Текст книги "Гвенделл, лучший ученик"

Автор книги: Эмис Блаулихт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

С бешено колотящимся сердцем и на негнущихся ногах Гилберт поднялся по лестнице на второй этаж и еле доплелся до своей комнаты в конце коридора.

Закрыл дверь, выдвинул засов и рухнул в незастеленную с утра кровать. Он лежал с закрытыми глазами щекой на подушке и слушал, как стучит в ушах.

Во сне ему показалось, что папа вдалеке спрашивает: “и как это понимать?”

Растешь

Утром он проснулся от щебета за окном и ярких летних лучей, жгущих щеку. Он разлепил тяжелые веки и поднялся. В голове гудело. Нос заложило. Дышать было горячо, горло будто загорелось. Лицо тоже пылало. Берт приложил руку к носу и попытался себя понюхать. Но ничего не учуял.

У папы сегодня отгул, вспоминал он, вяло одеваясь. Внизу слышались шаги и бренчание посуды. Берт с осторожностью вышел из комнаты и перегнулся через перила лестницы, стараясь зацепить папу взглядом. Оценить обстановку. Так сказал бы Фуфел.

Гилберт его не увидел, но отчетливо слышал, как он возится на кухне, что-то затачивая, и сипло дышит. Берт знал, что папа наверняка уловил скрип открывшейся двери, и то, что он сразу не побежал разбираться, уже хорошо. Но знал и про “затишье перед бурей”. Вычитал где-то, хоть не особо понял. Но теперь смутно его ощутил.

Он спустился и пошел в кухню. В животе больно заурчало, едва в нос проник запах выпечки (почему-то слабый), и только тогда Гилберт вспомнил, что крошки во рту не держал со вчерашнего дня.

Кухню заливал горячий солнечный свет. Из окон тянулись косые лучи, а внутри плавали сверкающие пылинки. Посередине стоял продолговатый стол, и свет ложился на него яркими пятачками. Берт с удивлением увидел за ним Лереси (вечно ее никогда не слышно). Она отщипывала желтоватое тесто из кадушки, лепила из него мячики, обмакивала верхушкой в блюдце с кучкой молотых семечек и клала на шкворчащий поднос над печью. Папа точил ножи.

Они оба обернулись, когда Берт появился из-за угла и сел за стол с другого края от Лереси. Рядом стояла корзинка с готовыми булочками, кувшинчик молока и три кружки. Берт жадно схватил одну булку – теплую и мягкую, – и вцепился зубами. Вкуса он почти не ощущал. Будто держал во рту горячую глину.

– Явился – не запылился, – сказала Лереси, хитро покосившись на него. Выглядела она не ахти: как-то осунулась и обрюзгла. Под раскосыми глазами залегли круги, волосы небрежно зачесаны на эльфийский манер, кожа подобвисла.

Наверное, у себя дома собачится и не спит целыми днями. С чего она вдруг пришла?

– Угу, – прошамкал Берт с набитым ртом. – А фофему фы вдефь?

– Прожуй сперва.

Он кивнул и потянулся к кувшинчику, чтобы налить в кружку молока. Папа задумчиво посмотрел на его и отвернулся, продолжив точить.

– Ты возле ванной кое-что вчера оставил.

У Берта дрогнула рука, и струйка молока выплеснулась на стол. Он спешно поставил кувшин и вытер лужицу краешком полотенца, подложенного под миску с булочками.

– Фто?

– Одежду. Я уже положил ее замачиваться.

Папа обернулся, отложив точильный камень и нож. Берт смотрел на него, не моргая.

– Почему она пахла дохлятиной так же, как твои друзья, которых я поймал ночью за домом Одила?

Лереси настороженно обвела их взглядом, снимая противень с печи и сваливая готовые булки в миску.

– Не внаю, – промямлил Гилберт и отпил молока. Тоже никакого вкуса.

– Ты с ними был?

– Неф.

– Зачем ты врешь?

– Я не вву. Я пофто…

Он медленно проглотил, судорожно думая, и добавил первое, что пришло в голову:

– Я собаку гладил. Другую, не Фишку.

Берт услышал, что голос как-то осип, и заметил, что лицо Лереси сморщилось. Она отвращенно высунула язык, мотнула головой и продолжила лепить.

– Если ты с ними не был, откуда знаешь про Фишку? – устало спрашивал отец.

– Ну… Просто видел, как она с ними уходила. А эта другая была.

– На твоей куртке была рыжая шерсть Фишки.

– Эта собака тоже рыжая.

– Гилберт. Я знаю, что ты с ними был. Я тебя слышал.

Берт умолк и потупил глаза в стол. Есть расхотелось сразу.

– Да уж расскажи ему, что с мальчишками, – сказала Лереси, раскладывая сырые мячики на раскаленный поднос. – Испереживался весь, наверное.

Отец задумчиво посмотрел на нее и затих. Берт разглядывал линии на деревянной столешнице и щипал себя за руку.

– Ничего страшного, – наконец сказал папа, повернувшись к нему. – Предупредили, что за повторные случаи вандализма их упекут на пару суток, а пока отделались только штрафом. Они хоть ничего и не украли, но вломились в казенный дом.

На душе полегчало. Но только на секундочку. Потом снова оттянул тяжеленный валун разочарования. Ведь Чума-то остался на свободе. И Бьюли наверняка сейчас с ним.

Берт поднял глаза и встретился с мрачным взглядом отца.

– А что с трупом? – спросила Лереси.

– Валуса Одила допрашивают. Узнаю только завтра. Гилберт, – папа подошел и оперся на стол огромными ручищами. Ножки стола предупредительно скрипнули. – Ты пообещаешь, что перестанешь с ними шарахаться по чужим домам?

– Да, – влегкую ответил Берт. Как и Лирен, он потерял запал на “шару”. Теперь его заботили только Фуфел с сахаром и Бьюли. – Обещаю.

– Также будет лучше, если ты найдешь себе компанию попристойнее. Меня настораживает Аксель. Мы нашли при нем несколько самокруток.

Берт застыл. Мышцы словно окаменели. Он испуганно смотрел в глаза отцу и чувствовал, как что-то внутри начинает выть: “са-а-а-ахар! Са-а-а-ахар!!!”

– Н-ну и что? – спросил он. Говорить стало тяжеловато, связки будто склеились. – Он же просто с нами гуляет. Я ничего не беру у него.

Тут Лереси ссыпала в миску булочки, отложила поднос и тоже оперлась на стол рядом с папой. Вдвоем они смотрели на Берта с недоверием и укором. Его схватил приступ злости, и он возмутился:

– Что? Правда! Не смотрите на меня так!

Он вдруг подумал, что Чума бы не позволил так на себя смотреть. Чума бы всем им накостылял! И Бьюли точно его за это любит.

– Мне нравится гулять с Фуфелом! – продолжал горячиться Берт. – Мне что, теперь ни с кем гулять нельзя?

– В городе много других хороших ребят, – сказал папа. Его голос похолодел. – Хотя бы тот же Лирен. Он приличный мальчик, почти твой ровесник, вот и дружи с ним.

– Я и так с ним дружу! Вообще дружу, с кем хочу!

– Таких друзей потом из канав вылавливают, – повысила голос Лер. – Попомни мое слово, этого Фуфела-идиотину сегодня-завтра у канализации лицом вниз найдут. Тебе оно надо, скажи мне? – она повернулась к папе и повторила: – Вот надо ему? Тебе надо? Мне не надо! У меня своих двое, а мне за твоим еще смотреть?!

– Успокойся, Лер, пожалуйста, – измученно вздохнул папа.

– Вот и не надо! – взвился Берт. – Почему ты вообще пришла?!

– Потому что! – Лереси зыркнула на него своими злющими бордовыми глазами. – Время появилось! Потому что ты шляешься не пойми где, а оболтус твой ни сном, ни духом! Работа да работа! А за тобой кто смотреть будет?! В мире и так черти что, так хоть тебя хочется уберечь!

Папа вздохнул, отошел к печи и поворошил кочергой поленья, раскидывая их друг от друга, чтобы поскорее затухли.

– Не надо за мной смотреть! – выкрикнул Берт и спрыгнул со стула. – И так все время запрещаешь!

– Вот и не буду! Делай, что хочешь!

– Берт, сядь, прошу тебя, – с мольбой обернулся отец. – Лер!

– Что?! – вспыхнула она. – Не хочет – не надо! У меня будто дел нет больше! Да вот еще!

Гилберт выбежал из-за стола и замер у стены, с ненавистью глядя на Лереси.

– Пожалуйста, не кричите, – попросил папа, обводя обоих взглядом, и повернулся к Берту: – Я не запрещаю тебе гулять, просто прошу, чтобы ты был аккуратнее с друзьями. Этот Фуфел тебя до добра не доведет.

“Са-а-а-а-ахар!”

Берт сжал челюсти, ощутив подкатывающий к горлу комок. Глаза защипало.

– Мне с ним нравится, – пролепетал он. Лереси всплеснула руками и стала убирать пустую кадушку из-под теста.

– Я понимаю, – папа подошел к нему и сел на корточки, обдав запахом хмеля.

Его большое бородатое лицо с пронзительными черными глазами оказалось напротив, и Берт вспомнил громадную голову Фишки. Отец взял его за плечи и погладил большими пальцами.

– Но он занимается плохими вещами, – объяснил он. – Я не хочу, чтобы из-за него с тобой что-то случилось, понимаешь?

Губы Берта задрожали и стянулись в жалобный клювик. Он опустил глаза, ощутив, как в уголках собралась горячая влага.

– Пап…

– Что?

– Можно мне…

Он осекся. Если попросить встретиться с Фуфелом еще разок, то папа точно что-то заподозрит. Берт сжал губы и прерывисто вздохнул. По щеке поползла жгучая слеза, и папа осторожно стер ее большим пальцем.

– Что, Кнопочка?

– У меня горло что-то болит. И дышать тяжело.

– Простудился? – папа аккуратно приложил здоровущую шершавую ладонь к его пылающему лбу. – Ну да, вот тебе и мытье в холодной воде.

– Сейчас зелье найду, – буркнула Лереси и пошла в гостиную. Там она открыла сервант и стала бряцать бутылочками. – Иди его в постель уложи пока. Вот бесенок, даже не поел толком! И так кожа да кости, ветром сдувает поди!

– Лер, пожалуйста, – шикнул на нее папа и посмотрел на Берта. – Пойдем. Когда полегчает, спустишься и как следует позавтракаешь, хорошо?

Гилберт смотрел над его плечом и пытался удержать слезы. В душе растеклась горькая обида. Мир вдруг стал таким несправедливым. И Чума с Бьюли остался, и с мошкарой гулять запретили, и с Фуфелом говорить, и заболел, и Лереси накричала…

Солнце потускнело, и запах булочек поблек. Берт закрыл глаза и беспомощно уткнулся в папино плечо, снова вхлипнув.

– Я ничего не хочу…

– Бывает, – отец обнял его, пару раз качнул и погладил по спине. – Все будет хорошо. Я обещаю. Теперь ты пообещай.

– Угу…

– Молодец, Кнопка.

Через пару минут он лежал в своей постели, укрывшись почти с головой. Лереси дала ему лечебное зелье, сказала, чтоб не обижался на нее, и тихонько закрыла дверь. Берт стал смотреть в окно.

Лучи проникали в комнату через крону вяза, и на одеяло ложились пятнистые тени. А потом на подоконник вспорхнул воробей. Гилберт вспомнил птицу счастья с Саммерсета и уснул.

***

– Фи-и-и-иу!

Берт открыл глаза и оторвался от подушки. Солнце светило еще ярче и горячее. В комнате стояла духота. Берт подумал, что ему приснилось, но тут снова:

– Фи-и-и-иу!

Свистели снаружи. Окно выходило на задний двор. И тут Гилберт понял.

Он вскочил с постели и кинулся открывать створки. В комнату влетела волна свежего, хоть и знойного воздуха. Берт пощурился от солнца и посмотрел вниз. Сердце радостно взвилось под самое горло.

Во дворе стоял Фуфел, засунув руки в карманы и улыбчиво жуя. Он смотрел на Берта, точно так же прищурив один глаз, хотя свет на него не падал.

– Я принес, – сообщил он и улыбнулся шире.

– Ага! А ты сможешь докинуть?

– Не вопрос. Но сперва кидай деньги.

Проклятье, деньги! Напрочь из головы вылетело. Но ничего, в комоде, кажется, должен быть кошелек, который на днях стибрил у пьяницы.

– Давай вместе? – предложил Берт.

– Что, не доверяешь? – усмехнулся Аксель.

– Ну…

– Да я угараю. Конечно, вместе, дурик. “Одновременно” это называется.

– Сам ты дурик, понял?!

Фуфел рассмеялся и покачал головой.

– Ну вот, растешь наконец-то. Понял я, понял. Давай уже.

Берт кивнул, подбежал к комоду и выдвинул верхний ящик. Там валялись всякие ножи, кинжалы и заточки, которые забывали гости в тавернах. Нивенир говорил, что их можно будет продавать. Хорошо, что никто не лазит в этот комод, а то бы завоняли.

Во втором ящике лежала одежда. В третьем – любимые книги. Про Лорхана и Барензию, а еще “Поучения благой Альмалексии”. В нижнем – всякая всячина вроде дешевых украшений и старых потускневших монет. Все это Берт тоже выуживал из карманов пьяниц и думал продать. Туда же он закинул и кошелек.

Он пересчитал деньги и оставил десять монет, сложив лишние в ящик. Затем ринулся к окну, будто боясь, что Фуфел ему привиделся и исчез. Но тот стоял, как стоял – с руками в карманах и жевал.

– Вот! – Гилберт помахал кошельком в воздухе.

– Слушай, я тут подумал… Давай-ка ты лучше спустишься. Вдруг ты мне кошелек с камнями кинешь?

– И ты тоже.

– И я тоже. Так что давай, спускайся, чтобы никто никого не нае*ал.

“Нае*ал”. Тоже смешное слово.

Берт невольно улыбнулся и ответил:

– Ладно, подожди, я оденусь только.

– Да тебе и сорочка эта идет, – с наигранным кокетством ухмыльнулся Фуфел. Берт почувствовал странную дрожь и жар.

– Чего?

– Ничего, спускайся давай. А по дереву сможешь? – Аксель кивнул на молодой вяз, тянущийся ветками прямо к окну.

Гилберт опасливо глянул на ближайшую ветку, но для него она была еще далековата.

– Не дотянусь, – он выпростал руку, чтобы Фуфел увидел, как до ветки оставалась еще примерно такая же рука. – А на подоконник не залезу.

– Мгм. Ладно, иди уже.

Гилберт быстренько нацепил первую попавшуюся одежду, – легкую рубашку и штаны, – сунул в карман кошелек и поспешил вниз. Лереси уже ушла, а папа выгребал пепел из печи. Он заметил Берта и окликнул:

– Тебе еще надо позавтракать, помнишь?

– Да, сейчас приду, – ответил тот из коридора.

– Ты куда-то собрался?

– Я Лирена на улице заметил, хочу позвать гулять.

Папа недоверчиво выпрямился, но промолчал. Берт вышел на залитую солнцем улицу и обогнул дом, скрывшись в тени деревьев на заднем дворе. Фуфел ждал у самой стены, так что из окна его было не видно.

– Симпатично, – он окинул Берта взглядом и хитренько улыбнулся.

Гилберт замялся, поймав тот же странный восторг, что и с Бьюли.

– Ага. Вот, – он вынул кошелек.

– Мгм, – Аксель тоже достал кошелек и развязал, показав Берту шесть блестящих розовых кристаллов сахара.

Ноздри затрепетали, когда в памяти всколыхнулся приторный запах. Берт кивнул и так же открыл свой кошелек. На свету блеснули монеты.

– Десять.

– Вижу. Махаемся.

Они передали друг другу мешочки. Фуфел сунул свой за пазуху и улыбнулся:

– С тобой приятно иметь дело. Я всем это говорю, но с тобой и правда приятно.

– Почему? – Гилберт убрал драгоценный кошель в тот же карман.

– Ты мой самый молодой клиент, в курсе? Раньше самой малой у меня была 10-летняя сопля, редгардка. Честно, я даже удивился, когда ты сахар попросил, вот от тебя вообще не ожидал. Я ж тебя еще совсем мелким помню, ни бе, ни ме. Прямо только из пи*ды вылез.

– Откуда?

– Из мамки.

– А-а, – Берт усмехнулся, хотя слабо понял. – А в замке что было?

– Да ничего, твой батя штраф впаял и нахер послал. Сказал, еще раз поймает – в каталажку упрячет. Он у тебя ровный мужик, не вредный. Как-то и гадить ему не хочется.

– Он запретил с тобой разговаривать.

– Я знаю, он у меня сомиков отобрал. Я самокрутки так называю. Но, короче, раз ты вышел, то яйца у тебя растут.

Гилберт криво улыбнулся, снова ничего не поняв. Тут же вспомнил, про что давно хотел спросить у Лирена. Но с ним еще неясно, когда получится встретиться. Можно ведь спросить и у Фуфела. С ним, правда, Гилберт знаком не так давно, зато он старше. Гораздо старше, на целых семь лет.

– Фуфел, а кто такие пи*оры?

Улыбка Акселя поблекла. Он перестал жевать и пристально посмотрел на Берта.

– А что?

– Просто меня Чума так назвал. Мы никогда раньше не виделись. Он сразу так назвал, и я не знаю, почему.

Фуфел расслабился и усмехнулся:

– А, да он просто так. Ты забей. Это что-то типа “мудак”, “дурак”, “придурок” и все такое.

– Но я же ничего ему не сделал. Это он первый начал.

– Иногда это просто слово, так что не бери в голову. Хотя…

Он опустил на Берта глаза и оценивающе смерил взглядом.

– Ну, кто ж его знает.

– Что?

– Ты и правда похож на педика. Тебе хоть и всего шесть…

– Шесть с половиной!

– …Но ты и правда похож.

– Почему? Кто это?

– Рассказать тебе? – лукаво прищурился Фуфел. – Это ведь не шутки, если что. Короче, педики – это такие пацаны, которые трутся с другими пацанами. И выглядят, как девки, вот как ты.

– Да хватит! Мы же тоже с мошкарой ходим.

– А, нет! – засмеялся Фуфел. – Мы просто дружим, а педики мутят друг с другом. Как Чума с Бьюли.

– А так можно?

Аксель снова захохотал.

– Вот о чем я и говорю! Я с тебя обоссусь сейчас, мелкий! – он отсмеялся и стал переводить дыхание. – Так можно, но так нельзя. Пиз*ец, сам тебе тут комплименты отвешивал, а теперь… Короче, быть настоящим пи*ором – плохо, за такое и втащить могут. В смысле, побить, понял? Так что лучше помалкивай.

– Я ни разу таких не видел.

– В зеркало посмотри, – Фуфел взорвался смехом.

Берт недоуменно замолчал. Мысли смешались, и он изо всех сил старался понять, почему это плохо. Но никак не мог.

– Аксель, а почему это плохо?

– Что? – он вытирал слезы. – С другими пацанами мутить? Это противно, вот почему. Собственно, девки на что? Нет, мутить надо с девками, а с пацанами дружить. Иначе так кабину начистят, что мать родная не узнает.

– А почему противно?

– Мелкий, я серьезно сдохну с тебя! – Фуфел скрючился от смеха.

– Я правда не понимаю!

Аксель кряхтел, шлепая себя по коленкам, и едва смог выпрямиться. Лицо у него блестело от слез.

– Что, уже присмотрел себе мальчугана что ли? – простонал он, вытирая глаза обеими руками.

– Да нет…

– Вот и не рыпайся. Целее будешь. Вот, помнишь Джеаро?

Берт помнил. В прошлом году одного высокого эльфа, Джеаро, хорошенько кто-то вздул. Да так, что один глаз у него заплыл, нос покосился, а острое ухо оказалось наполовину оторвано. Берт сам его видел в “Серой кобыле”, но только издали. Мошкара начала перешептываться о чем-то, и Гилберт тогда не понял, о чем именно.

– Ну, помню.

– Вот его за это и отхерачили. Точно не знаю, кто. Его с каким-то парнем в переулке застукали, они там сосались.

– Что?

– Целовались. С этим вторым не в курсе, что стало, но наверняка ничего хорошего. Знаю только, что после того раза его вообще никто не видел. Шлепнули, наверное. Убили, то есть.

Берт в ужасе распахнул глаза.

– Просто так?

– В смысле “просто так”? – рассмеялся Фуфел. – Я тебе про что тут расшаркиваюсь? За то, что они мутили, за это и пришили. Что непонятного? Да и выглядел это Джеаро по-бабски, прямо как ты. Так что поосторожнее. Ты вроде ничего так, в смысле, хороший пацан. Будет жалко, если загасят. Мне-то все равно, но насчет остальных не знаю. Вроде говорили, что Чума и Джерси этого Джеаро тоже мутузили. Ты уж поберегись, ладно?

– Ну… Ладно, я понял.

Хотя не особо.

– Но я давно видел, как две девчонки целовались, – сказал Берт, внимательно посмотрев на Акселя. – В щечку.

– Да им-то можно.

– Девочкам можно, а пацанам нельзя? Почему?

– На девок хоть смотреть приятно. Жаль, я сам этого не видел.

– А на пацанов неприятно?

Фуфел снова усмехнулся.

– А что там приятного? Н-н-нда-а, интересный ты.

– Я совсем уже запутался.

– Потом допрешь. Все, пойду я уже, – Аксель прошел мимо и хлопнул по плечу. – А то дела есть.

– Хорошо.

– Запомни, одну шашку в день.

– Да, я знаю.

Он скрылся за углом. Берт сразу запустил пальцы в кошель, вытащил кристалл сахара и сунул в рот. Жизнь тотчас стала проще.

***

– В общем, вздернулся этот Валус, – говорил Чума.

Мошкара сидела в “Серой кобыле” за круглым засаленным столиком. На нем – куча нацарапанных надписей, и все про что-то непонятное для Берта. Зал хиленько освещала люстра. Чума сидел напротив, рядом с ним – Бьюли, а по бокам Фуфел, Джерси и Лирен. Тот примостился рядом с Гилбертом как товарищ по возрасту, и обоим от этого было поспокойнее.

– Стражник пришел, а этот уже висит под балкой, – Чума обнимал Бьюли за плечо, а во второй руке держал бутылку эля. – Сыновей дома нет. Вот удобно, да?

– Что удобно? – спросил Берт, глядя на Бьюли. Он старался не пялиться, но когда она отворачивалась, все же смотрел.

– Вздернуться, когда жизнь к стенке приперла? – ухмыльнулся Джерси.

– Ну, – Чума отпил. – Удобно же? Тупо, но удобно. Вообще ни о чем париться не надо, ведь в любой момент можно пойти удавиться.

– То есть, непонятно, что это за женщина там в подвале была? – спросил Лирен.

– Нет. Много ты у висляка узнаешь?

– Ну, есть же… Эм… Как его… Следствие.

– Я там сказал и тут повторю: всем плевать. Труп сожгли и забыли. Нет тела – нет дела. Разумно? Разумно. В стране и так проблем хоть жопой жуй.

– Я бы в Морровинд уехала, – вздохнула Бьюли. – Или в Хай Рок. Там, наверное, дела получше. Там ведь помнят Барри.

Она посмотрела на Берта с заговорщической улыбкой. Барри – так звал Барензию ее идиотина-любовник Строу. Гилберт восхищенно раскрыл рот.

Значит, она все-таки прочитала про королеву.

Берту вдруг показалось, что сама Бьюли могла быть Барензией, а Чума – Строу. Сердце гулко застучало, к лицу прилила кровь.

Он улыбнулся и опустил глаза.

– Барри? – игриво переспросил Чума, взял ее за подбородок и повернул к себе. – Что за Барри? У тебя кто-то кроме меня есть?

– Нет, – она смотрела на него влюбленными глазами, как смотрела бы Фишка. – Из книги просто.

– А мне что-то не верится, – Чума заигрывающе понизил голос и приблизился к ее лицу. Их носы чуть не касались. Мошкара завороженно наблюдала. – Давай, признавайся. У тебя кто-то есть?

– Нет, Чамбер.

– И кто я тогда?

– Мой единственный.

Он впился в ее губы, прикусил нижнюю и чуть оттянул зубами. У Берта отвисла челюсть. Он понял, чего так сильно хотел с того вечера в «Дубе». Ее губ.

Чума еще раз поцеловал Бьюли, а потом легонько шлепнул ее по щеке.

– Не забывай, поняла?

– Да.

Он отслонился от нее и присосался к бутылке эля. Мошкара возбужденно выдохнула, а Лирен с растерянностью посмотрел на Берта.

– Барри – это правда из книжки, – посмеивался Джерси. – Не помню, из какой.

– Отвали, – беззлобно кинул Чума, не отлипая от бутылки.

– “Подлинная Барензия”, – улыбнулась Бьюли. – Почитай, она правда интересная.

– Я тебе потом устрою интересное, – Чума оскалился и снова прильнул к ее губам.

Мошкара засмеялась, а Берт потупил глаза. Украдкой он все же наблюдал, ощущая внутри колючую волну жара. Странную, но приятную.

Вот, как ей нравится. Она прямо не отстает от Чумы, даже если он ее обижает.

Гилберт глянул на Лирена и встретился с ним глазами. Между ними будто металась одна мысль: “нельзя нам тут сидеть”.

– Слышишь, девкан? – Джерси решил разрядиться. – Уже заторчал?

– Чего?

– К сахару привык уже?

Фуфел перевел на Берта извиняющийся взгляд.

– Нет, не заторчал. Одна…

– Шашка, – подсказал Фуфел.

– Одна шашка в день, и все.

– Это пока ты мелкий, – деловито сказал Джерси. – Потом будешь закидываться во всю.

– Не буду, – нахмурился Берт. – Перестань обзываться.

– А что, ты не мелкий?

– Не твое дело, понял?

– Да ты уже взрослый у нас, – усмехнулся Чума. Берт сразу сник. – В “Дубе” ты не такой борзый был.

– Ну и что?

– А ничего, – голос Чумы звучал уже заинтересованно. – Растешь.

Бьюли с нежностью посмотрела на Берта и протянула к нему руку мимо Фуфела. Берт ощутил ее сладко пахнущую ладонь у себя на плече.

– Конечно, растет, – сказала она. – Вы ведь тоже росли.

– И Барри росла, – улыбнулся ей Гилберт.

– Да, и Барри.

Ближе к вечеру мошкара решила пойти пострелять зайцев в лесу. У Фуфела было только два арбалета, – для себя и для Джерси, – а Чума сгонял домой за луком. Лирен и Берт согласились просто посмотреть, а Бьюли сказала:

– Ой, я не пойду, это жуть какая-то. Там скоро стемнеет.

Мошкара стояла у городских ворот и готовилась выходить. Чума подошел к ней и мягко взял за шею.

– Боишься, да?

– Да, – она виновато улыбнулась, глядя на него, как заколдованная. – Может, ты мне ключик дашь, и я у тебя дома подожду?

– Разбежалась. У себя дома жди, я сам приду.

– Ладно.

Чума снова шлепнул ее по щеке и отошел к остальным. Берт смотрел, как Бьюли не моргая смотрит ему вслед.

“Дура набитая”, сказал в голове голос Лереси. Гилберт заглушил его и осторожно шагнул к Бьюли.

– Хочешь, я тоже с ними не пойду?

Она опустила на него умиленный взгляд. Лирен, стоящий между мальчишками, испуганно оглянулся.

– Нет, иди, конечно, – Бьюли погладила его по плечу. – Ты же сам хотел.

– А теперь не хочу.

Мошкара усмехнулась и зашепталась, а Лирен так и смотрел на него с тревогой.

– Ну, как знаешь.

– Остаешься, мелкий? – Фуфел поправил колчан с болтами на поясе.

– Да.

– Мгм. Погнали тогда.

Парни ушли. Лирен остался и переводил взгляд с Бьюли на Берта и обратно.

– А ты чего не пошел? – спросил тот.

– Да как-то не хочется одному со взрослыми. И так долго гуляем. Я лучше домой пойду, меня мама ждет.

Гилберт вдруг понял, что не хочет, чтобы он уходил. Он и Бьюли – рядом с ними было хорошо. Под этим рыжеющим закатным солнцем на теплой летней улице. Вместе.

– Пойдемте в таверну, – Бьюли словно услышала его мысль. – Я хочу сидра купить.

Берт с Лиреном переглянулись. И молча сказали друг другу: “а пойдем”.

В “Дубе и патерице” Бьюли взяла себе грушевый сидр и спросила, хотят ли мальчики себе чего-нибудь, но Таласма-трактирщица сразу заявила:

– Не собираюсь я спаивать детей!

Берт уже открыл было рот, чтобы сказать, что ему уже шесть с половиной и потому никакой он не ребенок, как Бьюли его опередила:

– Тогда я еще возьму для себя. Что мне взять, мальчики?

Мальчики сказали взять сладкий ягодный сидр.

Берт впервые как следует попробовал алкоголь. До этого ему давали только немножко лакать из недопитых стаканов, которые оставляли гости, и пойло это было паршивым. Кислым и ядреным. А этот сидр вкусный, с пузырьками.

Они сидели в зале, глядя через окно на огненно-рыжее небо, и болтали. Лирен рассказывал про морровиндский Трибунал. Берт удивился, узнав, что там состояла Альмалексия и что Барензия была с ними на короткой ноге. Вокруг гоготал народ и стучали кружки.

Когда начало темнеть, Лирен засобирался домой, сказав, что его там и правда ждут. Как только он ушел, Берт тихо спросил у Бьюли:

– А почему ты любишь Чуму?

– Он хороший, – так же тихо ответила она, водя пальцем по оконному стеклу.

Берт молча разглядывал ее лицо сбоку. У нее такие же серые глаза, вдруг подумал он, как были у мамы. Папа говорил, у нее серые глаза и темно-русые волосы, как у Берта.

– Не знаю, – добавила она еще тише. – Просто не знаю. Так получается.

– Он не хороший. Он же тебя обижает.

– Нет, все в порядке.

Гилберт отвел глаза в окно. Может, она за это и любит? За то, что обижает? За то, что вот так кусает ей губы и шлепает по щеке? За то, что говорит, как «устроит интересное”? За то, что делает “интересное”?

По телу пробежали жгучие мурашки. Из-за сидра в голове пустовало.

– Бьюли?

Она повернулась.

– Что?

Сам себя не помня, Берт резко наклонился и прижался к ее губам.

Горячим и мягким. Как те булочки, которые печет Лереси.

Он ощущал носом ее гладкую кожу. Сладкий запах духов. Ее рот еще хранил вкус грушевого сидра. Берт потерялся во всем этом и не хотел освобождаться, но Бьюли отодвинулась первая.

– Ты чего? – ласково улыбнулась она и погладила его по щеке.

– Не знаю…

Ему захотелось рухнуть под землю. Ноги окаменели. Он неподвижно смотрел ей в лицо и не представлял, как теперь быть.

– Ничего, – сказала Бьюли и положила его голову себе на плечо. Глаза Берта невольно опустились ей на грудь. – Не бойся, ты растешь.

– Я хочу еще, – Гилберт не верил собственным ушам и голосу. – Можно еще?

Бьюли вздохнула. Ее грудь высоко взмыла и опустилась.

– Ладно, только не так быстро, хорошо? Поаккуратней, я тебе помогу.

– Ага.

Он поднял голову с плеча, бережно приблизился к ее лицу и коснулся губ. Бьюли взяла его руки и положила себе на щеки. Она стала медленно двигать губами, будто обнимая ими. Было очень, очень приятно делать так же, чувствуя ее горячее дыхание, пахнущее сидром.

Тук-тук-тук!

Оба вздрогнули, словно по телу пустили электрический ток, и посмотрели в окно.

С улицы на них смотрели Фуфел и Чума. Тот стучал по стеклу и улыбался.

***

– Боги, – Бьюли смотрела на них, широко распахнув глаза. Берт слышал, как ее сердце бешено колотится в груди.

Сам он вдруг ощутил, как внутренности обледенели и рухнули куда-то вниз. В горле что-то дрожало.

Чума переводил с одного на другую пугающе довольный взгляд, а Фуфел за его спиной посмеивался в ладонь.

– Боги, Боги, – застонала Бьюли, когда Чума пальцем поманил их на улицу, не переставая улыбаться. – Боги… Боги…

Она суетливо поднялась и пошла наружу. Едва ноги переставляла. Чума проводил ее взглядом, а потом вернул глаза на Берта и снова поманил.

Но тот примерз к полу. Колени дрожали. В пустой разгоряченной голове встала простая, спокойная мысль: “он меня убьет”.

Все сейчас закончится. Он просто меня убьет.

Берт увидел, как Бьюли появилась за окном и бросилась к Чуме, в мольбе вытянув руки. Но едва она приблизилась, он размахнулся и ударил ее по лицу. Даже изнутри Берт услышал звонкий, мясистый шлепок. Бьюли отшатнулась и чуть не грохнулась навзничь, но Фуфел успел ее подхватить. На щеке у нее вспыхнуло красное пятно, и из горла сразу потянулся жалобный вой.

Берт глухо вскрикнул и побежал на улицу.

– Не бей!

Но Чума уже схватил ее за плечо, точно соломенное чучело, и снова замахнулся. Фуфел перехватил его руку и пытался опустить.

– Легче, легче! Хорош, Чам!

– Чамбер, – всхлипывала Бьюли, держась за щеку.

Чума отпихнул Фуфела ногой, перехватил Бьюли за волосы и врезал ладонью снова, расплющив ей нижнюю губу о зубы. По подбородку Бьюли заструилась кровь. Она зарыдала, зажав рот ладонью, а другой рукой беспомощно схватилась за грудки его рубашки.

– Не надо! – закричал Берт, кинувшись оттягивать его за рукав и закрывать собой Бьюли. Живот стискивал спазм.

Прохожие с опаской оборачивались и ускоряли шаг. Для них это была очередная семейная разборка, в которую если полезешь, получишь пару ласковых.

– Боги, стражу бы что ли позвали, – говорили они друг другу. Но никто не звал, думая, что позовут другие.

– Я тебе устрою “не надо”! – Чума швырнул Бьюли на мостовую и вцепился в воротник Гилберта. Он повалил его на брусчатку и пригвоздил, больно вдавив в камни затылком.

Фуфел бросился утешать рыдающую Бьюли и поднимать ее на ноги.

– Оставь ты его! – кинул он Чуме. – Он же мелкий!

– Вот пусть вырастает! – с его губ не сходила спокойная, сосредоточенная улыбка, когда он приподнял Берта и грохнул о мостовую. Лопатки и затылок прострелила боль. Берт вскрикнул.

– Не вей ефо, – Бьюли едва шевелила разбитыми губами. Всю нижнюю часть лица ей заливала кровь. – Мы пофто бавовавифь!

– Баловались они, е*ать! – усмехался Чума, молотя Гилберта о брусчатку. Тот вскрикивал при каждом ударе. В голове уже звенело, перед глазами мелькали красные точки. Чума схватил его за горло и низко наклонился к лицу, пахнув кислой вонью изо рта. Берт смотрел на него слезящимися глазами и мелко-мелко дышал. – Я же не из ревности, понимаешь? Я же не дурак ее к тебе ревновать. Просто раз она к тебе прилипла, то с другими пойдет – только отвернись. Так что ничего личного, девкан.

Он выпрямился и взмазал по щеке крепкой ладонью. Голова Берта мотнулась набок, в глазах вспыхнули ослепительные белые шутихи.

– Ты че?! – Фуфел подскочил к Чуме со спины, схватил под руки и рывком оттащил. Кинул его на брусчатку и взял Гилберта за плечи: – Ты живой хоть, мелкий?