Текст книги "В чужой коже (СИ)"

Автор книги: crazyhead

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

========== ЧАСТЬ ПЕРВАЯ, Глава 1 ==========

Мой попечитель был отвратителен: одутловатое серое лицо, пивной живот и тонкие, по сравнению с выдающимся пузом, ноги.

Физиономия все время сложена в брезгливую мину, во всяком случае, он оглядывался с таким видом, будто его силой сюда затащили и демонстрируют какую-то гадость, а ему вежливость не позволяет сразу уйти. Мне он не понравился. Святые угодники, а если он потребует от меня… ну, чего-нибудь? Ведь не откажешь! Надо всего полгода потерпеть, а потом обвинение снимут. Но пока, по решению суда, придется жить у чужого дяди.

Дядя, кажется, тоже был не в восторге от того, что ему подсовывают одного из невзрачных зашуганных студентиков.

Блин, вот «повезло» с родней! Ведь десятая вода на киселе, какая-то там кузина, а вляпалась в терр. ячейку и теперь всю нашу немаленькую семью трясут на допросах. Папе с мамой еще подфартило: они работают в отдаленном городе и потому их эта история почти не коснулась, иначе же – не избежать ареста. Мне впаяли неблагонадежность, постановили найти попечителя в срок не более десяти дней и отпустили с миром.

Неприятный мужик был уже третьей возможностью, время утекало, и я начал потихоньку паниковать. Если не успею к сроку – либо назначат общественного, либо загребут на полгода на общественные работы, и я вылечу из института.

Когда дядька в очередной раз всмотрелся в наши молодые, пышущие раздолбайством лица, я тщательно растянул губы в бледном подобии улыбки, совершенно не веря, что этот оскал поможет. Но поди ж ты! Мужик несколько оживился, заказал со мной беседу, при личном общении я даже немного воспрял духом. Говорил мужчина, представившийся Павлом Михайловичем, связно, спокойно, руками не лапал и сразу перечислил, что потребует за попечительство и проживание:

– Мне нужен компаньон. Я… не совсем здоров, потому хочу, чтобы кто-нибудь взял на себя домашние хлопоты. У меня болит спина и отекают ноги – их необходимо массировать. Диета… специфическая, не удивляйся странным продуктам. Конечно, обо всем этом ты не должен болтать, мне слухи и сплетни ни к чему. Уж извини, но никаких девочек, друзей и тому подобного, если нужно поговорить, существуют кафе и парки. «Нет» громкой музыке. Я появляюсь дома после девяти, не раньше, ты должен быть к тому моменту уже в квартире, чтобы помочь мне: повесить одежду, ну, и так далее.

Я выслушал вполне умеренные требования и со всем согласился: побыть полгода домохозяйкой, обслуживая полуживого мужика, это не так уж страшно.

***

Было небольшое опасение, что договоренность, существовавшая лишь на словах, в реальности превратится в нечто другое. Попечитель почти полностью управляет жизнью опекаемого, якобы для его же блага. На деле же бедолаги, подобные мне – это дешевая рабочая сила. Те, кому позволяет статус, набирают себе побольше таких гавриков и… тут уж как фантазия позволит: можно картошку на даче сажать, а можно и швейное производство открыть. Не смертельно, но работать за еду – обидно. И никакой личной жизни.

Пал Михалыч ничего сверх оговоренного не требовал. Конечно, было немного тоскливо, особенно в первые дни пребывания в незнакомой квартире – вообще выть хотелось. Но я строго велел себе не раскисать. Ничего же плохого не происходит? Все могло быть гораздо неприятнее, чем больной мужик, пусть и неприятно пахнущий.

Физически попечитель был неприятен, почти омерзителен, но разговаривать мне с ним нравилось. Он был интересным человеком, много разного знал и знаниями делился не скупясь.

После работы мужчина приходил невероятно уставшим, серым, глубокие синяки пролегали под глазами. Я помогал ему снять легкую куртку, он садился на пуф, стоящий в прихожей, я расшнуровывал и стягивал ботинки, при этом Пал Михалыч так пыхтел и задыхался, будто делал это сам.

Лодыжки его безбожно отекали, я торопливо, еле сдерживая гримасу отвращения, освобождал ноги от мокрых носков.

Меня выворачивало от запаха, но я старался, чтобы даже тень эмоций не отразилась на лице. Это же невежливо! В меня с детства вколачивали правила поведения, потом, уже во взрослом состоянии, часть из них была безжалостно отринута и теперь получилась эдакая эклектичная смесь. Я матерился и при дамах и при детях, нисколько не стесняясь, выражал свою мысль прямо, иногда и грубо, однако же казалось совершенно немыслимым намекнуть человеку, пусть даже и выражением лица, что мне противно до него дотрагиваться.

Он же не виноват, что болен и самый запах его кожи содержит тончайшую сладковатую нотку тлена, от которой меня мутит в буквальном смысле?

Отвратительно влажные предметы относились мною в корзину, я страстно мечтал о тонких латексных перчатках, до того гадко было до них дотрагиваться.

Попечитель тем временем с видимым усилием поднимался и шествовал в ванну, я приносил медленно раздевающемуся мужчине полотенце и халат, помогал забраться в ванну, придерживая за руку, чтобы не навернулся, тер жесткой мочалкой желтоватую, усеянную родинками, спину и с облегчением исчезал.

Потом он звал меня, я помогал вытереться, подавал халат, протягивал руку, и мы шли ужинать. Точнее, ужинал только он, так как я просто не мог есть одновременно с ним. Еда, действительно, поначалу несколько шокировала. Он потреблял какую-то бурую, остро пахнущую массу, говорил, что это – водоросли, особым образом обработанные. Ну, на чуку не походило ни в малейшей степени, но запах не был противным, а вот щупальца осьминога, кальмара и мидии мне никогда не нравились. Редкостная дрянь, на мой взгляд.

Я не ел, просто пил чай и смотрел, как исчезает с тарелки гадость, прописанная бедному Пал Михалычу врачами.

Насытившись, мужчина спрашивал, как прошел мой день. В первые дни я отвечал неохотно, формально, чувствовал себя уязвимым и зависимым, как никогда. Но потом, видя неподдельный, спокойный интерес, столь редкий в собеседнике, начал рассказывать подробно.

Сам не заметил, как с течением дней совершенно расслабился, улыбался его шуткам, даже стал ждать прихода в квартиру, ибо сокурсники меня начисто игнорировали.

После того, как надо мной нависло обвинение в неблагонадежности, число тех, кто решался не просто переброситься парой фраз, а, скажем, посидеть в кафе, резко снизилось.

Потом слухи о том, что к теракту причастна моя родня, просочились в массы, и меня практически перестали замечать. Никто, конечно, не пытался меня задирать – раз я все еще на свободе, значит – не виновен, но общаться перестали. Близких друзей и не было, а то, что Танька больше не садилась рядом, а Вован не зазывал «на пивко», я решил, что переживу. Отношения выяснять даже и не пытался. Смешно оправдываться за то, к чему не имеешь и малейшего касательства. Если эти… бараны не понимают простых вещей… ну их на фиг! Если боятся каким-то образом запятнать свою идеальную репутацию… тем более!

Но обидно, конечно, было, не скрою.

Попечитель заметил мое подавленное настроение и даже прогулялся вместе со мною в парке «для поднятия настроения». Настроение действительно несколько улучшилось. По крайней мере, хоть этот мужик чувствует ко мне симпатию.

***

Постепенно я начал воспринимать Пал Михалыча не как навязанного государством попечителя, от которого завишу, а, скорее, как старшего товарища.

Мужчина был совершенно одинок, семьи не наблюдалось, как и друзей, с коллегами он предпочитал поддерживать исключительно деловые отношения, а потому все его свободное время и внимание доставалось мне. Даже иногда проскальзывала мыслишка, что если бы не отталкивающий внешний вид…

Мне нравился этот зрелый, умный мужчина. Нравилась его манера неторопливо и внимательно меня расспрашивать, не для проформы, а потому что интересно. Иногда я задавался вопросом: чем же его заинтересовал обычный в общем-то юноша, ничем не блистающий? Пришел к выводу, что все дело в одиночестве.

Самого же Пал Михалыча ординарным назвать было нельзя: всесторонне развитый, эрудированный, остроумный, язвительный. Его даже сравнить было нельзя с моими сверстниками, с их грубыми, пошлыми шутками и ограниченностью.

Мне было по душе проводить с ним вечера, хотя уже через несколько недель я ощутил некоторые… неудобства. В связи со всеобщим игнором, «физиологических» номеров в моем телефоне не осталось.

Раньше проблем с «потрахаться» не было. Звонишь какой-нибудь не замутненной излишком скромности сокурснице, ведешь в «капе», или клубешник, а вечером у тебя есть секс. С парнями я связываться не любил: были неприятные инциденты. Проще девочку выгулять.

А теперь вот: ни девочек, ни мальчиков… хоть к проституткам иди! Но на них нужны деньги. Раньше я брался за подработки и лавэ водились, теперь все пришлось бросить. Ведь я же «домохозяйка»! Раздражает, но когда припекает и я начинаю злиться и жалеть «несчастную жертву системы», напоминаю себе, что все могло быть гораздо хуже. Гораздо. Потому, вздыхаю и принимаюсь за «ручную работу».

***

Сегодня Пал Михалыч пришел позже обычного.

Пальцы на ногах выглядят хуже. Они… посинели? Запах вот уже несколько дней, как усилился. Я старался не обращать внимание: мало ли что, но, кажется, дело плохо.

Растерянно застыл с носками в руках. Потер ступню, помассировал пальцы… желтоватый ноготь задрался вверх и беззвучно отколупнулся. Я испытал нечто вроде шока: мужчина даже не дернулся, продолжил совершенно спокойно сидеть, смотреть на стену, о чем-то размышлять. В каком-то ступоре я нажал на следующий ноготь. Потом еще. Они отслаивались один за другим.

Поднял голову, посмотрел на попечителя… что-то было неладно. Черты его лица начали сминаться, как лист бумаги, поехали в сторону. Жидкая шевелюра оказалась на щеке, рот раскрылся и переполз на место носа, затем кожа начала рваться, из-под нее полезли отростки, беспокойно зашевелился живот… одежда трещала…

Тело на пуфике, бывшее некогда Пал Михалычем, зашевелилось, я с приглушенным криком вскочил на ноги, рванув в сторону ванной.

Оглянувшись у самой двери, увидел, что плоть уже слезла с головы, обнажив НЕЧТО.

Всхлипнув, я влетел в помещение, хлопнул дверью и опустился на кафельный пол. К горлу подкатила паника.

Дело было даже не в том, что хорошо знакомый, симпатичный мне человек, внезапно умер (хотя и в этом тоже), а я оказался заперт с чудовищем. Проблема в том, что я понял: мой мир разрушился.

С детства все мы четко знаем, как устроен мир. Я – материалист и в жизни не верил во всякую мистическую чушь. Я еще мог признать, что, скорее всего, есть какой-то высший разум. Наверное. Но все это казалось… не слишком существенным. Все эти тонкие материи, вроде души и ангелов и… демонов.

Истории о привидениях казались бредом помутившегося сознания, Лохнесское чудовище и Бермудский треугольник – чушью или мистификацией. И все это вместе взятое – никогда, ни при каких условиях не могло вторгнуться в мою жизнь.

У меня слишком много обычных, бытовых проблем, вроде того же подозрения в неблагонадежности, или хвостов по матану и недописанного реферата по философии. Меня никогда не волновали отвлеченные вопросы: есть ли жизнь на других планетах? Существуют ли параллельные миры? Сможет ли человечество покорить космос?

Почему это должно было случиться именно со мной? Сегодня я взглянул в серое лицо неизведанного. И запаниковал. Я впервые не мог разложить ситуацию на составляющие, мыслить четко, вычленить элементы и проанализировать их. Мои руки дрожали, ноги подогнулись, и я хлопнулся на холодный кафель, бездумно рассматривая ровные темные полосы затирки. В черепе звенело и все, что приходило в голову: «не может быть!»

Просто сидел и гонял это «не может быть», как горошину по тарелке. Слова шелестели бессмыслицей звуков.

– Артем, выходи, – произнес спокойный, знакомый голос из-за двери.

Я панически вжался в твердый бок чугунной ванны, и замотал головой, хотя говоривший никак не мог меня увидеть. Или мог? Кто знает, какими способностями оно обладает?

– Артем, я даю тебе еще пять минут, если ты не откроешь дверь, зайду сам, – голос холоден и размерен.

Рассудителен, как обычно. В нем – ни грана раздражения или злости, только констатация фактов. Этот голос – обманщик. Он принадлежит человеку, которого я знал, а теперь исторгается из горла непонятной мерзости, состоящей из усиков и бог знает, чего еще.

– Нет, – прохрипел я единственно возможный ответ.

– Молодой человек, это хлипкое сооружение, называемое дверью лишь по недоразумению, не сможет послужить мне препятствием! Немедленно выходи!

Меня аж мурашками продрало, до того манера речи походила на Павла Михайловича.

– Если не препятствие, чего же не заходишь, чудовище? – пробормотал я себе в колени.

– Артем, что за выражения! – ненатурально возмутились за дверью, я начал истерично подхихикивать от этого фарса.

На что оно надеется? Что я забудусь и отопру дверь?

Послышалось шебуршание, вздох, затем голос Павла Михайловича произнес:

– Я бы давно уже взломал мнимую защиту, но опасаюсь твоей реакции. Я этого… инцидента не планировал. Ты вообще не должен был увидеть меня в таком виде.

О.

Оно заботится о моей реакции. У меня в голове звон и руки трясутся. Мне нужна бутылка водки, чтобы это пережить.

– Зачем ты его убил?

– Кого? – помедлив спросил изумленно голос. – Артем, ты что: думаешь, что все это время жил с человеком, по имени Павел Михайлович? Не-е-ет, милый мальчик. Ты жил со мной. А это старое, неопрятное тело мне выдали по прибытии на вашу планету.

Кажется, он говорил что-то еще, но я закрыл уши руками, в голове стоял тонкий писк, мешающий думать. Я лихорадочно обдумывал сказанные слова. Самое важное: это не мистическая херь, а всего лишь инопланетянин. Всего лишь? Да. С этим смириться проще. Это вписывается в уже устоявшуюся модель мира, лишь расширяя ее, но не разрушая вдребезги.

Далее: он здесь не один. Сказал же «выдали», значит, у них уже наработанная метода. Прилетели, шебуршат тут чего-то, с аборигенами общаются. В новостях же про инопланетян ничего не было? Нет, я бы заметил… Наверное, скрываются… и тут выплывает самое важное: я нарушаю стройность системы, искривляю. Узнал то, чего не должен был. Убьет? Мог бы и сразу. Чего тянуть? Может быть, он… ну, как обычный человек – не привык лишать жизни? Вот сейчас опоит меня чем-нибудь, вызовет соответствующую службу и… чтобы не своими руками.

Я сижу, а время меж тем уходит. Кинув настороженный взгляд на дверь, подумал, что вряд ли она – не самая дорогая и подозрительно легкая – сделана из массива. Значит – действительно не защита.

Отнял руки от лица, прислушался. Тихо. Стало еще страшнее.

– Эй! – тихонько позвал я.

– Я не «эй», – ворчливо донеслось из-за преграды. – На этой планете я – Павел Михайлович.

– Ты – не он, это уж точно! – хихикнул я, представив себе, как пью чай с этой образиной, оттопыриваю манерно пальчик и обращаюсь к кошмару по имени-отчеству.

– Ладно, наверное, в самом деле глупо на этом настаивать, – согласился голос. – Давай сядем и все обсудим, надоело говорить через дверь.

– Я… не могу.

– Неужели я настолько отталкивающе выгляжу? – изумился голос.

– Не то слово, – буркнул я, внезапно засмущавшись, – еще хуже.

Некоторое время сохранялась напряженная тишина:

– Дорогой, придется все же взять себя в руки, – сухо произнесло это… усатое. – Мне сейчас нечего надеть, запасного тела я не храню, да это и не так просто, потребуется помощь специалиста. Артем, прекрати, пожалуйста, вести себя, словно неразумный ребенок. Скоро здесь будут… наверное, наиболее точно их назвать – специалисты по внештатным ситуациям. К их приходу ты должен вести себя… адекватно.

– А если нет?

– Очень нежелательно. Артем, ситуация серьезная. Неужели тебе настолько не важна собственная жизнь? Мы уже несколько месяцев мирно сосуществуем, это ли не доказательство, что я безопасен?

Блядь. Неизвестная пиздоебина убеждает меня поберечь себя.

Я же ему массаж делал! И еду подавал! А еще Пал Михалыч любил посадить меня рядом с собой и смотреть сериалы или фильмы, да и тот же футбол. Иногда он брал меня за руку, и я тихо радовался, что мужик болен и… не способен на что-то большее. Хотя… ЧОрд!

– Ладно, – я вздохнул, сдаваясь, – наверное, со стороны смотрится глупо… но все-таки лучше, если ты отойдешь от двери. Подальше.

Не менее тяжелый вздох донесся из-за двери:

– Хорошо. На самом деле, ты отлично держишься. Все. Я отошел в конец коридора.

Посидел еще немного. Подумал о том, что я – мужик, потом встал на ноги, отпер громко звякнувшую в тишине щеколду и медленно отворил дверь, высунув наружу только голову.

Оно действительно стояло там, где сказало.

Я, несколько успокоенный его неподвижностью, торопливо оглядел инопланетянина.

Все оказалось не настолько жутко, как мнилось в первый момент: тело вполне антропоморфное, голова овальная. Ну, усики, да. Конечности… больше, чем надо. Теперь понятно, почему было такое огромное, плотное пузо.

Ноги тоньше, чем у людей, думаю, мускулы устроены иначе. Но самое главное, это глаза.

Занятый своими переживаниями, я и не понял сначала, как расстроился из-за Пал Михалыча. А сейчас, посмотрев во внимательные, умные, совершенно человеческие глаза, внезапно успокоился. Это он. Он не умер. Он просто инопланетянин.

Звучит до крайности дико, но именно так я чувствовал.

– Артем?

Я помялся около двери, готовый в любой момент юркнуть обратно, но пришелец стоял спокойно, не делая попыток подойти.

– Послушай, мне надо помыться.

Только сейчас я заметил, что тело инопланетянина блестит от слизи, на пол уже натекла лужица, в некоторых местах остались куски плоти.

– Может, ты мне поможешь?

К горлу подкатила дурнота при мысли, что придется дотронуться до мертвых кусочков человеческого тела, я помотал головой, зажимая рот рукой.

Инопланетянин тяжело вздохнул, я тоже. Блять, ну и сопля же я… сожрать не пытается, не нападает, даже не грубит, а я трясусь, как осиновый лист. Нервы ни к черту!

– Это же… я правильно понял, что ты был как бы одет в человеческую кожу? В труп?

– М… все верно. Но не спеши с выводами. Во-первых, индивид уже был мертв, умер от естественных причин. Во-вторых, ты сейчас, конечно, спросишь, почему нельзя было воспользоваться практически идентичной синтетикой: и гигиеничнее, и этичнее, и казусы, подобные этому, исключены. Отвечу, чтобы не было недомолвок: дело в том, что я действительно страдаю заболеванием. Название тебе ни о чем не скажет. Весьма… неприятная штука. А лечения нет. Точнее: на данный момент известно, что люди, их присутствие, контакт с телом, с кожей, сводят на нет все симптомы. Однако, стоит разорвать контакт, и через несколько стандартных суток все начинается заново. Я… небеден. Даже более чем. Когда узнал об этом сомнительном способе, не раздумывая снял со счета необходимую сумму и отправился на Землю.

– Ладно. Насчет тела понятно. А я зачем?

– Ну, мне же и впрямь нужна помощь, управляться всего четырьмя конечностями некомфортно, и еще я стал неловким и неповоротливым из-за изменившихся габаритов. Да и присутствие живого человека желательно.

На пол шмякнулся кусочек плоти. Из него вверх тянулась тоненькая ниточка. Нет. Не ниточка, скорее проводок. Он поблескивал синими искорками и тихо трещал.

Я сглотнул, унимая тошноту.

– А… тело было к тебе как-то… ммм… приделано?

– Да. Потому-то и остались детали. Я знаю, что у людей есть алогичный страх перед собственным мясом…

– Почему это алогичный? – оскорбился я, массируя грудь, в попытке остановить рвущуюся наружу еду, и тихо радуясь тому, что не успел плотно поесть.

– Ну, мясо птицы, свинина, говядина – это же тоже умершие существа. Но почему-то их плоть не производит на тебя такого же эффекта, как мясо человека.

– Ну, если смотреть с этой точки зрения, да… немного странно. Я… попробую тебе помочь. Только не могу обещать, что меня не стошнит. И еще надену перчатки. Потолще.

***

Работы было не слишком много. Я взял хозяйственное ведро, затолкал инопланетянина в ванну и начал снимать с него отвратительные шматы, стараясь не задумываться над тем, чего именно я касаюсь. Молчание казалось мне совершенно невыносимым, потому я спросил:

– А по-настоящему тебя как зовут?

– Мы используем для речи в основном ультразвуковые волны, сам понимаешь, что ты даже не сможешь услышать мое имя, не то что повторить. Остановимся на Павле?

Я нервно хохотнул, оглядывая серое тело пришельца:

– Ну уж, нет. Это как-то дико звучит. Только подчеркивает сюр. Может, попытаешься подобрать что-то похожее?

– Велор. Наверное. Артем, нам надо обсудить ситуацию.

Я молча кивнул. Надо, так надо.

– Скоро здесь будет группа быстрого реагирования. Это будут существа, подобные мне. Естественно, они… не будут отличаться от аборигенов… вас, людей. И… Артем, я буду честен – с людьми контакт не налажен. Появление нашего народа на планете всеми силами скрывается. Иначе: паника, угрозы, подозрения… сам понимаешь, это никому не нужно, поэтому секретность поддерживается на высочайшем уровне. Я тебя умоляю, мальчик мой, веди себя разумно…

– Слушайся меня? – перебил я… Велора, ехидно выгнув бровь, тот, поизучав меня несколько мгновений, вздохнул.

– Ты жить-то хочешь?

На язык просилось: «смотря с кем!», но нести ересь ради красного словца я не люблю, потому просто кивнул.

Моей кожи коснулась конечность пришельца в легком, совершенно человеческом жесте:

– Пожалуйста, будь разумен. Я обещаю, что постараюсь все устроить наиболее благоприятным для тебя образом, но мне нужна твоя помощь.

========== Глава 2 ==========

Ну, что сказать. Пришлось довериться Пал Михалычу. Все равно альтернатива – сдохнуть, как ни крути.

Для нашей системы неважно, кто попечитель. Но если он тобой недоволен, сиречь сообщает, что ты неблагонадежен, тебе пизда. Пришельцам даже не придется устранять меня своими руками. Достаточно сделать соответствующее заявление и все остальное проделает за них моя родина. Мои попытки заявить об инопланетянине воспримут как потуги закосить под дурачка, не более того. И получается: государство не защитит. Наоборот. Инопланетяне захотят прибить, чтобы не болтал и похер, что меня все равно никто не станет слушать. Единственный, кому не все равно, кому не безразлично, что я кончусь, это Пал Михалыч. Велор. Наверное, я все еще необходим в качестве лекарства. Неважно. Главное – я нужен, значит, буду делать, что говорит инопланетянин, ведь его мотивы понятны.

Я домыл Велора, заодно и рассмотрел строение. Усиков было не так много, как показалось со страху: на голове, как у насекомых, топорщилось несколько коротких антенн. Нос отсутствовал, как класс. Рот – внешне совершенно человеческий: две губы, за ними ровные белые зубы. В районе живота – дополнительные конечности, оканчивающиеся клешнями, но не совсем такими, как у раков. У тех, вроде, две части, а здесь – три. Верхние руки были почти человеческими: кисть, пальцы, но у человека противопоставлен только большой палец, а у Велора был еще один противопоставленный палец – с другой стороны, чуть ниже остальных. Кажется, они несколько длиннее, чем у меня. Ноги обычные. Если не считать шестипалость.

– Артем, постарайся не выказывать своего отвращения к моему внешнему виду и не кривиться, когда буду до тебя дотрагиваться. Сможешь?

Я задумчиво оглядел пришельца еще раз. Спросил:

– Можно?

Велор удивленно поднял брови, но кивнул, я снял перчатки, сполоснул руки и осторожно коснулся темной кожи на запястье. Инопланетянин уже вытерся, его кожа была сухой, гладкой, даже чуть блестящей. Плотной. И еще от него совершенно не пахло. Во всяком случае, сейчас. Я ничего не чувствовал. Особенно после того, как выкинул гадость вместе с ведром.

– Сейчас ты выглядишь лучше, чем когда изображал человека. И запаха нет.

– Ты же сказал, что я отталкивающий, дальше некуда?

Хм. Похоже, его это задело. Странно. Какая ему разница, что я о нем думаю?

– С кусками мертвечины на теле? Ужас просто. Отмытый – все еще странно, но уже не отвратно. Ты так и будешь ходить голым?

– У моего народа не принята одежда.

– Как это? А как же прикрыться от непогоды? Не может же быть везде тепло?

– Ну, где не тепло, мы просто не селимся. Уровень цивилизации позволяет построить заводы дистанционно, если в этом возникает необходимость.

Нашу увлекательную дискуссию прервал звонок в дверь. Я мгновенно вспотел от страха и затравленно огляделся. Почему-то дико захотелось спрятаться. Ведь если пришелец беспокоится, значит те, кто придет – опасны.

– Открой, будь добр, – спокойно произнес Велор. – Мне не стоит пока подходить к дверям и не зашторенным окнам.

Пришлось топать ко входу и впускать здоровенных детин в скверно сидящих строгих черных костюмах.(1)

Мужчины ввалились в коридор, осмотрели меня с плохо скрываемой агрессией и первыми словами были:

– Мы хотим видеть Павла Михайловича.

С неудовольствием посмотрел на грязную обувь, ведь пол был только что вымыт, и, поджав губы, молча повел мрачных товарищей в черном в сторону гостиной. Там Велор с совершенно невозмутимым видом пил чай, сидя на диване. Я сразу скользнул к нему под бочок, подальше от непонятной «группы быстрого реагирования». Мужчины, увидев мой маневр, напряглись, один дернулся в мою сторону, явно с намереньем оттащить от Велора, но внезапно абсолютно спокойный до того пришелец издал шипение, от которого у меня все волоски встали дыбом, и с угрозой клацнул клешнями. У меня не возникло даже тени сомнения в том, что еще секунда и он бросится…

Мужчины замерли и молча откочевали в сторону дальней стенки, потом завязался разговор, из которого я ничего не понял, потому что переговаривались они на своем языке. Рты раскрывались, губы кривились, но звука не было.

Я слышал, что ультразвук может вызывать приступы паники, а также, вроде, на курсе физики упоминалось, что – не у всех. Или я путаю? Неконтролируемого ужаса не было, страх присутствовал. В какой-то момент он усилился, и я прижался всем телом к Велору, пряча лицо где-то в районе лопаток.

– Артем? Ты в порядке?

– Нет, конечно. Ультразвук плохо воздействует на людей, разве ты не знал? – проговорил я, не меняя позу.

– О, прости, пожалуйста. Господа, закругляемся, тем более, что основные моменты мы уже обсудили.

Слава Комсомолу, дверь они захлопнули сами.

– Артем.

– Я сейчас. Голова кружится.

– Но слушать-то ты можешь?

– Могу.

– Даже не знаю, как сформулировать…

– Давай, как есть.

Я отлепился-таки от пришельца, сел прямо и посмотрел в его глаза:

– Все плохо? Для меня, я имею в виду…

– Для меня, боюсь, тоже.

Клешни начали быстро-быстро пощелкивать, я вспомнил, что земные раки могли защемить руку очень болезненно. Наверное, это показывает, что он нервничает. Громкий дробный звук раздражал.

– Ты можешь перестать так делать?

Я имитировал пальцами движение клешней. Клешни вцепились друг в друга с такой силой, что аж захрустели, я испугался, что они сейчас треснут и, не зная, как еще могу успокоить, спросил:

– Хочешь, массаж сделаю?

Этот вопрос произвел странный эффект, Велор зашипел, схватил мои запястья верхними конечностями и навалился всем телом, опрокидывая, припечатывая к обивке дивана. Прижался плотно и начал легонько потираться, как похотливый подросток. Ассоциация не слишком воодушевляющая.

– Эм… Велор? Ты… что творишь-то?

Клешни начали теребить кофту, пытаясь задрать ее повыше, обнажив тело, я понял, что еще чуть-чуть и забьюсь в приступе паники:

– Что ты делаешь? Ты же обещал…

– Мне больно. Так легче, – пробормотал пришелец еле слышно.

Я мгновенно успокоился. Этого следовало ожидать. Пришелец не сказал про боли, но если бросаешь дом, возможно, и работу, и тратишь немалые средства на то, чтобы тебе позволили натянуть на себя медленно разлагающееся тело – значит, болезнь весьма неприятна. Весьма.

– Обезболивающие?

– Не действуют.

– А… ты же говорил – пара дней? Почему ухудшение наступило так стремительно?

– У меня последняя стадия… болезнь… уже очень далеко зашла.

– Давай тогда я сам разденусь, не порть одежду, у меня ее не так много, – Велора было жаль, да и от меня не убудет.

Инопланетянин отстранился, я торопливо скинул домашние штаны и фуфайку.

– Трусы оставлю, надеюсь, ты не против?

Пришелец молча лег на спину, раскинув руки в стороны, и я, с некоторой опаской, конечно, лег сверху на его тело.

Наверное, минут десять мы лежали неподвижно и совершенно молча, я уже начал замерзать, пальцы на ногах стали ледяными. Вдруг Велор произнес:

– Извини за пугающие действия. Ты очень смелый человек, Артем. Ты… готов к неприятному разговору?

– Нет. И вряд ли буду готов вообще. Давай, чего уж там. Говори, как есть.

– Новое тело мне не дадут. Сейчас нет такой возможности. Кроме биоматериала, требуется еще уйма оборудования и редких элементов, чтобы все работало. А мне, как ты понял, без контакта с человеком – никак. Считай меня подлецом, но я тебя не отпущу.

Обе пары конечностей сжались на мне сильнее, будто Велор ожидал бурной реакции с моей стороны.

– Ну, про отпускание речи и не было. Куда и как, интересно, ты мог бы меня «отпустить»? Человеческого облика больше нет, наврать с три короба, что уезжаешь, при смерти или еще чего – не получится. Значит, как только ты перестанешь отмечаться, поднимется тревога, у нас с этим строго, были уже прецеденты, когда попечителей убивали, так что следят внимательно. Как только станет известно о твоей пропаже, подозрение падет на меня. Допросы будут серьезные, а я не хочу становиться калекой. Это если выживу. Потому, как в песне поется: «Миленький ты мой, возьми меня с собой!», а не то будут мне кранты.

– Подожди, ты с самого начала понимал, что тебе придется покинуть планету?

– Или страну. Если бы тело было, можно было бы свалить в другую страну. Кстати, а как насчет какого-нибудь глухого местечка? Острова, или там тайга? Горы? Где нет людей и никто тебя не запалит?

– Нельзя, Артем. Понимаешь, ваша планета причислена к диким и очень опасным. На любую внештатную ситуацию существуют свои жесткие протоколы. А я – не военный, потому не смогу приказать их нарушить. Мне приказано в течение восьми часов собраться и покинуть планету. Разрешено взять тебя с собой, правда придется утрясти ряд юридических моментов. Вариант, что ты остаешься не рассматриваем?

– Нет, – мрачно пробурчал я, с ужасом понимая, что уже через восемь часов навсегда оставлю всех родных, друзей, знакомых…

«Ну, родных, благодаря сучке-кузине ты и так не увидишь! – рассудительно сообщил внутренний голос, – друзей у тебя нет, нечего выдумывать, а знакомые теперь к тебе и близко не подойдут. Было бы отчего печалиться!»

Но все равно отвел себе несколько минут на то, чтобы попереживать и пожалеть себя. Страшно, как ни крути. Отправляюсь неизвестно куда. С пришельцем.