Текст книги "А ты придешь к тому дереву? (СИ)"
Автор книги: dandelionpower
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
Брюнет бережно положил папку на стол и осторожно провел пальцами по корешку из потрепанной кожи.
– Можно? – спросил он.
– Полагаю, да. Она теперь твоя, – откликнулся Ричард, продолжая держать руку на плече Эйдана.
– Вы открывали ее?
– Нет! Конечно, нет. Это слишком личное. Я бы себе такого не позволил.
Эйдан благодарно взглянул на него, а затем вновь посмотрел на папку. Для него это была не просто стопка бумаг. Но он боялся того, что может увидеть. Он знал большинство работ Дина, но тогда были другие времена. Тогда они оба считали себя неуязвимыми. Сейчас же Эйдан боялся этих воспоминаний. Он боялся, что боль, которая уже была невыносимой, станет еще сильнее. За эти дни он прекрасно понял, что всегда может стать еще хуже.
– Мне оставить тебя? – тихо спросил Ричард.
– Нет, нет. Не надо, – ответил Эйдан, оглянувшись.
Книготорговец слегка пожал его плечо, и брюнет чуть улыбнулся. Присутствие бывшего учителя придавало ему смелости. Он глубоко вздохнул, развязал шнурок, скрепляющий папку, и открыл ее.
На первых трех листах были портреты Эйдана.
На первом было лишь лицо Эйдана с широкой развязной улыбкой от уха до уха. Интересно, сколько недель прошло с момент, когда он последний раз так улыбался. Второй рисунок был более сложным. На нем Эйдан подстригал овцу, что-то радостно напевая. На третьем, сосредоточенный Эйдан сидел в кресле с книгой в руках, погрузившись в чтение, вцепившись в книгу почти агрессивно.
Мистер Армитэдж тихо усмехнулся.
– Даже когда ты был ребенком, у тебя всегда становилось такое лицо, когда ты читал, – пояснил он. – Он прекрасно уловил все нюансы. Это талант.
– Да, он талантлив, – ответил Эйдан, с трудом сдерживая слезы.
Он уже видел эти портреты. На них, как и на всех рисунках, которые он видел до этого момента, был он, его жесты, его эмоции, его движения, практически идеально запечатленные Дином. Но вдруг сейчас он взглянул на них по-другому. Рисунки не изменились, но теперь он чувствовал присутствие Дина. Он смотрел на собственное лицо, но за каждой линией, на каждой штриховкой, за каждой тенью чувствовал возлюбленного. На рисунках Эйдан был один, но так видел его Дин, так чувствовали его руки и сердце. Он тоже был в этих работах.
Дин никогда не рисовал себя. Когда же Эйдан спрашивал почему, тот лишь смеялся и говорил, что рисует только то, что считает красивым. Как же ему сейчас хотелось, чтобы Дин хоть раз нарисовал самого себя.
Эйдан знал, что если он решит сохранить себе жизнь после смерти Дина, то уже через несколько лет начнет забывать те мелочи, которые делали лицо возлюбленного совершенным. Года через два из памяти сотрутся морщинки на лбу Дина, появляющиеся, когда он внимательно слушает, и то, как он быстро облизывает губы прежде, чем ответить на важный вопрос. Спустя три-четыре года Эйдан забудет маленький шрам на его подбородке и еще один – на самом кончике носа. Пройдет шесть лет, и он, вероятно, уже не сможет вспомнить форму ямочек, появляющихся на щеках Дина, когда тот улыбается. Он даже забудет звук его смеха и голоса.
Горло Эйдана сдавило от боли. «Неважно, насколько сильно ты любишь, все забывается» – подумал он. Он знал это по собственному опыту. Эйдан души не чаял в своей бабушке, но она умерла, когда ему было тринадцать. Теперь же он помнил только несколько ее песен, голубое платье, запах лаванды и смутное ощущение тепла и заботы. Он даже не мог вспомнить цвет ее глаз. Через десять лет Дин станет для него лишь именем, символом потерянной любви со светлыми волосами и голубыми глазами. Эйдан всегда будет знать, что тот был самым прекрасным человеком в мире, но уже не сможет объяснить, почему.
Он переложил еще несколько листов со стихами и эскизами. Каждый из них воскрешал в памяти мгновения их любви, мимолетные ласки, поцелуи, яркий блеск глаз. Внезапно, внимание Эйдана привлек старый пожелтевший и помятый конверт, спрятанный между двумя пейзажными эскизами. Он никогда его прежде не видел. Внутри оказались несколько сложенных листов. Эйдан развернул один – это тоже был рисунок, но автором его был не Дин. Юноша немедленно узнал собственные наброски, которые отправлял другу, пока тот служил в армии.
– Узнаю стиль, – произнес Армитэдж. – Это ведь ты рисовал?
Мужчина вспомнил, как писал на конвертах адрес форта, когда его ученик еще не умел писать сам.
– Да, – выдохнул Эйдан. – Он все их сохранил…
Он развернул еще десять рисунков. Он не видел их с тех пор, как отправлял эти письма почти тринадцать лет назад, и был в шоке, что его возлюбленный действительно хранил его жалкие потуги на рисование все эти годы.
– Я сделаю нам чаю, – вздохнул мистер Армитэдж и отправился ставить чайник.
Эйдан машинально кивнул, почти не слыша слов. Он вдруг заметил кое-что интересное. На обратной стороне рисунка восемнадцатилетний солдат Дин О’Горман записал несколько своих мыслей.
Солдаты из моей казармы часто болтают о девушках. О тех, которых любят, и тех, с которыми хотят просто переспать. Меня спросили, ждет ли меня дома красотка. Девушки у меня нет, так что я придумал очаровательную горничную с черными кудрями, прекрасными карими глазами и яркой улыбкой. Кажется, мне поверили. Правда, когда меня спросили, большая ли у нее грудь, я не знал, что ответить. Я смутился, а потом сказал, что не очень, зато плечи очень красивые. Я сказал, что ее зовут Эйда. Вчера, Хантер спросил, женюсь ли я на ней, когда вернусь. Я сказал, что хотел бы, но вряд ли наши родители позволят это.
Эйдан невольно улыбнулся. Раньше он, пожалуй бы, взбесился, если бы Дин говорил о нем, как о девушке. Он не хотел быть малаком. Возможно, именно поэтому возлюбленный никогда ему не рассказывал об этой истории. Но теперь Эйдан понимал его. В то время совсем молодой Дин был влюблен в мальчишку, не зная, как тот ответит на его чувства. Он был вынужден в одиночку нести груз запретной любви. Вероятно, ему пришлось очень нелегко выживать и отвоевывать свое место в военной среде.
Теперь же Эйдан не имел ничего против этого. Более того, он был рад и горд тем, что когда-то невольно стал этой Эйдой. Он тепло улыбнулся и провел кончиками пальцев по листку бумаги так, будто это была кожа возлюбленного, так, будто он мог коснуться Дина через эти невинные слова, написанные более десятилетия назад. В первые годы их отношений, Эйдан временами задумывался, насколько все было бы проще, если бы один из них родился девушкой. Ответ на этот вопрос он получил во время поездки в поместье Эдкинсов. Если бы половая принадлежность не разлучила его с Дином, это сделал бы социальный статус.
Он просмотрел остальные листки в конверте, когда заметил одну новую деталь. Один из корней старого дуба сильно выпирал из земли, и Эйдан, стремясь добиться реализма (и впечатлить друга) на каждом рисунке прорисовывал его с особым тщанием. Кто-то, вероятнее всего Дин, добавил маленький красный крестик рядом с этим корнем на каждом рисунке. Эйдан догадался, что это было своего рода послание для него.
Мистер Армитэдж вернулся с двумя чашками чая. Завидев его, Эйдан быстро сложил листы в конверт и спрятал его во внутренний карман.
– Спасибо, – тихо поблагодарил он, принимая чашку из рук книготорговца.
Сделав небольшой глоток горячей жидкости, он отставил ее в сторону и вновь сосредоточился на содержимом папки. Мистер Армитэдж присел рядом, безмолвно наблюдая, как Эйдан пролистывает годы своих воспоминаний. С каждым листом перед его глазами пролетала жизнь Дина. Это было прекрасно и ужасно одновременное.
Наконец, он добрался до конца, и его сердце пропустило удар. Внизу листа стояла дата. 26 октября 1707 года. За три дня до ареста Дина.
Книготорговец в изумлении приподнялся со стула и наклонился, чтобы получше рассмотреть рисунок.
Молитвы Эйдана были услышаны. Это был портрет Дина. Единственный… но, в тоже время, это нельзя было назвать автопортретом. Светловолосому художнику уже случалось работать на исторические темы. Эйдан помнил, что он рисовал несколько кораблей в бушующем море во славу победы над Испанской армадой. Но он никогда не видел, чтобы Дин рисовал что-то на религиозную тематику.
Дин изобразил себя в серебряных доспехах верхом на диком вороном скакуне, попирающем копытами отвратительную покрытую чешуей тварь, глаза которой мерцали алым как пламя ада, а из ноздрей валил дым. В руке Дина было длинное копье, наконечником которого он пронзал сердце чудовища. Его лицо сияло грозной красотой, а короткие светлые волосы излучали сияние.
Рисунок был одновременно завораживающе прекрасным и пугающим.
– Святой Георгий пронзает копьем змея… – прошептал мистер Армитэдж через плечо Эйдана. – Впечатляюще.
Брюнет кивнул. Он тоже узнал святого покровителя Англии. Книготорговец провел кончиком указательного пальца по рисунку вдоль линии шеи чудовища:
– Дракон символизирует Сатану. Воплощение зла.
– Я знаю, но я не понимаю, почему Дин нарисовал это.
– Я тоже, Эйдан… я тоже.
Армитэдж вздохнул и покинул комнату, но Эйдан этого даже не заметил. Он смотрел и смотрел на рисунок, пытаясь понять, что хотел ему сказать Дин.
С внутренней стороны задней обложки инфолио был карман, где Дин обычно хранил карандаши и уголь. Эйдан думал, что он пуст, но там оказался небольшой листок бумаги. Юноша повертел его в руках, серьезно подумывая о том, чтобы бросить его в огонь. Он слишком устал от всего этого. Его сердце давно уже разлетелось на миллион осколков, а слезы иссякли. Он просто чувствовал, что больше не выдержит. Но он заставил себя развернуть листок и прочитать несколько слов, написанных на нем, ведь понимал – сожги он его сейчас и будет жалеть об этом всю жизнь.
Мой вороненок. Моя единственная любовь.
Будь отважен. Я знаю, ты сможешь.
Пусть это будет напоминанием обо мне. Я всегда буду рядом – всего лишь на расстоянии мысли.
Дин
Эйдан прижался губами к записке.
Он закрыл папку, но клочок бумаги так и остался у него в руке. Опустив голову на сложенные на столе руки, он бездумно начал следить за огоньком свечи. Утро еще не наступило. Оставалось только ждать.
====== Глава 5. Вкус сидра ======
Яркие лучи утреннего солнца ласкали улицы просыпающегося города. Эйдан поднял руку, прикрывая глаза от света. Сколько раз он думал об этом дне, он всегда представлял его себе серым, дождливым и холодным. Он считал, что погода должна отражать тот мрак, что царил в его сердце. Погода не могла – не должна была! – быть настолько прекрасной. Казалось, что сам Господь приветствует судьбу, уготованную Дину.
Молодой фермер направлялся на рыночную площадь, пытаясь привлекать к себе как можно меньше внимания. К счастью, если не считать нескольких оскорблений, его и не трогали. Около здания тюрьмы уже собралась толпа, но Эйдану удалось найти себе место в тени повозки с сеном, откуда он мог видеть главный вход.
Брюнет хмурился и по привычке нервно переплетал пальцы, сдирая запекшуюся кровь со сбитых костяшек. Боли он не чувствовал. Сложно было представить, что он разбил руки совсем недавно, в сарае своих родителей. Казалось, что прошло уже несколько месяцев, а на самом деле – всего один день. От переживаний и страха юноше было физически плохо. Он почти не чувствовал рук и ног, а мог только наблюдать за происходящим… и слышать. Впрочем, от последнего он бы с удовольствием отказался. Он не хотел знать, что говорят окружающие.
– Прям настоящий праздник! – сказал один мужчина.
– Ага, похоже все собрались, чтобы посмотреть, как О’Горман станцует свой последний танец в петле, – откликнулся его спутник.
Думать об этом было невыносимо. Эйдан вцепился в ткань своей рубахи и закашлялся, стараясь производить как можно меньше шума. Он не хотел быть замеченным. К счастью, мужчины были слишком увлечены разговором.
На лбу Эйдана выступил холодный пот, и он вытер лицо рукавом. Он прислонился спиной к телеге, надеясь, что не упадет в обморок. В его мыслях эхом звучали слова записки, которую он нашел в инфолио Дина. Будто бы возлюбленный нашептывал их ему…
Мой вороненок… Будь отважен.
«Я не могу… Дин, я не могу…» – мысленно взмолился он.
Невидимые руки легли на его лицо, лаская лоб, виски и скулы, очерчивая контур щек.
Будь отважен. Я знаю, ты сможешь.
«НЕТ! Говорю же, я не смогу. Нет… Я трус. Я умру от страха прямо сейчас. Из нас двоих именно ты был бесстрашным. Ты никогда не учил меня быть смелым. От меня это и не требовалось, ведь рядом был ты».
Он почувствовал, как нос Дина коснулся чувствительной кожи за его ухом, а затем последовал мягкий поцелуй и вновь шепот.
Будь отважен.
«Дин, почему тебя нет рядом? Сейчас ты мне нужен как никогда. Почему жизнь так жестока? Почему, когда мне хуже всего, единственный человек, который может мне помочь, не может быть рядом?»
Я всегда буду рядом – всего лишь на расстоянии мысли.
«Этого мало, Дин. Этого слишком мало».
Пусть это будет напоминанием обо мне.
Голос стал тише, и Эйдан почувствовал легкое прикосновение к своему лбу.
«Я не хочу помнить тебя! – Эйдан задрожал, дернувшись вперед, будто пытаясь вернуть возлюбленного, которого не было рядом. – Это слишком больно! Ты останешься в моей памяти и будешь медленно исчезать, мучая меня день за днем. Все вокруг будет напоминать о том, чего у меня больше нет. Я не хочу помнить тебя. Я хочу, чтобы ты был рядом. Я хочу чувствовать запах твоих волос. Я хочу лежать рядом, положив голову на твое бедро, пока ты рисуешь. Я хочу вновь и вновь читать тебе трагедии Софокла, ведь ты каждый раз смеешься до слез, когда я дохожу до драматических монологов. Я хочу петь тебе твои любимые песни и ворчать, когда ты просишь спеть что-то два раза подряд. Я хочу ловить твой взгляд украдкой во время воскресной мессы. Я хочу чувствовать твое горячее дыхание, когда мы занимаемся любовью. Я хочу вновь получить одну из тех дурацких рубашек с оборками, которые ты даришь мне каждое Рождество, а я ношу их только, чтобы сделать тебе приятное, хотя мы оба знаем, что я их терпеть не могу. Я хочу слышать, как ты говоришь, что я прекрасен, потому что я самовлюбленный придурок, и мне нравится, когда ты так говоришь. Если тебя не будет, кто скажет мне об этом? Я никому не нужен, кроме тебя. Никто меня не знает, кроме тебя. Я не хочу помнить тебя, Дин. Ты не представляешь, насколько сильно я ненавижу эту память».
Эйдан не понял, как это произошло, но внезапно он понял, что телеги рядом уже нет. Он оказался в центре толпы, которая ждала появления приговоренного. Юношу будто бы никто не замечал. Все взгляды были прикованы к двери тюрьмы, а когда она, наконец, открылась, площадь превратилась в свинарник. Со всех сторон раздались крики и посыпались оскорбления, будто бы жители Санкт-Петера разом превратились в животных. «Выглядят и ведут себя как свиньи» – презрительно подумал Эйдан.
Несмотря на то, что рост Эйдана был выше среднего, он с трудом мог разобрать то, что происходит перед дверью. Дина он увидел только, когда тот поднялся в открытую повозку, которую специально подогнали ко входу, и судебный пристав связал ему руки. Блондин был бос и одет в длинную холщовую белую рубаху до щиколоток. Это было традицией – заключенным не позволяли надевать штаны. Еще одно унижение.
Дин равнодушно смотрел на толпу невидящим взглядом. Он не выглядел испуганным, скорее уставшим. Под глазами блондина залегли тени.
Эйдан ничего не мог сделать, лишь безмолвно наблюдал, как палач грубо толкнул его возлюбленного, заставляя освободить место для пристава, который тоже поднялся в повозку и начал зачитывать приговор:
Дин О’Горман, осужденный за убийство трех человек, Тимоти Блэкхока, Джона Бейкера и Уильяма Бейкера, по закону приговаривается к смерти. Его надлежит препроводить к месту свершения преступления, где будет проведена казнь, путем повешения заключенного за шею и удерживания с таком состоянии до момента наступления смерти.
Толпа возликовала. Эйдан с трудом сдержал вскрик и зажал себе рот рукой, чтобы сдержать рвущиеся из горла рыдания.
– Да смилуется Господь над твоей душой, – завершил пристав свою речь, когда народ притих. Он сел, исчезнув из поля зрения Эйдана.
Палач надавил на плечи Дина, заставляя того тоже сесть. Эйдан сжал кулаки.
– Не трогай его… – прошипел он сквозь зубы, но его естественно не услышали.
Толпа расступилась, пропуская повозку. Эйдан заметил, что на козлах сидит Мактавиш. Судебный пристав и палач были верхом на собственных лошадях. За ними следовал преподобный Блэкхок, улыбающийся толпе так, будто проводил свадьбу, а не сопровождал казнь.
Дин сидел, низко опустив голову. Казалось, что он спит. Когда процессия проехала мимо него, Эйдан заметил, что блондин прислоняется спиной к продолговатому деревянному ящику, который также погрузили на повозку.
«Это его гроб…» – внезапно понял Эйдан. Ему показалось, что ему в грудь вонзили разделочный нож, а к горлу подкатила тошнота.
Интересно, почему в повозке только один гроб. Они с Дином всегда все делили на двоих – жар ночей, смех в темноте, мечты, радости и печали. Почему же они не могли разделить и эту судьбу – смерть и гроб? Упокоиться вместе под толщей холодной земли? Эйдан не понимал.
Толпа двигалась вслед за повозкой по главной улице Санкт-Петера. Они кричали, болтали и смеялись, следуя за человеком, приговоренным к смерти. Кто-то даже начал распевать непристойные и застольные песни.
Эйдан шел за повозкой, стараясь держаться как можно ближе. Когда процессия добралась до «Старого гуся», толпа потребовала остановки, чтобы жители могли купить себе выпивку. Мактавиш остановил лошадей перед таверной, и люди закопошились, меняя деньги и покупая эль. На некоторое время заключенного оставили в покое, и Эйдан подобрался совсем близко. Никто его не остановил, хоть он и чувствовал следящий взгляд палача.
– Дин? – тихо позвал он.
Дин поднял голову и взглянул на него. По его лицу скользнула тень улыбки, но она не коснулась глаз.
– Эйдан, – откликнулся он. – Я просил тебя не приходить…
– Я не мог оставить тебя одного, – Эйдан потянулся, чтобы коснуться руки возлюбленного, но Дин резко отшатнулся.
– Нет! Не трогай меня! – вскрикнул он. – Он смотрит. Я знаю, он смотрит!
Эйдан проследил за его взглядом, и увидел, что пастор, стоящий под козырьком таверны, смотрит на них в упор. Создавалось ощущение, что его глаза излучают зловещее алое сияние.
– Ты не должен был приходить, любимый. Они повесят меня на нашем дереве, – прошептал блондин.
– Я знаю… – ответил Эйдан дрогнувшим голосом. Ему до сих пор не верилось, что жизнь может быть настолько жестока.
– Я так хотел бы, чтобы это место сохранило для тебя только хорошие воспоминания, – с сожалением проговорил Дин. – Чтобы ты мог приходить туда и чувствовать, будто я все еще рядом.
Эйдан взглянул в голубые глаза возлюбленного и понял, что не знает, что сказать. Впрочем, у него больше не было такой возможности. Какой-то мужик оттолкнул его от повозки и схватил Дина. Это была целая компания, и они уже были изрядно пьяны. Один из них, высокий и рыжеволосый, держал в руке бутылку сидра. Он схватил Дина за подбородок, заставляя открыть рот и откинуть назад голову.
– Насладись последней выпивкой, О’Горман! – засмеялся он, выливая сидр в рот Дина. – Если будешь достаточно пьян, не заметишь, как повесят!
Его спутники поддержали веселье. Дин дернулся, так что мужчина выпустил его, и ему удалось проглотить жидкость. Но шутник схватил еще одну бутылку их руки друга и повторил процедуру. Дин захлебнулся, и все его рубаха оказалась залита сидром.
– Оставьте его в покое!!! – бросился на них Эйдан.
– Тоже хочешь, мразь? – обернулся к нему рыжий. – Сейчас напоим!
– Прочь от него! – Эйдан не отреагировал на оскорбление, но преградил обидчикам путь к повозке, защищая возлюбленного.
– Ну, ясно, – рассмеялся мужчина. – Защищаешь свое единоличное право за задницу убийцы. Успокойся. Не ревнуй, я предпочитаю цыпочек с большими сиськами.
Эйдан зарычал, понимая, что вот-вот бросится на них.
– Эйдан, уйди отсюда! – вдруг раздался голос Дина, но брюнет не пошевелился. – Я сказал, УЙДИ! – закричал Дин.
Эйдан вздрогнул, но все равно остался на месте, решив защитить возлюбленного любой ценой, пусть это и было бесполезно.
Мактавиш появился рядом, будто из-под земли. Он оттолкнул и Эйдана, и хулиганов от заключенного, вырвал бутылку из рук рыжего и всучил ее Эйдану.
– Выпей, тебе нужнее, – буркнул он.
Шотландец вскочил на козлы и стегнул лошадей. У жителей города не осталось другого выбора, кроме как следовать за повозкой. Эйдан механически сделал глоток, но не почувствовал вкуса.
Они выехали за пределы города и направились по ухабистой проселочной дороге к лесу. Эйдан издалека следил за возлюбленным. Дин выглядел как ягненок, которого вели на заклание. Брюнет вздохнул и пробился через толпу к повозке.
– Ты в порядке, Эйдан?
Эйдан вздрогнул, поняв, что не знает, когда Дин заметил, что он идет рядом.
– Думаешь, это возможно? – ответил он, и Дин тяжело вздохнул.
– Все почти кончено, любимый… почти кончено, – попытался поддержать его блондин.
– Не для меня, – жестко откликнулся Эйдан.
– Я не хотел, чтобы ты приходил. Тебе не стоило… – с легкой улыбкой проговорил Дин. – Но ты прекрасен, как никогда. Надеюсь, ты будешь последним, что я увижу.
Эйдан протянул руку и накрыл запястья любимого, и в этот раз Дин не попытался его оттолкнуть. Было такое чувство, что они остались наедине. Толпа будто исчезла. Лишь они двое следовали по дороге меж ржаных полей под сияющим солнцем, держась за руки. Эйдан медленно шел рядом с повозкой, и Дин внимательно смотрел на него. Брюнет чуть сжал запястья возлюбленного и ласкающее потер его руку в том месте, где бился пульс, стараясь успокоить их обоих. И тут же ему пришлось судорожно сглотнуть, сдерживая панику при мысли, что это, вероятно, последний раз, когда он чувствует биение сердца возлюбленного.
И вот они прибыли на луговину, где рос старый дуб. Палач выбрал крепкую ветку, с помощью лестницы забрался наверх и закрепил веревку с умением, достойным того, кто делал это не в первый раз.
Эйдан хотел последний раз пожать руку возлюбленного, но Дина уже утащили прочь. Палач заставил его подняться на лестницу так, чтобы все в толпе видели его.
Судебный пристав прочистил горло и вновь зачитал приговор:
– Дин О’Горман, осужденный за убийство…
Эйдан больше не слушал его. Он пытался понять, как пережить то, что сейчас произойдет. Впрочем, Дин, кажется, тоже не слушал. Он смотрел куда-то за горизонт, будто бы наслаждался в последний раз чудесным видом. Легкий осенний ветер играл с его короткими золотистыми локонами. Он был таким прекрасным, благородным и бесстрашным.
«Мой архангел… мой святой…» – невольно подумал Эйдан.
– Испросишь ли ты у Господа прощения и покаешься в грехах? – спросил пастор, с то время как палач накинул петлю Дину на шею. Молодой мужчина не пытался сопротивляться.
– Господь знает, что я сожалею о всех своих грехах, – громко ответил Дин, высокомерно взглянув сверху вниз на толпу, но затем выражение его лица смягчилось; он нашел взглядом Эйдана и продолжил, склонив голову. – Кроме одного…
– И с ним ты сгоришь в аду! – ядовито закончил Блэкхок.
– Хорошо, – решительно ответил Дин, даже не глядя на пастора. – Там и встретимся, преподобный.
В этот момент Эйдану показалось, что лицо Дина излучает свет, будто на том портрете Святого Георгия. Блондин прямо смотрел в ореховые глаза возлюбленного так, будто преподобного Блэкхока вовсе нет на свете. На его губах цвела теплая улыбка, а на лице отражалась лишь любовь. Именно так он улыбался двенадцать лет назад, когда Эйдан в первый раз прижался к нему и сказал: «Я хочу быть твоим возлюбленным, Дин». Все смешалось в этой улыбке – тепло и аромат сена, счастье и невыразимая радость взаимности. Эта улыбка стала последним подарком Дина тому, кого он любил и кого защищал, даже ценой жизни.
Эйдан понял, что возлюбленный не позволит себе выказать страх у него на глазах. Что он будет улыбаться до последнего. Он все еще старался облегчить участь своего возлюбленного, смягчить ужас сцены, что разворачивалась сейчас. Дин всегда старался защитить его. Всю свою жизнь. Эйдан хотел бы, чтобы все эти люди, собравшиеся сейчас перед деревом, которое было свидетелем рождения их любви, а теперь и ее гибели, могли бы увидеть, каким на самом деле был Дин О’Горман. Он был не бездушным убийцей, а человеком, настолько самоотверженным и бескорыстным, что мог улыбаться даже с веревкой на шее, лишь бы поддержать того, кого любил. И оценив поступок возлюбленного, Эйдан все ж нашел в себе силы улыбнуться в ответ – пусть и сквозь слезы.
Палач затянул петлю и спустился с лестницы.
«Что-то не так», – внезапно понял Эйдан.
Он тревожно оглянулся, и тут же осознал, что его обеспокоило. Ветвь, через которую была перекинута петля, располагалась слишком низко, а веревка была слишком короткой. При таком раскладе, у Дина не было шансов, что его шея сломается при падении, как было бы на обычной виселице. Его ждали несколько минут мучительной боли, прежде чем его прикончит недостаток воздуха. Юноша вспомнил признание Дина в их последнюю встречу: «Я боюсь, что они будут убивать меня медленно. Я надеюсь, что все произойдет быстро». Эйдан почувствовал, как его охватывает паника.
Он обернулся и поймал взгляд преподобного Блэкхока. Пастор смотрел на него с победной улыбкой, и Эйдан понял, что именно таким был его план с самого начала. Он хотел, чтобы убийца его сына страдал как можно дольше. Глаза пастора все еще излучали то демоническое сияние, и Эйдану это показалось странно знакомым. В глазах Блэкхока он увидел пламя преисподней.
«Дракон! – мысленно воскликнул Эйдан. – Дракон с рисунка Дина. Сам дьявол!»
Он запаниковал, но не мог издать ни звука. Не мог даже пошевелиться.
– Приступайте, – распорядился судебный пристав.
Дин все еще смотрел на возлюбленного. Легкая улыбка, адресованная только ему, так и не сошла с его губ. Лишь когда его жизнь исчислялась уже секундами, он разомкнул их, чтобы прошептать последние три слова, всегда предназначавшиеся лишь одному человеку. Лишь Эйдану.
Я люблю тебя.
Палач выдернул лестницу из-под ног Дина, и сердце Эйдана остановилось. Он окаменел, широко расширившимися глазами наблюдая за происходящим.
Дин остался без опоры и рухнул вниз.
Крик, вырвавшийся у Эйдана, сложно было назвать человеческим. Это не были слова. Лишь боль. Боль, испытываемая существом, чью душу разрывают на части. Это даже с трудом можно было назвать его собственным голосом. Но этот крик был так похож на плач тех женщин из Вудхиллс.
Дин захрипел, задыхаясь, и Эйдану хотелось лишь сжаться в комок и закрыть глаза и уши, чтобы не слышать и не видеть этого. Это было невыносимо, но в то же время он понимал, что должен что-то предпринять. Он не мог позволить возлюбленному страдать.
Он бросился вперед, и никто не смог бы удержать его… но никто, к счастью, и не пытался.
Обхватив ноги Дина, но потянул его вниз, добавляя свой вес к весу возлюбленного. Эйдан понимал, что не сможет спасти его, но так он мог хотя бы ускорить его конец. Он не хотел, чтобы Дин страдал больше, чем это необходимо, и лишь надеялся, что Дин его поймет…
– Прости, Дин. Прости. Умоляю, прости меня… Любимый, прости… – захлебывался он слезами, обезумев от боли и ужаса, уткнувшись лицом в коленки Дина и крепко зажмурившись.
Он не знал, сколько времени он провел так – рыдая и обнимая безжизненное тело. Наконец, ему на плечо легла тяжелая крепкая рука. Он попытался высвободиться, но не смог, будто собственное тело было не в его власти.
– Эйдан… – раздался спокойный тихий голос.
Голос мистера Армитэджа.
–Тихо… Все кончилось, Эйдан… Все хорошо… Я с тобой…
Эйдан открыл глаза. Рука книготорговца лежала на его плече. Сквозь слезы он увидел, что свеча почти догорела.
====== Глава 6. Туман и пепел ======
Примечание переводчика:
В тексте используется отрывок из книги Томаса Мэлори «Смерть Артура» в переводе И.Берштейна, а также фрагмент стихотворения Роберта Бернса A Red, Red Rose в переводе Самуила Маршака.
– Тихо… Тихо, друг… все кончилось… – шептал Ричард, укачивая дрожащего юношу в объятиях.
Эйдан по-прежнему сидел на том же стуле, где его сморил сон. Мистер Армитэдж проснулся от его крика и прибежал убедиться, что он в порядке. Брюнет вцепился в его одежду и теперь отчаянно рыдал, уткнувшись лицом к плечо мужчины. Книготорговцу не требовалось спрашивать, что же ему приснилось. Достаточно было услышать, как Эйдан всхлипывает и безостановочно шепчет имя Дина. Они несколько недель жили в ожидании этого дня. Неудивительно, что накануне его бывшему ученику приснилась грядущая казнь. Это было ожидаемо, но от этого не становилось менее душераздирающим.
– Дин… прости меня, Дин… – захлебывался шепотом Эйдан, будто это могло стереть из его памяти ужасные картины, которые до сих пор стояли перед глазами.
– Я знаю, Эйдан… я знаю… – успокаивал его книготорговец, придерживая за плечи и осторожно поглаживая по волосам.
Страшно было видеть, как отчаяние превращает взрослого мужчину в беспомощного ребенка. Что он мог сказать сейчас, чтобы успокоить его? Что это был всего лишь плохой сон? Что с Дином все будет хорошо? Нет, это было бы равносильно оскорблению. Эйдан был достаточно умен, чтобы понимать истинное положение вещей. Сейчас вся его жизнь была сплошным кошмаром. Кошмаром, от которого нельзя было проснуться.
Время шло, и вот слезы Эйдана высохли, а дыхание выравнялось. Тогда книготорговец разжал объятия. Юношу все еще потряхивало. Он выглядел бледным и измученным. Он будто бы только что пришел в себя и не понимал, где находится и что происходит.
– Сколько я проспал? – наконец, хрипло спросил он.
– Я не знаю. Я спустился в магазин внизу. Не больше часа, я думаю.
– Сколько сейчас время? – задал он следующий вопрос, вытирая покрасневшие глаза рукавом.
– Примерно час до восхода, – осторожно ответил Армитэдж, не желая провоцировать приступ паники.
Эйдан вздрогнул, невидящим взглядом прикипев к выгоревшей свече, но ничего не ответил.
– Не думаю, что ждать в тишине, хорошая идея. Как считаешь? – спросил Ричард.
Юноша вновь не ответил, погрузившись в воспоминания пережитого кошмара. Он так ясно видел эту сцену, будто она отпечаталась на сетчатке его глаз – лестница, веревка, последняя улыбка Дина, огонек торжества во взгляде пастора…
– Смотри, что я нашел, – вновь обратился к нему Армитэдж, выкладывая на стол книгу.
– «Смерть Артура» Томаса Мэлори, – механически ответил Эйдан, протянув руку и погладив потрепанный корешок.
– Твоя любимая история. Ты всегда любил легенды о рыцарях, о короле Артуре, магах и волшебном мече. Помнишь?
