355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Айбек » Священная кровь » Текст книги (страница 14)
Священная кровь
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 02:53

Текст книги "Священная кровь"


Автор книги: Айбек



сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

I

Время близилось к часу последней вечерней молитвы. Каратай съел поданную женой жидкую машевую кашу и молча сидел у сандала, уставившись на тусклый огонек чирака. Его босые, полуголые ребятишки, поднимая пыль, кувыркаясь на старой кошме, ездили верхом друг на дружке, смеялись, шумели. Но он ничего не слышал и не замечал.

Последние дни горячий нравом кузнец почти забросил работу. Он что ни час придумывал все новые и новые планы, стараясь помочь как-нибудь своему другу Юлчи.

Обо всем, что происходило в доме Мирзы-Каримбая, кузнец узнавал через жену Шакир-ата – Кумры-ай. Живая, говорливая старуха под разными предлогами ежедневно бывала в байском доме, осторожно выпытывала у женщин новости и передавала мужу, а тот – Каратаю… И все же они до сих пор не могли выяснить, когда будет свадьба. Так как в подобных случаях обычно все делалось скрытно, что называется «в рукаве», то беспокойство Каратая росло с каждым Днем. Он надумал было, если свадьбу назначат на этой неделе, подослать к Гульнар свою жену и, договорившись таким путем, увезти ее в кишлак к Юлчи или в другое место. Но потом у него возникли сомнения – поверит ли девушка словам какого-то незнакомого ей человека? – и он отказался от этого плана, а решил наутро отправиться в кишлак и привезти поскорей Юлчи, чтобы действовать сообща.

В двери показалась жена кузнеца, хлопотавшая по дому.

– Выйди, кто-то стучит в калитку.

Каратай вышел. У калитки стоял Юлчи. Оставив его во дворе, кузнец поспешил в комнату, велел жене посидеть пока на терраске, успокоил детей и позвал гостя.

Юлчи присел к сандалу между ребятами, уставившимися на него любопытными глазенками. Пятилетний Тургумбай, всматриваясь в широкие плечи джигита, наконец не вытерпел:

– Кто сильнее будет, вы или отец? – спросил он и, застеснявшись, спрятал голову под одеяло, прикрывающее сандал.

Юлчи, добродушно посмеиваясь, похлопал мальчика по спине:

– Отец твой посильнее будет, племянник.

Каратай расспрашивал о жизни кишлака, о брате, о сестре Юлчи. Вытащил из-под сандала чайник чаю, разостлал дастархан, положил две ячменные лепешки. Юлчи рассказал, что приехал вместе с сестрой, что сестру он оставил у хозяев, а сам поспешил сюда навестить приятеля.

Кузнец долго крепился, не желая расстраивать джигита. Но скрывать происшедшее было невозможно – не терпело время. «Не сказать, – рассуждал он, – Юлчи, оставаясь в неведении, может завтра же выехать по какому-нибудь делу в поместье бая или еще куда».

Старшего сынишку Каратай выпроводил к матери на терраску. Младшие уже спали, растянувшись тут же у сандала. Только один, моргая длинными ресницами, старался прогнать сон, уже за стилавший его черные блестящие глазенки.

– Юлчи, дорогой мой, – заговорил кузнец, – я истомился, ожидая тебя со дня на день. Завтра с утра в кишлак к тебе собирался. Хорошо, что ты сам подоспел и зашел сегодня…

– Так соскучились за десять дней? – улыбнулся Юлчи. – Или еще что?..

– Соскучился… и потом… – Каратай замялся, упершись кулаком о сандал, наклонился к другу. – Тут одно неладное дело вышло. Тебя касающееся. Только… Ты ведь крепкий что железо. Стерпишь. Настоящий джигит, я считаю, тот, в кого молния ударит, а он на ногах устоит.

– Что случилось? – встревожился Юлчи.

Каратай помолчал, сорвал с головы тюбетейку, бросил на сандал и, не в силах тянуть далщие, заговорил прямо:

– Ты ведь любишь Гульнар? Она тебя тоже любит. К примеру, вы как Тахир и Зухра в сказке… Так вот, видишь ли, между белой и красной розой выросла колючка. А дальше понимай сам.

Кузнец наклонился над сандалом. Потом уголком глаза взглянул на джигита. Юлчи внешне спокоен, но пиала в его руках заметно дрожала. Не поднимая головы, он спросил тихо:

– Кто он? Расскажи…

– Бай, дядя твой, вздумал жениться! – Каратай не сдержался и зло выругался.

Юлчи согнулся еще больше, поставил пиалу. Меж бровей у него вздулась вена, глаза потемнели.

– Вот до чего может дойти жестокость и надругательство над человеком, Каратай-ака! Хуже этого голова не придумает! – Джигит весь задрожал от гнева. – Он ведь знал, что я люблю Гульнар, подлый старик!

– Знал?! – воскликнул пораженный Каратай.

– Знал. Прошлым летом приехал он на поле посмотреть хлопок. Повел я его по участку. Видит – урожай богатый, каждый куст, будто коралловыми ожерельями, обвешан коробочками. Доволен остался. Все похлопывал меня по плечу. Осмотрев поля, уселся он с нами, с батраками и поденщиками, пить чай. Всех насмешил разными забавными историями. Он же, как лиса, хитрый. Когда нужно, и пошутить умеет с батраками. Начал подшучивать и надо мной. «Юлчи, говорит, около тебя много казахов работает. Ты привык к ним. Выбери какую-нибудь девушку-казашку, будешь работать и песни ее слушать». – «Есть у меня на примете одна. Зачем же мне на других заглядываться?» – отвечаю ему и мигнул на Ярмата. Он сразу же догадался. «Вон как, племянник!» – говорит и смеется. Потом однажды осенью видел он, как я разговаривал с Гульнар в саду… – Юлчи ударил кулаком по колену. – Знал, собака! Такой подлости с его стороны мне и во сне не снилось. Голову ему сорвать мало!..

– Бессовестный! – возмутился Каратай. – А впрочем, все они, баи, такие. Честный, правильный человек, видно, поэтому и не может никогда разбогатеть.

– Честь, совесть? Деньги – вот их честь! И совесть, и сила…

Юлчи стремительно вскочил. Каратай схватил его за руку:

– Подожди, что ты надумал?

Джигит остановился, обернулся к другу. Взгляд его потеплел.

– Надо узнать, как Гульнар… – В голосе Юлчи послышались нотки грусти. – В ней я не сомневаюсь, но… кто знает. Может, отец с матерью принудили, и она смирилась…

– Верно, – согласился кузнец.

Юлчи тяжело вздохнул:

– Только вот как встретиться с ней?..

– Да-а… – Каратай молчал, раздумывая. – Ты вот что… Иди-ка сейчас спать. Ты устал, наверное, да и время уже позднее. А завтра пошли к Ярмату свою сестру. Девушка, если она любит тебя, и к сестре твоей должна отнестись с доверием. Сестра и узнает, что у нее на сердце. Если девушка согласна, тогда сговоритесь, выберете ночь потемнее и скроетесь. А если нет, махнешь рукой – и все.

Юлчи ничего не сказал. Он нагнулся к сандалу, жадно выпил остывший чай и направился к двери.

– Ты не спеши, не горячись. Делай все так, чтобы не вызвать подозрения, – посоветовал Каратай, провожая друга со двора. – А если нужна будеть помощь, скажи…

В густой темноте ночи ярко горели звезды. Кругом – тишина. Только под ногами, словно кусочки битого стекла, похрустывали подмерзшие комочки уличной грязи. Шагая в темноте один, Юлчи еще глубже почувствовал тяжесть неожиданно свалившегося на его голову горя. Ему казалось, что в его груди кипит обида и горечь всех обездоленных и униженных, обманутых в лучших своих надеждах и гонимых жизнью. Душу джигита охватили гнев и жажда мести: всю эту жизнь, чуждую чести и совести, правды и справедливости, весь этот ненавистный порядок – все рушить, топтать, жечь!

Время было уже близко к полуночи. Юлчи не хотелось идти на байский двор. Дом Мирзы-Каримбая казался ему теперь хуже тюрьмы. Людская, в которой он проводил вот уже третью зиму, сырость и холод, полусгнившие кошмы, рваные одеяла, испещренный трещинами и заклепками чайник, безвкусная жидкая бурда на обед – все это до сих пор скрашивалось только мечтами о Гульнар и надеждами на счастье… А теперь?..

Юлчи опустился на небольшую супу у входа в придел мечети. Долго сидел, сжимая руками пылавшую голову, терзаясь тяжкими думами. Затем внезапно вскочил и зашагал к дому Гульнар. Его влекло непреодолимое желание взглянуть на дом, где томилась плачущая девушка, хотелось поцеловать стены, за которыми она проводила бессонные ночи…

Он не сделал и десяти шагов, как из темноты раздался короткий тревожный возглас:

– Кто?

Джигит вздрогнул от неожиданности, остановился.

– Это я, Юлчи.

К нему подошел Ярмат.

– Юлчи?! – подозрительно всматриваясь, спросил он. – Когда ты вернулся?

– Сегодня вечером. Чего вы так испугались?

– Ходишь не вовремя… – грубо ответил Ярмат, беспокойно озираясь вокруг, будто искал кого-то в темноте.

Юлчи схватил холодную, дрожащую руку отца Гульнар.

– Ярмат-ака, что случилось? Вы что-то скрываете от меня!

– Я, кажется, уже рассудок теряю. Бог меня наказал! Юлчи, скажи правду: с тобой здесь никого не было?.. Ты сам что тут делаешь?..

Юлчи не знал, что и подумать. Обняв Ярмата за плечи, он спросил взволнованно:

– Что вы так дрожите? Какая беда приключилась? Говорите скорей!

Ярмат вдруг всхлипнул, сквозь слезы у него вырвалось:

– Дочь у меня пропала.

– Как? Когда?

– Я Салима-байбачу… Ох, нет… Хакима-байбачу отвозил на вокзал. Проводил в Фергану. Час тому назад вернулся, а дома – никого. Дверь – настежь… Немного погодя подошла тетка твоя Гульсум-биби. Она у хозяев была. «Где дочь?» – спрашиваю. «Дома, говорит, была, куда ж ей деться!» Обыскали все – нет. Куда пойдет она в такую темь? Юлчи, скажи правду, ты… не знаешь?

– Какая подлость! Какая подлость! – выкрикнул Юлчи и вдруг поник головой, прислонился к железной ограде мечети и застыл, словно окаменел.

Ярмат потянул его за рукав, хрипло зашептал:

– Вижу, ты не виноват… Но, пожалуйста, никому ни слова!.. – Скользя и падая, старик бросился в темноту за поворотом.

Исчезновение Гульнар, как молния, поразило Юлчи. Долго и неподвижно стоял он у ограды мечети. Только звук трещотки ночного сторожа над самым ухом заставил его встрепенуться. Он резко отмахнулся от шутника и тихонько побрел по улице.

Калитка Ярмата оказалась запертой. Со двора, будто там вымерли все, не доносилось ни звука. Это еще больше расстроило Юлчи. Ему стало жалко родителей Гульнар-, из боязни молвы они вынуждены были скрывать свое горе, переживать его взаперти. Он тяжело вздохнул и, не переставая думать о Гульнар, безотчетно побрел дальше.

Из всех предположений, возникавших в его сознании, Юлчи остановился на двух: или Гульнар покончила с собой, или ее похитили. «Обо мне долго не было вестей, – рассуждал он. – Девушка потеряла надежду свидеться и решила лучше умереть, чем достаться старому баю. Скрывшись в темноте ночи, она могла броситься в омут или удушить себя где-нибудь на пустыре». По телу Юлчи пробежали мурашки. Перед глазами из темноты вставали картины одна страшней другой. «А может быть, ее похитили? Но кто мог? С какой целью?» При мысли о похищении кулаки джигита невольно сжались. Ах, если бы эти злодеи хоть чем-нибудь выдали себя! Тогда, будь у них хоть сотни рук, он сумел бы с ними один расправиться!..

В глубокой печали Юлчи обошел несколько кварталов. Он внимательно присматривался ко всему, прислушивался к каждому звуку.

Мороз усиливался. От холода сжалось тело, закоченели ноги в затвердевших, как камень, сапогах. Юлчи, однако, ничего не чувствовал и продолжал бродить по глухим, притихшим улицам.

Над городом поднялся медный осколок луны. Юлчи вышел на берег Анхора. Вода уныло плескалась о закраины, таинственно поблескивала под тусклыми холодными лучами. В ветвях голых деревьев на берегу посвистывал ветер. Юлчи долго всматривался в сумрачные, ко всему равнодушные волны и вдруг с ужасом подумал: «Кто ее может похитить из дома? Скорее всего, она бросилась в воду. Анхор от них недалеко…» И Анхор, к которому он каждый день приводил поить лошадей, теперь показался ему страшным и грозным.

Разговаривая сам с собой, Юлчи как помешанный долго бродил по берегу. Лишь когда послышались крики петухов в соседних дворах и возгласы муэдзинов[89]89
  Муэдзин – служитель при мечети, возглашающий с минарета часы молитвы.


[Закрыть]
с ближайших минаретов, он тихо побрел к дому кузнеца.

* * *

Ярмат подошел к дому элликбаши и долго, до боли в суставах колотил кулаком в калитку. Дом стоял далеко в глубине двора. Время было позднее, все спали. Среди мерзлых уличных кочек Ярмат ощупью нашел камень и принялся стучать снова. Наконец через щель калитки скользнул луч света. Ярмат с облегчением вздохнул, вытер рукавом вспотевший лоб.

Из-за калитки послышался сонный, недовольный голос элликбаши:

– Кто там?

Как только Ярмат отозвался, зазвенела цепь, открылась одна створка калитки. Ярмат протиснулся в узкий крытый проход. Придерживая одной рукой полы накинутой на плечи тяжелой шубы, элликбаши посветил коптившей лампой, заспанными глазами оглядел Ярмата, пробурчал:

– Что за шум? В полночь…

Ярмат, словно прося прощения, сложил на груди покрытые грязью руки и запричитал:

– Несчастье обрушилось на мою голову, Алим-ака! Дочь пропала. Куда исчезла, не знаю…

– А-аа? – заспанные глаза Алимхана сразу широко раскрылись. – Рассказывай, как это она могла пропасть!..

Ярмат беспорядочно, но подробно рассказал о случившемся. Элликбаши слушал, устремив глаза в одну точку, и недовольно хмыкал. Когда Ярмат умолк, он передал ему лампу, затем плотнее запахнул полы шубы, поправил на пальцах кольца и спросил:

– Дочь твоя не была согласна? Плакала?

– Плакала. Все девушки перед свадьбой понемногу плачут. Обычай этот со времен Фатимы-биби остался…

– Плачут по-разному, – сердито перебил элликбаши.

Ярмат виновато согласился, закивал головой.

– Хорошо. Кого же ты подозреваешь? – строго спросил Алимхан.

Ярмат растерянно молчал, не зная, что ответить.

– Дочь твою или увез кто, или она сама сбежала, сговорившись с кем-нибудь заранее. Ты все-таки на кого можешь подумать?

– Кто знает… – нерешительно ответил Ярмат. – Признаться, я сначала подозревал Юлчи. Помните, работник бая. Он уезжал в кишлак и сегодня вернулся. Только вот так, сразу трудно что-нибудь сказать. Потом как бы стыдно не было…

– Почему трудно? – сердито прикрикнул элликбаши. – Откуда тебе знать, что это не он сделал? Ну, не было его, а сегодня приехал – и вот случилось. Ты ему пока ничего не говори, а последи за ним.

Вытирая грязной рукой слезы, Ярмат начал умолять:

– Я обездоленный бедняк, научите меня, укажите дорогу!.. Она – единственная дочь, глаза мои, сердце мое… – старик заплакал снова.

– Плакать и причитать нечего, – решительно оборвал элликбаши. – Пока держи все в тайне, спрячь в своем сердце. Пройдет день-два, выяснится – жива ли твоя дочь, мертва ли она. Я тоже не буду сидеть сложа руки. Только чтобы разговору не было. Скажи жене, пусть прикусит язык. Хозяевам – никому ни слова. Придумай что-нибудь. Скажи, что дочь к подруге погостить ушла, и все. Слышишь?

А кого будешь подозревать, с того глаз не спускай, по следам ходи. Вот, можешь идти, завтра утром заглянешь…

Придавленный тяжелыми думами, Ярмат вышел на улицу и медленно зашагал к дому.

II

После завтрака Танти-байбача, закутавшись в лисью шубу, вышел на улицу. Он немного прошелся в сторону базара, потом вспомнил, что по случаю праздничного дня магазин Мирзы-Каримбая будет закрыт, и повернул к тестю, надеясь найти Салима-байбачу дома.

В квартале Мирзы-Каримбая навстречу Танти откуда-то вынырнул Алимхан-элликбаши. Они поздоровались, так как издавна были знакомы. Элликбаши, ухмыляясь, зашептал ему на ухо:

– Байбача, позвольте вашему покорному рабу задержать вас на минуту. Есть одно очень тонкое дело.

Он схватил Танти за руку и потащил к своему дому.

Тучный Танти-байбача не пожелал подниматься по крутой лестнице на балахану. Тогда Алимхан из предосторожности притворил калитку, и они остановились в полутемном крытом проходе.

– Я вас слушаю, Алимхан-ака.

Элликбаши почтительно тронул плечо байбачи и зачастил шепотом:

– Мы хотели выдать за вашего почтенного тестя дочь Ярмата. Вы, наверное, осведомлены на этот счет?

Танти утвердительно кивнул:

– Все было готово. Мы собирались через два-три дня справить свадьбу. Но вчера девушка вдруг исчезла. Не знаю – на небо взлетела, не знаю – сквозь землю провалилась. Если об этом узнает бай-ата, он будет очень огорчен.

– Ё аллах! Девушка скрылась из своего собственного дома!.. Тавба! Нехорошее дело, Алимхан-ака.

Элликбаши, не отрывая внимательного взгляда от собеседника, продолжал:

– Так вот, братец мой Мирисхак, пусть все это останется между нами. Но вы должны мне помочь. Где бы ни была девушка, ее надо найти. Как по-вашему, у кого должен быть ключ от этой тайны?

Танти-байбача был заметно смущен, но он пожал плечами и, не поднимая глаз, с деланным недоумением сказал:

– Что я, святой? Трудно сказать, где она. Если у нее был возлюбленный, может быть, она, воспользовавшись удобной минутой, бежала с ним в какой-нибудь город. В нынешнее время все девушки своевольны. Где найдешь теперь прежних – послушных и благовоспитанных!

Элликбаши снова тронул плечо байбачи.

– У меня есть некоторые подозрения, о них я скажу только вам, – заговорил он озабоченно. – Вы ведь знаете, Салим-байбача был против этого дела. Причина понятна – бай отказался завешать сыновьям свое имущество. Когда я сообщил ему об отказе бая, он даже обозлился. Отцу, говорит, никогда не жениться на этой девушке, вот увидите! Обдумав все, я и пришел к выводу… Не знаю, может быть, это пустые подозрения, искушение шайтана…

Танти решительно запротестовал:

– В Салиме и на волосок не сомневайтесь! Совесть его чиста. Верно, когда отец отказался отписать им имущество, он гневался, горячился по молодости. Но я его убедил, и он выбросил из своего сердца обиду. Байбача вне подозрений… Ну, я ухожу. Л вы, Алим-хан-ака, примите все меры. Я тоже помогать буду. Нельзя огорчать старика. Да, нехорошо получилось… Всего вам доброго!

Приложив руку к сердцу, Танти распрощался с элликбаши и быстро удалился.

Придя в дом тестя, Танти-байбача прошел прямо в комнату Салима. Там сидела одна Нури. Она разостлала для зятя одеяло, присела на корточки у сандала и принялась жаловаться на отца за его намерение жениться, на братьев за их нерешительность. Танти старался ее успокоить и уговаривал идти домой, чтобы напрасно не расстраиваться здесь. Нури, будто она ничего не слышала из того, что говорил ей зять, вскочила, схватила с сандала какой-то круглый ком и, стоя, торопливо принялась втыкать в него иголки. Танти-байбача удивился:

– Что это?

– Это? – Нури злобно рассмеялась и, не прерывая своего занятия, пояснила: – Это – голова Гульнар. Вот так я убью ее. Душа и голова ее как камень – столько колю, а ей хоть бы что. Послала мальчика – узнай, говорю, больна Гульнар или она по-прежнему здорова. И что бы вы думали? Оказывается, она от радости, что выходит за бая, отправилась развлечься к какой-то своей подруге!.. А кто может быть ей подругой? Такая же рабыня, как и она!

– Пусть развлечется! Это хорошо, – пробормотал Танти-байбача, еле сдерживая улыбку. – Нури, а какая польза в твоем колдовстве? Нехорошо, если узнает кто… Где Салим? Позови-ка его сюда.

Нури спрятала в карман свои колдовские принадлежности и, бормоча проклятия, направилась к выходу, но в двери столкнулась с Салимом. Увидев зятя, байбача поспешно выпроводил сестру, плотно прикрыл за ней дверь, метнул взгляд в окно и только тогда присел к сандалу. По всему было видно, что он чем-то обеспокоен.

– Держитесь смелее, – негромко предупредил его Танти-байбача. – К чему эта суетливость? Вы одним своим видом раскроете тайну и разоблачите себя. Дело начато удачно. Так же гладко надо довести его до конца. А для этого прежде всего нужна смелость. Вас уже и сейчас кое-кто подозревает…

Салим-байбача побледнел, гуёы его дрогнули, в глазах промелькнул страх. Срывающимся голосом он спросил:

– Кто подозревает?

– Алимхан-элликбаши.

У Салима перехватило дыхание. Он молча облокотился на сандал и опустил голову на руки.

– Да вы не бойтесь. У него только подозрения, – успокаивал шурина Танти. – Подозревать – это одно, а схватить за шиворот на месте – другое.

Танти-байбача посоветовал Салиму по возможности избегать Алимхана, а при встрече держаться смело, выказывать сожаление и огорчение по поводу происшедшего.

Салим-байбача пытался взять себя в руки, но это ему плохо удавалось. Озираясь то на дверь, то на окно, он зашептал:

– Я очень боялся, что тайна раскроется здесь же, на месте. Но мы начали дело в счастливый час. Девушка была одна. Кругом тишина, темь. И люди ваши оказались настоящими молодцами. Из таких, что без лестницы с неба звезды могут хватать. Я диву дался: ни шума, ни суетливости… Теперь-то, конечно, самая большая опасность миновала. И я отомстил отцу. Пусть теперь сам на себя обижается, старый потаскун. Отверг наши условия, вот я и наказал его… – Салим-байбача передохнул и обратился к зятю:

– Пачча, теперь бы поскорее приглушить голос этой девицы или спровадить ее куда-нибудь…

Танти-байбача долго думал, покручивая ус. Потом тихо, будто рассуждал сам с собой, сказал:

– Ее заживо похоронить нлдо… Иначе рано или поздно она подаст свой голос.

– Этого никак нельзя допустить! – встрепенулся Салим-байбача.

Танти помолчал, внимательно посмотрел на шурина.

– Салимджан, вы знаете – это очень трудно. Для вас я, конечно, сделаю. Но вместе с этим я и вам должен поставить одно условие…

– Что за условие? – встревожился Салим.

– Условие мое такое, – строго, даже требовательно заговорил Танти. – В дальнейшем вы всегда должны действовать со мной заодно, и, если я приду к вам с какой-нибудь нуждой, вы не должны мне отказывать… Идет? – Танти протянул руку.

Салиму все стало ясно. Он понял, что с этого момента отдает себя во власть зятя. Теперь ему придется беспрекословно выполнять все требования Танти, и в первую очередь, конечно, не отказывать в деньгах. Иначе преступление его будет раскрыто и он будет опозорен. Оказывается, спасаясь от снега, он попал под ливень. Но выхода не было, раскаиваться – поздно. Байбача пожал протянутую руку и заискивающе проговорил:

– Вы не только зять мне, вы мой друг и старший брат.

Танти принял независимый вид. Зажав в губах папиросу, он встал и вышел, наказав Салиму помалкивать, пока Ярмат сам не поднимет шума. Он шагал по улице довольный и гордый. Мог ли он ждать такой удачи? Теперь Салим не больше как его раб.

Позавчера Салим-байбача пришел к Танти и стал жаловаться на отца. Он говорил, что старик не только отказался отписать имущество, но разгневался, стал поносить братьев и угрожать им всякими карами. Танти-байбача щедро подливал гостю вина. К гневу прибавилось опьянение. Салим грозился отомстить отцу. Тут Танти-байбача со смелостью подвыпившего человека предложил ему выкрасть и спрятать Гульнар. Расходившийся Салим согласился. И вот вчера двое мошенников – доверенных Танти, с помощью самого Сали-ма-байбачи, – бесшумно и ловко утащили девушку из дома…

«А что от этого потерял Танти? – рассуждал Танти-байбача. – Ничего. Только выиграл. Не завтра послезавтра я заполучу от шурина тысяч десять… Подпишется на векселе – и достаточно. Его подпись – наличные деньги».

Танти зашагал по улице, довольный своей удачей. Случайно взгляд его задержался на сгорбленной фигуре бедно одетого человека, шедшего впереди. «Ярмат!» В каком-то уголке сердца байбачи шевельнулось что-то и защемило. Он невольно отвел глаза. «Тяжело, видно, ему, бедняге. Умрет дитя на глазах – поплачешь, попри-читаешь, но – грудь земли жестока – в конце концов смиришься. А тут единственная дочь вдруг исчезла! И никогда не узнает, умерла ли она, жива ли… Человек он неплохой, верный слуга своего хозяина. Таких уже не часто встретишь…» Танти взглянул на сгорбленную спину Ярмата. «А что, если взять его за руку, привести к дочери и сказать: «Бери ее. Но знать обо всем должен на земле только ты, а на небе – один бог! Идите!..» Это было бы по-настоящему добрым делом, а?..» Вдруг перед глазами Танти как наяву возникла шелестящая бумага, длинная – раза в два длиннее сторублевой кредитки, а на бумаге – подпись Салима. И вспыхнувшая было в душе байбачи искра простого человеческого чувства тотчас погасла, захлестнутая волной алчности. Девушка должна была стать жертвой ради того, чтобы Танти имел возможность оседлать спину своего шурина. К тому же у Танти, когда он предлагал похитить Гульнар, была и другая мысль: байбача сам рассчитывал потешиться девушкой, пока не наскучит. «Не я, так другой, – рассуждал Танти, шагая вслед за отцом Гульнар. – Со мной ей даже лучше будет, чем с этим беззубым женихом. А что касается добрых дел… говорят, дверей к милости аллаха много. Не через одну, так через другую как-нибудь проберусь и я. Можно будет, например, пожертвовать ковер для мечети. В этом случае обо мне и добрая слава пройдет в народе…» Танти тихонько рассмеялся – до того удачной показалась ему эта случайная мысль. Байбача ускорил шаги и обогнал Ярмата, даже не ответив на его приветствие.

Выйдя на Чарсу, Танти зашел в чайхану, посидел там, покурил чилим. Домой возвращаться не хотелось, он постоял с минуту в раздумье и направился к своему закадычному приятелю Джандар-вагонщику.

Джандар принял Танти в одном из покоев михманханы – большого, еще не вполне оконченного и отделанного дома на первой, мужской половине двора. Это был мужчина высокого роста, с острым, проницательным взглядом, с лицом таким же черным, как и его борода. Одет он был с претензией на моду. Танти познакомился с Джан-даром год тому назад, и с тех пор они каждую неделю встречались в дружеской компании.

Совсем недавно Джандар-вагонщик служил на побегушках у разных баев-купцов и был небогатым человеком, но в течение последних двух лет он вдруг разжился, скопив огромные богатства. Занимался Джандар оптовой хлебной торговлей, за что и получил прозвище «вагонщика», то есть человека, отправляющего товар вагонами. Постоянное повышение цен на хлеб в связи с войной, вызвавшее острую нужду среди трудового народа, для Джандара, наоборот, послужило источником обогащения. Близкие друзья, хорошо осведомленные в делах «вагонщика», между собой называли его «военным баем», то есть баем, разжившимся во время войны. В течение каких-нибудь двух лет Джандар приобрел себе большое загородное поместье, построил огромный дом в городе. Сыновья его, не так давно бегавшие по улице в рваных штанах, теперь летали по городу на «колесах шайтана», иначе говоря – на велосипедах. У Джандара завелись связи среди русских чиновников, дружбой и знакомством с ним теперь не брезговали даже самые знаменитые баи. В доме у него каждый день резали по барану, поэтому в его хоромах постоянно, как мухи, кружились имамы, ишаны, улемы. Духовенство расхваливало Джандара как «примерного мусульманина»: джадиды[90]90
  Джадид – человек, который хотел преобразовать общество путем культурной реформы.


[Закрыть]
превозносили его как «радетеля интересов родины и нации» (Джандар пожертвовал средства на десяток парт для школы своего квартала). Джандар обскакал всех баев в разгуле. О его пирах в поместье рассказывались легенды: он содержал несколько бачей, которые жили при нем под видом писцов и приказчиков…

Танти-байбача снял шубу, уселся на одно из атласных одеял, разостланных вокруг сандала. Джандар сам вынес из соседней комнаты большой поднос с угощениями. Разломив несколько белых сдобных лепешек, замешенных на чистых сливках, он накрошил целое блюдо казы. Затем, выразив свою радость по поводу прихода Танти, сообщил, что сегодня к нему должны собраться несколько близких друзей для хорошей пирушки с музыкой, с песнями.

– Сегодня ты должен побыть со мной. Мы устроим здесь добрый пир Джамшида[91]91
  Джамшид – персидский царь, славившийся разгульной жизнью.


[Закрыть]
. Вот уже сколько времени мне пришлось довольствоваться компанией важных сановных чалмоносцев – улемов, мударрисов, аглямов. Опротивело. До смерти надоедливые все они. Говорят, что шариат каждый волосок на сорок частей разделит, и это похоже на правду, друг мой. Заспорят из-за какого-нибудь пустяка и разведут канитель на целый день. Допусти их – раздерутся как петухи. Приходится вмешиваться и уверять, что права и та и другая сторона, и только тогда они кончают свою перебранку, разыгрывая ничью. По-настоящему опротивело.

– Что же, для тебя это неплохо, ума-разума наберешься, – рассмеялся Танти-байбача. – Скоро и сам любого улема заставишь удирать с первого же «клевка», как хороший боевой петух.

Джандар-вагонщик поморщился:

– Э, от их разговоров в голове и «алифа» не прибудет. Сказать правду, сам я, хвала аллаху, мусульманин, но их болтовня и перебранка мне вовсе не нравятся… Спрашивается, для чего же тогда я им позволяю бывать у себя, устраиваю угощения? А для того, что эти болтуны захотят – человеку побиение камнями устроят, захотят – прославят его до небес. Зайдут они в мой дом, полижут моей соли, выйдут из калитки в блестящих халатах, и никакой крикун после этого рта против меня открыть не посмеет. А ты же сам знаешь, трудно найти человека, чтобы он был без греха. Э, что говорить об Этом! Знаешь, друг, проводим мы ночью наших гостей и махнем в город на прогулку. Подцепим самых расчудесных барышень и погуляем вдвоем в свое удовольствие. А? Руку, удалец!

В другое время Танти-байбача и не подумал бы отказываться от такого заманчивого предложения. В последнее время у него заметно поубавилось «пороху». От отцовского наследства оставалось не больше трети, и он, чтобы иметь возможность вести прежнюю разгульную жизнь, вынужден был лебезить перед такими преуспевающими богачами, как Джандар-вагонщик, и подпевать им в их затеях. Однако на сегодня у байбачи были свои планы. Собственно, он и пришел к Джандару с заранее обдуманной целью. Пока тот распространялся о своем времяпрепровождении, Танти думал о Гульнар. «Джандар будет рад такому редкостному дару, – размышлял байбача. – Он не только поможет мне заживо схоронить девушку, но в случае необходимости сумеет и замазать рот кому надо». Руководствуясь такими соображениями, Танти и решил впутать в это дело Джандара-вагонщика. Он отпил из фарфоровой пиалы глоток чаю и загадочно посмотрел на приятеля.

– В город мы не поедем, Джандар. Вечером я хочу свезти тебя в одно место. Вот где ты поблаженствуешь!

Лицо Джандара-вагонщика расплылось в довольной улыбке:

– Эх, масла тебе в уста, это правда?

– Правда. Место такое – собаку привяжи, и та не выживет. Но есть там девушка – ангел!

Джандар-вагонщик встрепенулся:

– Девушка, говоришь? Значит, лет на десять помолодеем!.. А что, если ее сюда привезти или еще куда-нибудь доставить?

– Сейчас трогать ее с места – дело очень трудное. Попозже, может быть, легче будет…

– Ладно! В богатых хоромах, на шелковых коврах мы попировали. В беседе с девушкой в таком месте, где не проживет собака, тоже есть свой интерес. Мирисхак, за тебя не только богатство – душу в жертву принести мало. Девушка, говоришь, а?.. Выпьем, друг, предварительную…

Джандар проворно вскочил, подошел к шкафу, достал бутылку коньяка.

Вошли гости. Вагонщик, прежде чем поздороваться с ними, налил каждому по стакану. Все чокнулись и стоя выпили.

III

Было еще темно, когда Юлчи пришел к Каратаю и рассказал о случившемся. Кузнец, крепко сжав губы, задумался. Потом сказал, что хочет побродить и попытаться уловить конец этого клубка, и куда-то скрылся. , Не зная, что предпринять и не находя себе места, Юлчи вышел вслед за ним и бесцельно побрел по городу. Иногда, словно забывшись, он останавливался, подолгу стоял посреди улицы. Искры последних надежд угасали в нем с каждой минутой, сердце все больше наполнялось отчаянием.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю