Текст книги "Сердечные риски, или пять валентинок (СИ)"
Автор книги: Awelina
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
Из-за одного человека. Снова.
Так нельзя. Ни в коем случае недопустимо. Меньше всего хотелось бы того исхода, который логически следует из ситуации – увольнения. Отмела все подобные мысли и задержалась в офисе до девяти вечера, посвятив себя целиком работе, напоминая себе, что именно это я всегда любила, именно такого пыла и самоотдачи, такой должности всегда хотела.
Ранним утром в четверг я очнулась от беспокойного сна. Как ни пыталась, вновь уснуть так и не смогла. Лежа на боку, наблюдала за тем, как медленно и неохотно ползли стрелки часов от половины пятого к пяти, затем – к половине шестого, к шести.
Сон вернул меня в тот ноябрьский, закутанный в шаль обильного снегопада день, когда я ехала на собеседование в «Мэнпауэр». Я затормозила машину, но за рулем был не Дима, а Вадим. Застряв в бесконечной пробке, мы о чем-то разговаривали, долго и увлеченно. Я смеялась, а он улыбался, и его улыбка, такая согревающая, тревожащая, наполняющая сердце какой-то горько-сладкой и терзающей нежностью, шагнула со мной в реальность, стояла перед глазами, пока пила кофе, делала прическу и макияж, ехала на работу.
Рабочие часы хорошо отвлекли, и сон, ставший причиной раннего пробуждения, осел где-то внутри вяжущей взвесью какого-то предчувствия. Около трех часов Савельев через Артема передал мне, что хотел бы видеть у себя в кабинете, чтобы обсудить список промоутеров, законченный вчера. Я не видела в этом необходимости, но, несомненно, руководителю виднее.
Первый сюрприз в этот день: Киры в приемной не оказалось. На ее месте сидела Маша Ларионова, которая поприветствовала меня, улыбнувшись дружелюбно и искренне. А я смешалась, едва не сбилась с шага, покраснела.
«Босс наш далеко не дурак, а Весёлова девушка что надо. Так что совет да любовь…»
Обозначив свой приход негромким стуком, я вошла в кабинет Савельева. Дверь намеренно оставила приоткрытой. Сосредоточилась, отринув все, что не касалось работы.
– Добрый день, Вадим Евгеньевич.
Мой начальник что-то увлеченно искал в ящике своего стола, буркнул, не взглянув на меня:
– Добрый. Присаживайтесь. Дайте мне минутку.
Я села на свое обычное место за бриффинг-приставкой: прямая спина, руки сложены перед собой, уже такое знакомое, сопутствующее его присутствию рядом напряжение в теле. Зазвонил телефон, и Вадим быстро взял трубку:
– Да, – выслушал собеседника. – Понял. Перезвоню потом, сейчас занят.
Ни одного взгляда на меня.
Наконец отыскав в своем столе какую-то папку, он мимолетно усмехнулся и пролистал ее, наверное, убеждаясь в правильности своей находки. Разве он сам не понимает, что нужно более правильно и функционально организовать свое рабочее пространство, и тогда все будет под рукой и в нужный момент?
А затем Савельев вдруг поднял на меня глаза. Без труда прочел в моем взгляде последнюю мысль и насмешливо поднял брови:
– Это проклятие. Как только собираюсь привести все в порядок, тут же наваливается гора работы, – развел руками, сардонически улыбаясь, а я, прикусив губу изнутри, отвела взгляд. – Итак…
Второй сюрприз в этот день: захватив обе папки, приготовленную мною для него и найденную в ящике, он поднялся со своего места и, с шумом выдвинув стул рядом со мной, сел на него. Его серые глаза секунду или две смотрели в мои. Не отстраненный или выжидательный взгляд, а обжигающий, смешавший мои мысли и эмоции.
Ничего не изменилось. Его поступки, возобновившие свою циркуляцию сплетни и омерзительное препарирование наших с ним отношений, моя решимость – ничего из этого не изменило положения вещей.
Вадим, открыв папку со списком промоутеров, спросил, стуча пальцем по файлам:
– Почему именно эти девушки? Хочу услышать ваши доводы и мнение.
– Там есть анкеты, а также и их отчеты по продажам, – холодно, не понимая смысла его требования, вообще – этого разговора, ответила я.
Он не доверяет мне? Означает ли это, что я где-то допустила ошибку?
Провела рукой по идеально уложенным волосам, переплела пальцы.
– Но все-таки, что вы сами о них скажете?
Взяв под контроль свое недоумение, нервозность по поводу того, что, вероятно, не до конца справилась с порученным мне делом, и напряжением, вызванным его испытующим взглядом, который он практически не отводил от моего лица, я дала краткое резюме по каждой девушке, опираясь и на прикрепленную к папке информацию, и на собственные впечатления. Но какими бы исчерпывающими ни казались мне мои описания и причины, по которым я внесла ту или иную фамилию в список, Вадиму Савельеву их почему-то было недостаточно. Он изводил меня вопросами, уточнениями, своим скепсисом, тем, что поджимал губы или морщил лоб, заставляя сомневаться во всем мною озвученном, лишая уверенности в правильности своего мнения. В конце концов я горячо выпалила:
– Мне переделать список? Я готова. Закончу к следующему вечеру, – и, сгорая со стыда, резко замолчала.
На губах Вадима дрогнула сдерживаемая улыбка, в глазах вспыхнули искры веселья, а я уставилась на него, застыв в шоке, догадавшись: он намеренно добивался такой реакции.
– Вы можете переделать, если у вас есть силы и желание, – уже открыто улыбаясь, сообщил он мне. – Кроме того, вы пока не до конца поправились. Но я совсем не против еще раз обсудить с вами ваш выбор. В споре, как известно, рождается истина.
Добавил, внезапно посерьезнев, многозначительно взглянув на меня:
– И необходимо любому человеку давать шанс исправить свои ошибки. Особенно, если сам виноватый их осознает и очень хочет это сделать.
Нет, он сейчас ведет речь не о сделанном мною списке промоутеров, который придется перепроверить сразу же, как покину этот кабинет. Неужели речь зашла о его ссоре с братом на корпоративном вечере? Или о досадном окончании нашего разговора в тот вечер? Неожиданный переход, к которому я не была готова.
Он сожалел, признавал свою ошибку и… И я абсолютно и безнадежно растерялась, сдалась мощному накату смешанных и очень сильных чувств, спрятала глаза. По коже промчался электрический холодок, крошечные разряды ускорили пульс, заставили пересохнуть горло, загореться от волнения.
Если так, то… Мы оба в тот вечер повели себя неправильно, и это значит…
– Смотрите. – Я ощутила, что Вадим, наконец-то, отвел от меня интенсивный и внимательный взгляд. Он придвинул ко мне папку, которую нашел в столе перед нашей беседой, заговорил в деловом и обыденном тоне, помогая и мне совладать с собой. – Вот здесь собраны командные тренинги, какие-то нами уже применялись, а какие-то нет. Я хочу, чтобы вы посмотрели их все. К следующему понедельнику клиент определится с выбором, проведет собеседования, и из четырнадцати ваших кандидаток останется восемь или девять. Вы научите их работать в команде и подготовите в плане понимания покупателя и знания товара. Информация от дистрибьюторов будет чуть позже, я скажу вам, когда…
Жужжание вибрации моего сотового внезапно вторглось в его инструкции. Савельев, умолкнув, красноречиво посмотрел на меня, а я оцепенела.
Как, собираясь на встречу со своим начальником, тщательно вычищая все лишнее и недопустимое из своего настроя и мыслей, я могла забыть о мобильном телефоне в кармане своего жакета? Почему не выложила его на свой стол? Ответ один: все провально, я не справляюсь, теряя концентрацию и саму себя.
Из-за одного человека.
– Вы не ответите? – уголок рта Вадима пополз вверх в ироничной улыбке.
Тягостный мрак отчаяния и замешательства накрыл меня. Механически вытащила из кармана вибрирующий сотовый, едва управляя непослушными пальцами, надавила кнопку «ответить».
Люся. Она сейчас должна быть на работе. Почему звонит?
– Привет, Люсь, – глухо произнесла в трубку.
– Арина, привет, – не Люда, слабый и какой-то сдавленный голос Руслана.
– Что-то случилось?
Замораживающая волна предчувствия, до этого сидевшая где-то в подсознании, за секунду смыла действительность: Вадима, сидящего так близко, что каждый момент ожидала соприкосновения наших коленей, локтей, кистей рук, этот кабинет, внезапный поворот нашего разговора, мое страшное открытие, сорвавшее покров контроля и самообладания.
– Лилия Андреевна…
– Что с мамой?
– Ее увезла скорая. Я даже не в курсе, что с ней. Давление или сердце, толком не понял. Люся оставила телефон… У нее истерика, но она все равно поехала…
– Поняла, – будто со стороны услышала свой мертвый голос, в глазах потемнело.
– Я перезвоню, как только приеду в больницу. Отпрошусь с дежурства. Она ведь даже вещи не собрала, представь. Не успокоилась, пулей подорвалась. И остановить не успел…
– Спасибо, что позвонил. Жду новостей, – бездыханно проговорила я. Секунду спустя наблюдала, как моя безвольная рука выронила телефон на стол.
Вадим о чем-то спросил меня. Вероятно, о том, что произошло, что со мной. Время и пространство словно затвердели, оглушив, застудив и меня. Сознание никак не могло ухватить происходящее: слова, какие-то звуки, скрип, стук, шорохи.
Изо всех сил я пыталась осмыслить, принять…
Нет, это не могло быть реальностью.
Мужская рука, смахнув папки и мой телефон в сторону, поставила передо мной пластиковый стаканчик с водой, над ухом прозвучала просьба, нет, безапелляционный тихий приказ:
– Пей.
И я рефлекторно подчинилась.
Прохладная вода, опускаясь вниз по горлу, унимала зарождавшуюся во внутренностях дрожь, прогоняла серовато-белесую пелену, зависшую перед глазами, проясняла мысли. Как так могло получиться? Мама никогда даже…
– Что случилось?
Повернув лицо, я встретила взволнованный и очень обеспокоенный взгляд нервно ерошившего волосы Вадима. Едва шевелящейся рукой потерла свой влажный и холодный лоб.
– Что-то с сестрой? Ее мужем? – забота и тревога, слышавшиеся в его голосе, окончательно привели меня в чувство.
Нужно объясниться с ним, потом что-то решить: ждать звонка от Люси или Руслана? Самой наводить справки? Уехать к маме?
– Мама в больнице, – проговорила я, голос осекся.
Озвучила то, что пока было лишь услышано, но не обрело словесной и оттого реальной формы, и тотчас же почувствовала, будто рассыпаюсь. Я сделала еще два глотка воды, сглатывая колючий ком горечи, застрявший в горле, и продолжила:
– Руслан точно не знает, что с ней. Люся в панике. А мама… Я ни разу не видела ее больной. Или чтобы она какое-нибудь лекарство принимала. Никогда ни на что не жаловалась, и вдруг…
Я взглянула на него, внезапно ощутив перемалывающую, сокрушающую дух беспомощность. Тотальную и этим пугающую. Сердце ухнуло в ледяную черноту. В голове не укладывалось, что мамы… может не стать. Вот так – беспричинно, без предпосылок, однажды.
Мгновение Савельев всматривался в мое лицо, в глубоких глазах отражалось пронзительное сочувствие. Затем его губы поджались, он посуровел:
– Одевайтесь, – скомандовал, резко поднявшись с кресла.
Я не сводила с него недоуменного взгляда.
– Вы едете в Менделеевск, – пояснил, теряя терпение, быстро собрал папки с бриффинг-приставки, подал мне мой телефон. – Сегодня же. Сейчас.
– Я не…
Он раздраженно цокнул языком.
– У вас вредная привычка вечно говорить «нет» или начинать отбрыкиваться на любую мою попытку помочь и вообще проявить участие. Я чем-то неприятен вам? Ну, кроме того, что сглупил на корпоративе?
Взбешен. Я отметила, что его руки стиснуты в кулаки, а в глазах – ужаливший меня упрек. Осторожно поднявшись, я задвинула стул, но продолжала опираться на его спинку, не уверенная, что удержусь на ногах. Колебалась перед ответом:
– Я не решила, что именно делать. Но, думаю, мне действительно лучше…
– Быть рядом с матерью, – непререкаемым тоном перебил меня Вадим, предупреждающе сверкнув глазами. – Поэтому одевайтесь, я буду ждать вас в машине.
Глядя в его решительное, ожесточенное лицо, я поняла, что слова «ни вам, ни мне не следует этого делать» он не воспримет. Более того, я сама не смогу их произнести. Не сейчас, когда все так зыбко, черно и сыплется под руками и ногами, заглатывая, точно зыбучие пески.
***
Звонок Руслана совпал с моментом, когда Савельев захлопнул за мной переднюю пассажирскую дверь своей машины.
– Люся позвонила, – его голос заглушал какой-то фоновый шум. – Гипертонический криз. Состояние пока более или менее. Неплохое, но пока и нехорошее. Но, вроде, ничего страшного. Переполошил тебя, да?
– Я приеду, – ответила я, снимая берет. Нервно сжала ворот пальто и покосилась на Вадима, тоже глянувшего на меня, уже пристегнувшегося и готового выехать с парковки, но ожидающего завершения моего разговора.
– Отлично. Люське будет поспокойнее с тобою рядом.
– Что-то выяснилось? – спросил Вадим, заворачивая на улицу, еще не запруженную потоком машин.
– Да. Сказали, что это гипертонический криз. Пока ничего определенного.
Гипертония. Ни Люся, ни мама ни слова мне о ней не говорили. А я сама была так невнимательна, так отстранена, что не заметила…
– Мне нужно в железнодорожные…
– Да-да, предоставьте это мне, я сейчас все улажу.
Затормозив на светофоре, Савельев принялся листать контакты в своем сотовом, затем сделал звонок:
– Рита, день добрый. Это Вадим Савельев… У меня просьба к тебе: отложи билет Москва-Менделеевск на сегодня… Когда?… Хорошо. Мы подъедем к восьми.
Повернувшись, задумчиво взглянул на меня и сказал своей невидимой собеседнице:
– И обратный, пожалуйста, – вопросительно поднял бровь, кивком головы побуждая определиться с числом, когда буду готова вернуться. Я, секунду подумав, шепотом произнесла:
– На вечер десятого.
Двое суток. Этого мало, очень мало. Мало для дочери, упустившей состояние матери, живущей от нее на расстоянии, выделившей для общения с родными мизерное количество времени. Но работа требует моего скорейшего возвращения.
Работа, профессия… Это они мною владеют, а не я ими.
– На вечер десятого… Угу, понял. Огромное спасибо, – он тепло рассмеялся на какую-то реплику той девушки, и я вдруг остро почувствовала укол холода, тоски и одиночества. – Витьке привет от меня… Да, и тебе счастливо.
За окном автомобиля мчалась будничная городская жизнь, расписавшая коричнево-черное пространство улиц параллельными, пересекавшимися и заверяющими в своей стабильности узорами, смело врезавшаяся крышами зданий в серебристо-серое, неизменное и повседневное февральское небо.
Все на своих местах. И будто ничего не происходит.
Вновь я почувствовала себя потерянной и беспомощной, оглянулась на мужчину рядом, спокойного, но что-то обдумывающего, внимательно следящего за дорогой, и усилием воли задавила панику. Сейчас важно жить поэтапным решением задач. И первая задача – сесть на поезд в Менделеевск. И если бы не Вадим Савельев, сегодня это вряд ли бы получилось.
– Я бесконечно вам признательна, – я продолжала смотреть на профиль его сосредоточенного лица, с волнением понимая, что невозможно подобрать слов, чтобы заключить в их оболочку всю свою благодарность, давящую изнутри томящей, горячей болью. – Даже не знаю, что бы делала без вас…
Снизив скорость перед перекрестком, он обернулся ко мне, на его губах расплылась медленная завораживающая улыбка, в глазах замерцала нежность, от которой быстрее забилось сердце. Плечи немного отпустил груз несчастливых обстоятельств.
Вадим так и не ответил мне. И я сама больше ничего ему не сказала вплоть до того момента, пока мы не оказались у подъезда моего дома, – спасалась, обретала почву, растворялась в нашем молчании, теплоте его присутствия рядом, в моей жизни, в размеренном гипнотизирующем движении машины.
… Чемодан я уложила за пятнадцать минут. Словно со стороны видела себя: всегда собранную, тщательно бдящую за порядком, педантично и эргономично распределяющую по полкам не только свои вещи, но и жизнь. Да, это позволяет собраться в дорогу за четверть часа, но это так же означает, что я упущу и потеряю все, что не находится под рукой или в поле моего зрения.
Мне следовало больше отдавать своей семье. Маме… Я эгоистично вспомнила об этом сейчас, когда ей плохо. Грудь сдавило, и глаза защипали слезы. Прижав ко рту кулак, я присела на кровать и прислушалась к звукам на кухне.
Вадим, без ожидания приглашений и какого-либо стеснения, зашел со мной в квартиру, разделся и разулся, прошел в большую комнату, мимолетно огляделся и, повернувшись, остановил взгляд на мне, замеревшей на пороге.
– Вы голодны? – вопрос прозвучал даже как-то враждебно. Я догадалась, что ответа «нет» не предполагалось.
Как обычно.
Запоздало по сознанию скользнуло удивление, смешанное с взволнованностью: он снова здесь, в моей квартире, а между нами снова канули в небытие границы нейтрального делового общения.
– Пока важнее собрать вещи, – ответила я, а он согласно кивнул.
– Все верно. Собирайте. А я пока сварю нам кофе и пороюсь в вашем холодильнике. Если, конечно, вы мне позволите, – кривовато и обаятельно усмехнулся.
И я позволила. Показала, что и где есть.
И ни тогда, ни вот в эту секунду, сидя в изголовье своей кровати, считая часы до своей отправки в Менделеевск, глядя на стоявший передо мной уже закрытый и готовый к поездке чемодан и прислушиваясь к его шагам и позвякиванию посуды на кухне, я так и не определилась, что именно испытывала от напора такой заботы и предупредительности, в чем-то успокоительных, отзывающихся в сердце нежной благодарностью, а в чем-то воспринимающихся как самоуправство.
… В молчании мы перекусили бутербродами, приготовленными Вадимом. Я едва справилась с половиной одного, чем заработала неодобрительный взгляд своего гостя. Меня одолевали тревоги, вина, мрачные предчувствия, до предела смущающие обрывки произошедшего в кабинете – неужели прямо на его глазах мне стало плохо? – все психологические силы тратились на то, чтобы прогнать все прочь.
Я направила внимание целиком на мужчину, сидящего напротив: пьет крепкий кофе без сахара и сливок, похоже, привык к очень горячему – не подождал, пока немного остынет, размышляет о чем-то неприятном и в такие моменты нервно трет складку между бровей и твердо сжимает рот.
Когда он поймал мой изучающий взгляд, то смутился.
– Было очень вкусно, спасибо вам, – теплым и мягким тоном я загладила возникшую между нами неловкость.
– Не за что. Был бы счастлив, поешь вы еще немного, – угрюмо отметил он.
Какое-то время мы безмолвствовали.
– Арина… – Вадим опустил взгляд и, обхватив за верх кружку, покрутил ее влево-вправо. – Я прошу прощения, если вам показалось, что я сильно напирал со своей помощью. Или злился… Хотя, да, я действительно злился. Во-первых, испугался за вас, испугался, что вы закроетесь. А во-вторых, вот так вооружился, приготовился к вашему отпору.
– Я поняла это. – Я улыбнулась ему, когда он поднял на меня глаза. Чувствовала внутри горячую щиплющую волну… чего-то. Неодолимого притяжения?
***
Мы стояли у перронов на Казанском вокзале, Вадим по-прежнему оставался рядом. Мне следовало еще раз отблагодарить его за помощь и, напомнив о делах, требующих его внимания, отпустить, ведь уже можно было садиться в вагон, но… Я не могла.
Боялась остаться одна, перестать глядеть в мягко улыбающееся лицо, в околдовывающие яркие глаза. Потому что знала: мне предстоит пережить натиск долгих часов в одиночестве и бессонной ночи, наполненных тяжелыми мыслями, выводами, растерянностью, страхом потери и неизвестности, а также бездонным чувством усталости.
Это не было правильным – то, что Вадим Савельев стал моим укрытием от себя самой.
Он расспрашивал, часто ли я покидаю Москву, как обычно чувствую себя в дороге, люблю ли ее. Попросил поподробнее рассказать о друзьях, с которыми однажды, как упомянула, совершила поездку в Сочи. Попытался развлечь меня несколькими забавными дорожными историями, приключившимися с ним и с его отцом. Я даже не вникала. Обнаружила, что мне просто нравится слушать его голос – бархатистые нотки баритона словно ласкали, заверяли, что все образуется.
Выдохнув, рассеянно проследив за белесым хвостиком моего растворившегося дыхания, я покосилась на один из локомотивов, медленно и плавно покидающий вокзал. Савельев неожиданно встал передо мной, закрыв обзор, отгородив от вокзальной сутолоки. Очень близко, как тогда, на корпоративном вечере, в момент нашего разговора, которого я так желала и не желала одновременно.
– Расскажите мне о ней.
Я догадалась, что он просит рассказать ему о маме…
Как она? Ей стало хуже? Ни Люся, ни Руслан не отвечали на звонки, меня это сильно тревожило. И хорошо, что он был рядом. Только поэтому дело не дошло до дрожи нервного перенапряжения и стискиванию в руке мобильного телефона в ожидании, когда он, наконец, взорвется входящим вызовом.
– Ей всего сорок девять, – неуверенно начала я. – Любит хозяйничать. Огород, кухня, соленья и варенья – центр ее вселенной. Обожает цветы, квартира теперь похожа на оранжерею. – Улыбнулась, вспомнив, как в мой последний приезд Люся ворчала на маму: «Мам, из-за твоих горшков уже не пройти, не проехать, сумки негде поставить, ну что за ерунда». – Цветы и книги – это ее слабости.
А следующие слова выдавились сами собой, расцарапали горло горечью:
– Мы с ней все больше отдалялись. С каждым годом моей жизни здесь. Это нормально – говорить с мамой раз, два раза в месяц? Хорошо не делиться с ней, не откровенничать? Не хотелось огорчать ее, но я ведь знала: она ждала не только рассказов о моих успехах, но и о моих провалах и проблемах.
– Арин, – Вадим смотрел в мои глаза с печальной мудростью и пониманием. – Вы помните, как я говорил сегодня о втором шансе? Иногда его необходимо давать и самой себе.
Слов не нашлось, и я просто кивнула, признав его правоту. А затем едва слышно, полувопросительно проговорила:
– Мне пора…
Момент, который хотелось малодушно отложить надолго, который я не торопила, но которого нетерпеливо ждала.
– Да. Действительно… – Глаза Вадима будто погасли, лицо стало печальным.
Он вместе со мной переживал эту… страшную ситуацию, был рядом, горячо поддерживал… А теперь я должна попрощаться с ним и сказать: «Спасибо бесчисленное число раз». Так?
Он не дал мне такой возможности. Захватив чемодан и взяв меня за руку, Вадим довел меня до нужного вагона и там, быстро развернувшись ко мне, вдруг крепко обнял, прижав к себе так плотно и надежно, что мое тело пронзило электричество, а сердце прекратило биться. Нос уткнулся в приятно уколовшую щетину у его уха. Ноздри заполнил густой и теплый запах кардамона и кедра.
На своем виске я ощутила сначала его горячее дыхание, шевелящее волоски, а потом – сладкое, осторожное, но такое обжигающее прикосновение губ, укравшее мое дыхание, пустившее трепет по каждой клеточке.
– Все будет хорошо, я обещаю. Верь мне, – шепот в моем ухе показался нереальным. Иллюзией. – Счастливого пути. Я встречу тебя в воскресенье. И больше не убегай, прошу.
В следующее мгновение Вадим выпустил меня из объятий.
Ошеломленная, едва отдавая отчет в своих действиях, я протянула проводнице билет и документы. Поднявшись в вагон, механически взялась за ручку своего чемодана, поднятого им наверх ранее. А он на прощание улыбнулся мне той самой улыбкой из моего сегодняшнего сна, согревающей, тревожащей, переворачивающей сердце… Чем?
