Текст книги "По собственному желанию - 2 (СИ)"

Автор книги: Галина 55

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Очень захотелось дать ему по роже. Вот козел, взял и опошлил все самое чистое и святое, что было у меня в тот момент. Да еще и обидно стало, он все мог разглядеть, а я тогда еще стеснялся носить очки, поэтому и не мог видеть того, что открывалось Роману.

– Прекрати на нее смотреть. Она моя!

– Кто тебе это сказал? Она сама?

– Я тебе это говорю. Я влюбился, понимаешь?

– Ха, он влюбился! А если я тоже влюбился? Каждый влюбился бы в такую. Ты только увидел ее первый, вот и все. А я потом сразу тоже влюбился. Давай у нее спросим, кого она выбирает, а не так – моя и ты здесь не при чем. Может я тоже хочу трахаться?

Сцепившись, мы покатились по траве. Это была наша первая и последняя драка. Мы совершенно забыли, что нужно соблюдать тишину, что мы здесь не одни, что мы можем смутить девчонку. Мы колошматили друг друга почем зря и орали, как резаные.

– Не смей на нее материться, гад.

– А ты не смей мне указывать и присваивать себе чужое.

– Она не чужое, она моя, я первый влюбился.

– А я первый ее трахну. Понял? – удар в челюсть был довольно ощутимым.

– Гад, гад, сволочь, не смей так говорить, – орал я и тоже размахивал кулаками.

Плюх… Мы оба, окаченные с ног до головы ледяной, как нам показалось, водой, вскочили на ноги.

– Чего не поделили, мальчики? Такое прекрасное утро, а вы нарушаете гармонию и красоту окружающего мира враждой с мордобоем. Нехорошо.

Скажите, вы слышали когда-нибудь трели соловья? Я уверяю вас, он жалкий безголосый неудачник, по сравнению с ангельским голосом сероглазой нимфы, уже одетой, в яркий, пестрый летний сарафанчик, и держащей в руке пустое ведро.

– Встретить женщину с пустым ведром, не к добру, – хмуро сказал Ромка, вытирая кровь с губы.

– Не к добру в друзьях иметь предателя, – снова начал заводиться я.

– Мальчики, вы не устали? У одного губа разбита в кровь, у другого бровь сочится и у обоих огроменные синяки намечаются. Может хватит выяснять отношения? Тем более, что друзья. Давайте я окажу вам первую медицинскую помощь и накормлю вояк завтраком. Кстати, меня Ана зовут, а вас?

– Меня Ромка, а это мой друг, Андрей.

– Вот как, друг? Видела я вашу дружбу. А у друга язык есть?

– Есть у него язык, не сомневайся, только он онемел при виде такой красоты.

– Вы за мной подсматривали? – удивительно, но девчонка ничуть не смутилась.

– Мы не подсматривали, мы любовались. А кое-кто и влюбиться успел.

– И кто из вас влюбился? – Ана засмеялась, а мне показалось, что это зажурчал ручеек или прозвенели колокольчики.

– Оба, – продолжал балагурить Роман, – только я уже разлюбил, а Андрюха, видать, нет. Видишь, стоит столбом. Ана, давай так – ему любовь, а мне завтрак.

Тот день мы провели втроем, у Анечки (хоть она настаивала, чтобы мы звали ее только Ана, но про себя я звал ее Анечкой, Аннушкой или Анюткой) для Ромки нашелся белый хлеб и молоко, и несколько бутербродов, и даже довольно большой кусок торта.

– Ты зачем так много жратвы с собой взяла? Ты что, обжора?

– Нет, но на пляже всегда есть кто-то голодный, вот я и беру побольше.

А для меня у Анютки нашлось много тем для разговоров, несколько ласковых взглядов и обещание встретиться завтра на этом же месте в семь утра. Есть в тот знаменательный день мне так и не захотелось.

– Ты сыт любовью, – сказал мне Ромка, когда мы уже в темноте, проводив Анечку, шли домой. – Чего родакам-то скажем? Глянь, какие рожи у нас разукрашенные.

– Давай скажем, что к какой-то девчонке прицепились местные, а мы вступились. Пусть погордятся.

– Не, нельзя, а то под арест попадем. Местные – это серьезно. Давай лучше скажем, что какой-то приезжий, но он уже уехал, испугавшись нас.

– Да, так будет лучше. Ромка… – я надолго замолчал, – а давай поклянемся, что никогда не будем делить девчонок. Если ты запал, то я ухожу в тень, а если я, то наоборот.

– Давай! Я клянусь, дружище, что никогда и не посмотрю в сторону твоей девчонки.

– И я клянусь! Не хватало еще из-за этого раздружиться.

С тех пор никогда, ни одного раза ни я, ни Ромка ту детскую клятву не нарушали.

Роман с Анечкой длился примерно неделю. Мы проводили все дни втроем, а вечерами встречались наедине. Она мне казалась Богиней, спустившейся на землю только для того, чтобы я мог ее любить. Умная, начитанная, образованная, красивая, с удивительным чувством юмора, невероятно миролюбивая и очень легкая в общении девочка, иногда казалась мне намного старше меня, иногда сущим ребенком. Я был счастлив так, как может быть счастлив любой подросток, встретивший свою первую любовь, которая ответила ему взаимностью.

Это случилось в последний день нашего романа. Потому и последний, что это случилось…

Ана споткнулась и упала, а я не успел ее поддержать. Видно, она подвернула ногу, падая, потому, что наступать на нее больше так и не смогла. Мне было ее очень жаль, но я был счастлив, потому что мог нести ее на руках до самого дома. Ее пахнущие леденцами «Дюшес» губы оказались рядом с моими губами, а ее руки на моей шее, и я не выдержал, сел на ближайший пенек, все так же держа ее на руках, и поцеловал ее.

Это был мой первый в жизни поцелуй и я запомнил его навсегда. Легкое, в одно касание, соприкосновение губ и запах «Дюшеса»…

Потом она меня учила целоваться, потом я снова делал вид, что я устал. И присаживался и мы опять целовались. И опять, и опять. А затем, уже возле ее дома, мы долго стояли и целовались. И поверьте мне, что греховного в наших поцелуях было не больше, чем в поцелуях невинных детей.

– Я люблю тебя, Анечка. Очень люблю.

– Я тоже, Андрюша. Я тоже.

А утром, еще и шести часов не было, в нашу с Ромкой комнату вошла мама. Она велела нам собираться, сказала, что через полчаса мы выезжаем в Москву. Я пытался удрать, чтобы сообщить Ане о своем отъезде и взять ее номер телефона, но отец следил за мной строго, и, увы, не только за мной. Ромке тоже не удалось незаметно улизнуть.

Еще год я мучился и страдал, вспоминая свою Анечку и не понимая, что же произошло. И только когда я уезжал в Англию на учебу мама рассказала мне, что среди ночи к ним с отцом пришла Анечкина мама и закатила скандал, потому что я якобы руками лез к ее дочке в трусы и показывал ей свой член и заставлял девочку трогать его. Что все это видела маленькая дочка соседей, Кирочка, и если родители меня не увезут, то она подаст заявление в милицию на развратные действия их сына, а Кирочка будет свидетелем.

Таинственная незнакомка, губы которой пахли дюшесом, всколыхнула в моей душе самые прекрасные воспоминания. И я снова не понял, это было во сне или наяву…

========== Друзья… ==========

POV Автор…

– Ромочка, мне как-то по-барабану, что ты не выспался, у Катьки вон тоже синие круги под глазами, но она почему-то не верещит, что ты ей спать не давал всю ночь, а поэтому она никуда не поедет, а будет отсыпаться. Нет, девочка уже и завтрак тебе приготовила, и сама собралась на подвиги. Так что кончай валять дурака, переодевайся и в больницу.

– Юленька, ну, ты же сама вчера сказала, что вы с Катей мне позвоните, и мы в больнице встретимся, когда вы все закончите. Ведь так?

– Так! Я и сейчас от своих слов не отказываюсь. Ты дуешь в больницу, выясняешь обстановку, помогаешь всем, кому нужно. Кстати, извиняешься перед Андреем и миришься с ним, мне нужно, чтобы мы были одной командой. Катенька, я права?

– Юлиана, ну, пусть Ромка чуть-чуть…

– Упс… дура ты, Виноградова, нашла у кого поддержку искать. Повторяю: Ромка – в больницу, мы – по делам. А когда мы закончим все наши дела, – тут Юлька прищурилась и хитро подмигнула Ромке, – я, как я и говорила вчера, позвоню тебе и мы с Катей приедем в больницу, чтобы встретиться в палате Палыча. Я ведь не говорила вчера, куда буду звонить. Правда? Так что все, дискуссия окончена. Катя, за мной! Ромка, чтобы через полчаса был у Андрея.

POV Роман Малиновский…

Я понимал, что нужно успокоиться, понимал, что нужно успокоить Андрея. Я все понимал, только сделать ничего не мог. Ну, как я мог успокоить Палыча, если у самого слезы катились, как у бабы? Сейчас расскажу вам все по порядку и вы меня поймете…

Ну, приехал я в больницу. Вначале к реанимации побежал, а там совсем неутешительные новости – ночью у Павла Олеговича была остановка сердца, слава Богу и врачам, что его удалось реанимировать. Потом к Маргошеньке рванул, вот тут порадовался. Представляете, она меня узнала! И даже пыталась спросить про Андрея и я пообещал ей, что мы с ним обязательно сегодня придем. А она чуть-чуть приподняла левую руку и едва помахала мне ею. Ура!

Откладывать встречу с Палычем больше было невозможно и я пошел к нему в палату, гадая на ходу, что меня там ждет. А там меня не ждало ничего. Совсем ничего – Андрея в палате не было. Спать хотелось зверски, кровать пустовала, с нетерпением ожидая постояльца, и я не стал ее разочаровывать. Сколько я проспал, я не знаю, проснулся от того, что Андрей тронул меня за плечо.

– Андрюха, ты прости, зверски хотелось спать.

– Ромка, представляешь, у папы ночью была клиническая смерть, – Жданыч едва не плакал.

– Я знаю. К счастью, его удалось реанимировать. А к маме ты заходил? – постарался я перевести разговор в более безопасное русло. – Видел, что она уже рукой немного шевелит? Это знаешь, какой прогресс, ого-го.

– Да, я был у мамы. Это ужасно, видеть ее такой. Возможно, ей и правда лучше, но видеть маму такой…

Между нами была недосказанность, между нами была пропасть. Какие-то дежурные слова, словно я уже по другую черту от Андрюхи. И я прекрасно понимал, что пока мы эту черту не сотрем, к чертовой матери, мы так и будем отдаляться друг от друга.

– Андрей, я поговорить хотел.

– Ну, говори.

– Понимаешь…

– Нет, не понимаю, – заорал он вдруг, и я понял, что черту сейчас удастся стереть. – Не понимаю! Как ты мог смотреть мне в глаза и врать? Не понимаю! Как ты посмел приревновать меня к Кате? Не понимаю. И не надо мне говорить, что врачи запретили. Вон Пушкаревой они тоже запретили, но она со мной не играла в поддавки. У нее хватило мужества мне все рассказать. А ты? Ты врал!

– Да, я врал. Но я же хотел…

– Как лучше. Все всегда хотят, как лучше. Ромка, это не те слова, которых я жду. Не те! Знаешь, я сегодня вспомнил нашу детскую клятву. Ты ее хоть раз нарушил? Нет! Так какого хрена ты посмел усомниться во мне? Да, мне небезразлична Пушкарева. Возможно… прекрати вращать белками, идиот! Возможно, я и обратил бы на нее внимание, но ты мне сказал: – Она моя. – И все! Понимаешь? Все! Ее больше не стало.

– А что тогда значит твое «небезразлична»? – я все-таки сорвался. Но может это и хорошо. Один раз все выясним и пойдем дальше. – Что значит это твое «небезразлична».

– Катя моя помощница, она женщина, которую ты любишь, она мне все рассказала, и утешала меня, и плакала вместе со мной. Так почему она должна мне быть безразлична? А? А если у вас с ней что-то склеится? Если она станет матерью твоих детей? Мне тоже нужно будет оставаться к ней безразличным и забыть дорогу к твоему дому? Так, да? – Палыч уже орал на меня.

– Почему забыть дорогу?

– Как почему? Потому что ты придурок!

– Андрюха, я правда, придурок. Прости. Прости, что приревновал.

– Мало!

– Что мало?

– Ты еще забыл извиниться за ложь и за слепое подчинение врачам.

– Прости.

– Не то. Все не то… Мне не нужны твои дежурные «прости». Ромка, ну как же ты не понимаешь. Дело не в том, что ты приревновал, дело в том, что ты посчитал меня предателем, – он больше не кричал. Кажется он едва сдерживал слезы, и у меня тоже запершило в горле. – Я понимаю, что это очень трудно было, рассказать мне обо всем. Гораздо легче сказать себе: – А врачи запретили, – и промолчать…

– Палыч, я все понимаю. Я просто не знаю, как мне загладить вину. Ну, был бы ты бабой, я б тебя обнял, поцеловал и попросил прощения. А так… Ну, не знаю. Руки друг другу жать? Смешно как-то. Ты просто знай, что я все осознал и мне тоже хреново.

– Проехали?

– Проехали.

– Как там Катя?

– Катя ничего. Нет, правда. От отека не осталось и следа, – все-таки какая-то отчужденность еще осталась, – она сегодня зайдет тебя проведать. И не она одна. Так что тебя ждет сюрприз.

– Ромка, я никого не хочу видеть. Ни с кем не хочу разговаривать, никому не хочу ничего рассказывать.

– А кто у нас спрашивать будет, чего мы хотим?

– Как это?

– А вот так. Сюрприз и точка, – как в воду, блин, глядел. Именно в эту минуту зазвонил мой мобильный, преподнося мне тот еще сюрприз.

– Роман Дмитриевич? Приемное беспокоит. Доставили Ольгу Якушеву, но мы не можем ее оформлять без квитанции и остальных переводных документов, так что, если можно, постарайтесь нам все побыстрее подвезти.

– Какую Ольгу Якушеву? Ничего не понимаю.

– Ну, как же? Вот на сопроводительных документах стоит ваша фамилия, номер квитанции, ваш телефон.

Только тут до меня дошло, что девочку, пострадавшую из-за Киры привезли в Пироговку. Катенок еще позавчера мне сказала, что Андрей попросил ее перевести в освободившуюся палату, я все тут же сделал и напрочь забыл о ребенке. Ну, я и свинья.

– Я все понял, спасибо. Сейчас спущусь в приемное, – я нажал на «отбой». – Андрей, там девочку привезли, ну, которую Кира… В общем, ее зовут Ольга, фамилия Якушева. Она в приемном отделении. Мне нужно идти.

– Мы пойдем вместе.

– Ты уверен?

– Да. И это не обсуждается.

Наверное, это была очень красивая девочка, ведь все дети красивы. Наверное, это была очень счастливая девочка, ведь детство и счастье – это синонимы. Но сейчас на каталке лежало замотанное в бинты существо, одна рука и обе ноги которого были в гипсе, а единственный видный нам из-за бинтов глаз просто кричал о боли и горе.

Видеть это было невыносимо нам обоим. Но я еще как-то пытался держаться, А вот Андрюха… Осознание, что виновницей этого детского страдания оказалась та, которую он знал, жалел да еще и спал с ней, стало для него той последней каплей, которая переполнила стакан. Он побледнел, развернулся и пошел к лифту.

Я растерялся, вот просто не знал, что мне делать. Бежать за Андреем? Но нужно оформлять документы. Остаться здесь? Но там Палыч, похоже, совсем сломался. Короче, я по-быстрому закончил все дела в приемном, сказал Оленьке, что все будет хорошо, и побежал в палату к Жданову.

Андрей ходил из угла в угол, как заведенный.

– Палыч, я все оформил. Олю сейчас обследуют, наверное сменят гипс и привезут в… – договорить я не успел. Он схватил меня за грудки и заорал:

– Найди мне ее! Слышишь! Найди мне ее. Живую или мертвую, найди мне ее! Обратись к частным детективам, денег не считай, главное, чтобы ее нашли.

– Хорошо, Андрюха, я все сделаю. Успокойся.

– Успокойся? Ром! Там ребенок покалеченный этой сукой. Я виноват, а ты говоришь, чтобы я успокоился. Как?

Я понимал, что нужно успокоиться, понимал, что нужно успокоить Андрея. Я все понимал, только сделать ничего не мог. Ну, как я мог успокоить Палыча, если у самого слезы катились, как у бабы?

– Очень просто. Не истерить нужно, а дело делать. Понятно? Вот ты про детективов подумал – это дело. А истерить, это, знаешь, каждый может. Я тоже не железный, понимаешь?

Если бы кто-то из друзей Милко сейчас заглянул в палату Андрея, он тот час же записал бы нас в свои ряды. Мы стояли с Палычем в обнимку и дружно ревели, как бабы…

========== Монстр… ==========

POV Автор…

Понимая, что план «перехват» уже в действии, Кира свернула с трассы на Торжок, и оттуда объездной дорогой на Старицу, назад, в сторону Москвы. Прежде всего нужно было избавиться от машины и она заехала в один из гаражей, изредка мелькавших вдоль дороги. Каким-то животным инстинктом почувствовав, что здесь ей помогут. И ей, действительно, помогли…

Хозяева, два брата сомнительной внешности, предложили ей прекрасную сделку. Они забирают ее новенькую машину, взамен дают ей старую «Mazda 121», неприметного серого цвета, и доплачивают еще тысячу баксов. Кира попыталась поторговаться, но братцы-бизнесмены в один миг охладили ее пыл, сказав, что понимают зачем ей нужен такой обмен. Однако, если Танюша (а Воропаева назвалась Татьяной) будет с ними ласкова и любезна, то они мало того, что доплатят ей еще двести баксов, они ей и документики на любое имя справить могут.

Уже через сутки по трассе Торжок-Москва ехала серая «Mazda 121», за рулем которой сидела Татьяна Смирнова, красивая коротко стриженная брюнетка в очках с затемненными стеклами и с ярко красными губами. Все было прекрасно. Все, кроме одного – с момента последнего оргазма прошло более двух суток, ни каждый из братьев по-отдельности, ни оба сразу так и не смогли дать Кирюше разрядку. А разрядка была ей необходима, она просто физически переставала функционировать не испытав оргазм дважды в сутки. Словно наркотик, или «Сиднофенон», который она, кстати тоже не принимала уже более двух суток, оргазм обязан был быть по расписанию, иначе ломка, иначе срыв!

Доехав до развилки к дому Ждановых, Кира свернула, в небольшую рощицу. Она остановила машину; достала из органайзера фотографию, где Андрей с родителями безмятежно улыбались, радуясь успешно проведенной презентации какой-то из коллекций, поставила ее на панель управления и приступила к удовлетворению себя, любимой.

Глядя, на фотографию, но видя перед собой только перекошенное лицо Маргариты и Павла, лежавшего на полу без сознания, ей удалось довольно быстро кончить, но полного удовлетворения Кирюша так и не получила, поэтому пошла на второй заход, а потом и на третий… четвертый.

Наконец, через два часа на трассу выехала «Mazda 121», со счастливой и полностью удовлетворенной брюнеткой за рулем. Она вставила в дисковод диск с песнями Высоцкого, нажала кнопочку «пуск».Идет охота на волков,

Идет охота.

На серых хищников

Матерых и щенков.

Кричат загонщики,

И лают псы до рвоты.

Кровь на снегу и пятна красные флажков.*

«Вот именно, идет охота. На меня идет охота! Весь мир против меня, даже братец родной и тот спит и видит меня за решеткой психушки. Но я им не волк, для меня нет красных флажков. Я прорвусь», – думала Кира, составляя план мести и вжимая педаль газа почти в пол.

Все, действительно, пошло, как по-маслу. Кирюше удалось снять однушку практически рядом с «Зималетто», довольно старенькую, но чистенькую и даже уютную. Она купила себе несколько разных симок, с одной из них позвонила Алене, манекенщице, у которой был как-то роман с Малиновским. Эта за деньги, да за обещание засветиться на показе на многое была способна. Кирюше во что бы-то ни стало хотелось разлучить «наших голубков», а для этого нужны были снимки, где Ромка во всю изменяет своей Джульетте-Пушкаревой. Алена за работу взялась не задумываясь, да только условие выставила: видео в обмен на наличку. Для этого нужно было встретиться с моделькой, а вот этого-то Кирюша и не могла себе позволить. Так что пока, и только пока она не решит, как ей быть дальше, Кира отложила эту затею в сторону.

Зато операция «деньги» прошла, как по маслу, вот просто как в лучших домах ЛондОна, Парижа и Жмеринки. Видеокамера ГИБДД, скорее всего, зафиксировала направление ее красненькой машинки в сторону Питера. Ну, вот и хорошо, пусть ее там и ищут, а она еще и подбросит угольков в камин.

Эти уроды считают ее сумасшедшей. Сами они психи, пусть сами бы попробовали провернуть такую операцию без сучка и задоринки. Не оставив и тени следа!

Вставив новую симку в аппарат, Кира позвонила в Питер своему бывшему однокурснику, на которого у нее появился компромат еще в те, студенческие годы. Теперь он был глубоко женат на дочери одного довольно известного бизнесмена, имел ребенка, и как правильно полагала Кирюша, пуще зеницы ока оберегал тайну своих прошлых связей с малолетними мальчиками. Кира тогда об этом узнала случайно, когда увидела его в платной палате домика на Пряжке, куда отец анонимно запихнул его лечиться от пристрастий. Причем он Кирюшу не видел. И не знал, что ей что-то известно, а она умудрилась подслушать его сеанс гипноза.

– Ленька, привет! Это Кира… Как какая? Воропаева. Да, правда… Что?.. Хорошо, милый, это твое право. Только не забудь вначале подать на развод и смыться из города… Ха! А сам не догадываешься, куда тебя зароет Левчик, когда твои фото с малолетними мальчиками появятся во всех СМИ и по телику покажут результаты журналистского расследования… Что онемел, болезный? Квакни что-нибудь… А вот это уже другой разговор… Не твое дело, откуда я знаю и как снимки добыла, твое дело слушать и исполнять. Да, дергаться не советую. Если со мной… Вот и хорошо, что понял. Значит так. В 17:55 подойдешь к шестому вагону поезда «Невский экспресс»… Сегодня… Да мне плевать… Да! Проводницу зовут Ирочка. Заберешь у нее пакетик. Там две кредитки. Коды я скажу, когда ты мне прочтешь номера на кредитках… Не перебивай. Проедешься по всем возможным банкоматам, снимешь наличку и завтра в 13:15 принесешь ее к тому же вагону, той же девочке. Это все, больше от тебя ничего не требуется… Ну, конечно уничтожу… Ага… и фотографии тоже. Все, Ленечка, надеюсь на твое благоразумие.

Ирочка была дочерью их бывшей домработницы, которой мама помогла в свое время, и которая теперь, в благодарность за оказанную тогда услугу, взялась передать пакетик Леониду С., и посылочку назавтра от него. Тем более, что Кирюша пообещала ей щедрое вознаграждение, примерно такое же, как Андрюша оставлял на чай в ресторанах. На встречу с Ириной Кира пошла нацепив светлый парик. Ей не нужно было, чтобы кто-нибудь знал, как она сейчас выглядит.

Операция как началась, так и закончилась весьма успешно, и уже через сутки Татьяна Смирнова мало того, что разбогатела, она еще и своих загонщиков пустила по ложному следу, и братцу умудрилась нагадить – одна из кредитных карточек была его, Сашенькина… Пусть теперь доказывает, что он не помогал ей скрываться.

Можно было приступать к основной части плана. Для начала Кира выяснила, где и в каком состоянии ее враги. Тут даже голову не пришлось ломать, вставила очередную симку и позвонила Шестиковой, только и успела, что «Привет» сказать. А уж дальше Ленка сама затарахтела, на чем свет поливая Кирюшу. Вот среди потока ругани и проклятий за неприятности, устроенные Кирюшей скандальной журналистке, и всплыла нужная Воропаевой информация.

Значит, все в Пироговке? Дружненько, ладненько, поддерживая друг дружку… Ну, что же, так даже проще, всех одним махом и похоронить в братской могиле. Но для начала нужно было провести разведку боем. Выяснить: кто где лежит, у кого, опять же, какое самочувствие, каково расположение палат и сколько человек в каждой палате, где лежат лица, интересующие Кирочку. А уж потом составлять план, как из зверя превратиться в охотника. В удачливого охотника, прошу заметить.

Тут я должна сделать небольшое отступление. Мозг Киры Юрьевны Воропаевой, резко прекратив получать необходимый ему «Сиднофенон», пребывал не в лучшем, мягко говоря, состоянии. А если быть совсем честной, то рецидив, начавшийся до всех этих событий, многократно скакнул в сторону острого психоза. И если ранее Кира представляла угрозу в основном для себя и тех, кого она считала врагами, то теперь любой человек, мимоходом взглянувший на Кирочку, автоматически записывался ее подкоркой во врага, а значит, представлял угрозу, а значит, подлежал уничтожению. На свет Божий вырвался хитрый, изворотливый монстр.

Первый Кирюшин визит в больницу был назначен как раз на тот день, когда Оленьку Якушеву перевели в платную палату Пироговки.

Комментарий к Монстр…

* – https://youtu.be/QoA91eh1bbM

Песня В. Высоцкого “Охота на волков”

========== Шок… ==========

POV Роман Малиновский…

Да понимал я, прекрасно понимал, что сейчас не место и не время для пускания розовых слюней, жажды близости и невозможности сосредоточиться на сути разговора, но от мучительного желания хотя бы прикоснуться к ее руке, а еще лучше к шее или груди, а еще лучше поцеловать, а еще лучше…

Стоп, Роман Дмитриевич. Стоп! Ты взялся события описывать, а не свои похотливые мысли и желания. Вот и описывай события, нечего исходить слюной при воспоминании о первом впечатлении, когда открылась дверь в палату Андрюхи вошла Юлиана, а следом за ней… она… моя Катенька.

Вот честное слово, в первое мгновение я ее даже не узнал, только екнуло сердце, как будто Катенок рядом. И только ее глаза, золотистые с лучиками внутреннего света манили меня к себе, как магнитом. А потом она улыбнулась. Чисто, светло, как невинный ребенок, как умеет улыбаться только моя Катенька. И совершенно неважно, что сейчас ее улыбка открывала белоснежные ровные зубы, а не брекеты, прячущие их. Это все равно была ее улыбка – улыбка моей нежной девочки. Вот тут я и начал рассматривать ее всю. Мамочки! Я ошибся, я был категорически неправ, когда считал, что Катюша красива. Она не красива, она божественно хороша. Словно ангел, спустившийся на нашу грешную землю.

Вы только представьте себе огромные глаза цвета темного меда, опушенные длинными черными ресницами, стыдливые и в то же время развратные; белоснежная кожа с нежным румянцем на скулах; тонкий точеный нос с нервными ноздрями; и губы… Боже, какие губы! Сочные полные, мягкие, с четким и замкнутым абрисом. Эти губы хотелось даже не целовать, нет! Их хотелось вобрать в себя, куда-то туда вглубь, в самое нутро. А еще…

POV Автор…

Прошу прощения, что дала слово Роману Дмитриевичу, он совершенно не умеет повествовать. Вот и пришлось взять инициативу в свои руки, иначе мы бы еще несколько дней читали его метафоры, эпитеты и гиперболы, посвященные внешнему виду Кати Пушкаревой. Со мной такие номера не проходят! И можете меня звать авторитарным и злобным автором, а рассказ продолжу я. Я, а не всякие там поэты любви.

Катерину и впрямь изменили до неузнаваемости. Для начала ей сняли брекеты и, вместо разбитых очков, вставили контактные линзы. Затем, постригли каскадом волосы, сделав пряди разной длины, подкрутили их крупными локонами и сделали укладку с кончиками наружу, открыв ее длинную шею и длинные же серьги на ушах. После чего Катюше сделали дневной макияж, заставили надеть черные туфли-лодочки на высоком каблуке, а саму ее облачили в черное же платье стиля New Look. Приталенный лиф и широкая расклешенная юбка до середины икр. Все очень скромно, очень женственно, и с большим вкусом. В руки ей дали белую сумочку-клатч из натуральной кожи, отправив на свалку истории все ее огромные и бесформенные кошелки.

Катюша выглядела слабой, беззащитной и элегантной. Осиная талия, покатые плечи и женственные бёдра, вот то, что привело в такой восторг нашего ферлакура и сердцееда – Романа Малиновского.

Жданов же, так и вовсе Катеньку не узнал, не до всяких там хорошеньких девиц ему было, чтобы разглядывать каждую залетную птаху. А вот Юлиане обрадовался.

– Юленька, спасибо, что зашла проведать. Я рад.

– Жданов! И это все, что ты можешь сейчас сказать? Нет! Ты просто мужлан неотесанный! Ты только посмотри на нее, – Виноградова показала рукой на Катюшу, – ну, что скажешь?

– Здравствуйте.

– И это все? Обрати внимание на Ромео. У него вон в «зобу дыханье сперло»*, а ты… Тебе что же, сказать больше нечего?

– Ну, здравствуйте еще… Катя? – она кивнула. – Катя Пушкарева? – кивнула еще раз. – Но этого не может быть.

– Может! И хватит об этом. Я, между прочим, по делу пришла и тратить время на ваши охи и вздохи не собираюсь.

Но ребята ее не слушали, рассматривали Катюшу, переговаривались между собой, не обращая на Юльку никакого внимания, словно прямо сюда, в палату больницы имени Пирогова, спецрейсом из Парижа нежданно-негаданно доставили работу кисти Леонардо да Винчи «Джоконда».

– Мальчики, я понимаю, что встреча с прекрасным ввела вас в состояние глубокого ступора, но или мы работаем, или… пошли вы нафиг. Мое время стоит слишком дорого, чтобы я тратила его, дожидаясь окончания детального осмотра бесценного экспоната и его обсуждения.

– Юлианочка, – Ромка бросился к ней обниматься, – ты гений, ты чудо, ты самая лучшая пиарщица и раскрутчица в мире. Скажи, Палыч?

– Андрей Павлович, Ромка, хватит уже. Я что вам витрина какая-нибудь. Хватит меня рассматривать. Юлиана дело говорит, вы послушайте, – Кате было очень и очень приятно видеть, какой фурор она произвела, но все же неудобно. Ведь, и правда, они по делу пришли.

Зазвонил мобильный Малиновского:

– Алло… Да, я… слушаю вас… Правда? – Ромка закричал это так громко и радостно, что все от неожиданности вздрогнули. – Спасибо, спасибо и спасибо! Я ваш должник!.. Так… Да… Простите, я должен все записать, – Малина вытащил ручку и блокнотик из бокового кармана пиджака, – все, пишу… Ага… 26?.. 36! Понял… Да… Повторите еще раз фамилию… Записал. Спасибо огромное. – Роман дал «отбой» и посмотрел на Катю с такой любовью, что и Андрею и Юльке даже неловко стало, как будто они подсмотрели что-то интимное. – Катя, твоему папе дали квоту на операцию. Завтра в восемь нужно быть в Институте Клинической Кардиологии Мясникова. Вот адрес, телефон и фамилия врача, который будет делать операцию.

– Что? Но… как? Ромка, как? Когда ты… – казалось, что Катя сейчас заревет белугой.

– Катерина, – строго сказала Юлька, – плакать нельзя, тушь потечет. Радоваться нужно. Это же замечательная новость. Вот что, ребята, валите-ка вы по своим делам, а мы тут с Андреем все сами обсудим. А завтра я предлагаю созвониться и уже предметно поговорить.

– А если мне завтра нужно будет с папой быть? – Катюша сумела взять себя в руки.

– Ну, созвониться-то нам это не помешает, правда?

– Да, я не подумала. Юлиана, а вы и правда не обидитесь? Нужно же маме с папой все рассказать. Андрей Павлович…

– Катя, мы, вроде пару дней назад на ты перешли? Я ничего не путаю?

– Нет.

– Иди, Катюша, и этого обалдуя с собой забирай. Созвонимся.

Им не нужно было повторять дважды, через секунду даже след их простыл.

– Ромка, Ромочка, родной мой, – едва выйдя из холла в коридор Катя прижалась к Роману и зашептала горячо на ухо, – если бы ты знал, какой ты хороший, если бы ты мог представить себе, как я тебя люблю. Как ты добился квоты для папы? Когда ты все сделал, почему мне ничего не говорил. Ромочка… Ромка мой.

– Ух, сколько вопросов сразу. Не говорил, потому что не был уверен, что получится. Получилось, и слава Богу. Я очень рад. Ты мне лучше другое скажи.

– Все, что хочешь.

– Ты теперь веришь, что ты красивая?

– Да. Я прямо сама себя не узнала. Смотрю в зеркало, а там какая-то артистка. Спасибо тебе, Ромка.

– Ты просто научись мне доверять. И все. Если я говорю, что ты красавица, значит, это правда. Будешь мне верить.

– Я уже тебе верю. Я тебя люблю.

– Ну, что, поехали к твоим. Во-первых, нужно им тебя показать. Во-вторых, нужно сообщить про квоту, и в-третьих… Катенок, как твои отреагируют, если я попрошу у них…