Текст книги "Последняя, кто умела лгать (СИ)"

Автор книги: feral brunette

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– С чего ты это взял?

– Птички шепнули на ухо. Так что, Грейнджер, Сириус нужен тебе?

– Ты ещё скажи мне, что нашёл его собственными усилиями? – девушка внимательно посмотрела на парня. – Где он, Тео?

– Что я получу за то, что сообщу тебе столь ценную информацию?

– Останешься живым. Подходит?

– Нет. Хочу твой поцелуй.

Раньше она бы рассмеялась от наглости Теодора. Он слишком непринуждённо себя ведёт для Пожирателя смерти. В юноше столько максимализма и уверенности. Гермиона видит его точно таким же чистым листом, как прежде видела Драко Малфоя.

– Где Блэк? – повторяет вопрос.

– Наверное, для тебя не секрет, что все чистокровные семьи могут похвастаться огромными домашними библиотеками, в которых есть десятки тех книг, которые несколько веков писались кровью и в одном экземпляре.

– И?

– Несколько дней назад я стал свидетелем одного интересного разговора между домашними эльфами, – продолжил Теодор. – Лаки – наш эльф, и Кикимер – семейный эльф дома Блэков. Так вот, этот Кикимер интересовался книгами по чёрной магии, что-то связанное с крестражами.

Нотт замолчал, а Гермиона знала, что он выжидает её реакции. Крестражи – редкая, чёрная и опасная магия. И то, что этот слизеринец услышал подобный разговор – прямая причина для его убийства. Грейнджер может прямо сейчас кинуть в него Аваду за то, что он выучил новое слово.

– Дальше.

– Кикимер сидит в подземельях семейного поместья Нотт. Когда-то отец обучил меня связывающим чарам, вот я и решил испробовать их на этом эльфе. Вряд ли подобным он интересовался в личных целях и, уж тем более, не для Беллы.

– Кто сказал тебе, что мне нужен Сириус?

– Ох, ты опять за старое, Гермиона. Лучше бы расплатилась со мной за бесценную информацию, – Теодор подошёл к ней, коснувшись рукой её запястья. – Ты какая-то напряжённая.

Она и опомниться не успела, как губы парня впились в её шею, а пальцы коснулись бедра сквозь тонкую ткань платья. Стало внезапно жарко и холодно одновременно, чего прежде не случалось. Пока Гермиона терялась в том, что следует делать в такой ситуации, Теодор переключился на губы. Она ощущала привкус мяты и дикой вишни на языке. Они не целовались тогда. В прошлый раз всё произошло быстро и так, как этого требовала сама гриффиндорка, а сейчас Нотт взял всё в свои руки.

– Грейнджер, – дверь кабинета открылась. – Я хотел поговорить по поводу случившегося на кладбище…

– Выйди на хуй, Малфой, – прорычал Теодор, оторвавшись от Гермионы.

– Ох, ебать, извините, – хохотнул Драко. – Так, мало того, что ты предательница, ты ещё и подстилка, Грейнджер.

– Выйди на хуй, – повторил Нотт.

Малфой не стал задерживаться, бросив на диван какой-то свёрток. Дверь с грохотом закрылась, а парень попытался вновь поцеловать Гермиону, но та сбросила его с себя.

– Ты идёшь вслед за Малфоем, Теодор, – устало прошептала, не желая никаких выяснений отношений.

– Но…

– Пошёл вон! – крикнула Гермиона. – Убирайтесь все! Вали, Тео!

– Дай знать, когда будешь готова проведать эльфа.

Жизнь стала какой-то слишком сложной и неправильной с появлением слизеринцев в её жизни. Не зря она говорила Лорду о том, что не отмечала бы меткой этих школьников – они слишком наивны и не понимают этой жизни. Один думает лишь о том, как трахнуть её, а второй – обиженный на весь мир аристократ. Остальные – вообще не пойми чем и кем заняты.

Она отряхивает платье, будто желая убрать оттуда следы прикосновений Теодора, собирает волосы в привычный хвост и наконец-то обращает внимание на оставленный Малфоем свёрток. Это не упаковочная бумага, это ткань красивого тёмно-синего цвета. И приличный бант из атласной ткани чёрного цвета. Явно упаковкой занималась не женщина – слишком грубо и незатейливо всё завязано. Гермиона тянет за конец ленточки, распуская бант, и разворачивает ткань. Это блокнот.

Принадлежит Принцу-Полукровке.Отдать мисс Гермионе Грейнджер после моей смерти.

Руки задрожали, но слёзы не проступили. Видимо, они закончились. Аккуратно, она раскрывает блокнот, как будто боится увидеть в нём что-то убийственное. Хотя, всё связанное с Северусом, заставляло её дрожать, и этот «подарок» – не исключение. К ногам Гермионы выпадает колдография, сделанная за несколько недель до смерти зельевара. Гриффиндорка стоит у входной калитки поместья Лестрейндж и смотрит куда-то вдаль. На ней привычное чёрное одеяние, привычное выражение лица и нетипичное на то время для неё – слеза на щеке. Гермиона даже вспомнить не может, что вызвало тогда в ней подобные чувства. Переворачивает картинку и видит до боли в душе знакомый почерк:

Не забывай плакать, Гермиона. Плачут лишь сильные. Они способны себе признаться в собственной слабости и человечности.

Она повторяет то же, что и сделала у могилы друга. Касается губами призрачного воспоминания в виде колдографии. Создаётся впечатление, будто бы на ней до сих пор ощущаются нотки кедра и морозной свежести – так в её памяти отпечатался Северус. Мужественный и холодный.

Глаза отрываются от изображении и бегло пробегаются по записям Снейпа.

28.09.1998

Мне сегодня снилась Лили. Я снова не смог её спасти. Я никогда не смогу её спасти. Небеса не наградили меня таким даром, как спасение. Я могу лишь убивать. Это у меня отлично получается.

12.02.1999

Я впервые решился принять зелья для сна без сновидений. Мне нестерпимо больно каждое утро. Я устал считать дни в надежде, что когда-то станет легче. Видимо, я проклят.

30.04.1999

Она не принимает моей помощи, упрямая девица. Никогда я прежде не предлагал помощь кому-то из Пожирателей. А её я прежде и не спрашивал – просто молча делал то, что от меня требовалось. Но сегодня мне пришлось спросить у неё согласие на то, чтобы переломать ей рёбра, ведь по-другому нельзя было. Она отказалась. Я прохожу мимо дверей её спальни уже в сорок-первый раз, ей плохо. Она бредит и плохо спит. Если я пройду ещё раз, и ничего не изменится, то я буду иметь её согласие в одно место и сделаю всё без одобрения. Мисс Грейнджер ещё скажет мне «спасибо».

11.12.1999

С ней что-то происходит. Она что-то видит в этом зеркале. Я боюсь за неё. Боюсь? Это звучит очень странно. Кто-то, кто меня не знает, решил бы, что я влюбился. Но нет. Это та самая отеческая забота. Я знаю, что ты читаешь это, Гермиона, потому что я так завещал Драко. Я умру рано или поздно, и надеюсь, что этот белокурый засранец выполнит мою просьбу.

Я не имел шанса испытать всю прелесть отеческих чувств и семейного уюта. Да и вряд ли это возможно в условиях Войны. Я говорю не о той Войне, которая идёт сейчас. Я говорю о той, которая беспощадно бушует у меня в душе и сердце. Лили посеяла эту Войну своей смертью, хотя, не так. Она лишь подпитала возрастающее семя, которое посадил я.

Но ты, Гермиона, позволила мне почувствовать себя нужным. Ты обращаешься ко мне за советом, ты называешь меня по имени и видишь во мне человека. Я по-настоящему привязался к тебе, словно ты – моя дочь. Я передал тебе все свои знания, обучил всему, что знал сам.

Я буду ждать тебя на вокзале Кингс-Кросс, Гермиона.

22.01.2000

Я умру через несколько часов, если ты сдержишь своё слово. А ты сдержишь, ведь я видел твои воспоминания.

Как же ты смогла, Гермиона?

Как смогла вынести всю свою боль? Как смогла допустить это? Как позволила этому с тобой произойти? Знал бы я это тогда, пять лет назад, не позволил бы тебе нести эту ношу в одиночестве.

Я не знаю, когда ты прочитаешь всё это, но запомни: не потеряй себя. Не смей даже когда-то думать о том, что у тебя что-то не получится или ты не справишься. Я хочу, чтобы ты знала – я восхищаюсь тобой. Я знал одну женщину в своей жизни, которая поражала меня своей отвагой. Думаю, что её имя тебе прекрасно знакомо. И так случилось в жизни, что в своём ежедневнике я обращался всего к двум людям. Сначала к ней, а потом к тебе. Это что-то значит.

До встречи на Кингс-Кросс.

Будь сильной до конца, Гермиона.

P.S. Мне кажется, что ты давно никуда не выбиралась. В Тайной комнате Хогвартса можно побыть наедине с собой.

Визит Гермионы Грейнджер в Хогвартс посреди ночи застал Амбридж врасплох.

========== Глава 8 ==========

Эльф напуган до предела, но молчит. Гриффиндорке нутро не позволяет издеваться над несчастным существом. Она выгоняет Нотта-младшего и пытается как-то поговорить с Кикимером, но тот лишь отрицательно мотает головой и лепечет о верности семье Блэков. Можно позвать Беллатрису, но та явно не станет церемонится со слугой.

– Кикимер, – в очередной раз пытается девушка. – Где Сириус?

– Кикимер ничего не скажет поганой грязнокровке, – заикаясь, повторяет в сотый раз. – Кикимер верой и правдой служит старинной семье Блэков.

– Так-так, —врывается мужской голос в подземелья. – Мисс Грейнджер, какой приятный сюрприз!

Киллиан Нотт стоял за спиной девушки. Наверное, это был один из немногих Пожирателей, который сохранял относительный нейтралитет к персоне самой Гермионы. Они встречались на общих собраниях и несколько раз вне поместья Лестрейндж.

– Здравствуй, Киллиан. Я здесь с разрешения твоего сына, ты не против?

– Нет, не против, о чём ты. Ты не думала привлечь Беллатрису, может быть, эльф быстрее рассказал то, что тебя интересует члену семьи?

– Мне нужно поговорить с ним наедине, так сказать.

– Конечно. Надеюсь, что ты успеешь к обеду. Приглашаю тебя отобедать с нами. Одри приготовила изумительное рагу.

– Благодарю, Киллиан.

Мужчина покинул темницу, оставив Гермиону с Кикимером. Она знала, что продолжать разговор с домовым эльфом бесполезно. Эти существа преданы своей семье, не смотря на отвратительное отношение к ним. Хотя, раз он не побоялся сунуться в дом Пожирателя за книгой, то по-видимому, Сириус хорошо относился к Кикимеру. Или же выполнял приказ хозяина, но Блэк не идиот – он бы не отправлял слугу к прихвостню Тёмного Лорда.

– Кикимер, – Гермиона касается плеча испуганного существа. – Мне нужен Сириус. Прошу, не заставляй меня причинять тебе боль.

– Кикимер ничего не скажет грязнокровке, – брюзжит эльф. – Мистер Блэк должен уничтожить поганую диадему прежде, чем его найдут.

– Что ты сказал? – она хватает его за подранное одеяние. – Диадема цела?

– Кикимер – идиот, – он начинает биться головой об каменную стену. – Кикимер так и не научился держать язык за зубами. Идиот! Кикимер – идиот!

Теперь это точно бесполезно. Раз он заходился в истерике и самообвинениях, то можно закругляться с допросом. Но она и так смогла узнать нечто важное – крестраж цел, Сириус не уничтожил диадему. Значит, что он не нашёл способа её уничтожить. Так, кто же тогда убил Нагайну? Тот, кто это сделал, работает отдельно от Блэка, иначе бы диадемы уже не было.

Гермионе срочно нужно найти крестраж, который остался последним у Тёмного Лорда. Она появляется в гостиной дома в своих мыслях, не обращая внимания на сидящего в кресле Тео. Тот внимательно наблюдает за гриффиндоркой, которая что-то бормочет себе под нос.

– Рассказал? – наконец обращается парень к Грейнджер.

– Не совсем то, что мне нужно, но кое-чем поделился, – сухо отвечает девушка. – Я не пойму, зачем ты мне помогаешь?

– Может, это как-то расположит тебя ко мне?

– Что? – она начинает смеяться. – Ты к чему вообще ведёшь?

– Обещаю, что больше никаких поцелуев. Мне просто интересно тебя узнать, Грейнджер. Тебе девятнадцать лет, а ты одна из самых приближённых слуг Тёмного Лорда. Что нужно знать и уметь, чтобы добиться такого авторитета?

– Ты не совсем правильно сформулировал вопрос, Теодор. Тут, скорее, нужно было спрашивать: чего нужно лишиться, чтобы добиться такого авторитета?

– И чего же?

– Всего, мой милый Тео, всего. И души тоже.

Почему-то разговор с Ноттом-младшим казался таким лёгким и непринуждённым, каким был и сам Теодор. Он не походил на Пожирателя. Пусть Гермиона не видела потенциального слугу Волан-де-Морта ни в ком из новоизбранных, но этот слизеринец вообще не подходил на данную роль. Если в остальных ребятах она видела хоть какую-то долю злости, гордыни, гнева и желания, то тут – пусто. Он такой себе весельчак и немного заносчивый. Он шутит даже там, где это не особо уместно. Сохраняет улыбку на лице и каким-то образом заражает ею.

Конечно, это можно было списать на похотливые планы Тео, но нет. Желание переспать – было лишь побочным эффектом целостного образа парня. Интересно, смогли бы они подружиться и общаться, будь их жизнь простой и незаурядной. Наверное, нет. Скорее всего, Гермиона осталась бы частью Золотого Трио, а Нотт оставался бы другом Блейза Забини и Драко Малфоя.

– Как ты стала Пожирательницей? – он задаёт вопрос, который она всегда ждёт.

– Это сложно, – неожиданно вырывается из уст Гермионы. – Ты не поймёшь.

– Сложно – это, когда становишься Пожирателем, ради них, – он тычет пальцем в сторону родителей. – Сначала отец принял метку, чтобы уберечь беременную маму, а потом я поступаю так же, чтобы уберечь их двоих.

– У каждого своя история, и у всех она сложная, – она пожимает плечами, наблюдая за четой Ноттов.

– Тут ты права. Но своей ты не поделишься?

Если бы Теодор только знал, как ей хочется выговориться хоть кому-то. Как она устала уже молчать, как сложно просыпаться каждое утро с гордо поднятой головой. Но она не может этого сделать, даже если бы сильно хотела. Это автоматом заставит её прибить Тео.

– Если я поделюсь с тобой своей сложной историей, то мне придётся тебя убить.

– Не смешные у тебя шутки, Гермиона.

– Я не шучу. Моя история проклята.

Что-то щёлкает в голове, и она присаживается к Тео, крепко обнимает его, и ждёт объятий в ответ. Простых дружеских объятий, которые смогут помочь, которые станут тем самым бальзамом на душу. Она хочет почувствовать себя гриффиндоркой по имени Гермиона Джин Грейнджер, а не ручным палачом Тёмного Лорда – безликим и безымянным. Её жизнь – дешёвая драма, но с дорогими ценами и обшарпанными декорациями. В ней нет ничего настоящего. Может, пришло время двигаться дальше?

Не смей даже когда-то думать о том, что у тебя что-то не получится или ты не справишься.

– Прости, – тихо извиняется, но не спешит выбраться из рук парня. – Это становится всё сложнее и сложнее. Я боюсь, что просто не справлюсь в один момент.

– Ты сильная, Гермиона. Все истории сложные и, если ты смогла вынести свою, значит, ты сильная.

– Я не вынесла её, Тео. Я не могу всплыть со дна, на которое она меня тащит. Тут темно и холодно. И этот холод леденит кожу, душу и сердце.

– Чтобы не говорил Малфой, но я в вечном долгу перед тобой, Гермиона. Ты не позволила ей умереть в тот вечер, – парень снова кидает взгляд в сторону своей матери. – Ты легко могла её выбрать, но выбрала Снейпа. Драко – мой друг и я могу взять его долг на себя, раз он не понимает этого.

– Никакого долга нет, Тео.

– Отец мне говорил, что… – он затих на минуту. – Снейп был твоим другом. Единственным другом.

– Он знал мою историю. Он был проклят.

– Если моя жизнь, вдруг так окажется, поможет тебе выплыть, ты только скажи. Пусть я лучше буду проклят твоей историей, нежели Непростительным из палочки Лорда.

Такое возможно? Он предлагает свою жизнь просто так, просто дарит её, расплачивается. Неужели, остались такие люди? Гермиона не знала, как реагировать и что говорить. Но в объятиях Тео было уютно. Впервые за пять лет она чувствовала себя хорошо.

– Не нужно. В моём послужном списке слишком много имён людей, которые когда-то были готовы отдать за меня жизнь, – она говорила совсем тихо. – Не разменивайся своей жизнью, Тео. Похоже, что это тот урок, который я забыла вам преподать.

Она покидала дом Ноттов с ощущением неправильного спокойствия. Казалось, будто бы это было гнёздышком не одного из Пожирателей, а обычного волшебника – старого доброго друга, у которого есть всегда печенье к чаю.

– Как думаешь, Северус, мы бы смогли быть друзьями? – в который раз она у его надгробия.

Сердце сжимается, и она даже не постояла тут минуты, вновь переместившись в другое место. Тут одиноко. Наверное, в радиусе трёх миль никого нет. Оно и к лучшему. Было бы неловко, если бы какой-то магл увидел Гермиону, которая появилась просто из воздуха. Ещё и в таком непривычном наряде для обычного человека – длинной мантии цвета ночного неба. Она ни разу тут не была, не решалась прийти.

Джин и Томас Грейнджеры 12.03.1998 Любимые не умирают, они лишь рядом быть перестают.

Это одна из фраз Северуса. Когда-то он её произнёс шёпотом, когда рассказывал ей о Лили. Это было единожды, когда он позволил себе разговаривать с кем-то о ней. Тогда он произнёс эту реплику и вышел из комнаты Гермионы. А теперь эти слова виднеются на заснеженном надгробии родителей девушки. Через несколько дней будет два года, как их не стало. Она помнит этот день, словно это было вчера.

Сколько нужно пережить жизней и смертей, чтобы боль перестала душить? Не сосчитать. Красные розы мирно лежат под слоем снега. Она знает, кто тут был. Малфой навещал могилу родителей Гермионы. Зачем? Хотел убедиться или что? Грейнджер не понимает его мотивов. Рука сжимается в кулак в кармане мантии, нащупывая там же клык Василиска, который она забрала из Тайной комнаты. Это напоминает ей вновь о диадеме.

Кикимер не скажет ей, где Сириус. Он никому не скажет, кроме Беллатрисы. Или Драко. Считается ли сын Нарциссы наследником Блэков? Очень и очень смутно верится в то, что эта идея сработает, но договориться с Драко ей проще. Он, как минимум, не отбитый на всю голову.

Она закатывает рукав и надавливает палочкой на метку зная, что Малфой это чувствует. Минута, две, пять. Блондин не объявился. Гермиона повторяет манипуляцию ещё раз и ещё. Щелчок аппарации за спиной оповещает, что она достучалась к Пожирателю.

– Чего тебе, Грейнджер? – небрежно кидает Малфой.

– Зачем ты приходил на могилу моих родителей? – спрашивает то, что крутилось на языке, а не в уме.

– Ну, раз ты сюда не приходишь, то хоть я наведаюсь к ним. Это первые цветы, которые видело это надгробие.

– Мне нужно, чтобы ты поговорил с Кикимером – домовым эльфом Блэков. Мне нужно знать, где сейчас Сириус Блэк.

– Каким образом я это узнаю?

– В тебе течёт кровь Блэков.

– Даже, если и так, – Малфой подходит ближе. – На кой чёрт мне это? Меня мало интересует, где находится братец моей тётки.

– Это прямое поручение Тёмного Лорда. Или я могу передать ему, что ты отказываешься помогать?

– И где этот эльф?

– В поместье Ноттов…

– Ты издеваешься, Грейнджер? – перебивает её Драко. – Пусть твой Нотт и допрашивает грёбаного эльфа. Он тебя трахает, пусть он тебе и помогает.

– Сукин сын, – пощёчина оставляет красный след на идеальной коже Малфоя. – Как ты говоришь со мной? Совсем забылся, с кем говоришь?

– Ох, – он потянулся к месту удара. – Похоже, что так позволено говорить с тобой только тем, кто заставляет тебя кончать по ночам?

– Заткнись! – Гермиона достала палочку.

– Или у малыша Тео не получается? И ты не стонешь под ним?

– Круцио! – красный луч вырывается из палочки Пожирательницы. – Я велела тебе заткнуться, Малфой!

Сколько она уже не использовала это Непростительное? Как долго она не пытала? И сейчас её выбор пал на Малфоя, который перешёл рамки дозволенного. Он корчится от боли, а Гермиона ловит себя на мысли, что это откликается болью в ней. Будто бы Круциатус зацепил и её, резанул ножом по оголённым нервам.

– Нравится, Грейнджер? – шипит Драко. – Я сдохну, но не буду тебе подчиняться.

– Как насчёт Нарциссы? – она знает, что ударяет по больному. – Если мой красный луч пощекочет её?

– Ты не тронешь её, сука!

– Я считаю до трёх. Или ты идёшь и разговариваешь с эльфом – узнаёшь, где Сириус, или я отправляюсь в Мэнор. Раз, два…

– Хорошо, хорошо! – Гермиона вновь видит гнев в его глазах.

– Я жду тебя в своей комнате, доступ тебе будет открыт.

Они одновременно аппарируют. Драко – к Ноттам, а она – в свою комнату, в поместье. Шкаф всё так же открыт, где спрятано зеркало. Гермиона подходит ближе и застывает. Мечта, отражающаяся в артефакте, быстро опьяняет и дурманит разум. Она медленно стягивает с себя одежду, не отрывая взгляда от отражения. Картинки меняются быстро, словно кадры из фильма. Мечта – обнаженная Гермиона – мечта – обнаженная Гермиона. Когда подолгу смотришься в это зеркало, то начинаешь терять счёт времени. Гриффиндорка никогда не забывала об этом, но сегодня позволила себе отпустить все условности и собственные правила, отдаваясь плену Еиналеж.

Малфой оказался в комнате девушки, когда солнце давно сменилось полной луной. Грейнджер стояла перед зеркалом, плавно двигаясь с ноги на ногу. Единственное, что скрывало хотя бы сантиметр тела девушки – были распущенные волосы. Они вновь были такими непослушными, какими он помнил их со школы. Лунный свет красиво играл на бледной коже, будоража все мысли слизеринца. Глупо было обвинять Теодора, когда плоть Малфоя тут же отозвалась на голую Пожирательницу.

Он замер, забыв о том, что собирался быстро пересказать Грейнджер суть разговора с эльфом и отправиться в Мэнор, чтобы убедиться в целостности матери. Теперь казалось, что он попал в эпицентр выносящего торнадо и полностью отдался ему. На неё откликались все больные раны, и это пугало. И нравилось одновременно.

Драко делает шаг к ней, утопая в желании коснуться спины Гермионы. И останавливается, замечая карту узоров на бледной коже – множество шрамов самых разных форм и размеров. Несколько из них точно оставлены ножом или лезвием – порезы практически через всю спину. У правой лопатки можно рассмотреть след от целой ладошки, будто бы ожог. Вдоль хребта вереница из шрамов непонятного происхождения, сложно вообразить, откуда они появились. Серые глаза спускаются ниже. На левой ягодице совсем свежий след – это ещё не шрам, но точно останется. Что с ней уже могло случится? Обе ноги тоже обезображены шрамами: некоторые довольно старые, но есть и относительно новые.

Она поднимает руки над головой, продолжая двигаться в такт неслышимой музыки в собственной голове. Малфой приближается ещё ближе, чтобы рассмотреть тонкие руки и пальцы. Глаза привыкли и уже быстрее различают разновидные отметины на девичьем теле. Взгляд останавливается на правом запястье. Пара шрамов, близко расположенных к друг другу, параллельные линии. По розоватому цвету понятно, что это были глубокие и относительно недавние порезы. Осознание приходит с опозданием – такие раны получить в бою нельзя. Такие следы возможно лишь нанести самой себе.

– Грейнджер, – практически безмолвно произносит Малфой, она не слышит его. – Что же ты делаешь с собой?

Наконец-то он смотрит сквозь спину, рассматривая отражение девушки в зеркале. Она улыбается, чего он давно не видел. Её улыбку можно лишь отыскать в старых воспоминаниях, которые относились ещё к школе. Малфой и позабыл, как красива Грейнджер, когда улыбается искренне. Она бы сто процентов была одной из самых завидных невест в Хогвартсе, если бы не выбрала путь Войны. Возможно, даже бы он был в той толпе, которая бегала бы за самой выдающейся ведьмой последнего столетия.

Картинка в зеркале безумно нравится Малфою, и он не хочет вырывать Гермиону из этого танца, хочет смотреть на неё ещё и ещё. Но отражение превращается в туман, и теперь он видит только себя, а рядом с ним Нарцисса в том самом платье, которое так любил Драко. Это нежно-кремовое платье с отделкой из камней на манжетах и на корсете. А за спиной блондина стоит отец, придерживая супругу за талию. Вот она, самая потаённая мечта юного наследника рода Малфой – семья. Живая и невредимая. И счастливая. Теперь уже на лице Драко расплывается улыбка: искренняя и непринуждённая. Отражение вновь превращается в туман и всплывает новая картинка.

Взрослая версия его самого кружит в танце с девушкой, но он не видит её лица. Видит лишь, что та беременна. Она одета в красивое пышное платье зелёного цвета. На ее безымянном пальце блестит золотое фамильное кольцо с зелёным бриллиантом. Малфой улыбается своей супруге и целует в щеку, а правой рукой тянется к животу. Он аккуратно касается его и вновь одаряет избранницу улыбкой. Наконец-то девушка поворачивается лицом и блондин онемевает от накатывающего шока. Гермиона Грейнджер танцует в зелёном платье и вынашивает под сердцем наследника. Он пытается закрыть глаза, чтобы развидеть это, но ведь зеркало Еиналеж не лжёт. Оно показывает то, что скрывается глубоко в душе.

Драко мотает головой из стороны в сторону, и картинка пропадает. Он уже тянется к плечу Грейнджер, чтобы заговорить с ней, когда в зеркале вновь сгущается туман. Малфой смотрит, что же ещё артефакт ему покажет. Но себя он не видит. Там Грейнджер – такая счастливая, как когда-то давно. В её руках охапка книг, а возле неё стоит Северус. Туман полностью исчезает и Малфой видит, что за спиной гриффиндорки целая куча людей: там тебе и всё семейство рыжих, там и Дамблдор, и Кингсли, и МакГонаггал, и ещё очень много тех, кого убила Грейнджер своими руками. В толпе появились умершие родители девушки, руки которых лежат на плечах у дочери. Неужели, человек, который убил всех этих людей, может мечтать о том, чтобы они были живы?

Картинка никак не успокоится, продолжая жить своей жизнью и добавляя всё новые детали. Вот уже охапка книг в руках гриффиндорки исчезает и сама она выглядит взрослее, но люди за её спиной никуда не исчезают. Она смотрит на них глазами, полными любовью. Но улыбка постепенно сползает с веснушчатого лица Грейнджер, а на руках появляется кровь. Малфой хочет оторваться, но не может. Он не может уловить, о чём же мечтает Пожирательница. Картинка застывает и перестаёт шевелиться, когда на месте книг в её руках появляется окровавленная голова Волан-де-Морта.

Теперь он не понимал и вовсе. Не только Грейнджер вызывала миллион вопросов, но и её мечты. Как может одна из самых верных и преданных слуг Тёмного Лорда желать ему смерти? Стоит ли уйти или спросить? Малфой долго не думает.

– Какого хуя? – он резко одергивает её за плечо. – Объяснишь?

Гермиона возвращается в реальность и растеряно смотрит на Малфоя, в глазах которого полное непонимание. Она кидает короткий взгляд на свои ноги. Наклоняется, поднимает с пола мантию и накидывает на обнажённое тело.

– Не видел голых девушек, Драко? – беззаботно спрашивает Гермиона. – Я думала, что ты взрослый мальчик.

– Брось, Грейнджер! Какого хуя я увидел в зеркале?

– Свою самую потаённую мечту. Кстати, поделишься, что ты увидел?

– Я видел свою семью. Настоящую и будущую. А ты что видела?

– Я давно ничего не вижу в этом зеркале, – она падает на кровать. – Видимо…

– А как насчёт головы Волан-де-Морта в руках? – перебивает Драко.

Она застывает, задерживая взгляд на блондине, а он тоже не отрывает глаз от неё. Зрительный контакт искрится, но не прекращается. Малфой ждёт объяснений и чувствует, как Грейнджер вовсю рыщет по сознанию. Он не противится, ждёт. Хочет вдоволь насладиться непонимание в глазах гриффиндорки. Властная и привыкшая держать руку на пульсе, она не подозревала, что кто-то приоткроет занавес. Малфой заглянул за закулисье спектакля одного актёра. Актрисы.

– Только не говори, что зеркало барахлить начало, – не выдерживает тишины Малфой. – Скажи хоть раз правду.

– Какую правду, Малфой?

– Которой ты желаешь поделиться. Если бы ты не хотела, то я уже давно вышел бы из твоей комнаты под чарами забвения.

– Люди умирают, когда узнают эту правду, – она встала с кровати, не обращая внимания на то, что мантия осталась на кровати. – И почему ты вдруг решил, что я лгу?

– Потому что ты последняя, кто умеет лгать. Искусно, отточено и, практически, без изъянов.

– Практически? – переспрашивает Гермиона.

– На что ты надеялась, посылая меня к эльфу? То, что он мне не расскажет? Или ты не знала, насколько сильно он осведомлён в делах своего хозяина?

Крах. Она чувствует, как все рассыпается. Чувствует, как босыми ногами она топчется на осколках своего идеального плана. Понадобилось пять лет, огромная выдержка и немыслимые усилия. И один Малфой, который смог кинуть камень в стекло по центру песчаного домика, именуемого «Одна большая ложь».

– И что же тебе рассказал Кикимер? – спокойно спрашивает Грейнджер, смотря в окно.

– Сначала я думал, что он бредит. Потом решил, что он что-то перепутал или не всё мне рассказал, чтобы намерено запутать. Но твоё зеркало расставило всё по местам.

– Достаточно лирических отступлений, Драко.

– Он сказал, что год назад слышал женский голос из камина хозяина Сириуса, который что-то быстро рассказывал о крестражах. Потом этот же голос рассказал Блэку о том, что нужно пробраться в банк Гринготс, в хранилище хозяйки Блэк, она же Белла, и забрать золотую чашу. А ещё хозяин Блэк получал записки, написанные аккуратным маленьким почерком.

– И?

– Неизвестный подсказал Сириусу, где находится медальон Салазара Слизерина. А ещё указал на местонахождение меча Гриффиндора. А несколько дней назад, когда Кикимер уже попал в плен, то к нему пришёл Добби и рассказал, что крёстному отцу Гарри Поттера нужно помочь раздобыть яд Василиска.

– Я не слышу твоих умозаключений, Драко. Ты всего лишь пересказываешь мне бредни домашнего эльфа.

– Холодная и безразличная ко всему и всем Пожирательница вдруг вступается за криворукого слизеринца, – медленно продолжает Драко. – Позволяет снять с себя кожу заживо, аргументируя это лишь тем, что ей не стоило ему доверять. Принимает такое жестокое наказание, что больше походит на идиотское рвение самопожертвования. Узнаёт от Нарциссы, что та больше склонна к взглядам Ордена, грозится донести Лорду, чтобы тот пересмотрел преданность семьи Малфоев, но по итогу умалчивает об этом. Убивает собственного друга, ближайшего друга, а не Мишель, которую Ориан так предлагал.

– Слишком долго, Драко.

– В тебе слишком много гриффиндорки, Грейнджер. Будь ты истинной Пожирательницей, этого списка не было бы. Так, кто же ты, Гермиона?

– А кто ты, Малфой? – он поворачивается к собеседнику. – Кто ты?

– Какой ответ тебя удовлетворит?

– Ты знаком с принципами работы зеркала Еиналеж?

– Мне кажется, что ты переводишь тему.

– Нет. Легенда гласит, что зеркало покажет твои потаённые желания, оставив их за пределами отражения и твоего собственного сердца. И взглянуть на мечты другого сможет лишь тот, сердце чьё поражено чистой и невинной влюбленностью. Так, какого хрена ты видишь мои мечты, Малфой?

– Что ты несёшь?

– Что я несу? – она сорвалась на крик. – Какого хера, Малфой? Каким, блять, образом ты видишь мою мечту? Ты что, влюбился в меня?

– Ответим друг другу честно, без грамма лжи?

– Давай, – быстро соглашается Гермиона.

– Я не люблю тебя.

– Я не та девушка, из рассказа Кикимера.

Они несколько секунд сверлят друг друга испепеляющим взглядом, а потом так неправильно взрываются в приступе смеха. Будто бы попадают в параллельную реальность, где настоящая жизнь – это игра и в любой момент можно поставить на паузу, чтобы передохнуть. Но только это не так работает, и они оба не пределе. Гермиона закрывает глаза и садится прямо на пол, подгибая ноги под себя. Хочется вновь расплакаться и придумать себе, что это все страшный сон. Только вот себе солгать не получится.