Текст книги "Помрачение сознания (СИ)"
Автор книги: Creatress
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)
Jamais vu
Учитывая, насколько рано мы вчера легли (по отдельности, разумеется) странно, что я сплю так долго. Я даже слышу сквозь сон, что Джастин куда-то уходит, и в замке поворачивается ключ, но все равно не могу открыть глаз. В общем, это хорошее рождественское утро. Не поймите меня неправильно – не идеальное, могло быть и получше, но в целом довольно сносное. Когда я все же окончательно просыпаюсь (от холода, надо заметить), то думаю, когда последний раз мог себе позволить поваляться утром в постели. Через некоторое время со вздохом отказываюсь от всех попыток. Все равно не вспомню.
Я из тех, кто не любит отпуска. Во-первых, мне всегда катастрофически нечем заняться в это время, во-вторых, я зверею от вынужденного безделья. Так, во всяком случае, я объясняю всем желающим.
Тед считает, что обилием работы и сомнительных развлечений, при моем отношении ко сну, я себя загоню в гроб. Тедди у нас, конечно, тот еще паникер. Мой врач, в свою очередь, говорит, что каждый раз, ставя в моей карте наблюдения пометку: «Щадящий режим соблюдает», стучит по дереву от одной только мысли, что это означает в моем случае. Не люблю врачей.
С другой стороны, возможно, мне действительно пора было выйти на какое-то время из этой гонки.
Хотя бы ради того, чтобы встретить Рождество в Нью-Йорке, на чужом мягком диване, уткнувшись в подушку и крепко спящим.
Я нахожу записку на кухне и улыбаюсь, глядя на знакомые каракули. Зачем я зашел на кухню – это загадочный вопрос. Со вчерашнего вечера статус-кво там не изменился, холодильник представляет собой модель Антарктики – в нем холодно и пусто. Не считая, конечно, пресловутого соевого соуса.
Хлопает входная дверь. Джастин приносит два пакета снега пополам с продуктами и, отряхивая покупки, расставляет их по полкам. У Солнышка от мороза горят щеки, а взгляд задумчивый, как будто Джастин сосредоточенно о чем-то размышляет. Я делаю вид, что читаю журнал, в котором по глянцевому лицу Линдси Лохан расплываются грязные снежные слезы. Наконец, Джастин швыряет свернутые пустые пакеты в ящик и поворачивается ко мне, решившись на что-то. Я поднимаю глаза.
– Я говорил с Майклом. Он передавал тебе поздравления.
Я киваю, но не возвращаюсь уже к чтению очерка «Лесбиянка ли Линдси?». Поздравления Майкла – явно не повод для размышлений.
– Брайан… – Джастин садится напротив меня, – ты действительно хотел узнать, почему я уехал?
Сам не желая, я опускаю взгляд, будто меня безумно заинтересовала фотография Линдси и ее подружки. Если ставить вопрос в открытую, то я вдруг понимаю, что совсем не хочу услышать о его причинах. Я боюсь, что ему будет, что рассказать. Я боюсь, что у него действительно были серьезные причины. Я не хочу этого слышать.
Но, в таком случае, мой приезд и эти дни вообще теряют всякий смысл, так что я заставляю себя кивнуть.
– Да.
– Зачем?
– Возможно… тогда все было совсем не так, как ты решил, – я очень осторожно подбираю слова. – Возможно, мы могли бы разобраться с этим.
Джастин горько качает головой.
– Думаешь, я не пытался? Думаешь, мне этого не хотелось?
– Попробуем еще раз.
– Хорошо, – говорит Джастин с видом человека, решившегося шагнуть с моста. – Я тебе расскажу. Я отверг твое предложение, когда ты сделал его в первый раз не потому, что меня пугало, будто ты изменился. Это была очень тупая отговорка, потому что до этого пять гребанных лет я бился как раз за то, чтобы ты, мать твою, именно изменился. Даже странно, что ты в нее поверил.
Он делает паузу, явно ожидая моей реакции, но я молчу. Я поверил в нее, потому что мне хотелось верить. Я не одинок в таких вещах.
– Я отказался из-за страха… что ты как раз не изменился, – медленно говорит Джастин. – Ты – это ты. Я никогда не обманывался на твой счет. У меня не было иллюзий, и я уже не ждал того, что ты не мог мне дать. Король Вавилона и моногамия? Король Вавилона и брак? С тем же успехом тебя можно было отвести на побережье Тихого океана и попытаться заставить переплыть. Твое желание… брака, дома, семьи… я подозревал, что это было просто реакцией… Посттравматическим шоком. Ты ведь не такая бесчувственная скотина, какой любишь казаться, я-то знаю. Ты едва не потерял родных тебе людей… тебя это напугало, все понятно.
Он переводит дыхание. Похоже, ему тяжело говорить. Хотя, бл@дь, явно не тяжелее, чем мне слушать.
– Но страх прошел бы, и ты стал бы прежним. Только у нас уже не было бы пути назад. Мы потеряли бы и этот странный брак, и те отношения, которые у нас были. Я отказался потому, что мне хотелось сохранить их хотя бы в том виде. Но потом… в аэропорту… когда ты меня все же нашел… ты много чего говорил мне тогда, Брайан, помнишь?
Я киваю, хотя на самом деле почти ничего толком не помню. У меня не было тогда продуманной речи – мне просто жизненно необходимо было заставить его остаться, согласиться, не дать улететь. Я помню только, как судорожно сжимал его запястья где-то в зале ожидания и говорил, говорил, говорил.
– Ты сказал тогда, что, даже если ты и становишься другим из-за нашей связи, то тебе нравится тот человек, которым ты стал. И ты меня убедил. За все это время… ты мне никогда не лгал… даже из жалости. Так что я тебе поверил. Я поверил, что ты действительно изменился…. Что ты хочешь этого… того, о чем я мечтал пять гребанных лет. И согласился.
Джастин трет лоб, как от головной боли. Я молчу.
– Не знаю, как тебе, а мне при воспоминаниях о нашей… помолвке, кажется, будто я жил в аэропорту. На среду я прилетал в Питсбург, на уикенд ты в Нью-Йорк…
– Наоборот, – тихо подсказываю я, и Джастин кивает.
– Наоборот, да, правильно. Не знаю, уставал ли ты так же, но я, открывая глаза, не помнил даже уже, в каком городе нахожусь. В какой-то из дней я прилетел раньше, ты был в офисе, проводил кастинг парней на какую-то очередную рекламу… водки, что ли… Не помню уже. Я разбирал сумку в лофте, когда ты позвонил… мы обсудили пару насущных вопросов – во сколько ты закончишь, и кого тебе лучше взять на рекламу: брюнета или блондина, и куда пойдем ужинать. А потом как-то между делом ты заметил, что не будет ли нам разумнее побыть «открытой» парой, по крайней мере, сейчас, пока мы живем на два города? Это не было шуткой… Более того, это не было каким-то планом, как нам пережить расставание и сохранить отношения. Просто ты, блин, сидел на кастинге, смотрел на задницу какого-то парня-модели, и тебе захотелось его трахнуть. Вот и все. Не помню уж, что я тебе ответил, но я повесил трубку… и подумал вдруг: «Бл@-а-адь, а ведь наша свадьба через полтора месяца». И я подумал: а оно мне надо? Мы еще даже не женаты. А что я буду делать потом? Приезжать каждый раз откуда-нибудь и звонить заранее, чтобы ты освободил вторую половину постели и перестелил белье? И не надо говорить, что тебе было одиноко, потому что в таких случаях люди собак заводят – а не просят разрешения трахаться на стороне. И я понял, что ты совсем не изменился… И черт возьми, Брайан, если ты физически не способен собственный член держать в штанах… то какого хрена? Меньше всего мне хотелось тащить тебя на аркане к алтарю.
– И ты решил уйти? – спрашиваю я, просто чтобы хоть что-нибудь сказать.
Джастин опускает глаза, покусывает губы.
– Да. Я бы простил тебе того парня, уж не знаю, трахал ли ты его или только собирался. Я простил бы тебе полигамные отношения, раз уж ты неспособен на другое. Но ты убедил меня, что это не так. Заставил меня поверить, что все будет иначе. И вот этого я тебе простить не мог. И я уехал.
Джастин судорожно трет нос и верхнюю губу, стараясь успокоиться. Глаза у него подозрительно блестят, и он отводит взгляд. Я безотчетно накрываю его ладонь, лежащую на столе, своей. Секунду он не возражает, но потом отнимает свои прохладные пальцы.
– Ну так что, Брайан? Ты просил объяснений. Ты заявил, что, возможно, я все не так понял. Давай, скажи что-нибудь, что все изменит и произошедшее окажется глупой ошибкой.
Но мне нечего сказать ему. Он прав – и в своих воспоминаниях, и в их трактовке. Разве только…
– Прости меня.
Джастин смотри на меня долгим взглядом и качает головой.
– Нет. Не прощу.
Deja vu
Я не слышал его шагов, но даже не вздрагиваю, когда Брайан вдруг мимолетно касается сзади моего плеча.
Мы не общались весь день. На самом деле, этот разговор не был самым умным из того, что я мог придумать. Не знаю, хотелось ли после него Брайану уехать или нет, но у него в любом случае не было шансов – аэропорт все еще закрыт. Так что, волей или неволей, но мы вынуждены оставаться в одной квартире, несмотря на всю неловкость, которую ощущаем. Я, во всяком случае, ощущаю.
Я плохо сплю последние месяцы, так что мое ночное бодрствование неудивительно, но Брайан обычно не жалуется на бессонницу, и его появление на кухне в третьем часу утра немного странно. Мне не хочется думать, что наше сегодняшнее выяснение отношений довело его до такого состояния, что он не может уснуть.
Брайан садится рядом и, не задумываясь, отпивает из моего стакана с молоком.
– Не спится?
– Я рисую, – без нужды поясняю я.
В этой фразе мало смысла. Я рисую почти всегда. Потому что хочу рисовать, потому что нечем больше заняться, потому что задумался и сам этого не замечаю.
– Я вижу, – усмехается Брайан.
Растрепанный, в домашней простой футболке, с накинутым на плечи бледно-бледно-голубым свитером, он выглядит сонным, теплым, домашним, похожим на очень большого кота, ни разу не «клубным», не гламурным. Но и без этого агрессивного «сексапила», для меня он более чем привлекателен.
Брайан смотрит на нелепый профиль, который обрастает под моим пером все более жуткими подробностями, и вскидывает брови.
– Ты себя не спутал с великим Джастином Гудини?
Я рисую левой рукой, а Брайан все так же наблюдателен, как и раньше.
– Это тремор1, – я поднимаю правую кисть, разведя пальцы, но как раз сейчас она не дрожит. Тем не менее, Брайан бросает на нее быстрый взгляд и снова смотрит мне в глаза. – Он появляется время от времени, и врачи говорят, что это не пройдет… и возможно усилится… с годами. Поэтому если я когда-нибудь не смогу держать карандаш правой рукой… мне хочется…
Я сбиваюсь, но Брайан спокойно кивает. Я облегченно вздыхаю. Мне всегда нравилось, что ему не надо все разжевывать. Взгляд, которым он на меня смотрит, все такой же внимательный, но не жалеющий, и я безумно благодарен. Я ненавижу, когда когда кто-то начинает жалеть меня за то, что еще даже не случилось. Я ненавижу, когда кто-то сострадает моему будущему. Я оптимист. Это моя философия и мое кредо. Я верю, что все будет хорошо. И я не сомневаюсь, что не потеряю способность рисовать. Привязывая кисть к руке, как Ренуар2, или на компьютере, или левой рукой, или еще как-нибудь. Потерять Брайана полтора года назад было больно, но я знаю точно, что просто не могу перестать рисовать. Это больше, чем я сам. Поэтому я спокоен и поэтому не хочу жалости.
Впрочем, на этот счет с Брайаном можно быть спокойным.
Хотя он намного больше способен к состраданию, чем любит демонстрировать.
Тем не менее, под его взглядом я теряюсь и испытываю жуткое желание скомкать и выбросить лист бумаги.
– В общем… это все ерунда… просто убиваю время… все равно ничего не выходит.
– Ну почему же… вполне достойный тролль…
Я ловлю его взгляд.
– Это не должен был быть тролль!
Брайан снова смотрит на рисунок.
– Тогда да, хреново получается.
Я невольно улыбаюсь и достаю из папки рисунок, сделанный углем. Это нормальное, сделанное правой рукой, изображение Синеносого Медведя3.
– Смотри, это для Гаса на Рождество. Я обещал присылать ему на праздники рисунки плюшевых мишек.
Он, сам того не замечая, улыбается, как и всегда при упоминании Гаса.
– А что ты ему подарил? – спрашиваю я.
– Чек. Линдси сказала, это лучшее, что я смогу подарить. Не говоря уже о том, что наименее страдающее при пересылке.
Это звучит… плохо. Линдси временами бывает несправедливой.
– Ты хороший отец.
Брайан улыбается той улыбкой, которую я хорошо знаю и не люблю.
– О, да. Я ох@енный отец для того, кто видит своего сына по скайпу раз в месяц. Они приглашают Криса – какого-то приятеля-родственника Мелани – каждые выходные, чтобы у ребенка было мужское воспитание. Гас недавно сказал, что меня он любит все-таки больше, чем Криса. Крис, конечно, запойный алкоголик и рецидивист, но все равно приятно было слышать.
Очень сомневаюсь, что Брайан достоверно описывает этого приятеля Мелани, но я могу его понять.
– Паршиво.
– Да уж, – соглашается Брайан.
Он слегка встряхивает головой, отгоняя мысли.
– Ты давно стал поклонником керамики? – он переводит разговор, очевидно не желая показывать, насколько тот болезнен.
Перед кем ты притворяешься, Брайан? Я тебя знаю лучше, чем ты сам. По крайней мере, о твоих чувствах я всегда думал куда больше.
И именно поэтому я позволяю ему перевести разговор. Брайану иногда жизненно необходимо спрятаться в свой панцирь.
– Это? – я вслед за ним смотрю на расписанную вазу. – Это подарок Пола. Моего бывшего бойфренда.
Не лучший был вариант сменить тему.
– Пол? – задумчиво повторяет Брайан. – Он хорошо трахался?
– Я не собираюсь обсуждать с тобой секс, – я твердо качаю головой
– Поверь мне: если парня зовут Пол, – продолжает Брайан, не обращая на меня ни малейшего внимания, – то в постели он полное дерьмо.
Есть категория людей, которая терпеть не может, когда кто-то дурно отзывается об их бывших. К ней в полной мере отношусь и я. Сложно сказать, больше ли тут самолюбия или верности былым привязанностям, но надеюсь, что второго хотя бы не меньше, чем первого. И, тем не менее, это смешно. Раньше мне часто бывало весело с Брайаном.
– Пол был хорошим парнем, – возражаю я. – Правда, понятие «предварительные игры» он понимал чересчур буквально… приходилось все время разыгрывать с ним бесконечные ролевки.
Брайан усмехается.
– Когда мне было лет двадцать, кто-то сказал, что высший пилотаж во время поцелуя выписать языком свое имя. Я как-то пробовал на покладистом подопытном: B-r… Когда я пытался поставить точку над i, парень сломался и ржал следующие минут двадцать.
Я не выдерживаю и смеюсь. Я уже сказал, что нам было весело вместе? Так вот, я по этому скучал: по такому трепу и по нашим шуточкам, и по многому другому.
Мне как-то очень спокойно, хорошо… и наконец начинает хотеться спать. Так что я встаю, укладываю плотные листы бумаги бананового цвета в папку и говорю:
– Спокойной ночи.
Брайан кивает и снова берет мое молоко. Мне хочется на миг коснуться его плеча, но я одергиваю себя и выхожу.
Оглядываясь уже из коридора, я вдруг думаю, что Брайан как-то очень правильно смотрится на моей кухне с моим стаканом молока и рассматривающий мои рисунки.
Мне снова становится тревожно от этого.
~~~
1.(лат. tremor – дрожание) непроизвольные колебательные движения всего тела или отдельных его частей. Характеризуются ритмичностью, стереотипностью и обычно малым размахом. При утомлении и сильных эмоциях, а также при патологии нервной системы происходит существенное усиление тремора.
2. После приступа паралича, случившегося в 1912 году, Ренуар был прикован к инвалидному креслу и не мог удержать кисть в руке.
3.Серенький мишка с голубым носиком Тэтти Тедди (Tatty Teddy)
Jamais vu
В снеге хорошо одно – моя прогулка от дома Джастина до более-менее расчищенных улиц вполне способна заменить собой полтора часа в спортзале.
С одной стороны мне действительно надо кое-что купить, с другой – мне надо кое-кому позвонить и не хочется, чтобы Джастин это слышал.
Умница Майки не делает проблем из того, что с Рождеством я его поздравляю двадцать шестого декабря, и вообще понимает, что звоню я ему совсем не за этим.
– Что вы там делаете? – нейтрально спрашивает он.
– Лично я иду в магазин, потому как ты в мой багаж даже термальной воды не положил…
Равно как вечернего одеколона, брюк, рубашек под галстук, причем галстуков, неведомо зачем, в чемодане обнаружилось аж четыре штуки, и ни один не сочетается с остальной одеждой. Но мне не хочется окончательно лишать Майкла веры в его способности… У него ее и без этого не так уж много.
– Что с Джастином?
– У него воды нет, – резко отвечаю я.
Мне действительно надо время, чтобы собраться и рассказать все Майклу. По счастью, мой лучший друг никогда не настаивает.
– Брайан, ты знаешь, о чем я тебя спрашиваю.
Я вам уже говорил, что наша дружба не лишена недостатков?
В общем, я собираюсь-таки с силами и повторяю очень кратко весь рассказ Джастина. Майки так долго молчит, что я подумываю, не разъединили ли нас.
Снег сегодня перестал, так что в принципе я совсем не против прогуляться слегка по полупустому Нью-Йорку и поискать, например, себе рубашку долларов за тридцать, чтобы подошла к моему галстуку, за который было заплачено четыре с половиной сотни.
– То есть ты спросил парня, с которым через месяц планировал стать супружеской парой, не будет ли он против, если вы пока потрахаетесь на стороне? – наконец, прерывает молчание Майкл.
Он говорит так медленно, словно надеется, что его подвел слух.
– Слушай меня, Майки, – я даже не пытаюсь скрыть раздражения, – я могу сказать только, что для нашей с Солнышком пары быстрый трах на стороне никогда не был чем-то из ряда вон выходящим! Я не думал, что какая-то пара колец это так меняет!
– Эта «пара колец» вообще меняет все, – тут же говорит он, – и если ты этого не понимал, то Джастин был прав – вам не стоило вступать в брак…
– Только из-за того, что я предложил, всего лишь предложил, немного… расслабиться Джастину, которому, кстати, действительно пообещал… что мы… станем парой… – я умолкаю, потому что в таком моем изложении вся эта история звучит еще хуже. Майкл молчит, давая мне собраться с мыслями и прийти к определенным выводам. Что я и делаю. – Он меня убить должен был, да?
– Скажем так: проверни ты такое со мной – я бы тебе набил морду.
– Ты – мне? – переспрашиваю я. – Ну, не будем так уж преувеличивать.
Я излишне резко перебираю висящие рубашки, и девушка-продавец поднимает на меня глаза, привлеченная металлическим лязганьем вешалок.
– И что теперь? – наконец, говорю я в трубку. Не думаю, что спрашиваю Майкла, но никого другого на роль слушателя у меня в распоряжении все равно нет.
– Ты решил, чего ты хочешь?
– Я хочу, чтобы он вернулся, – тут же отвечаю я.
Вот я это и сказал.
Отстой.
Майкл вздыхает.
– Тогда сделай что-нибудь. Убеди, объясни… это не та ситуация, когда Джастин простит тебя сам собой… Заставь его. В конце концов, тебе есть с кого взять пример упрямства.
Я хмыкаю. С этим не поспоришь.
– Поговори с ним, – продолжает Майкл.
Я торопливо прощаюсь и нажимаю «отбой».
Майкл прекрасно знает, что я ненавижу разговаривать с людьми. Не в принципе – при моей работе это было бы странно – нет, я совсем не против немного потрепаться о чем-нибудь, но я ненавижу Разговоры О Чувствах. У меня от одной такой перспективы возникает острое желание как-нибудь максимально быстро и безболезненно покончить с собой. Например, броситься в бассейн с крокодилами – совсем неплохой выход.
Но, к сожалению, я понимаю, что Майкл сейчас прав.
– Я беру это, – кладу у кассы две рубашки.
Девушка кивает мне и профессионально улыбается.
*
Дверь в квартиру не заперта, так что я просто прохожу в студию. Джастин стоит у мольберта и на секунду отрывается от картины, чтобы кивнуть мне. На помосте позирует молодой мужчина, скрученный в такую замысловатую позу, что я с трудом представляю, как ему еще дышать-то удается. Под ним уложена драпировка, но это, собственно, все, так что рассмотреть тело можно в малейших подробностях. Кстати, тут есть на что посмотреть. И даже более чем.
– Уолт – Брайан, Брайан – Уолт, – быстро представляет нас Солнышко.
– Очень приятно, – говорит Уолт, при этом умудряясь не только сохранять полную неподвижность взгляда, лица, изгиба шеи, наклона головы, но даже и губами, кажется, не шевеля.
Он медленно и глубоко дышит от напряжения сложной позы и видно, как натянуты мышцы.
– Мне тоже, – киваю я.
– Хочешь, сделаем перерыв? – предлагает Джастин.
На мой взгляд, перерыв тут нужен через каждые пару минут. Никогда не был поклонником йоги.
– Сколько тебе еще надо поработать? – спрашивает Уолт, сохраняя при этом все ту же «мечтательную улыбку» уголками губ.
– Полчаса.
– Тогда дай мне передохнуть.
Джастин соглашается, и натурщик медленно принимает нормальное человеческое положение, расправляя затекшие мышцы. У него красивое лицо, из тех, что обычно видишь лишь на греческих статуях, и не менее красивое тело, если вам нравятся мужчины андрогинного типа. Уолт откидывает длинную прядку с лица и с улыбкой протягивает мне руку. Я отвечаю на рукопожатие.
Он, кстати, не так молод, как мне показалось с первого взгляда.
– Брайан… Джастин много о тебе рассказывал раньше…
– Ничего я не рассказывал, – открещивается Джастин, растирающий мастихином пигмент на палитре.
– Ты рисовал, – пожимает Уолт обнаженными плечами, неторопливо находит валяющиеся за помостом сигареты и закуривает, глубоко затягиваясь, потом снова переводит взгляд на меня. – А ты был хорошей моделью. Надолго в Нью-Йорке?
– Пока не откроют аэропорт, – отвечает за меня Солнышко.
Уолт картинно вскидывает бровь.
– Снег закончился. Аэропорт открыли – Питер узнавал. Гилберт завтра должен улететь в Париж, так что они волновались, не отменят ли рейс.
– Париж? – с интересом переспрашивает Солнышко. – «Боги и богини»?
– Да, – кивает Уолт, стряхивая пепел, – Гилберт хочет открыть выставку сам. Вообще можешь узнать подробности у них – ты ведь придешь вечером? – он быстро переводит взгляд на меня. – Я, конечно, вас обоих имею в виду. Приходите, Элайса будет рада.
– Правильнее сказать, Элайсе будет все равно, – поправляет Джастин, садясь на диван рядом со мной. – Элайса вообще нечастый гость в нашем мире. За это мы ее и любим.
Уолт улыбается в ответ, но как-то не слишком весело и гасит сигарету.
Пока они заканчивают работу, я успеваю сварить себе кофе на кухне в чудом найденной в дальнем углу джезве, выпить его, выкурить пару тошнотворных фитосигарет и просмотреть не менее тошнотворный альбом сюрреалистов. Я слышу, как Джастин прощается с натурщиком и закрывает двери, и только после этого возвращаюсь в студию.
– Будем обедать? – спрашивает Джастин, собирающий художественные причиндалы в коробку.
В комнате так резко пахнет красками, что у меня уже болит голова.
– Как тебе Уолт? – продолжает Солнышко.
– Все при нем.
Я рад возможности немного оттянуть Разговор.
– И даже более чем, – улыбается Джастин. – Прямо жаль, что он натурал.
– Он натурал?
Улыбка становится даже чуть шире.
– Сбивает радар, да? Он со всеми так.
В принципе тут нет ничего из ряда вон выходящего. «Гей-радар», по сути, улавливает чужое желание нравиться, не более того. С другой стороны, конечно, гетеросексуальный мужчина не так часто хочет нравиться гею, но у каждого свои тараканы в голове. Так что бывает всякое.
– Увы, натурал, – продолжает Джастин, – я проверял. Ты будешь спагетти?
– Постой. Сначала послушай меня.
Больше тянуть смысла нет, если я вообще собираюсь заговорить. Джастин, не глядя, опускается на стул у мольберта, глядя на меня во все глаза. Улыбка с его лица сбежала, а взгляд почти испуганный. Кажется, я слегка переборщил с тоном.
– Что-то случилось, Брайан?
– Нет… это по поводу нашего вчерашнего разговора.
Джастин отводит взгляд на секунду и тут же снова вскидывает на меня глаза, но я не даю себя перебить.
– Я хочу кое-что объяснить. Меня это не оправдает, даже и не надейся, но я просто хочу, чтобы ты это знал…
– Я слушаю, – одними губами выговаривает он.
Я ненавижу облекать чувства в слова – каждый раз такое ощущение, будто я сам себя выкручиваю наизнанку.
– Я никогда не был из тех парней, кто хочет свадьбы…
– Ну, это ни для кого не секрет, – слегка улыбается он, немного успокоившись.
– Не перебивай меня, ладно? Так вот… я даже не понимал никогда, как можно просто хотеть брака. Я не знаю, какие причины называют другие… желание ли это избавиться от одиночества, или стать счастливыми, или порадовать родителей… но для меня любой из этих ответов – неверный. Ну, и кроме того… – перевожу дыхание и заставляю себя через силу продолжать, – единственная семейная пара, которую мне пришлось наблюдать «почти изнутри»… короче, у меня были не слишком приятные ассоциации с браком. Так что я не хотел свадьбы в принципе, в общем, в целом... Но я хотел свадьбы с тобой… именно с тобой.
Все – это финиш. Я отвожу взгляд и смотрю в окно, за которым потихоньку снова падает снег. Джастин, спасибо и на этом, молчит, и я очень рад, потому что заговори он сейчас – и я вряд ли уже продолжу.
– После того, как мы все решили… и назначили эту чертову дату… ты улетел в Нью-Йорк. И это было, конечно, самым умным, что ты мог сделать. Но только… я занимался всеми этими гребанными приготовлениями… видел тебя какими-то урывками пару раз в неделю на несколько часов… И знаешь… для меня как-то все больше начало стираться, что эта, бл@дь, свадьба будет именно с тобой… ты сам стал становиться чем-то не вполне реальным… далеким… появляющимся и исчезающим. А вот сам по себе брак… наоборот стал слишком реальным. А самого по себе брака я, как ты помнишь, не хотел. Ну и… я сделал тогда то, что сделал… Ты помнишь…
Я откидываюсь на диване и делаю знак, что закончил. У меня нет больше сил выдирать из себя слова.
Джастин долго молча смотрит на меня.
– Ты прав, – говорит он, наконец. – Тебя это не оправдывает.
– Прости меня, – отвечаю я устало.
Джастин резко встает со стула.
– Господи, Брайан, да не хочу я тебя прощать!
Какое-то время между нами висит молчание, которое нарушает он.
– Послушай, Брайан… я… я ценю, что ты все это сказал. Мне действительно было важно это услышать и понять, почему все тогда так получилось. Так что спасибо… и за то, что приехал тоже. Ты действительно сделал все правильно… так что… можешь возвращаться в Питсбург, – говорит Джастин и собирается уходить.
Я смотрю на его белобрысый затылок и отвечаю:
– Нет.
Солнышко резко оборачивается с порога.
– Что?
– Что слышал. Нет. Я понимаю, что могу уехать, и, более того, скорее всего, уехать – это было бы самым умным… но нет, я не уеду.
Джастин смотрит на меня несколько мгновений, а потом как-то неловко взмахивает руками, вроде «делай что хочешь» и уходит.
*
Джастин сказал, что мне понравится у Элайсы, но первое, что я отмечаю, – это удар колесом со всей дури о скрытый под снегом «лежачий полицейский». Даже странно, но на небольшой скорости, тем не менее, удар такой силы, что я на секунду пугаюсь, что сработают подушки безопасности. Возвращать машину с выброшенными подушками и разбитой подвеской мне откровенно не хочется.
– Осторожнее, – очень вовремя сообщает Джастин.
Я кое-как паркуюсь, и, уже выйдя из машины, рассматриваю дом, похожий больше на старую фабрику с огромными полукруглыми окнами.
Лофт. Я почти не удивлен.
Нужная дверь на самом верхнем этаже, а лифт скрипит так, как будто вот-вот рухнет. Джастин не звонит, просто поворачивает ручку и заходит вовнутрь, к звукам разговорам и музыки. Звукам обычной вечеринки.
Хотя на обычной вечеринке, как правило, в комнате на подиуме не стоит в замысловатой позе обнаженный мужчина.
Хотя не могу сказать, что идея мне не нравится. Или что я никогда ничего подобного не устраивал.
Шестеро или около того людей стоят за мольбертами и быстро кладут мазки на бумагу, временами кидая быстрый взгляд на застывшую фигуру. Рядом с женщиной в длинной темно-зеленой тунике, одетой поверх джинс, на подставке для красок примостились песочные часы.
– Ты опоздал, Джастин, – не оборачиваясь, говорит она в ответ на приветствие Солнышка. – Мы начали блиц без тебя.
– Прости, Элайса, на улице снег…
– У всех снег, а опоздал только ты.
Джастин улыбается, подходя к свободному мольберту.
– Я все же попробую, ладно?
Элайса кидает быстрый взгляд на досыпающийся песок и торопливо переворачивает часы.
– Попробуй… если Уолт согласится. Уолт, постоишь лишние пять минут?
– Почему… нет? – отвечает тот, дыша нарочито глубоко и равномерно, чтобы было не так тяжело.
Рядом со мной оказывается темноглазый мужчина с мягкой улыбкой.
– Привет, я – Мэтт. Они тут все художники, то есть слегка тронутые, так что пойдем пока к нам. Через десять минут блиц закончится, еще четверть часа у них уйдет на обсуждение – а потом они станут почти нормальными. Что будешь пить?
Гостей, рассеявшихся по ярко освещенному огромному пространству довольно много. Лампы по периферии дают максимально приближенный к натуральному свет. Кругом стоят прислоненные к стенам и станкам, и просто сложенные, картины, многие из которых фактически размером от пола до потолка, а высота тут не менее пяти метров.
Мэтт наливает мне вина, походя называя других гостей, чьи имена я даже не пытаюсь запомнить.
Блиц закончился, художники спорят о своих этюдах, все кроме Джастина, который все еще рисует, пока не вышли положенные ему пятнадцать минут. Я оборачиваюсь, когда ко мне подходит Элайса.
– Брайан? Приятно, наконец, видеть твое тело.
Я пожимаю ей руку в ответ. У нее короткие тонкие смуглые пальцы, и ногти обрезаны почти под корень.
– Ты так говоришь, как будто я уже раздет, – отвечаю, пожимая плечами, – а я еще не успел столько выпить.
– Просто до этого ты для меня был только образом, а ты, оказывается, вполне реален. Даже более чем.
– Элайса, не смущай гостей сомнительными комплиментами, – мягко вклинивается Мэтт.
– Какие на хрен комплименты? Существовать – еще не заслуга… Быть Музой, конечно, посерьезнее… Лучше дай мне прикурить, Мэтт, и не защищай чужую невинность, – она прикуривает от поднесенной им зажигалки и смотрит на меня темными внимательными глазами.
Довольно оценивающе, надо сказать, только чтобы смутить меня взглядом – это она опоздала лет на двадцать пять.
Дополнительное время выходит, и Джастин откладывает кисть. Уолт медленно выпрямляется, держась преувеличено прямо, очевидно от боли в спине.
Споры художников возобновляются, Элайса что-то кричит так темпераментно, как ей и положено, судя по внешности.
– Может, мне кто-нибудь все же даст что-нибудь накинуть? У меня уже все тело как деревяшка! – замечает Уолт, откидывая волосы за спину.
Его явно не смущает то, что он курит, положив ногу на ногу, совершенно обнаженный в толпе народа, пришедшего на вечеринку. В общем… это возбуждающе.
Мэтт набрасывает ему на плечи простыню.
Джастин неожиданно берет меня за руку, оказавшись совсем рядом.
– Идем, – говорит он с улыбкой и тянет меня вглубь лофта.
