Текст книги "К чему приводит нездоровая привязанность (СИ)"

Автор книги: Дарья_Чёрная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Петя плотно подсел на силовые тренировки и рациональное питание и за полгода вернул былую подтянутую форму, а в его и без того не маленьком гардеробе появилось немало модных и довольно смелых вещичек.

После своего преображения он выглядел максимум лет на двадцать пять и вёл себя соответствующе. Я была рада наблюдать за тем, как стремительно он приобретает интерес к жизни, прежде зарытый в толстом слое будничной рутины.

Разумеется, столь радикальные перемены замечала и комментировала не только я. Татьяна Сергеевна не без интереса наблюдала за новым Петром Михайловичем и не упускала возможности лишний раз пошутить над его новым имиджем. Скорее всего, она прекрасно понимала, что послужило поводом для его чудесного преображения. Более того, Татьяна Сергеевна внезапно решила, что мы с ней хорошие подруги и довольно часто в моём присутствии отпускала различные шуточки по поводу внешнего вида начальника и того, что, видимо, кому-то всё же удалось поймать в свою клетку эту гордую птицу. Я слушала её и про себя торжествовала. Хотела бы я посмотреть на её лицо, когда она узнает, что этим свирепым укротителем оказалась серая и невзрачная я.

Петя менялся настолько радикально, что ежедневно удивлял меня своими взбалмошными выходками. До сих пор не могу забыть, как он предстал передо мной, мирно сидевшей на уличной скамейке у подъезда в окружении местных голубей, озабоченно урчавших на своём голубином языке, в кожаной чёрной косухе, узких потёртых джинсах и с выбритыми висками.

Открыв рот от удивления, я с минуту молча смотрела на жгучего красавца, не в силах подобрать ни единого слова, способного описать мой восторг. Петя смотрел на меня и улыбался своей обворожительной улыбкой.

– Обалдеть! – наконец воскликнула я. – Предупредил бы заранее, я бы хоть накрасилась получше. А то теперь на твоём фоне я просто потеряюсь.

Сероглазый хипстер лишь победоносно усмехнулся. У него был повод считать себя победителем. Этот его образ крепко врезался в мою память. И теперь только смерть заставит меня забыть о нём. Разве это не победа над моим рассудком?

В тот вечер с прогулки я вернулась раздражённая: не очень-то приятно, когда на твоего мужчину пялятся всякие непонятные дамочки, тем более в таком большом количестве. Но ничего, победы без боя им не видать. Пусть только попробуют показаться на моей территории!

В-четвертых, несмотря на заметный прогресс в наших межличностных отношениях, мне сильно докучала Петина ревность. По непонятным мне самой причинам со мной неоднократно пытались знакомиться в магазинах, в кафе, на улице и вообще в любом общественном месте. Более того, от чрезмерного внимания я не могла скрыться даже на работе, что явно было не мне на пользу.

Где-то после нового года я начала замечать, что один из моих коллег как-то слишком тепло ко мне относится. То пироженкой угостит, то напросится на разговор. Сначала он вёл себя вполне прилично и пытался хоть как-то скрывать свою ко мне склонность, но к весне, когда тестостерон единолично завладел всеми мыслительными процессами, этот кто-то совершенно перестал прятаться и стал открыто демонстрировать свои намерения.

– Слушай, Наташа, – не очень уверенно начал Витя, подойдя к столу, за которым я проводила вскрытие. – Может, сходим в кино? Завтра как раз премьера одного классного фильма. Я бы хотел сходить с тобой.

Я не очень дружелюбно посмотрела на него. Не то чтобы меня смутила обстановка, в которой было сделано сие предложение, ведь все мы рано или поздно окажемся на этом металлическом столе. Просто в другом конце зала работал тот, кому совершенно незачем знать о симпатии Вити, адресованной моей персоне.

Пётр Михайлович стоял к нам лицом и, кажется, едва ли был заинтересован чем-то помимо чёрных, как уголь, лёгких, исследованием которых он как раз занимался. Я вскользь взглянула на него и прикусила губу. Витя говорил достаточно тихо, так что вряд ли с такого расстояния можно было что-то расслышать, но по едва сдерживаемой Петром Михайловичем улыбке я поняла, что он прекрасно всё слышал. Теперь мне определенно достанется.

– Прости, Витя, я не могу составить тебе компанию, – мягко сказала я. Встретив его непонимающий взгляд, я пояснила: – У меня есть молодой человек. Я его люблю и поэтому не могу принять твоё предложение, – мой голос был достаточно громким для того, чтобы все присутствующие убедились в моём искреннем нежелании куда-либо идти.

Придя домой после работы, я готовила ужин и, скрепя сердце, смиренно ждала, когда на мой счёт поступят колкие комментарии по поводу случившегося сегодня. К счастью или нет, долго ждать мне не пришлось.

– Ну что, на какой фильм идёте? – как бы невзначай спросил Петя, когда мы пересеклись в ванной. Я принесла чистые полотенца. Он только вышел из душа и с нескрываемой насмешкой смотрел на моё отражение в зеркале.

– Очень смешно, – я осуждающе посмотрела на него, скрестив руки на груди.

– Да уж, Натали, в последнее время от твоих поклонников просто нет отбоя. Скоро начнут к нам в дом ломиться. Сторожевую собаку завести, что ли? – продолжал смеяться обладатель серых глаз, вытирая мокрые тёмные волосы любезно поданным мною полотенцем.

– Больно нужны мне эти поклонники, – хмыкнула я. – Сами липнут.

– Ещё бы они не липли, – пожал плечами он, наконец закончив нехитрую процедуру.

– Прекрати, Петя, – моя реплика прозвучала довольно резко. – Ни в какое кино или ещё куда я не пойду. Давай закроем эту тему, – закончив последнюю реплику на повышенных тонах, я поспешно вышла из ванной комнаты.

Фактически он не сказал ничего унизительного в мой адрес, но я чувствовала себя так, словно меня уличили в измене. Гадкое, омерзительное чувство. Неужели он приревновал меня к Вите? Он же наверняка слышал, что я отказала, так зачем устраивать представление?

Сегодняшний инцидент был далеко не первый. Не спорю, я тоже ревновала его, но делала это молча и не подавала никакого вида, когда мне не нравилось его чересчур свободное общение с некоторыми женщинами. Обычно я старалась пропускать едкие слова мимо ушей, но сегодня я была оскорблена подобным к себе отношением. Разве я хоть раз давала повод подозревать меня в неверности?

Закипая от переполнявшего меня негодования, я улеглась в кровать и с головой накрылась одеялом, пытаясь хоть как-то отгородиться от произошедшего. Сегодня я впервые за полгода ночевала в свой комнате. Но так даже лучше. Нам обоим нужно остыть. Пусть подумает над своим поведением.

К сожалению, я не успела заснуть до того, как Петя вторгся в моё личное пространство с целью помириться. Несколько минут он молча стоял в дверном проеме, словно не решаясь войти. Наконец сдвинувшись с места, он бесшумно приблизился и сел на край кровати с той стороны, где под горой из одеяла скрывалось моё обиженное тело.

– Вижу, что не спишь. Давай поговорим, – тихо сказал он. Я даже не пошевелилась. – Да, я признаю, что сегодня повёл себя, как мудак. И все прошлые разы я вёл себя соответствующе. Получается, что теперь я мудак в десятой степени. Просто я не привык к такому количеству конкурентов. Слишком уж их много в последнее время. Но в этом нет твоей вины. Я слышал, что ты сегодня ответила ему. Слышал и всё равно упрекнул тебя. Прости меня.

– Прощаю, – многозначительно вздохнула я, показавшись из своего убежища, после чего весьма деловитым тоном добавила: – Больше не капризничай.

– Не буду, – усмехнулся Петя, сжимая мою ладонь в своей.

Но он соврал. И в ближайшем будущем мне придётся в этом убедиться.

***

Теплый апрельский день сиял нежными весенними красками. На улицах зацвела душистая белая черёмуха, заполнившая всё пространство своим дурманящим ароматом. После обеда этого чудесного денька я по долгу службы работала с трёхлетним ребёнком, умершим ночью в педиатрическом отделении нашей больницы.

Вернее, вскрытие, как и всегда в случае с детскими смертями, проводил Пётр Михайлович, а я ему ассистировала: подавала инструменты, брала образцы органов на гистологическое исследование и просто немного разбавляла мрачную обстановку своим присутствием. По крайней мере, я так думала.

Четыре дня назад этот малыш поступил в детское отделение с долевой пневмонией*, осложнение которой, очевидно, и стало причиной его ранней гибели. И теперь нам, стиснув зубы от негодования на судьбу за то, что она не пощадила даже такую кроху, предстояло выяснить, что это было за осложнение.

Лечащий врач ребёнка задерживался, поэтому мы с Петром Михайловичем приступили к вскрытию без него. Хоть это и было нарушением установленного порядка, но зато значительно экономило наше время, ведь у нас тоже были свои житейские заботы вне стен морга.

Мы довольно быстро изучили историю болезни ребёнка и провели наружный осмотр тела. Теперь нужно было приступать к исследованию естественных полостей. Начинали, как положено, с черепа. Признаться, мне всегда было немного не по себе в подобных случаях, хотя за своё небольшое время работы мне не раз доводилось лицезреть случаи, куда более неприятные, чем этот безобидный ребёнок. Наверное, именно в возрасте и заключалась проблема. Я всегда жалела умерших детишек. А теперь, когда я всерьёз задумалась над своими собственными детьми, мне было невыносимо больно смотреть на это беззащитное, бездыханное тельце, распластавшееся на холодном столе.

Когда Пётр Михайлович взял в руки пилу и без особых усилий хладнокровно принялся пилить крошечный череп, я не могла узнать в нём своего доброго Петю, хотя по нахмуренному лицу я догадывалась, что ему самому не нравится это занятие. Положив головной мозг на свою большую ладонь, он с минуту рассматривал его под ярким светом лампы, после чего заявил:

– Кажется, мы нашли причину смерти. Взгляни.

– Похоже на гнойный энцефалит*, – сказала я, посмотрев на серый с грязно-зелеными участками комок в протянутой ко мне руке.

– Это определенно он, – кивнул Петя, после чего сделал несколько срезов.

– Судя по истории болезни, молниеносная форма*, – добавила я. – Вчера утром у него даже не было высокой температуры.

– Похоже на то, – воскликнул Петр Михайлович. – Но в любом случае надо провести всё, как положено, и оформить документацию. Сделаешь?

– Конечно, – кивнула я.

Мне не было обидно за то, что Петя спихивает на меня самую грязную работу: поочередно вытаскивать органы из беззащитного тела, а потом возвращать на место то, что от них осталось, зашивать, обмывать и одевать тело, писать бумажки. Я была рада хоть чем-то ему помочь, ведь в последние пару дней его состояние заметно ухудшилось. Он мало спал и почти ничего не ел. Видимо, это была реакция организма на двухнедельный курс химиотерапии. Я с ужасом подумала, что, будь он при смерти, я бы отвезла его куда угодно, только не в нашу больницу, иначе его бездыханное тело привезли бы к нам и… нет, нет и нет. Не хочу даже представлять, что было бы потом.

– Петя! – вскрикнула возникшая из ниоткуда Татьяна Сергеевна. Я встрепенулась и уставилась на неё во все глаза. Она выглядела крайне растерянной и даже напуганной. Необычайно редкое зрелище. К тому же, она назвала Петра Михайловича просто по имени, чего раньше с ней никогда не случалось. – У нас тело. Тебе надо на это взглянуть. Срочно.

Петя бросил на меня озадаченный взгляд и молча вышел в коридор. Я посмотрела на Витю, занимавшегося вскрытием пожилой женщины в другом конце зала. Он тоже посмотрел на меня. Нас определенно интересовал один и тот же вопрос: что могло так сильно напугать всегда спокойную Татьяну Сергеевну?

Не закончив исследование, я вышла в санпропускник и там столкнулась с Петей, которого едва узнала. Его мраморно белое лицо удивило меня. Он привычно хмурился, и над основанием носа отчётливо виднелись две маленькие поперечные морщинки, выражавшие крайнюю степень сосредоточенности. Но сейчас в выражении его лица было что-то новое, совершенно мне незнакомое. Весь его лоб был покрыт длинными глубокими морщинами. Словно за несколько минут он постарел на пару десятков лет. Эти изменения испугали меня. Но больше всего меня волновал его безжизненный, стеклянный взгляд. Очевидно, он ушёл очень глубоко в себя. Я подозревала, что Таня сообщила заведующему нечто ужасное. Но что? Что могло так впечатлить моего непоколебимого и хладнокровного Петю? Голова вскипала от тысячи возможных вариантов.

Петр Михайлович был настолько в себе, что не замечал никого вокруг. Наконец закончив приготовления к экспертизе и надев перчатки, он вышел в коридор и леденящим душу голосом разорвал тишину.

«Никому не соваться в малый зал, пока не закончится вскрытие!» – вскоре после этих слов я услышала, как захлопнулась дверь того самого малого секционного зала.

«Случилось что-то очень страшное», – моментально заключила я, стуча зубами от страха. Вдруг на горизонте появилась Татьяна Сергеевна. Она, похоже, понемногу приходила в чувства и приобретала прежний равнодушный вид.

– Таня, что случилось? – мой голос дрожал. – Умоляю, скажи мне. Я ещё никогда не видела Петра Михайловича таким раздражённым и таким странным.

– Его бывшую жену привезли, – холодно ответила Татьяна Сергеевна, не глядя на меня. – Наверное, он просто очень рад долгожданной встрече, – отпустив столь ошеломительную фразу, она застегнула халат и с преспокойным видом зашагала по коридору в направлении лаборантской.

Я же терялась в догадках, чего ожидать от сегодняшнего вечера и стоит ли мне вообще возвращаться домой.

Комментарий к Часть 5. Долгожданная встреча

Долевая пневмония – воспаление лёгкого, затрагивающее как минимум одну долю лёгкого. Всего долей пять: три в правом и две в левом лёгком. Данный вид пневмонии очень опасен для детей, поскольку их организм не может в полной мере справляться с недостатком кислорода в крови (доля, в которой развилось воспаление, не участвует в газообмене , поэтому, чем больше ткани лёгкого вовлечено в процесс, тем меньше кислорода поступает в организм).

Энцефалит – воспаление головного мозга. Часто заканчивается серьёзными нарушениями функций всех систем органов и смертью. В данном случае энцефалит развился из-за того, что микробы из лёгких с кровью попали в головной мозг и вызвали воспаление. Молниеносная форма подразумевает стремительное прогрессирование заболевания и его крайне тяжёлую форму, что чаще всего заканчивается летальным исходом.

Это была минутка саморазвития, пусть и не очень радужная. Всем спасибо за внимание.

========== Часть 6. И в горе, и в радости ==========

Оставшиеся рабочие часы я провела в состоянии навязчивого беспокойства и крайней растерянности. Я так сильно разнервничалась, что даже не могла нормально закончить аутопсию: инструменты то и дело валились из рук, как будто на их месте выросла парочка ржавых граблей.

Кое-как разобравшись с телом, я взялась за составление протокола вскрытия, хотя при моём нестабильном эмоциональном состоянии и рассеянности это было довольно рискованное занятие, сопровождающееся кучей нежелательных ошибок, стилистических и диагностических. Но, кажется, полтора года упорных тренировок сделали своё дело, и я на автопилоте неплохо справилась с документом, после чего отложила его в папку к остальным протоколам, написанным за день.

Расставшись с ним и сбросив с себя груз ответственности, я полностью отдалась своим тревожным мыслям. Судя по бурной реакции, Петя всё еще был неравнодушен к бывшей жене. Наверняка он будет так же зол, когда вернётся домой. Такое поведение будет вполне ожидаемо, но как мне вести себя в подобной ситуации? Стоит ли спрашивать о случившемся и пытаться подобрать слова утешения? Или же просто сделать вид, будто я ничего не знаю? Стоит ли вообще показываться ему на глаза в ближайшее время?

Прокручивая в голове возможные варианты событий, в какой-то момент я почувствовала, как всё моё тело колотится от страха. Ноги и руки сильно охладели и совершенно не двигались, будто я долгое время пробыла в ледяной воде. Однажды я по глупости уже испытала его гнев на себе. Но тогда я легко отделалась, а сегодня он зол куда больше, чем в прошлый раз, поэтому мой внезапный побег из его квартиры может плохо закончиться. Поэтому, пожалуй, мне стоит спрятаться в своей комнате и не высовываться до тех пор, пока он сам того не потребует.

Смирившись с принятым наспех решением, едва контролируя скованные дрожью конечности, я засобиралась домой, ведь рабочий день уже закончился, а мне нужно попасть в квартиру быстрее Пети и занять оборонительные позиции. Убедившись, что заведующий ещё не закончил дело, я со скоростью шальной пули выскочила из отделения. У входа меня притормозил Витя.

– Я отвезу тебя домой, – неожиданно сказал он, после чего вытащил из кармана ключи от машины.

– Спасибо, не стоит. Я сама доберусь, – свой вежливый отказ я дополнила милой полуулыбкой. С чего вдруг он вздумал возобновить свои ухаживания?

– У тебя болезненный вид. Как бы чего не случилось по дороге. Мне будет спокойнее, если я сам тебя довезу, – его голос звучал уверенно. Из-под длинных завитых ресниц на меня пристально смотрели тёплые карие глаза. – Что-то случилось? Ты заболела?

– Вроде нет. Просто голова болит, – пожала плечами я. – Ладно, поехали.

Я решила, что мне куда проще согласиться на поездку, чем объяснить истинные причины моего сомнительно самочувствия. Поместившись на переднем сидении, я на секунду задумалась, что Витя может знать адрес заведующего и сразу поймёт, что к чему. Но откуда ему знать? Едва ли Пётр Михайлович делился настолько личной информацией в кругу коллег, да и разве два человека по чистой случайности не могут жить в одном доме? Разумеется, такие случайности возможны, если не уточнять, что эти двое живут в пределах одной квартиры.

– Если что-то понадобится или просто захочешь поговорить, звони, – сказал Витя, устремив на меня полный решительности взгляд, когда мы припарковались у нужного подъезда.

– Спасибо. До встречи, – сухо улыбнулась я и покинула салон автомобиля. Если Петя узнает об этом широком жесте, простыми упрёками я не отделаюсь. Нужно поскорее попасть в квартиру.

Дома я изо всех сил старалась успокоиться и находила себе самые разные бытовые занятия, чтобы хоть как-то отвлечься. Ну не выгонит же он меня на улицу, в самом деле. Да и едва ли Петя способен поднять руку на женщину. Бояться нечего. Но страх не исчезал. Более того, с каждым часом Петиного отсутствия он лишь усиливался и сеял в моей душе новые ужасные догадки и подозрения.

Из-за переживаний работа нервной системы совсем разладилась, поэтому моя голова разрывалась на кусочки от пронзительной боли. Терпеть физическую боль я не привыкла, поэтому запила таблетку обезболивающего крепким кофе, укрылась пледом и устроилась в кресле, что стояло у самого выхода из моей спальни. Мучительное ожидание угнетало, и в голову лезли самые неожиданные мысли.

В какой-то момент я начала думать о Вите и его отношении ко мне. Мы знакомы со времен университета. Жили в одном общежитии. Наши комнаты были в одном крыле. Витя, в отличие от своих соседей, был порядочным парнем и не пускался в безудержное пьянство и разврат по выходным.

Когда же в комнате начинался типичный пятничный шабаш, Вите приходилось уходить, чтобы лишний раз не ругаться с соседями, ведь и без того поводов для выяснения отношений всегда было предостаточно: горы грязной посуды, источавшей будоражащий сознание аромат, грандиозный бардак, громкая музыка и быстрый перепихон на соседней койке, пока соседи отвернулись к стенке – все эти прелести общажной жизни были мне хорошо знакомы, потому я жалела Витю и в подобные шумные вечера приглашала к себе, ведь мои соседки разъезжались домой каждые выходные.

Он был на всего на год старше меня, поэтому мы неплохо ладили. Обычно Витя приходил ко мне, чтобы почитать в тишине. Мне всегда нравилось его стремление к знаниям, несмотря на то, что большинство студентов к четвертому курсу напрочь забывают про существование учебников и про необходимость учиться.

Но иногда мы просто болтали за чашкой горячего кофе. Витя часто напрашивался на дежурства и околачивался рядом с опытными врачами, потому повидал много интересных случаев. Его глаза горели, когда он рассказывал про сложные операции, на которых ему удалось побывать. Было видно, что Витя живет медициной и хирургией. Когда же он поступил в патологоанатомическую субординатуру, я была удивлена настолько, что потеряла дар речи. Он и патологическая анатомия? Просто нелепость.

Глядя на Витю в те вечера, я бы никогда не подумала, что буду работать с ним бок о бок, и уж тем более о том, что буду вынуждена чувствовать себя виноватой за его страдания. В университете Витя даже не упоминал о любви и отношениях, хотя многие девушки из нашего общежития явно были к нему неравнодушны.

Внешне и внутренне Витя был полной противоположностью заведующего. Карие глаза с золотистым ободком вокруг зрачков, угольно-чёрные ресницы и такие же брови, смуглая кожа, мягкие, округлые черты лица, пухлые щёки, коренастое телосложение, низкий рост, мягкий, спокойный нрав – всё это кардинально отличало его от неприступного и своенравного обладателя холодных серых глаз, который по одному ему известным причинам прикидывался простодушным добряком и лучом солнца в тёмном патанатомическом царстве.

Витя был привлекателен во всех смыслах. Он был в моём вкусе и нравился мне внешне. Его моральные качества тоже были на высоте. Витя подкупал своей простотой и терпеливостью. Он с достоинством сносил все язвительные комментарии старших коллег и критику заведующего. Он не опускал руки, когда совершал ошибки, и продолжал двигаться вперед. Витя был сильным. Это заслуживало уважения.

Он помог мне освоиться в новом коллективе, и за это я была безмерно ему благодарна. Но когда мой верный боевой товарищ начал проявлять признаки симпатии, я испугалась. Я понимала, что он чувствует то же, что и я, когда молча из-за угла наблюдала за заведующим и тайно мечтала о его внимании. Это всегда больно и мучительно.

Пытаясь защититься от чувства вины перед Витей, я старалась делать вид, что ничего не вижу и не понимаю его непрозрачные намёки, пока он не пошел ва-банк и не позвал меня в кино. Теперь просто не замечать его я не могла.

Я сказала правду о том, что уже состою в отношениях. Я сразу дала понять, что между нами ничего быть не может. Я не дарила ему ложных надежд на совместное будущее. Но какое-то гадкое, мучительное чувство не покидало меня. Это были муки совести. И хотя я не сделала ничего плохого и не обманула ожиданий Вити, я всё равно волновалась. Я ранила его чувства и причинила боль. Из-за меня он, возможно, не спит ночами и думает о том, что с ним что-то не так, а я в это время преспокойно нахожусь в компании любимого мужчины, пусть и очень странного. Получается, что я делаю больно талантливому врачу и замечательному парню. Я плохой, эгоистичный человек.

Я и не заметила, как мои рассуждения прервал тревожный непродолжительный сон. Среди ночи я спохватилась от дикого грохота, внезапно возникшего в коридоре. Схватив телефон, мирно покоившийся на моих ногах, я взглянула на часы. Половина четвертого. Я жутко испугалась. Вдруг это грабители? Тогда лучше притвориться, что меня здесь нет. Но если это Петя вернулся? Нужно проверить.

Стиснув зубы, под бешеный ритм собственного сердца я тихонько приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Звенящая тишина и ни единого звука, способного выдать присутствие чужих людей. Немного осмелев, я шагнула в коридор и нащупала на стене выключатель. Когда глаза привыкли к яркому свету, я обомлела от ужаса: в пороге, у самой двери лежал Петя.

Он лежал на животе, подогнув под себя одну ногу. Я трижды окликнула его и потрясла за плечо, но никакой реакции не последовало. Может, он ранен? С большим усилием перевернув тяжёлое тело на спину и склонившись над ним для того, чтобы услышать шум дыхания, я почувствовала, как разящая волна алкоголя ударила мне в лицо. Глаза заслезились. Он был вдребезги пьян. Пульсация сонной артерии на его шее была редкой и слабой. Его кожа была бледная и холодная на ощупь. Как он вообще умудрился добраться домой в таком состоянии и не покалечиться?

Петя был настолько пьян, что даже не соображал, что с ним происходит. Нужно вытащить его из этого забытья. Но как? Я не могла пойти по самому простому пути и банально вызвать бригаду скорой помощи, которая доставила бы его в больницу, организовала промывание желудка и парочку капельниц с детоксикационными растворами, ведь следом за ними в больницу прибыли бы сотрудники милиции. Далее последовали бы медицинское освидетельствование на предмет алкогольного и наркотического опьянения, становление на учёт к наркологу и конец не только должности заведующего отделением и блестящей репутации высококлассного специалиста, но и всей его медицинской карьере. Я не могла так жестоко с ним поступить. Поэтому пришлось выкручиваться самостоятельно. Пришлось использовать дедовские методы.

Собравшись с силами, я потащила пострадавшего от собственного безрассудства Петю в ванную и, немного приведя его в чувства с помощью парочки сильных пощёчин, вызвала рвоту. Зрелище было не из приятных, а мои руки были перепачканы рвотными массами, но другого выбора у меня не было. Разумеется, я могла бы поступить цивилизованно и выполнить промывание желудка, но, поскольку Петя был практически без сознания, мы находились вне стационара и у меня не было никакого специального оборудования, пришлось довольствоваться малым.

Успешно преодолев первый этап чудесного исцеления, я затащила моего пациента в спальню, уложила на пол, повернула на бок, чтобы в случае чего он не захлебнулся рвотными массами, а сама рванула в круглосуточную аптеку за физраствором и системой для внутривенных инфузий. (Это всё, что я могла достать без рецепта.) Благо, такая аптека была в соседнем дворе.

Через четверть часа я уже колдовала над венами Пети. Несмотря на полное отсутствие клинической деятельности в течение более трёх лет, я с первого раза попала в вену и поставила капельницу. Теперь мне оставалось лишь наблюдать за состоянием пациента и надеяться, что его мочевой пузырь выдержит внезапно обрушившуюся на него нагрузку и не прибавит мне грязной работенки и неприятных воспоминаний, коих и так было предостаточно.

Взглянув на часы, я озадаченно вздохнула. Похоже, сегодня я впервые в жизни прогуляю работу. Но, думаю, я смогу объяснить заведующему причину своего отсутствия сразу после того, как прочту ему лекцию по поводу злоупотребления алкоголем.

Около семи часов утра Петя наконец зашевелился и даже издал несколько забавных звуков, мало похожих на человеческую речь. Кажется, его состояние улучшилось. В очередной раз измерив артериальное давление и подсчитав частоту пульса, я с облегчением выдохнула. Показатели были в норме. Значит, теперь его жизни ничто не угрожает и ему нужно просто проспаться. Да и мне не мешало бы немного вздремнуть. Я прислонилась головой к спинке кресла и моментально отключилась.

***

Прошло две недели со дня, когда Петя чуть не умер от отравления алкоголем. К счастью, его организм безболезненно пережил неожиданный удар, поэтому теперь пострадавший чувствовал себя хорошо.

В тот день я проснулась около полудня. Я точно помню, что засыпала, сидя в кресле, а теперь я лежала в постели, укрытая одеялом. Обернувшись, я громко выдохнула и потёрла заспанные глаза ладонью. Очнулся и, скорее всего, ускакал на любимую работу. Она всегда волновала его больше всего.

К сожалению, исправить это досадное обстоятельство я не могла. Зато вполне могла разгрести беспорядок в квартире и придать себе подобающий вид. Нужно подниматься.

Петя вернулся домой прямо к ужину. Кажется, всё вернулось в привычное русло. Я постаралась встретить его со спокойным видом, хотя всё внутри меня настаивало на том, что я должна хоть как-то прокомментировать случившееся. Я решила отложить разговор до вечера. Отужинав, Петя, как и всегда, закроется у себя ровно на два часа. Лучше подождать и поговорить в спокойной обстановке. Истерика не исправит случившегося, но он должен знать, что я думаю по этому поводу. Так я и поступила.

Выждав привычные два часа, я направилась прямиком в гостиную, куда около десяти минут назад проследовал мой провинившийся спутник.

– Я не буду спрашивать, почему вчера ты вернулся домой в таком состоянии, – начала я, остановившись в дверном проёме. Петя, сидевший на диване за книгой, внимательно посмотрел на меня. – Я не буду спрашивать. Это меня не касается. Но вчера ты чуть не умер, а до этого заставил меня поволноваться. Раз уж мы живём вместе, пожалуйста, учитывай и мои чувства тоже. Мои нервы и так не очень крепкие.

– Спасибо, – коротко ответил он, снова сосредоточившись на книге. – Я учту.

И хотя его ответ меня нисколько не устраивал, я смиренно приняла его и удалилась в другую комнату. Может, ему стыдно и поэтому он так ответил. Надеюсь, Петя действительно осознает, что случилось. Он умный мужчина и прекрасно знает, что в его состоянии любые вредные привычки противопоказаны.

В тот же вечер состоялся не менее важный разговор. По крайней мере, он определенно был важен для меня. Мы уже лежали в постели, когда внезапно я решила поделиться с Петей тяжёлыми мыслями, мучившими меня несколько месяцев.

– Обещай, что выслушаешь меня, – сказала я, взяв его за руку.

– Конечно. Что случилось? – голос Пети прозвучал настороженно. Он напрягся.

– Знаю, мы договорились никогда не говорить о твоей болезни и о том, что будет потом, но я не могу жить с осознанием того, что после твоего ухода я останусь совсем одна. Разумеется, у меня есть семья и я вернусь к ним, но это не то. Я не хочу, чтобы ты бесследно исчез из моей жизни. Мы уже долгое время вместе и у нас есть множество совместных воспоминаний, но этого недостаточно. Я хочу, чтобы после твоей смерти у меня осталось что-то такое, что будет всегда напоминать о тебе, что будет согревать мою душу в дни, когда мне будет совершенно невыносимо без тебя. Я хочу ребёнка, Петя, – закончив свою маленькую речь, я замолчала, с нетерпением ожидая его реакции и всё ещё держа его руку в своей.

Петя с минуту хранил молчание, а затем повернулся ко мне и прижал мою голову к своей груди.

– Спасибо. Это лучшее, что случалось со мной за последние пару месяцев, – прошептал он, зарывшись носом в мои волосы.

И теперь, две недели спустя, когда наши отношения окончательно наладились и всё пошло своим чередом, я с трепетом ожидала возвращения своего возлюбленного из онкодиспансера. Стоял тёплый апрельский вечер. И мне бы очень хотелось, чтобы дурные вести не омрачили всей его нежной прелести. Сегодня Петя ездил на рентгенологическое исследование, чтобы посмотреть, прогрессирует ли опухоль. От этого будет зависеть дальнейшее лечение.