Текст книги "Эхо (СИ)"

Автор книги: Edelven

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

– Больше ничего? – голос бригаденфюрера стал не просто стальным, каждое произнесенное им слово стало будто пропитано невозможным холодом.

– Это пока все, – отрезал Менгеле.

– Неплохо, доктор. Очень неплохо, – эсесовец удовлетворенно покачал головой и вновь впился взглядом в Магду. – Я хотел бы получить копии всех данных. Также, думаю, вы можете начинать подготовку к решающей фазе. Материал для оплодотворения вы получите через несколько недель, а пока готовьте этих пациенток. В первую очередь – ее.

Он кивнул в сторону Магды и вышел из палаты, но на пороге остановился.

– И постарайтесь вывести из сна польку. Мне нравится ход ваших мыслей.

*А.А.Ахматова. «Бабушке».

**унтерменш – дословно: недочеловек. Так нацисты называли низшие, по их мнению, расы.

========== 4. Из пыли семейного шкафа ==========

Который раз пересматривая документы из немецкой папки и их перевод, старательно ею сделанный, Саша задавалась одним и тем же вопросом: почему эти документы оказались среди тех, что дал ей Локи?

Если думать логически, то по условиям их сделки в папке должны были находиться документы, имеющие отношение к истории ее семьи. И они там есть – документы времен Блокады, приказы, касающиеся передвижений части ее прадеда по городам и весям, даже документы из «дела» ее прадеда, заведенного СМЕРШем в сорок четвертом – после того, как они разминировали замок и нашли в его подвале убитых эсесовцев и ящики с документами. Но при чем тут документы из Освенцима, да еще и медицинские? В них фигурировало конкретное имя, которое казалось Саше смутно знакомым, но откуда – вспомнить она так и не смогла.

Но Локи просто так ничего делать не будет, и эти документы точно имеют отношение к истории ее семьи. А какое – она просто обязана выяснить. Здорово напрягало, и даже пугало другое: он мог хотеть, чтобы Саша увлеклась этой темой, и извлечь из этого свою выгоду. Однажды он уже это сделал. И ей бы совершенно не хотелось снова попасть в подобные жернова – из тех еле выбралась.

Измученная попытками вспомнить, она позвонила маме.

– Привет, Сашунь. Ты так, поболтать, или случилось что? – голос мамы в трубке был бодр до безобразия. Все правильно – а какой голос должен быть у молодой счастливой бабушки, когда та разговаривает со старшей дочерью – одиноким «синим чулком»?

– Привет, мам. Да нет, все хорошо. Ко мне тут документы одни интересные попали…

– Какие документы? – голос мамы из веселого стал настороженным, что заставило Сашу усмехнуться. Мама старательно прячет от отца все свои финансовые документы, и он до сих пор не знает, что у его жены есть вклады в паевых фондах и счет в банке, куда она потихоньку откладывает заначку. Сашу всегда это жутко бесило – как можно жить с человеком и не доверять ему, скрывая какие-то свои покупки и доходы? Вы семья или где? Но она молчала – папа очень любит маму, и для него эта информация стала бы сильным потрясением.

– Да еще со времен Норвегии – я там делала запросы по европейским архивам на документы времен войны, вот ответы пришли.

– А… и что за ответы? – голос в трубке становится куда спокойнее, из него почти исчезает напряженность.

– Да информация по службе прадеда – я в основном про историю с Кёнигсбергом информацию искала. Представляешь, тут даже сканы кое-каких бумаг из СМЕРШа пришли! У нас они все засекречены… Но меня тут другое заинтересовало. Тебе о чём-нибудь говорит такое имя – Магда Дженгилевская? – Саша затаила дыхание в ожидании ответа мамы. Если это имя и ей окажется знакомым, значит она не зря мучила свой мозг попытками вспомнить, откуда оно ей знакомо.

– Какое имя? – голос мамы приобрел задумчивый оттенок.

– Магда Дженгилевская.

– Не знаю даже… Знаешь, звучит знакомо. Позвони бабе Гале, она, может, подскажет что. Имя знакомое, но откуда – не помню.

– Мне вот тоже оно знакомым кажется, как будто слышала его где-то, а где – убей меня Бог, не помню.

– Ну, тем более звони. Чего еще нового?

Саша еще немного поболтала с матерью, скорее механически отвечая на вопросы. В голове вертелась мысль о том, что, раз матери знакомо имя, то и она не зря с ума сходила. Положив трубку, она сделала себе кофе и задумалась, глядя в окно на кухне. Это имя… явно польское, хотя, может быть, и западно-украинское. Прадедушка к полякам никакого отношения не имел – он коренной ленинградец, русский до мозга костей, стопроцентный пролетарий, что называется. А вот прабабушка… она тоже, вроде, ленинградка, но переехала туда с родителями в детстве. Баба Саша никогда особо об этом не рассказывала правнукам – мелкие были слишком, да и не спрашивали. А вот бабушка Галя точно должна что-то знать.

Набрав номер бабушки, Саша прослушала монотонные гудки, сменившиеся мягким женским голосом.

– Галина Черноверская на проводе, слушаю.

– Бабуль, привет. Это я, – Саша улыбнулась в трубку.

– Сашечка, здравствуй, милая! – голос бабушки из официального стал радостным, словно по нему пробежали разноцветные искры. – Как дела? Ты так давно не звонила!

Саше стало стыдно – она действительно почти две недели не звонила бабушке.

– Хорошо все, бабуль. Устаю просто очень. Слушай, у меня тут вопрос есть.

– Какой?

– Тебе что-нибудь говорит имя Магда Дженгилевская? Мне имя знакомо, маме тоже, а откуда – ни я, ни она не помним.

– А откуда ты это имя взяла, Сашенька? – Саша почувствовала, как голос бабушки слегка напрягся, словно для нее прозвучавшие имя и фамилия стали неприятной неожиданностью.

– Да я запросы делала по европейским архивам, оно тут в документах встречается.

– Сашенька, а ты можешь приехать? И документы эти с собой взять?

– Могу, – внутри у Саши зашевелилось беспокойное чувство. – А что такое?

– Посмотреть хочу. Да и расскажу кое-что.

– Так ты знаешь, кто эта женщина? – Саша почувствовала, как вспотела ладонь, держащая телефон.

– Думаю, что да. Когда приедешь?

– Могу сегодня.

– Ну, тогда жду. Пирожков тебе напечь? – голос бабушки слова стал улыбчивым, и Саша почувствовало, что ее потихоньку отпускает.

– С картошкой и зеленым луком!

– Ну, тогда я пошла в магазин за зеленью! Жду!

– Часика через полтора буду!

Саша бросила телефон на стол и метнулась в комнату, по традиции запнувшись о спрыгнувшего с дивана кота. Ее подстегивало чувство дикого любопытства и ожидания того, что возникшая перед ней тайна может раскрыться. Не каждый день к тебе попадают немецкие документы, которые могут касаться истории семьи. И не каждый день выпадает шанс их разгадать. Интересно, а почему бабушка раньше ничего не рассказывала?..

Пролетев расстояние от Академгородка до города как на крыльях, Саша въехала в знакомый и любимый с детства двор, припарковалась и заглушила двигатель. Вот он, бабушкин подъезд. Но почему ей так страшно зайти в него? С каких времен она стала бояться тайн? Ответ напросился сам собой. Ровно с тех, как узнала, что мир совсем не таков, каким она его себе представляла. И что вся человеческая историческая наука в той час, что касается древних цивилизаций – неплохая фикция. Талантливая, можно сказать.

Отогнав от себя мрачные мысли, она вышла из машины, пикнула брелком и бодро зашагала к подъезду. Дверь в бабушкину квартиру оказалась открыта. Вот сколько раз говорили ей – не оставляй так дверь! Это не Советский Союз и ты живешь в уже не самом безопасном районе города!

Бабушка нашлась на кухне в добром здравии и прекрасном настроении. Расцеловавшись с внучкой и выслушав очередную тираду про дверь, она отмахнулась от очередных предостережений и рассмеялась:

– Сашенька, да ну тебя! Живем один раз. В молодости не боялась – и сейчас не боюсь. Сама же знаешь – семи смертям не бывать, а одной не миновать!..

Вот с этим Саша могла поспорить, ой как поспорить. Уж кто-кто, а она-то миновала смерть уже пару раз точно.

Разлив чай по чашкам, бабушка сняла с плиты накрытое салфетками блюдо, источающее сводящие с ума ароматы свежей выпечки. Сжевав полпирожка, Саша вспомнила об основной цели своего визита.

– Бабуль, вот, я ж документы привезла! Сейчас! – она протянула руку и выудила из объемистой сумки тонкую папку. – Вот, смотри.

Бабушка вытерла руки полотенцем и бережно приняла из рук внучки видавшую виды папку. Пролистав документы, она задержала внимание на пожелтевших листках с печатью СМЕРШ.

– Саш, ты мне можешь их оставить?

– Я тебе копии сделала. Я была уверена, что ты захочешь изучить их подробно, – Саша улыбнулась бабушке, насмешливо погрозившей ей пальцем.

– Все-то ты предусмотрела, хитрюга! Вот с детства такая – все у тебя продумано да предусмотрено!

– Ну так чья школа! – Саша рассмеялась вместе с бабушкой. – Бабуль, ты говорила, что знаешь, кто такая Магда Дженгилевская.

– Думаю, что да. Больно уж совпадений много получается – имя, ответ из твоих европейских архивов…

– Это какая-то семейная тайна? – Саша хитро взглянула на бабушку, делая глоток.

– Скорее небольшой скелет в шкафу. Или большой – это как посмотреть. Ты же помнишь, что моя мама, твоя прабабушка, в Ленинград приехала с родителями тогда, когда ей лет семь было?

– Да, помню.

– Так вот, приехала она туда не с родителями, а с детским домом. А одна из воспитательниц ее к себе потом взяла, имя и фамилию сменила.

Слова, которые Саша хотела сказать, улетучились из ее головы от удивления. Ни фига себе скелетик! Прабабушка, оказывается, детдомовская. И ни мама, ни отец, они она об этом не знали! Хотя, папа, может, и знал – его же бабушка.

– Ничего себе! А откуда детдом приехал?

– Мама говорила, что с Западной Украины. После Гражданской войны там массово отлавливали беспризорников и отправляли по детдомам. Она говорит, что родных своих родителей помнит очень смутно – их то ли убили, когда пытались дом отобрать, то ли расстреляли за происхождение – не знаю. Она всю жизнь говорила, что не из черни. Ну так вот. Она как-то рассказывала, что когда в дом пришли вооруженные люди, мать успела спрятать детей, и они, когда все кончилось, сбежали. Какое-то время скитались, а потом их подобрали вместе с другими беспризорными от отправили в детдом.

– Их? Она не одна была, я правильно понимаю? – огонь Сашиного любопытства был разожжен так, что погасить его не смогла бы и пожарная бригада.

– Да. Она говорила, что их было трое – она, ее младшая сестра и совсем маленький братик. Рассказывала, что братика постоянно несли на руках – то ли он ходить еще не умел, то ли настолько слабый был. Сначала они были в одном детдоме, а потом их распределили по возрастам в разные группы, а потом тот детдом, где мама жила, отправили в Ленинград. Вот такая история.

– А при чем тут наша таинственная женщина?

– Мама говорила, что до того, как ее удочерили, ее звали Иоганна Дженгилевская. Александрой Михеевой она семи лет отроду стала, – бабушка допила чай и протянула руку к заварочному чайнику, чтобы налить его снова.

– А она искать не пыталась потом? – Саша задумчиво помешала ложечкой чай. Надо же… В ее семье столько лет хранилась такая тайна, а она, историк, о ней ни сном, ни духом…

– Пыталась, конечно. Да что толку? Сама же знаешь – все наши архивы или закрыты, или утеряны, или еще черт знает что. Плюс та территория, на которой они жили, отошла Польше и стала совсем недоступна. А после войны это совсем бесполезно стало – там такая каша была… Ты не представляешь себе, как я удивилась, когда ты меня сегодня спросила.

– А уж как я удивлена… Бабуль, а почему ни баба Саша, ни ты раньше про это не рассказывали?

– Да как-то… мама не любила эту тему, вы с Олей маленькие были – что вам эта история? А потом мама умерла и как-то все забылось. Кстати, а что это за документы, где ты имя это нашла?

– Из Освенцима документы, бабуль. Похоже, что прабабушкина сестра, если это действительно она, подвергалась там медицинским экспериментам и там же погибла, хотя записи о смерти там нет.

Бабушка уставилась на Сашу расширенными от удивления глазами.

– Из Освенцима?!

– Ага. Я тебе перевод привезла – они на немецком…

Бабушка и внучка проговорили до глубокой ночи, строя предположения и обсуждая варианты. Прочитав Сашин перевод, баба Галя выдала на-гора такую порцию русского нелитературного языка, что даже видавшая виды внучка была удивлена. А те немцы, к которым была обращена эта воистину великолепная тирада, должны были раза три в гробу перевернуться.

Домой Саша не поехала, оставшись на ночь у бабушки. Устроившись на знакомом с детства диване, она прикрыла глаза и провалилась в навеянный впечатлениями сон.

Ей снилась комната с бело-синими стенами. В комнате не было ничего, кроме четырех коек с железными спинками. Две из них были пусты, на одной спал кто-то, накрытый с головой одеялом, а на последней, у окна, лежала женщина с безумно знакомым лицом. Ее глаза были закрыты, но было видно, как дрожат и двигаются глазные яблоки под тонкой кожей век. Присмотревшись внимательнее, Саша увидела, что женщина привязана к койне тонкими ремнями так, что даже если захочет – не сможет пошевелиться.

Дверь в комнату открылась, и в нее вошли двое мужчин в белых халатах. Лицо первого – круглое, дородное, с маленькими аккуратными усиками, было ей незнакомо, а вот лицо второго… На секунду встретившись с ним взглядом, Саша задохнулась от нахлынувшего на нее ужаса и села на кровати.

========== 5. Пробуждение ==========

Просыпалась Зофка с трудом.

Первым пришло ощущение собственного тела – усталая тяжесть, слабость в конечностях, тошнота в пустом желудке, боль в пересохшем горле… Потом – запахи. Спирта, медицинских препаратов, хозяйственного мыла, казённых простыней не первой свежести, собственного пота… Наконец, третьим навалилось ощущение окружающего пространства. И вот оно-то окончательно привело её в чувство.

Зофка попыталась разлепить ссохшиеся от долгого сна ресницы, и после нескольких попыток ей это удалось. Но тут же испугалась – перед глазами плавало белёсое ничто. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что это ничто на самом деле – простыня, которой она была накрыта с головой.

Почему-то с головой.

Буквально заставляя себя шевелить негнущимися, затёкшими после долгого лежания в одной позе конечностями, она подняла руку и кое-как содрала ткань с лица, жадно вдыхая воздух помещения, наполненный теми же отголосками запахов медицинских препаратов и больницы, но хотя бы свежий.

Перед глазами белел потолок, крашеные в серый цвет стены оттеняли его белизну, заставляя почти светиться. Медленно переведя взгляд, она сощурилась от яркого дневного света, лившегося через лишённые каких-либо занавесок окна. Железная кровать с продавленным матрасом, на которой она лежала, стояла около стены, дальше, зияя дырами в пружинном дне, не накрытом матрасами, пустовали ещё две такие же. Четвёртая же была занята – на ней лицом к стене полулежала женщина. Женщина, которая, возможно, могла дать ответы на вопросы, возникающие у Зофки по мере того, как она приходила в себя.

Попытавшись подняться на кровати, она с ужасом ощутила, что не может этого сделать – просто не чувствует своего тела. Минута текла за минутой, а женщина все пыталась заставить пошевелиться свои затекшие руки и ноги. Хотелось надеяться, что затекшие…

Попытавшись пошевелиться чуть активнее, она почувствовала резкую боль и заметила повязку на правой голени. В очень характерном месте – там обычно образовываются пролежни, если долго лежать без движения.

Наконец, путем титанического усилия, она кое-как смогла приподняться на кровати и с недоумением и страхом попыталась оглядеть себя – похудевшую, непривычно бледную, с синяками на руках и ногах.

Будучи врачом, она могла с лёгкостью определить – это явно были следы от уколов, капельниц… и не только. Вот эти образовались от слишком сильного сжатия чьих-то пальцев, а эти, окружённые натёртостями и следами от заживших совсем недавно болячек, – скорее всего, следы от ремней.

Её что, привязывали?! Но зачем? Кому это было нужно? Кто…

Перед глазами внезапно встало знакомое лицо. Округлое, с издевательски идеальными немецкими усиками и цепкими тёмными глазами. Лицо того доктора, что как-то раз зашёл в барак, что служил обиталищем новым узницам Освенцима.

Он прошёлся по рядам двухэтажных, грубо сколоченных из занозистых досок коек, кое-как укрытых тряпьём, то бросая на женщин беглый взгляд, то приглядываясь к некоторым внимательнее. А затем он отдал приказ, и комендант барака – высокий, под два метра, и даже по-своему красивый немец с гладко выбритым лицом и светло-русыми волосами, подстриженными по армейскому образцу, – на ломаном русском приказал женщинам выстроиться в шеренгу в середине барака.

Женщины заволновались, предполагая худшее, но ослушание было смерти подобно, поэтому вскоре шеренга замерла в центральном проходе, вслушиваясь в слова доктора и с трудом переводящего их на русский коменданта.

Доктор мягко и просветительски поведал женщинам о необходимости, приведшей его в этот барак. Плёл что-то о высшем долге, о чистоте арийской крови, о возможностях человека, но все сразу поняли – ему были необходимы подопытные. Некоторые женщины заплакали, кое-кто стал медленно падать на руки соседок, теряя сознание.

Но, оказалось, доктору Менгеле нужны были лишь определённые, избранные им ранее женщины. Достав из кармана записную книжку, он зачитывал и зачитывал имена.

Зофка стояла довольно далеко от доктора, погружённая в размышления, и даже не отметила для себя тот факт, что была названа и она. Только громко повторённое вновь имя, да реакция соседок – наполненные ужасом и сочувствием глаза, пустое пространство, разом образовавшееся вокруг неё, – сказали Зофке о том, что пришла и её очередь. В первый момент её тряхнуло страхом, но она нашла в себе силы, и, гордо подняв голову, смело шествовала по длинному ряду, ловя на себе взгляды товарок…

Еле слышный стон с соседней кровати вернул её в настоящее. Уцепившись за спинку кровати, она огромным усилием заставила себя сесть.

Ноги, к которым всё это время нещадным покалыванием возвращалось кровообращение, уже более-менее отошли, и напомнили ей об этом нестерпимым жжением и мурашками, заставившими женщину саму тихо застонать. Цепляясь за спинку кровати, она медленно повернулась к лежащей женщине.

Переждав приступ головокружения, Зофка протянула руку в сторону соседки.

– Эй, – из горла вместо звуков вырвался хрип, но даже этого хватило, чтобы хозяйка кровати стремительно обернулась, взметнув нечёсаной гривой остриженных по-лагерному волос, отпрянула к стене и страшно закричала на одной ноте, сверкая на Зофку сумасшедшими глазами.

– Не вопи, – умоляюще зашептала она, – я не причиню тебе зла, тихо, тихо! Я такая же, как ты, смотри, я тоже как ты, я подопытная. Я даже встать не могу! У меня ноги… Видишь мои руки? Видишь? У тебя такие же, смотри, – она подняла руку, морщась от натуги, и показала ее сумасшедшей – всю исколотую иглами, истерзанную, почти не имеющую живого места.

Зофке тоже хотелось выть от охватившего ее страха, в голос, громко, но даже попробуй она это сделать – ничего бы не вышло. Голос отказался ей служить, и повысить его выше того хриплого шепота, которым она говорила, она не смогла.

Дождавшись, пока товарка успокоится, Зофка заговорила снова, медленно, почти речитативом, даже не задумавшись, что женщина, возможно, и не поймёт её родного польского:

– Я Зофка. Понимаешь меня? Меня зовут Зофка. А тебя как? Ну, не бойся, скажи. Я не причиню тебе вреда.

Женщина волком смотрела на неё из-под слипшихся сосулек волос. И ответила тогда, когда Зофка уже почти потеряла надежду на ответ:

– Магда.

– Ты тоже полька? – Зофка, почувствовала, как отлегает от сердца.

– Да, – односложно ответила та, всё ещё настороженно оглядывая любопытствующую.

– Где мы, ты знаешь?

Молчание.

– Давно мы здесь? Ты – давно?

Снова молчание, и только проявилась в глазах Магды затаённая боль, как призрак того, что делали с ней.

Зофка задумалась. То, что Магда была в таком состоянии, прямо указывало на то, что над ней также издевались, скорее всего, даже кололи препараты, подавляющее и дурманящие сознание – морфий, например. Но то, что она могла и отвечать на прямо заданные вопросы, уже давало надежду. Зофка собиралась задать ещё вопрос, но тут дверь палаты распахнулась.

Вошедший в палату Менгеле лишь первую секунду удивлённо таращил глаза на бывшую спящую. В следующий момент он сделал несколько быстрых шагов в сторону кровати и нанёс точный удар ребром ладони по незащищённой шее женщины.

Зофка упала лицом вперёд, в пелене боли чувствуя, как соскальзывает с кровати на бетонный пол, а в следующую секунду она уже оказалась в воздухе – её тащил на руках дюжий санитар, унося из палаты, где стоял, задумавшись, Менгеле и билась в истерике темноволосая Магда.

========== 6. Начало поиска ==========

– Да они там совсем обалдели? Какая методичка, вы о чем?! Сессия на носу! Вот приму все экзамены и буду писать! У меня семь групп сдают, вы смерти моей хотите?! – Саша лихо подрулила к очередному перекрестку и, не слушая возражений, доносящихся из трубки, гаркнула: – Ничего и знать не хочу! После сессии буду делать методичку! Все, я сказала!

Нажав на кнопку отбоя, она раздраженно кинула телефон поверх лежащей на соседнем сидении папки. Нет, это просто уму непостижимо! Надо им, видите ли, обновить методичку к конференции. Раньше сказать не могли? Неделя до сессии, тут не то что методичку делать, просто выспаться бы!

Она бросила задумчивый взгляд на папку. Нет, все. К чертям и работу, и декана, и всех остальных. Сегодня она будет разбирать то, что пришло по ее запросам из Польши и Германии.

Поговорив с бабушкой, Саша сделала запросы во все архивы и хранилища, в какие только могла. Потом посоветовалась с сотрудниками областного государственного архива и отправила еще столько же. Как она и предполагала, из многих пришли отказы. Причины были однотипными: либо информация отсутствует за давностью лет, либо находится вне открытого доступа. Но кое-что пришло. И это кое-что ей предстоит перевести с польского и немецкого и попытаться свести в одну кучу с теми документами, что попали к ней от Локи.

Помимо архива, ее беспокоило еще кое-что. Сны. Они снились не часто – еще два или три раза с момента первого, но повторялись с абсолютной точностью. И просыпалась она в тот момент, как видела лицо второго человека, входящего в палату, и узнавала его. Каждый раз после подобного пробуждения она не могла не то что заснуть, а просто оставаться в кровати. Она выбиралась из-под одеяла, брала в охапку кота и шла на кухню, где сидела до утра с включённым светом. Каждый раз после пробуждения ее била дрожь ужаса и узнавания. В палату, где находилась женщина со знакомым ей лицом, входил Локи, затянутый в черную эсесовскую форму. На его губах играла легкая полуулыбка, взгляд был спокоен и расслаблен. И этот взгляд каждый раз встречался с ее глазами, прошивая насквозь, словно тоже узнавая. Хотя в этом сне Саша не находилась в комнате, будучи лишь наблюдателем, ощущение того, что Локи из сна знал о ее присутствии, не отпускало. И от этого становилось по-настоящему страшно. Перед глазами вставали воспоминания: ночь, темный дом, ледяной пол, обжигающий босые ноги, ночная дорога и дикий страх просто включить фары; летящий молот и страшный удар, чуть не отправивший ее на тот свет… и глаза того, благодаря кому ее голова осталась цела в тот раз.

Он не появлялся с того самого момента, как откликнулся на ее отчаянный призыв о помощи и спас от трех головорезов*. С прошлой осени и не появлялся, что ее совершенно не расстраивало. Расстраивало то, что вернуться он мог в любой момент и запросто разрушить спокойную и устоявшуюся жизнь.

Наконец-то загорелась зеленая стрелка на светофоре, разрешающая движение прямо, и, вдавив педаль газа в пол, Саша унеслась со светофора, оставляя коллег-автомобилистов позади.

Добравшись до дома, покормив кота и поев сама, она засела за перевод. Большая половина бумаг оказались просто бесполезны для решения стоящей перед Сашей задачи. Внимание привлекли только два документа: ответ из центрального государственного архива Польской республики, сообщавший о том, что Магда Дженгилевская проживала на сопредельной с Советским Союзом территорией, была замужем и имела сына, и оттуда же была отправлена в концентрационный лагерь. Других данных ответ не содержал. Второй документ пришел из немецкого архива и являлся официальной справкой, что Магда Дженгилевская в списках погибших и пропавших без вести не числится. Это, конечно, ни о чем не говорило, особенно в свете цифры сгинувших в печах Освенцима, но давало шансы на дальнейшие успешные поиски.

Разложив перед собой документы, Саша зависла, тупо глядя на буквы, скачущие по листам бумаги. Мозг пытался найти причину, по которой эти документы оказались у нее, причину, которая все-таки заставила ее пересилить сомнения и страх и заставить заниматься разработкой темы. Мысли ходили по кругу, образуя причудливые хороводы из выводов, но эти выводы так или иначе возвращались к снам и когда-то услышанной фразе: «Вы, люди, бездарно мало используете возможности своего мозга… Ты, например, можешь видеть так называемые вещие сны…»

Вещие сны. Года три назад она бы просто рассмеялась в лицо тому, кто бы ей это сказал. Сейчас Саша уже не была столь категорична. И, в который раз прокручивая в голове сон, она пыталась понять, откуда она может помнить женщину на кровати и что там мог делать Локи в форме немаленького чина СС. Он там явно с какой-то целью. Но с какой? И при чем тут немецкая форма времен войны? Тогда уж это не вещий сон, а своеобразное воспоминание, каким-то образом образовавшееся в ее голове.

Просидев добрых полчаса, она взяла в руки телефон и набрала номер, реализовывая неожиданно пришедшую мысль. После череды гудков в трубке раздался недовольный голос:

– Але!

– Здорово, Ромыч! Дрыхнешь?

– Сашка? А, привет. Ты вообще в курсе, сколько сейчас времени?

Саша только усмехнулась, слыша искреннее недовольство разбуженного человека.

– Третий час дня, так-то.

– Да иди ты! – голос резко изменился, мгновенно «проснувшись».

– Куда? – хмыкнула девушка, – Слушай, свежепроснувшийся, у меня к тебе дело есть. Как раз по твоему профилю.

– Чего за дело? – голос собеседника сменился на заинтересованный, вызвав у Саши очередную усмешку. Этот фанат-трудоголик пешком на Северный полюс пойдёт, если дело будет касаться его научных интересов.

– У тебя же кандидатская по использованию военнопленных для медицинских опытов во время войны была, я ничего не путаю?

– Ага!

– Ништяк. У меня на руках интересные документы, хочу кое в чем разобраться, да квалификации не хватает. Переводы я сделала.

– Что за доки? – голос Ромыча уже искрился энтузиазмом.

– Из Освенцима, кое-что из польских и немецких архивов. О конкретной женщине, предположительно погибшей в следствии этих опытов, – Саша замолчала в ожидании реакции.

– Куда и когда приехать?

Точно маньяк-трудоголик. Ну, оно и требуется.

– Если удобно, сама могу через часик приехать.

– Валяй, жду. Прихвати только пожрать что-нибудь, а?

– Ладно, заеду в супермаркет. Жди.

Саша отключилась и снова задумчиво воззрилась на разложенные по столу документы. Ромка – ее одногруппник, давний приятель и кандидат исторических наук в одном лице. Его кандидатская в свое время наделала много шума, поляки его даже к себе звали – в знак благодарности за проведенные исследования, а он не поехал. Патриот, блин. Так и живет – ни семьи, ни детей, зато квартира и научная карьера. Эх… Сама как будто лучше. Ромыч, кстати, был бы для нее неплохой парой, по мнению окружающих. Но Саша этого мнения не разделяла совершенно. Лучше уж так, чем муж-ученый с кучей амбиций и полным отсутствием перспектив.

Сложив документы в папку, Саша натянула джинсы, майку и покинула квартиру. Ехать было недалеко – на другой конец района, с заездом в супермаркет. Пельменей взять этому балбесу, что ли?..

Они сидели уже добрых два часа. Сначала Саше пришлось найти кастрюлю в завале, царящем на Ромкиной кухне, сварить привезенные пельмени, соорудить кучу бутербродов, заварить чай, накормить хозяина и только потом приступить к делу. То бишь к изучению привезенных документов.

Прочитав их, Ромка долго молчал, уперев взгляд в документы, а потом медленно поднял глаза на Сашу.

– Что?

– Саш, я все понимаю, Норвегия, товарищ Старк, всякие там твои проекты… Ладно, документы из архивов, – он кивнул на полученные по запросам бумаги. – Но откуда ты вот эти документы взяла?

Он взял в руки бумаги, переданные ей Локи.

– Оттуда же, а что?

– Врешь.

– С чего ты взял?

– Саш, ты ж сама сказала, что документы по моему профилю. Что это за значок, знаешь? – он указал на свастику, которую держал гербовый орел на документе.

– Ну, орел, нацистский, модифицированный, – попыталась отшутиться девушка, только сейчас обратившая внимание на то, что свастика действительно отличается от той, что широко использовалась нацистами.

– Саш, это один из гербов Анненербе. Что за контора, объяснять не надо?

– Не надо.

– Так откуда?

– Ромыч, слушай… Я не могу сказать. Они не криминальные, тут можешь быть уверен. Но откуда взяла – сказать не могу… – Саша неловко замолчала, понимая, что только что подставилась. Ромка теперь с живой не слезет, пока не выяснит, откуда она их взяла.

– Ты мне не доверяешь, Саш?

– Доверяю. Но сказать не могу. Во всяком случае, пока не выясню, кто эта женщина и какова ее судьба. Факт смерти в документах не зафиксирован.

– Тогда тебе надо ехать в Польшу, – Ромыч выудил из лежащей на столе пачки сигарету и со вкусом закурил, одновременно протягивая пачку Саше. – Будешь?

– Нет, я бросила.

– Ну, как хочешь. Искать концы в Польше надо, если хоть что-то найти хочешь.

– Почему в Польше?

Ромка выпустил струю дыма в потолок, заставив Сашу позавидовать получаемому им удовольствию. Курить ей захотелось зверски.

– Потому что немецкий архив ссылается на польский источник, Краковский национальный архив. Так что, по– хорошему, надо искать там, – он снова затянулся и пристально посмотрел на женщину. – Сашка, во что ты вляпалась? Нафига тебе эта тетка?

– Долгая история. Скажем так, давний семейный скелет, запрятанный глубоко в недрах шкафа.

– Да закури ты уже, а то ты меня сейчас взглядом сожрешь! – Ромка расхохотался, разряжая скопившееся в комнате напряжение.

– Не, я держусь, – Саша улыбнулась, чувствуя, что мини-допрос окончен. – В Кракове, говоришь?..

– Ага. Ссылка на него.

– Хм… Ну, покончу с сессией, визу как раз сделаю, и можно совместить отпуск и поиск… Приятное с полезным, что называется, – она задумчиво покрутила в руках ложечку.

– Если хочешь, я пошукаю по своим полякам, чтоб тебе проще искать было. Да и денег на гостиницу меньше потратишь.