Текст книги "Королева. Возрождение Луны (СИ)"

Автор книги: Девочка с именем счастья

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

========== В Нарнию проложена дорога ==========

У Питера синяк на щеке и разбита губа. Рабадаш сбил костяшки. У Эдмунда сломан нос. Беллатриса Грейс пытается остановить кровь, пока Люси, уже справившаяся с Питером, воркует над Рабадашем. Сьюзен отчитывает всех троих.

− А где спасибо? – немного грубо спрашивает Эдмунд Питера. Беллатриса дает ему подзатыльник. – Ай! За что?!

− Нечего в драки лезть, – тут же окликается девушка. Рабадаш удивленно смотрит на некогда Королеву Элизабет и спрашивает:

− Нам надо было оставить Питера?

− Я бы и сам справился! – огрызается названный и встает со скамейки. Люси смотрит с сочувствием и участием на всех троих, а Белла хочет дать им уже не подзатыльник, а пощечины.

С того момента, как они все вывалились из шкафа – сначала четверо Пэванси и Грейс – прошло уже около года. Белла прекрасно помнила то подавленное состояние, ту тьму, что поглощала ее с каждым прожитым днем. Ее личное проклятье – вечная память. Не на секунду не исчезали из памяти лица детей, племянников, верных друзей – четы бобров, мистера Тумнуса, грифона Корделия. Она помнила, записывала, другие же просто читали. Их память, не запечатанная магией, истощалась находясь вдали от источника волшебства. Белла же, была самим волшебством. Как она могла забыть?

Явление царевича Рабадаша народу было забавным. В самый последний день, буквально за несколько минут до отъезда пятерых бывших Королей и Королев, он вывалился из шкафа. Когда Сьюзен с тяжелым сердцем произнесла «Пора!», Белла всего лишь на несколько секунд дольше остальных осталась у шкафа. На нее упал Рабадаш. Как выяснилось, он – уже на склоне лет – решил посетить место, где пропало Золотая пятерка. И тогда ему явился Аслан, освещённый лунным и солнечным светом. Великий Лев спросил, желает ли Рабадаш вновь стать молодыми, вновь увидеть свою возлюбленную (тут Сьюзен покраснела), и царевич, откинув все сомнения, воскликнул: «Аслан! Я иду за тобой!». И вот, собственно, они здесь.

И вот, собственно, они все шестеро здесь. В реальном мире. Отрезанные от магии. Все, кроме Беллы, которой еще хватало сил на мелкие чудеса. Алетиометр все так же висит у нее на поясе, но вместо циферблата с магическими символами – обычные часы, показывающие время. Открываешь и смотришь в зеркало. Этакие «зеркальные часы». Белла, за многие годы правления в Нарнии и использования Алетиометра, успела выучить каждое значение. И в тайне надеялась, что превращение компаса именно в часы – что сулило либо смерть, либо изменения – принесет благо, а не зло.

Они сидели на скамейке на платформе железнодорожной станции, а вокруг громоздились чемоданы и свертки. Они возвращались в школу. До этой станции они ехали вместе и здесь должны были сделать пересадку. Через несколько минут один поезд должен был увезти Сьюзен, Люси и Беллу, а еще через полчаса – Эдмунда, Питера и Рабадаша – им предстояло уехать в свою школу. Грейс непременно хихикала, когда вспомнила, как Рабадаш пытался ориентироваться в их мире. Год не был потерян зря – царевич, в чей стране была примерно такая же система обучения, на удивление быстро смирился и разобрался в своем положении. Конечно, пару сложностей было и сейчас, но это было настолько мелочным, что никто не обращал внимание. Кроме, разве что, миссис Пэванси. Было сложно убедить ее оставить мальчика, которого она видела в первый раз, но влияние магии Беллы, виртуозное пудренье мозгов Эдмунда и рассудительность Сьюзен сделали свое дело. Рабадашу присвоили фамилию «Грейс», что, кстати, явно не понравилось Эдмунду.

Пока они еще не разъехались в разные части страны, Нарния казалась им частью каникул. Теперь, когда пришла пора сказать друг другу «до свидания» и расстаться на долгое время, все чувствовали, что волшебство и их правление действительно кончились, и они уже почти в школе. Было не столько грустно, сколько… странно. Столько лет провести рядом с друг другом, рука об руку, зная, что рядом всегда есть любящая и понимающие братья и сестры, а у некоторых еще и супруга – а теперь просто взять и расстаться с ними.

Может, так говорить нельзя, но Белле и Эдмунду пришлось особенно тяжело. Они справились с ужасающим чувством пустоты вместе, шаг за шагом выбираясь из темноты. Сначала Эдмунд тащил рьяно сопротивляющуюся Беллу – девушка все никак не могла простить себе то, что она не прислушалась к совету сына и не уговорила всех остаться во дворце. А если бы она смогла более чутко отнестись к предсказанию алетиометра, то они бы все остались в Нарнии.

Она не смогла, потому и винила себя. Эти мысли сводили ее с ума, выбивали землю из-под ног. Эта темнота и самоуничтожение захватывали Юную Колдунью, плотно обхватывая сознание, проникая под кожу, застилая глаза. В пару ловких ударов Эдмунд Пэванси сломал эту стену. Он протиснулся сквозь мрак, не позволив себе остаться там. Его пальцы сомкнулись на ее запястье и вот она, переплетая их пальцы, сама идет с возлюбленным к свету. Отпустить эту руку – мир разрушится. Беллы точно.

Люси ехала в школу-интернат первый раз. Она крепко стискивала то ремешок своего маленького рюкзака, в который заботливая мама положила сухой паек, то руки сидящей рядом Беллы. Сьюзен же все никак не могла угомонится: ее карие глаза, будь они способны на это, обязательно сожгли бы Питера в яростном огне или заморозили во льдах – настолько быстра была смена от горячей злости до хладнокровия. Потом бы эти стихии обязательно обрушились на головы Эдмунда и Рабадаша.

− Из-за чего сейчас? – спрашивает Сью. Белла улавливает в ее голосе особые нотки, означающие что лекции не будет. Питер стал очень резким в последнее время – примерно после возвращения из Нарнии – удивительным образом злясь и кидаясь на людей, без ведомых на то причин.

− Он меня толкнул. – спокойно отвечает Питер. Беллатриса закатывает глаза.

− И ты его ударил? – недоверчиво спрашивает Люси. Она единственная кто не изменился, все такая же веселая и любящая. Ее рука дергается, и Рабадаш шипит из-за сильного нажатия на «боевое ранение». Казалось, царевич Тархистана был и в других ситуациях, наиболее кровавых и болезненных, но все равно неприятно. Сьюзен меняется с Люси местами, сама начинает аккуратно и бережно заматывать разбитые костяшки Рабадаша. Улыбается. Царевич целует ее в висок, и хорошо, что Эдмунд этого не замечает – едкие комментарии он мог опустить в любое время суток, несмотря на настроение.

Питер, прежде чем ответить, стоя на краю платформы, делает перекат с носка на пятку. Белла щурится, и Питер дергается, словно его кто-то дернул за куртку. Некогда Верховный Король смотрит на свою прошлую – и будущую – невестку. Но недовольный взгляд надувшейся девушки не терпит возражений. Питер отходит от края, смотря на родных.

Объясняет нахмуренной Люси:

− Нет. Он меня толкнул и велел мне извиниться. И я ему врезал!

Рабадаш, Белла и Эдмунд обмениваются взглядами. Эдмунд ухмыляется, когда Белла прикусывает губу, словно что-то обдумывая. Она смотрит на костяшки Рабадаша, синяк и разбитую губу Питера, сломанный нос Эдмунда. Хмурится. Потом машет рукой и произносит, ощущая себя предательницей:

− Ладно, тут были правы вы. Могли вдарить ему сильнее.

Сьюзен выдает возмущенное «Белла!», парни благодарно хмыкают. Однако Великодушная Королева не намерена сдавать позиции и, закончив манипуляции с рукой своего так−и-не-успевшего-сделать-предложение-друга, обращается к Питеру:

− Ясно. А разве нельзя было просто уйти?

− Ты же знаешь, что я не люблю, когда они дерутся. – вставляет Белла, прикасаясь самыми кончиками пальцев к перекошенному носу Эда. – Но тут они поступили верно. Можно было и не драться, но лучше один раз врезать, чтобы потом бояться повторения.

Рабадаш хохотнул.

− Слова девушки, которая тайно проникла на корабль и участвовала в битве.

Скулы Беллатрисы краснеют. Рабадаш припомнил случай, который произошел за год до свадьбы Справедливого и Чарующей. Когда Питер и Эдмунд категорично отказались брать на сражение Колдунью, она сама нашла доспехи, спрятала волосы и проникла на корабль. Сражение было не самым простым, но Беллатриса смогла отличиться. Какого было удивление Питера – и шок, а после злость Эдмунда – когда они узнали, кто скрывается под доспехами рыцаря. Это была уже не Королева, а воин.

Из-под пальцев Колдуньи вырывается пару еле заметных «нитей» сиреневой магии. Они немного прохладные, приятно обволакивают повреждённый участок кожи. Эдмунд блаженно, украдкой, выдыхает и немного поддается на встречу. Нос от действий Беллы встает на место, но все еще немного побаливает. Судя по хитрым искрам в серо-голубых глазах, могла бы сделать менее болезненно, но просто не собиралась. Решила преподать урок.

− Да, удивительно, что ты сама, Белла, не бросилась в драку. – то ли с сарказмом, то ли с удовольствием от не сверившегося действия, говорит Сьюзен. Питер фыркает, и Сью вспоминает о том, что отчитывала брата – старшего, на минуточку.

Нити магии теперь вьются вокруг рук Рабадаша. Сьюзен уже даже не косится на них, привыкла. Вообще, все со временем смирились с мыслью о том, что такие пустячные фокусы их подруга будет выкидывать часто. Люси же приняла это с особым энтузиазмом. Эдмунд немного скептически, но в ситуациях похожих на эту – а таких становилась все чаще – маленькие чудеса его девушки радовали.

Питер продолжает оправдывается перед Сьюзен:

− Я не мог просто уйти! – но встречая неодобряюще взгляд брата и сестер, вспыхивает, как порох. – А вам разве не противно, когда с вами, как с детьми?

Эдмунд отвечает мгновенно, самым режущим ответом, лишь потому, что он правдив:

− Так мы же и есть дети.

Грейс морщится. Ей всегда было обиднее, тут она понимала Питера. У Юной Колдуньи было такое состояние, словно ей намного больше, чем есть. Она прожила три жизни: Беллатрисы Грейс, которая не подозревала о своем истинном происхождение; Королевы Элизабет Чарующей, которая была любимой женой и матерью, взрослой женщиной; и Беллатрисы Элизабет Грейс, девушкой, которая знала, но была вынуждена скрывать. Эти три состояние словно хотели разорвать изнутри Королеву. Она уж точно не ребенок, не со всеми этими воспоминаниями и не с сиреневыми сполохами, которые обрываются, оставляя на костяшках Рабадаша шрамы.

− Я был Королем! – воскликнул Питер. Белла застонала:

− А я – Королевой! И тут, дорогой братец, сидит еще один Король, царевич и две королевы. Давай не будем поднимать эту тему.

− Уже год прошел. – напоминает Питер, садясь рядом с ними. – Сколько нам еще ждать?

У Грейс создается ощущение, что Питер ее не услышал. Он часто уходил в свои воспоминания, выуживая из памяти образ любимой супруги – Элодии и непослушной дочери Перлиты. А если понимал, что забыл какую-то деталь, бросался к Белле. Та была готова в любое время дня и ночи рассказать заново то, что Король забыл. Наверное, именно из-за ее четкой памяти, Пэванси сплотились вокруг нее. Им нужно было помнить, просто необходимо.

− Ну, а я думаю, что нам надо…

− АЙ!

Белла вскакивает. Сьюзен, как и все, удивленно на нее смотрит. Девушка болезненно поморщилась, потирая бедро.

− Не смешно. – пробормотала она, гневно сверкая глазами. Эдмунд не присматривался, но что-то в них изменилось. – Чем вы меня обожгли?

− Мы?! – воскликнули Рабадаш и Эдмунд одновременно. Они сидели о разные стороны от Беллы и видимо приняли вопрос на свой счет. Пришла запоздалая мысль о том, что им просто не чем было бы ее обжечь, да и незаметно это сделать бы не получилось. Но тут Белла снова пронзительно вскрикнула, словно ее ужалила оса. Под удивленный взгляды друзей, она принялась шипеть и трясущимися руками залезла под пальто, что-то отстёгивая. Люси первая поняла, что возится черноволосая подруга с алетиометром, поэтому ее глаза засверкали надеждой. Неужели…?

Белла, наконец-то отцепившая от себя компас, откинула его на лавочку, потирая руки. Алетиометр был горячим, словно его поддержали над огнем. Занявшись быстрым остужением пострадавших мест, она не сразу обратила внимание на то, что все пятеро смотрят на ее подарок. Привлек ее внимание только восторженный оклик Люси:

− Белла! Смотри, твой компас!

Девушка обернулась. Компас при ударе открыл крышку и теперь демонстрировал быстро крутящиеся стрелки. Высеченные знаки, такие знакомые и неизменившиеся, сверкали по контору темно-сиреневым. Все три стрелки внезапно заняли определённые позиции: одна из них замерла на Солнце, другая на Роге изобилия, а третья указывала на Лошадь.

Белла задохнулась.

Лошадь − был одним из последних знаков, указанных ей.

− Что это значит? – спросил Питер.

Бела нахмурилась. Она помассировала виски, надеясь, что это поможет сосредоточиться.

− Солнце означает власть и истину; Рог изобилия – это осень, радушие, а Лошадь…

− Путешествие и верность. – вставляет Эдмунд. Сьюзен удивленно косится на него, и мальчишка фыркает: − Простите, она все-таки была моей женой.

И тут уже он сам вскакивает с негромким вскриком. Алетиометр обжег и его. Потом Рабадаша, Сьюзен, Питера, и, напоследок – Люси.

Резкий порыв ветра едва ли не сбил Грейс с ног. Она схватилась за Эдмунда, которого поднимающийся ветер тоже пошатнул. Он все поднимался, срывая с платформы валяющиеся бумажки, пакеты. Этот ветер был каким-то тяжелым, он давил; Белла почувствовала, что задыхается. За левую руку – правой она держалась за Эдмунда – схватилась Люси. Они образовали цепочку из шести звений – Рабадаш, Сьюзен, Эдмунд, Белла, Люси и Питер.

− Это похоже на магию! – радостно воскликнула младшая Пэванси. Глаза на секунду застилает белый свет, а когда они вновь могут видеть, понимают, что каменные стены платформ, другие люди, гудки поездов исчезли. Двое Грейс и четыре Пэванси все еще держась за руки и тяжело дыша, очутились в лесу − да таком густом, что ветки деревьев кололись и не давали ступить шагу. Они протерли глаза и глубоко вздохнули.

− Ой, Питер! − воскликнула Люси. − Как ты думаешь, может быть мы вернулись назад в Нарнию?

Белла, не удерживаясь на шатающих ногах, оседает на землю, покрытую травой. Эдмунд крепко держит ее за руку.

========== Пару часов экзальтации ==========

Ищу бету, а пока ПБ мне в помощь

Pov Беллатриса/Элизабет

Наверное, наркоманы чувствуют себя так же, когда вводят в вену иглу. Дурманящие, захватывающее чувство удовольствие, возбуждения – тебя накрывает большой волной. Ты живешь этими секундами, они и есть твоя жизнь. Мир сосредотачивается на этих мгновениях.

Разница в том, что я не наркоманка. Я колдунья, но мои ощущения были такими же.

Экстаз. Возбуждение. Эйфория.

Не от наркотиков, а от магии. Она вновь начала течь по венам вместе с кровью, причем с такой силой, что я ощущала ее физически. Тепло. Словно жар во время болезни, магия нахлынула сначала на щёки, а затем на всё тело. Она разливалась в каждую клеточку, волной опускаясь всё ниже и ниже. Я поняла, что не дышу уже несколько секунд и почувствовала, как по горячему виску течёт капля пота. Пальцы вцепились в зеленую траву, но холодная земля – солнце не могло пробраться сквозь плотный «потолок» из листьев – не могла унять жар. Меня явно лихорадило, но именно эта болезнь была самой желанной.

Магия накрыла днём потоком, словно и вправду была водой. Я захлёбывалась в ней, боялась потеряться, но, тем не менее, страстно этого желала. Весь этот год – острое желание вновь почувствовать себя сильной, великой, всемогущей. Быть собой, осознать, что больше не являешься девочкой из Лондона, а вновь стала Королевой Элизабет Чарующей. И не просто Королевой: матерью старшего из принца и очаровательной принцессы, политиком, колдуньей, сестрой Короля и двух Королев, племянницей женщины, которую ненавидела.

Женой Короля Эдмунда, чьи пальцы сомкнулись на моем плече и чуть сжали, возвращая к реальности. Я подняла голову, смотрев не только вверх-тормашками, но еще и снизу. Глаза Эдмунда светились счастьем, он улыбался, и я не могла не улыбнуться в ответ.

− Все хорошо?

− Да.

С облегчением почувствовал, как жар, охвативший меня несколько минут назад, начал быстро растворяться в воздухе. Дышать становилось легче, я поднялась на ноги. Отряхнула школьную юбку и осмотрелась. Густой лес, деревья создавали сильную тень, сплетаясь ветвями вверху. Был явно день, но точно определить сложно из-за густой растительности.

− Белла? – позвал Питер. Я повернулась. – Мы вернулись… домой?

Слово «домой» ударило по ушам. Мне сейчас пришло в голову, что я не думаю о Лондоне как о доме. Прожила там почти всю жизнь, а не скучаю совсем.

− Дом – очень расплывчатое понятие, – я передёргиваю плечам и, до сих пор хватаясь за любезно подставленный мне локоть, встаю. Для меня домом было только одно место – рядом с Эдмундом, – Но, если принимать во внимание то, как страстно мы хотели сюда вернуться, то да – мы дома.

Рабадаш, немного раздраженно, закатил глаза, но ничего говорить не стал. Он тоже в Лондоне не прижился, как бы мы не старались ему помочь. Пламенная натура тархистанцы рвалась в родные края, но шанса вернуться уже не было. И что страшнее, обыденность Лондона тоже стирала его воспоминания, хотя я была уверена, что «коренного» жителя такое не проймет. Но ясно, что я ошиблась – спустя месяц Рабадаш подошел ко мне и спросил, как звали его отца.

− Ну, ладно, – Эдмунд рывком поднял меня, – Давайте попытаемся выйти на открытое место, если оно тут есть. Я ничего не вижу из-за этих чертовых деревьев.

С трудом, исколотые иголками и колючками, мы продирались сквозь чащу. А я внезапно подумала о том, сколько времени нас не было. Если прошел всего год, то возможно, что Анабесс, Мелестина и Перлита… живы? Все еще помнят родителей, которые их оставили не по собственному желанию? Правитель Тархистана все еще скорбит по сыну?

Нет.

Я взяла в руки алетиометр, и он показал суровый ответ, едва только дурой не назвал. Рабадаш покинул страну уже являясь взрослым, а у нас в мире не прошло и недели – чуть больше суток. А я легкомысленно надеюсь, что моя семья жива.

Нет.

Я так и остановилась. Эдмунд, который тащил меня за собой как на буксире, остановился тоже. Посмотрел на мое перекосившему лицо и обеспокоенно спросил:

− Что с тобой?

Питер, Сьюзен, Люси и Рабадаш остановились тоже, посмотрев на меня. Глаза заслезились, но времени для истерик не было. Смогла только сказать, глядя в лицо Питеру, который потерял столько же, сколько и я:

− Сотни лет прошло… Их нет.

Он задохнулся, словно я его ударила. Эдмунд откинул мою руку и отошел к близлежащему дереву, опираясь на него. Значение моих слов дошло до каждого. Люси всхлипнула, Сьюзен отвернулась. Рабадаш нахмурился, но его подавленный вид был красноречивее любых слов: он тоже жалел о том, что потерял.

− Что толку тут стоять и плакать? – грубо спросил он, – Давайте подумаем об этом потом, когда найдем другое место и решим, что нам делать.

Мысль об утерянном, волей-неволей, я смогла отложить в дальний ящик, абстрагироваться от нее. Успокаивающе сжала руку Эда, стараясь передать хоть каплю своего спокойствия. В карих глазах, обращённых на меня, была чудовищная боль. Я снова вспоминала тот разговор, когда парень дал мне надежду на лучшее. Мы догнали остальных.

Но тут нас ждал другой сюрприз. Свет стал ярче, и через несколько шагов мы уже были на краю леса и смотрели вниз на песчаный берег. Совсем близко от нас лежало тихое море, катящее на песок маленькие волны. Не было видно ни земли, ни облаков на небе. Солнце было там, где оно должно быть в десять утра, а море сияло ослепительной голубизной. Мы остановились, вдыхая запах моря. А я внезапно затрясла Эдмунда за руку, восторженно улыбаясь. Он удивился такой смене настроения, я быстро зашептала: не то, чтобы скрывала, но это история были нечто личным, только для нас двоих.

− Помнишь тот залив, который мы посещали ночью?

Эдмунд нахмурился, вспоминая. Но потом улыбнулся и кивнул.

− Это не он, кажется, – ответил снова Принц. А улыбался, видимо, хорошим воспоминаниям. Но я была непреклонна.

− Именно он, – уверенно заявила и, взяв Эда за подбородок, заставила посмотреть вниз, – Узнаешь?

Знакомая извивающаяся по скалистом берег тропинка, ведущая нас к песчаному пляжу. Сначала детьми, а потом и взрослыми, мы сбегали к морю, проводя тут часы напролет. И как в самый первый раз, он был совершенно пуст. Только теперь нас было шестеро, а не двое. Что-то осталось неизменным − волны, накатывающие на берег, создающие небольшой шум, а еще чайки, которые кружили над нами. Эдмунд очаровательно улыбнулся и, со знакомым лукавством в глазах, быстро чмокнул в губы. Я покраснела.

− А здесь неплохо, – сказал Рабадаш. Мы все быстро разулись и побрели по холодной чистой воде.

− Это куда лучше, чем в душном вагоне возвращаться к латыни, французскому и алгебре, − внезапно добавил Эдмунд, позволяя мне взять его под локоть. Я хихикнула, затем надолго воцарилось молчание. Мы только брызгались и искали креветок и крабов. Вскоре моя одежда – как и остальных – пропиталась водой и создавала хоть какое-то ощущение прохлады. В лесу густо переплетенные ветки вековых деревьев обеспечивали отсутствие палящих лучей, но вот на пляже мы поняли, насколько именно сейчас жарко.

− И все же, − внезапно сказала Сьюзен, останавливаясь. Рабадаш, закатавший штаны до колен и бредущей рядом с ней, остановился тоже, − Мы должны выработать какой-нибудь план. Скоро нам захочется есть.

− У нас есть бутерброды, которые мама дала в дорогу, − напомнил Эдмунд. − По крайней мере, у меня.

− У меня нет, – огорчилась Люси, – Остались в сумке на платформе.

− Мои тоже, – добавила Сьюзен.

− Мои в кармане куртки на берегу, – сказал Питер.

− У меня с собой, – я тоже кивнула на горку нашей верхней одежды. Под моим пиджаком лежал портфель, и кроме бутербродов там был термос с чаем – в Лондоне было значительно холоднее, чем тут. Рабадаш тоже молча кивнул. Он выглядел еще более хмурым, чем обычно, но сейчас не было времени докапываться до этого.

Я вздохнула:

− Нам обеспечено четыре завтрака на шестерых. Это уже лучше, чем ничего.

Смешно, но в Лондоне я держала на готове маленький походный рюкзак. Он, с запасом воды, консервов и небольшой аптечкой, всегда стоял у меня под кроватью, на случай если придется экстренно возвращаться в Нарнию. Но к концу второго лета я совсем отчаялась, потому то он так и остался в Лондоне. Кто бы не закинул нас сейчас сюда, чувство юмора у него было плохое.

− Сейчас пить хочется больше, чем есть, − произнесла Люси и все почувствовали жажду, как это бывает, когда набегаешься по соленой воде под жарким солнцем.

− Как будто мы потерпели кораблекрушение, − заметил Эдмунд, – Мы такое уже проходили, когда возвращались из Орландии. Пит, помнишь?

Питер кивнул. Орландия – горная страна на юге от Нарнии. На севере ограничена горами, во многом из которых и состоит территория Орландии, а на юге – рекой Орлянка. Резиденция короля в замке Анвард, в сердце страны. Когда на троне еще сидели мы – тогда ее совсем юнцы, нам было лет шестнадцать – в Орландии правил наш «друг» король Лум. Он был умным, если не сказать хитрым правителем. Благодаря его хитрости Орландия всегда была в союзе с Нарнией и постоянно оказывалась независимой – ни Белая Колдунья, ни Тархистан, ни Тельмар её не захватывали.

На тот момент нам надо было налаживать отношения с таким сильным союзником, однако на обратному пути корабль, на котором плыли Пит и Эд – я, Сьюзен и Люси остались в Кэр-Паравале – потерпела крушение в шторме. Эдмунд, судя по всем, сделал отсылку на произошедшее там.

− В книгах говорится, что на островах всегда можно найти источники свежей прохладной воды, – продолжал Принц, – В тот раз у нас получилось. Давайте поищем.

− Ты думаешь, надо возвращаться в этот густой лес? − спросила Сьюзен, явно недовольная такими перспективами.

− Ну и тут не очень безопасно, – подал голос царевич. Сьюзен кинула на него удивленный взгляд, но я подхватила мысль:

− Тут открытая территория и мы как на ладони. А кто знает, от чего или от кого ждать опасности, – немного подумав, я добавила, – Хотя лес тоже не слишком удачное место.

− Там мы ничего не знаем, – кивнул Рабадаш, – А если тут есть враги, то они могут знать его лучше нас.

Появилась вполне серьезная проблема. Хотя Люси и Сьюзен никогда не принимавшие участие в походах или выстраиваньях стратегических планов не понимали проблемы. Однако мы вчетвером, «бывалые», понимали, насколько незавидно наше положение.

− Подумаем об этом, когда будем искать воду, – объявил Питер. Как-то так он снял вопрос о нашей безопасности с повестки дня, переводя размышления в другое русло. Бывший Верховный король жил по принципу «решать проблемы по мере их преступлениям». В этом он так сильно отличался от Эдмунда, который любил просчитывать не только свои, но и шаги окружающих на несколько – или даже десять – вперед, − Если тут есть ручьи, они обязательно текут в море, и если мы пойдем вдоль берега, то наткнемся на один из них.

Мы побрели назад, сначала по гладкому мокрому песку, потом по сухому рыхлому, который забивался между пальцами; поэтому пришлось надевать носки и башмаки. Эдмунд и Люси не хотели обуваться, я тоже, собираясь идти обследовать берег босиком, но Сьюзен сказала, что мы сошли с ума: «Нам никогда не найти их снова, а они нам еще понадобятся, если мы останемся тут до ночи и похолодает». Но я засунула обувь в рюкзак, вспоминая пару простеньких трюков по расширению пространства. Приятное и знакомое покалывания в кончиках пальцев придавало мне уверенность.

Одевшись, мы пошли вдоль берега – море было слева, а лес справа. Тишину нарушали только редкие крики чаек. Лес был такой густой, что ничего нельзя было разглядеть. Все было неподвижно, не было даже насекомых. Ракушки, морские водоросли, анемоны, крошечные крабы в лужах среди камней, все это очень хорошо, но от этого быстро устаешь, когда хочется пить. После прохладной воды ноги у нас горели. Сьюзен и Люси несли плащи. Эдмунд оставил куртку на платформе и теперь они с Питером поочередно несли его куртку. Рабадаш чувствовал себя прекрасно в таких условиях, привыкший к высокой температуре Ташбаана. Я расширила свой рюкзак внутри насколько могла. И либо жара плохо влияла на меня, либо я сама стала плоха соображать, но расширить и рюкзаки других я догадалась позже. Эдмунд начал ворчать, что я могла сделать это раньше.

Берег вскоре начал заворачивать вправо. Через четверть часа – если верить Алетиометру, который то вновь показывал время, то опять циферблат с символами − когда мы пересекли каменистый гребень мыса, берег круто повернул. Открытое море было теперь позади, а впереди мы увидели пролив, за ним другой берег, так же густо заросший лесом, как и этот. Я едва ли не застонала, причем мое настроения явно разделяли остальные. Алетиометр на мои вопросы все еще глухо молчал, из-за чего я даже пару раз ударила его по крышке, тут же получив ожоги на пальцах.

Рабадаш с интересом наблюдал за моими манипуляциями.

− Не выходит?

− Не выходит, – уныло потвердела я.

Внезапно Эдмунд остановился, из-за чего я едва в него не врезалась. Он задумчиво смотрел чуть выше, озабоченно нахмурившись. Идущие впереди Люси, Питер и Сьюзен остановились.

− Что такое? – спросила я.

− Может я ошибаюсь, − неуверенно пробормотал Эд, – Но, по-моему, в Нарнии не было развалин.

Я проследила за его взглядом. Чуть выше полосы леса и вправду возвышались какие-то руины. Необыкновенная острота зрения – которая в Лондоне слегка затупилась – вернулась, и я смогла четко разглядеть сами руины. Здание было явно величественным, потому что даже многолетняя отлучка не смогла уничтожить одну из башен. Но с этого ракурса мне было возможности узнать, что же это.

− Давайте посмотрим, что там? – предложила я. Питер неуверенно глянул на лес, потом на руины, оценивая наши возможности.

− Не думаю, что у нас хватит сил подняться, наклон слишком отвесный − ответил Питер.

− Но раз там есть здание, – вклинился в разговор Рабадаш, – То должен быть и способ подняться туда, Давайте немного осмотримся, гляди и найдем тропу.

И мы снова побрели молча. Берега все ближе и ближе подходили друг к другу, и, обходя очередной мыс, мы думали увидеть место, где берега сольются, но ошиблись. Мы подошли к большим камням и взобрались на них. Отсюда было видно далеко вперед.

− Вот дорога, − сказал Эдмунд, спрыгивая с камня. Таким действием он оказался не на берегу, а словно по другую сторону. Явно заросшая дорога вела вверх.

Я смотрела еще раз. Было ясно, что мы находимся на острове. Пролив между берегами достигал тридцати или сорока ярдов ширины, и это было еще самое узкое место. Дальше побережье заворачивало вправо, и между ним и материком виднелось открытое море. Очевидно, мы обошли куда больше половины острова.

− Посмотрите! – внезапно воскликнула Люси,– Это ручей? Что это? – и она указала на пересекающую берег длинную, серебристую, похожую на змею полосу.

− Ну слава Льву, – выдохнула я и мы, несмотря на усталость быстро соскочили с камней и побежали к воде. Сьюзен сказала, что лучше пить повыше, подальше от берега, поэтому мы сразу же направились к тому месту, где ручей вытекал из леса. Деревья там росли так же густо, как и везде, но ручей пробил глубокое русло между высокими, покрытыми мхом берегами, так что согнувшись можно было подняться вверх по ручью в туннеле из листвы. Опустившись на колени перед первой же коричневой, покрытой рябью лужицей, мы пили и пили, окуная в воду лица и руки.

− А теперь, − сказал Эдмунд. − Как насчет бутербродов?

− Не лучше ли сохранить их? − возразила Сьюзен, – Потом они могут оказаться нужнее.

− Пить уже не хочется, − заметила Люси.,− И жаль, потому что теперь захотелось есть.

− Так как насчет бутербродов? – повторил Эдмунд.

− Мы можем съесть только часть, – предложила я, пожав плечами, − Не хранить же их, пока испортятся. Тут гораздо жарче, чем в Англии, а они давно лежат у нас в карманах.

Сьюзен больше спорить не стала, ведь и самой хотелось есть. Эдмунд и Питер достали два пакета, разделили еду на шесть порций. Порции были, конечно, маленькие, но все же лучше, чем ничего. Я нашла небольшого размера камешек и сжала его в ладони: от него повеяло холодом. Этот «охладитель» я положила к другой еде, чтобы она подольше оставалась пригодной в употребление. Потом все стали обсуждать, что бы еще поесть. Люси хотела вернуться к морю и наловить креветок, но Рабадаш сообразил, что у них нет сетей. Эдмунд сказал, что надо собрать на камнях яйца чаек, но никто не помнил, были ли они там. Все немного сникли, а я, с минуты подумав, встала. Не могла отвести взгляд от тех развалин, к которым идти сейчас предстояло невозможным. Эдмунд тем временем сказал: