Текст книги "Последний князь удела(СИ)"

Автор книги: Димыч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 33 страниц)

  Застращав няньку до панического паралича, я начал руководить её действиями. После прослушивания ребёнка с помощью свёрнутой из бумаги трубочки и осмотра его горла, мной овладело полное непонимание происходящего. У девочки имелись признаки сильнейшего бронхита, но причиной столь тяжёлого состояния это быть никак не могло. Жар, конечно, присутствовал, но совершенно не такой который мог бы довести до потери сознания.

  -Царевну перенести в другую опочивальню. Палата должна быть светлой, сухой, тёплой и без всяких сквозняков, – распорядился я бестолково таращившейся бабе.

  Видимо такое решение она сама принять не могла, и, пискнув что-то оправдательное, скрылась за ширмой. Через три минуты появилась государыня со своим братом. Мне пришлось повторить им своё требование. Видимо решительный тон речи оказал своё действие, и царица неуверенно произнесла:

  -У немчинов – дохтуров спросить бы сперва. А ну как не дозволят немощную трогать?-

  Годунов поддержал свою царственную сестру, видимо брать на себя ответственность за моё решение, ему было боязно. Тут же к иноземным эскулапам был послан гонец. Я в это время приказал обтирать ребёнка хлебным вином, чтобы понизить температуру тела. К моему удивлению спиртное начали прыскать прямо на пропитанную потом ночную рубашку. Требование растирать голое тело всех озадачило. Кинулись искать кормилицу Феодосьи, оказывается, только ей было дозволено глядеть на срамоту, как именовали обнажённое тело, царской дочери.

  В этой суматохе вернулся посланник к чужеземным докторам. Дипломированные врачи категорически запрещали трогать хворающую, сообщив, что если их советам не придадут значения, то они снимают с себя всякую ответственность. На мой взгляд, это была попытка улизнуть от царского гнева в случае трагического окончания болезни.

  -Значит тут веры больше иноземным дохтурам, чем православному княжичу,– начал я зловещим тоном. Судя по глазам слушающих, именно так всё и было. Веры в действенность предложенного мной лечения не было никакого.

  -Ну тогда яз вам обскажу, чем дело кончится,– в запале на меня нашёл вещательный раж.

  – А ну затвори уста,– хлопнул рукой по лавке, пришедший в себя Годунов.– Слыхивал яз будто всё что ты навещаешь – сбывается. Хучь в сие не верю, ибо во Христе крепок, но судьбу искушать не след.-

  Ценой моего отступления могла стать жизнь ни в чём ни повинного ребёнка и впервые мне пришлось вступить в ярый спор с царским шурином. Крик у постели больной девочки напугал её, плач и стоны стали звучать громче, с особенным надрывом. Измученная видом своего страдающего дитя мать зажала руками уши и потребовала прекратить брань и немедленно дать царевне изготовленное иноземными лекарями лекарство. Дородная мамка тут же притащила какую-то маслянистую коричневую пилюлю и стала мелкими кусочками вкладывать её в рот девочке. Снадобье мне никакого доверия не внушало, и с некоторым усилием забрав его, я задал интересовавший меня вопрос:

  -Что сие?-

  Ответом мне были лишь многочисленные пожимания плечами. Делать было нечего и мне пришлось решительно откусить половину остатка пилюли. Лекарство было одновременно приторно сладким и горьким, с каким-то странным запахом. Ощущения во рту были вяжущими, будто наелся ягод черёмухи. Через пару минут меня будто окутали слоем ваты, звуки стали звучать глуше, свет от лампад притупился. Из чего слепили эту пилюлю, было непонятно, но полуторагодовалому ребёнку этого давать явно не следовало. В голове началось кружиться и мне пришлось сесть на лавку.

  -У этих докторов спросите накрепко с чего они эту отраву наварили, – еле смог я выговорить.

  Очередные вестники от иноземных медиков вернулись через полчаса.

  Голландец и француз проявили удивительное единодушие, сообщив, что юному неучу, то есть мне, не стоит совать свой нос в недоступные ему вещи. Алхимист Андрей поведал, что получил в аптекарской казне и после перетирания и очистки выдал доктору Павлу Ситадину для приготовления чудодейственной тинктуры лавандовое масло, розмариновый сахар и какой-то етабаихом. Пришлось затребовать эти компоненты лекарства и изучать уже их. Масло было мутноватого жёлтого цвета, со стойким запахом. Слизнув языком с пальца каплю этого масла, я не почувствовал ничего кроме изрядной горечи. Видимо, субстанция являлась продуктом перегонки какого-то пахучего растения, не исключено, что действительно лаванды. Сахар оказался достаточно обычным для этих времён куском тёмного десковадо, привезённого из испанской Вест-Индии. А вот неведомый етабаихом и был, по всей видимости, причиной моего странного состояния.

  Вновь послали человека к аптекарю Клаусену, у него велели спросить из какого растения или животного выделывается этот странный компонент, и делалось ли для царевны ещё чего-нибудь.

  Ответ старого алхимиста меня ошарашил, тот поведал, что интересующее меня вещество суть сгущённый сок индийского мака, известный мне как опий. Помимо него он приготовлял для доктора-француза пару настоек и для голландца отвар и мазь.

  Вызванные к дворцу Павел Ситадин и Богдан Хамей были крайне раздосадованы. Давать мне отчёт они не собирались, вопросы с моих подсказок задавал Годунов.

  -От чего царевну Феодосью лечили? – грозно хмуря брови вопрошал боярин.

  – От скопления слизи и происходящем оттого переполнении ею телесного вместилища,– довольно чисто на русском ответил француз, назвавшийся Павлом Цитадином.

  -От болезни именуемая по-латыни ' ангина', вызванной переостужением крови,– в свою очередь с лёгким акцентом поведал голландец, представившийся Болдуином Хамеем.

  -Чем лечили?– так же строго спрашивал Борис Фёдорович.

  – Настоями для разжижения вредной слизи, и чудесной тинктурой для облегчения страданий и исхода вредных субстанций,– Павел Цитадин, похоже, всерьёз верил в ту ересь, которую нёс.

  – Мазями на перце для согревания больного места да отваром для умягчения горла изнутри,– поморщился от необходимости открывать секреты профессии доктор Хамей.– Да ещё давали в питье порошок из кости инроговой, князем Угличским присланной, да токмо от него никоего облегчения не происходило.-

  Борис Фёдорович вопросительно посмотрел на меня.

  -Недокладывали наверно снадобья чудесного, али неверно растирали,– отмахнулся я от предположений о неэффективности доставленного из Углича лекарства. Собственно вера в него и дала мне возможность распоряжаться лечением больной царевны.

  -Известно, что порошок из рога редкого индрик зверя помогает лишь в смеси с тёртым безуй-камнем, – слегка надменно сообщил голландец Болдуин.

  Француз в спор не вступал и скучал, или делал вид что скучает, с отсутствующим видом. Внимательно посмотревший на него Годунов промолвил:

  – А можа правда не лечили прямым обычаем, да зелья инрогова скоко потребно не клали. Надобно осмотреть палаты домовые сих дохтуров-то.-

  Кликнув стрелецкого голову, конюший боярин велел ему с караулом и понятыми идти повальным обыском на дворы иноземных врачей. Павел Цитадин побледнел самым заметным образом.

  Уже через три часа сыскные мероприятия дали результат. В спальне француза нашли завёрнутый в бархат маленький, размером в ноготь большого пальца, кусочек рога. С торжеством доставленный ко дворцу, этот раритет стал главной уликой обвинения.

  – Яз взял испытать, верно ли сие средство 'панацея' многими искомая,– оправдывался Цитадин.

  У Хамея не нашли ничего, и он пенял своему незадачливому коллеге:

  – Омне игнотум про магнификум ест.-

  -Чего молвишь изменнику?– насторожился Годунов.

  -Чего не ведаем, то мним за великое, – ответил голландец. – Издавна известно, что сей рог не 'панацея', також как и безуй-камень. В каком же юниверсуме этого глупца учили, раз сих простых истин не знает.-

  -Ноли ноцере,– влез я со своей недавно возобновлённой в памяти латынью, обращаясь к Цитадину.

  -Не навреди,– перевёл я Борису Фёдоровичу под изумлёнными взорами иностранных докторов.

  -Прасенте медико нихил ноцет, – парировал за опешившего коллегу Хамей.

  -Баешь, с доктором ничего не вредно?– мне захотелось подстроить заносчивому врачевателю логическую ловушку.– Медикамента героика ин ману империти сант, ут гладиус ин декстра фуриози.-

  – Сильное лекарство в руке неуча, словно меч в деснице безумного, – продублировал я мало что понимающим окружающим.

  – Си дживатур, натура лаудатур, си нон дживатур, медикус аккусатор,– не отступал заулыбавшийся голландец.

  -Молвит, де, ежели полегчало – благодарят природу, ежели стало худо – винят врача, – мне приходилось перетолмачить беседу для хлопавшего глазами Годунова.

  – Натура санат, медикус курат морбос, – припечатал я Болдуина, мысленно благодаря своего учителя латыни Головина.

  – Лечбу творит дохтур, но излечивает природа, – оттранслировал царскому шурину.

  -Какая-такая природа? От Бога все милости,– недоумевал тот.

  -Игноти нулла куратио морби,– не признавал своего поражения голландский доктор.

  -Эт верно, неведомую болезнь не вылечить, а как её изведать коли болящего не зришь, – пришлось мне согласится с заморским эскулапом.

  После этого краткого диспута, всю неприязнь ко мне заезжего медика как рукой сняло, что было по-настоящему удивительно, учитывая печальные события, происходившие вокруг.

  Доктора Цитадина грубо скрутили и утащили стрельцы. Его будущей судьбе было не позавидовать. Мне было непонятно, лечил ли он крохотного ребёнка огромными дозами опиатов с умыслом или по глупости, но в том, что это в ближайшее время это станет точно известно – не сомневался.

  После моего малого триумфа и признания иностранным врачом моей некоторой компетенции, дело явно пошло на лад. Хворую девочку перенесли в гораздо лучшую, светлую комнату, стали обтирать и отпаивать разными настоями. Удалось даже добиться, чтобы к больной пускали доктора Хамея, хотя осматривать и слушать царевну ему всё равно приходилось из-за устроенной из ткани ширмы. В заботах о царевне Феодосии прошло время до Рождества. В присутствии посторонних я начинал истово молиться, и любопытных практически сразу как ветром сдувало. Девочке потихоньку становилось лучше, и вместе с ней оживала её мать, иссушённая тяжёлыми думами о дочери. Я знал, что царице Ирине Фёдоровне несколько раз не удавалось выносить ребёнка, и над Феодосьей она тряслась как над самым ценным Божьим даром. В общем-то это было не совсем характерно для этих времён, к ранней гибели детей тут относились как к неизбежному злу. Некоторые священники утешали отцов и матерей тем, что обещали им заступничество их безгрешных умерших младенцев перед Господом за грехи родителей.

  На рождественском всенощном бдении меня поставили почти рядом с государем Фёдором Ивановичем, что было проявлением высочайшей милости. В терем Годунова для моего пропитания ежедневно торжественно доставляли блюда с царского стола. Хотя приносили их остывшими, и не особо вкусными, это являлось небывалой честью. Если боярин находился в доме, он всегда трапезничал со мной, таким образом разделяя царское благоволение.

  За ужином, на третий день святок, в застольной беседе, царёв шурин произнёс:

  – Признался фряжский немец, пёсий сын, Павлушка, что нарочно хотел государеву дочь погубить. Седмицу запирался, а потом изнемог и открылся.-

  К таким признаниям под лютой пыткой я относился скептически, но всё же уточнил:

  – Сообщников открыл?-

  -Пока скрывает своих обещников, о годности его к службе сверялись думный дьяк Ондрей Щелкалов, да брат его, печатник Василей.-

  Имя одного из этих старейших придворных, мне доводилось слышать как раз от Тучкова.

  – Слыхивал яз, ты с сим дьяком с цесарским послом сговаривался, брата кесаря Рудольфа на дочери великого государя оженить, да на трон посадить, – в лоб спросил я у боярина.

  -Ты что, – замахал руками царский шурин.– Вот тебе истинный крест лжа.-

  Борис Фёдорович истово перекрестился, и продолжил:

  -Вот ведь хитрый аспид, зря его в головах Посольского приказу да главным казначеем держат, раз он таки каверзы за царёвой спиной творит.-

  -А ещё сказывали, будто не впервой у вас сие,– мне захотелось слегка подначить конюшего боярина. Пока я был в исключительном фаворе, за ближайшее будущее можно было не бояться.

  – Поклёп, – твёрдо ответил Годунов.– Ходит такая басня, будто егда царь и великий князь занемог крепко, яз с сим дьяком Ондреем свою сестру при живом-то муже за иноземца сватал. И за то благочестивый государь Фёдор Иоаннович самолично нас своим посохом бил и бранью лаял. Так вот молва энта – кривая лжа.-

  Что-то уж слишком горячо оправдывался царедворец, видно тут дыма без огня не было.

  -С чем же приезжали послы из Римской империи?– мне всегда казалось, что это государство погибло в стародавние времена. А вот смотри – есть, и посланники из него в Москву приходят.

  -Помощи против турского солтана просят. Ратятся оне с ним. Вот собирают всех за христианство против бесермен постоять, – ответил Борис Фёдорович.

  -А мы что?– услышать важнейшие внешнеполитические сведения из первых уст было крайне интересно.

  – Казной цесарю поможем. Биться нам пока с государем Цареградским не по силам. Подручных евойных одолеть – крымскаго царя, да тарковского шевкала, вот была бы радость великая.-

  – Мы с Крымом вроде миримся?– уточнил я нынешнюю ситуацию на южных границах.

  – Так Фёдор Иванович Хворостинин и Богдан Бельской мир учинили с крымцами у Ливен, разве оружничий тебе о том не сказывал? – насторожился боярин.– Ныне сидит на Москве посол мурза Ишимамет, а в Бахчисарай за шертованием ханским князь Меркурий Щербаков уехал. Мню, не даст клятвы крымский царь. Он поминок десять тыщь рублёв на год чаял, да за прошедшие пять лет, в кои подарков не слали возмещенье. Мы ж ему от царя токмо две тыщи сулим, да о прошлых летах в которых размирье бывало, там в пусто все поминки. Да в письмах в Крым теперича челом не бьём, а лишь поклон пишем.-

  -Понятно,– протянул я, хотя логику действий и зачем платить дань не понял.– Этим годом приходил ли на наши украйны крымский царь?-

  -Токмо воровские люди из ногайских улусов набегали. Войско ханское на Литву ходило, Волынь да Червонную Русь воевать. Как мнишь, ладно ли на Тарки поход приключится?-

  После некоторого промедления, всё же пришлось признать, что где находятся Тарки с неизвестным врагом Шевкалом мне неведомо.

  – Навстречь солнцу от Кабарды, за Тереком, у камней великих лежит стольный град кумыкских татар Тарки. Волостителем там шевкал сидит, да по иным городкам сыновья его, с подвластными кумыками и тюменами. Московские рати уже дважды его землю зорили совместно с кабардинскими князьями, да с окоцким начальным человеком Ших-Мурзой. Там-то наново городки поставлены – Терки, да Сунженский. В том нам Ших-мурза пособную помощь оказал, первый друг он там Московскому царству. Ныне нам послы царя Кахетии Александра челом бьют, на Тарки ратью сходить, да свояка евойного на шевкальство посадить. Обещают войско в двадцать тыщь с юга привести нам в подмогу, да кормов сколько потребно,– подробно разъяснил мне состояние кавказских дел Годунов.

  Не то чтобы я не любил грузин, но некое недоверие к их обещаниям по прежней жизни имел. Опять же про совместные подвиги русско-грузинских ратей мне было ничего не известно.

  -Недолго продолжался бой, бежали робкие грузины,– на ум пришли стихи ещё нерождённого в этом мире поэта.

  – Да уж, не былинные богатыри воинские люди Иверской земли, послы о том сказывали,– признал Борис Фёдорович.– Но всё ж христианское воинство, не басурмане, лепо во славу Христа им помощь оказать.-

  -Однако опаску иметь стоит,– предостерёг я конюшего боярина.– Ну как не придут кахетинские полки, да кормов не подвезут? Опять же горцы партизанить могут начать.-

  -Чего?– переспросил брат царицы.

  -Воровски из засад воевать учнут, от прямого боя бегать, а на малые силы нападать,– меня перспектива посылки русской рати в дебри Кавказских гор без налаженного снабжения не воодушевляла.

  -Справятся,– довольно беспечно заявил Годунов.– Четыре приказа московских стрельцов шлём и тыщу детей боярских под начальством Старко Ивановича Хворостинина, да гребенские казаки, кабардинцы и окоцкие люди помогут.-

  -Ну а всё же? Если припасов не найдут и помощи не дождутся?– продолжал я настаивать на своей версии.

  – Наверно надобно в острогах запасец с излихом иметь,– несколько неуверенно заметил Борис Фёдорович. Видимо полководческим умением он тоже не блистал.

  -Извещу о том воевод, пущай своим умом решают,– заключил, наконец, царский шурин.

  -Со свеями скоро ли мир будет?– ход переговоров с северным соседом был для меня весьма интересен.

  – Не отдают Ругодив вороги, – пожаловался Годунов.– Сами ж Олав-крепость вернуть требуют, да новоустроенные острожки срыть, а выкуп сулят нищенский – десять тыщь угорских золотых. Рубеж хотят по старому новгородскому докончанию, а мне дьяки список с того договора принесли – там Каянская землица-то нашей обозначена. Оне ж в ней городков своих наставили, и Каян, и Улео, и молчок о том. Главное– вольного мореплавания не дают, иноземным кораблям токмо к свейским пристаням приставать дозволено. Сами ж хотят беспошлинно и безнадзорно плавать по Ладожскому и Чудскому озёрам до самых дальних берегов.-

  -В шею гнать послов с такими посулами,– предложил я кардинальное решение вопроса.

  -Польского круля посланцы войной грозятся, ежели со свеями не замиримся,– вздохнул опечаленный боярин.– Сии разбойники под наши крепостицы подступают, да порубежные земли зорят, на перемирье плюют.-

  -Ну и нам надо також поступать, – моему возмущению не было предела.– Око за око, зуб за зуб.-

  – Ратью пойдёт Жигимонт, как есть – ополчится, тогда и крымский хан заново навалится,– Годунов был преисполнен пессимизма.

  -С Божьей помощью всех одолеем,– постарался я подбодрить приунывшего от таких нерадостных перспектив царского шурина.

  -Твои слова, да Господу бы в уши,– слегка оживился боярин.– Кесарь заступничество на мирных переговорах явить обещает. В стольный град его Пожонь думаю даров богатых заслать, меховой казны.-

  -Лучше с турками воевать обещай, через два года после мирного докончания, мол, учнём ратиться, а меха собольи да лисьи и тут не лишние.-

  -Не мочно нам с солтаном воевать,– твёрдо указал Годунов.

  -Обещать – не женится,– выразил я свое мнение известной присказкой. Боярин удивился – видимо раньше он её не слышал.

  Время было уже за полночь, когда меня проводили до выделённой опочивальни. Династические заговоры, внезапный фавор у царской семьи, вал внешнеполитических проблем – слишком много вопросов свалилось на мой неподготовленный к таким нагрузкам разум. Хотелось уехать в ставший родным Углич, и там спокойно обдумать всё по пунктам. С такими мыслями сон ко мне пришёл только под утро.

  Глава 43

  К концу Рождественских праздников царевна Феодосия окончательно поправилась. Радости её родителей не было предела. Моя персона явно оказалась в полном фаворе у царственной четы, разнообразные подарки присылали почти каждый день. Помимо прочего прислали мне и часы иноземной работы, удивили они меня тем, что тут единственная стрелка была неподвижной, а вращался циферблат.

  Я же пытался ковать железо пока горячо и выпросить по возможности побольше льгот. Основную прибыль сулил выхлопотанный откуп на ввоз свинца, выданный на условии поставлять это стратегическое сырьё в казну по ценам чуть ниже английских. По моим прикидкам переработка и очистка нескольких тысяч пуд металла, завозимого в страну через Архангельск – Новые Холмогоры, могла принести дохода в пару тысяч рублей ежегодно.

  Огромные затруднения вызвало получение дозволения на устройство потешного войска. Разрешение было дано при прощальном обеде у царя, на котором из бояр присутствовали лишь Борис Фёдорович и Дмитрий Иванович Годуновы, да Фёдор Никитич Романов.

  Небольшого роста, худенький старичок – дядя всесильного царедворца настойчиво интересовался:

  -За ради чего за удельное войско хлопочешь? Мимо Москвы желаешь рать иметь?-

  Патриарх годуновского семейного клана носил чин постельничего боярина и руководил одноимённым приказом, что помимо прочего означало руководство царской охраной. Ему по должности следовало быть подозрительным. Хотя идея дать удельному князю возможность набирать служилый полк не нравилась никому из московских верхов.

  -Да не настоящее это войско будет, потешное,– объяснялся я уже, наверно, в сотый раз.– Ради игры в войну да забавы детской прошу сие. Воями отроки будут понарошку, да оружье у них игрушечное. А в потехе той можно будет и иноземные какие воинские хитрости испытать.-

  -Чего в ратные дела тешится – не уразумею,– не соглашался вредный старик. – Через тройку лет недоросли в годные лета войдут, так вволю в царёвых полках натешатся, ежели желание имеют.

  -Опять же греховное сие творенье – игрища-то. Вот азм своим детям да племяшам с юных лет, почитай, как с колыбельки взяли, не во что тетешкаться не дозволял. Таковое воспитание впрок пошло – гляди, какой молодец вымахал,– семидесятилетний, седой как лунь, постельничий с гордостью осмотрел своего племянника.

  Спорить с почтенным старцем не стоило, хотя приведённый им довод был крайне сомнителен, насколько мне было известно, из его восьми детей дожил до отроческих лет лишь один сын.

  -Ежели охотой юнота тешится, то ничего дурного тут нет,– возразил не согласившийся с дядей царёв шурин.– Да немецкий ратный строй и прочие хитровины разучить пользительно будет.-

  – Зря ты чужеземным еретикам потакаешь,– известным своим благочестием старик не сдавался. -Прельщение от них одно лукавое, да в вере расстройство.-

  Беседовавший со своим двоюродным братом Фёдором Романовым царь обратил на нас внимание:

  -Невелика просьбишка братца моего молодшего, велю удоволить.-

  Потом немного помолчав, он обратился уже прямо ко мне:

  -Всем сердцем тужу, оттого что запретный плод ты семени отцова, но для меня будешь завсегда любезен, николи не осерчаю на тебя.-

  В эти времена в Москве никто не стеснялся в лицо говорить самые неприятные вещи, куртуазность в обиход ещё не вошла.

  У меня же на душе кошки царапали. Если б не отказ патриарха Иова признать брак государя Ивана Васильевича с Марьей Нагой законным и не крайнее религиозное рвение моего сводного брата, то я по всем правилам мог стать первым наследником престола. Однако согласно русским обычаям на отцовское наследство незаконнорожденный прав не имел, а у царя Фёдора Ивановича недоставало воли эти правила изменить.

  Мысли государя перескочили на иное:

  – У кого ты инрогов рог куплял? Надобно и в царской аптеке сие снадобье иметь!-

  – У заезжего немца, по вельми дорогой цене,– чувствуя, что мне могут поручить достать небывалое, я заранее подстраховался. – Едину гривенку за тысячу рублей сторговал.-

  -Обмишулили тебя, – не раздумывая, сообщил конюший боярин.– Небывалая цена, в сто рублёв за сию меру и то в дорого.-

  Вот-вот,– согласился царь.– Ежели ведомо тебе, где иноземец сей, то купи на наш обиход пару пудов инроговова рога, по указанной цене. Коли невмочь тебе сие – доложи что об немецком купчине знаешь нашему первому слуге, Борису Фёдоровичу. Коли чужинец перечить будет, и об том також дай ему знать.-

  Как выкрутится из этой ситуации – я не знал, похоже, придётся подсунуть подделку и молиться, чтоб обман не раскрылся. Зато пропадал дефицит удельного бюджета, по примерным прикидкам мне должны были отсыпать из казны огромное количество серебра, чуть ли не тридцать три пуда.

  Далее застольная беседа пошла о восточных делах, в Москву приехали посланники от персидского шаха и султана киргиз-кайсаков.

  – Мню, любезного друга солтана турского, царя бухарского воевать кызылбаши с кочевыми людьми совместно будут,– сообщил Борис Фёдорович.– Сказывали купцы-тезики, великую силу хан Бухары Абдулла набрал. Евойные узбеки Хорасан с городами Мерв, Нишапур да Герат от персиян повоевали, ханство Юргенчское захватили, да у киргиз-кайсаков их стольный град взяли. Даже, бают, у ындейского падишаха землицы сей царь отнял. От такой войны турскому солтану убыток, а нам радость может выйти. Ежели держава хана Абдуллы ослабнет, последнего друга царь сибирский Кучум лишится.-

  Это был ещё один парадокс этой реальности. Насколько мне помнилось, в моём мире Сибирь покорил Ермак, здесь же после гибели атамана казаки были выбиты обратно за Урал, погибла и посланная государем Иваном Васильевичем рать. Достиг успеха и заложил первый сибирский город воевода Мансуров, а завершил покорение сибирской земли князь Кольцов-Мосальский, едва ли не два года тому назад. Вся заслуга присоединения Сибири лежала на царе Фёдоре Ивановиче и его правительстве, исправно посылавшем на восток рати и припасы. Несмотря на несколько жесточайших разгромов, царь Кучум ещё воевал в степи, совершая разбойничьи набеги на русские остроги. Из захваченных в последних с ним сражениях грамот, было известно, что неугомонный сибирский царёк молит хана Абдуллу прислать ему войско в помощь. К счастью для Москвы владыка Средней Азии был слишком занят на своих южных рубежах.

  Поговорив ещё с полчаса с боярами, царь удалился на молебен. Собственно мой царственный брат проводил в молитвах едва ли не по восемь часов каждый день, а по большим праздникам находился в главном московском храме, именуемом Иерусалим, круглые сутки. Неудивительно, что на государственное управление у него оставалось немного времени. Но к счастью, его шурин вёл дела наилучшим образом, и страна уже полностью оправилась от великой разрухи двадцатилетней давности.

   К сожалению, с просимыми земельными прирезами дело шло туго. Увеличивать размеры удельного княжества московская администрация не собиралась, несмотря на великое ко мне царское благоволение. Уже при сборах обратно в Углич Годунов передал мне жалованную грамоту на волжский посад Усолье с окрестностями.

  -Вели послать людишек, соляной промысел возобновить, а то запустел он в последние лета. Да вотчинку сию царь и великий князь Фёдор Иванович жалует с наказом, дабы на Усольском кургане держали сторожку от лихих людей,– сообщил мне боярин.

  – Чего ж выварка соли-то отставлена? – добыча нужнейшего минерала прекращалась только по чрезвычайным обстоятельствам.

  – Как у Никитки Строганова в казну отобрали Усолье, так стали разбегаться работные люди, да ещё воровские казаки место то зорили,– признал не особо высокую ценность пожалования Борис Фёдорович.

  Что ж, дарёному коню в зубы не смотрят, поволжские земли должны были быть плодородней среднерусских. Единственное что препятствовало их использованию, так это постоянная угроза со стороны степи.

  По приезду в ставший родным Углич, я первым делом бросился смотреть на привезённые купцом Джакманом товары. Он привёл к городу пятнадцать возов товара, и ещё в Вологде осталось груза на два дощаника. Первым делом мной были осмотрены книжки, практически все они были на латинском языке, малая часть на английском и голландском. Было тут пару книжек по металлургии и горному делу, две по механике и штук шесть по военному искусству и фортификации. Стоили они серебром едва ли не по весу, но покупка того стоила.

  Привез Беннет семена, но были там только заказанных трав и свёклы.

  -Точно сахарная свекла?– спросил я у англичанина.

  -Вельми сладка, свиньи и прочий скот с охотой жрут,– подтвердил торговец.

  – Ну а сахар из неё делают? Цукер, шугу,– меня ответ купца не удовлетворил.

  -Сие токмо венецийцы на Крите, сарацины в Азии, да гишпанцы за морем выделывают из камыша особого,– в свою очередь удивился Джакман.

  Значит, выработка сахара из свеклы здесь тоже не известна. Процесс я себе представлял довольно приблизительно, предполагая, что стоит измельчать овощи, выжимать и выпаривать сок.

   Картофель, томаты, подсолнечник и кукурузу – ничего этого Беннет не доставил, оправдываясь тем, что и его заказ, в свою очередь, не исполнили в Амстердаме, поскольку никто не понял что это за растения.

  Немного минералов он привёз в кулях и бочках, остальной их запас дожидался вскрытия Волги у Вологды. Графит, серый мангановый камень, ртуть, бура обычная и калёная, сода, различные квасцы и ляписы – всё это требовалось испытать для установления свойств.

  Привезённая купцом растительная сода, стоившая немалых денег, лежала в бочке тёмными стекловидными кусками.

  -Худ твой товар,– выдал я заключение после краткого осмотра.

  -Сие лучшая аликантская барилла,– возмутился англичанин.– Изрядно сильнее аглицкой али френчской. Турский натрон может чуток лучше, но его взять ныне негде, всё венецийцы скупили.

  По моим прикидкам вырабатываемая у нас, хоть пока и в ничтожных количествах, сода выходила в двадцать раз дешевле и в несколько раз лучше. По-крайней мере угличские стекловары над ней дрожали как над серебром. Явно стоило нарастить производство, у продукта был неплохой экспортный потенциал.

  Следующим продемонстрированным минералом была бура двух сортов. Жирные на ощупь перламутровые чешуйки напоминали сухую борную кислоту, с которой я не однократно сталкивался в прошлой жизни. Стекловидные куски, мутного цвета именовались продавцом калёной бурой, или тинкалью, и именно это вещество, по словам торговца, использовалось в стекольном деле. Меня, однако, больше обрадовало получение натурального препарата, могущего служить и как антисептик, и как консервант для продуктов.

  -Сколько возможно сей природной буры закупить?– уточнил я у Джакмана.

  – Землю ту добывают в Тосканском грандюкстве, самосадочная она, но собирают её крестьяне помалу. Правит той страной арцик Фердинанд, из Московии к нему по многу бочек яиц рыбьих, именуемых кавьяр, возят,– ответил купец.

  -Может этому итальянскому государю чёрной икры отправить, а взамен этой простой земли попросить?– коммерческая сделка наклёвывалась нешуточная.

  -Редко какая бочка не попортится, отбор стоит вести тщательный, – предупредил торговец.– Ежели кавьяр добрый будет, то и от великого князя Фердинанда, товар требуемый в изрядном количестве последует.-

  Ну, уж с борной кислотой обеспечить длительный срок хранения продукта не сложно. Конечно, этот консервант не особо полезен для здоровья, но всё же вред сильно зависит от количества потреблённого вещества. Так что уже через год можно было отправлять в Тоскану волжскую черную икру, а через два получить обратно необходимые мне соединения бора.

  При переборке графита выяснилось, что опять в значительном количестве примешан неизвестный минерал, так досаждавший нам в прошлом. Я напрочь отказался покупать привезённое вещество без сортировки, бесполезные камни мне были не нужны, и оплачивать их не имело смысла. Купец клялся, что им привезён чистейший графит. Просто часть сырья закуплена из Англии, часть из Верхней Германии.