Текст книги "Слава для Бога (СИ)"

Автор книги: Дед Скрипун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Глава 22 Сбор трав

Степь – это бескрайнее море бушующей в порывах ветра, перекатывающейся волнами теплого океана травы, убегающей за тонкий горизонт вечности. В нос бьет пьянящий, горьковатый запах полыни, а в начале лета, еще и перемешанный с ароматом благоухания цветов воздух, на столько густой, что его кажется можно пить.

Нескончаемый стрекот кузнечиков, жужжание шмелей и трудолюбивых пчел, висит в воздухе какофонией жизни, и небо... Наваливающееся своей бесконечной глубиной, останавливающее восторгом сердце, заставляющее трепетать душу, удивительной красоты небо.

В степь можно без ума влюбится, или возненавидеть всей душой, но только одно невозможно, это остаться безучастным.

– Приехали. – Филька ловко соскочил с головы коня на переднюю луку седла, заставив Храба вздрогнуть от неожиданности, а оттуда спрыгнул на землю. – Не люблю степь, словно на накрытом к трапезе столом стоишь, в качестве основного блюда. – Он настороженно огляделся. – И духи тут какие-то все злобные, один только ырка чего стоит. Пакостник, и кровосос, от упыря только тем и отличается, что не так быстр в движениях, и с человеком обликом схож еще, не отличишь издали, и если бы не горб да руки ниже колен, так костру, как усталого путника приветишь.

Днем оно еще ничего, если только полуденницу встретим, но она девка пугливая, ей одинокого путника подавай, а нас трое, а вот ночью ырка непременно заявится, тем более мы с собой такой кусок мяса привезли. – Он угрюмо посмотрел на Храба. – Тебя недотепа касается. Про мясо – это про тебя. Ты посторожись, в глаза той нечисти не смотри, а то морок наведет, будешь для нее лакомством безвольным, сам жилу на шее под клыки подставишь, да еще радоваться будешь, и приятного аппетита желать, пока кровушку сосать будут. – Он притопнул ногой. – Тут лагерем встанем. Вон ручеек недалече, и по всем признакам жар-цвет тут где-то рядом за полночь объявится. Запах его чую, мертвечиной от него за версту несет. Вот от чего так бывает? Красотой боги цветок наделят неописуемой, а пахнет тот на столь отвратно, что тошнит, и рвать тянет. – Он вновь посмотрел на парня. – Ну чего застыл? Слазь с коня, да костерок разводи, дров тут маловато, но вдоль ручья кустарника наломаешь, воду вскипятить хватит.

– Раскомандовался. – Буркнул Светозар. – Властью наделили на крошку, а возомнил себя поварёшкой. Смотри не лопни, индюк надутый.

– Ладно вам собачится. – Спрыгнул с лошади Храб. – Место тут действительно хорошее, на взгорке, всю округу видать, и ручей рядом. Сейчас коня стреножу и все сделаю. Отдохнем перед ночью бессонной.

Тьма навалилась как-то сразу, вот только что светло было, и вдруг солнышко за горизонт нырнуло, и тут же небо звездами осыпалось, как бриллиантами черное покрывало. Ночь безлунная – тьма кромешная. Тлеющий костерок едва пятно крохотное, вокруг путников освещает, а дальше не видно ни зги, аж дрожь пробирает, так и кажется, что сейчас выпрыгнет нечисть какая и скажет: «А вот и я! Не ждали? Встречайте!».

Храб подкинул хвороста в костер, от чего тот недовольно плюнул в небо искрами, и дымом.

– Не жги зазря. – Филька встал, и приложил ладонь ко лбу, как моряк, всматривающийся вдаль океана. – Все одно светлее не станет. Пойду я пожалуй, времечко подошло. Поищу жар-цвет. Тут он где-то недалече, ну а вы постерегитесь, пока меня не будет, помните, что про ырку говорил, то не шутка была. Поганенькая это тварюга, хитрая, наглая и злобная. Особливо тебя увалень касается. – Он посмотрел на Храба. – По твою душеньку, ежели что заявится, Светозар ей не интересен, в нем кровушки на один кусь, да и та не вкусная и зеленая. В глаза главное не смотри, а то нам придется пешком далее шлепать, а тебя тут и спалить не на чем, дров мало, и те сырые.

– Чего это пешком? – Как-то нерешительно оглянулся светлячок.

– Где ты дурень видел, чтобы человек без кровушки жил, да бегал, ежели только заложный (ходячий мертвец), да и тот только сорок дён, а там в другую какую тварь обернется, что еще хуже. Ладно, нечего лясы точить. Пошел я. – Буркнул и растворился в ночи

– Успокоил. – Передернул плечами Храб. – Еще беду накличет. Упыря какого, иль василиска, а может и еще мерзость какую.

– Не. Василиска вряд ли, то нежить редкая, выводится раз в сто лет, из яйца петухом снесенного, и жабой высиженного. – Дрогнул голосом Светозар, и затравленно оглянулся, словно увидел кого в темноте. – Петухи, они дюже нестись не любят.

– Хватит брехать. – Как-то неуверенно прошептал Храб. – Петух, он мужского роду, как он яйцо снесет?

– Это ты у василиска спросишь. – Огрызнулся Светозар. – Я подобного не знаю, я тебе ни бабка повитуха.

– Раз в сто лет, боги дозволяют петуху яйцо снести. – Раздался хриплый голос, и в круг, тускло освещенный костром, вошел невысокого роста горбатый лысый мужик, в затасканной серой хламиде. – Потом из ближайшего болота самая большая жаба прибегает, и то яйцо высиживает, непременно в навозе, ну а тот птенец, что вылупляется, в благодарность видимо, жабу ту первой, и съедает, ну а опосля ужо все то, что на глаза показывается. Жуткая зверюга. Морда петуха, тело змеи, а лапы лягушки. Все на что посмотрит, в камень обращается, и вечно голодный. Но боятся нечего. Сгинул недавно. Сам на себя в пруду, в отражение глянул, и окаменел. До следующего яйца еще лет тридцать ждать.

– Ты кто? – Выдохнули одновременно Светозар, и Храб.

– Я-то? – Мужичек присел на корточки у костра, и протянул к нему белые как мел, морщинистые ладони. – Зовите как хотите, хоть чугунком, только в печь не сажайте. – Хриплый смех прокатился ознобом по плечам друзей. – Он резко поднял голову, и пристально посмотрел жутким взглядом отражающегося костра, в глаза Храба. Тот внезапно сник, и блаженно улыбнувшись сел рядом. – Вот и молодец. – Вытянулись клыки из раскрывшейся пасти существа, о котором предупреждал домовой, и оттуда, где должен быть нос, а красовались лишь две черные дырочки ноздрей, раздалось вожделенное сопение. – Давно тут человека не было, проголодался жутко.

Храб потерял счет времени. Его ничего не интересовало, кроме желания появившегося ниоткуда нового хозяина. Такой красивый, волевой, как такому не служить? Любую похоть готов выполнить парень, а тот много и не требует. Посидеть тихонечко, да голову наклонить. Чуть-чуть кровушки своей отдать, этому милому существу. Оно голодное, вон какое худое, и бледное, истощало все, одни кожа да кости, пусть чуток попьет, не жалко, у Храба юшки много, и она вкусная. Поделится со страждущим надо.

Он сидел мечтательно улыбаясь, и монотонно покачивался, вперед-назад, как маятник. Голова сама собой склонилась, оголив из-под ворота шею с вздувшейся артерией:

– Давай. Пей. Все ради тебя сделать готов. —Прошептали побледневшие губы. Еще миг и клыки ырки вопьются, а губы присосутся к вожделенной добыче вытягивая до последней капли жизнь. Нет у нелюди жалости к человеку, он для нее только пища.

Поменялось все мгновенно. Мелькнула маленькая тень, заслонив гипнотизирующий взгляд жуткого гостя, и в тот же миг сознание вернулось к Храбу.

Светозар мелькал в тусклом свете костра между, ищущими друг друга глазами ырки и парня, не давая им встретится, и восстановить связь, ловко уворачиваясь от мелькающих белых рук, с отросшими на пальцах зелеными, с трупными пятнами когтями, пытающимися схватить и откинуть в сторону маленького героя.

Ухватившийся за подол хламиды нежити, ругаясь и рыча, как пес охраняющий кость, тащил в сторону от жертвы ырку, красный от натуги Филька, но у него ни хватало сил, и потому он пыхтел, и загибал словесные коленца, которые могли ему прийти в голову, только в подобной ситуации:

– Да чтоб тебя разорвало, дохлятина подзаборная. Чтоб ты лопнул, вонючка ходячая. Чтоб тебе только жижу болотную пить. Чтоб тебя... – Он вдруг увидел осмысленный, растерянный взгляд Храба. – Очнулся?! Чего замер как квашня! Бей давай, только в глаза смотреть не смей! Видишь, тебя спасаем, не справляемся, сил не хватает эту гадость в сторону уволочь! Вот же навязали мне на голову дурня. Да бей же ты, скорее давай, увалень, сил терпеть уже нет!..

Храб размахнулся, и на отмашь, вложив в кулак всю вскипевшую мгновенно злобу ударил. Попал куда-то в область уха нежити. Та взвизгнула, и мгновенно улетела вперед спиной в темноту. Раздался смачный шлепок падающего на землю тела, затем бубнеж хриплого, непонятного ругательства, и быстрый топот удаляющихся, семенящих шагов. Парень было бросился в догонку, намереваясь голыми руками порвать мерзкую тварь, едва не выпившую из него кровь, но ехидный смех Фильки его остановил:

– Куда? Эту пакость теперь и ветер не догонит. – Он растянул рот в улыбке. – А лихо ты его, кулаком в ухо. Хрясть, только пятки сверкнули. Хлюп, как коровий шлепок... – Он заржал, схватившись за живот, присел и рухнул, покатившись по земле. – Пошел ырка на охоту, и оглох, осталась только дырка...

– Тебе лишь бы ржать. – Насупленный Светозар злобно стрекотал крыльями, и летал над костром, стреляя глазами то на Храба, то на домового. – А у меня едва сердце не остановилось со страху. Вот же тварь до чего жуткая.

– Спасибо вам. – Храб поклонился по очереди друзьям. – Если бы не вы, сожрала бы меня погань.

– Ничего, потом капустой отдашь. – Поднялся и принялся отряхиваться Филька, все еще подергивая плечами от смеха. – Впредь наука будет как старших, да мудрых не слушаться. – Он вдруг хлопнул себя руками по коленкам. – Мать честная, рассвет же скоро, а я еще тот цветок проклятущий не сорвал. Что же за напасть-то такая. Все из-за вас! Никакой помощи! – Он лихо подпрыгнул, перебирая в воздухе ногами, и сорвался в темноту.

– Все ему хихоньки, да хахоньки. – Буркнул в след Светозар, и сел на плечо Храба. – Пошли к костру поближе, хворосту подкинешь, а то меня потряхивает и знобит что-то.

***

С корнем плакуна все прошло довольно гладко, если не считать мелочей, и неудобства пути.

Шли до места три дня. Погода стояла солнечная, и довольно жаркая, что приятно только тому, кто отдыхает, растянувшись на травке и загорая, а тому кто в дороге, удовольствие сомнительное, пот в сапогах хлюпает, стекая по спине, и по ногам в чавкающее сырыми портянками, и стельками болото. Теплая вода из фляги, ни на грамм не утоляет жажду, сколько ни пей, да еще и экономить надо.

Ехали молча. Какие уж тут разговоры, когда все раздражает. И небо, и цветы, и опостылевшая трава, все на что не положи глаз, все вызывает ненависть. Одни мечты в раскаленной голове: «Вот сейчас тучки соберутся, и прольются ледяным дождем, погасив пожар в теле. Рот открыть, и ловить летящие капли, а ежели еще и град, так вообще благодать». Но как на зло ни облачка, и от этого на душе еще поганее.

Река показалась как-то неожиданно. Поднялись на взгорок, и вот она, во всей красе. Широкая, неторопливая, противоположный берег в дымке, манит к себе вода прохладой, даже понурый конь взбодрился, почуяв отдых, и сам прибавил шагу.

– Ну наконец-то. – Встал во весь рост Филька. – Думал не доеду, зажарюсь как индюк в печи. За что мне только такие муки? Зачем дурень старый не в свое дело полез? Пришпорь коня, пить хочется, сил нет. – Повернулся он Храбу.

Тот улыбнулся в ответ:

– Он и сам резво побежал. Эх!!! Искупаюсь!!! – Расправил парень плечи и потянулся.

– Только далече не заплывай, тут омутник неприятный, любит засасывать тех, кто страху не ведает, да на русалок не засматривайся, они конечно, девки красивые, фигуристые, и сладкоголосые, но себе на уме, просто так не улыбнутся, все с умыслом. – Наставлял домовой, не оборачиваясь и нетерпеливо всматриваясь вдаль. – В хорошее время приехали, сейчас как раз плакуна копать. В полдень самое его время. Искупаемся, отдохнем, и пойду поищу. Тут его много должно быть.

Прямо на лошади, не раздеваясь, влетели в чуть теплую, прогретую летним солнцем воду, подняв взвесь искрящихся брызг. Светозар мгновенно слетел с плеча, обозвав всех: «дурнями бешеными», и пожаловавшись на то, что плавать не умеет, и вообще воды боится, сел недалеко, на бережок. Зато Храб с Филькой плескались как дети, и смеялись брызгая друг на друга, зачерпывая чистую, как слеза воду ладонями.

Мокрая одежда полетела на берег. Кого стеснятся? Куда ни кинь взгляд голая степь, или гладь воды, ни души в округе. Кричи не кричи, никто не услышит. Натерлись песочком, сдирая, и смывая пот, и налипшую пыль с тел, искупали блаженно фыркающего коня, и вылезли нехотя на берег, растянув на траве просыхать мокрые пожитки. Легли сами, раскинув от удовольствия руки:

– До чего же хорошо. – Улыбнулся солнышку, щурясь Храб.

– Хорошо-то, оно хорошо, да только по что воду взбаламутили. – Раздался девичий смешок. – Как теперь нам тут купаться?

Парень мгновенно вскочил на ноги, глянул на реку, покраснел, прикрыл непотребное ладонями, и отвел в сторону глаза. Светозар взлетел, застрекотав от неожиданности крыльями, а Филька, не поднимаясь тяжко вздохнул:

– Вас тут только не хватало. Вот чего заявились? Другого места в округе не нашли. – Он сел, и посмотрел, улыбнувшись на смущенного Храба. – Вон и парня в краску вогнали. Чего прелести свои выкатили на показ, бесстыдницы. Не привыкли люди к такой вольнице.

– Можно подумать... – Засмеялись русалки. – Сам-то вон, глаз в сторону не отводишь, и не краснеешь. Чего пялишься?

– Мне можно, я не человек. – Захохотал Филька. – Прикройте срамоту, бесстыжие.

– Все вам не угодить, и так не так, и этак не этак. – Рассмеялись девушки и нырнули, через миг вновь появившись, но уже прикрытые водорослями. – Так лучше?

– Другое дело. Отвернитесь только, дайте моему попутчику порты на срамное натянуть, не видите, мается он, дунь на него, загорится. – Махнул рукой в сторону Храба домовой.

– Подумаешь. Чего мы там такого не видели, чего у других нет? – Стрельнули зелеными глазами девушки, но просьбу выполнили.

– Ну так чего заявились. – Через некоторое время Филька и Храб сидели на берегу, опустив ноги в воду, и болтали со смешливыми хозяйками реки.

– Скучно. Давно никто не приходил сюда. Безлюдно, хоть вой. – Вздохнули те хором. – Друг на дружку уже смотреть не можем... Хотите мы вам споем. – И не дожидаясь разрешения, одна из них нырнула и вынырнула уже с гуслями в руках. – Вот. – Рассмеялась она. – Один купец одарил, дюже ему наша песня понравилась. Такой был пригожий, да обходительный. – И провела по струнам длинными пальцами.

– Надеюсь он далее поплыл, а не тут, где нибудь под корягой любезничает? – Не смог не съязвить Филька.

– Нет. Домой уплыл. Давно это было. – Русалка подняла из воды гусли.

Музыка разлилась в воздухе пьянящей нежностью, и два девичьих голоса запели:

– Пролягала она шлях-дорожка,

Пролягала она всё широка

По чистому полю,

По чистому полю.

Ой, как по етой было по дорожке,

Ой, как по етой было по широкой

Стоял бел шатёрик,

Стоял бел шатёрик.

Ой, как из этого да из шатрочка,

Ой как из этого да из бялого

Выходил молодчик,

Выходил молодчик.

Ой выходил он да всё-молодчик,

Ой выходил– он да всё веселый...

Храб слушал и словно видел все то, о чем поют русалки: и дорогу, и шатер, и идущего парня, как на яву все. Хотелось подпевать, но он не знал слов. Хотелось встать с ними в хоровод, взявшись за руки, смотреть на их красивые наивные лица, и ходить, не останавливаясь по кругу. Душу сжало желанием, и он едва не вскочил, и не кинулся в воду, но жесткий удар кулака в плече, остановил вспыхнувший порыв.

– Э-ээ парень! Ты чавой? Голову никак потерял? Я же тебя предупреждал. – Рявкнул Филька и повернулся к русалкам. – А вы прекратите мне парня соблазнять, не для вас он. Мы по делу тут. И вообще, чего вы только по пояс показались, а то, что ниже скрываете? Покажитесь во всей красе. Пусть он на хвосты рыбьи посмотрит, сразу все желание топится пропадет.

– Похабник. – Рассмеялись девушки ни грамма не смутившись. – Все тебе непотребства рассматривать, и вообще... Чего это домового в степи занесло? Не место таким как ты на вольном воздухе, вам по избам, по пыльным углам сидеть положено.

– Сказал же. По делу мы тут. По важному, то не ваша забота. Брысь к себе в пучину. Карасям песни пойте, или вон омутнику. – Нахмурился домовой.

– А мне песня понравилась. – Взлетел Светозар, и опустился на плечо одной из русалок.

– Вот и оставайся тут. Капуста целее будет. – Огрызнулся Филька.

– Тебя не спросил. – Высунул язык светлячок, и повернулся к девушке. – Спойте еще...

– Ты что, дурак? Не видишь, что они Храба соблазняют, в реку заманивают. Утопят парня... Хочешь пешком по жаре далее путешествовать? – Вскочил возмущенно Филька, и рявкнул уже русалкам. – Брысь сказал, нам ваши песенки без надобности.

– Омутник у нас дюже хмурной. Не любит песен. Сидит под корягой, и все брюзжит чего-то, недовольный. Скучно с ним. Может всё-таки еще послушаете? Мы более соблазнять не будем. Обещаем. Внимания хочется.

– Может послушаем? – Протянул Храб просительно.

– Нет им веры. – Отрезал домовой.

– Ну пожалуйста. – Затянули, едва не плача русалки. – Мы клянемся водами светлыми: «Не сотворим дурного».

– Давай поверим. – Подлетел к другу светлячок, и завис у него перед лицом. – Посмотри, какие у них глазки честные. А!

– Тьфу на вас. Похотливые бараны. Слушайте коль охота, а я за плакуном пошел. Времечко его пришло. Только потом не жалуйтесь, что я не предупреждал. – Он встал, натянул порты, и рубаху, нахлобучил зло на голову треух, оглянулся, словно еще что-то хотел сказать, но только махнул рукой, и потопал в степь.

– Ушел бука. – Засмеялись русалки. – Давайте плясовую. – Душа веселья просит.

Глава 23 Оборотень

Сосновый бор, это вам не угрюмый ельник. Таже вроде хвоя под ногами хрустит, и запах смолы похож, но все же совершенно другое. Здесь бушует жизнь. Огромные, слегка красноватые стволы сосен, словно выстроенные в ряды гигантские ратники, с шапками колючих крон, похожих, на буйные, нерассчесаные волосы, растрепанные вольным ветром, пропускающие лучики доброго солнечного света.

Никаких зарослей, никаких непроходимых дебрей, никакого сумрака, простор ухоженного заботливой рукой, неизвестного педанта – лесника пространство, где все расставлено в только ему понятном порядке, и даже горьковатый воздух выметен и протерт от пыли, пей – не хочу.

Смотришь на все это диво и чувствуешь, как в душе наливается подрагивающий восхищением ком, рядом с выпрыгивающим из груди, бешеным сердцем, и вырывается все, в конце концов, неконтролируемым воплем, выплескивая в мир накопленную радость.

После пышущей жаром степи, сосновый лес, как благодать небес принял путников прохладой. Похрустывала хвоя под копытами коня, напевал что-то развалившийся на голове лошади Филька, щурился и улыбался каждому пробивающемуся к глазам лучику солнца. Светозар, то улетал куда-то, то возвращался, садясь на плечо Храба, и все время смеялся, бессвязно, в захлеб, рассказывая, что видел во время полета, но парень его не слушал, он наслаждался покоем неспешного пути, пьянящим воздухом соснового бора, и щебетом птиц.

Вторую неделю в дороге. За это время он увидел столько, сколько не пережил за всю прожитую жизнь. Ожили сказки, рассказанные когда-то в детстве бабушкой. Оказывается, его друг, с которым приехал из деревни в город – настоящий бог, в облике человека, внук самого Перуна, и Храб едет выполнять поручение громовержца в компании домового, в которого никогда до этого не верил, и огромного, говорящего светляка, сбежавшего с кромки.

Расскажи кому, не поверят, да он и сам, честно говоря, верил с трудом, считая все прекрасным, наполненным приключениями сном. Изредка, украдкой, парень щипал себя за руку, боясь проснуться, и вернутся в серую обыденность, но, к радости, все оставалось по-прежнему. Значит все, что с ним происходит правда, и жуткий кровосос – ырка, и веселые русалки с гуслями, и хам – домовой, и совсем не героический, но готовый бросится на помощь светляк, и эта дорога, а впереди еще одна встреча с легендой. Он живет в сказке, и не хочет, чтобы она прекращалась.

– Говорите с ним с почтением. Он ровесник богов, сотворенный самим Родом. Пусть ему и не нашлось места в Прави, но зато здесь он огромный авторитет. Его слово, закон для стаи. – Филька щурился, и блаженно мурлыкал, словно разговаривал ни с друзьями, а с лесом. – Даже Тара прислушивается к его советам, только Девана, дочь Перуна, дева -охотница, имеет над ним власть, даденную ей от рождения Родом, но и та не приказывает, а просит. – Домовой сладко зевнул. – Так что отнеситесь к нему со всем уважением, а еще лучше кланяйтесь да молчите, ляпните еще что-нибудь непотребное, мне потом выкручивайся, а он вспыльчивый, сначала порвет, а потом разбираться станет. – Он замолчал и через мгновение захрапел.

– Надоел, зануда. Сколько можно об одном и том же. – Пробурчал светлячок. – Словно мы дети малые. Как я только его столько лет терплю?..

– Волнуется. – Улыбнулся примирительно Храб. – Дело у нас важное.

– Волнуется. – Хмыкнул Светозар скосившись на Фильку. – Волновался бы, не дрых как сурок, словно в кровати дома, а не между ушей у лошади. Вон как храпит, аж иголки с елей осыпаются, еще и причмокивает зануда. – Светозар взлетел. – Слетаю, гляну, что там впереди, не могу на месте сидеть.

Светлячок улетел, а Храб потянулся, вздохнул полной грудью воздух, и:

– Хорошо. – Вырвался непроизвольный крик прокатившись эхом, и отталкиваясь от сосновых стволов, распугав ближайших птиц, рассыпался на мелкие возгласы.

– Не ори. Спать мешаешь. – Тут же раздался недовольный голос. Храб скосился на Фильку, но тот, как и прежде храпел. Значит говорил не он.

– Кто тут. – Парень натянул поводья и остановил коня. – Ну ка покажись.

– А я и не прячусь. – Раздался смешок. – Ты на меня смотришь, и не видишь. – Голос стал серьезен. – Вот смотрю на вас и думаю: «Странная компания, человек и два духа едут вместе. Невиданное дело доселе. Что их может связывать? Может что недоброе задумали, и почему тут едут?». Разгадаешь загадку?

– Не привык я с воздухом разговаривать. Объявись, тогда и поговорим. – Нахмурился Храб.

– Куда уж тебе, человеку с воздухом говорить, тот только с нами, с нежитью лесной, ветром разговаривает. Ты сколь не прислушивайся, все одно ничего окромя шелеста листвы не услышишь, глупый смертный. – Рассмеялся голос. – Хотя и мне непривычно, с таким как ты, лясы точить, если пошутить, голову заморочить, путь завертеть в непонятках, меж трех сосен, то это да, это ко мне, это мне по вкусу, а вот так, не таясь, с человеком разговаривать, то мне не по нутру. Но любопытство все душу изъело. Компания странная по моим владениям едет, а я ничего не знаю. Не бывало доколь такого.

– Дело у нас тут. – Сколько не пытался рассмотреть собеседника Храб, сколько не крутил головой, но ни как увидеть не мог. – Секретное, но оно не твоего ума.

– Может и так. – Согласился покладисто голос. – Вот только тут без моего согласия, ни белка шишку не грызет, ни заяц осинку, захочу, так запутаю, что кругами ходить будите, и во век дорогу не отыщите, а захочу, так короткий путь укажу. Ну так что? Расскажешь?

– Грозишься? – Хмыкнул Храб. – А я ведь понял кто ты есть такой, невидимый да любопытный.

– Ну и кто? – В голосе дрогнули нотки ехидного любопытства.

– Леший! Вот кто! – Выпалил парень.

– Догадлив. – Рассмеялся голос. – Ну так что до нашего рассказа?

– Не могу, не моя тайна. Поклялся молчать. – Вздохнул Храб.

– Ты никак головой тронулся. – Проснулся Филька, и удивленно уставился на парня, протирая кулаками глаза. – Сам с собой разговариваешь?

– Леший ко мне пристал, куда едем спрашивает. – Ответил тот, словно не заметив ехидства в голосе.

– Чего надо? Нечисть лесная? Мы тебя не трогаем, и ты отстань. – Развернулся, и рявкнул в сторону ближайшей сосны домовой.

От ствола отделилась странная фигура. Кривая, сучковатая, поросшая мхом ветка, с торчащими сосновыми иголками в районе головы, изображающими зеленые волосы, длинным тонким носом-сучком, с поросшей мхом бородавкой на конце, маленькими, близко посаженными красными глазками, в которых светилось любопытство.

Подперев руки-колючки в бока, выпятив гордо сухую, лопнувшую сухостоем посередине грудь, и выставив вперед одну заканчивающуюся лаптем ногу, с торчащим из прорехи словно выструганным из дерева пальцем, оканчивающемся коричневым ногтем похожим на частичку дубовой коры, существо рявкнуло надтреснутым, сорвавшимся голосом.

– В моих владениях находишься и дерзить смеешь?! Закручу так, что мамку вспоминать будешь и хныкать, прощения прося!

– Не в твоих владениях, не придумывай, ты тут сам в услужении, на птичьих правах. Приживала ты, а не хозяин. Тут Тара хозяйка, да еще, пока она занята, тута Ратмир командует. – Спрыгнул ему на встречу с коня, и принял угрожающую позу домовой. – Пожалуюсь оборотню, что приставал с глупыми вопросами, к тому, кто по делу едет, мало не покажется.

– Так вы к хозяину? – Леший тут же, сделал добрые глаза, и отступил на шаг назад. – Чего сразу-то не сказали? Секреты на ровном месте развезли? Туману напустили. Да только не принимает Ратмир никого. Думу думает. Беда у нас. Упыри объявились, лет двести, а то и все триста не было, а тут поди ж ты... Еще и Девана давненько стаю не навещала. Сколь не взывают к ней, а не откликается дочь Перуна, властительница волков на зов. Всю луну серые извыли.

– Нас примет. – Филька всем видом изобразил свою исключительность. – У нас дело важное, богам угодное.

– Ну ежели так, то держать не смею, даже провожу, что бы не заплутали. За мной поезжайте.

– Чего ноги бить. – Вклинился в разговор Храб. – На коня полезай, так сподручнее. Будешь дорогу указывать.

– Не уж-то на коня? – Не поверил леший. – Не бывало еще такого. Первый я на такой скотинке из всего нашего роду-племени прокачусь. Вот уважил, так уважил. Ох обзавидуется нечисть лесная. Теперь парень, ты мой друг, а я твой должник. Проси, что хошь, все сполню. – Он подскочил к стремени, и ловко вскарабкался на седло впереди Храба. – Тута можно?

– Сюда полезай, дорогу указывать будешь. – Буркнул недовольно, забравшийся на голову коня, и усевшийся там Филька, хлопнув рядом с собой ладонью. – Я потеснюсь ради такого дела.

– У нас пополнение? – Прилетел удивленный светлячок, и сел на плечо Храба. – Это чего это лешему от нас понадобилось?

– Вот, напросился в провожатые. – Буркнул и скосился на гостя Филька. – Думает видимо я его капустой угощу за это, а вот и не угадал, самому мало. И не зыркай на меня, как зять на опостылевшую тещу. – Рыкнул он злобно на лешего. – Дорогу показывай. Прилипало.

***

– Дочь, что с тобой происходит? – Перун подошел к Деване и посмотрел той в глаза. – Нельзя же столько времени страдать по тому, кто не был для тебя создан, кто недостоин даже твоей тени. Неправильно это. Ты забросила все дела. Стая чувствует себя ненужной, Ратмир не понимает, что происходит и обижается, а обычные волки нападают на людей, потеряв страх. Если так и дальше пойдет, ты окончательно утратишь паству. Ты забыла в своем горе, что ты богиня, что у тебя есть долг?

– Прости отец. Я чувствую себя разбитой. Я верила в искренность чувств, а меня просто использовали. Чужой бог оказался гнидой. – Девушка опустила взгляд. – Мне очень больно, и это выше моих сил.

– Забудь ты его. Два века прошло, а ты все страдаешь. Займись делами. Отвлекись. Напейся нектара хмельного наконец, наделай глупостей, набедокурь. – Обнял Перун дочь. – Ты молода, а выглядишь старухой. Присмотрись к недавно вошедшим в силу богам, может среди них ходит твоя судьба, а ты страдаешь по недостойному. Вон даже Лель нашел себе вторую половину, хотя большего противника, обременять себя семейными обязательствами, не было.

– И кто же та несчастная? – Улыбнулась Девана.

– Ты не поверишь. – Рассмеялся Перун. – Бывшая подруга Богумира, взбалмошная Инглия, откликнулась на его ухаживания.

– Бедный бог любви! – Захохотала Девана. – Конец его покою, теперь он будет играть на своей свирели исключительно плясовые.

– Это точно. – Поддержал ее отец хохотом. – Хотя богиня солнечного луча сильно изменилась, после их решения соединить судьбы. Даже ее лучи стали теплее и ярче. Удивительно, что только не делает любовь, а ведь он был к тебе неравнодушен.

– Да, пытался ухаживать, но только не интересен он мне, слишком ветренен и непостоянен, любит одновременно всех и никого. Мне ближе боги, связанные с делами ратными, я всё-таки богиня-охотница, и воительница, мне песнь тетивы лука слаще свирели, а звон стали ласкает слух больше чем треньканье балалайки, а еще я твоя дочь. – Девушка улыбнулась. – Надо соответствовать суровому отцу, главе всего пантеона.

– Ох и тяжело тебе придется с такими запросами доченька. – Перун отстранился, и посмотрел девушке в глаза. – Немного найдется тебя достойных, измельчали боги в последнее время. – Он вздохнул, подошел к трону и сел. – Мой тебе совет, забудь ты прошлое, возвращайся к делам, отвлекись заботами. Легче станет.

– Я попробую. – Вздохнула Девана. – Ну а как там мой племянник? Есть улучшения. – Перевела она разговор на другую тему с неприятной, терзающей душу болью воспоминаний.

– По-старому все. – Вздохнул Перун. – Последняя надежда осталась, на человеческое зелье. Мы послали тут одну компанию, травы собирать, и ради такого дела, даже кикиморе шанс, новую жизнь прожить дали, но что-то мне не верится в удачу, слишком это все как-то просто. – Он вдруг вздрогнул, словно вспомнил что-то. – Вот я дурень старый, за разговором с тобой забыл о них совсем. Обещал ведь присматривать, а сам отвлекся. Надо глянуть, как там дела, им осталось только мой цветок сорвать, да и возвращаться. – Глаза бога остановились, и остекленели, словно он устремил взгляд в самого себя, но тут же, мгновенно ожили. Перун возбужденно спрыгнул с трона, и забегал взад – вперед. – Вот же беда-то какая, там твой Ратмир моих посланников убивает. – Он остановился напротив дочери, схватил ее за плечи, и посмотрел в глаза. – Давай доченька, лети, спасай души невинные.

***

Поляна в окружении гигантских сосен. Как остров в бескрайнем океане. Трава, словно пострижена заботливой рукой садовника, одна к одной, ровным зеленым ковром, ни соринки вокруг, ни веточки, ни оброненной белкой проказницей шишки.

Лучи солнца, проникающие сквозь кроны деревьев, сходятся ровно по середине на сидящем, скрестив ноги, дремлющем старике, создавая впечатление, что это именно он светится изнутри, а не на него падает полуденный свет благодатного Ярило.

– Кого ты мне привел, леший? Ты же знаешь, что я не велел никому себя беспокоить. – Далеко не старческий баритон прозвучал в тишине, как колокольный звон, но старик даже не шелохнулся.