Текст книги "Последний князь удела(СИ)"

Автор книги: Димыч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)

  -Что ж ты бесерменского Бога-то восхваляешь? – зловещим шёпотом поинтересовался у Миронова повсюду сопровождавший меня Ждан.

  – Яз почём знал? Токмо с такими письменами купляют оружье вдвое дороже, чем сабельки русской работы,– оправдывался кузнец.

  Так, арабскими словами клинки украшать не будем,– принял я решение.– Первые сабли отправим к московским золотых дел мастерам, пусть изукрасят поискусней. Подарим те, что побогаче, царю да боярину Годунову, попроще иным боярам, аль каким достойным людям. В скором времени слух про них добрый пойдёт, мечи-то вельми отменные кузнец Тихон сотворил.-

  Рекламные акции, где первая порция бесплатно, дальше за деньги, практически всегда приносили успех в моём прошлом мире. Можно было надеяться, что сработает такой приём и тут.

  До лаборатории, которую с лёгкой руки Ждана переиначили в зельевую палату, я добрался только в конце июня. Стенька и Юшка к тому времени сделали простым нагревом из пищевой соды неплохую обычную. Хоть в полученном сероватом веществе ,на мой взгляд, были примеси, мастер-стекольщик признавал его за чистейшее. Смешивая в одной посуде воду, известь и сильно пахнущую соль, мои юные помощники смогли получить нашатырный спирт. До получения самого газа, используемого в нашем кустарном производстве, было недалеко. Стоило только попытаться смешивать компоненты по отдельности. Оставив им на испытания привезённые с Мологи образцы, я собрался уходить, но меня остановил старший из парней.

  – Княже, яз да Стен, сумели выварить зелье отравное, что литвина воровского сгубило. Псам скормили сию соль – все сдохли, да с пеной кровавой из пасти. Також мы и чудную синь-краску извлекли, кислое железо с кровяной солью грея.-

  Вернувшись в помещение, я с содроганием посмотрел на порошок, совершенно открытый лежащий в маленькой керамической миске на краю стола. Явно стоило озаботиться постройкой хорошо вентилируемой избы для хранения химикатов. Настойчивым финнам мной было строго наказано следующее:

  -Сей яд делать токмо на улице, да чтоб ветер в спину дул. В безветрие николиже не варить. На подворье зельевое ни кормов, ни сытей не притаскивать, а тем паче не вкушать. Рубахи замывать токмо в варе, да с примешиванием чутка масла купоросного. Истрепятся – не велика беда, новые получите.-

  Пока я читал притихшим мальчуганам очередную лекцию о технике безопасности, мне на ум пришла идея пошить им прорезиненную одежду. То, что это не было сделано раньше, сейчас казалось огромным упущением.

  Съездили мы и к выбранному мной для агрономических опытов селу Девяткову. С болезнью и заботами в Устюжне оно совсем выпало из памяти. Вёз я крестьянам собранную по моему заказу веялку. Конструкция её была примитивна – несколько валов да толстое холстинное полотно, только вместо привычного мне электромотора приводилось это устройство в движение двумя людьми, качающими кривой рычаг. Конструкция получилась изрядно громоздкой, но устройство компактной веялки я вспомнить так и не смог. По крайней мере, это приспособление совместно с поставленной в двух саженях невысокой деревянной загородкой давало неплохой результат, особенно при дующем сбоку ветре. Тучков новшество не оценил:

  -Пустое мудрование сия придумка. Из казны на неё семь рублей страчено, на кой ляд она нужна?-

  -Она семена сорных трав от ржи отделять будет, да сами зёрна отдельно крупные от мелких бросать, – раз в пятый объяснял я скептически настроенному казначею.

  -Всё в руце Божьей, по его велению чисто хлебное поле будет. Токмо ежели Господь пожелает, то ржица в сор не переродится. -

  -Не растут из одного семени разные растения,– мне не надоедало повторять эту непреложную в моём понимании истину скептически хмыкающему Ждану

  Встретивший нас за околицей местный тиун, низко кланяясь, сразу стал оправдываться за возможный неурожай:

  -Землицу князь указал на него отрезать худую, испаханную. Опять же тёплых дней мало, всё мокрота с небес падает, тут бы, что посеяно, собрать уже добро было-

  Вместе с сельским старостой проехали на поле. Несмотря на поздний срок, рожь еще цвела. У меня в памяти всплыла картинка, как мы с братом совсем маленькими бегали с верёвочкой по полю. Вроде бы этот нехитрый агрономический приём применялся как раз в дождливые времена.

  Получивший распоряжения тиун аж заскрипел зубами, услышав такую глупость. Но ребятишек с вервиём обещал прислать. Я же набрал себе кусков земли, для испытания в своей зельевой избе. Деревенские дети ко всему относились попроще, чем взрослые, и довольно быстро перешли озимь вдоль и поперёк, раскачивая верхушки ржи натянутой бечевой.

  Яровое поле было занято овсом и гречихой. В моём деревенском детстве над такими полями всегда жужжали привезённые пчёлы, тут же было довольно тихо. После разговора со Жданом, стало понятно, что и такой способ увеличения урожайности тут неизвестен. Об опылении в эти времена ничего не знали. На обратной дороге я потребовал у старосты Девятково перевезти к моему полю ульи.

  – Мужики на сенокосе днюют и ночуют, кому ж колоды сии таскать?– взмолился измученный господскими причудами тиун.– Опять же пчёлы, они ж зажалют возничих и лошадей, чего зазря народ-то мучить?-

  Осмотр кусков дубовых стволов, используемых тут под ульи, показал что в словах сельского управителя была изрядная доля правды. Похоже, в местном пчеловодстве так же требовались инновации. Слегка успокоили старосту деньги, которые ему оставили за собранное в прошлый год семя клевера. Его было несколько пудов, поэтому в этот год было велено сбор продолжать. Мне требовалось гораздо большее количество посадочного материала.

  Перед отъездом обратно в Углич тиуну и нескольким вернувшимся в село крестьянам была продемонстрирована веялка. Перевеянное зерно прошлого урожая довольно быстро смогли разделить в разные кучки, крупное и полновесное легко отделилось от мелкого и лёгкого, да в сторону ветром сдуло немало мякины и семян сорняков.

  – Сеять в озимь надобно токмо самые крупные, что за стенку улетели, да веять лучче трижды. Вмале тогда сорные травы ржицу-то давить будут, – оповестил за меня Ждан удельных страдников.– Качалку двигательную и валки вам к зиме, когда молотьба пойдёт, ещё пришлют с Углича. Подпорки из жердей да холстину сами справите. Чтоб всё княжеское жито на сих хитровинах перебросали, будет попущение какое – стоять всему миру на правеже. Ежели охота объявится – можете и своё веять, в том воля вам от князя.-

   Сам я лезть с лекциями не решился, после моих полевых чудачеств, надеяться на понимание у крестьян не приходилось. Хотя Тучков абсолютно не верил в то, что излагал пахарям, говорил он зычно и убедительно. Сельские жители переглядывались с некоторой иронией, но перечить не стали.

  За пять дней до Петрова дня доставили к нам царскую грамоту и письмо от Годунова. На удивление, боярин в соей записке ничего не спрашивал, да и о моих зловещих предсказаниях речи не было. В присланной тарханной грамоте дозволялся ввоз любых иноземных книг для княжеского обихода, кроме еретических. Собственно я сделал вывод, что могу заказывать любые фолианты не религиозного содержания. В личном послании Бориса Фёдоровича было выражено согласие на присоединение к едущему в Данциг посольству боярского сына Сулемши Пушкина. Выезжать послы должны были ближе к зиме. Я наделся, что до этого времени дорогобужец объявится, и заберёт заготовленный для него демонстратор силы атмосферного давления.

  В воскресный день объявился у красного крыльца терема ломающий шапку горшечник Иван. Он пришёл просить отрезать ему землицы в городе под новый двор. Аппетит у него был недетский, просил он подворье размером пятьдесят на пятьдесят саженей, площадью более десятины. Такого участка в городе не было ни у кого, даже у городских монастырей. Дома и амбары Троице-Сергиевой и Кирилло-Белозёрской обителей также размещались на кусках земли поменьше размером.

  -Зачем тебе столько?– только и смог я произнести сначала.

  -Избушку новую справлю, амбарчик, работный дом с глинкой возиться заведу. Да не артельный, а свой, хозяйский. Яз и снаружи валов обселиться согласен, помилуй князь работника твово Ивашку,– кланяясь, скороговоркой проговорил гончар.

  -Есть у нас столько свободной?– спросил я у всезнающего Ждана.

  -Есть, да не про ево честь,– насупился казначей, и скорчил такую рожу, что горшечник поспешил откланяться и по-крабьи, боком, отойти

  -Как есть, нас обмишулил, с тех прибытков обстраиваться удумал, шельма, – сообщил мне Ждан.– На правёж бы его, да весь уплаченный ему лишок выбить.-

  В принципе, то, что гончар слегка жульничал на княжеских заказах, было вполне возможно. Но работу он свою делал отменно, брака в его тиглях и фурмах практически не встречалось. Тот факт, что горшечник хотел перехватить большую часть работы в свою пользу от других артельщиков, меня тоже не смущал. Вообще, на посад в последнее время пролился, пускай тонкими струйками, но вполне ощутимый серебряный дождь. Каждый с доставшимся ему маленьким богатсвом распоряжался по-своему. Кто зарывал в подполе, кто-то отдавал в рост знакомым купцам. Кузнец Акинфов пускал средства в оборот, количество закупаемого и перерабатываемого им железа ощутимо росло. Вот у плотника Ефимова все немалые доходы ушли в воздух. В нём проснулось пристрастие к изобретательству, и всё своё время и все получаемые им доходы он тратил на попытки сделать какое-либо улучшения в ранее изготовленных механизмах. В этом я ему помочь не мог, поскольку представлял лишь принципы работы механизмов, а не их детальное устройство. В отличие от остальных, глиняных дел мастер Иван решил вложиться в своё производство, не побоялся открыть властям свои немалые доходы. Мне это казалось вполне нормальным развитием событий, и я решил его поддержать, несмотря на возражения Ждана.

  Сразу по окончании Петрова поста мы с несколькими дворянами, Тучковым и Бакшеевым отправились на крайний запад моих владений, на реку Мсту. Вернее, отплыть я собирался пораньше, но нас задержало отсутствие свободных бурлаков. До верховьев Тверцы мы добрались достаточно быстро. От встреч с управителями городов, мимо которых мы проплывали, я уклонился, хоть это было и весьма невежливо. Не дожидаясь пока перетащат судно на реку Цну, мы на подводах отправились в Погост Верхневолоцкий. Моросил мелкий дождь, и для меня очистили дом. Даже полдня окуривали его дымом каких-то странных смесей, вроде это должно было помогать от докучливых насекомых.

  Поскольку я распорядился на всём протяжении пути еду у крестьян покупать, а не отбирать, то уже вскоре услышал ожесточённый торг угличского дворового человека с местной жительницей. Спор из-за цен быстро перерос в скандал, и мне от скуки захотелось всё разузнать самому.

  К тому моменту, когда я подошёл, со двора селянки уже забрали нескольких кур и яйца, бросив ей взамен несколько серебряных чешуек.

  -Не беспокойся, княже, – постарался отправить меня обратно под крышу Ждан.– Совсем ополоумела баба, за куру алтын хотела, заместо полушки.-

  – Остатние те птички у меня, где ж яз на развод новых-то возьму, – ныла извалянная в грязи женщина. Видимо изъятие продовольствия было не совсем добровольным.

  – В соседских деревнях купишь, не велик труд.– заметил ей один из дворни.

  – В Вышеволоцком яме сотня стрельцов, да полсотни казаков уж целую седмицу стоит. Оне всё на десять вёрст кругом сожрали. Однакож не забижают, платют, да щедрее чем князья иные,– отпустила шпильку видимо в мой адрес баба.

  -Ври, да не завирайся. Князь-то наш милостив, но тебе пара плетей токмо на пользу пойдёт, лжу молвить с умом начнёшь. Где ж видывали голытьбу степную чтоб за харчи платила, да ещё и с преизлихом, – усмехнулся наш казначей.

  -Истинный крест, святая правда, – побожилась крестьянка.

  В разговор вмешался Лошаков:

  -Яз лодейных работных людей сыскивал, и на яме был. Там атаман Андрейка Корела с ватагой пиянственно гуляет, а стрельцы его стерегут, дабы лиха не творил, да людишек на Дон не сманивал.-

  -Чего ж он там засел, а не в городе каком?– удивился я такому выбору места проведения массовой пьянки.

  -Сказывали служивые – в Новгороде ободрал его воевода на добро, кое он на свейской войне саблей взял. Едва дело до пальбы не дошло, Господь уберёг. Вот Андрейка тот с новгородской на тверскую землицу убежал, да и стал добычу-то спускать. Лучче прогуляю, кричит, чем, мол, на пути в родной юрт воеводы да бояре обдерут, – разъяснил мне причину столь затяжного казацкого веселья телохранитель Иван.

  – Сей Корела вроде на войне отличился? Не ладно с ним воевода обошёлся. Ну, так верно, царь Фёдор Иванович пожалует, – высказал я своё мнение окружению.

  -Атаман тот удал и смел, да дюже лют и кровав,– вздохнул подошедший Бакшеев.– Да в Великом Новгороде на воеводстве братанич царского шурина, боярина Годунова, сидит. Неспроста он казаков на добро излиховал, видать не будет им милости от государя.-

  Мне пришлось задуматься. Чтобы в глазах Афанасия получить репутацию смелого воина требовались недюжинные подвиги. А вот чтобы он назвал кого лютым и кровожадным – это надо было совершить совсем не рядовые злодейства.

  -Давайте пригласим атамана, – предложил я своим дворянам.

  -Он какой день мертвецки пиян, – ответил Лошаков.– Да к тому больно своеволен, а ну как не придёт? Чести княжеской от того великая поруха.

  -Значит, поутру сам к нему съезжу, две версты не велик крюк,– мне в очередной раз захотелось настоять на своём.

  -Невместно сие, что бы князь Угличской к разбойнику, по ком плаха плачет, гостеваться ездил. Никак нельзя сие сотворить,– упёрся Ждан.

  Ну что ж, переубеждать Тучкова мне приходилось не раз. Я твёрдо вознамерился пообщаться с донским атаманом лично.

  Глава 41

  К атаману Кореле мы выехали спозаранку. Уже через четверть часа Тучков препирался у ограды ямского поселения со стрелецким сотником:

  – Яви нам сего казака немедля, вишь – князь томится, ожидаючи.-

  – Да он полночи вино хлебал, окаянная душа, куды его будить. Он ить и за саблю хватиться может, уж больно своеволен. Да и чего младой княжич от сего вора наслушаться может? Мню – одного непотребства,– отнекивался голова конвоиров.

  -Не по чину тебе думы таковые творить,– добродушно пенял ему Ждан.– Не перечь царёву брату, дурья голова. Почто пьёт-то так Адрейка сей, неужто таку обиду ему учинили, что в вине готов утопнуть?-

  -Воля ваша, прикажу растолкать,– стрелец шапку сдёрнул, но без излишней почтительности.– А с чего он араку в себя льёт будто оглашенный, мне не ведомо. Можа совесть свою топит, ить ему новгородский митрополит-то отказался грехи отпускать.-

  -Чего ж он к владыке-то попёрся? Ниже чином поп ему невместен что ли?– удивился ехавший с нами Бакшеев.

  -Люди сказывали, в осаде, де, казаки сидючи мертвечину людскую жрали. Кто ж эдакое окромя митрополита да патриарха отпустит? Да и народу сей кат каянского да свейского умучил – страсть скока. Почитай никто из полоняников до перемирья не дожил. Он их по суставам резал, и варом шпарил, да с башен вниз метал. Воински люди немецкие, таковое видючи, на приступ не единожды бросались. Но завсегда отбивали их казаки с уроном великим. -

  – Когда ж замирились-то? – оживился Афанасий.

  – Да ко дню Святой Троицы сговорились наши послы с супротивными никаких обид друг дружке не творить, пока царь Фёдор Иванович с новым королём свейским мир не учинят,– ответил стрелецкий голова.

  -Какой новый? А старый – круль Иоанн помер что ль?– рязанцу всё было интересно, до Углича новости доходили с изрядным опозданием.

  – Баяли – к Рождеству представился. Да воевода его наипервейший Флеминк – тоже Богу душу отдал. Кто на престол сядет нам пока неведомо, одни молвят – государь польский Жигимонт, другие арцикнязь Карла,– служилый был весьма словоохотлив.

  Сотник отдал распоряжения и уже через несколько минут во дворе ближайший избы раздались плеск воды и приглушённая брань. Явно подгулявшего атамана приводили в чувство обливанием колодезной водичкой.

  Видимо своевольство казака имело свои пределы, и царскому родственнику он супротивничать не решился. Атаман, слегка ковыляя, приблизился к нам от ворот ямского поселения. Остановившись невдалеке от моего коня, Андрей Корела сдёрнул шапку и хрипло произнёс:

  -Здрав буде, княже. На что аз тебе надобен?-

  Я же в свою очередь довольно бесцеремонно разглядывал знаменитого удальца. Внешность его была крайне примечательной. Совсем небольшого роста, как говорится 'метр с кепкой', крайне щуплый, весом явно менее трёх пудов, с изъеденным оспой лицом, этот человек менее всего напоминал грозного воина. Но стоило чуть присмотреться и чудилось, будто этот неказистый светлоглазый и светловолосый потомок финно-язычного народа, вовсе не людского рода, а затаившийся перед прыжком опасный, хищный зверь. Мне вспомнилась прошлая, иномирная жизнь, и стало интересно, рискнул бы кто из моих прежних приятелей брякнуть этому казаку 'чухонец'. Все эти мысли продолжали крутиться в голове, пока я обращался к глядевшему на нас исподлобья воину:

  – И тебе здравствовать, атаман. В хоромы не зовёшь, потчевать не приглашаешь, пошто так не ласков с гостями?-

  Такой ответ донца изрядно удивил и, смутившись, что на его белобрысом лице было особо заметно, он стал оправдываться:

  -Мои палаты – избёнка чёрная курная, яства – простые корма казацкие, да и сам яз не атаман, так голова ватажки донской вольной. Но коль не побрезгуете, то милости прошу к нам отпотчевать, чего Бог послал.-

  Несмотря на приглашение, никто заводить наших лошадей во двор не торопился. Начавшаяся суматоха была явно показной. Наконец, спустя четверть часа нас провели в занимаемую атаманом избу. Видимо время затягивали, чтобы по возможности привести помещение в божеский вид. Но запах в доме показывал, что собутыльников Корелы вытащили оттуда только чуть ли не перед нашим приходом. На стол подавала испуганная баба, еда была по простонародным понятиям крайне обильной. На самой широкой и высокой лавке стояли три горшка, два с мясными кашами, а один с варевом, именуемом в народе 'борщ'. С известным мне по прежней жизни супу это блюдо имело мало общего. Свеклы в него не клали, а варили эту кислую похлёбку из ростков травы-борщевика. Основным украшением пиршества была глиняная латка с кучей жареного мяса. Помимо посуды с едой на столе имелись один мятый кубок, видимо оловянный, старая почерневшая деревянная ложка и кинжал с богато украшенной самоцветами серебряной рукоятью. Что ж, к здешней привычке есть из одной миски и, зачастую, одним столовым прибором на всех я уже давно привык.

  За столом со мной были ещё Ждан и Афанасий, немного помявшись, они начали степенный застольный разговор.

  -Удачно ли сходили на свеев?– спросил, передавая ложку казаку, рязанец.

  -Дал Бог, здорово. Изрядно супостата побили,– ответил Корела. – Токмо в осадном сидении с гладу попухли, от бесхлебицы изциножились все. Да о дожде со снегом Господа кажный день молили, дабы с сухоты не сгинуть.-

  При словах донца о голоде Ждан поперхнулся:

  – Неужто так кормов алкали, что испоганились? Ить на смертные муки себя обрекли!-

  Андрей с досады воткнул кинжал в доску стола:

  -Лжу про нас молвят, де, самоядь мы. Было дело– нечистоту в котлах варили, коней всех поели. Но покойников николиже не вкушали. -

  -С побитыми немцами-то чего творили?– не отставал Тучков.

  -Да в ров кидали, псам на радость, не солили же,– злился от такого допроса атаман.

  -Собак-то жрали сих?– болезненное любопытство удельного казначея могло до добра не довести.

  – Что ж митрополит Новгородский грехов не отпустил? – я постарался перевести разговор в нейтральное русло.– Вроде, не чрезмерно нагрешил ты с войском своим?-

  -Да владыка слушать не стал, велел служкам со двора прочь гнать, будто нехристь какой к нему пришёл,– поделился обидой Корела.– Яз сирым божьим людям милостыню раздал, снял чуток вин перед Господом, но с разрешительной молитвой дело было б благочинней.-

  – К митрополиту Казанскому Гермогену тебе, Андрейка, надобно,– снова вступил в разговор Бакшеев.– Он ить из казаков, понимает нужду воинскую, снимет с души твоей груз тяжкий. Да и ты не скупись, жертвуй ему на богоугодные дела.-

  Атаман пробубнил слова благодарности и все опять заработали челюстями.

  Потом Бакшеев с хитрецой посмотрел на казака и поинтересовался:

  -Яз слыхал, будто Олав-крепость посреди озера стоит. Как же вы среди воды сидючи, жаждой-то маялись?-

  – Близок локоток, да не укусишь,– буркнул Андрей.– Внутри-то стен колодезя нет, а к озерцу токмо с дракой пробиться мочно. Свеи-то плотов бревенчатых наладили, да с них вогненной стрельбой по водоношам били. А как зима пришла, так совсем тяжко стало. Пока прорубь ладишь – каянцы конные наскочат. Сперва по ночам за водой лазили, а как нас рогатками от воды отгородили, да караулить стали, так тока с боем ватажками малыми ходили.-

  -Видать хранил вас Господь, не дал немцам одолеть ни в засадах, ни в приступах, – наставительно высказался Тучков.

  – На Бога надежду имей, а сам не плошай,– таким же поучительным тоном ответил Корела.– Яз полоняников ни за радость велел умучивать. А дабы обиды свеям чинить, что в поспешке на приступ валили. Оттого-то и поиссякли силы немецкие. Когда пищали-то ломовые их датошные мужики приволокли, то воинским людям уже невмочь в прямой бой идти было. Да углицкие стрельцы с новоприбранными охочими людьми помогли. Оне острожек-то на корельской дороге сложили, да учали обозы вражеские перенимать.-

  -Давно ли атаманишь? – задал я свой вопрос казаку.

   -Походным, как с Дона ушли, у нас Ивана Носа кликнули. Токо убило его в первой же сшибке. Вот меня ватажники и выкрикнули, так што вторая година пошла.-

  Уже ближе к завершению трапезы, Ждан задал, видимо, глубоко волновавший его вопрос:

  -Много ль добычи на сих супротивниках взяли?-

  Немало, всяко больше чем государева награда,– усмехнулся атаман.– Панцыри, сабли, пищали иноземные, серебро да узорочье – всего довольно добыли.

  -Царёво жалованье не хай,– строго заметил Бакшеев.

  -Яз даже не мыслил такового. Мне ить великий государь Фёдор Иоанович целый рубль к годовому окладу велел прибавить, да ватажникам моим по десяти алтын, а опричь сего явил великую милость – по золотому угорскому на брата прислал. Токмо боярин, на Новгород воеводой посаженный, с казачков моих добра излиховал рублёв на двести, ну да эт дело наживное.-

  Произнёс эту речь Корела с самым серьёзным видом, но некая нотка глумления всё же проскочила. Заметил её и ветеран-порубежник:

  – Угрешские деньги не в плату, а для отличья посланы. На Москве служивые их на одежду нашивают, да за честь немалую чтят.-

  Мне казалось, что достигнутый атаманом успех был явно недооценён. Ничего, что могло бы стать достойным даром для отважного казака, у меня с собой не имелось. Тут мой взгляд остановился на Бакшееве. На боку нашего уездного окладчика красовался клинок работы кузнеца Миронова. Был он не самый лучший, да и серебра на его отделку ушло немного, но лучшего подарка всё равно в наличии не имелось.

  -Афанасий, дай-ка саблю твою,– обратился я к рязанцу.

  Тот сразу всё сообразил, посуровел лицом, но оружие отстегнул и протянул мне. Лишать таким образом близкого соратника меча граничило с оскорблением, но мне казалось что старый воин меня поймёт.

  -Жалую за храбрость,– объявил я опешившему Кореле, протягивая клинок.

  -Благодарствую, княже, – промолвил донец и прибавил – Дозволь и мне отдариться, не побрезгуй.-

  Свою долю доставшейся добычи атаман небрежно свалил в углу конюшни. Он рьяно бросился к куче добра с намерением отрыть что-нибудь поценнее. Пока казак ковырялся в своём добре, отыскивая достойный подарок, я заинтересовался несколькими стоящими в углу ружьями. Они были явно ближе к тем образцам огнестрельного оружия, что я видел в кино и в книжках, чем русские пищали. Были эти мушкеты легче весом, с ударным замком, да и их спусковые устройства походили на курок. Корела заметил моё любопытство:

  -Глянулись самопалы свейские? Так возьми – сделай милость, они для охотной забавы вельми пригожи, токмо камни новые надобны. От себя кланяюсь тебе отрезом бархата венецийского златотканого.-

  Преподнесённая донцом ткань была по местным меркам драгоценной, несколько аршин этого полотна стоили как тройка лучших жеребцов. Равнодушие казака к такому богатству удивляло. Но, несмотря на истинно царский дар, меня больше занимали ружья:

  -Только ль для охоты они сгожи? Разве для ратного дела не сойдут?-

  – За ради ночного боя се самопалы лепы. Фитиль не горит, ворогу тебя не являет. Но для казачьих нужд жагровая пищаль справнее – осечек не даёт, камни огнивные сыскивать не надобно, да и замок не так ломок,– выразил своё мнение о кремниевых мушкетах атаман.

  По совету Бакшеева, перед отъездом для Корелы составили грамоту на вольные проезд через угличские мытницы. Попрощавшись, мы отбыли к месту ночёвки нашего отряда. В пути я, как мог, извинился перед старым воином за отобранное оружие, пообещав ему по возвращению в Углич предоставить самую лучшую саблю мироновской работы.

  К нашему возвращению работавшие на волоке мужики уже сбросили во впадающую в Мстинское озеро реку Цну дощаник. После недолгой погрузки мы отправились в плаванье. Уже на второй день угличское судно прибыло к Опеченскому посаду, откуда до Боровичских рядков было рукой подать. Ждан решил разгружать лодку и двигаться далее на лошадях.

  -Долго ль верхами ехать? – спросил я у казначея.

  -К завтрашнему вечеру в вотчинном селе будем, тут круголями идти надобно,– ответил дядька.

  -А по реке?-

  -Да за пару часов можно доплыть, ежели Господь смилостивится, да оборонит от напасти водной.-

  -Нечего разгружаться, поплывём на дощанике,– мной уже овладело нетерпение, хотелось прибыть на место как можно быстрее.

  Ждан умолял меня передумать и не рисковать понапрасну, но мне словно шлея попала под хвост.

  Махнув рукой, дядька пошёл искать в посаде кормщика. Таковой быстро сыскался, и, помимо прочего, он предложил нанять артель работников, которые будут работать шестами. Плату он запрашивал немалую, и Ждан, поторговавшись, нанял его и двух помощников.

  – Жердями от реки отпихиваться – невелика работа,– вслух размышлял Тучков.– Не за что тут этакие деньжищи платить, наши работные люди и сами управятся.

  Речной лоцман пожал плечами, и спорить не стал:

  – Вода низкая ныне, даст Господь, без помешек дойдём-

  Уже в первые пятнадцать минут плаванья от Опечья я пожалел, что не отправился верхом. Река стала практически горной и с великой скоростью проносила нас мимо высоченных известняковых утёсов. Однако наш кормщик был явно опытным речником. Твёрдо удерживая правилом лодку в середине потока, он избежал самых страшных перекатов. Оставив слева водопад, мы вышли на более-менее спокойную воду.

  Переведя дух, я прошёл к лоцману. Меня интересовало одно, как здесь купцы-то плавают?

  – В межень исчо ни што,– ответил на мой вопрос кормщик, посмеиваясь в бороду.– От в половодье эт да, страх Господен, многия топнут. Иные ж малыми речками да волоками обплывают се гиблое место, да и на Цну тока так ходят. От в Боровичских рядках, те волочные людишки-то и проживают. Оне вверх лодьи тащат, а мы, опеченские, вниз сплавляем.-

  Внезапно бросив разговор со мной, лоцман, кликнув помощников, стал выправлять судно из основного потока к правому берегу. Впереди нас лежал небольшой остров, обтекаемый справа небольшой протокой.

  -На десницу правь, жердями вспогай, ироды, – зычно кричал речник.

   – Куды на шуйцу толкаете, оглохли што ль, – орал он на не сразу понявших команду угличан.

  Неслаженные действия судовых работников дали о себе знать, и нас неумолимо тащило в широкую левую протоку.

  -Котву становую кидай,– голосил кормщик.

  К счастью у нас было три кованых железных двузубых якоря, большинство судов этого времени обходилось камнями и обломками жерновов. Даже сбросив два из них, мы остановились далеко не сразу, до гибельной протоки оставалось не более тридцати сажен.

  -Выбирай котвяное вервиё,– продолжал командовать наш временный капитан.

  Так, подтягивая руками к месту сцепления якоря с дном, мы отодвинулись чуть назад от опасного места. Спустив небольшой чёлн, оставшуюся котву завезли подальше, и закинули за небольшой отмелью. Осторожно подняв прежде сброшенные швартовые приспособления, упираясь жердями в дно, выбрали очередной якорный канат. Повторив это операцию ещё дважды, мы, наконец, вошли в безопасную протоку. Все с облегчением молились, благодаря Господа за избавление от гибели.

  -Что, княже, не видывал прежде таковой потехи?– подмигнул мне лоцман.

  -Не доводилось,– честно признался я.

  -Вроде на Волге притоки почасту таким обычаем бурлацкие казаки проходят, – заметил сплавщик.– Ну, да у вас на Угличе бечёвники старые, хоженые, там енто без нужды.-

  Пройдя ещё несколько перекатов, наш дощаник прибыл в Боровичские рядки. Судя по солнцу, путешествие длилось меньше четырёх часов, мне же показалось, что на бурной реке мы провели весь день. С кормщиком расплатились щедро, Ждан добавил премию без всякого напоминания.

  По прибытию в свою самую западную вотчину, я потребовал показывать мне, где копают огнивный камень. Крестьяне мялись, и лишь приперев к стенке тиуна, удалось добиться, чтоб нам показали один из раскопов. Копали тут пирит местные жители дудками, то есть неглубокими норами, которые вели из берега небольшой речушки. Конечно залежи были по представлениям моей прежней жизни смехотворными. Однако при нынешней невеликой потребности, они могли давать руду несколько лет. Наш проводник, или как здесь говорили – вожа, получил в награду десять алтын серебра. Узнавший о таком вознаграждении сельский люд взволновался. Узнав от тиуна, что пожаловать могут за любые диковинные камни, даже за белую глину, крестьяне начали приносить образцы и указывать места раскопок. К концу седмицы один из местных рудокопов принёс нам странный лёгкий камень рыжего цвета, который я после некоторых испытаний признал за бурый уголь. Прослышав, что их сосед за какой-то камушек и сказ о том, где он его накопал, получил целый рубль, в стихийное рудоискательство кинулось всё население села.

  Отбывали мы через месяц после приезда, увозя с собой несколько десятков пудов пирита, именуемого тут огнивный камень, и бурого угля да более сотни образцов глин и известняков. Обратный путь наш шёл сначала вниз по Мсте до волока, а оттуда мелкими речками и озёрами в реку Уверь. По пути местные жители указали место, откуда можно свернуть в Радоль, из истока которой можно было перевокой перейти в приток Мологи.