Текст книги "Гвенделл, лучший ученик"

Автор книги: Эмис Блаулихт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Берт молча помотал головой, еле сдерживая слезы. В горле распух колючий комок. Затем он отслонился и вынул из-за пояса олений рог.

– Это тот? – Лирен смотрел на него с неверием и восторгом.

– Да, – Гилберт положил рог на стол рядом с книгой.– Пока.

Он пошел к двери, а Лирен провожал его непонимающим взглядом. Переводил на рог и обратно. Берт застыл в проеме и повернулся. Лирен помолчал, теребя подол робы, а потом ответил:

– Пока.

Берт шел по мостовой, напоминая одинокого печального призрака под проливным дождем. В конюшне за воротами он увидел, что рабочих не было. Они прятались в лачуге. Тогда Берт перемахнул через ограду в загон, приземлился в вязкую грязь и прошлепал к ближайшей лошади – гнедому жеребцу. Затем вскочил в седло и пришпорил коня с боков. Тот истошно заржал, лягнулся, замотал головой и понесся к забору. Гилберт на скаку дернул вожжи, и жеребец перепрыгнул ограду, взметнув тучу черных грязевых брызг. Ржание услышали два стражника, но когда они выбежали на дорогу, мерин уже гнал от родного стойла во весь опор.

***

Ночью на Коловианском нагорье стояла тишина. Только сверчки трещали. После дождя воздух умылся, посвежел и очистился, стал легким и прозрачным. Через ясную летнюю темноту на небе проглядывались редкие сверкающие звезды. Мир будто укрывался глубоким черным бархатом с ярким искрящимся бисером.

В глубине степного леса на границе между Сиродилом и Хаммерфеллом слабо потрескивал костерок. Гилберт готовился к ночлегу. Он привязал коня к низенькой сосне неподалеку от очага и разложил спальник.

Берт смотрел в черную даль, протянув руки к огню. Воображал, какие приключения его ждут. Он ни минуты не сомневался ни в чем. Все было так, как нужно и как он хотел. Долгожданное ощущение свободы и самостоятельности окрыляло его, будоражило кровь. Гилберту не было жаль отца, нет, ни капли. Вернись он назад во времени, поступил бы так же.

Только то, что Лирена не было рядом, погружало в тоску. Гилберт невольно представлял, как он встречает ту девчонку из Дома Садрас в Блэклайте, и как они влюбляются. Было горько, но мысли сами там вращались.

Но тепло от костра будто гладило его ладони мягкими руками, шептало, что все будет хорошо. И Гилберт верил. Он даже улыбнулся в темноту, слушая пение сверчков.

Да, все будет хорошо.

Чуть позже, уже готовясь уснуть, Гилберт что-то нащупал у себя в кармане куртки. Странно, ведь он не помнил, что клал туда. Берт выудил из кармана старую, потертую временем записку с кляксой на обороте. И эта клякса оживила в нем воспоминания.

Это было папино послание. Два года назад Берт отправлялся на свою первую испытательную охоту с Алером. От этого испытания многое зависело, например, даст ли Алер настоящий лук или оставит малышняцкий, так что Берт волновался. Папа тогда был на смене и не мог утешить, поэтому утром оставил записку под дверью комнаты.

Берт развернул листок и снова прочел:

«Кнопка, поверь, испытательная охота – это далеко не самое трудное, что тебе предстоит пройти. Знаю, ты волнуешься, но воспринимай это как игру. Помни, нет на свете ничего, с чем бы ты не мог справиться. А с игрой ты и подавно сладишь.

Просто помни, что я верю в тебя. Ты силен, ты храбр, тебе хватит упорства. Я не сомневаюсь в тебе, и ты тоже не должен.

P.S. Обещаю, мы съездим в Имперский город, как только получится»

Испытание он тогда и правда прошел.

Гилберт задумчиво смотрел в записку. Что-то странное туманилось в голове. Грусть? Досада? Раздражение? Руки едва заметно дрожали, пальцы невольно сжимали бумагу.

Но тут он вскинул к черному небу насмешливый взгляд. Его руки с хрустом смяли старый листок, уже приготовились бросить в огонь, но вдруг робко остановились. Гилберт с какой-то детской грустью глянул на изогнутый, смятый комок. На мгновение ему показалось, что он услышал его плач.

Плач?… Нет. Это были голоса прошлого.

Руки Гилберта оживились и одним злобным движением швырнули записку в костер.

Языки пламени тотчас окружили ее поломанные желтоватые бока. Края почернели и загорелись, а потом огонь поглотил бумажку целиком.

Гилберт смотрел, как тлело его прошлое. Как горели его мосты.

Конец первой записи. Дефекты: 1. Примечание: дефект вызван индивидуальными особенностями запоминания пациента. Признать незначительным.

Запись вторая. Пациент ГГ-4/022/м/3430.

– Все в порядке?

– Голова кружится.

– Это нормально. Я должен отметить, что ты хорошо справляешься с задачей. Мы можем продолжать?

– Ага.

– В таком случае закрой глаза. Начинаю фиксацию.

Часть II.

Гнездо

Крюк

Через степь Хелкори Гилберт пробирался два дня. Каждый раз, присаживаясь с картой на нагретый солнцем валун, он мысленно благодарил судьбу, что ближайший город – Элинхир, – не примостился в какой-нибудь пустыне вроде Алик’ра. Там бы пришлось беречь каждую каплю из фляги с водой и стоптать себе ноги в поисках хоть одной съедобной твари. Степь же была дружелюбной. Берта окружали зеленые поля, низкие деревья, колючие кусты, маленькие озерца и горы, похожие на выструганные из дерева. Не слишком жаркие дни и не слишком холодные ночи.

Зверья тоже водилось достаточно. Оленей Берт караулил у водопоев, а по дороге через поля стрелял в дроф, зайцев и луговых собачек. К тому же можно было найти кустики ежевики и костяники. Тогда у Фишки (так Гилберт назвал своего коня, в честь коррольской дворняжки) был праздник. Слушая его размеренное чавканье, Берт даже ловил теплое ощущение товарищества. Он гладил Фишку по лоснящемуся боку и говорил:

– Как думаешь, тебе бы такое перепало, если бы я тебя не угнал?

Фишка отвечал задумчивым храпом, и Гилберт кивал:

– Вот и я так думаю.

Берт пару раз успел пожалеть, что не взял с собой “Поучения” или хотя бы томик “Барензии”. Они бы помогли заглушить в голове голос, который бубнил все эти два дня:

– Не надо было сбегать. Что с тобой теперь будет? Что будет с папой? С Лиреном? С Фуфелом? Со всем городом? Как оно все будет без тебя?

Приходилось начинать болтать с Фишкой. Пересказывать книги, которые Гилберт читал дома, обсуждал ребят, жаловался на отца, на тоску, на несправедливость. Фишка со всем был согласен, и Берт его за это уважал.

Когда вдали показались башни Элинхира, он ехал, терпя голодные спазмы в животе. Гилберт лежал на спине Фишки, вдыхая солоноватый запах его шерсти, пока тот устало плелся по дороге к воротам. Чтобы солнце не припекало голову, накинул капюшон. На брусчатке вытягивались синие тени деревьев. Копыта Фишки усыпляюще выстукивали по камню. Спина от рюкзака уже ныла. Лямки натирали плечи. Берт с горечью вспоминал свою мягкую подушку, чистые простыни и пружинистый матрас. На секунду даже подумал, что можно было остаться ради них, но сразу же слышал тот смачный шлепок, когда отец дал пощечину, и ту резкую пылающую боль. Все сомнения улетучились.

У ворот стояла стражница в легких доспехах, с забавным белым тюрбаном и со скимитаром на поясе. Она выставила руку перед Фишкой и сказала что-то на хаммерфеллике.

Какой-то жеваный язык. Слова будто перемалывают во рту и выдают нечто бесформенное.

Берт приподнялся в седле и устало пожал плечами.

– Не понимаю.

– Откуфа ефешь, дефощха? – стражница подошла к нему и обвела поклажу придирчивым взглядом. Лезвие ее скимитара ярко бликовало на солнце.

Берт поджал губы и сдернул капюшон.

– Я не девочка!

Стражница глянула на его волосы, – густые, взлохмаченные с дороги, но коротковаты, едва уши закрывают, – и виновато улыбнулась:

– Прости, мальщих. Скажи, откуфа ты?

– Из Сиродила.

– Это близко, – она подняла на него глаза. Белки выделялись на темной коже. – Это Хоррол?

– Да.

Она кивнула и отошла.

– Я там была. Храсифый гороф.

– Угу, – Берт подпихнул Фишку вперед. Тот недовольно помотал головой и побрел по мощеной дороге.

Но едва Берт въехал в город, сразу растерянно обвел улицу глазами. Он медленно ехал на Фишке и видел, что дома, колонны, мостовая, даже огромное раскидистое дерево в клумбе на площади – все это было похоже на Коррол.

“Он для тебя красивый, потому что ты живешь в таком же.”

Берт потянул за вожжи, Фишка замер. Вокруг ходили люди, и среди них были почти такие же, как в Корроле – со светлой кожей и угрюмыми лицами. Стучал кузнечный молот. Лаяли собаки. Шоркал веник у кого-то во дворе. На одном из домов Гилберт заметил вывеску – нарисованный очаг, на вертеле дымился округлый окорок. Надпись топорными косоватыми буквами: “ЖИРНЫЙ ЖАБ”.

По соседству виднелись и другие забегаловки с похожими вывесками – на одной две скрещенные пивные кружки, на другой – свиная голова, на третьей – мясная нарезка, на четвертой – лютня и бутылка. По улице разносился запах жаркóго.

У “Жирного жаба” притулилась палатка булочника, а перед ней толпился народ. На подносах лежали лепешки, батоны, буханки черного хлеба, пирожки и калачи. За прилавком под тенью навеса громоздился тучный мужик в фартуке и со скособочившимся поварским колпаком. На ткани темнели масляные пятна. Булочник напоминал слоада (Берт читал о них в “Легенде о морских слоадах” и видел на картинке какую-то огромную пузатую черепаху с обвисшими щеками и без панциря). От слоада его отличали разве что торчащие клочьями волосы. Голова у него была усеяна темными бляшками и походила не перепелиное яйцо.

Пустой желудок скрутило спазмом. Берт поморщился, слез с Фишки и отвел в стойло. Тот сразу опустил морду в поилку и принялся жадно хлебать. Гилберт погладил его по боку и пошел к лавке.

Пока горожане балаганили, а булочник-слоад что-то бухтел в ответ, он прибился к лотку и встал к нему спиной, Начал выжидать удачного случая стянуть что-нибудь с подноса. Из-за плеча Берт поглядывал на него, видел рядок румяных лепешек, и рот у него наполнялся слюной. Живот умоляще гудел.

Он уловил, когда слоад отвернулся к очередному покупателю, и потянул руку к сдобе. Тут на площади кто-то громко захохотал, что-то брякнулось на мостовую, и продавец оглянулся.

– Ще он делать?! – взревел он.

Берт отдернул руку и отвернулся, проклиная все на свете. Желудок взвыл и заурчал. Слоад пихнул мешок с хлебом в руки озадаченной тетке, подошел к Гилберту и смерил его взглядом. Народ стал перешептываться.

– Холодний щоли? – вздохнул слоад. От него пахло потом и тестом.

Берт обернулся.

– Ессь хощищ? – на лице слоада не читалось опасности. Внутри шевельнулась слабая надежда.

От растерянности и усталости Гилберт молчал.

– Де твои родитель, мальщик?

– Вон там, – Берт кивнул на дом через улицу. Тот, с лютней и бутылкой на вывеске. – Родители туда ушли, я их тут жду просто.

– В бордель ущли?

Берт оглянулся со страхом и недоумением. Он толком не знал, что такое бордель. Слышал, как говорят: “бордельные девки”, но решил, что так называют каких-то уродин.

– Ну, да, – как можно увереннее сказал он. Живот снова заворчал. – В бордель. А… А что?

Слоад молчал, задумчиво разглядывая его лицо. Берт потупился и невольно покосился на лоток с хлебом.

Наконец слоад вздохнул, взял с прилавка увесистый пирожок и протянул ему. Берт аж вздрогнул. Он оголодало схватил его и вцепился зубами, как собака в кость. Вспомнились булочки, которые пекла Лереси. Начинкой оказалось сладкое яблочное повидло.

– Фафио, – прошамкал Гилберт.

Слоад небрежно кивнул.

– Ты друщок Лейрена?

«Лирена? Откуда он знает?»

Берт зажевал большой кусок и, тяжело дыша, переспросил:

– Фей? Он ф Ковове ве быв…

– Тоще бещприщорник, – сказал слоад и повернулся к покупателям. Ближайший к нему старикашка ткнул в поднос с черным хлебом, протянул монету и показал один палец. Слоад кивнул, взял монету, завернул буханку и передал ему. – Он щ ребятами тоще иногда прихожит, – его взгляд вдруг застыл в толпе. Он вытянул шею и покачался, чтобы разглядеть кого-то за народом. – А вон он, пощтреленок, голодный щакал!

Берт обернулся и увидел, как из толпы с улыбкой выходит редгарденыш, на вид даже младше. Коротко стриженые волосы, как были у Фуфела, а глаза жалобные, как у Лирена. Одет в какую-то рвань, но на талию повязал кожаный ремень с пряжкой в форме ромба, так что смотрелось не так убого. Он стал щебетать с булочником на хаммерфеллике. И тот точно называл его Лейреном. Гилберт торопливо дожевывал пирожок, чувствуя, как краски жизни возвращаются. Когда слоад указал на него пальцем, он суетливо вытирал рот от крошек.

– А этот щ вами?

Лейрен обернулся с недоверием, но безобидным. Берт увидел, как за пояс у него заткнута какая-то железная арматурина.

– Не с нами, – сказал Лейрен и прищурился: – А ты с кем? Из Улья или от Седого?

– Я ни с кем. Я из Сиродила сбежал.

Лейрен недоверчиво покосился.

– Почему?

– Заколебал кое-кто.

– Предки?

– Ага.

Лейрен многозначительно закивал. Снова смерил Берта глазами, подошел поближе и обдал запахом броженых фруктов.

– Как зовут?

– Гилберт Гвенделл, – его рука уже дернулась подняться для рукопожатия, но он увидел, что Лейрен свою поднимать не собирается. – А ты Лейрен? Просто у меня в Корроле был друг Лирен.

Берту даже показалось, что тот замялся, словно его это обидело. Лейрен нахмурился, но сразу вернул улыбку.

– Меня еще Кислым зовут. А!…

Он спохватился и протянул ему руку. Берт пожал ее с долей растерянности, хоть и постарался жать как следует, не крепко, но и не слабо. “Сильнее, чем держишь пиструн, пока ссышь, но слабее, чем хватаешь девку за жопу”, говорил Нивенир. У Кислого была сухая и мягкая ладонь.

– Вспомнил, – усмехнулся Кислый. – Вы же в Империи так здороваетесь.

– А разве Хаммерфелл – не Империя?

Кислый неопределенно покачал головой, зажмурив один глаз.

– Философский вопрос, Гвенделл, философский. По мне, так нет.

Они сошли с пути громыхающего обоза. Тот удалился в соседний квартал. С брусчатки за ним тянулся хвост пыли.

– Раз ты сбежал, то, получается, у тебя и дома нет? – спросил Лейрен. Гилберт нехотя кивнул. Тогда Кислый просиял: – И ты ни с кем?

– А с кем я тут должен быть?

– Будешь с нами в Гнезде, Гвенделл, – Кислый повернулся к слоаду, сказал что-то на хаммерфеллике, и тот подал ему мешок с хлебом. Лейрен кивнул, закинул мешок на спину и повел Гилберта по залитой солнцем площади. Ногу Берта задевал конец его арматурины. – Чтобы Улей не наглел.

– Чего? Какое Гнездо?

– Ты же не в курсе, точно. Дело такое: мы живем в Гнезде, – это дом у нас такой недалеко от рынка. Еще есть Улей, тоже дом в том же квартале, там всякие козлы живут. Мы с ними вечно за справедливость воюем. Да… За справедливость и чистое небо над головой, – Кислый мечтательно поднял взгляд в безоблачное голубое небо и вздохнул. – Ну, а про Седого потом расскажу, если приживешься.

– У вас какие-то банды? – с восторгом спросил Берт. – У меня тоже в Корроле была. Нас мошкарой называли.

– Тогда, Гвенделл, точно приживешься, – Кислый поучительно потрепал его по плечу.

– Не называй меня так.

– А что?

Берт закусил губу. Такая же фамилия у отца, а его хотелось забыть как можно скорее.

– Ничего, зови по имени и все.

Над головой проплыла арка, ведущая в соседний район, и на глаза легла холодная тень.

– Если останешься, тебе кличку дадут, – Кислый поправил мешок на спине. Мимо них прошли две девчушки и захихикали, когда Лейрен посмотрел на них со оживленным трепетом. Чуть не поклонился. Берт проводил их взглядом, задержавшись на юбках, ниспадающих по округлым ягодицам.

Оба чуть не врезались в уличный фонарь. Кислый обхватил рукой нагретый солнцем столб и прислонился к нему щекой.

– Когда я стану Ансеем, они будут смотреть на меня совсем по-другому…

– Кем станешь?

– Святым Меча, – зачарованно говорил Кислый. – Одним из легендарных паладинов. У меня будет свой Шехай… Свой могучий меч, – он любовно взялся за арматурину. – Я уже учусь с ним медитировать. И они, – Кислый кивнул вслед девчонкам, – Будут рады увидеть меня снова.

– Я знал одного пацана, от которого девки текли только потому, что он полная идиотина.

Кислый поднял голову и вопросительно уставился на него.

– Что? Как ты про них сказал?

– Текли.

– Это… – Лейрен оббежал глазами улицу и повернулся к нему с хитрой улыбкой: – Это интересное слово, Гвенд… Извиняй.

– Извиняю, – Берт ответил той же лукавой улыбкой. – Так где Гнездо это ваше?

Лейрен провел его через богатый квартал – имперские дома с балконами и резными лепнинами (почти как в Скинграде, подумал Берт), богатые магазины, витрины с украшениями, духами и одеждой, симпатичные скверы с цветущими розовыми кустиками, выкладки с коврами и посудой. Здесь обитали зажиточные люди, и Гилберт сразу сказал Лейрену, что здесь можно неплохо “почесать”. Кислый ответил, что хоть воровство они и не называли чесом, но занимались им уже давно. А еще шепнул, чтобы в Гнезде поменьше очевидностей говорил. “Мы тут все взрослые люди, запомни”, добавил он.

Затем они прошли через шумный рынок – скопище палаток, вроде той у “Жирного жаба”, с разноцветными навесами. Тут продавали все – мечи, еду, детские игрушки, пойло, ковры, украшения, духи и одежду (попроще, чем в богатом квартале), посуду, книги, магикалии и зелья, поросят, щенков, домашних птиц, инструменты, ткани, алхимические препараты. Берт едва мог запомнить половину из того, что успел увидеть, пока Кислый вел его между рядов. В воздухе мешались запахи всего, что тут было, но больше всего пахло потом толпящихся здесь горожан.

После рынка Кислый повернул за угол, и Берт увидел улицу с серыми домами, похожими на покоцанные каменные коробки. В некоторых покосились ставни. Между балконов протянулись бельевые веревки, и болтающиеся на них тряпки походили на бесцветные праздничные флажки. Они почти закрывали квартал от солнца, поэтому здесь было прохладнее и темнее. Пахло сыростью и мылом.

– Гнездо вон там, – Кислый указал на двухэтажный дом с заколоченными окнами, приткнувшийся между двумя домами повыше. Его огораживал забор, а между ними оставался небольшой дворик с зарослями лютика и одуванчиков. На двери мелом нацарапали лицо улыбающейся длинноволосой девушки. – Ты только не переживай, окна только спереди заколотили, а сзади мы все сорвали.

– А что это за девчонка? – спросил Берт, когда они зашли во двор. Из дома слышалось бормотание.

– Красотка.

– Ага, но зачем она тут?

– Поймешь.

– А Улей где? – Гилберт оглянулся на улицу.

– Вон, – Кислый кивнул в конец квартала. Там приютился похожий на Гнездо дом, только на двери нарисовали осу. Во дворе росла сирень. – Плохо, конечно, что мы с ними рядом живем, но больше никак. Свободные дома есть только в трущобах у канала, но уж лучше рядом с Ульем, поверь.

– Почему воюете?

– Не «почему», а «за что», – Кислый взялся за ручку двери, но открывать не спешил. – За жизнь. Никому из нас не сладко, – кроме Красотки, может быть, – вот мы и тычемся. А ты что думал? Нам тут как бы с голоду не крякнуть.

Гилберт кивнул, и Лейрен провел его в прихожую. Их окутал запах жженой древесины и затхлости. Стены местами пошарпаны, с потеками, но Берт видел и похуже. В углу потолка над дверью свисала тоненькая паутина, а на ней сидел упитанный паук-крестовик и теребил лапками дохлую мушку. Справа на стене кто-то выскоблил ножом: “ВОТ И ТЫ”.

– Это Коричка, – Кислый указал на паука. – Не трогай его, а то Фифа по лбу даст. Она сама его кормит иногда.

– Живи, Коричка, – Берт коснулся паутины пальцем, и та задрожала. За ногтем от нее потянулась клейкая ниточка. Коричка недовольно застыл и стал ждать, когда пришельцы отстанут.

Узкий коридорчик почти сразу расширялся в зал, обставленный четырьмя старыми кушетками. Они сбились в круг на потертом ковре, а посередине стоял расшатанный стол. Обивка на мебели где-то засалилась, где-то оказалась прожжена “сомиками”, где-то порвана так, что торчал каркас. Комнату заливал бледный дневной свет. Он был бы поярче, если бы улицу не завешивала тугая шнуровка из бельевых веревок. На заднем дворе Берт заметил умывальники.

Стены завесили картинами и гобеленами, явно откуда-то утащенными: они были потертые, потускневшие, в обшмыганных рамах. В основном на них изображались всякие пейзажи – пустыни, оазисы, джунгли, городские виды, заливы, – но были и картины со странными бесформенными сущностями и призрачными воинами.

Под одним из гобеленов располагался камин, посеревший от золы и пыли. Рядом валялись кочерга, топоры, арматурины вроде той, которую таскал Кислый, и деревянные обломки. В левом углу зала Берт заметил дверь на задний двор, а в правом – лестницу на второй этаж. Перед ней тоже раскатали старенький ковер. В боковой нише виднелась ручка чуланной двери.

В зале было пусто, наверху бубнили пара голосов. Как только Кислый захлопнул дверь на улицу, с лестницы донесся какой-то цокот.

– Носик! – позвал Лейрен, присел на корточки и похлопал в ладоши.

В проем выскочила лисица, радостно взвизгнула и понеслась к нему в руки. Лапы скользили по каменным ступенькам и царапали их когтями. Она запрыгнула в объятия Кислому, громко и пискляво дыша. Тот поднялся, покачивая ее, как ребенка. Лиса была желтовато-рыжая, с гладкой шерстью и черными чулочками.

– Это Носик, – Кислый погладил ее по голове и спустил на пол. Носик стала нарезать круги у его ног.

– Зачем вам тут лиса? – Берт наклонился к ней. Та с диким восторгом подбежала, ткнулась холодным влажным носом ему в щеку и снова кинулась к Кислому. Гилберт улыбнулся и провел по лицу рукавом.

– Это Фифа притащила, но нам Носик всем понравилась. Она крыс ловит, потому у нас их и нет. Фифа ее сейчас дрессирует, чтоб с базара что-нибудь умыкала.

Носик внимательно посмотрела на Кислого, задрав голову, а потом чихнула и ринулась обратно на лестницу. Наверху оживились и засмеялись.

– Пошли, там Красотка и Фифа, – Лейрен стал подниматься следом за Носиком.

Берт шел за ним на усталых ногах. Спина тоже ныла. Да и помыться бы не помешало: волосы уже блестели и слипались в пряди. Он смотрел, как при ходьбе у Кислого болтается арматурина на поясе.

Наверху оказался похожий зал, только поменьше, а по бокам повсюду были двери в соседние комнаты. Некоторые висели на сломанных петлях, а какие-то вообще сняли. Два окна выходили на задний двор, огороженный каменным забором, а над ним виднелись крыши бедняцких лачужек. Между окнами примостилась дверка на полуобвалившийся балкон.

На кушетке возле нее сидели Красотка и Фифа. Красоткой оказался уже вполне взрослый парень с по-девчачьи пухлыми розовыми губами (Берт спохватился, что сперва посмотрел на них). Остальное у Красотки было так себе – кожа бледная, щеки рыхлые, задранный нос, жиденькие волосы с сединой (хотя на вид он казался ровесником Чумы). Носил распахнутую приталенную рубашку и кожаные штаны. Тут Берту снова на ум взбрело слово “бордель”.

Красотка сидел, хозяйски закинув ногу на ногу и положив руку на спинку кушетки. Болтал с Фифой, лесной эльфийкой, сильно уж похожей на Бьюли (разве что та была имперкой). Такое же скучненькое лицо, только волосы каштановые и длинные, собранные в две косы за острыми ушами. И выглядела она помладше. Стоило Берту ее увидеть, по спине пробежали мурашки. Носик лежала у ее ног, свернувшись калачиком и прижав уши.

– Смотрите, кого у “Жаба” выудил! – кинул им Кислый. Красотка и Фифа обернулись, а Носик всполошилась и приподнялась на передних лапах.

Берт увидел, что у Красотки серые укуренные глаза, а веки накрашены черными тенями. Он непонимающе уставился на него, а Красотка расплылся в улыбке.

– Ну, пусть подойдет тогда.

Они с Кислым подошли, хрустя обвалившейся штукатуркой на полу. Носик подскочила и снова начала вокруг них крутиться. Гилберт не мог оторвать взгляд от лица Фифы, а та рассматривала его с хитренькой улыбочкой. По телу снова пронеслась дрожь. Он невольно поглядывал на ее грудь (не мог не поглядывать!), которую очень уж притягательно обтягивала оливковая туника с вырезом на ложбинке. Фифа это видела, но не закрывалась.

– Миленький, – сказала она.

– Умеешь махаться, миленький? – спросил Красотка. Голос звучал елейно, будто он говорил с трехлетним соплячком.

– На мечах? – Берт рассеянно перевел на него глаза, но перед ними еще стоял вырез на груди Фифы.

– На мечах.

– Да. И на луке… То есть, из лука стрелять умею.

Фифа хихикнула и придвинулась к нему поближе.

– Я тоже.

Гилберт снова прилип взглядом к ложбинке, но заставил себя поскорее посмотреть в глаза. У Фифы они были по-лисьи янтарные, зрачки вытянуты щелочкой. Носик с нее поэтому с ума сходит?

– А что еще умеешь, миленький? – спрашивал Красотка, покачивая ногой.

– Не зови меня так!

Кислый хохотнул и сказал Красотке:

– Он какой-то дерганый на этих именах. И по фамилии не зови, и миленьким не зови…

– Как его звать-то?

– Я Гилберт, – вклинился он. – И вы же клич…

– Кличку получишь, когда здесь пришвартуешься, – Красотка сонно потянулся и взмахнул волосами. – А пока будем звать как хотим. Ты откуда взялся?

– Из Сиродила он сбежал. Видишь, мошна какая? У Хуби харчей стащить пытался, – Кислый пихнул его рюкзак. Затем снял со спины мешок с хлебом и покачал им перед друзьями. – В чулан совать?

– Суй, – кивнул Красотка. Лейрен пошел к лестнице, а он повернулся к Берту: – И много ты наворовался?

Фифа разглядывала его запыленную кожаную куртку, стоптанные сапоги и рукоятку двемерского меча на поясе.

– Мы в Корроле часто подрезали у алкашей, – Берт украдкой поглядывал на нее. – Из карманов воровали, то есть. И лазили в дома иногда.

– Добро, – Красотка поджал губы и закивал. – Тебе сколько? Восемь?

– Десять, – насупился Берт.

– Маловат, конечно, но сойдет, – он встал и пригладил рубашку.

Берт поднял голову и увидел, что его и без того девчачьи дутые губки еще и помадой подмалеваны. Он нарочито скривился и отступил на шаг.

– Мы вечером соберемся в зале, а пока можешь завалиться в комнату к Кислому, – Красотка кивнул на комнату возле лестницы. От остальных ту дверь отличал нацарапанный треугольник с завитушками на углах. – Он тебе уже рассказал про наши дела?

– Про Улей только сказал. А про Седого какого-то молчит.

– А, Седой…

Красотка ухмыльнулся и переглянулся с Фифой.

– Мы с ним дружим, – сказал он. – Про Гильдию Воров слышал? Седой с ними кое-какие дела ведет, когда с караванщиками в Скайрим ездит.

У Берта заколотилось сердце и загорелись глаза.

“Так она существует!”

Он уже начал представлять, как этот Седой (в его голове это был скрюченный старикашка с такой же головой, похожей на перепелиное яйцо, как у того Хуби-слоада) проводит его в темные чертоги, показывает людей с хмурыми лицами в черных капюшонах, и все вместе они строят планы похищения всяких дорогих штук из разных провинций. И никто не спрашивает, сколько Берту лет и как его зовут. Для них он такой же хмурый человек в капюшоне.

От восторга он даже забыл про боль в ногах и натертых рюкзаком плечах.

– А когда можно будет на него посмотреть?

– Это тебе что, музейная ваза? – усмехнулся Красотка. – Смотреть-то не на что… Так, смотри: если не слетишь, мы возьмем тебя, когда пойдем к нему на склад.

С лестницы послышались шаги. Поднялся Кислый и подошел чуть ли не вприпрыжку.

– С тобой будет жить, – сказал ему Красотка, кивнув на Берта.

– Не вопрос. Только медитировать не мешай.

– Ага. А у вас тут есть ванна? – спросил Берт и сразу себя одернул. Да какая ванна в такой халупе?

– Точно, ты ж с самого Сиродила пер! – озарило Кислого.

– Мы два-три раза в неделю ходим в купальни драиться, – Красотка переглянулся с Фифой: – А ходили мы туда…?

– В Миддас, позавчера. – подсказала она и повернулась к Гилберту: – Но я могу тебя и сейчас сводить. Деньги есть?

– Есть, – Берт ощутил, как внутри что-то приятно напряглось и задрожало, точно струны.

Фифа улыбнулась и встала. Носик взволнованно подняла на нее глаза и заскулила.

– Не переживай, ты тоже с нами пойдешь, – успокоила ее Фифа и сказала Берту: – Я тебя внизу подожду.

Прежде чем зайти с Кислым в комнату, Берт оглянулся и увидел, как Красотка ее поцеловал.

Спальня оказалась даже меньше той, что была дома. Распахнутое окно дышало уличной прохладой и смотрело на соседний дом через паутину бельевых веревок с болтающимися на них тряпками. На дощатом полу лежали три спальника – матрасы, застеленные разноцветными простынями и одеялами, и комковатые подушки. По стенам бежали нацарапанные мелом лошади с длинными развевающимися гривами, под ними плыли рыбы с огромными плавниками, а наверху парили птицы с размашистыми крыльями. В углу стоял шкаф с двумя полками: на одну Кислый запихивал одежду, а на другой одиноко пылились две книги. К стене рядом с шкафом прислонялось треснутое с углов зеркало.

Лейрен убрал книги с верхней полки, а Берт закинул туда рюкзак, колчан и лук. Меч оставил на поясе.

– Красивый, – сказал Кислый, глядя на лезвие. – Сам стырил?

– Мне Лирен подарил.

Кислый растерянно улыбнулся.

***

Фифа ждала во дворе, пока Носик копошилась в зарослях лютика. Когда Гилберт вышел к ним, засовывая кошелек в карман, Фифа спросила:

– Ты правда из Сиродила?

– Да. Из Коррола.

– Я была в Корроле проездом, когда ехала сюда из Валенвуда, – они вышли на дорогу и пошли через рынок. Носик потрусила следом. – Ты был в Валенвуде?

– Я знаю про него из “Почитателя красной кухни”. Там рассказывали про Фалинести, имга и коллопи.

– Я как раз из Фалинести, – улыбнулась Фифа, огибая палатки лавочников. Носик путалась под ногами прохожих и старалась держаться к ней вплотную, чуть ли не дыша ей в пятки. – А кто такие имга знаешь?

– Это такие разумные обезьяны. Они охотятся на каллопи, древесных мышек.

– А тебя не поймать, – заговорщически сказала она.

Сердце заколотилось. Гилберт шел, вымеряя каждый шаг. Боялся споткнуться и шлепнуться лицом на чей-нибудь прилавок, чтобы Фифа не рассмеялась и не стала считать “дуриком”. Но от того, что он старался следить за каждой мышцей, ноги назло путались. Пару раз он чуть не запнулся на ровном месте, обходя выкладку с глиняной посудой. Народу была тьма, поэтому на поворотах Берт почти всегда втыкался носом в спины покупателям. Тогда Фифа хихикала и оттаскивала его, а щеки ему заливала краска.

Чума бы не стал так жаться, думал Берт и натягивал на лицо вальяжную улыбку. Он расправлял плечи, поднимал подбородок и говорил:

– В Корроле не было такой толпищи. У нас все было ци… Цили-вили-зованно. Нет. Циви-ли-зованно.

«Он бы не стал так мямлить!»

Берту захотелось хорошенько вмазать себе по лицу или стукнуться лбом о прилавок. Фифа спокойно ответила:

– Потому там и была такая скука.

Он поднял на нее удивленный взгляд. Внутри даже пронесся холодок, навеянный памятью о последних ужасных неделях дома.

– Я же говорю, я там была, – улыбнулась Фифа. – Года три назад.

Гилберт снова впечатался в чей-то бок, потому что засмотрелся на нее с открытым ртом. Фифа снова его оттащила, взяв под локоть. Она пахла чем-то солоновато-сладким, похожим на карамель. Берт снова почувствовал, как жар опалил щеки.