Текст книги "Сердечные риски, или пять валентинок (СИ)"
Автор книги: Awelina
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
– Я-то уж точно не ошибся. Она не будет танцевать с тобой.
Низко наклонив голову, я вперилась взглядом в зеленые носки своих туфель. Пальцы все крепче впивались в кожу клатча, я едва ли замечала это.
Омерзительно… Как же это омерзительно.
– Не понял, ты теперь и за нее решаешь? Что, дело так далеко уже зашло?
Чувствуя, что меня вот-вот начнет колотить, я поспешно вмешалась:
– Спасибо за приглашение, Дмитрий Евгеньевич. – Он изумленно приподнял брови в ответ на это обращение, я же сосредоточилась лишь на том, чтобы мой голос не дребезжал. – Но, и правда, придется отклонить его. Мне нужно отойти, простите.
Повернувшись к Вадиму, я посмотрела на него – красноречивый долгий взгляд. Эта ситуация неприятна, даже больше – невозможна. Я хочу уйти. Как можно быстрее.
– Еще минутку, Арина, пожалуйста, – его глаза умоляли, в них мелькнула какая-то боль и беззащитность.
На подгибающихся ногах я осталась стоять на месте, на миг прикрыла глаза ладонью и сложила руки на груди.
– Да, минутку, Арина, тоже вас прошу. Тут очень интересный выходит поворот, правда, Вадик? Освободил место для себя, правильно понимаю?
Тон Дмитрия был ядовитый и плоский. Никогда не думала, что он способен на такой.
– А оно было занято разве?
Это нелепица. Безумие.
– Не сомневайся, было.
– Именно, что было. Дим, только не строй из себя жертву…
Я не желала разбираться, что происходит и почему. Что вообще случилось с этими двумя мужчинами, старший из которых всегда казался образцом благоразумия и выдержки, а младший – тем, кто в любой ситуации сохранит чувство юмора и оптимистичный настрой? Будто в трансе, глядела на танцующих, поражалась разительному контрасту: умиротворяющие, осторожные, печально ласкающие минорные лады музыки и потрескивающая агрессией, взвинчивающая нервы, сжигающая гневом атмосфера, словно заключившая нас троих в плотный, непробиваемый шар-вакуум.
– Еще тогда в Питере мы с тобой обсуждали…
– Ах, тогда… – презрительно и насмешливо протянул Дима. – Тогда девушка нареканий у тебя не вызывала, все верно. Точнее, ее отец не вызывал. Деловые интересы – твой приоритет. Удачно сложилось, что у меня к ней не деловой интерес был, да, Вадик?
– Был, есть и будет.
– Разумеется! Ты позаботишься…
– Простите, – невыразительно, сквозь спазм в горле проговорила я и, нарушив всяческие приличия, решительно отошла от братьев.
– Арина! Подождите!
Вадим.
Не сбавляя шага, я шла к выходу на лестницу, намереваясь спуститься в вестибюль и одеться. Не глядела на людей, но так ясно чувствовала на себе их ощупывающие, жгущие любопытством взгляды, так ясно слышала вопросы, звучавшие в их мыслях: что же там случилось между ними? при чем здесь она?
– Арина, – совсем близко, практически рядом с ухом.
Действуя рефлекторно, я отреагировала, резко развернувшись на каблуках, и нос к носу столкнулась с Савельевым-старшим.
Его глаза плавили сожалением и тревогой, поэтому я перевела взгляд на фуршетные столы, стоявшие в отдалении за его спиной. Синтетический глянец белоснежных скатертей, а на нем хаос из посуды, остатков фуршетных закусок и гордые башни ведерок с охлаждаемыми в них бутылками шампанского.
– Пожалуйста, простите, что так вышло. Дима наговорил…
Довольно. Я задыхалась.
– Ничего страшного. Мне пора ехать. Хорошего вам вечера.
Повернулась, чтобы уйти, но он неожиданно остановил меня, мягко ухватив за руку чуть выше локтя, вновь проникновенно заглянул в глаза:
– Арина, пожалуйста.
Сглотнув, я разжала стиснутые челюсти. Сдалась. Из-за взгляда серых, таких живых и понимающих глаз.
То, что проделывал со мной Дима. А теперь проделывает Вадим. Это проклятие, что глаза братьев так схожи.
– Вам нужно вернуться, – вкрадчиво попросила я. – Поговорите с братом, узнайте, чем он недоволен, расскажите, почему сердиты вы. И желательно, наедине друг с другом. А мне действительно нужно уехать.
Еще мгновение он удерживал меня, смотрел с каким-то сумрачным недоверием, настоятельной просьбой и после отпустил.
Я смогла сделать вдох.
Трясясь в ознобе – запоздалое последствие нервного перенапряжения – я спустилась вниз. В вестибюле было тихо и прохладно, кожа мгновенно покрылась жесткими мурашками. Старалась глубоко дышать, очищая свои мысли, хороня любые эмоции.
Все: феерия музыки, опьянения и развлечений, жар общения и ссор, пристальное внимание, оставляющее болезненное клеймо, – осталось позади, наверху. Я оставила это там.
Запахнув пальто, накинув капюшон, я ощутила, как постепенно отступает дрожь.
Все миновало. Я еду домой.
Вадим Савельев прислал смс, когда я уже давно была в такси, через окно глядела на мистическую ночную городскую жизнь, волшебной палочкой высекающую снопы огней и рисующую шлейфы освещенными окнами и витринами, проливающими на заснеженные обочины дорог свое теплое ровное сияние.
«Я в курсе, чем он недоволен, но не собираюсь ничего менять. Как думаете, имею я право побыть эгоистом, чего до этого себе не позволял, и сохранить для себя то, что безмерно хочу?»
Мне следовало задуматься над смыслом сообщения, туманным и странным, решить, что ответить ему… или же вообще не отвечать… никогда. Собранная, напряженная, будто взведенная пружина, я вернула телефон в клатч и заставила себя снова раствориться в созерцании, в движении автомобиля. И желании поскорее оказаться дома.
Еще через минуту пришло второе смс от него: «Я еще раз прошу у вас прощения».
Задержав палец на кнопке, я выключила сотовый. Потерла запульсировавшие виски.
Не расплескать, не допустить никаких размышлений ни о чем. Иначе эмоции, связанные с событиями этого вечера, просто обрушатся на меня, как прогнившая крыша дома, похоронив в своем хаосе и негативе.
Дома я разделась, неловко снимая одежду подрагивающими руками. Приняла душ. Переодевшись в домашнее, собрав волосы в хвост, прошлась по квартире, оглядывая, отмечая, все ли в должном порядке, но утром я достаточно тщательно подошла к уборке. К сожалению. Ведь именно сейчас мне необходимо было что-то сделать, чем-то занять свои мысли.
Оказавшись на кухне, я достала из шкафа глубокую миску, миксер, заглянула в холодильник…
Кекс в одиннадцатом часу вечера. Оригинальный подход ко времени выпечки, но хорошее решение в моей ситуации. И самое главное спасение – цедра лимона, которую я всегда готовила сама. На этот раз стадию ее высушивания придется пропустить.
… Бросая взгляды на нагревающуюся духовку, в которую уже перекочевала форма с тестом, я помешивала чай в чашке, чувствуя, что пугающее, болезненное натяжение эмоций внутри немного ослабло.
Понятно, что многое «нарывало» между братьями. И уже давно. Ни один из них не был прав: ни Вадим со своей чрезмерной опекой, к которой толкала его бессознательно взятая на себя роль отца, ни Дима, решивший, что ему позволяется больше, чем остальным. Я всегда знала, что импульсивность и склонность действовать немедленно, свойственные и старшему, и младшему, когда-нибудь «выстрелят» очень некрасивой ситуацией. Вадим, обиженный и злой за бегство, равнодушие и бесчестный поступок брата, успевавшего и за мной ухаживать, и удерживать при себе невесту, и Дима, заведенный до крайней степени тем, что старший Савельев определяет большинство направлений его жизни и часто решает за него. Тут все предопределено и объяснимо. Кроме одного: каким образом получилось, что между ними «нарывала» еще и я? И я тоже стала объектом агрессивного внимания Димы, равно как и вызывающего покровительства Вадима, не постеснявшегося показать это брату. Почему?
И так много глаз наблюдало за нами, множество ушей пыталось поймать хоть слово и уловить суть ссоры братьев. Меня передернуло при мысли, какую интерпретацию найдет у сплетников это происшествие.
Они поссорились из-за меня. Не поделили даму сердца. Чуть не подрались на глазах у всех, а я безмятежно и снисходительно стояла рядом и взирала на разворачивающееся действо, решая, какой из братьев будет более выгодной партией.
Меня замутило, чай показался слишком сладким. Поднявшись, выплеснула его в раковину, замерла, открыв кран с водой и уперевшись ладонями в края мойки.
Ни тому, ни другому в голову не пришло, что они творят, как опускают себя… и меня, затевая весь этот… разговор при стольких свидетелях.
Струя воды с шипением и шумом била прямо в середину раковины, заворачивалась пузырившейся воронкой и исчезала в сливе. А я кусала губу и пыталась справиться с разогнавшими сердце до лихорадочного темпа чувствами стыда, вины, отчаяния и гнева. Затем, наклонившись, я принялась ополаскивать лицо ледяной водой до тех пор, пока от холода не начало сводить пальцы и колоть щеки и лоб.
Уже ничего не изменишь. А сейчас мне лучше сосредоточиться на том, чтобы сделать себе еще чаю и уследить за выпечкой. Неплохо было бы включить ноутбук и проверить почту – Люся обещала прислать интересные фото с ледового городка…
… Поставив пышущий жаром и ароматом ванили кекс на стол, я потянулась за пакетиком сахарной пудры. Внезапно раздавшийся звонок домофона остановил меня. Я застыла на месте, растерявшись. Взглянула на часы: 22.34. Кто мог бы прийти? Да еще так поздно. Тягостное, отдающее горечью предчувствие свернулось под сердцем, я потерла лоб, прислушиваясь к настойчивому трезвону домофона. Надо открыть.
Оказавшись в прихожей, я нерешительно сняла трубку:
– Кто там?
– Это Вадим Савельев.
При звуках чуть искаженного баритона того человека, о котором только недавно давила неприятные мысли, которого меньше всего хотела бы сейчас видеть, я отпрянула.
– Арина, пожалуйста, впустите меня, нам нужно поговорить.
Стиснув челюсти, я невидящим взглядом глядела на рычажок для сброса вызова, молчала.
– Арина…
– Я не вижу необходимости в этом разговоре, Вадим Евгеньевич. Езжайте домой, – безучастным голосом наконец ответила ему.
– Такси уже уехало. Я вызову другое, но за эти десять-двадцать минут ожидания я мог бы объяснить вам…
– Не нужно ничего, – прервала я Вадима, потянула руку к домофону, собираясь сбросить звонок.
– Нет, нужно! – ответил он громко, со злостью.
Возможно, действительно нужно. Ему самому. Всего лишь упрямство или диктат желания загладить свою вину? И то, и другое, полагаю. И мне тоже нужно. Нужно сказать ему, что мы не более чем коллеги, что в понедельник, услышав волну новых пикантных слухов, он сам убедится, какие последствия может иметь наше общение.
И сегодня ведь морозная ночь…
Указательный палец решительно надавил на овал кнопки справа, раздался характерный писк.
– Заходите, – ровно проговорила я и повесила трубку.
Нет, речи не зайдет об уязвленном достоинстве, не будет вопросов, тем более – упреков. Это бессмысленная трата энергии, слов и проявление глупости. В произошедшем есть и доля моей вины, безусловно, ведь я практически и не пыталась остановить разгорающуюся ссору братьев и добровольно оставалась ее свидетельницей, хотя следовало бы отойти в сторону еще в самом начале их беседы, настоять на своем.
Нужно забыть. Оставить все это позади. Собраться.
Выдохнув, я отперла замок, приоткрыла дверь и осталась ждать его прихода на пороге, ощущая, как натянулись на спине напрягшиеся мышцы.
Его шаги на моей лестничной площадке, а через секунду Вадим сам, без стука, без какого-либо промедления или колебания, распахнул дверь в мою квартиру.
Состояние его одежды – красноречивое свидетельство, что Савельев пребывал в каком-то эмоциональном хаосе: кожаная куртка с не расправленным воротом не была застегнута, развязанный галстук болтался на шее, три верхних пуговицы сорочки также незастегнуты, а ткань хранила следы воды. Волосы тоже находились в беспорядке, будто мужчина часто запускал в них руки. Он оглядел меня испытующим взглядом: мои простые домашние джинсы, ступни в шерстяных полосатых носках, синюю растянутую футболку, неаккуратно собранные в хвост волосы, и я спохватилась, что не одета для приема гостей.
Что ж, сейчас и неурочное время для прихода таковых, в какой-то степени это меня извиняет.
Несколько мгновений мы безмолвно глядели друг другу в глаза, ни один из нас не двигался. Савельев не делал попытки войти, а я не торопилась приглашать его. Он выглядел усталым и нервным, что-то пытался прочесть в выражении моего лица, во взгляде. Его глаза лихорадочно блестели. Охлажденный воздух, пробирающийся в подъезд с улицы, студил лодыжки, пускал холодок по одеревеневшей спине, четко выделял запах застоявшейся сырости и вечной пыли лестничных клеток.
Сложив руки на груди, поежившись, я сдержанно произнесла:
– Проходите. – И отступила в сторону, закрыла за ним дверь, когда Вадим оказался за моим порогом.
Переступив с ноги на ногу, быстро оглядевшись по сторонам, он стянул куртку, повесил ее на вешалку и разулся. Выпрямившись, он посмотрел на меня выжидающим взглядом.
Без слов спрашивает о том, где я готова его выслушать.
Спазм сдавил горло, мешая заговорить, в висках застучала кровь, и так некстати перед глазами встала фальшивая улыбка Димы, потом – холодное, рассерженное лицо Вадима и заинтересованные, будто прилипшие к коже взгляды любопытствующих сотрудников. Я до боли стиснула пальцами плечи, прикусила губу изнутри.
– Очень вкусно пахнет, – бросив взгляд в сторону кухни, Савельев снял с шеи болтающийся галстук и, сложив его, спрятал в карман пиджака. – Я прошу у вас прощения за свой непрезентабельный вид, – мрачно усмехнулся, взглянув на меня.
– Хотите чаю? – выдавила я вопрос и, не дождавшись ответа, прошла на кухню.
– Лучше кофе, – отозвался он за моей спиной.
– Хорошо.
Все те минуты, пока я делала необходимые приготовления, Савельев молчал. Мне хотелось, чтобы он уже начал этот разговор, хотелось оставить позади этот эпизод, дать осесть этой горькой мути гнева и досады, но в то же время не хотелось говорить. Сейчас существовала вероятность, что не сумею сдержаться…
Две с верхом чайных ложки кофе, стакан теплой воды из чайника. Включить газ, чуть убавить его. Я стояла к Вадиму спиной, но ощущала и его напряжение, и каждое его движение, его постоянный взгляд на себе: сел, запустил руку в волосы, одернул себя, поерзал на стуле, сделал глубокий вдох.
Чего он хочет? Вероятно, еще раз принести извинения, почему-то считает их важными, но буквально несколько часов назад даже не подумал, что важнее владеть ситуацией и собой.
Нет, не следовало ему приходить.
– То, что он наговорил там, как себя вел, – глухо заговорил вдруг Савельев, а я на миг оцепенела. – В общем, он не должен был так поступать. И я повел себя не лучше. Не должен был держать вас тогда, когда вы порывались уйти.
Вот так, без всяких предисловий, с места в карьер.
Я сосредоточилась на зашумевшей турке, чтобы не пропустить момент закипания.
– Оправданием мне может служить только то, что если бы не ваше присутствие рядом, то эта наша встреча получилась бы еще более некрасивой. И я это знал. И не позволил вам уйти. И еще потому не позволил, что он должен был понять, что вы… и что я…
Вадим осекся, минуту-другую молчал.
Резко выключив газ и накрыв турку крышкой, я развернулась, подошла к столу и осторожно, чтобы не взболтать осадок, налила кофе своему гостю, по-прежнему не желая встречаться с ним взглядом. Кекс все еще ожидал моего внимания, поэтому, вернув турку на плиту, я взяла лежащий рядом с выпечкой пакетик сахарной пудры. Вадим внезапно обхватил мою ладонь, заставив вздрогнуть и посмотреть ему в лицо. Его хватка была крепкой, пальцы – непривычно прохладными, в ярких глазах застыла отчаянная просьба, кольнувшая мне сердце. Я задрожала и, сглотнув, сделав усилие, нервно проговорила:
– Для всего есть причины и предпосылки. Если вам нужно мое прощение, то оно у вас есть. Вы просто очень импульсивны и действовали согласно импульсу. Я могу вас понять. – Его пальцы, держащие мою руку, ослабли, я высвободила ее и разорвала пакетик с сахарной пудрой.
– Импульсу? – раздраженно, недоверчиво переспросил Вадим. – Вы думаете, все дело лишь в нем?
В непонимании я взглянула на него, и вдруг адреналиновая замораживающая волна поднялась от живота к сердцу: этот разговор подвел нас к какой-то опасной грани, которую ни в коем случае нельзя переступать. Нельзя. Пусть все то, что он готовится мне сказать, что, кажется, давно хотел высказать, все то, что я могла бы прочесть в его глазах, но чего знать не желала, тот подтекст его уверенного жеста, когда на глазах брата он положил руку на мою талию, та запутанная суть его смс, полученного мною в такси, то «почему», что терзало меня совсем недавно, – пусть все это остается с ним. Пусть он молчит.
Долгое и тяжелое мгновение мы глядели друг на друга. Он ждал, я предупреждала. В горле пересохло, и холодный электрический накал между нами, словно распирал пространство кухни, мешая дышать, вынуждая мобилизоваться как перед нападением.
Совладав с собой, я перевела взгляд на пакетик сахарной пудры, взяла ситечко и спокойно пояснила:
– Хочу угостить вас кексом. Вы упоминали, что любите сладкое.
– Спасибо. Вдвойне люблю, если это сладкое домашнего приготовления, – последовал равнодушно вежливый ответ.
Все хорошо. Он остановился, сделал правильный вывод и отступил. И пусть больше не станет заводить речь о…
– А сейчас сядьте, пожалуйста, – попросил Вадим, когда я, посыпав кекс сахарной пудрой и разрезав его, придвинула к нему блюдце с двумя кусочками. – Выслушайте меня. Это очень важно.
Я не торопилась выполнять его просьбу. Покосилась на стул с другой стороны стола: сидеть напротив него, глаза в глаза? Исключено. Убрав за уши выпавшие из хвоста пряди волос, я отошла к подоконнику, присела на край. Образовавшееся между нами расстояние, похоже, чуть расслабило нас обоих.
Ненадолго. Он сделал глоток кофе и…
– Я должен объяснить вам эти обвинения Димы. Насчет Ларисы.
– Не стоит, – обронила я, скрестив руки на груди. – Попробуйте кекс.
– Эти обвинения очень даже основательны.
– Не имеет значения.
– Имеет.
Новая схватка взглядами. Его поначалу растерянные глаза теперь стали холодными.
– У вас нет причин объясняться, – процедила я.
Ситуация дошла до критической точки. Почему он просто не прекратит? Почему игнорирует то, что я всячески закрываюсь, огораживаюсь и защищаюсь? Почему не видит моих запертых внутри и клокочущих эмоций?
Как он мог устроить публичную свару с братом, чтобы поставить того на место? Что хотел ему показать?
Как мог втянуть в это меня? В какой-то степени даже обдуманно, согласно его же намеку.
Зачем пришел, считая важным, стремясь что-то объяснить, демонстрируя существование между нами какой-то психологической близости, дружеской или…?
Уже поздно. В том числе и для того, чтобы что-то менять. Умнее поставить точку.
– Причины как раз есть. И вы их знаете, – насупился, тихо забарабанил пальцами по столу.
– Предпочла бы забыть, – вырвалось у меня.
Вскинул голову и хмуро глянул на меня.
– Рад, что это невозможно. К сожалению, до меня поздно дошло, что если мне плевать, уронил я свое достоинство или нет, то вам не плевать. Плюс я еще и ваше уронил, а вы это едва ли легко простите или забудете.
Поджав губы, я хранила молчание. Опустила взгляд, сконцентрировалась на узоре линолеума – мелкие золотые окружности, словно бы в ловушку заключающие друг друга, подступающие со всех сторон.
В кухне пахло теплой, сахарной густотой ванили, в незашторенное окно смотрела матовая глухая чернота ночи – все навевало уют, спокойствие, но мне хотелось быть где угодно, только не здесь и не сейчас.
– Я подставил сам себя. Потому что чужие интересы, интересы брата вечно ставил во главу угла, а теперь вышло так, что не только виноват, но еще и дурак.
– Но к делу. Дима всегда хотел заниматься рекламой. Особенно его интересовала реклама в интернете. В общем, я даже был рад, что у него какая-то цель появилась и идея, над которой он загорелся работать. И мы стали искать партнеров.
Бархатистый, как-то отстраненно звучавший баритон Савельева совсем не вязался с той настойчивостью, с которой он навязывал мне эту историю.
– В итоге нашел я. Отца Ларисы. Какое-то время мы весьма плотно общались, приглядывались друг к другу. Я обычно быстро принимаю решения, в данном случае себе не изменил. Питер, девушка как раз во вкусе брата. Вывод: Дима удачно будет пристроен и так, как сам всегда хотел: не в Москве. И ему на пользу пойдет ответственность за жену и бизнес, для ветра в голове точно места не останется. Короче, я свел их, Ларису и брата. И верно угадал: она понравилась ему, он понравился ей. Да, признаю, немного давил на него, чтобы он сделал ей предложение, но последнее слово было за ним. В тот день я подумал: вот это будет единственный разумный и правильный поступок в его жизни. Мне казалось, все складывается более чем идеально. В ноябре возникли кое-какие проблемы, Дима запаниковал, вызвал меня. Ну, и получилось так, что пришлось его отправить сюда, в Москву, а самому застрять там. А потом закрутилось…
Накрыв ладонью горло, я подавила накатившую слабость – поняла, что закрутилось.
– Первой моей мыслью, когда он сказал мне, что повстречал, дословно: «необычную девушку с сильным характером», была: «Очередная блажь, даже месяца не продержался человек!» Это я и озвучил ему. В следующем разговоре он дополнил… портрет: «целеустремленная, мечтающая о карьере». Сказал, что я, мол, давно хотел сделать отдел промоушинга, и она будет в нем идеальным руководителем. Заявил, что его новая девушка привыкла отстаивать свои интересы и что сам он уже также в круге ее интересов.
Желудок скрутило. Весь тошнотворный груз тогда пережитого, грязь ошибки и пепел разрушенных иллюзий разом навалились на меня, оглушив, сдавив грудь и голову. Я на автомате развернулась к окну, налила в стакан воду из фильтра и сделала глоток, не ощущая ни ее вкуса, ни прохлады.
Господи боже! Знай я, что Дмитрий Савельев способен вот так бравировать, так говорить обо мне…
– Думаю, вы понимаете, какой образ нарисовался у меня в голове. А Дима продолжал уверять в серьезности своих намерений. Я просил его одуматься, сказал, что Лариса его единственный вариант, в противном случае он будет заботиться о себе сам. Мы поругались, впервые вот так – в пух и прах. Потом состоялся еще один разговор, я сказал ему прекратить скрывать от вас существование невесты, а он ответил, что вы уже в курсе и все в полном порядке. Мол, вопрос решен. И я сорвался сюда, о своем приезде предупредил его. Мне необходимо было не только поговорить с ним лично, больше не терпелось встретиться с вами, понять, что вы за человек и можно ли как-то бороться с создавшимся положением вещей. Вы показались мне беспринципной, холодной особой, и если бы не тот ваш телефонный разговор с сестрой, который я случайно услышал…
– Достаточно, – хрипло, сдавленно остановила я Вадима. – Дальше можете не рассказывать.
– Он был прав, когда попрекал меня расчетливостью, – негромко, после небольшой паузы заявил Вадим. – А я был не прав, когда указывал ему на невесту, руководствуясь собственными представлениями, что будет благом для него, и знаниями о его вкусах. Глядя на вас, вообще, узнав вас, я осознал, что о его вкусах ровным счетом ничего не знаю. Зато знаю одно: вы не для него, Арина.
В кухне воцарилось молчание. После так долго звучавшего мягкого голоса моего гостя тишина неприятно звенела в ушах. Я смотрела в дно стакана с водой, который все еще сжимала в своей руке, разглядывала собравшийся там мелкий бисер пузырьков воздуха, делала размеренные вдохи и выдохи. И чувствовала на себе интенсивный, сверлящий взгляд Савельева.
«Вы не для него, Арина». Эта его забота обо мне вызывала растерянность и глухую боль.
Вадим Савельев привык опекать, вероятно, как должное принимает то, как далеко зашла его опека… Эгоистичные поступки его брата, по его мнению, дали ему право и решать, что же лучше для меня, и заглаживать чужую вину своим дружеским участием и теплотой. А также право на эту исповедь. Но то, в чем я действительно нуждаюсь, его не заботило и не заботит.
– У вас получился очень вкусный кекс.
От его пристального взгляда кожу будто наэлектризовало. Пожала плечами.
– Рада, что вам понравилось.
Заурчал холодильник, врезаясь в наше налитое свинцом молчание. Аккуратно поставив стакан с водой на подоконник, я встала, повернулась к окну, на секунду взглянула в глаза своей блеклой копии в черном проеме, зажмурилась.
– Я не знаю, что вам сказать. Только очевидное: ваши отношения с братом касаются лишь вас обоих. Ни окружающих, ни тем более меня. Вам не надо было…
Савельев не дал мне договорить.
– Впутывать вас? – повышенный, непреклонный тон. – Вы сегодня разве не заметили, что уже давно в них замешаны целиком и полностью?
– Как и все те, кто стал свидетелем вашей ссоры, да? – не сдержавшись, вставила я.
Робко звякнула о блюдце сдвинутая им чашка, в черном зеркале окна я увидела, что мужчина поднялся с места и теперь смотрел на меня, нахмурившись.
– Я сглупил, подвел себя и вас. Если бы я мог все переиграть…
Переиграть? Ничего нельзя переиграть. Опрометчивость и отсутствие чуткости, как я убедилась теперь, свойственны как младшему, так и старшему брату.
Так какая тут может быть симпатия и притяжение?
Настал подходящий момент прояснить то, что давно требовало прояснения, расставить все по своим местам.
– Вадим Евгеньевич, – я смотрела в глаза его отражению в оконном стекле, чувствуя, как подступает дрожь волнения. – Вы в курсе, какие сплетни ходят про вас… и про меня?
Он с вызовом приподнял бровь:
– Меня никогда не занимали те десять процентов моих сотрудников, которые просто не могут найти, в чем упражнять свой, как видно, не слишком обширный ум.
– Это как раз то, что пристает надолго и надежно и из чего остальными девяноста процентами лепится репутация, – поежившись, я стиснула на груди руки.
– А я полагал, репутация лепится из проявленных профессиональных качеств.
– Никогда и нигде обо мне не судили исходя из профессионализма. Но в «Мэнпауэр» стало еще хуже. В этом моя вина…
– То есть вначале повод дал Дима, а сейчас я? – ощетинился Вадим. Я быстро развернулась к нему.
– Я и раньше указывала вам на то, что дружба между начальником и сотрудником приводит к двусмысленным последствиям. А если сотрудник женщина, то к вдвойне неприятным.
– Иными словами, чем дальше мы с вами будет держаться друг от друга, тем счастливее вы будете. Так?
Он зло иронизировал, в серых потускневших глазах застыла обида. Я видела, осознавала, как больно ему делаю. Этого стоит возвращение контроля над своими эмоциями, над необычным, мало объяснимым дружеской связью притяжением к нему, над тем, чтобы больше не быть замешанной в ссору братьев, над слухами, старыми и теми, что стартуют со спринтерской скоростью в понедельник?..
– Что ж, всегда знал, что это было лишь делом времени, – вполголоса произнес Вадим, словно для самого себя.
Тяжело стучавшее сердце отбивало секунды безмолвия. Горло надсадно ныло, будто сдерживая рвущиеся наружу слова, и я провела по нему пальцами.
– Скажите, – жестко спросил он, – дело действительно только в слухах и горстке злопыхателей?
Не выдержала его прожигающего, обвиняющего взгляда и отвела глаза. Подавила возмущение тем, что он считал себя вправе вот таким образом напирать, задавать подобные вопросы. Жалела, что решила его выслушать, впустила в свой дом, подпустила так близко…
Для нас обоих будет лучше сохранять максимальное расстояние.
Несколько долгих мгновений Савельев ждал моих слов, не сводя с меня взгляда, от которого словно морозом скребло кожу, а затем быстро развернулся и зашагал в прихожую. Промедлив пару секунд, я отправилась за ним. Делая порывистые движения, явно находясь на взводе, он одевался.
– Оставайтесь, ведь вы еще не вызвали такси, – сочла необходимым вмешаться я.
– Вызову на улице, там и подожду, – он бросил на меня сердитый взгляд. – Мне не помешает хорошенько остудить голову.
Досада, растерянность, раздражение и обида – сейчас мы оба испытывали эти чувства. Только он не собирался запирать их и бороться с ними, не делал ни малейшего усилия, а я… Как бы я ни хотела остаться одна, есть элементарные законы гостеприимства и человеческого участия.
– Возможно, ожидать придется долго, а сегодня морозно. – Прикусив губу, я наблюдала за тем, как, присев, он зашнуровывал ботинки, его пальцы слишком сильно, напряженно потянули шнурки. – Я прошу вас, останьтесь.
Закончив, он выпрямился, шагнул вперед, нависая надо мной. Я, задрав голову, смотрела в его сверкающие потемневшие глаза, в ноздри ударил аромат его туалетной воды, хвойный, чуть оттененный нотами кожи куртки и ментола. Сокрушительное ощущение его теплоты, силы, близости… От жаркой волны трепета и смеси сильнейших противоположных эмоций я содрогнулась и отступила к вешалке.
– Вы с трудом меня впустили, а теперь хотите, чтобы я поверил, что вы обрадуетесь, если я задержусь, – холодно отрезал Вадим.
– Вы импульсивно судите и поступаете. Так нельзя.
Сардонически усмехнувшись, Савельев не ответил, потом повернулся и, щелкнув замком, вышел за дверь.
Я судорожно обхватила себя руками.
Тишина. Пустота. Бессилие.
