а с мертвеца какой спрос.

Ангелина замирает внутренне от странной последовательности имен.

– И вот ты. Твое послушание – разве есть в нем чувства? Служила мне, почему? Потому что, как вошь нашла немытую шею, ты нашла – Хозяина? Что заставило тебя выбрать меня? Ты ведь напугала меня, дитя мое. Напугала своей нечеловеческой жалостью. Долгий мой век клонится к закату – я знаю это, так уж заведено – но ты умираешь раньше меня, оставляя мне эту вечную загадку любви…

Он думал – размышлял сам с собой. Без сожаления или прикрас. Он знал, слышит она его или нет, абсолютно неважно.

«Валенсио, – надеясь умереть окончательно именно теперь, изо всех сил кричит мысленно Ангелина иерарху, – продался Чезаре из-за любви. Не из честолюбия, из-за любви. Из-за той, перед которой нет предательства, нет чести и бесчестия, нет хозяев и слуг. А я почти мертва и совершенно бесполезна. Но не он, я – ваше слабое место, я и такие, как я. И то, из-за чего мы появляемся вообще. Зачем вы приходите снова и снова? На что тратите бесценные минуты своей вечности, если знаете, что она не вечна? Почему говорите мне о чувствах, которых ни вы, ни я не испытываем?».

«Еще одна смерть от любви на моем веку… о как же я стар…».

Служению Ангелины не нужны чувства, как причина. И Ангелина и Анжи сходятся во мнении, что мысли иерарха оскорбительны. Как хочется плюнуть ему в Его Могущественную физиономию! Сознание полукровки мечется по замкнутому кругу, упираясь в знакомые ограничители: первая положительная, ночь обращения, собор Софии, запахи корицы, меда, еловых веток и снега. Вот вновь она на двадцать пятом этаже впивается в шею иерарха, и шепчет ему всевозможные пошлые гнусности – тогда как предпочла бы умереть от стыда. Вот он хвалит ее. И вот, наконец, Валенсио нажимает на спусковой крючок – и слишком поздно понимает, в кого на самом деле он целится.

Наверное, тот индус-вампир назвал бы вихрь, который закрутил Ангелину, осознанной реинкарнацией. Правда, девушка не мантру запела, внезапно падая в собственное тело на правах хозяйки.

– Вот срань, – взвыла она хрипло, пропуская через себя всю боль от рождения и до второй смерти, – ох, о!

И окаменевший от удивления иерарх, и знакомые его желтые глаза, искрящиеся, как балтийский янтарь.

– Зараза… – стонет не своим голосом Ангелина, и тело ее бьется на кушетке, в судорогах расправляются легкие, сосуды, спаявшийся кишечник…

– Добро пожаловать, – язвит Богуслав, довольно скалясь, – что же так нерадостно?

Вокруг тенями скользят реаниматологи, санитары, анестезиологи. Их она может даже видеть. Только от Богуслава – ни тени, ни очертаний, лишь глаза.

– Как хреново… – клыки раздирают Ангелине нижнюю губу, боль возвращается вместе с миром в ее сознание, – быстрее б сдохнуть…

– Не в этот раз,– констатирует хирург, и Богуслав присаживается на край ее постели.

«Ты – сплошная загадка, Ангелина. Тебя вернули к жизни мои слова? О чем? Это все-таки была смерть от любви?».

«Любовь от смерти, проклятое Твое Могущество… я-то надеялась, что наконец умру!».

– Пульса нет, – провозгласил реаниматолог, облегченно вздыхая, – давление опускается. Можно отключать, она снова с нами.

«Так ты мертва, дитя моё. От рождения как минимум наполовину».

ЭПИЛОГ.

Где-то в автономной области Воеводина. Долина Суза.

– Вот и сказке конец, тетушка… – и Джо вытолкнул связанную жертву вперед.

Люций скрестил ноги и выжидающе уставился на Ангелину.

– Честь первого укуса твоя.

Милица смотрела на них ничего не выражающим взглядом. И Ангелина уже знала, какой будет месть сейчас.

– Ты не смотри, что дряхлая, – подначил Джо, – диетическое блюдо, я бы сказал.

– А пучить не будет?

– Зосим! Здесь дамы!

– Ты о сестрах или об вот этой старой бляди?

Вампиры перебрасывались шуточками. Вампиры наслаждались. Еще бы; вот она, угроза, которую они теперь съедят. Еще одна победа.

– Я не буду, – спокойно ответила Ангелина, глядя на Милицу в упор.

– Что? Да не слушай его, ничего не будет тебя… ну испортишь воздух, нам-то что, слова не скажем.

– Вот именно, здесь все равно никто не дышит.

– Хоть надкуси.

– Я брезгую, – пояснила Чистильщица, не сводя глаз с тетки, – ужинайте без меня. Я посмотрю.

Больше слов не было нужно. Вампиры приступили к трапезе. А с едой не играют. Ее просто не замечают, пока она не окажется в желудке. Милица хрипела, билась и агонизировала, истекая своей безупречно чистой кровью. Зосим, Люций и Джо тянули и рвали жилы, а Сара спешно перебирала вываливающиеся сплошной кровавой массой внутренности. Фасции, кожные лоскуты, сухожилия и хрящи. Тонкие ребра – можно облизать с наслаждением, и, Анжи знала, они на вкус сладковаты. Мощные челюсти очень быстро превратили человеческое тело в несколько крупных, а затем все более мелких, окровавленных фрагментов. Кто-то сыто икнул.

Ангелина ни разу не отвернулась.