Текст книги "На исходе дня (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– Все просто. Сделайте это вместо него. Иерарх доверяет вам, и все знают это…

«Опять это «все знают».

– …И вам не составит труда продумать план, в котором вы остаетесь с ним наедине в достаточном отдалении от соглядатаев. Вас даже никто не обвинит – обеспечение алиби я готов взять на себя. И наш друг Валенсио останется чист и ни о чем не узнает.

«А тебе это зачем?». Вместо ответа Чезаре усмехнулся. Поднял ее с пола. Поцеловал ее безвольную руку, вздохнул – и уже искренне, – печально улыбнулся.

– Вы можете меня ненавидеть, Анхелика, презирать, игнорировать, но вам придется выслушать и принять все сказанное. Я достаточно провел времени в одиночестве. Я хочу основать свой Дом. Хочу Семью. Я хочу стать иерархом. Взять под крыло несколько слабых вымирающих Домов, организовать несколько вылазок к соседям – и заставить Исток несколько всполошиться. Разве это плохо?

Он сел в кресло у окна, рядом с выходом на балкон, и закинул ногу на ногу, сцепил руки на коленях.

– Но Семей много, и все они одинаковы, как куриные яйца. Высокомерные, косные, одинаково отупевшие. Так или иначе, одни притворяются, другие нет. Но они одинаковы – и вы ни в одну Семью не входите. В такую Семью – нет. А в мою вы войдете, Анхелика.

Он легко выпорхнул из кресла, бесшумно подлетел к ней, улыбнулся.

– Я лишен предрассудков, – его голос снижался до шепота, – и могу вам сказать, что никогда не встречал никого, кто столь бы ответственно подходил к… да ко всему вы подходите ответственно. И я считаю, что вы имеете право на нечто большее, чем пустой титул. Я предлагаю вам не служение. Я предлагаю вам разделить со мной Семью.

Минуту или даже две Ангелина пыталась выдавить хоть звук.

– Что? – поперхнулась она, закашлялась, засмеялась, глотая слезы ужаса и отвращения, – вы – что?

– Могу встать на колено и извлечь кольцо с бриллиантом. Вы предпочитаете такой сценарий? Мне он показался несколько пошлым. Но, если вы настаиваете…

Он потянулся к карману пиджака, и Ангелина схватилась за его руку. Ледяную и твердую.

– Вы хотите возглавить Семью? Думаете, что полукровок остальные вурдалаки из чистокровных, – она не запнулась на этой формулировке, – примут с распростертыми объятиями? Что нас начнут ценить, любить? Меня не спасает мой титул. Вы думаете, к другим будут дружелюбнее?

Чезаре выслушал с непроницаемым видом ее спутанные высказывания.

– Поверьте, Анхелика. Я умею быть убедительным, если хочу. Подумайте, какой процент Ночного Народа перейдет на мою сторону, не разбирая, просто ради своих жен, мужей, детей, внуков. И сколько их в относительном и абсолютном значении. Им есть за что бороться, за что-то дороже обычной двуногой добычи.

Он был прав. Ангелина не умела врать себе.

– В любом случае, – подытожил Чезаре, поправляя пиджак, и с довольным видом созерцая растерянную девушку, – судьбу Богуслава никакой из предложенных мной сценариев не меняет. Ваш иерарх умрет в каждом варианте развязки, Анхелика. Если вы откажетесь помочь мне с осуществлением моего плана, это сделает Валенсио. За вашу жизнь он не пожалеет своей. И я избавлюсь… и от иерарха, и от соперника.

Он вновь взял ее за руку, но уже не целовал – лишь приподнял чуть.

«А если я пойду к Его Могуществу, чтобы убить – и расскажу? Или изыщу способ убить себя? Что тогда, долбанный ты скот?».

– Тогда Валенсио тем более встанет на мою сторону. Прибежит, брызгая слюной и умоляя дать ему шанс поквитаться с Богуславом. Впрочем, у него и сейчас есть причина, не так ли? – он многозначительно пробежал пальцами по двум крошечным шрамам – на левом плече, на правом, – а сил у Валенсио, поверьте мне, хватит. С моей поддержкой он разгромит Гнездо вашего патрона за считанные минуты. Так близко к Богуславу за пятьсот лет никто не подбирался.

– Будь ты проклят, – подавилась Ангелина, даже не чувствуя слез, льющихся по лицу, – гореть тебе в Аду.

Что еще могла она сказать?

Чезаре с жалостью провел рукой по ее лицу, отняв ладонь, облизал ее – розовые слезы полукровки заставили его зажмуриться на мгновение от удовольствия – и сделал шаг назад.

– Я всё сказал, вы всё услышали. Не то, чтобы я спешил, но и оттягивать исполнение планов не намерен. Потому, Анхелика, потрудитесь в ближайшие трое суток, – он сверился с видом растущей луны на небе, удовлетворенно кивнул, – сообщить мне ваше решение. Обдумайте его, не торопясь. Не отказывайте себе в удовольствии воспользоваться всеми удобствами моего скромного Логова. После мы вновь встретимся…

Чезаре сделал несколько шагов к Ангелине, она отступала назад в странном избегающем танце. Но он не стал загонять ее в угол, хотя несомненно был способен на это. Лишь насмешливо улыбнулся, извлек что-то из внутреннего кармана пиджака, поставил на стол, и, издевательски кивнув – как бы кланяясь – растворился во тьме. Где-то негромко хлопнула тяжелая дверь.

Наступила тишина.

…

Оставшись одна, Ангелина включила электрический свет во всех предоставленных комнатах, опустила оконные панели, и буквально рухнула в кровать – не раздеваясь и не особо заботясь о том, что ее ждет после пробуждения.

В ситуациях крайнего стресса многим свойственно страдать от повышенного давления, кто-то начинает ругаться бранными словами, а Ангелина просто ложилась спать – и готова была спать до тех пор, пока ситуация сама собой не разрешится.

Правда, в этот раз подобная тактика не помогла. Поэтому, проснувшись, она постаралась разложить мечущиеся мысли по степени важности, и заставить себя как-то принять осмысленное решение.

«Что ни выбери – беда».

Будь на ее месте Раяна или Марина, или большинство других самок Ночи, решение было бы принято быстро. Моложавый, изысканных манер красавец предлагает головокружительную сделку! На другой же чаше весов – подчиненное положение помощницы у сварливого старика.

Но Ангелина слишком хорошо понимала, что лишь ее подчиненное преданное положение у этого самого «старика» и привело Чезаре к мысли использовать ее в борьбе. Кому интересно будет, если Богуслава Бескидского, одного из старейших иерархов Истока, прикончит соперник из молодого поколения? Или даже одна из внедренных любовниц?

Она вдруг поспешно открыла бархатную коробочку, словно надеясь отыскать недостающий элемент головоломки. Там, вопреки словам Чезаре о «кольце», оказались изумрудные сережки: два грушевидных изумруда были утоплены в мелких бриллиантах россыпью, и обрамлены розовым жемчугом. Крупные. Красивые. Немыслимо дорогие. Ангелина не удержалась от презрительной усмешки, возвращая серьги на место.

Чезаре построил хитроумный план, в результате которого он возвышался над незадачливыми вампирами многих Семей, он, одиночка – мог после смерти Богуслава претендовать на часть его земель или имущества. Правда, в том лишь случае, если фигура Ангелины разыграет партию до конца. Другой полукровки, наделенной титулом, среди подчиненных не сыскать.

Девушка без энтузиазма покосилась на камеры слежения под потолком. Она не сомневалась, что, сделай она попытку к самоубийству, ее мгновенно остановят. Да и единственным способом остановить Чезаре было теперь двойное самоубийство: Ангелины и Валенсио. Она зарычала, не сдержавшись, да так протяжно, что верхняя губа слегка онемела от вибрации.

Богуслав просил найти слабое место – и им оказались двое его слуг.

«А что сделал бы Че, если бы не чувства Валенсио ко мне?».

«Какая разница? Надо что-то делать. Надо бежать!».

«Куда? Топиться? Убивать напарника?».

«Беги».

Ночная половина требовала движения. Ангелина с трудом сосредоточилась на размышлениях. Мысль путались, и инстинкты грозили овладеть сознанием полностью. Она прищурилась, распахивая шторы. За окном цвел сияющий день. Голуби стайкой шумно вспорхнули с черепичной крыши. Кто-то весело кричал через улицу:

– Еще раз, еще раз! Ты проиграл! – речь, видно, шла о картах или домино, или о каком-то споре.

«А ведь сейчас только полдень, – осенило вдруг девушку, – и в следующие три часа солнце не скроется из вида точно, ни единой тучи на небе. Это ли не шанс?».

Она огляделась, но постаралась сохранить в памяти то, что движения ее фиксируются камерами. Мозг лихорадочно работал. Она продолжала, напряженная, как струна, стоять у окна. Она пыталась вникнуть в логику Ночи, не в первый и не в последний раз, растормошить Анжи – чтобы та спасла Ангелину, спасла их обеих.

«Они все сейчас спят. Абсолютно все. Им в голову не пришло блокировать панели и балконные двери в моей комнате. Потому что ни один вампир не вылезет на самый солнцепёк в такое время суток. Два или три сонных кровососа следят за мной через камеры, потягивая томатный сок со второй отрицательной пополам. Дремлют, параллельно одним ухом слушая телевикторину. С их точки зрения я сейчас… должна так же хотеть спать».

Она театрально зевнула, потянулась, пошаталась немного без дела, задернула шторы – суетливо и быстро, затем двинулась к кровати, скидывая одежду. Особого плана не было, Анжи вела лишь прирожденная хитрость охотницы.

«До ближайшей тени метров сто. Конечно, жарковато. Но не смертельно. Нет, лучше двести пятьдесят метров. Тогда они точно меня не увидят. Куда потом? Где мы вообще?».

Она вползла под одеяло – ничего удивительного для такой жары, в конце концов, ее тело остывает – и несколько раз высунув руку из-под него, якобы чтобы отправить трусики и лифчик на пол, шумно щелкнула пультом световых панелей.

«Привычный жест, привычный звук». С легким шелестом панели стали опускаться на окна и балконные двери.

Вампир бы еще заблокировал их изнутри. И ни одному из них в голову не придет так подставиться вероятному противнику, чтобы оставить открытым тыл. А значит, никому и в голову не придет…

«Теперь ждать».

Выждав полчаса, Ангелина стала задыхаться под тяжелым одеялом. Собравшись в клубок, она принялась осторожно перетаскивать подушки с левой половины кровати под одеяло – словно «ворочаясь», постепенно придала им силуэт спящего беспробудно пленника, и с другой стороны просочилась под кровать.

«Благослови Бог того, кто придумал балдахины и высокие кровати».

Что теперь? Она оценила расстояние до ближайшей балконной двери. Только бы проскользнуть за штору – а дальше уже проще; двери не заперты, панели легко приподнять снизу… стоп. А как преодолеть расстояние до двери?

«Прокляни Бог изобретателя минимализма».

Несколько раз оглядев комнату, Ангелина чертыхнулась, и полезла обратно в кровать. Следующий эпизод театральной постановки включал «просыпание» от духоты, и включение кондиционера на полную мощность – этого едва оказалось достаточным, чтобы шторы начали здорово колыхаться, как и балдахин.

Повторив манипуляции с подушками и уползая под кровать, Ангелина прикинула, сколько времени у нее еще есть. Никак не больше двух часов более-менее безопасного передвижения по улицам.

Дождавшись очередного движения тяжелых занавесей, она метнулась за одну из них. Дрожа от холода, Ангелина, тем не менее, старалась дышать как можно реже. Не хватало только привлечь инфракрасные системы излишним теплом тела.

Едва протиснувшись в щель балконной двери, она снова дожидалась колыхания штор – чтобы слегка приподнять гибкую светоотражающую панель – вспомнилась реклама – и проползти под ней наружу…

Солнечный свет ударил ее, и Анжи прикрыла лицо руками, прижавшись к каменной стене, едва не потеряв равновесие. День навалился со всей беспощадностью шума, гвалта, пыли и детских голосов. Ангелина, едва открыв слезящиеся глаза, обнаружила себя стоящей на крохотном балкончике третьего этажа палаццо на одной из улиц Римини.

«Уже хорошо, что я тут когда-то была, и могу представить, где нахожусь».

Однако это же и пугало. Ангелина не только не представляла, что будет делать после того, как выберется на свет, она еще и была одета лишь в более чем откровенную шелковую ночнушку, и на ногах не имела даже туфель. Вдобавок, она не умела пользоваться телепатическими инструментами ночного племени – вроде зова на дальних расстояниях.

«Ситуация. Впрочем, сначала придется слезть отсюда». Оценив высоту балкона, Ангелина вздохнула, и сглотнула, ступая ногой на первую выпуклость декоративной лепнины на фасаде здания.

Это оказалось не так-то просто. В большей степени из-за палящего солнца, на котором трудно было даже дышать, не говоря о том, чтобы цепляться когтями за едва заметные выступы. Посылая проклятия изобретательству архитекторов, разместивших балкончики в шахматном порядке, Ангелина добралась до высокой лепнины, украшающей арки первого этажа – где, обвив ногами дорожный знак, запрещающий парковку, как стриптизерша, съехала на раскаленную мостовую.

– Пресвятая Дева! – охнул кто-то за спиной, но это уже было неважно – Анжи побежала.

«Двести пятьдесят метров? Наивная. Пятьдесят метров – и ты в обмороке медленно плавишься…».

Все же ей удалось преодолеть залитую солнцем улицу, и скрыться под навесом небольшой обувной мастерской. Она мельком окинула витрину, отметила взглядом ассортимент, явно не меняющийся со времен фашизма, и припустила дальше.

К следующей остановке в груди уже нехорошо что-то клокотало и булькало, и кажется, Анжи знала, что это.

«Куда я, собственно, бегу?».

«Вспоминай! В каждом городе, где есть хоть одно Гнездо, должно быть нейтральное хранилище!».

«Нейтральность в мире ночи? Ха. Ха. Ха».

И все же она, собрав остатки сил, поволокла ноги дальше, уже задыхаясь.

– Сеньорита, вам помочь?

Опустив глаза, Анжи увидела через опущенное ветровое стекло лицо удивленного итальянца – красивого, молодого, слегка позабавленного ситуацией, и явно горящего желанием принять участие в ее судьбе.

– Да, – хрипло выдавила она, – могу я сделать несколько звонков с вашего телефона?

– Конечно, – и она поспешно оббежала его машину и уселась слева от него.

Ей даже показалось, кожа недобро зашипела, оказавшись в тени.

– Куда вам? – доброжелательно спросил итальянец, не сводя глаз с полуобнаженной девушки – особенно с ее босых ног. Ангелина непослушными пальцами набирала номер Валенсио.

– Подальше отсюда.

«Обычно в таком виде от обманутых мужей-рогоносцев убегают любовники». Валенсио не отвечал. Чертовщина! Ангелина пыталась вспомнить – и не могла – номер приёмной Богуслава. А ведь столько раз она диктовала его в конце каждого сообщения! Проклятое солнце…

– Фортуна! – разливался тем временем итальянец в потоке комплиментов, – фортуна гранда, такого со мной никогда не бывало!

«А моя ситуация, пожалуй, похожа на критическую. Это вроде бы…».

«Даже не вздумай. Он ведет машину, если укусишь – разобьетесь».

С третьей попытки Ангелине удалось дозвониться до Сары. Выслушав с каменным спокойствием сбивчивые объяснения Анжи на гемма-лингве, Сара коротко ответила: «Жди там, где находишься», и дала отбой.

Ангелина вновь покосилась на восторженного спасителя. Ждать? Рядом с ним, таким лакомым, таким упоительно горячим? Когда ей так надо. Когда ей просто очень надо живой крови. Или ждать снаружи – там, где чертово солнце разнесет ее прахом, может, минут через тридцать? Чудовище жаждало крови, и очень хотело выжить.

-Я выйду здесь, – в полуобморочном бреду услышала Анжи свой голос, – остановите, пожалуйста.

– Но куда вы, сеньора?! – расстроился мужчина, однако все же остановил машину – и Ангелина едва сохранила равновесие, пока не добралась до какой-то подворотни – перетянутой веревками с сушившимся бельем, наполненной криками одинаковых чернявых детей, – везде дети, почему дети, такие сладкие, такие вкусные… – и запахом готовящейся еды.

Стараясь стать как можно менее заметной, она забилась под каменную лавочку – несомненно, стоявшую здесь еще со времен Римской Империи – и закрыла глаза, сжавшись в комочек.

Вызывает ли кровь привыкание? Бывает ли ломка? Почему, если реже бывать на солнце, так тяжело его переносишь? Что будет, если вампир укусит вампира? Что будет, если полукровка укусит вампира? Что будет, если человек укусит вампира, а тот укусит полукровку? Ангелина поморщилась, надеясь прогнать бред, что метался под воспаленными веками.

«Они найдут меня. Конечно, найдут. У них полно родственников в Италии, кто-нибудь обязательно примчится, чтобы обнюхать Римини…».

«Мы. У нас родственники».

«Будь у меня родственники, я бы не валялась здесь под лавкой, как клошар, надеясь не испепелиться еще хотя бы час».

«Не. Не испепелишься. Иссохнешь».

Это было правдой. С ужасом Ангелина видела, как ее руки ссыхаются – как будто от недостатка влаги сохнет сено на поле – тускнеет, делается ломкой еще вчера свежая зеленая трава. Зрелище это было жутким. Правда, в глазах тоже уже пробегали помехи – пока несильные, но регулярные.

«Я-то думала, что в монастыре привыкла голодать».

«Крови! Темноты! Сейчас же!».

Что-то хрустнуло в спине. Кажется, ссохшийся позвонок – первый из многих. Точно, вот еще и еще звуки. Похожие на те, с которыми злые пальцы Милицы перебирали четки в келье.

«Пропадаю».

Ей не дано было бояться солнца – страх отсутствовал, как понятие в ее системе бытия. Было отчаяние и боль. Привычная, тупая, возвратившаяся, наконец, на законное место. Вот и закончилась эпоха Дня в ее жизни – и как не вовремя! С щелчком начали отлетать скрутившиеся ногти на руках, затем и на ногах. Щелк! – ноготь долой. Пальцы скрючивались, сохло ногтевое ложе, приобретая характерный бурый оттенок.

«Что еще?».

А, конечно. Внутренности тоже начали ссыхаться. Вот подреберье втянуло почти до расходящихся поясных позвонков. Вот съежились легкие. Можно было бы дотронуться до выпуклости, обозначающей печень – если бы Анжи еще могла шевелить руками.

В ушах загудело, солнце упало и раскололось, изливая весь свой запас света на Ангелину, и мир вокруг растаял в ослепительном сиянии. Короткие зигзаги желтых молний и вспышки белых сверхновых.

Ее даже не рвало – было нечем; судя по ощущениям, внутри даже органов не осталось. Абсолютно невозможно сосредоточиться ни на чем, кроме как ощущать свою близость к небытию.

Но оно все не приходило.

Белград. ВО+

Когда она очнулась и спустя какое-то время открыла глаза, рядом не было никого. Комната была мала и пуста совершенно; рядом с кроватью не стояло ни тумбочки, никто не озадачился такой человеческой формальностью, как одежда или…

Зато у кровати прямо на полу стоял ящик. Ящик с алюминиевыми банками по поллитра. И Ангелина, не в состоянии еще протянуть руку и дотронуться до одной хотя бы, уже знала и жаждала каждую каплю из этих банок.

Подтянувшись изо всех оставшихся сил, она разлепила высохшие, треснувшие губы, и не узнала собственную скрюченную руку, нетвердую, дрожащую, что потянулась к желанной добыче. Кто бы ни был тот благодетель, что оставил тут богатство для нее, Ангелины, он знал, в каком она очнется состоянии.

«Кто? Какая разница. Я очень хочу жить».

Первую банку она тянула к себе так долго, останавливаясь, чтобы передохнуть, что тени поменяли свое расположение на полу. Открыть ее было также непросто. Вместе с этим Ангелина лишилась двух коротких когтей, выросших за время сна. Обессилев, она едва смогла перевернуться на бок и наклонила трофейную банку.

Сладость. Сладость и снова сладость. Целебная. Ласкающая каждую болезненную точку, каждый пострадавший нерв. Третья положительная…

Вторая банка досталась ей уже с меньшими затратами сил, и пила она ее чуть-чуть быстрее – миновала угроза желудочных колик. Третья уже была нужна для того, чтобы вернуть мышцам возможность синхронного сокращения. Это получилось. Ангелина размяла руки, прокашлялась, сплевывая горькую желчь.

Но все же встать она не могла. Здраво оценив повреждения собственного тела, Ангелина предпочла сползти с кровати и медленно на четвереньках двинуться в сторону одной из двух узких дверей, утопленных в деревянной отделке комнаты. Как она и угадала, за правой пряталась крохотная и очень уютная ванная. Пустив воду и налив дрожащей рукой пену, Ангелина, ругнувшись, поползла назад: силы восстанавливались медленно и неравномерно, и очевидно было, что подкрепиться ей еще понадобится.

Именно в этом унизительном положении ее и застал скрип отворившейся второй двери.

– О, – прозвучало где-то там, наверху. И напряжение, собравшее в струну все резервы Ангелины, оставило ее с одними звуками этого голоса, и она рухнула на пол.

– Ва-ва-ваше Могущщщ… – зашипела она, зная прекрасно, что все попытки подняться будут безуспешны.

Он ходил босиком только в Гнездах Семьи, и, увидев его худые, желтоватые, костистые ступни прямо перед носом, девушка едва не разрыдалась от счастья.

– Дитя мое, я и не думал, что ты так поспешишь встать на… гм. Конечности.

Большего унижения все равно придумать было невозможно, и было в этом что-то обнадеживающее.

– Не шевелись, дорогая.

Сильные незнакомые руки – должно быть, какие-то надежные слуги – перемещают ее в ванну. По комнатке начинается особое пристеночное движение вампирских теней. Они обтекают иерарха беззвучно, вежливо избегая его тени. А он стоит и ждет. Источает свой тяжелый, давящий глубиной запах – меда и облепихи. Приторная медовая сладость смешивается с ароматом третьей положительной, и вдруг Ангелина понимает, что лежит в ванной, наполненной кровью; даже разбавленная водой, она исцеляет изнутри и снаружи, просто потому, что это – кровь.

Укуса иерарха она даже и не почувствовала, зато услышала, как он зарычал – волоски на теле вставали дыбом от этого звука – и от злости впился когтями в ее безвольную слабую руку.

– Чезаре Пьенто Патриций? Какая злая шутка.

Каким-то удивительным образом он не прочитал имени «Валенсио», и Ангелина хотела – и не могла произнести его.

– Одиночки стали метить на место иерархов? Такое бывало. Но чтобы этот – нет, душа моя, нет.

Богуслав был так зол, что начал говорить сам с собой. Лицо его быстро менялось, вытягивалось, подбородок опустился, а глаза запали. Он был страшен. И делался страшнее с каждой минутой. Он умышленно злил себя, и тело его становилось все горячее и горячее. Тьма чертит темные круги под усталыми глазами, породистый нос с горбинкой заострился. Две горькие морщины у рта, обычно незаметные, прорезались сквозь небрежную щетину, состарили иерарха и превратили его в незнакомого Ангелине чело… человека?

– Ты рисковала, мое дитя, – нежно сказал этот незнакомец, целуя Ангелину, лежащую в кровавой ванне, в лоб, – ради меня. Но не беспокойся. Не беспокойся. Мы на шаг впереди теперь. И знай, что я раздавлю эту падаль, и так накажу, что еще долгие, долгие годы даже думать о чем-то подобном не рискнет никто. Ты просто отдохни. Ты уже все сделала.

И он испаряется, оставив Анжи разрываться между покорностью и предательством, между признанием и надеждой – если бы знать еще, на что.

…

Вечером этого же дня Анжи с удивлением узнает из новостей по nightpeople-chanell, что она, оказывается, мертва. Фотография изображает ее в анфас, грустную и безразличную, за левым плечом иерарха Бескидского. Ее испепеленное солнцем тело, как выяснилось, было обнаружено почти у самого Дома. Сара, носящая титул «Голос Его Могущества», ослепительно скалясь, заявила от имени иерарха, что преступники будут найдены и наказаны. Из новостей также Анжи узнает, что еще несколько «крупных фигур Семьи» пропали без вести, видимо, похищенные теми же бандитами.

Она молится, чтобы среди них не было Валенсио. Но он не приходит, а он непременно пришел бы, если бы мог. И все равно Анжи молится.

Взаперти, наедине с кровью и плазменным экраном, она большую часть времени проводит, близкая к коме. Организм не выдерживает напряжения последних недель. Ее шатает из угла в угол шестиметровой комнатки, в свободное время она лежит без движения, едва дыша, на спине.

Еще через какое-то время перед ней появляются две новые горничные – незнакомые и словно немые – и приносят ей косметику, украшения и платье. Иерарх Богуслав устраивает пышный приём. Ангелина впервые за последние годы никак не участвует в его подготовке. Стоит ли удивляться: официально она мертва. Слабость все еще не оставила ее, и она едва стоит на ногах. Горничные рассуждают озадаченно, возможно ли будет приделать капельницу с дозатором под пышную юбку платья.

И все это время она хочет – и не может произнести имя «Валенсио». Даже в мыслях. Она представляет его во всех подробностях. Его улыбку, его смуглость, его уверенную, пружинящую походку, его широкие жесты руками, плечами и богатую его мимику. Назвать по имени не получается. Воскрешает в памяти торопливый секс в самолете. Слышит голос, признающийся в любви, вдыхает упоительный аромат его тяжелого тела, сглатывает слюну и слезы…

Если она просто назовет его имя, от него, как от слабого звена, избавятся. Если не назовет, он посчитает Богуслава виновным в ее, Ангелины, смерти, и будет мстить. И его убьют. Так или иначе. А если Валенсио все равно умирать, почему же не назвать его имя? Но не получается. И она молчит и молится.

Это не помогает избавиться от слабости, а лишь усугубляет ее. Ангелину загнали в тупик интриги вампиров, и она не знает, где выход. «Надо было умереть, – с ожесточением повторяет она, раздирая зажившие царапины, и надеясь, что они не срастутся, – уже поздно или еще нет?».

Страх перед смертью побороть куда легче, чем страх перед жизнью; и Ангелине опротивело одинаково и то, другое. Она не хочет наблюдать, чем закончится история, она не может наблюдать, ее физически мутит от перспективы. Если в этой приключении было благо, она свое получила, если было зло – ей уже хватит.

В состоянии сомнамбулического безразличия она приветствует полнолуние – и роскошный приём, который Его Могущество зачем-то организовал.

…

Надо признать, Богуслав Бескидский в этот раз сделал попытку переплюнуть все другие семьи Истока. Возможно, даже кланы Валахии – их представителей он, будучи связан с тамошними князьями давним родством, тоже пригласил. Весь «цвет ночи» собрался у «Палаццо Плаза», пятизвездочного отеля, где весь первый этаж был арендован для развлечений вампирами. Гигантская неоновая вывеска гласила «Тысячелетие», что означало, в честь чего Богуслав затеял мероприятие.

Конечно, сам он понятия не имел, когда именно родился – и это и было прелестью долгой жизни; как люди переносят празднование дней рождения на недели, так вампиры с легкостью делают то же самое, откладывая веселье на годы и даже десятилетия.

«Сколько миллионов евро потратили на это? – думала Ангелина, придерживая левой рукой вуаль – находку для ее положения инкогнито, – что бы сказал садху Ракшас?».

Впрочем, и посланники из Индии были здесь. Новая мода на шелковые вуали – а к вуалям дамы Ночи всегда питали особую склонность – делала всех красавиц соблазнительно неотличимыми друг от друга. Везде виднелись только едва видимые очертания полных губ, украшенных шей, и взволнованные руки, кажущиеся еще более обнаженными из-за вуали. Ангелина, шагнув из машины, ощутила дуновение морского соленого ветра, и улыбнулась, окунаясь в знакомую атмосферу.

«Вся мощь презрительных взглядов и улыбок сегодня не сработает». Как важная светская львица, она поднялась по ступеням, нарочито медленно, оттягивая мгновение, когда можно будет оказаться в богатом зале «Плазы».

– Обворожительно, – целуя ее руку, украшенную топазами, пропел Люций, и Ангелина не была уверена, что он ее узнал, – я у ваших ног.

Ту же фразу на разные манеры повторяли другие встречающие из Семьи. Ангелина искала глазами Валенсио, но его не было.

У баннера уже фотографировались юные фаворитки кого-то из прибывших важных шишек: иерархов, магистров крови и другой аристократии и бизнес-кратии Ночи. Надувая губы и изгибаясь, они завистливо косились на другой стенд, где давали интервью действительно роскошные женщины – самостоятельные, свободные охотницы.

Бодрая танцевальная музыка никак не вязалась с представлениями Ангелины о вкусах Его Могущества. Также удивилась она, увидев фонтан из шампанского, и широкополые мексиканские сомбреро – это были приглашенные музыканты из Рио.

«Излишество, смешение стилей, хаос. И этот хаос он просто так не затеял. Во всем этом есть смысл, который мне не донесли».

Танцы важного места в программе не занимали. Ангелина взяла бокал с шампанским – первая отрицательная, машинально отметила она, – и просмотрела список развлечений, предлагаемых гостям. Фейерверк на морском берегу. Запуск китайских фонарей – без этого тоже, конечно, не обошлось. Фотографы… жонглеры огнем…

Тем временем, на эстраду, под свист, и в сопровождении искусственного дыма и фонтанов огня, поднялась Сара. За ней волочился шлейф, длиной превосходящий ее саму. Поднявшись, она приподняла вуаль – золотистое кружево – и улыбнулась, мило спотыкаясь и пытаясь дотянуться до микрофона.

Сара умела быть милой даже с теми, кем обедала.

– Прежде, чем слово возьмет Повелитель, – сказала она, играя и кокетничая всем телом и голосом, – у меня для вас есть небольшой сюрприз.

Толпа взволновалась.

«После извращений и излишеств, сплетен и пафоса, конечно, сюрпризы. Они любят».

«Мы».

– Сегодня мы хотим учредить небольшое новшество в Ночи! – и Сара кивком пригласила на сцену Джо и Люция, которые уже держали в руках по папке, – мы хотим учредить ежегодную премию! И первая номинация сегодня…

Стон счастья прокатился по залу. Золотое сияние света, блеск разноцветных вуалей, кружев, вееров, духов – все смешалось перед глазами Ангелины, и она крепче сжала бокал – словно это помогло бы устоять на ногах.

«Повелитель задумал что-то явно страшное, раз так угождает им сегодня».

«Нам».

А награждение «номинантов» началось. В первый год премии его сделали слегка шуточным, но шутка удалась, и оживила праздник. Награждали за самую кровавую охоту, за самый оригинальный маскарад – победил какой-то широко известный голливудский актер. Награждали за наибольшее число упоминаний в дневной прессе – и на сцену, под улюлюканье и хлопки, поднялся сконфуженный вампир из Китая, прославивший не одну провинцию бесследными исчезновениями целых групп туристов и случайных путешественников.

Глядя на это блестящее, оживленное, веселое сборище, сложно было бы держать в голове, что любой из них, оставшись с тобой наедине, не может не воспринимать тебя, как своего рода консервы, а в лучшем случае – молочный скот – верх гуманизма для жителя Ночи.

Однако же, премии вручили, номинантов наградили и сфотографировали, на сцене прозвучали две шуточные песни, сочиненные по мотивам последних сплетен, и все приготовились встретить юбиляра.

– Его Могущество, пятый иерарх Бескидский, Богуслав, – поклонилась едва ли не в пол Сара, и спешно засеменила в сторону, задевая шлейфом многочисленные корзины с цветами и подарками.

Богуслав был одет в народный костюм, и фигура его – от короткополой шляпы и до высоких мощных сапог – выражала превосходство и силу. Во рту он держал традиционную трубку, правда, позолоченную, а не посеребренную.