Текст книги "Эхо (СИ)"

Автор книги: Edelven

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– Ты в этом так уверена? – Локи издевательски улыбнулся поднявшей на него глаза Саше. – Ты думаешь, что тот же Старк соблюдает международные конвенции и ограничивает свои исследования?

Он плавным движением встал с кресла и начал расхаживать по комнате. Саша завороженно наблюдала за ним со своего места, не в силах отвести взгляд. Несмотря на свой панический страх и потрясение, она не могла не признать, что он прав. Глупо предполагать подобное. Все эти международные конвенции и правила – всего лишь инструменты для управления обществом, не более того. А исследования как велись, так и ведутся… Хоть во времена Третьего рейха, хоть сейчас. Право сильного никто не отменял.

– Ты считаешь себя благодетелем? – Саша постаралась вложить в свой вопрос максимум сарказма, на который только была способна. Благодетель… Самоуверенный придурок, еще и с неограниченными возможностями!

– Осторожнее, Александра. Я ведь не только слова твои слышу, – Локи подошёл сзади к Сашиному креслу и сильной рукой запрокинул ее голову, заставляя смотреть в глаза. – Да, я их благодетель. Думаю, что они согласились бы на что угодно – именно я вытащил их и лагеря и дал возможность жить и воспитывать детей.

– Ты собирался оставить детей с ними?! – и без того расширенные глаза Саши стали почти круглыми.

– Конечно. А их самих – под присмотром.

– И что с ними стало? – Саша с усилием сглотнула, закрывая глаза, и попросила: – Отпусти меня, пожалуйста! Мне очень неудобно.

Локи криво улыбнулся, а потом зашёлся каркающим смехом.

– Александра, ты хочешь знать, ходят ли по этой планете мои потомки? Я же сказал, что слышу не только слова. С чего ты, кстати, взяла, что я использовал для экспериментов свою сперму?

Он отпустил голову женщины и отошёл на несколько шагов, заставляя ее развернуться в кресле, чтобы не потерять его из поля зрения. Щеки Саши пылали – она действительно думала, и не только думала, но и ярко представила картину “эксперимента”.

– Ну… это самый логичный вариант, – она запнулась, подбирая слова.

– А ведь ты права, – лицо бога приобрело хищное выражение, и Сашина душа ушла не то, что в пятки, а ниже уровня земли. – Нет, не ходят. Они не родились.

– Что случилось?

– Случились бомбежка с ваших самолетов и непроходимая тупость женщин вашей расы.

– Что?!

Локи снова засмеялся – его дико забавляла реакция Александры.

– Тебя волнует часть о бомбежке или о непроходимой тупости?

– Обе!

– Меня не было в доме в тот момент, когда произошел налет, а они, вместо того, чтобы бежать и прятаться, попытались схватить вещи. Есть, что возразить?

– Нет.

Как бы это ни было неприятно, но Саша вынуждена была с ним согласиться – это было верхом глупости. Хотя, кто знает, как она сама поступила бы на их месте?..

– Я знаю, что у тебя есть вопрос. Задавай, пока я в хорошем настроении.

– Ты… ты решил продолжить эксперимент на мне? Иначе зачем был тот раз… И зачем ты меня сюда притащил? – голос Саши сел почти до шепота. Последние слова она произнесла на выдохе и замолкла. Её била дрожь.

– А ты хотела бы стать моей подопытной? – Локи подошел вплотную и запрокинул голову женщины легким, но необоримым движением изящной кисти. – Можешь не отвечать. Нет, я не собирался ставить на тебе эксперименты.

– Тогда зачем я здесь? – Саша произнесла эти слова через силу – запрокинутая в опасном положении голова едва позволяет ей говорить.

– Я уже отвечал на этот вопрос. Лучше подумай, как будешь выпутываться.

Он отпустил её подбородок и снова сел напротив.

– Почему ты постоянно пытаешься сломать мне шею?

– Я не пытаюсь. Обычно я просто ломаю, – его ухмылка стала совершенно невыносимой, заставляя Сашу отвести глаза. – Думай, у тебя времени до завтрашнего вечера.

– Почему?

– Твой самолет завтра вечером, или ты забыла?

– Нет, не забыла… Хорошо, я постараюсь.

– Это в твоих интересах. Дом в твоем распоряжении, на улицу выходить даже не пытайся. Ясно?

– Да.

Саша несколько раз удивленно моргнула, глядя на пустое кресло перед собой. По комнате разнесся издевательский смех и замер где-то под потолком.

***

Сегодня господин приказал им привести себя в самый лучший вид, насколько это возможно – за ужином в доме будет очень важный гость.

Стоя у зеркала и приводя в порядок волосы, Магда с теплотой и любовью смотрела на свой увеличившийся живот. Господин Лоуфт объяснил, что им предстоит стать матерями будущего – все, что с ними делали в лагере, было лишь малой частью огромной миссии. Он сказал, что им посчастливилось стать первыми матерями “новых людей”, сверхрасы, будущего планеты. Магда не задавала лишних вопросов, хотя не понимала, как она могла забеременеть, но факт оставался фактом – она ждет ребенка. И господин Лоуфт сказал, что они будут жить здесь и воспитывать своих детей! После лагеря она была готова целовать его сапоги – так она была благодарна и счастлива избавлению от кошмара. Немцы все равно победили… А так у нее остается шанс на относительно нормальную жизнь.

Зофка имела прямо противоположное мнение на этот счет. При господине она его не высказывала, но, оставшись с Магдой один на один, чуть не рвала на себе волосы. Зофка до войны и лагеря была врачом и неплохо понимала, что к чему. И она клялась, что с ней никто не вступал в отношения, необходимые для того, чтобы забеременеть. Но она, как и Магда, носила ребенка, и это было совершенно точно. И если Магда просто радовалась возможности жить, дышать и не подвергаться ежедневным пыткам, Зофка металась, как зверь в клетке, пытаясь найти конец нити в клубке загадок, в котором они оказались.

Дверь в комнату открылась, и вошла вечно мрачная горничная, которая встречала их в первое их утро в доме.

– Готовы?

– Да, – Магда отошла от зеркала и постаралась приветливо улыбнуться.

– Идемте.

В гостиной их уже ждали. За столом сидели двое: их господин и второй мужчина, которого они никогда раньше не видели. Он был затянут в такую же черную форму, что и их хозяин, но был гораздо старше. Серые волосы, аккуратные усы и борода и один-единственный ярко-голубой глаз. Место, где должен был быть второй глаз, было закрыто золотистой пластиной, непонятно на чем державшейся.

Как только они вошли в гостиную, взгляды обоих мужчин оказались устремлены на них.

– Садитесь и ешьте. – отрывистый приказ застал женщин уже на середине комнаты. Они сделали относительно ловкий книксен и осторожно села за стол, страшась притронуться к тарелкам.

– Вам сказано – ешьте! – приказ прозвучал, словно бич. Он был произнесен вторым мужчиной, и женщины беспрекословно потянулись к столовым приборам.

Они ужинали в полном молчании под пристальными взглядами господ. Через полчаса от начала ужина появилась уже знакомая горничная и увела женщин по их комнатам.

Стоило дверям захлопнуться, как Локи обратился к своему гостю со всем возможным почтением:

– Что ты о них скажешь, отец?

Один пристально посмотрел на сына и потер пальцами подбородок.

– Идея хороша, Локи. Но она занимает слишком много твоего времени. Ты послан сюда с совершенно иной миссией…

– Отец, со скалой все в порядке! То, что накопали смертные, не приведет их к разгадке. Я уверен в этом. Развитие их технологии..

– Уже позволило им установить последовательность прочтения! – Один повышает голос, и в комнате становится темнее. – Я требую, чтобы ты вернулся к своей миссии. А если твои исследования мешают ей – тебе придется их прекратить.

– Отец! – Локи вскакивает, опрокидывая на собой стул.

– Я все сказал! – Один медленно встает и пересекает комнату. С каждым его шагом в сгустившимся воздухе черная эсесовская форма перетекает в доспехи и красный плащ. – Сын, у нас есть первоочередная задача. И не можем ставить свои интересы выше нее.

– Отец…

– Я все сказал! – вместе с этими словами раздается хорошо знакомый Локи гул, и Один исчезает в потоке разноцветных бликов.

========== 14. План действий ==========

– Ты придумала, как будешь выпутываться из собственной глупости? – неожиданно раздавшийся за спиной голос заставил Сашу вздрогнуть и оглянуться.

Локи стоял у окна, появившись из ниоткуда. Если к такому типу перемещения Саша уже более-менее привыкла, то постоянно раздающийся вне поля зрения голос заставлял рефлекторно вздрагивать и сжиматься в комок.

– Теоретически – да. Практически – не знаю, мне будет нужна твоя помощь, наверное… – Саша пересилила себя и сделала несколько шагов навстречу.

– Излагай, – Локи сделал разрешающий жест и приземлился в стоящее рядом кожаное кресло.

– То, что я засветила имя Магды – глупость, конечно, но ведь я могла сделать это совершенно неосознанно. Они ведь не знают, какие документы у меня есть. А запросы я делала во все архивы подряд, и документы из Освенцима могли всплыть в архиве и попасть ко мне случайно. Тем более, что никакой конкретной информации в них нет – только имя и сам факт использования узников в качестве подопытных кроликов…

– И что? Сам факт того, что ты начала копать в этом направлении…

– Чистая случайность. Извини, что перебила, – Саша пересекла оставшееся между ними расстояние и присела на соседнее кресло. – Моя прабабушка эвакуирована из Ленинграда, в семье долгие годы хранится легенда о том, что ее удочерили после Гражданской войны и она поменяла имя. После эвакуации из кольца Блокады многие документы были потеряны, но воспоминания прабабушки-то остались. И я вполне могу поиграть в Шлимана* и попытаться найти собственную Трою… А после Польши я вполне могу отправиться в Питер – по следам прабабушки. Адрес, где они жили, у меня есть. Дом стоит, никуда не делся. Может, даже знакомые с тех времен найдутся – кто знает…

Локи сидел в кресле, вольготно откинувшись на спинку, и оценивающе разглядывал нервно тараторящую Александру. Ее идея была весьма неплоха, особенно с учетом того, что она ни на секунду не приврала и не усомнилась в своих словах. Такая уверенность может сыграть на руку.

– И ты думаешь, Старк тебе поверит?

– Вот тут-то мне и понадобится твоя помощь. Если вдруг мне все-таки придется снова встретиться с Тони и компанией, без проверки он меня не выпустит, если выпустит вообще.

– И какой помощи ты у меня просишь? – глаза Локи, как на ладони видящего мысли смертной, замерцали, как у кота в темноте. Его разобрал азарт: скажет или нет?

– Ты… ты можешь стереть ту часть моей памяти, где содержится информация о скале и коде, который я прочитала? – Саша проговорила это и выдохнула, замерев. Эта мысль бродила у нее в голове давно, но она боялась озвучить ее даже сама себе. Ей было страшно не то что говорить, но даже обдумывать этот вариант. Но сейчас другого выхода она не видела.

– Могу. И ты на это согласишься? – выражение лица сидящего напротив мужчины стало похожим на оскал хищника, готовящегося к прыжку.

– Как это повлияет на мою память и…

– Твои умственные способности не пострадают. Если я буду аккуратен, конечно, – Локи победно ухмыльнулся, наблюдая за реакцией Саши.

– Чего ты хочешь в обмен на свою аккуратность? – Саша задавала этот вопрос, готовясь к любому ответу и стараясь выгнать из головы незваные, но навязчивые воспоминания о событиях, случившихся в Норвегии.

– О, смертные! Ты со мной торгуешься? – хохот Локи заставил Сашу подпрыгнуть, высвободив пружину терпения, сжатую уже до предела.

– Да не торгуюсь я! Я просто не знаю, что мне делать! Ты даешь мне документы, потом вытаскиваешь из постели, спасая от черт знает откуда взявшихся преследователей, а теперь откровенно издеваешься! Что тебе надо от меня, в конце концов?! Я же для тебя никто – так, таракан, смертная! Зачем ты делаешь вид, что хочешь меня спасти?!

– А с чего ты взяла, что я делаю вид? – тон Локи из издевательски-насмешливого резко перешел до полушепота. – Почему ты не хочешь принять мысль, что я действительно не хочу твоей смерти?

– Потому что я не понимаю, зачем тебе это надо, – Саша тоже почти шептала в ответ, сама испугавшись собственного крика.

Как же она похожа на свою прабабушку. Очень похожа. Но та была благодарна и любила его собачьей любовью за то, что он вытащил ее из лагеря, дал крышу над головой и возможность жить как человек. Зофка была не такой. Пережив Освенцим, она не доверяла никому, сжималась в комок, как дворовая собачонка, и жила только ради ребёнка. Но Магда…

Локи наблюдал за Александрой, невольно сравнивая ее с женщиной, умершей семьдесят лет назад. За фотографическим сходством скрывались совсем разные люди. Эта не сломалась, попав в экстремальную ситуацию. Хотя то, что пережила Магда, сломает кого угодно. А помещать в такие условия Александру он не собирался.

– Можешь считать, что я делаю это в память о Магде.

Саша уставилась на Локи удивленно-непонимающим взглядом.

– Почему – не твое дело. Я помогу тебе. Даже если Старк попытается с тобой говорить и тестировать на правдивость, ему придется поверить в твою легенду, – Локи поднялся из кресла и отошёл к окну, повернувшись к женщине спиной. – Собери свои вещи. Я перенесу тебя в отель, там закажешь билет и полетишь в свой Ленинград…

– Санкт-Петербург…

– Неважно. Будешь искать там свои дома, копаться в архивах, пока что-нибудь не накопаешь. Потом полетишь домой.

– Все? – Саша не верила своим ушам. Локи так легко согласился на эту идею, согласился ей помочь, не высказывая особых требований. И от этого становилось ещё страшнее – Саша знала, что Локи никогда ничего не делает просто так. Но отступать уже поздно. Но самым ужасающим было то, что ей придется пережить вмешательство в собственную голову. И что из этого получится – знал только сам Локи. И то не факт.

Локи откровенно веселился, наблюдая за мыслями Саши. Получилось именно то, что он хотел – смертная загнана в угол и согласится на что угодно, лишь бы вернуться в привычный мирок.

– Иди, собирайся. У тебя час времени.

– Да, – Саша коротко кивнула и тихонько вышла из комнаты.

*Генрих Шлиман – немецкий археолог, нашедший и открывший легендарную Трою, используя в качестве источника «Илиаду» и «Одиссею» Гомера.

========== 15. Ленинград ==========

Я вернулся в мой город, знакомый до слез,

До прожилок, до детских припухлых желез.

Ты вернулся сюда, так глотай же скорей

Рыбий жир ленинградских речных фонарей,

Узнавай же скорее декабрьский денек,

Где к зловещему дегтю подмешан желток.

Петербург! Я еще не хочу умирать!

У тебя телефонов моих номера.

Петербург! У меня еще есть адреса,

По которым найду мертвецов голоса.

Я на лестнице черной живу, и в висок

Ударяет мне вырванный с мясом звонок,

И всю ночь напролет жду гостей дорогих,

Шевеля кандалами цепочек дверных.

Осип Мандельштам.

Вечерний Питер встретил Сашу удивительной пустотой улиц, освещённых мириадами огней. Сев в такси, она цеплялась взглядом за каждый дом, мимо которого проносилась машина, за каждый мост, который они пересекали. До разведения мостов оставался час, и она прекрасно успевала в гостиницу. Локи приказал нигде после самолета не задерживаться, выспаться как следует, и только потом идти хоть в архив, хоть по адресу, где жила Сашина прабабушка, хоть музеи смотреть.

По поводу стирания ее памяти он не сказал ни слова, что Сашу здорово напрягало, но поднимать эту тему она не решалась. Если сказал, что сделает – значит, сделает. Остается только ждать и надеяться. Хотя надежда, как известно, глупое чувство.

Отель был простым, но добротным. Светлый, достаточно просторный номер на пятом этаже, чистая ванная и туалет, большая односпальная кровать, шкаф, сейф и зеркало во всю стену. Что еще нужно?

Развесив вещи и приняв душ, Саша водрузила свою тушку перед зеркалом и принялась распутывать волосы. Борясь с очередным узлом, она на секунду прикрыла глаза, а когда открыла их снова, подпрыгнула на месте и с трудом сдержала крепкое ругательство. В зеркале рядом с ней отражался Локи, наблюдавший за процессом распутывания волос с откровенно развратной ухмылкой. Саша резко оглянулась… и никого рядом не увидела. Но Локи продолжал присутствовать в зеркале, что сомнению не подлежало… И ухмылка его стала откровенно издевательской.

– Какого черта?! – Саша покраснела до кончиков волос, плотнее запахивая полотенце.

– Успокойся, – Локи-в-зеркале оскалился, показав идеально ровные зубы. – Заканчивай с волосами, я подожду. И приступим к спасению твоей головы путем удаления лишнего.

После этих слов Саша не то что не решилась – не смогла что-либо ответить, продолжая пялиться в зеркало и судорожно сжимать расческу.

– Давай, шевелись! У меня нет желания играть в отражение!

Подчинившись окрику, Саша как во сне продолжила распутывать волосы. Покончив с последними узелками, она прочесала их как следует и привычным движением отбросила влажные пряди за спину. Успевшие отрасти почти до середины спины волосы неприятно хлестнули голую кожу, заставив женщину поежиться.

– Готова?

– Наверное… да, – Саша как завороженная смотрела в отражение.

– Отлично, – Локи сделал шаг и буквально вышел из зеркала, становясь рядом с женщиной. – Прекрати трястись!

Саше стало страшно. Очень. Как тогда, в Норвегии. Снова она и Локи. И снова она совершенно беззащитна. Только из одежды на ней одно полотенце… И он может слышать ее мысли! Черт! Черт! Черт!!!

– Успокойся, – Локи обошел ее по правильному полукругу и остановился за спиной. – Ты мне нужна расслабленной, и, желательно, спокойной.

Он положил руки Саше на плечи и начал аккуратно надавливать на скованные напряжением мышцы, заставляя их рефлекторно расслабляться. Зеленые глаза не отрываясь смотрели в испуганные карие, а руки продолжали свое дело, заставляя Сашу успокаиваться совершенно необъяснимым для нее способом. Такой массаж, как и в принципе любое прикосновение к себе со стороны Локи, обычно вызывало у нее нервную реакцию, приводящую к нервному же возбуждению. Но сейчас она медленно, секунда за секундой, успокаивалась.

Чувствуя, как тяжелеет голова и мир вокруг начинает расплываться, Саша попыталась судорожно ухватиться за ускользающую реальность, но тут же «получила по рукам»:

– Я же сказал, успокойся, – смешок, раздавшийся сзади, отразился в голове эхом. – Ничего с тобой не случится. Ну, почти…

Саша почувствовала резкую слабость в ногах, и попыталась удержаться, схватившись на зеркальную поверхность. Но не успела она вытянуть руку, как оказалась на руках у стоявшего позади Локи.

– Ну я же сказал, не дергайся! – сквозь пелену полуобморочного расслабления Саша уловила нотку укоризны в голосе и обмякла окончательно, не в силах сопротивляться накатившей дикой слабости и желанию отключиться от этого мира.

Она чувствовала мерное, умиротворяющее покачивание, словно на волнах, и через секунду поняла, что это шаги, и ее куда-то несут. Несколько секунд спустя она ощутила, что ее опустили на горизонтальную поверхность и сильные руки сдёрнули с ее тела влажное полотенце.

– Эй! – сквозь пелену перед глазами она вяло пыталась сопротивляться, но сил не было даже на то, чтобы поднять руку.

– Не дергайся! – властный голос заставил ее замереть. – Я тебя не трону.

– Но…

– Даю слово! Мало? – голос звучал в голове, заполняя ее полностью, заставляя концентрироваться на только на восприятии сказанного.

– Нет…

Молочно-белая пелена небытия словно окутала Сашу, заставляя раствориться и потерять нить сознания. В голове неожиданно возникла гулкая пустота, тело обрело невообразимую легкость, и она словно воспарила куда-то вверх, подчиняясь этой легкости.

Настойчивые прикосновения к голове, тихие фразы на незнакомом языке воспринимались как должное, как нечто правильное и закономерное. Даже перемещение прикосновений с висков на плечи не заставили ее напрячься. Руки продолжали совершать мягкие, но настойчивые прикосновения, заставляя ее все дальше проваливаться в пелену собственного сознания… А потом наступила мягкая, очень теплая и уютная темнота, из которой Сашу вырвало яркое солнце, светившее в не зашторенное окно номера.

Ленинград. 17 декабря 1941 года.

Темнота снова окутала зимний город. Ни фонарей, ни людей на улицах, – ничего. Только канонада вдалеке – это наши ведут бой с фрицами. А они совсем близко – снаряды с передовой долетают до улиц города.

Но город не сдается. Не сдаются замерзшие, покрытые полутораметровым снегом улицы, не сдаются остановившиеся трамваи, не сдаются заколоченные досками крест-накрест дома, не сдаются работающие заводы. Не сдаются люди.

Голодные, черные от постоянного недоедания и холода, словно тени, бредущие по родным улицам. Они – не сдаются. Они сильнее мороза и голода.

Раннее утро освещает город лучами зимнего солнца. Оно пробивается сквозь затемненные окна, будя жителей.

– Мама, ты куда? – две пары глаз смотрят на измождённую женщину из-под хранящего тепло одеяла. Хотя, на кровати не только одеяло – там вся одежда, какая есть. Теплая и не очень. Зима в этом году очень суровая, а отопления никакого, кроме буржуйки с кривенькой трубой. И дров почти нет. И мебели – все уже сожгли.

– На работу, – высокая, темноволосая женщина я ярко-синими глазами на изможденном лице завязывает платок и оправляет телогрейку. – Вечером вернусь, хлеба принесу. Галя, напои Надю и проверьте с ней, как Мария Ильинична из двадцать первой квартиры. Им вчера совсем плохо было.

– Хорошо, – маленькая ручка высовывается из-под одеяла и хватает воздух, словно пытаясь дотянутся до мамы. – А ты точно вернешься? А то вчера Машина мама не пришла.

Александра останавливается, как громом пораженная.

– Галя, откуда ты знаешь? А где Маша?

– Не знаю. Она вчера заходила к нам, сказала про это, и ушла. Мы ей кипятку дали, с той травой, что ты оставляла. Говорила, что домой пойдет.

Она им вчера букетик заварила, что с лета на серванте засушенный стоял – это они с Ваней в Павловск ездили…

Глубоко вздохнув, Александра отметила себе в голове еще одно дело на день – зайти к Герасимовым, проверить Машу. И, если что, забрать девочку к себе. Помрет ведь без матери… Даже хлеба некому ей будет взять – не дадут ведь ребенку-то.

Хотя, у них самих есть нечего. Совсем. Все крупы вышли, картошки нет, травы – и те закончились. Денег, чтобы купить что-то на рынке, тоже нет. И по карточкам ей, как служащей, давали сто двадцать пять грамм хлеба… С пайками девочек триста семьдесят пять получается – полбулки, но как на это выжить?.. А если и у Маши карточек нет, и мама не пришла… Хоть в детдом ее отправить – там хотя бы всех кормят…

У нее в голове давно бродила эта дикая мысль – привести девчонок к двери детского приюта и оставить там. Не замерзнут – заберут почти сразу, самой бы успеть уйти, и накормят, и в тепле будут… И искать ее никто не будет.

Но, стоило ей посмотреть в глаза дочерей, как она гневно отбрасывала эту мысль. Советское правительство позаботится о ее детях, не бросит. Но как она может бросить их?!

Работать пришлось недолго – после занятий всех распустили, чтобы не держать в промороженном здании школы. Да и очередь за хлебом меньше будет, если прийти пораньше…

Получив свою пайку после покрытой изморозью от дыхания людей очереди, Александра почти бегом поспешила домой. Как там ее девочки? Буржуйку-то она протопила с утра, да уже поди остыло все. Да и хвалило ли им хлеба с кипятком?.. Мало же совсем оставалось.

Надо еще к Герасимовым зайти, надо.

И она прошла мимо своего дома, направившись на противоположную сторону улицы – Герасимовы жили через дом. Муж Наташи, Машиной мамы, ушел на фронт почти одновременно с ее Иваном, и пропал. Ни писем, ни похоронки – ничего. И это еще страшнее. Ей хоть письма приходили, пока немцы кольцо не замкнули, а тут – ни одного письма. Совсем.

Парадная встретила ее гробовой тишиной и холодом. Поднимаясь по скользким от пролитой воды и других жидкостей, о которых не хотелось думать, ступеням, Александра никак не могла отделаться от чувства надвигающейся беды. С каждой преодоленной ступенькой оно накатывало все сильнее, перемешиваясь с уже привычной голодной слабостью, заставляя прижимать хлеб, спрятанный за пазухой, все сильнее.

Поднявшись на этаж, она постучала в дверь квартиры – звонки давно уже не работали. Ответом Александре была мертвая тишина – ни скрипов, ни шорохов, ни голосов. Ничего. Она постучала еще раз и повернула ручку, надеясь, что не заперто – в эти дни многие перестали запирать свои квартиры – брать все равно уже нечего, все, что могли, продали, а вот жизнь спасти открытая дверь могла. Ох, как могла..

Дверь подалась и открылась, впуская Александру внутрь. В квартире было сумрачно и так же холодно, как и на площадке парадной. Пройдя по тёмному коридору до нужной комнаты, она беспрепятственно вошла внутрь и тихо позвала:

– Маша! Машенька! Это я, тетя Саша. Девочки сказали, что ты вчера приходила. Машенька, где ты?

В ответ – тишина, словно Александра обращалась в пустоту.

Пройдя по периметру комнаты, в последнюю очередь она подошла к кровати с горой наваленных на ней вещей. Также, как у нее дома – для тепла. Откинув одеяло, лежащее в изголовье, она отшатнулась и рефлекторно отступила на несколько шагов.

На кровати лежала девочка. Такая же, как ее Галя – шести с половиной лет, они ровесницы. Только Галечка чуть старше, на две недельки…

Машенька лежала с закрытыми глазами и не дышала. На бледном, синюшном, и без того истощенном детском личике проступили углы скул, глаза ввалились, а рот сжался в тонкую ниточку. Она умерла. Умерла во сне, всего на сутки оставшись одна. А может и больше – она ведь только вчера сказала, что мама домой не пришла, а вот когда она не пришла…

Александра несколько минут молча смотрела на мертвого ребенка, сжимая в кулаке одеяло. А потом решительно отбросила его – нужно похоронить девочку, как положено.

Вещи, лежащие сверху тельца, сдвинулись, и женщина увидела зажатую в тонких пальчиках бумагу. Осторожно разжав кулачок, она развернула лист и задохнулась: в ее дрожащей руке были карточки. Рабочие. На двести пятьдесят граммов хлеба каждая! Это же как обеих дочек пайки! Это же… Жизнь это! До конца месяца карточек хватит!

– Спасибо, Машенька… – Александра не замечала скатывающихся по щекам слез. – Спасибо, девочка. Ты не беспокойся, я тебя похороню. По-человечески похороню, не оставлю тут лежать. Прости ты меня. Для нас с дочками это жизнь, а тебе они уже ни к чему. Прости меня, маленькая!..

Она молча вышла из комнаты, закрыв за собой дверь, и как только могла быстро поспешила в магазин – не должен еще закрыться.

Через час она вернулась в свою темную комнату. Там было значительно теплее, чем на улице, но пар изо рта все равно шел, а холод забирался под все свои одежды цепкими пальцами.

– Мама! Мама! Ты вернулась! – на встречу открывающейся двери выбежала Галя и кинулась обнимать вернувшуюся маму. – А мы с Надей тебе кипятка оставили. Он, правда, остыл почти. А хлеба совсем не осталось…

– Ничего, Галечка. Собирай на стол, сейчас поставим кипяток и ужинать будем.

С этими словами Александра выложила на стол порцию хлеба. Она была почти в два раза больше, чем обычно, и, увидев это, Галины глазенки заблестели.

– Мама… А ты к Маше не ходила? – женщина вздрогнула от бесхитростного вопроса, как от удара.

– Заходила. Машу в детдом забрали, Галечка.

– Ну, ее там хоть накормят горячим, хорошо… – дочка широко улыбнулась и продолжила курсировать от серванта к столу, доставая чашки.

А Александра осталась стоять, борясь со спазмом в горле.

– Мам, а знаешь, если у меня будет дочка, я ее Сашей назову, как тебя! – Галя остановилась и глянула на маму влюбленными глазами. – Потому что ты у меня самая-самая лучшая!

Санкт-Петербург. Наши дни.

Саша медленно возвращалась из небытия, фокусируя зрение на ярких шторах, обрамляющих окно. Голос, звучащий в ее голове, не отпускал, задавая вопросы, на которые не отвечать было невозможно.

– А почему тебя назвали Александрой?

– В честь прабабушки. Бабушка хотела девочку, а у нее сыновья были… Папа Саша и я Саша…

– Почему?

– Она маму свою очень любила… Та все могла.

– Ты тоже все можешь, если захочешь как следует. Вставай!

Повинуясь приказу, Саша распахнула глаза и села на кровати. Сползшее одеяло тут же вернуло ей чувство бодрости, заставив натянуть его до подбородка – она была совершено голой. И в комнате она была совершенно одна.

========== 16. Линии ==========

Воля и свобода – разные пути,

Каждый сам себе рисует линию судьбы.

И судьба так просто все решила за тебя,

Можно в это верить, сложно обмануть себя

С. Маврин.

Саша неторопливо шла по тротуару, оставляя позади станцию метро. Она специально не стала брать такси, как говорил Локи, а решила прогуляться пешком. Позавтракать, настроиться, подышать Питерским воздухом…

Саша любила Питер. Несколько раз побывав в этом городе, она влюбилась в него безвозвратно. В его проспекты и линии, гранитные набережные и мосты, величие дворцов и простую, ненавязчивую интеллигентность жителей. Больше Питера Саша любила питерцев. Она даже переехать хотела, но как-то не срослось.

Бабушка смеялась и говорила, что это гены: прадед был коренным петербуржцем, потом петроградцем, а потом и ленинградцем. И свой город любил беззаветно.

Свернув на нужную улицу, которые тут называли линиями, она почувствовала, как у нее замирает сердце. Она уже третий раз в своей жизни проделывает этот путь: от станции метро до нужного дома. И дважды она просто не решилась в него войти. Не решилась войти в парадное, подняться несколько пролетов и позвонить в двери квартиры, где в Блокаду жили ее прабабушка с ее бабушками. Откуда на фронт ушел прадед… Но сегодня она это сделает. Вот только позавтракает.

Она свернула к кофейне, находящейся в паре десятков метров. Крепкий кофе и сэндвич ей сейчас не помешают.

Сидя за стойкой и глядя через стекло на спешащих по своим делам людей, Саша пыталась вспомнить в мельчайших подробностях все, что с ней происходило в Норвегии. Получалось, к ее удивлению, отлично. Она даже вытащила блокнот и начала записывать отрывочные тезисы, чтобы потом проанализировать.

Прилет, путь до базы, Хведрунг-Локи, Анджей, знакомство с материалами для исследования… И дальше – пустота. Ненавязчивая, не гулкая, а пустота забывания – как будто «из головы вылетело». Вертится мысль, и знаешь, что к чему, а поймать ее не можешь, она как в тумане. Кажется, это называется мудреным словом “жамевю*”. Что за материал, Саша помнила – скала. А как она выглядела, что с ней делали – хоть убейся, но не вспомнить.

И, что интересно, Саше это совершенно не причиняло неудобств. Канва есть. Старк, чтоб его черти подрали, есть. Тор есть, и картинка того, как в нее молот летит, тоже. И комната, куда ее притащил Локи. Да даже кроссовки, им сотворенные, она помнит! А вот код (а она точно помнит, что это код!) – нет! И с ключом расшифровки так же… Точно знает, что он есть, и что именно она до него додумалась. А вот самого ключа – нет…