Текст книги "К чему приводит нездоровая привязанность (СИ)"

Автор книги: Дарья_Чёрная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Последние несколько дней Петя вёл себя немного странно. Он молчал больше обычного и казался растерянным. Даже на работе привычно шутливый Михалыч стал вести себя сдержанно и почти не появлялся на публике. Наверное, нервничал перед грядущим обследованием. Я прекрасно понимала его волнение и была готова принять любую информацию, которую он мне предоставит.

Правда, я не ожидала, что эта информация настолько радикально изменит мою жизнь.

Я сидела за кухонным столом и нервно стучала по нему пальцами, когда услышала хлопок входной двери. Я поднялась и вышла в коридор. Петя был какой-то мрачный. Я приготовилась к плохим новостям.

– Ну как? – не удержалась от вопроса я.

Вместо ответа Петя одарил меня настороженным взглядом и протянул конверт. Снова этот проклятый конверт. Я с нетерпением вытащила снимок и направила его на свет из кухни.

– Что это? – на рентгеновском снимке я увидела лёгкие совершенно здорового человека. Получается, Петя поправился. – Но как? Такого просто не может быть.

– Может, – кивнул Петя.

– Ты больше не болен?.. – я всё ещё не могла поверить в реальность происходящего. Жизнь не сказка. Рак лёгких не проходит просто так. Он вообще не проходит и каждый день убивает кучу людей. Так почему передо мной абсолютно чистые лёгкие?

– Не болен, – подтвердил он. – И никогда не был.

– В смысле? – от удивления я выпучила глаза.

– Я хотел показать, что связь со мной абсолютно бесперспективна. Думал, если окажусь обреченным на скорую смерть, то потеряю для тебя всякую ценность и ты перестанешь мной интересоваться. Это был хороший план. По счастливой случайности несколько лет назад в стенах нашей больницы скончался мой тёзка. Даже год рождения одинаковый. Ну и за небольшую плату знакомый онколог подсобил с анализами. Я хотел для тебя лучшей жизни.

Я смотрела на него полными ужаса глазами. Он просто хотел от меня избавиться. Неужели эти страшные вещи говорит человек, с которым мы прошли огонь и воду? Неужели мой Петя так со мной поступил?

Я чувствовала, как моё горло сжимается от надвигающегося приступа удушья. Кровь рвалась наружу и больно давила на височные кости. В какой-то момент комната и вовсе поплыла передо мной. Моё солнечное небо стремительно затягивало полотно чёрных грозовых туч. Ещё несколько минут, и буря вырвется наружу.

– Знаешь что, Петя, – мой голос дрожал от распиравшей меня ярости. Я уже успела позабыть, когда в последний раз давала волю негативным эмоциям. Но сейчас для них было самое подходящее время. И я собиралась выплеснуть всё, что чувствовала. – Надо было просто продолжать меня игнорировать. Рано или поздно я бы перебесилась и отвалила от тебя. Эта проблема мне знакома, и я бы непременно с нею справилась. Да, я бы мучилась и винила тебя в холодности и безразличии. Но эти мучения ничто по сравнению с теми, что теперь я всю оставшуюся жизнь буду носить в своём сердце. Ты сломал меня. Чем я заслужила такое отношение к себе? Разве я сделала что-то плохое, за что и была втянута в твой жестокий эксперимент? Но, кажется, тебе просто нравится заставлять других страдать. И я не единственная жертва твоей чёрствости и чрезмерного самолюбия. Это уж точно мне известно. Мы были вместе почти год, Петя! Я мирилась с твоими странностями и терпела все твои выходки. Я была рядом, когда ты чуть себя не угробил. Я делала всё для того, чтобы облегчить твою тяжёлую жизнь. Я отдала тебе всё, что у меня было, и ничего не просила взамен. Вместе и в горе, и в радости. Так я считала. Я доверилась тебе. Я думала, у нас всё серьёзно, но думать мне, похоже, не к лицу. Оказывается, всё это время ты просто развлекался, наблюдая за тем, как я виляю перед тобой хвостиком.

– Я не думал, что всё так далеко зайдет. Я не мог и представить, что ты останешься со мной, несмотря на все проблемы. Прости, – его голос звучал ровно и равнодушно.

Ему даже не жаль!

– И это всё, что ты можешь сказать человеку, которого только что уничтожил и втоптал в грязь? Как-то не тянет на весомое оправдание, – я скрестила руки на груди.

– Я не думал, что ты действительно любишь меня. Мне казалось, что, узнав меня настоящего, ты сбежишь через пару недель. Но ты не ушла, и я до сих пор не могу понять почему.

– А ты не подумал, что любой нормальный человек готов пойти если не на всё, то хотя бы на многое ради любимого? Не подумал, что можно привязаться к тому, кто тебе дорог, и быть рядом, когда ему плохо и больно? Жаль, что тебе не дано этого понять, – мой голос звенел. Я задыхалась от эмоций, истекавших из моего разбитого сердца. – Молчишь? Ну давай, возрази, скажи, что любишь меня. Язык не поворачивается? Зато теперь ты убедился, что любовь бывает невзаимной? Или снова свалишь всё на нездоровую привязанность? В любом случае, тебе пора искать новую игрушку. Я ухожу. Счастливо оставаться.

– Погоди, – Петя придержал меня за плечо.

– Руки! – завизжала я, отскочив в другую часть коридора. Он застыл с вытянутой вперед рукой и посмотрел на меня полными недоумения глазами. – Если ты мужик, Петя, если в тебе осталась хоть капля совести, просто дай мне уйти. Я не хочу больше тебя видеть.

Наспех собрав кое-что из своих вещей, я поспешила покинуть ненавистную мне теперь квартиру. Петя пытался проводить меня до такси и предлагал помочь с чемоданом, на что я лишь отвесила ему прощальных гадостей и с гордо поднятой головой вымелась на лестничную площадку.

Спустя сорок минут я стояла в пороге своей опустевшей квартиры и бездумно пялилась в пол. Я не знала, что мне делать теперь. Слишком много мыслей вертелось в моем потрясённом сознании. Я должна собраться и всё обдумать. Нужно срочно выпить кофе. Бросив вещи в коридоре, я поплелась на кухню.

Когда все приготовления были завершены, я достала из шкафчика свою старую чашку. Снова воодушевляющие надписи и зеленые листочки. Не задумываясь, я со всей силы запустила её в стену.

Наконец-то. Наконец-то я избавилась от этого мерзкого предмета. Звук разлетевшихся во все стороны осколков был бальзамом для моего тяжело раненого сердца. Сегодня оно, подобно ненавистной посудине, разбилось о стену человеческой жестокости.

Заварив кофе в чашку из сервиза, который когда-то мне подарил ныне покойный дедушка, я прошла в единственную жилую комнату и рухнула на стул у письменного стола.

Оглядевшись вокруг, я тяжело вздохнула. Даже здесь я не смогу избавиться от его присутствия. Ведь и эта перестановка, и эта полка, и этот ремонт были сделаны его руками. Его жестокими, лживыми руками.

Несколько горячих слезинок стремительно пронеслись по лицу и, сорвавшись вниз, моментально расщепились в воздухе. Поднявшись с места, я распахнула окно и, опершись о подоконник, наконец выпустила на свободу отчаяние, разрывавшее меня изнутри. Я знала, что тёплая апрельская ночь никому не расскажет о моих нелепых страданиях.

========== Часть 7. Спектакль окончен ==========

Поругавшись с Петей и среди ночи укрывшись от него в своём скромном убежище, я не придумала ничего лучше, чем продолжить позорное бегство. Сейчас мне просто нужно где-нибудь переждать бурю и зализать раны. А потом можно и о будущем думать.

Вымолив у знакомого терапевта больничный лист, я на целую неделю покинула осточертевший мне город, где всё так или иначе напоминало о Нём. Я отправилась в место, где была рада оказаться в любое время года и независимо от обстоятельств, вынудивших меня нанести визит. Особенно остро желание навестить родной дом охватило меня теперь, в минуты острейших душевных мук и терзаний. Только здесь, в родной деревушке, в просторном родительском доме, окружённая теплом и уютом, вовлеченная в многочисленные домашние хлопоты, я могла спастись от своих переживаний.

Погода стояла тёплая, по-летнему приятная, и я каждый вечер проводила в беседке, густо оплетенной ветвями виноградника и надёжно скрытой от посторонних наблюдателей, коих в сельской местности всегда было предостаточно. Я полной грудью вдыхала свежий вечерний воздух, пропитанный ароматом смоченной росой травы и благоухающего клевера, вслушивалась в дружный скрежет сверчков и погружалась в размышления. Меня буквально водило из стороны в сторону. То отрывки из беззаботного детства, то тяжёлые, мрачные мысли о будущем наперебой вытесняли друг друга из моего сознания. И лишь жалобный плач соловья, доносившийся из соседского сада, ненадолго выдёргивал меня в неуютную реальность. Его скорбная песенка была солью для моих многочисленных свежих ран, потому с каждым новым возгласом, наполнявшим густые сумерки, моё сердце саднило всё сильнее, и в конечном счёте я нетерпеливо вскакивала с места и поспешно удалялась в дом, не в силах вынести это суровое моральное испытание.

Но даже за толстыми стенами я не могла скрыться от своего неумолимого мучителя. Сквозь распахнутое настежь окно в тёмную комнату проникал не только прохладный ночной воздух, но и спектр самых разнообразных звуков, включавших злобный лай деревенских собак, шум листвы многочисленных деревьев и, разумеется, пение неугомонного соловья.

Но и без его подлого участия мои мысли были всецело заняты одним единственным персонажем.

Разумеется, нельзя просто так взять и выбросить из головы человека, с которым тебя связывает великое множество воспоминаний. Я по-прежнему любила Петю, и от этого было только неприятнее осознавать нелепость случившегося. Разве можно так издеваться над чувствами другого человека?

Естественно, моя боль и рядом не стояла с той, что испытывают люди на четвертой стадии рака, люди с обширными ожогами, травмами, да и вообще моё чувство – просто ничто в сравнении с физической болью, которую доводится испытывать несчастным больным людям. Но от осознания этой простой истины легче мне не становилось, ведь своя рубашка, как и собственное горе, всегда ближе к телу. Поэтому я охотнее стерпела бы любые побои и физические уничижения, чем была вынуждена чувствовать себя игрушкой в чужом кукольном домике. Ужасно ощущать себя использованной, особенно если являешься счастливым обладателем неискоренимой гордыни и низкой самооценки.

Хотела бы я, чтобы Петя мучился так же, как я, и ночи напролет не мог сомкнуть глаз от раздирающей душу обиды. Я бы хотела верить, что ему стыдно за содеянное. Я бы хотела заставить его почувствовать то, что сейчас чувствую я. Но пора прекращать. Ведь зайди мои размышления чуть дальше – и я обнаружу, что люто ненавижу этого человека, чего ни в коем случае не должно случиться.

Знала бы я, что вскоре у меня появится великолепная возможность нанести ответный удар – умерла бы от радости. А пока я была вынуждена бороться с возобновившимися попытками Пети вернуться в мою жизнь. Пришлось выключить телефон, чтобы не нервничать из-за частых настырных звонков и бесконечных сообщений в мессенджере.

***

Вернувшись из маленького незапланированного отпуска, я сразу же, не заходя в квартиру, заглянула в почтовый ящик и извлекла из него кучу бесполезного хлама, среди которого уже на кухне обнаружила одно странное послание. А что я хотела, целую неделю упорно игнорируя все попытки связаться со мной? Спасибо, что просто письмо, а не персональный визит к моим родителям. Ведь Петя знал адрес и вполне мог навестить меня: деревушка была всего в двух часах езды от города, где я жила и работала. Я чувствовала себя героиней средневековой романтической повести. Жаль только, что в реальной жизни нет ни благородной любви, ни прекрасных принцев, ни банальной справедливости.

Что ж, посмотрим, насколько мой бывший возлюбленный талантливый сказочник. Судя по количеству листов, сочинять у него получается превосходно.

«Прости, что так долго держал тебя в неведении и заставлял теряться в догадках о том, кто я и что со мной не так. Усаживайся поудобнее. Тебя ждёт длинный рассказ. Надеюсь, ты окажешь мне услугу и прочтешь его до конца.

Я родился и вырос в семье небезызвестных потомственных врачей, потому моя судьба, как ни банально, была предопределена заранее. С самого раннего детства родители внушали мне, что я должен стать врачом, причём не каким-то там участковым терапевтом, а непременно именитым хирургом. Именно поэтому мои неразвитые детские мозги усердно нафаршировывались проповедями о хороших отметках и примерном поведении.

К несчастью для моих родителей, характер у меня был далеко не покладистый, поэтому моя мелкая задница не раз покрывалась синяками прежде, чем я усвоил, что для меня более рационально на какое-то время подчиниться условиям, которые передо мной поставили, чем следовать по собственной дорожке. Так и начался мой долгий и безрадостный путь к становлению тем, кто я есть сейчас.

С малых лет я привык лицемерить и притворяться хорошим мальчиком. Всю свою жизнь я боялся сделать шаг в сторону и совершить какую-либо оплошность, пусть даже и безобидную. О драках и дворовых потасовках не могло идти и речи. Ибо как мог сын Михаила Юрьевича, замечательного сосудистого хирурга и просто врача от бога, очернить его светлое имя своими отвратительными выходками? Искать поддержки было не у кого, ведь даже моя мать – самый родной и близкий человек – всегда и во всём принимала сторону отца.

Я был связан по рукам и ногам, но, к счастью, на седьмом году моего существования в семье случилось пополнение, потому родители потеряли ко мне былой пылкий интерес и переключились на младшего сына.

Эх, Григорий… Всей душой его презираю. Гриша был ужасным подлизой, маминым угодником и папиным любимчиком. Этот маленький хитрый крысёныш чувствовал своё превосходство надо мной, поэтому никогда не стеснялся претендовать даже на те вещи, что законно принадлежали мне. Взять без спроса Петин телефон? Пожалуйста! Испортить Петины конспекты своими уродливыми рисунками? Да ради бога! Всё равно Пете некому пожаловаться.

Гриша регулярно докладывал родителям о невовремя сделанных мною уроках, плохо помытой посуде и неубранной в установленные сроки квартире. Более того, Грише было позволено свободно гулять на улице и даже приводить домой товарищей! Это был весомый повод для детской ревности. Я уже молчу про мелочи вроде количества ресурсов, вкладываемых в моё развитие и в развитие младшенького. Его баловали, вот он и вырос со стойкой установкой, что все вокруг ему чем-то обязаны. Поэтому сильно расстроился, когда впервые в жизни его самого принудили отдать долг отчему дому. Но всё это позже.

Поскольку у меня не было возможности сбегать на улицу и до позднего вечера беззаботно играть с друзьями, я был вынужден довольствоваться чтением книг из семейной библиотеки, большую часть которой составляли книги по медицине. Никто не заморачивался ублажением моих детских и подростковых потребностей и не покупал книги, которые бы соответствовали моему детскому уму, поэтому я изо дня в день рассматривал рисунки в анатомических атласах и колдовал над статьями, смысл которых долгое время для меня был непостижим. Но, признаться, это рутинное занятие здорово помогло мне с учёбой в университете. Я безболезненно поступил в медицинский ВУЗ (кстати, тот же, что не так давно закончила и ты) и в первые месяцы обучения получил блестящие результаты по всем предметам. Но тогда я не смел думать ни о чём, кроме становления хирургом, пусть я был далёк от хирургии так же, как далеки друг от друга соседние галактики.

Разумеется, мои академические успехи не оставили никого равнодушным. И если преподаватели в большинстве своём относились ко мне благосклонно и даже периодически выказывали одобрение моему усердию, то мои «коллеги» были не лучшего обо мне мнения. Чуть ли не с первого дня обучения я стал изгоем в группе. Одногруппники считали меня выскочкой, зазнайкой и мажором, а я же банально не умел общаться с людьми. Пламенный привет годам затворничества в стенах родного дома! В который раз они оказали мне медвежью услугу.

Я так и не смог ни с кем поладить, несмотря на все попытки. Я был зол. Зол на окружающих людей, чей распутный образ жизни удивлял и пугал меня, зол на родителей, в чьём доме я чувствовал себя бедной приживалкой, а не полноценным членом семьи, и особенно на себя за то, что всё это время послушно молчал и делал всё, что мне говорили. Я ненавидел свою притворно правильную жизнь, но боялся что-то изменить.

Правда, со временем я нашел способ немного притупить свою всепоглощающую ненависть. Я пристрастился к женскому обществу. Благо, хотя бы с девушками у меня никогда не было проблем. Сказать, что я был бабником, – ничего не сказать. За три года обучения я не встречался ни с кем дольше недели. Зачем осложнять свою жизнь, если всё, что мне нужно, можно было получить по щелчку?

Это сначала я думал, что дамы тащатся от моего острого ума и джентльменских замашек. Но постепенно осознал, что принадлежность к известной семье и материальная обеспеченность привлекают красавиц гораздо больше, чем все мои положительные качества. Более того, я уверен, что за подарочки и покатушки на мерседесе, который мне разрешили периодически выгуливать, эти девицы были готовы на многие унижения. Поэтому я не сильно заморачивался о том, что разбиваю чьё-то сердце или что-то в этом роде. Глупые, продажные существа. Так я думал о всех представительницах женского пола ровно до тех пор, пока не встретил Её, мою будущую супругу.

Мы познакомились в очереди на отработку контрольной работы. Тогда я просто спросил у неё, не занимали ли очередь за ней, поскольку она была последней. После этого я попытался заговорить с ней на отвлеченную тему и, разумеется, начал флиртовать. Окрылённый многочисленными победами по всем фронтам, я был удивлен, оскорблён и унижен, когда вместо ответа на мой комментарий она одарила меня презрительным взглядом. Как будто я был врагом народа.

Я впервые видел эту дерзкую девчонку, так и не сказавшую мне своё имя, но не на шутку ею увлёкся. Во мне проснулся спортивный интерес. Разумеется, на отработке, где преподаватель обычно на весь кабинет озвучивал имена должников, я узнал имя моей новой знакомой. Её звали Наташей. (У жизни специфическое чувство юмора, не находишь?) Но я не собирался останавливаться на достигнутом. Впервые в жизни меня серьёзно заинтересовала девушка.

Наташа была чудная. Молчаливая и холодная, она смотрела на всё ровно и одинаково безразлично, никогда не улыбалась и вообще ни одной чертой лица не выдавала своих эмоций. Понять, о чем она думает, было просто невозможно. Я не знал, какое впечатление производят на неё мои действия, и это неведение сводило меня с ума. В иные моменты меня сильно раздражало её напускное равнодушие. Все мои знаки внимания, все широкие жесты и благородные поступки шли коту под хвост, когда она, как и всегда, роняла своё холодное «Спасибо» и «Тебе стоит переключить внимание на кого-то из твоих многочисленных поклонниц». Она издевалась. Она открыто смеялась надо мной, ведь не могла подумать, что я всегда добиваюсь поставленных целей.

Опустим подробности моих дальнейших попыток расположить её к себе. Скажу только, что это стоило мне кучи сил и нервов. Пришлось выходить из зоны комфорта, предавать свои принципы и становиться обычным, заурядным парнем. Но тогда всё это совершенно меня не заботило. Наташа была рядом, а я был где-то на седьмом небе от счастья. Моя избранница была обычной девушкой из самой обычной семьи. Ничего сверхъестественного. Уж не знаю, почему она не приглянулась моим родителям. Скорее всего, потому, что я сам им не очень-то нравился.

Когда мы сошлись, половина учёбы была позади. Полученные знания немного систематизировались в голове. Наконец пришло осознание того, что моя задача – спасать человеческие жизни. Правда, к тому моменту во мне уже не было ни грамма желания становиться врачевателем и уж тем более посвящать свою жизнь хирургии. Более того, к концу пятого курса я люто ненавидел всё, что связано с операциями и хирургическим отделением.

Хирурги – напыщенные, самовлюбленные павлины, считающие себя если не богами, то как минимум им подобными существами. На деле же в большинстве своём они представляли собой пошлых, хамоватых мужланов, готовых залезть под халат к любому созданию, минимально похожему на женщину. Беседа с пациентами для них – унижение и страшная мука, ведь многие такие “специалисты” при случае не могли связать и двух слов в предложение. Но не будем сваливать все беды на этих несчастных.

Во многом своей ненавистью к специальности я был обязан отцу, который не переставая наседал на меня с разговорами о том, что я должен выбрать хирургический профиль и стать нейрохирургом. Без понятия, почему он решил, что я непременно должен им быть. Разве в медицине мало прекрасных специальностей? Только убеждать упёртого родителя в чём-то другом было бесполезно. Даже моя мать, досель яро выступавшая за то, что старший сын должен пойти по её стопам и стать неврологом, уступила отцу право решать мою судьбу за меня. В конце концов, нейрохирургия совмещала в себе обе специальности. Даже Наташа всецело разделяла взгляды моих родителей, чем ужасно меня расстраивала. Её слова были последней каплей в переполненной чаше моего терпения. Я выбрал специальность, из которой нет пути обратно. Я стал патологоанатомом и, признаться, это единственное решение, о котором я ни разу в жизни не пожалел. Моё неожиданное решение стало причиной грандиозного скандала в нашем семействе. Об этом немного подробнее.

В семье не без урода. К счастью или к сожалению, в моей семье это тяжкое бремя досталось именно мне. (Хотя я уже свыкся с ним и давно перестал считать себя каким-то неправильным). Среди всех своих родственников, построивших блестящую карьеру на медицинском поприще, я был белой вороной и позором для всей семьи.

Моя мать была неврологом, а отец – сосудистым хирургом. У них была своя клиника, пользовавшаяся огромным спросом среди населения. Помимо этих завидных специальностей, в семейном кругу присутствовали кардиологи, кардиохирурги, онкологи, гематологи и прочие высококлассные специалисты, зарабатывавшие кучу денег. А тут нарисовался я. Всего лишь какой-то патологоанатом. Трупорез и невежда, не имеющий никакого отношения к медицине. Разве для того, чтобы потрошить трупы, нужно много смекалки? Глупости.

Для моей семьи я был большим пятном грязи на идеально белых страницах нашей родословной. Когда меня зачислили в субординатуру, родственники со всех уголков страны стали присылать родителям утешительные письма. Меня просто похоронили заживо.

В том же месяце родители сняли мне жильё и выслали меня из дома. Отец был очень зол и не хотел меня видеть. Да и я не горел желанием с ним пересекаться.

Вскоре мы с Наташей поженились, и она переехала ко мне. Я прошел интернатуру и отправился на своё первое рабочее место. Не хочу хвастаться, но, по сравнению с тем, что мне довелось пережить в первые месяцы работы, твоё существование в стенах морга можно назвать сказкой.

Моя заведующая была невыносима. Во многом этому способствовал её недавний развод. Она была эмоциональна, несдержанна и никогда не пренебрегала возможностью устроить истерику на ровном месте. Мне же оставалось лишь молча сносить обиды и продолжать усердно работать.

В кругу коллег я был единственным молодым специалистом. И все они, опытные, умные люди, лишь брезгливо воротили носы, когда я спрашивал у них совета. Ни о каких биопсиях я и мечтать не мог.Когда я только начинал карьеру, это направление не было широко развито, поэтому биопсии были крайне редкой штуковиной и, разумеется, к ним бы ни за что не допустили дилетантов вроде меня.

Заведующая придиралась ко мне по поводу и без, принуждала к постоянным вскрытиям и всячески отклоняла мои просьбы поработать с другими видами материала. «Куда тебе, – обычно говорила она. – Тебе еще лет десять вскрывать трупы, а потом посмотрим. Может, и разрешу». Но к концу первого года она была вынуждена признать мой потенциал и позволить мне работать полноценно. Я был рад своему большому успеху. Однако в жизни ничего не проходит легко и гладко.

Когда наконец наладилась рабочая обстановка, появились проблемы дома. Моя прежде спокойная Наташа превратилась в самую натуральную капризную стерву. У неё внезапно появилась острая потребность спускать кучу денег на всякую дрянь и каждый день упрекать меня в том, что своими “глупостями” (так она называла мою работу) я погубил нашу семью, хотя сейчас мог бы зарабатывать нормально. Ни о каких детях не может идти и речи, ведь я не могу обеспечить даже собственную жену. Её слова оскорбляли меня. Можно подумать, что она сама приносила домой миллиарды, пусть и зарабатывала немного больше меня. Она была гинекологом и часто приносила домой благодарности от клиентов. Я же приносил с собой только запах морга. Зато моя совесть была чиста.

Мы стали часто ругаться. В конце концов, в один прекрасный вечер она влетела в квартиру, как ураган, собрала свои вещи и, крикнув о том, что разводится со мной, ушла. Променяла меня на красавчика-хирурга. И когда только они успели снюхаться?

Я был настолько ошеломлен разводом, что несколько дней ничего не ел и свалился в голодный обморок прямо на работе. Я любил жену, несмотря на все капризы. Она была единственным близким для меня человеком. Я был готов на всё ради неё, а она не была готова просто принять моё решение и поддержать, когда это было так необходимо.

Я был настолько эмоционально привязан к ней, что не смог отпустить даже через десять лет после развода. Всё-таки она моя первая любовь. А первой любви положено быть несчастной и запоминаться на всю оставшуюся жизнь.

Я был опустошен, сломлен и втоптан в грязь. Моя жизнь потеряла для меня всякий интерес. Единственное, чего я пламенно желал, – это убраться из родного города как можно дальше, а лучше – на другой конец страны. Так я и поступил. Отработав положенные по закону два года, я без зазрения совести перебрался сюда. Меня ничего не держало в родных местах. Ни с кем из родственников я не общался и был сиротой при живых родителях. А о них было кому позаботиться.

Здесь я снял крошечную комнатушку и по воле случая нашел роскошное рабочее место в областной больнице. Местный коллектив принял меня без громких аплодисментов, но, по крайней мере, с должным уважением и человечностью. Эти люди стали моей новой семьёй, моей опорой и поддержкой во всём. Со старой же семьёй дела обстояли крайне плохо.

С первого дня интернатуры и последующие три года я ни разу не говорил с отцом. Он был смертельно обижен на меня за то, что я не воплотил в жизнь его грандиозные планы по становлению великим хирургом, и унёс свою обиду в могилу. Отец умер далеко не смертью героя: его приложили металлической трубой по голове, когда он возвращался домой после работы.

Накануне он не смог спасти свою юную пациентку: семилетнюю девочку бойцовская собака укусила за шею, повредив общую сонную артерию и кучу мелких, но не менее важных сосудов. Я уверен, что отец приложил все усилия, чтобы зашить разрывы, но по каким-то причинам кровотечение возобновилось в новом месте – и девочка скончалась прямо на операционном столе. Едва ли в этом была вина моего отца, однако родители девочки решили иначе. Потому на следующий день отец так и не вернулся домой, а днём позже в СИЗО забрали отца погибшей девочки. Обезумевший от горя родитель сознался в содеянном и получил десять лет заключения в колонии строгого режима, но этим моего отца всё равно нельзя было вернуть. Когда он погиб, мне было двадцать шесть лет, а моему младшему брату – всего девятнадцать. Но, признаться честно, я не сильно ощутил горечь утраты. Кончину родителя я, в отличие от остальных членов семьи, встретил равнодушно. То ли специфика труда, то ли особенности наших с отцом взаимоотношений сделали своё дело. Мне не было грустно. Я не скорбел. Мне просто было всё равно. Это ужасно, но как есть.

Через четыре года не стало и матери. После смерти отца, которого она боготворила, у неё опустились руки. Она отошла от управления клиникой, бросила работу и впала в депрессию. Но она нашла выход из сложившейся ситуации, поэтому повесилась в день моего рождения, шестнадцатого июня. Жестокая. Теперь я на дух не переношу и свой день рождения, и первый месяц лета.

Незадолго до её смерти меня назначили заведующим отделением, и моя жизнь начала понемногу налаживаться. Правда, за большим успехом последовали куда более крупные неудачи, вмиг затмившие все мои радостные впечатления. Сначала мать, потом раздел имущества и ругань с братом.

Гриша закончил пять курсов медицинского университета, когда с матерью приключилось несчастье. Григорий в отличие от меня, любил родителей и был искренне к ним привязан. Его любовь к родителям была соизмерима с ненавистью и презрением, которые он испытывал ко мне. Ведь именно из-за меня ему пришлось идти в медицину, несмотря на мечты стать дипломатом.

Гриша был послушным мальчиком, потому беспрекословно кинулся исполнять волю отца, когда я предал его ожидания. Из-за меня Грише пришлось мириться с грязью и неблагодарностью, из которых состояла профессия врача, выбирать хирургический профиль и становиться нейрохирургом.

Это был первый и последний раз, когда родители к чему-то его принуждали. Но и одного раза было достаточно для того, чтобы его последующая жизнь в корне изменилась. Григорий был способный и не в меру амбициозный, потому решил искать счастье за пределами родного государства. Он успешно сдал все необходимые экзамены и навсегда перебрался в Калифорнию, где на данный момент продвигает сеть своих клиник. И это в его-то тридцать лет! И это человек, который искренне ненавидит медицину!

Когда Гриша только перебрался в Штаты, то сразу же отдал мне право на владение клиникой родителей, а так же родительскую квартиру и машину, ведь всё имущество заботливые родители переписали на любимого сыночка. Я никогда не претендовал на их деньги и нисколько не удивился, узнав, что после их смерти всё достанется младшему брату, поэтому его поступок здорово задел мою гордость. Решил поиграть в благодетеля и обеспечить нищему брату достойное существование. Подарок с барского плеча, так сказать. С чего вдруг такое снисхождение? Ведь за всю жизнь не было ни одного дня, когда мы бы не собачились и не одаривали друг друга “лестными” выражениями. До сих пор теряюсь в догадках, что послужило поводом для такого щедрого поступка, ведь наверняка желающих завладеть имуществом было предостаточно. Тогда мы здорово повздорили, но родительское имущество всё-таки перешло в моё полное распоряжение.

Конечно, неприятно осознавать, что всё моё движимое и недвижимое имущество куплено не за скромную зарплату патологоанатома. Квартиру родителей я продал и купил свою нынешнюю. Деньги с клиники – это мой основной доход. Заработная плата заведующего – жалкие гроши по сравнению с этим процветающим источником богатства.