Текст книги "D/Sсонанс (СИ)"
Автор книги: Extazyflame
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 47 страниц)
Кнут один из самых эффектных и, несомненно, самый опасный из ударных девайсов. Для физических воздействий кнут вообще требует самой серьёзной технической подготовки и не рекомендуется начинающим. Я умел с ним обращаться не то, чтобы в совершенстве, но моих знаний хватало для того, чтобы не нанести травмы, и даже не причинить серьезной боли. Изначально я вообще не собирался этого с ней делать – психологическое доминирование приносило куда больше удовольствия, чем сухая физика. К тому же, данная модель, плетеный шедевр ослепительно черной кожи, этот непревзойденный аксессуар ломки самой строптивой воли часто применяют для использования исключительно в психологических или эстетических целях. Мне хотелось запечатлеть каждый кадр изменения ее взгляда, расширения зрачков и надрыва дыхания при одном его виде. От страха она будет согласна на все. Гвоздь программы вечера. Весь дополнительный арсенал, вместе с ним, небольшую бутылку ХО и бокал – в одном экземпляре, – я для усиления эффекта упаковал в кейс. Алкоголь в микроскопических дозах – это только моя привилегия. Позволю ли я ей сделать глоток, чтобы снять ужас предстоящей ночи, зависит исключительно от моего настроения.
Поворот ключа – с усиленным звуковым эффектом. Это было очень легко и умопомрачительно до феерической пульсации в висках – рвать струны ее нервов хромированными зажимами. Толкать в пропасть, за шаг над землей поднимая обратно. Любить и ломать то, что так люблю, до извержения огненной лавы отчаянной капитуляции.
Моя девочка сегодня такая послушная. Страх бьет на поражение. Это не проигрыш. Это самый древний инстинкт выживания. Неестественно прямая спина. Напряженно сжатые в замок руки. Даже не помню, учил ли я ее чему-то подобному. Началась моя игра. Все так, как должно было быть изначально, я благодарен тебе за то, что упростила мою задачу, не заставив пинком носка отправить тебя на колени. Потому что именно так бы я и сделал, не задумавшись. За попытку играть на моей слабости. Восстать против моей власти. С этим покончено. Черный кожаный ошейник на ее шее мне изрядно поднадоел. Когда придет в себя и сможет адекватно оценить новое положение, я застегну стальной. Еще не сегодня, но очень скоро.
Зря ты подняла глаза. Но я даже не буду тебя за это наказывать. Стоило временное любопытство того ужаса, который затопил твои большие глаза паническим безумием при виде того, что я держу в руке? И не его тебе нужно бояться. Без рук, которые его сжимают, это всего лишь безобидная игрушка. Я ничего этого не сказал. Полувсхлип-полувздох, вырвавшийся из ее губ, когда я прошел мимо, едва не задевая ее рукой, ускорил сердцебиение, послав в кровь самые сильные из всех прочувствованных ранее эротических импульсов.. Осторожно выложил из кейса немногочисленные приспособления для сегодняшнего вечера. Намеренный звон цепи – дрожь по ее коже. Она жадно ловит каждый звук в ожидании неотвратимости. Со скучающим видом обошел вокруг, остановившись в полуметре от ее склоненных колен.
– Дай мне повод быть сегодня великодушным. – Не поймет. То, что я хочу, сильно даже для меня. – Поцелуй мои туфли и назови Хозяином. Ты же не хочешь терпеть боль?
Слова ломают быстро. Но сознание не может так, в один миг, преодолеть барьер унижения. Я тебе помогу сделать выбор. Когда твой Хозяин рядом, тебе не следует принимать много решений. Я буду думать за тебя, твоя воля в моих руках. Сжатием пальцев поднимаю подбородок. В глазах скорые слезы. Тебе уже много не надо, чтобы расплакаться. Ты устала противостоять. Не вини себя, я просто не оставил тебе выбора.
– Коленям больно? Соврешь – и, когда начнется боль, я тебя не услышу.
Отрицательный кивок. Я чувствую ее отчаяние, оно словно окружает меня стеной черно-красного пламени эйфории. Нет времени разводить долгие театральные постановки, я хочу сразу и сильно. С легкостью отказываюсь в этот момент от части продуманного сценария.
Стул поближе к ней. ХО в бокал. Расслабленная поза. Пить не стал, жидкость цвета грозового заката лишь слегка обжигает губы.
– Пять минут, Юля. Ты знаешь, чего я хочу. Это даже не больно.
Пять минут пролетают в абсолютной тишине. Ты позабавила меня. Впрочем, я не ожидал, что сломаешься так скоро. Можно же просто отключить мозги и прикоснуться губами к черной коже Luigi Ferrari. Так проще, так легче. Что? Конечно же. Ты голая. Ты на коленях. Дрожишь от страха. Но долбаная гордость не позволяет избавить себя же от страданий.
– Хорошо, девочка, – медленно встаю, бокал на пол. Ее оцепенение прерывается. Рано еще до предела униженных просьб остановиться. Греет остатки расколотого сознания мысль о том, что сможешь выстоять, не согнуться. Тупое геройство. Нет меня прежнего больше в этом замкнутом пространстве. И тебя прежней скоро не будет.
Пальцы сжимаются на рукоятке хлыста. Даже при сумеречном освещении заметно, как она бледнеет. Ладонь вверх. Хлопок. Ударный девайс преодолевает звуковой барьер, с силой впечатавшись в паркет в паре сантиметров от ее колена. И тут моя вселенная взрывается от ее крика. Взгляд по моим рукам – невидящий, почти обезумевший – вряд ли понимает, что я ее так и не ударил. Мимолетный испуг – не перегнул ли палку? Она выдержит? Выдержит, злорадно отвечает темная одержимость, сжав мое сознание в тиски.
– Успокойся! – уже привычный ей, почти родной рывок за волосы. – Я еще ничего не сделал. Закрой рот и поцелуй мои туфли.
Ее трясет. За этим тоже можно скрыться, чтобы проигнорировать приказ. Сознание успевает запечатлеть оттиск ее расширенных глаз, и эрекция бьет все рекорды. Обрываю ее крик более сильной пощечиной, чем те, что прилетали от меня прежде. Кончилось мое благородство, ты его сама растоптала. Расстегиваю ремень, запрокидываю ее голову. Я сказал, что ты будешь сосать до ссадин в горле? И не только это. У меня нет к тебе больше жалости. От резкого толчка на всю длину едва не заваливается набок, руки в поиске опоры хватают мои колени. Забыл ее связать. Ничего, это успеется. Это даже не фелляция в классическом исполнении. Я просто трахаю ее глотку. Мне не нужна дополнительная стимуляция языком или сжатыми губками, бархатная полость горла сокращается, посылая мириады крышесносных разрядов по всему телу. На полную длину... как можно глубже... Давится, с трудом сдерживая рвотный рефлекс. Привыкай, это еще только аванс. Соль ее слез пощипывает кожу головки, когда выхожу из атласной полости горла, чтобы войти глубже – и тут же это покалывание смыто ее слюной. Дальше. Глубже. Сильнее... Удерживаю ее голову, не позволяя отшатнуться. Держи. Пальцы на кольцо ошейника, и эндорфиновый водопад накрывает с головой, сладкая боль простреливает пятки, неумолимо захватывая каждый нерв. Юлька рвется из хватки, но мне плевать, что ей не хватает кислорода, – в таком положении ее горло расслаблено, а язык дополнительным бонусом порхает вокруг ствола. Сдерживать себя нет ни сил, ни желания. Наверное, даже кричу от острого удовольствия. Этот раз ни с чем не сравнить.
– Глотай... – голос охрип. Руки дрожат, когда застегиваю ремень, а она сломанной марионеткой оседает на бок у моих ног, с трудом пытаясь выровнять дыхание. Мне мало. Ничтожно мало. Мне нужна ее боль и полная капитуляция. Пофиг, что я нафантазировал себе до этого. Вечер только начался. Несильный толчок носком по выступающим от нервного истощения ребрам.
– Руки вперед, лицом в пол. Получишь 10 ударов кнутом.
Глава 21
Не принадлежать самому себе – круто. Освободиться от условностей – еще круче. Поставить совесть и проблески ненужной человечности, отравляющие мысли о том, что есть хорошо, а что плохо, на свое законное место – цитируя популярный хит, вообще, Выше Неба. Достаточно того, что я никогда не теряю контроль. Все остальное – не играет роли.
Моя девочка прекратила плакать и биться в истерике. Рано или поздно это проходит. Что толку в слезах и хаотичном сердечном танце, когда выбора нет, и быть не может? Ты будешь идти, стирая ступни в кровь, только по тому пути, который для тебя избрал я. Ты не виновата. Какие бы поводы я не находил, твоя сомнительная вина лишь в одном – ты добралась так глубоко, как мало кому удавалось, и куда не мог никто добраться в принципе. Кто дал тебе право даже предположить, что я это позволю? Что ты будешь ломать, крушить в щепки мой прежний мир, устанавливая в нем свои флагштоки и свой диктат? Так было раньше. Я каждый раз одергиваю себя, когда воспаленное сознание пытается воспроизвести в воображении всю экспозицию твоих завоеваний. Мне не хочется знать, сколько их у тебя было, тех, кто жил спокойной жизнью, о чем-то мечтал, видел цветные сны и светлое будущее, на котором зажегся сигнал запрещенных поворотов, стоило с ними случиться... тебе. Верю, не мало. Наверняка не меньше, чем у меня в твоем возрасте, с той лишь разницей, что нормы социальной морали не позволили тебе протащить их через койку. Да и ты вряд ли этого хотела. Те, кто удостоился, получал твое тело и вакуум вместо иной отдачи. Как это знакомо.
Я не мститель за расколотые сердца своих братьев, мне на них наплевать. Они были слабыми. И, по сути, у них не было выбора и шанса сбежать от твоего обволакивающего рокового обаяния. Этого не смог сделать даже я.
Двум Хищникам не ужиться на одной территории. Кто-то должен одержать верх, рано или поздно. Твои методы – перекрыть кислород, стать моей вселенной и завладеть моим сознанием в угоду собственному эгоцентризму, сущность играющего в хитросплетения лабиринтов суккуба. Меня это восхищает. Мне это близко, как никому. Мои методы – приручить твою необузданную энергию, подчинить своей воле. Мои истребители в твоем воздушном коридоре. Мои шаги в твоем оазисе черных орхидей. Пламя моего безумия – в твоих сосудах, и оно сожжет твою кровь, наполнив их моим персональным резусом отрицательным. Безжалостно, неотвратимо, жестоко – но никогда твое сердце не перестанет биться, сгорая вновь и вновь и возрождаясь из пепла, пока я рядом.Я говорил, что мне не жаль. Я заставил себя не испытывать к тебе жалости. Именно здесь, именно в этот момент. Тебе лучше не знать, как накроет меня совсем скоро, если я не смогу перешагнуть через собственный ад, созданный ради твоего абсолютного порабощения. Как вновь сойдутся в беспощадном поединке жажда власти и желание закрыть тебя стеной от моей тьмы, вдохнуть волю к прежней жизни в твои приоткрытые в застывшем крике искусанные губы, – шаг вперед и шаг назад, и никто не сумеет победить, потому что никто не пожелает проиграть. Я думал, ДомДроп – это просто слова. Вымысел психологии БДСМ для шаткого паритета. Я со всей ответственностью готов заявить: нет, не вымысел. Это такая же часть моих дней с недавних пор, как уносящая на запредельную высоту эйфория от безумной обратки в ходе... Больше не будет игр. Мы перешагнули эту грань.
Мерцание серых светодиодов на почти зеркальном полотне натяжного потолка. Оттенки серого – это романтика. То, что сегодня происходит с тобой, достойно, как минимум, черно-красной игры света и тени. Тогда бы выбора не было изначально, сейчас же противоречие между тьмой моих воздействий и приглушенным светом, под которым ты еще вчера ночью извивалась в моих руках, теряя голову, сводит тебя с ума. Я это чувствую всеми своими рецепторами. Как бы ни было тяжело прогнать прочь из воображения эту картину, я просто закрываю ее на замок со всеми сопутствующими атрибутами... С кириллицей твоих ногтей на моей спине. Отчаянным росчерком never give up стилусом струн твоего уставшего сознания. С попыткой добраться до самого сердца с помощью своих острых коготков, оставивших эти надрезы. С криком освобождения, который, придави я сильнее, определил бы твою капитуляцию и избавил от боли. Я едва не завершил путь твоего падения тогда. Мои сомнения стоили тебе сегодняшнего вечера. Прости. Без права надежды. Без права на жалость. Без права меня остановить... Ты не пытаешься. И я режу твое сознание хромированным скальпелем, изрубив на части результат прошлой ночи. Это моя безоговорочная победа, хотя, есть то, о чем я стараюсь не думать. Ведь ты не проиграла. Мы оба в чем-то победили. Это грозит взрывом моей политики, вместе с попсовой растиражированной цитатой. Когда мы вместе – никто не круче. Но это в прошлом.Сжигай свои мосты. Взрывай свои города, спаси их от неминуемого разграбления. Отдай мне руины своего сознания, которые подвергнутся более ужасному разрушению, но пройдет совсем немного времени, прежде чем с хаотичной скоростью будут возведены иные. Ты примешь это, чтобы не сойти с ума, я более чем уверен.
Дрожь твоего тела неуловимой вибрацией сотрясает холодный паркет. Ты дрожишь не от холода, наверняка тебе даже жарко от моего безжалостного вердикта. Зачем излишний ужас, ты же знаешь, что я никогда не причиню тебе физическую боль. Хотя, будем честны друг с другом, даже самую сильную боль от ударов ты бы пережила с более легким сердцем.
Я останавливаюсь рядом. Кажется, что кнут в моей ладони – продолжение моих нервных окончаний. Что одно только его прикосновение снимет гриф "Top Secret" с фейкового образа безжалостного доминанта, что истинные мои мысли, переживания и чувства к тебе вольются в твою кровь с его почти ласкающим ударом.Твое тело напрягается еще сильнее, дыхания почти не слышно. Ожидание – более страшная мука, чем само воздействие. Я не знаю, чего мне в этот момент хочется больше – дать тебе обещанные десять ударов, или же ощутить губами каждый бугорок твоих выгибающихся позвонков через натянутую нежную кожу, чтобы согреть и ненавязчиво заставить расслабиться. Но какое бы из желаний не пересилило, я не намерен сбиваться с заданного курса.
Говорить с ней легко. Потому что ласка голоса и нежность смысла сказанных слов не могут повлиять на мои решения, но этот самообман взрывает эйфорию зажигательным фейерверком.
– Что такое? Ты знала, когда согласилась уехать со мной, что рано или поздно тебе это предстоит. У тебя было время принять это.
Снова слезы. Впрочем, они никуда и не уходили. На исходе ночи я возьму ее рыдающую, поставлю на ней метку утверждения своей власти. Но еще очень рано, ночь только началась.
С первым ударом ни с чем несравнимое ощущение бессмертия едва не сносит крышу. Я не слышу ее крик, любуясь отпечатанной на коже спины отметкой. В призрачно-сером свете спальни она кажется яркой до невозможности. Я никогда не теряю контроль. Это просто прилив крови к коже. Прости, не было времени разогреть тебя флоггером, да и особого желания тоже. Мой текст готическим шрифтом, в отличие от твоего курсива страсти, он не проникает под кожу, его дизайнерский принт на ней, сверху. Почему ты кричишь, я знаю, что это не та боль, которая будет вызывать подобные срывы голосовых связок. Расслабь мышцы, будут просто острые поцелуи. Но она меня не слышит.
Взмах кисти, прежде чем я это осознаю – орудие порабощения в моей ладони обретает жизнь, независимую от воли. Вторая полоса крест-накрест плетет свой узор. Моя эйфория не от ее отчаянных криков, с которыми уходит последняя женская гордость. Ты раздавлена, кончилась эра твоей чарующей власти, заставившая меня прибегнуть к таким безжалостным методам. Ты больше не управляешь ни одной из сфер моего сознания. Еще два удара ложатся одновременно практически, параллельно друг другу. Слова слетают с губ раньше, чем я успеваю их осмыслить.
– Ничтожная сука. Больше никогда не смей трясти мою душу. Играть со мной.
Десять. Помни об этом. Пока только пять.
На седьмом приходится поставить ногу в черном кожаном luigi ferrari на ее шею. Это сводит меня с ума, на миг забываю, что такой садистский жест был продиктован исключительно благими намерениями – передать, пусть даже через подошву туфель, извращенное подобие поддержки, шаткий канат, чтобы удержать на пороге безумия. Обратная сторона медали – непревзойденный восторг победителя. Она больше не нежная желанная рабыня в шелках у моих ног. Она именно вещь.Восемь. Вновь попытка спарринга нежности и удовольствия от проделанной работы в сознании – ее рыдания меняют свою тональность, но не под силу ей сегодня пробить кевлар моей черной сущности.
– Ты думала, рабыня только лежит в шелках у ног своего господина, в ожидании обоюдного удовольствия?
Девять.
– Ты хорошая девочка. Только мне этого мало. Мне нужно твое беспрекословное послушание, и очень жаль, что ты не смогла сама этого дать. Сейчас было бы гораздо легче.
Ее уничтожает не боль. Ее добивают мои слова. Так и должно быть. Мир делится на господ и рабов, иначе не бывает. Против воли, в десятый удар вкладываю дополнительную силу, прежде чем это осознаю. Наверное, острее боль, но все равно недостаточно для рассечения кожи. Достаточно для излишнего смирения, которое приходит через боль.
От ее горьких слез рушатся стены. Все так, как я и предполагал. Я мог осыпать ее тело поцелуями вместо ударов, и произносить те же самые слова, эффект бы был идентичным. И непонятно, что бы больше разрушило барьеры агонизирующего сознания.Двумя пальцами бокал, в котором плещется янтарная жидкость, согретая совсем недавно моими ладонями. Наверное, стоило сделать с ней это раньше. Ее голова у моих ног. Останавливаюсь, намеренно подойдя ближе, давая благосклонный повод вспомнить, чего я от нее хочу, и прекратить свои страдания на сегодняшний вечер.Не понимает. Это вызывает даже подобие легкой растерянности. Д/с не подчиняется правилам, наверное, мы уникальны в этом замкнутом мире, каждый по-своему. После того, что я ей устроил, должна была поцеловать мои туфли без разговоров. Вслед за этим, смахнуть языком собственные слезы с черной кожи. Развязать зубами шнурки. Нет, мы даже в граничной степени унижения пытаемся бороться. Это хорошо. Жаль было заканчивать вечер столь примитивно.
Нежно поднимаю за плечи, вглядываюсь в заплаканное лицо. Мой взгляд – очередной удар. Я знаю, что в нем любопытство и удовлетворение от того, что я увидел, никакого сожаления или сострадания. Ее зеленые глаза почти потеряли свой цвет. Генетически обусловленный самой природой окрас радужки самых опасных хищников, слабые отголоски древнего воинственного женского племени, которое проводило свою жизнь, прячась в лесах, сливаясь изумрудом взгляда с листвой, и роскошным черным оттенком волос – со стволами деревьев, чтобы, не раскрывая себя, поразить цель. Память предков сильна. Только сколько вас, таких несгибаемых красавиц, уволокли за волосы в пещеру древние мужчины-охотники?
Зубы стучат о тонкое стекло бокала. Усталость берет свое. Нет сил сопротивляться, сильно слабая, чтобы отшатнуться, чересчур уязвимая, чтобы оттолкнуть ласку тех самых рук, которые только что причиняли ей боль. Судорожный глоток вызывает приступ кашля. Мне мало. Я усиливаю ее боль именно сейчас, бережно обнимая, массируя зажатые плечи, крепко прижимая к груди. Почувствуй. Мое сердце тоже бьется. Сходит с ума от одного твоего присутствия. Отмеряет чуть ли не бескрайние мили до инфаркта от твоей дерзости. Ты его вымотала. Заставила работать в ненормальном режиме, отключив прямую функцию. И все же, оно бьется. Так как и твое. Как и сердца других людей. Это вроде должно тебя успокоить. Убедить, что я не монстр, которым ты меня рисуешь в своем воображении, что в груди не осколок льда и не холодный расчетливый процессор. Убеждай себя. Заставь себя поверить в это. Сердце настоящее. Только оно закрыто таким щитом, который тебе никогда не пробить.
Рубашка в области груди промокла от ее слез. Проходит не так уж и мало времени, прежде чем рыдания утихают, остается лишь надрывное дыхание и неосознанная попытка прижаться ближе. Хочешь моего садистского утешения? Лови, пока я выровняю дыхание перед новым этапом твоей неизбежной ломки.
– Ты успокоилась? – риторический вопрос.
Она кивает, прикусывая пальцы. Но зря ты расслабилась и убедила себя, что все закончилось, все только начинается. Оставляю ее в том же положении, в которое поставил. На коленях. Даже не нужны слова, она будет послушной. Выбора нет. Карабин и цепь с кожаной петлей. Пора поменять дислокацию.
– Подними голову! – мне даже не приходиться добавлять к своим словам кубики льда. Ласка произношения бьет сильнее. Робкая попытка поймать мой взгляд. Что ты там ищешь? Ты это давно потеряла. Не будет сочувствия сегодня ночью, оставим это первым лучам солнца... если хватит соображения принять мои правила. Щелчок, несильный рывок за цепь. Вот и все. Ты больше не коварная соблазнительница, намотавшая на изящные тонкие пальчики мои нервы и инстинкты, ты мое животное на привязи. Моя вещь. Ошейник без поводка – деньги на ветер. Я тебя недооценил. У тебя есть еще силы сопротивляться неизбежному. Рывок в сторону, в глазах новый пожар униженной паники.
– Нет!
– Да. Ты с самого начала это знала, так ведь? Внимательно читала, или от тупого смеха на пару с подругой перелистнула страницу, как страшный кошмар?
Руки к горлу, отчаянная попытка сорвать эту моральную удавку с шеи. Попытка двумя руками разомкнуть тугую сталь крепления цепи, конец которой в моих руках. Это может получиться. Сколько слабым девичьим ладоням бороться с металлом и жесткой кожей?
Звук пощечины разрывает сгустившуюся тишину с привкусом отчаяния. Пресекает даже призрачную попытку сбежать в осмысление того, откуда мне известно про вечер больших приколов. Жду новых приступов слез, но полу шоковое состояние захватывает. Это может длиться долго. Мне нужны ее эмоции. Если не доходит через боль, дойдет через слова.
– Ты спрашивала, помнится, вчера, что же я буду делать, если это когда-нибудь случится с моей дочерью? Как бы ты этого не хотела... как бы ты ни рисовала у себя в голове эту картину, сука... Как бы не взывала к своим святым чертям с требованием проклятия через поколение, этого никогда не произойдет. Во-первых, за свою дочь я убью. Закатаю в бетон вместе с семейством того, кто посмеет о ней даже подумать в таком ключе. Во-вторых, с ней такого просто не сможет произойти. Ее мать будет думать головой, а не пятой точкой, бросая вызов таким, как я. Поэтому с ней в принципе не будут происходить те вещи, которые я делаю с тобой.
Слова просто падают тяжелыми каплями дождя, без стука и грохота. И, вопреки всем ожиданиям, не вызывают рыданий. Казалось, погружают в шок еще сильнее. Усвой это. Осознай. Ты рабыня. У тебя нет права рассчитывать на то, что однажды ты станешь для хозяина кем-то большим, чем сосуд для спермы и холст для отработки ударов. Это то, во что я могу тебя превратить не дрогнувшей рукой.
Я никогда этого не сделаю. Видит бог, меня ужасает сама мысль об этом. Ты терпишь это потому, что твои пределы выносливости запредельно высоки – будь по-иному, ты стала бы для меня одной из многих, кто ломается слишком скоро, и с кем у меня предельно короткий разговор. Пробудила чувства в сильном мужчине – имей смелость отвечать за свои поступки...
Что-то вырывает меня из задумчивости с резкостью порыва ледяного ветра. Она улыбается сквозь слезы. Сердце пропускает глухой удар. Это неправильно. Так не должно быть. Она должна плакать и дальше. Или сделать то, что я потребовал, и спустя миг после этой капитуляции уснуть в моих руках, пусть потерявшей саму себя, но с чистой душой, на которой я напишу новую историю наших отношений. После этого твои слезы навсегда утратят привкус обреченности. Они будут сладкими, ты их даже не захочешь от меня скрывать. А я, со своей стороны, сделаю все, чтобы рыдания этой ночи стали последними.Ее голова запрокидывается назад, натягивая цепь в моей ладони. Стараюсь не замечать, как от этой улыбки кровь застывает льдом. Рано ей еще кристаллизироваться. Это не конец.
Она сама произносит слова, которые просто не оставляют мне выбора:
– У моральных уродов дочери не рождаются...
...Наверное, классика жанра – сомкнуть руки на ее хрупкой шее. Дернуть поводок цепи со всей дури, до хруста шейных позвонков. Разбить эти пухлые губы одним движением руки, смотреть на кровавые слезы этого не знающего тормоза язычка... Стандартная, казалось бы, схема... Мерзкий отрицательный герой при таком ударе по психике должен уложить обидчика на лопатки веерным обстрелом от бедра и сделать потерянное выражение лица... Но меня не бьют эти слова. Совсем-совсем. Потому что это не голливудская кинолента, это жизнь, детка. Тут все по-иному. Плохие мальчики доживают до старости, оставаясь любимчиками фортуны, забывая уже на следующий день о жертвах своего эгоизма. Дети рождаются даже у тиранов-диктаторов, и этих детей любят безмерно, и их жизнь никогда не омрачается расплатой за грехи родителей. И за пределами этого дома я не кидаюсь на молодых и дерзких девчонок с кнутом, мне ничего не стоит провести с ними время и забыть о своем темном вожделении совсем. Не повезло тебе. Думай, почему. Окружающий мир ничего плохого мне пока не сделал.
– Зачем ты так? – любопытство. Ничего больше. Пожалуй, я проявлю великодушие, дам тебе право вписать разрыв вселенной в общепринятые шаблоны. Так тебе будет легче. Легче считать, что пострадала за дело, а не потому, что я так захотел. Долгожданное логическое пояснение.В ответ молчание. Это твой максимум, ты сказала все, что могла сказать. Сама не знаешь, что сняла с меня отголосок последующей вины и сомнений. Дергаю поводок. Попытка встать с колен пресечена на корню.
– Ползком, родная. Я не разрешал тебе вставать.
Запомни это. Последнее свое сопротивление. Последний вопль гордости, который ты завтра забудешь. Я его распылю на микрочастицы... У тебя просто потрясающая воля к жизни. Ты на коленях, но не двигаешься. Рывок поощутимее. Я контролирую, с шеей ничего не случится – но эта имитация тебя не пугает совсем. Хорошо же. Посмотрим, как ты выстоишь следующий раунд, и молись, чтобы он стал последним. Потому что... потому что все, что за гранью, лежит выше уровня моих допустимых воздействий.
Отбрасываю цепь в сторону. В твоих заплаканных глазах искорка торжества. Наслаждайся секундной победой... Пользуйся тем, что за беспокойство о твоем здоровье, я готов перегрызть себе глотку. Ничего. От того, что тебя ждет, пока еще никто не умер. Она следит за моими действиями из-под полуопущенных ресниц. Смотри, мне не жаль. Совсем легкая цепь, размах, со свистом рассекает воздух. Наверное, моя девочка даже вздрогнула. От этого я хочу ее наказать еще сильнее. Меня можно считать кем угодно, и ожидать тоже, чего угодно, кроме нанесения телесных повреждений и иных действий, несовместимых со здоровьем. Корректирую длину. Классическая фиксация. Было бы интересно заставить тебя стоять на кончиках пальцев, но я помню о твоих проблемах с суставами и судорогами.
Стальные браслеты с защелкой на тонкий стержень. Такие не снимешь сама, без помощи тонкой иглы. Подхожу к Юльке. Ее снова начала бить крупная дрожь.
– Руки.
– Я не хочу!
– Напоминаю, у тебя нет выбора.
Две сущности теперь сражаются в кратковременных раундах. Вижу в ее глазах проблеск надежды – может, если я буду сейчас послушной, ничего плохого не случится? Поздно, девочка моя. Защелкиваю стальные оковы на ее вытянутых запястьях. Пристально смотрю в глаза, прямо в душу, до самой сути. Призрачный шанс все переиграть. Потом не сможешь, как бы ни старалась, даже при желании облизать мои туфли до миллиметра, цепи не позволят. Нет. Не дождусь. Дашь мне знать потом, стоила ли такая тупая гордость того, что я с тобой сделал. Поднимаю на ноги своей любимой хваткой за волосы. Даже не встречаю сопротивления, фиксируя руки за кольца браслетов на натянувшейся цепи. Выше. Вот так. Теперь не вырвешься. Можешь только извиваться, но не советую, будет очень больно.
Без предварительной ласки вполне можно обойтись, но не отказываю себе в этом удовольствии. Ее идеальная маленькая грудь доверчиво умещается в моих ладонях. Захваты цепи сделали ее более округлой. Такой совершенной каплевидной формы некоторые знакомые девчонки добились исключительно под скальпелем пластического хирурга. Причинять ей боль сейчас не входит в мои намерения, поэтому забываю напрочь о японских зажимах, соединенных цепочкой. Тишина. Даже спустя пять минут такой ласки. Не порядок, мне нужна твоя реакция. Перемещаю руки ниже, ломая сопротивление сомкнутых бедер. Ты не течешь. Это должно меня насторожить, но в принципе, я сегодня не собирался доставлять тебе удовольствие. В моих планах всего лишь тебя расслабить и подготовить, так легче. Пальцы скользят внутри по сухому, ее слабый стон – от дискомфорта такого вторжения. Но природа все предусмотрела, легкий массаж точки G, и в ответ участившееся дыхание вместе с влагой на моих пальцах. Совсем немного, нет попытки податься навстречу, прижаться в немом призыве довести эту пытку до логического завершения. Очень хорошо. Сегодня будет только мое удовольствие, ты лишилась этого права. Молчишь? Пора услышать песни твоих криков. Отстраняюсь вместе с несильным ударом по промежности. Лучше не оборачивайся.Она меня слышит. Никакой попытки повернуть голову. Выдавливаю смазку из тюбика на пальцы, одновременно расстегивая ремень. Достаточно одного прикосновения, чтобы услышать ее шипение и сдавленный всхлип. Догадалась? Это только твой выбор. Тугие мышцы сфинктера отказываются пропускать мои пальцы. Только меня это никак не остановит.
– Расслабься и прекрати дергаться, – ласково шепчу ей в затылок. – Ты же хочешь, чтобы обошлось без разрывов?
Крик стынет на ее губах, когда я прорываю оборону зажатых мышц. Такая узкая, я долго не продержусь. Уже два пальца, беспощадно, невзирая на оцепенение и сдавленные всхлипы, легко скользят посредством лубриканта с обезболивающим эффектом. Она считает, что я над ней издеваюсь, и никогда не узнает в мелочах, как я упростил для нее этот момент. Будь больше времени до того момента, как она довела меня до крайних мер, я бы ее постепенно подготовил к этому так, чтобы исключить любую боль. Меня возбуждает ее беспомощность. Когда я в попытке погладить ее искусанные губы ощущаю на ладони слезы, мир взрывается. Этого не отнять, возбуждение при виде ее слез сносит крышу, и попробуй мне только кто-нибудь сказать, что это ненормально. Ширинку до упора вниз. Пока еще работают тормоза. Если я заведусь сильнее, просто растерзаю в четыре глубокие фрикции.
– Значит, я первый... – констатация факта возносит эйфорию на запредельную высоту. Растираю лубрикант по всей длине члена, добавив еще немного на сжатое колечко мышц. – Можешь кричать. Будет больно.
Медленное вторжение первопроходца ни с чем не сравнить. От тысячи острых игл запредельного удовольствия глаза застит красная пелена, под непревзойденный аккомпанемент ее стонов и криков. От восхитительного сжатия тисками никем ранее не разработанной дырочки самоконтроль грозиться пуститься во все тяжкие, с трудом удерживаю его на месте. Медленно. Осторожно. Спешить некуда. Без боли, увы, не обойтись. Пройдет спустя какое-то время.
