Текст книги "Последний князь удела(СИ)"

Автор книги: Димыч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц)

  -У отрока зрелым мужам вовсе невместно обучаться, да и мне в том поруха будет, что яз ученика несмышлёнее – вздыхал учитель.

  – Сделаем так: после обеда, мы учимся вместе с тобой, Баженкой и Габсамитом, вечером ты с тремя-пятью взрослыми. Следующим днём каждый взрослый, чему-то наученный вчера, объясняет это двум-трём другим, молочный брат с татарчонком обучают детей. На третий день опять занимаемся вместе, а вторая линия обученных может натаскивать на арифметику ещё кого. Опять же от повторения урок в памяти закрепится. Можно таким образом за зиму всех мужчин в кремле обучить – внёс я предложение об организации школьного процесса – ежели будет кто отлынивать, то жалованье снизим, так что или выучим или в деньгах сэкономим -

  -На безрыбице и рак рыбка – аллегорично согласился с такой волновой системой обучения Головин.

  Наконец-то закончил обжигать свою новую глинобитную плавильню для изготовления стали кузнец Акинфов. Мне хотелось сразу строить капитальную кирпичную, но во всём городе готового кирпича оказалось лишь на фундамент и основание печи, да еще на трубу хватило.

  Единственное замечание было к воздуходувным ручным мехам, их конструкция казалась мне дико примитивной. Объяснив Фёдору затею по устройству цилиндрического воздушного насоса по примеру детского велосипедного с приводом хотя бы с помощью лошади, сам отправился осматривать устраиваемую в гончарной слободе мастерскую по производству оснастки для металлургического предприятия. Уже замучавшиеся воплощать в дереве бившие из их княжича идеи, плотники заканчивали мастерить необходимые нам приспособления. Глиномешалки из бочек выглядели не ахти, но свою задачу выполняли. Построить винтовой пресс не удалось по причине отсутствия, как винта, так и человека который мог бы его изготовить. Выручил нас старшина плотничьей артели Никодим, предложивший обойтись клиновым обжимом. Со дня на день ожидался приход лодки с графитом, купленным одним из ключников в Ярославле по довольно дорогой цене. На весь крупный город нашлось около тридцати пудов, за большим количеством следовало посылать в Архангельск, именуемый тут Новыми Холмогорами, или Астрахань. При такой проблеме с расходными материалами стоило озаботится продлением срока службы тигля и для него была задумана внутренняя облицовка из крепко обожженного бежевого и серого известняка.

  Ближе к концу сентября все приготовления закончились, и состоялся первый пуск печи для изготовления стали. Поскольку точного рецепта науглероживания я не представлял, то в разных закрывающихся горшках были разные слои металла, угля и флюса, также их решено было выдерживать в жаре топки разное время. Отлично показал себя новый насосный мех, мучившую меня проблему уплотнений Акинфов решил с помощью наполненных маслом толстых кожаных манжетов.

  За неделю все образцы плавок поступили в кузницу и были раскованы на полосы и испытаны. Скептицизм у Фёдора полностью пропал, даже худший образец превосходил большинство виденных им укладов. Полосы из металла, находившегося в печи до её остывания, оказались наиболее качественными, причём на некоторых из них после ковки наблюдался мелкий серый узор. Были эти разводы бледны и нечётки, но искалеченный коваль всё равно был в восторге, который он пытался передать и мне, мыча и показывая руками все известные ему жесты радости.

  Глядя на рисунок на поковке, вспомнился друг, оставшийся в ином мире, Володя Шумов, тот был страстным коллекционером всего, что хоть имело какую либо цену и редкость. Помимо прочего были у него и узорчатые булатные ножи, и он даже как то объяснял своему товарищу Валерке Скопину в чём там секрет. Было там что-то про ковку, температуру и закалку, но деталей в памяти не осталось совершенно. Помимо всего прочего показывал тогда металлургический олигарх местного масштаба и свою коллекцию фарфоровых сахарниц, так же поясняя нюансы производства. Но и этого не удавалось припомнить, на ум приходило лишь то, что состоит этот ценный материал из белой глины – каолина, да ещё из пары – тройки самых простых и распространенных минералов.

  -Выберите лучшее железо и тем способом, каким для него горшки снаряжали, заново сделайте. А томлёное железо ковать надо при разном жаре, от малого до великого и потом спытать, каковой кусок будет по пригожей – отдал я новые распоряжения кузнецу и его молотобойцу.

  Те согласно покивали, после первой удачи энтузиазм их переполнял.

  Очередные заказы на работу получили и гончары, им требовалось при разном нагреве от малого до самого великого обжечь новые составы из нашей тигельной глины и прочих материалов, что им по вкусу, например песка, извести, разного толчёного камня. Глиняных дел мастера уже не удивлялись, что приказы раздаёт малолетний отрок и только интересовались оплатой и её сроками. Выяснилось, что им и за прошлые работы не заплатили, и они жаловались на оскудение и неминуемое разорение, если серебра в ближайшее время не дадут.

  Найденный у хлебных клетей Ждан, от невыплат зарплаты совершенно не отрекался:

  -Цены ломят несусветные, за что ломят – не уразуметь. Толку от их работ нет, а серёбро им подавай. Будто оно в сундуках само родится. Пусть охолонят, да плату меньшую спросят, тогда ж и отдам-

  -Дядька, это ж я гончарам плату сполна обещал – попытка княжича разъяснить недоразумение не удалась.

  -Хуч бы и так. Когда были денюжки – обещался, не стало – надо обождать. Да и горшечники хороши, мальца округ пальца обвели, тати. Батогов им за этакое воровство надо-

  – В чём воровство то? В том, что работу сделали, и оплаты её хотят?-

  -Да каку работу? Я им – покажьте чего искусно сотворили, а оне мне горшки каки-то пошлые, ни узора, ни иной лепоты – рассердился Тучков – За что такая плата высокая, вопрошаю? Мне ж рекут, мол, труд тяжкий – глину месили да плошки эти глупые давили, ну и цену той работе объявляют – по алтыну в день работнику. Да за алтын я сам месить и давить, кого хош пойду! -

  – Мы хитрости те розмысловые сами починяли, дёгтем и салом мазали своим, трудились от солнешного всхода до захода, ниже ни на молитву не отходили – встрял приехавший со мной голова гончаров – Но ежели в княжеской казне оскудение, то мы, за ради любви к царевичу Димитрию, и пяток денег московских на день готовы в плату получить, поступимся единой деньгой-

  -Ждан, выдай мастерам по две с половиной копейки за рабочий день по полному расчёту – подвёл я черту под этим торгом.

  -Воля твоя – буркнул дядька, и удалился бренча ключами.

  Тут я заметил плотника Савву, тот мялся в стороне.

  -А у тебя какая нужда тут?-

  -Да тако ж к Ждану Нежданову сыну – пряча лицо, проговорил древоделя – паки и мне потребны деньги на устроение измысленных тобой, княже Дмитрий, пишуших палочек с пачкающим камнем-

  Вместе мы дождались вернувшегося Тучкова и после его расчета с головой артели гончаров, экспериментатор на карандашах повторил свою просьбу.

  -Сызнова руку в казну запустить восхотел! – всерьёз разъярился дядька – Алчешь обманом добра княжеского? Ты брал уже на то дело и пять рублей, и вдругорядь три и всё мало?-

  – Клей дюже дорог – оправдывался Савва – Яз уж и рыбный и из жил пробовал, всё едино – в песок крошится каменюка при письме. Хочу новый спытать, молвят, на зенчуге северном вельми хорош клеёк. Дай ищщо десять рублёв – фунт зерна морского куплю -

   В карандашах жемчуг не использовался, это я знал твёрдо, такие эксперименты надо было прекращать.

  -Если крошиться, может его спекать надо? – внесено было мной новое рационализаторское предложение.

  -Во-во, иди в печи свои придумки потоми – направил восвояси плотника Ждан – я тебе всё ж двадцать алтын дам, исполни царевича задумку, потешь его душу-

  По уходу всех просителей Тучков стал уговаривать меня сократить размах натурных экспериментов:

  – Челом бью, царевич Дмитрий, прекращай баловство заумное. Огромные деньжищи уже растратили, трёх месяцев с приезда с Москвы не прошло, а больше ста рублёв нет, почти полпуда серебра. Нам жалованье дворским платить, да на обиход, чтоб честь не уронить, купли дорогие делать нужно, эдак на двор до двух сотен рублевиков и уходит. А ещё стрелецкий голова жалованье требует, да дьяку его мзду подавай, так никаких доходов не хватит. Паки же от дядьёв твоих верные люди просьбишку передали, да матери твоей старицы Марфы ключник жалобится, всем серебро нужно, молвят корма скудные, поместья зело тощие, с глада иначе сгинут-

  -Что ж ты раньше молчал?– поразился я тому, что мне лично никаких просьб не передавали.

  -За малого летами тебя держат родичи, да и есть ты обликом сущее дитя – объяснился Ждан – Да и что попусту душу травить. Сам распоряжусь об отсылке кормов да поминок денежных-

  Далее казначей Угличского княжества подбил наш грустный баланс. Доход ожидался с нашего уезда около пятисот рублей, с Углича чуть больше двухсот, со слободок рыбацких около ста, почти двести должно было придти от различных, разбросанных по всему замосковскому краю, вотчин, да с Устюжны с её округой ожидал он не менее трёхсот. То есть за вычетом уже существующих расходов на двор, на жалованье стрельцов, да выплат дьяку Алябьеву, оставалось около девятисот рублей. Из этих денег требовалось отсылать вспомоществование родным, делать подарки нужным людям на Москве, да жаловать уездное дворянское ополчение. Принимая во внимание то, что стрелецкий командир Пузиков пытался развернуть свой отряд в полный приказ, княжеству грозило банкротство, если не на следующий год, то через один точно. Конечно, было ещё изрядное количество натуральных податей хлебом, рыбой, мясом, а также льном, да меховыми шкурками, но их размер пока денежной оценке не поддавался.

  Терзаемый мыслью как бы увеличить бюджет своего автономного княжества в составе Московского государства, я распорядился сопроводить меня к самому прибыльному предприятию города – княжескому кабаку.

  – Не надобно тебе, княже Дмитрий, к кружалу и близко приближаться – заартачился Тучков – Содом и Гоморра тама, худое место для пропащих людишек-

  Непонятно откуда у моего дядьки была такая неприязнь к обычной корчме, но упирался он долго.

  Но всё же, спустя четверть часа, махнул рукой и, собрав внушительный эскорт в пять человек, двинулся со мной к этой точке местного досуга. Располагался питейный двор недалеко от кремля на задворках торговых рядов. Уже при подъезде к кабаку я стал подозревать неладное, на узкой улице средь бела дня лежали два тела, то ли мёртвых, толи мертвецки пьяных. Выглядело кружало старой покосившей избой, за которой располагался двор с хозяйственными пристройками, где собственно и осуществлялось винокурение. Мы остановились в пяти шагах от покосившихся дверей питейного заведения, и уже здесь в нос шибанул тяжёлый запах .

  -Не ходи туда, Богом прошу – взмолился Ждан.

  Мне собственно уже самому не хотелось, но уточнить детали стоило:

  – Что ж так несёт?-

  – Вони тут преизлихо злые – согласился казначей – Перегар-то, дым, да от горшков, куда питухи испражняются, никак не ладаном курит-

  – Это-то еще зачем? Горшки эти вонючие? Для птиц каких-то?-

  – Зело в ямчужном деле нечистоты пьяниц полезны, тако с этих окаянных питухов вдвое выгоды выходит-

  Странное тут было прозвание для сильно пьющих людей, вызывало ассоциации с уже казавшимся дико далёким прошлым.

  -Что ж так неприглядно-то вокруг, убожество какое – подивился я разрухе наиприбыльнейшего места.

  -Для чего лепше то устраивать? Всё одно испакостят всё, да и запалят рано или поздно с пьяного дела – пожал плечами Тучков.

  Изнутри кабака раздавались дикие неразборчивые крики.

  -Чего орут? – поинтересовался не привыкший к такому поведению княжич.

  -Упились все, али в зернь кто проигрался, али мерещится кому – отмахнулся от проблем пьяниц Ждан.

  – Кушанья где готовят, подают там что из еды? – хотелось мне знать ассортимент предлагаемых блюд.

  -Николеже съестное по кружалам не подавали, ещё батюшка твой, великий государь Иоанн Васильевич воспретил, тако же и рядом торговать харчем заповедано. Заведено так для того, чтоб питухи быстрее упивались, да поболее серебра оставляли. Да и вытаскивать пьянчуг нельзя, должны пить хлебное вино покуда начисто не пропьются. Следят за этим кружальные целовальники накрепко, урона прибылям не допускают – сообщил мне правила местного питейного заведения мой дядька.

  -Вот же клоака. Из жадности кабатчики что ль так стараются? – поинтересовался я ролью администрации алкогольного притона в этом безобразии.

  -Им с того какая корысть. Без оплатно велено служить, силком их из посадских выбирают. Заворовывают правда бывало, но яз за сим слежу. Ежели кто от прошлых годов питейный недобор учинит, то с него самого через правёж недоимку взыщут. Не терзайся, княжич, убытков не будет – пытался успокоить меня верный Тучков.

  -Не нравится мне этакое дело. Грешно такое серебро наживать – внезапно мне вспомнилось о душе.

  -Верно молвишь – обрадовался Ждан – Давно толковал, надо на откуп кружало отдать. Пусть иные грех на душу берут, нам твёрдое число денег кладут, а саме выгадывают, скоко могут, корыстолюбцы-

  -Нет, надо совсем прекратить – ханжой и трезвенником я не был, но и этот притон терпеть не собирался.

  – Хм, а казна? – задал риторический вопрос казначей – пьянчуги всё одно, где бы то ни было, а пропьются, а нам потеря немалая-

  Вопрос денег стоял остро, и на совете с Бакшеевым и Тучковым было решено совершить постепенный объезд удела для поиска новых источников доходов.

  -

  Глава 24

  В поход собралось, вместе с княжичем, четырнадцать человек. Ждан настаивал на большем эскорте, Афанасий считал, что многочисленный отряд вызовет разорение округи, через которую придется ехать.

  -Корма на стоко воев токмо в большом селе взять мочно, а таковые почитай все монастырские, туда самовольный въезд не дозволяется – размышлял вслух рязанец – Мы конешно припасы то стребуем, но ведь изветы старцы на Москву отошлют, отписывайся опосля -

  -Мы должны оплачивать продовольствие и фураж – я не видел никакого прибытка в экономии копеек на и так весьма не богатых крестьянах.

  – Что ж попробуем оплатно брать, как уставами велено – согласился Бакшеев – Как бы чорный люд во вкус не вошёл, воев то на харчах обдирать -

  -Разве дворянам платить за товар уже стало не надобно? – взгляды нашего окладчика на отношение к сельскому населению мне не нравились.

  -Обычаем конешно оплата потребна, токмо постой воям свободный должон быть. Но ежели кажный служилый, что на рать идёт аль по делу государеву, за всё серебро отдавать станет, то через пяток лет и некому будет сии дела справлять – отступать от своего мнения Афанасий не собирался.

  -Крестьянам тоже разорения не надо творить – тут мне отступаться не следовало.

  – Мы ж совесть имеем – обиделся рязанский ветеран – Эт злые люди у пахаря всё до последнего зерна выметут, скотину на кашу сведут, да ищщо и пол избы иссекут на дрова. Яз никогда лишка не брал, да и остатнего тож, а бывало, ежели добыча хороша, то и одаривал за приют-

  -Ты придёшь – заберёшь, другой за тобой покормится, и нет у крестьянина хозяйства – спорить я решил до последнего.

  -Ранее, когда до Москвы ходили, ты, княже Дмитрий, отнюда кура в ухе не спрашивал – покачал головой Бакшеев – Исстари тако повелось, вои землю боронят, пахари её орют, кажному своё тягло-

  -При таком снабжения полков припасами у дороги земледельцу трудно прожить – удалось мне подыскать новый аргумент.

   -Так особо и не селятся. Иль ты в пути до стольного града по сторонам не смотрел? Обыкновенных деревенек мало, всё более сельца изрядные, и те за монастырём аль думным чином живут, для береженья от разора. Чорный люд от торных дорог бежит. Аль никогда поговорок не слыхивал: Жить на тору – кажный день на бою – на всё у Афанасия находились отговорки.

  -Непросто тут новые дороги построить будет – от такого взгляда на пути сообщения меня хватила оторопь.

  -Удумал выстроить чтоль? – понимающе усмехнулся мой эксперт по военному делу – Дело то тяжкое, один строит – двое караулят, да и чёрные людишки озлобятся. Опять же и присказка есть таковая: Дороженьки не тори – худой славы не клади-

  Этими прибаутками изрядно притормозились мои фантазии на тему постройки шоссе по типу древнеримских виа, которые я видел на экскурсиях в иномирном прошлом.

  Перед самым выездом Габсамит упросил командующего маленьким отрядом Бакшеева взять в поездку его сводного брата с кунаком.

  -Надо бы дать мурзёнку весть до дому послать – вспомнил об очередной проблеме старый воин – Уже месяц требует того. Да и выкуп лишним не будет, при наших-то растратах-

  – Рано, подождём – объяснять, что из пленных я намеревался вызнать по более информации об окружавшем меня мире, не хотелось – Пусть поживут ещё в Угличе под охраной, тут они хоть бед не натворят-

  -Пущай, коли так – нашёл в таком решении резон командир нашей ревизионной экспедиции.

  Осмотр сельских поселений, лежащих более чем в пяти верстах от города, на правобережье Волги, оставил двойственные впечатления. Избы были маленькие, приземистые, топящиеся по-чёрному, с хлевом прямо за стеной жилого помещения. Однако скота было не мало, лошадей и коров до пяти-семи голов на двор, мелкой же скотины – овец, коз и свиней иногда и более двадцати. Правда, выглядела эта живность странно мелкой, казалось, её специально недокармливают. Крестьяне забитыми тоже не выглядели, на удивление ждущего беспросветной нищеты перерожденца. В лаптях ходили дети и женщины, на взрослых мужчинах они встречались редко, большинство были обуты в поршни – намотанную вокруг ноги и обвязанную ремнём кожу. Верхняя одежды была не только из серого домотканого холста, но и выбеленная и даже крашеная в разные цвета.

  На вопросы о хозяйстве земледельцы отвечали крайне неохотно, на вопросы о полях отвечали, мол, сами смотрите, нам измерить не под силу. Проведённые для проверки перемерки пахотных угодий показали не особо большое расхождение с писцовыми книгами, захваченными с собой Битяговским. Просьбы показать луга крестьян пугали вовсе, и они бубнили что-то невразумительное.

  -Они боятся, что оклад им пересчитают – пояснил этот момент Данила – косьбу делают по лесным полянам, тако же бывало, им весь лес в соху писали-

  Сельскохозяйственный инвентарь был большей частью деревянным, железо использовалось лишь на сошники сохи, серпы да топоры. Об агротехнике говорить не приходилось, её собственно не было. Сеяли на одних и тех же полях, одно и то же, навоз вносили в пашню далеко не всегда, и, вообще, далее простого рассыпания этого удобрения сверху почвы шли немногие. Почва была глинистой, буро-серого цвета, вырастить на такой урожай была задача не тривиальная.

  -Как же тут хлеб растят? – растерянно задал я вопрос юному подьячему после осмотра очередной деревеньки.

  -Трудом великим – в местном агрономическом укладе Данила разбирался – много раз перед севом каждое поле пашут, а как годов за десять землица испашется, перестанет родить, так лесок рядом секут, жгут и на пожоге новую пахоту заводят.

  – За рекой, на севере так каждые три года новины выжигают – немного подумав, добавил он – есть в уезде и старожильческие сёла на доброй, чёрной земле стоят, токмо те все за обителями святыми да за именитыми служилыми людьми-

  О повышении налога или ином, каком ни будь, добавочном доходе с сельских поселений наверно можно было и не мечтать. Как эти-то подати платят, оставалось совершенно не понятным. Чуть разъяснил ситуацию ставший моим консультантом по экономике Битяговский:

  -Окладывают платежом волость али стан, там уж становой прикащик развёрстывает по сёлам с прилегающими деревеньками, а уж внутри голова делит, кому чего платить по дворам. Занищает кто – ему сделают плату поменее, а на зажившегося добром – накинут-

  Способ стал понятен, он старался не допустить полного разорения земледельца, но и скопить хоть сколько крупную сумму деньжат крестьянину при такой системе оказывалось затруднительно.

   Уже к концу первого дня стало ясно, что никаких чудесных открытий экспедиция не принесёт, и я начал раздумывать – не повернуть ли обратно к городу. Как назло при остановке на ночёвку зарядил противный, мелкий и холодный дождь. В отличие от своих спутников спать при такой погоде без крыши над головой я не привык. Сначала я принял предложение Афанасия разместится в находящемся неподалёку селении из восьми изб, но по ближайшему ознакомлению с ситуацией передумал. Во-первых, для моего спокойного ночлега предполагалось изгнать хозяев с маленькими детьми из единственной жилой комнаты, где вся семья спала на полу, в хлев. Во-вторых, в помещении наличествовало преизрядное количество мух, что лично для меня было сёрьезной преградой для спокойного ночного отдыха. Покачав головой на такую капризность княжича, Бакшеев стал организовывать крестьян на порубку ветвей ели и постройку шалаша для ночёвки. В этот момент я, заметив невысокое строение в шагах тридцати от ограды, поинтересовался:

  -Там что за постройка?-

  -Мыленка наша, банька – первым ответил расторопный хозяин подворья.

  -Пустая?-

  -Вестимо, кто ж тама из людей заживётся – недоумевал селянин.

  -Ну, вот там и лягу спать – ни минуты не сомневаясь, сообщил я окружению.

  -Як же, зело сие опасно, жизни лишиться можно али разума – забеспокоился Афанасий.

  -Кто ж мне повредит, коль рядом вы охраняете – весело ответил избалованный княжич, приняв поведение старого рязанского воина за шутку.

  -Яз в сенях, первым у двери прилягу, можа на меня кинется, ты, княже Дмитрий, спасёшься – то ли продолжал шутить, то ли дурачился служилый рязанец.

  – И яз в мыльне на ночлег расположусь – внезапно вступил в беседу всегда молчащий черкес Гушчепсе, неизвестно когда разучивший русский язык – Наш род от пращуров умеет с дэвами биться, да и мало власти будет у уруского злого духа надо мной, рождённого от корня Сатаней-

  -Да что вы за игру начали? – полное не понимание происходящего заставляло меня нервничать – Кого беречься то собираетесь? -

  – Анчутку банного, мохнатого – шёпотом прошипел Бакшеев, потом поплевав вокруг себя, несколько раз перекрестился и продолжил уже спокойней – Ты в его хоромах нощное поприще провесть собрался. Там токмо можно бабам родящим быть, да и то опаскою, караулить их надобно, не смыкая очей-

  Направляясь к столь опасному месту ночёвки, рязанец решил узнать, на что способен потомственный воин с потусторонними силами Гушчепсе:

  -Ты, друже, бился хуч раз со злыми чародеями?-

  -Самому не доводилось, отцу помогал два раза. Но таче злые волхвы-удды слабые были, из них быстро мы колдовскую силу выгнали – честно признался в слабой профессиональной подготовке молодой черкес – Жалко оберегов нет, подмогли бы оне и укрепили -

  -Вот мой оберег – продемонстрировал язычнику нательный крест Афанасий и прибавил – И тебе таковой завесть надобно, принять святое крещение-

  -На родине многие этот знак носят, шоугенги требы под деревьями с таковой тамгой служат – не возмутился предложением Гушчепсе – Но у нас разрешено этот знак принимать тем кто из отроков в мужи перешёл, а для того ратные подвиги совершить надобно. В церковь же у нас старцы ходят, токмо им дозволено с великим Богом – Тга-Шхуо, единым в трёх лицах, говорить-

  -Пращуры их были веры християнской греческого извода – прокомментировал речь о черкесской религии командир малого отряда – Потомки же веру дединскую подзабыли. Как татары в стародавние времена все степи переняли, так к ним священоучители и перестали ходить. Оттого именем они зовутся христиане, а обрядами – как есть прямые язычники, погаными именуемые, таки же как черемисы да вогуличи. Но ништо, даст Бог, вернутся к вере исконной, не искусятся на соблазны салтана турского, коий их в веру бесерменскую манит-

  Ночь прошла спокойно, приключений совсем бы не было, если б только разбуженный от дёрганья ноги я смог сохранить тишину. Наглая здоровая крыса пыталась отгрызть кусок моей дорогостоящей обувки – ичига из тонкого персидского сафьяна. Грызуны, особенно крупные, мне не нравились ни в этой жизни, ни в прошлой.

  -Пошла прочь – одновременно с этим криком, я постарался посильней наподдать ногой по серому разносчику инфекций.

  Крик и шум от метнувшегося зверька разбудил моих спутников.

  -Изыди – заорал Бакшеев, пытаясь в чуть просветлевших рассветных сумерках разглядеть врага.

  Гушчепсе в этот же миг выхватил саблю и начал на звук пластать воздух саблей, одновременно произнося нараспев заклинания на неизвестном языке.

  Только Божьим промыслом он умудрился никого не зарубить, размахивая клинком внутри тесного помещения баньки. Через пару минут всё к счастью бескровно закончилось. После такой крупной победы над нечистыми силами о сне не могло быть и речи, поэтому выехали мы пораньше, провожаемые уважительными взглядами деревенских.

  Быстро уговорив всех возвращаться в Углич, обратно поехали объездной дорогой. Маршрут этот был выбран из за того, что один из дворян обещал показать какую-то чудесную мельницу, построенную рядом с его поместьем. Пару мукомольных построек с запрудами я уже видел за вчерашний день. Впечатление от их движимых течением водяных колёс и плотин, сложенных из навоза, было грустное. То, что они давали годового оброка в сорок копеек каждая, стоило отнести на оборотистость мельников.

  По дороге к местному техническому чуду, в двадцати шагах от околицы деревушки-хуторка в один двор наткнулись на рыдающую в голос женщину, удерживаемую хмурым мужиком.

  -Какая напасть приключилась, с чего слёзы – придав голосу солидность, степенно спросил юный Битяговский.

  -Щедраная болезть у нас в избе, на детишек накинулась – севшим голосом сообщил крестьянин – малые оне, полтора леточка да три. Баба бьётся, хочет идти глянуть как оне, со вчерашнего дня одне младенцы да дверь припёрта. Но нельзя туда заходить ни мне, ни жонке – мы ж сей болезнью не болели. Ежели сляжем аль помрём всё одно детишкам не пережить, с глада сгинут-

  – Я слышу, они плачут, мамку зовут. Голодно и страшно детишкам моим. Пустите, уж лучше с ними вместе помру – причитала несчастная мать.

  -Оспа тута, худо дело – помрачнел Афанасий и с досадой обратился к хуторянам – Чего ж вы глупые никоторого рябого с соседних деревень в подмогу не кликнули-

  -Дочь старшую послал вчера в вечере – оправдывался мужик – Но нету ни кого, видать идти никто не хочет, иль не дай Бог, беда какая и с дочей случилась-

  -Много лет старшенькой?-

  -Осьмой уже, вмале уже в лета женские войдёт, да и работы она изрядно делала, вполовину от матери, береги её Господь от несчастья-

  -Эх, невелика, что ж ты через дремучий лес сам не пошёл, на ночь глядя-то? Верно, скормил ты свою дщерь волкам, в последние годы пропасть их расплодилась – настроение у рязанского воина было далёким от радужного.

  -Я скотину выводил, загон ей городил. Да на овине надо снопы сушить, зима то в срок придёт. Ей болел ты, аль на печи лежал всё одно, спуску не даст – огрызнулся мужичок.

  – Поехали прочь. Горю тут мы не поможем – скомандовал Бакшеев – Объедем кругом по далее. До княжича эту моровую хворь ещё допустить не хватало, он-то щедринами исчо не мечен. Сжечь бы избу эту зразную. Да уж дюже жалко деток безгрешных, оставим их на Божье соизволенье-

  Пуская шагом коня, самый опытный удельный воитель повернулся ко мне и произнёс:

  -Не винишь, что без твово соизволенья решил? Ежели повелишь – запалим избёнку никчёмную-

  -Да ты что! Как можно даже помыслить о сием!– слова я выкрикнул с ноткой истеричности. Сама мысль, что от меня могли ждать такой команды, была чудовищна.

  -Молитесь за князя углицкого Дмитрия, доброту его помните – обратился рязанец к закаменевшим крестьянам.

  -Постой, Афанасий сын Петров – остановил я двинувшегося в объезд военного советника – Неужели у нас в отряде никто оспой не болел, и мы не можем оказать помощь этим несчастным. Вон я вижу двоих рябых, пусть один останется-

  – Царевич Дмитрий, сделай милость, передумай – наклонившись ко мне с седла, тихо произнёс уездный окладчик – Где ж это видано, чтоб дети боярские по родству от дедов и прадедов ходили за детёнышами смердов. У тебя даже конюхи по родству служат, а не по холопству. Умаленье чести в том служивым великое, да и не токмо на себя позор падёт, а на весь род, внукам и правнукам аукнется-

  -Хорошо, есть ли у кого отметины от оспяной болезни? – мне пришлось зайти с другой стороны.

  -Ести – раздался нестройный хор голосов, откликнулось более половины состава отряда.

  -Лошаков, Иван и ты уже болел этой заразой? – на лице телохранителя следов особо не было видно.

  -В отрочестве, а что до щербин, то тем борода и хороша, что под ней рябой али нет не видно – хмыкнул дворянин.

  -Готов мне послужить? Помочь болящим детям? – вопрос был серьёзный.

  -Прости княже Дмитрий, невместно мне сие, уволь от этой службы. Також у меня и свои детки есть, за этими пригляди, а потом еще и седмицу к людям не езжай, моровый дух жди пока изыдет – наотрез оказался Лошаков.

  – Кто своей волей пойдёт на сие дело? – красноречивым ответом была гробовая тишина.

  -Яз сделаю, что потребно – к моему немалому удивлению вперёд выехал черкес.

  Однако приглядевшись к нему, я поумерил энтузиазм от нахождения добровольца. Юное лицо вызвавшегося было абсолютно чистым от всяких следов прошедшей болезни.

  -Страдал ли ты от оспенного мора?– это следовало прояснить сразу.

  -Нет, с детства на мне заклятие, охраняющее от этакой напасти. Нет тут опаски никакой – самоуверенность у жителя западной Кабарды была потрясающей.

  То, что Гушчепсе с легкостью верит во всё сверхъестественное, было ясно давно, но тут он явно перегнул палку. Дремучая вера в силу оберегов и амулетов дико коробила сидевшего внутри углицкого княжича дипломированного врача.

  -Спасибо тебе, но нет. Наш уезд не твоя родина, здесь твоя колдовская защита может не сработать – попытка мягко отказаться не удалась.

  -Защитит. Все кто пережил обряд, могут оспы не бояться. Она боится их – упёрся верящий в свою магическую защиту язычник.

  -Ты ошибаешься. Не существует чародейства надёжно защищающего от заразных болезней. Это сказки, в которые верят доверчивые люди – пытался я переубедить черкесского уорка.

  -Князь назвал меня лжецом – почему-то в третьем лице заговорил обо мне Гушчепсе – если б яз с ним был одной именитости и в одних летах, то нам следовало бы решить спор саблей. Аз готов ждать пока мой род не назовут княжеским, а тот, кто напротив меня не войдёт в зрелые года.