Текст книги "Гобелен (СИ)"
Автор книги: Arvensis5
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
– Я думаю, тебе стоит попробовать, котенок. Просто следуй по списку. Один пункт за другим, ага?
Старк вручил Локи планшет, а потом, в первый раз за несколько недель, ретировался в свою мастерскую, оставляя его одного. А Локи еще долго простоял, уставившись на небо – горизонт потихоньку наливался слабым оранжевым и желтым сиянием.
Его пальцы мимолетно коснулись кнопок на планшете, и экран вспыхнул. Локи глянул на заголовок. Причины, чтобы остаться в живых, гласил он. Как будто все неправильности мира Локи могли быть решены следованием мидгардскому списку причин, из-за которых жалкие смертные выберут продлить свои и так короткие жизни. Неужели Старк думал, что подобный список может… Локи закатил глаза, взглянув на первый пункт.
Одно слово: Исцеление.
Локи развернулся и недовольным, стремительным шагом, так что по полу простучали каблуки, пересек комнату.
А за его спиной поднималось солнце.
========== Глава 9 ==========
“– Я ищу друзей. А как это – приручить?
– Это давно забытое понятие, – объяснил Лис. – Оно означает: создать узы.
– Узы?
– Вот именно, – сказал Лис. – Ты для меня пока всего лишь маленький мальчик, точно такой же, как сто тысяч других мальчиков. И ты мне не нужен. И я тебе не нужен. Я для тебя только лисица, точно такая же, как сто тысяч других лисиц. Но если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственным в целом свете. И я буду для тебя один в целом свете…”
Он проснулся в спальне Одина, к коже ластились шелковые простыни, такие гладкие, что он решил было, будто бы опять блуждает по нитям… но потом он вспомнил.
Он вспомнил и застонал, и спрятал лицо в ладонях, стараясь успокоить трясущиеся плечи.
Прошло несколько месяцев с тех пор, как он проснулся от последней нити, дрожащий и с заледеневшими пальцами, с покрасневшим от стыда лицом вспоминая о нежных прикосновениях смертного, который ненавидел его, о до ужаса смущающем утешении, подаренном ему, когда он кричал, когда оплакивал свою юность. А Старк удерживал его.
И – ох! – как же сейчас ему хотелось закричать.
В отличие от других прядей, которые он видел только мельком, как видения, эта нить длилась дольше, и даже после, в тот самый миг, когда Старк резанул Локи до самой сути, проник в его тайны и вытащил их на свет, Локи увидел то, что должно было возникнуть в прядях, что никогда не были сотканы, а оставлены сырыми и незаконченными, брошенными.
И перед тем, как проснуться, Локи увидел намеки на то, что плелось там дальше – короткие, торопливые образы. Фригга, должно быть, знала, что у нее не хватит времени, чтобы показать ему эти пряди судьбы, поэтому она оставила намеки. Привкус, который ранил и дразнил, и мучил бога. Кто-то провел много времени, сплетая те узоры, надеясь и молясь Судьбам направить его путь по тому гобелену; направить его в руки и под защиту того странного смертного.
Локи из последней нити был полностью сломлен; его душа раскололась на такие крошечные кусочки, что Локи и не знал, можно ли их вообще собрать. А Старк тогда сказал другой его личности, словно самую незатейливую истину в мире, что однажды кто-то обнимет его так крепко, что все эти сломанные части вновь соберутся вместе. Затем смертный рассмеялся и пожал плечами, отмахнувшись от этого, как от чего-то сентиментального – глупое, дурацкое мнение, которое однажды озвучила его мать.
Но Локи помнил.
Там были мгновения спокойствия, ярости, принятия и любви. Так много любви. И Локи видел все это как узоры на обратной стороне век, видел воспоминания и мгновения, и надежды, и сны, которые превратились в ничто, когда тем утром он опять проснулся в своей камере в Асгарде. И в те мимолетные безумные мгновения Старк начинал подталкивать эти кусочки навстречу друг другу, и Локи сгорал от ревности к самому себе, завидующий и злорадствующий привязанности еще одной версии себя – он лишь образ сплетений Фригги, которые на самом деле никогда не будут существовать, которых он никогда не изведает, никогда не увидит…
Фригга умерла под самый полдень.
И после этого ночами Локи правили тьма и ужас, пропитывая его муками и криками, и невероятным количеством боли. Поначалу Локи плакал и кричал, и умолял Фриггу вернуть ему видения, проклинал ее за то, что она забрала эту пытку, забрала возможность видеть в полу-снах этого странного смертного, проклинал так же сильно, как когда-то стремился к передышке от ночных кошмаров, к дару, который, как он думал, она вырвала у него словно сухую повязку сорвала с зияющей раны, и теперь… Теперь прямо на полу своего рассудка он истекал ярко-красной кровью, а в следах от игл внутри его разума гноились ядовитые темные пятна.
И хоть бы кто-нибудь прибежал за чем-то иным, кроме насмешек, когда бывший принц кричал от своих еженощных страхов, когда он кричал и метался, и падал на пол своей камеры, скрученный и окровавленный, и испуганный, вспоминающий все, что произошло, вспоминающий все, что в красочных желтых и голубых цветах сделал Иной, что он разрушил и ранил, и перекрутил, и сломал, сломал, сломал.
И потом, когда наконец прибыл вестник, чтобы проинформировать Локи, что Фригга умерла при нападении на подземелья, что его сны прекратились потому что… Ярость бога не знала предела. Он уничтожил все, до чего смог добраться, каждый предмет мебели и книги, и свои вещи, которые она тайком пронесла в его маленький уголок Асгарда, каждую написанную заметку и звук, который напоминал богу опрокинутую чернильницу, напоминал своим кап-кап-кап стук ее каблуков по каменной кладке – все, что напоминало о ее доброте даже тогда, когда с тщательно взвешенной щепоткой безразличия к его тоске она отказалась признать его закрашенное гневом горе.
В дверь спальни постучали, и Локи позволил иллюзии облачить свое тело, превращая его во Всеотца.
Прошло уже почти три месяца с тех пор, как Локи спрятал тело Всеотца, глубоко запертого во сне Одина, и отправил Тора в Мидгард с его не-благословением.
В мир, в котором жил Старк.
Но Локи не будет об этом раздумывать, не сегодня.
Сегодня из Альфхейма и Ванахейма прибудет делегация, чтобы обсудить стабилизацию Девяти Миров и теперь, когда Всеотец показал, что не способен защитить Асгард в одиночку, начать переговоры по возвращению украденных реликвий.
А завтра Один поприветствует делегацию из Ётунхейма, чтобы принять верноподданство их нового короля, и в ответ принесет свои собственные обещания, что его заблудшие сыновья, которые действовали в безумном стремлении уничтожить ледяной мир, ответили за это в полной мере.
Локи в облике Одина поднялся с кровати, когда один слуга вошел, чтобы растопить пламя, а остальные – чтобы искупать Всеотца. Первые несколько недель под этой внешностью были тяжелыми – Локи не мог стерпеть прикосновения других и должен был заставлять себя держаться спокойно, пока слуги одевали его, купали, прикасались к нему такими же аккуратными движениями, к которыми Локи привык, пока рос, но слишком давно перестал их ожидать. Не тогда, когда Локи было не многим больше пяти столетий, и слуги помогали ему мыться или переодеваться, а с тех пор, как развился его сейд вместе со склонностью трикстера скрывать змей в воде или в одежде, чтобы напугать тех слуг, которые не любезно высказывались о способностях младшего принца.
Облик Одина скрывал шрамы Локи – уродливые бледные полосы, размечающие его плоть, гладкие на ощупь, но такие, что никакой сейд не смог их удалить. По ночам Локи поглаживал линии, которые пересекали и его грудь, и бедра, и руки, ощущая только гладкую поверхность на своей коже – доказательство того, что ночные кошмары были реальностью. Что он выжил, даже если никто об этом не знал, даже если никто его не видел. Даже если Тор и Фригга до самого конца верили, что он монстр.
Но теперь “Всеотцу” снились кошмары, и у Локи не было никакой передышки, чтобы успокоиться, когда он просыпался от снов о смерти Фригги.
Люди тревожились. Их царь казался сломленным мужчиной, более сломленным, чем мог бы быть, как знал Локи, настоящий Один. В первую очередь Один был воином – больше, чем все остальное; какое-то время он бы скорбел, а потом двинулся бы дальше. На самом деле теперь, когда в Асгарде умер их самый старый договор, делегация из Ванахейма привезла с собой несколько жен для того, чтобы Один их посмотрел.
Локи сдержал гримасу, когда подошел еще один слуга, чтобы подготовить его купальню.
Ужасно было узнать, что Фригга, что его мать, была очередным трофеем, увезенным из ее царства. Он гадал, знал ли Тор о том, что его мать украли, спрятали по прихоти Всеотца.
– Ваш сон был тревожным, Всеотец? – прозвенел оживленный голос.
Локи проворчал, покачав головой в ответ на вопрос Сорина, самого старого советника Всеотца и секретаря еще с тех времен, когда наложенные на голову Мимира чары наконец развеялись.
– Что ж, я доволен, – продолжил поджарый как гончая мужчина. – Тогда, быть может, после хорошего ночного отдыха вы будете более расположены поразмыслить над предложением от Ванахейма? Они с нетерпением ожидают, что вы выберете себе пару.
– Нет, не буду, – ответил Локи, идеально подражая тону Одина. – Будь любезен, передай им, что я скорблю по своей покойной жене.
Мысль о том, что ему придется завести любовницу в облике мужчины, которого Локи называл отцом, которого в равной степени и любил, и ненавидел, заставила его желудок скрутиться.
Мужчина тактично кашлянул:
– Я понимаю. Но народ нервничает, поскольку наследник покинул Асгард, а второй сын оказался предателем и умер. А без других порядок наследования Асгарда представляется остальным мирам неустойчивым.
Локи догадывался, что это были непросто какие-то “остальные миры”. Это был Свартальфахейм, как обычно, ищущий повод, чтобы доставить другим неприятности, особенно теперь, когда великий царь Асгарда был атакован внутри самих стен Асгарда.
– К тому времени Тор вернется, – уверенным тоном Одина ответил Локи. – Я стар, Сорин, но не настолько.
– Да, Всеотец.
C тех пор, как Локи принял облик Одина, Тор только раз вернулся в Асгард, и разубедить его оставаться тут было чересчур просто. Несколько аккуратных толчков, и он опять отбыл, счастливый тем, что вместе со своей смертной, Джейн, скоротает время в Мидгарде.
Это было отвратительно и покоробило бы Локи, если бы он уже не был таким ужасно ревнивым.
***
Переговоры длились большую часть дня. Получилось невежливо, но по крайне мере Ваны согласились отложить переговоры о новой жене Одина, спасибо Норнам, и оба мира поклялись поддержать Асгард и, когда придет время, защитить золотое царство, а также Мидгард. Именно из Мидгарда, используя его бесконечные ресурсы и свободное уязвимое пространство, убеждал Один делегацию Ванов, Таносу будет наиболее удобно атаковать другие миры.
Не говоря уж о том, что Иной может сделать с людьми, превратив их в мутировавших демонов, чья жизнь уже не представляет собой ничто, кроме когтей, зубов и смерти, грозящей другим мирам. Как, например, Читаури, которые поначалу не были такими чудовищными – обычные люди с ногами и руками, своими жизнями и глубокими познаниями в механике и межгалактических исследованиях – до того, как Иной продал их Таносу.
Хранилище Асгарда будет следующим после Мидгарда, если только Локи не усилит войска и не переместит самые опасные предметы в более надежные руки, расположенные дальше по ветвям Иггдрасиля, у союзников, которые в обмен отстоят Мидгард и защитят его героев.
После того, как переговоры подошли к концу (без новой жены, за что стоило восхвалять Норн, подумал Локи), пир, последовавший за ними, больше казался похоронными проводами, чем празднованием.
Делегация Ванов усердно боролась за свои сокровища, и там было много чего, чем Локи охотно пожертвует, лишь бы остановить шествие Безумного Титана по небесам, но все равно, и делегация Ванов, и делегация Альвов поручилась за свою поддержку.
И Локи нисколько не волновало, что к концу дня хранилище Одина опустело на несколько реликвий. Почему это Асгард утаивает все подряд, сидит высоко на ветвях и надеется, что огонь в корнях не повалит все дерево? Один – глупец, если верил, что нижние ветви и корни, ствол, на котором находится Мидгард, не касаются Асгарда.
То, что может сделать с корнями Безумный Титан, пока взбирается по стволу Иггдрасиля, уничтожит их всех.
Локи тихо фыркнул, развеселившись, и пробежался пальцами по стенке своей кружки с медом, а потом крепко ухватился за рукоять.
Инсценируя на руках Тора свою смерть, Локи думал, что сбежит. Думал, что найдет самый глубокий, самый темный уголок галактики, спрячется среди безымянных лиц Знамогде, воспользуется своим сейдом, чтобы скрыть лицо и имя. Но в Девяти Мирах не было места, где можно было почувствовать себя в безопасности от Таноса, не было места, где Безумный Титан не смог бы его найти. Даже Асгард, такой далекий на вершине ветвей Иггдрасиля, предлагал ему лишь самое скудное из прикрытий. Но он знал, он всегда знал, что сулит ему Танос, знал, даже когда соглашался принести ему Тессеракт.
Локи, окровавленный, сломленный и скорее мертвый, чем живой, знал.
Последняя нить, которую он видел перед смертью Фригги, оставила его утомленным и страстно желающим успокаивающих прикосновений мужчины, которого он едва знал.
– Еще напитка, Всеотец? – с жеманной улыбкой спросил дородный лысеющий слуга.
Локи хотел отпустить так и просившуюся на лицо усмешку. Он его узнал; мужчина, который в то утро перед коронацией смеялся над несвоевременной остротой Тора насчет сейда Локи. И Локи заставил змей проползти по рукам мужчины и дальше, через поднос. Бог что-угодно отдал бы, лишь бы заставить мужчину страдать, лишь бы увидеть, как тот взвизгнет и притворно заулыбается, когда осознает, что его царь не тот, кто он думает, перед тем, как изведает его мести…
Он отослал мужчину прочь.
С того судьбоносного дня, когда ледяные великаны прошли в хранилище путем, который показал им Локи, многое изменилось. Да, он задержал коронацию Тора, но какой ценой.
Его пальцы барабанили по подлокотнику трона, и Локи заставил их остановиться. Он помнил свое первое представление двору; скучное и тревожное, его пальцы также постукивали по золоту и зелени его брони, пока Фригга не нашла его руку, чтобы он подхватил ее под локоть, и зашептала на ухо Локи дворцовые сплетни.
Без Всематери – без той, чье само присутствие дышало миром и спокойствием, той, кто смешивала между собой как гостей, так и асов – дипломатические пиры проходили неловко.
Безумие, все это.
***
Позднее, когда закончился пир, его гости разбрелись по своим комнатам, а слуги были отправлены восвояси, страстно желая скинуть облик Одина, Локи заставил свою кожу вернуться к ее нормальной бледности. Как только в ядовито-зеленой вспышке схлынула иллюзия Одина, и по плечам Локи каскадом рассыпались запутанные черные волосы, он позволил себе вспомнить.
Тогда она сказала: “Тебе открыты тайны любой души, кроме своей”, и теперь Локи ненавидел ее за это, ненавидел за то, что она знала, что произойдет, но не спасла себя. Что взамен она спасла жалкую смертную женщину Тора, что она не оставила Курсу своей собственной иллюзии, что позволила себе умереть просто так, без причины, такой, с которой Локи смог бы жить.
Она знала, думал Локи, забираясь в постель. Она знала, когда прокляла его видениями нитей, что Локи найдет те, в которых его нити переплетаются с нитями смертного. Что Локи снова и снова будет чувствовать эту доброту сквозь призму своих не-снов, которые казались такими реалистичными и оставляли его взмокшим и ругающимся, и рыдающим в агонии понимания, что он никогда не сможет этим обладать, что он никогда вновь не увидит смертного.
Никогда не полюбит.
Локи свернулся на боку, руки погрузились в волосы и потянули слишком длинные черные пряди. Он закрыл глаза и пожелал чего-нибудь такого же сладкого как проклятие Фригги; пожелал опять блуждать по нитям и наблюдать те, в которых его тропинки пересекались со странным смертным.
Все, что угодно будет милосерднее, чем ожидающие его кошмары.
Пока он засыпал, чтобы предстать лицом к лицу с тем, что может произойти, Локи думал, что когда все устроится, когда договора будут заключены, а война неизбежна, может быть, может так быть, он пойдет в Мидгард, чтобы предупредить их. Он найдет Тора, и если все было так, как в последней нити, по которой он ходил, то тот будет жить вместе со своим братом по оружию в Башне Старка.
И может быть, вдруг так случится, он увидит там и самого Старка.
========== Глава 10 ==========
“Но мне моя роза одна дороже всех вас. Ведь это ее, а не вас я поливал каждый день. Ее, а не вас накрывал стеклянным колпаком. Ее загораживал ширмой, оберегая от ветра. Для нее убивал гусениц, только двух или трех оставил, чтобы вывелись бабочки. Я слушал, как она жаловалась и как хвастала, я прислушивался к ней, даже когда она умолкала. Она – моя.”
Однажды в полдень в порыве радужного света в Центральный Парк прибыл Один Всеотец. Он появился почти в том же месте, с которого несколько лет назад отбыли его сыновья. Поигрывая Гунгниром и выставляя на показ церемониальную броню и шлем, он прошелся до первого же попавшегося ему на глаза мидгардского транспорта. Сидящий внутри мужчина ел что-то, похожее на два куска хлеба с чем-то, зажатым между ними.
– Отведи меня к Башне Старка, смертный, – сказал бог, и водитель, сначала растеряно моргнув, обежал взглядом высокую фигуру Одина, задержавшись на золотой броне. Бог бесстрастно ждал, тогда как водитель вернулся к своей еде и сделал еще один укус.
– У меня перерыв, – сказал наконец мужчина, прожевав и указывая на белый продолговатый предмет, установленный на вершине транспортного средства.
Один моргнул.
– Перерыв? Ты хочешь сказать, что это означает, будто ты в любое время можешь отдыхать от своих транспортных обязанностей, крестьянин?
– Парень, ты кого крестьянином назвал? Я из Бруклина! – крикнул мужчина, вставая во весь рост.
– Ты заблудился или в самом деле из Асгарда? – прозвенел пропущенный через динамики голос Старка.
Один развернулся и увидел огненно-красную броню Старка, парящую позади него.
– Потому что до Хэллуина еще несколько месяцев, приятель, – непочтительно продолжил Старк, зависнув рядом с ним.
– Человек из Железа, ты брат по оружию моему сыну Тору. Отведи меня к нему, – потребовал Один.
– Тора здесь нет, Всепапочка, – сказал Старк и опустился на землю. Лицевая панель скользнула вверх, открывая озабоченное, но усмехающееся лицо смертного. – Он со своей девушкой живет в Лондоне. Хотя он, скорее всего, тут же появится в Нью-Йорке, как только твое прибытие окажется в новостях. Не каждый день в Центральном Парке верхом на радуге приземляются особы королевских кровей. Может ты еще и горшочек с золотом припрятал?
Один нахмурил брови.
– С чего бы мне прятать в Мидгарде золото?
Смертный явно сдержал усмешку.
– Неважно, все равно ты слишком высокий.
– Конечно, я высокий, – прорычал Один прежде, чем покачать головой. – Достаточно этого фарса. Я полагал, что ты и другие мидгардцы, известные как Мстители, были братьями Тора по оружию, – прогремел он. – Почему бы ему тогда не жить в твоей башне?
Старк рассмеялся, но смех звучал неуверенно, и он не затронул его глаз.
– В моей башне? С чего бы ему там жить?
Один пренебрежительно отмахнулся от вопросов.
– Я думаю, это не имеет значения. У меня есть несколько срочных вопросов, которые необходимо обсудить с лидерами Мидгарда. Щ.И.Т., так ведь?
– Неа, – ответил Старк. – Больше нет. Щ.И.Т. расформирован, – он нетерпеливо перебрал в воздухе пальцами. – Долгая история. Вот что, Всепапочка. Почему бы тебе не отправиться в Башню, а там мы позвоним Тору? Уберемся из парка, пока тут не объявились папарацци?
– Кто?
– Неважно. Ты, наверное, не можешь летать как Тор? Нет? Ну ладно, тогда сделаем это земным способом, – Старк махнул рукой в сторону желтого транспортного средства и мужчины, который так грубо отказался отвезти Одина к Башне Старка. Он нацарапал что-то на листочке и вручил его тому человеку вместе со стопкой зеленых бумажек.
Бог пристально уставился на то место, где рука Старка небрежно прикоснулась к плечу мужчины.
Грубый смертный кивнул, а мужчина в лакированной ярко-красной и золотой броне переключил свое внимание обратно на Одина.
– Прошу, эта желтая карета отвезет вас к моей Башне, Всепапочка, а я полечу вперед и встречу вас там. Окей?
– Хорошо, – проворчал Один, бросая на человека, что посмел так фамильярно обращаться к нему, яростные взгляды. Опираясь на Гунгнир, он чопорно уселся в мидгардское устройство, а чтобы правильно закрыть дверь, ею пришлось хлопнуть дважды.
Внутри машины стоял запах мочи и кожи. Мужчину за стеклянной перегородкой от аромата спасала связка специй, но пока его металлический зверь с рокотом пробирался по улицам, сам он сильно пах страхом.
Снаружи, за окнами машины, повсюду были люди. Одни были невысокие, другие толстые, некоторые мускулистые, некоторые слабые, а еще были молодые и очень старые – и все они, облаченные в странные одеяния и словно слепые и к их цветам, и к их назначению, словно так же, как какой-нибудь Ван или кто хуже, не обращающие внимания на свой внешний вид, куда-то спешили.
Но никто из них не готовился к битве; бог не видел тренировочных площадок, не видел молодежи, упражняющейся с мечами, копьями или кинжалами – один лишь цемент и здания, и тысячи и тысячи муравьев, снующих туда-сюда, проживающих свои жизни, словно ничто больше не имело значения и ничего больше никогда не поменяется.
Улицы заполонял транспорт – и побольше, и поменьше, чем желтая карета, как назвал это устройство, в которой ехал бог, Старк – проносящиеся то тут, то там, и все они были такие разноцветные, такие громкие, такие дрожащие и такие живые.
Локи, скрытый под обликом Одина волнами сейда, был ошеломлен видами и звуками шумного города, так очевидно и мучительно человеческого. Слишком хорошо он помнил все с того раза, когда посещал этот город, пусть даже тогда голубая дымка обволакивала его зрение, пока зеленое чудовище не впечатало его в пол пентхауса.
А после контуры времен размылись, и Локи пришлось прилагать усилия, чтобы вспомнить, какие воспоминания были нитями, по которым он ходил ночами, а какие – произошли по-настоящему.
Он помнил запахи, окружающие его во время короткой прогулки от транспортного средства до парка, откуда Тор потащил его, скованного цепями и с заткнутым отвратительной пародией на кляп ртом, домой. Старк тогда тоже объявился с серебряным чемоданчиком, но Локи не спас. Та нить закончилась, и давным давно.
Этот Старк был другим. Он – не тот, кто его защищал. И он никогда не будет о нем заботиться.
(Локи придется это запомнить.)
Совсем рядом с желтой каретой показался еще один смертный, и “Один” вздрогнул от удивления. Уши и нос мужчины пронзали металлические предметы, а когда он проехал недалеко от окна, Локи обратил внимание на разноцветные линии и узоры, расписывающие его запястья и скрывающиеся под рукавами туники смертного. Локи даже показалось, будто он разглядел в губе человека металлический отблеск. Он рассматривал этот сияние и движения смертного, зачаровано наблюдая, как тот пробирается между большими устройствами, сидя на какой-то двух-колесной штуковине, сомнительно балансирующей на двух маленьких платформах, двигавшихся по кругу.
Подумать только, вместо того, чтобы бежать, бежать все дальше и дальше в глубины Иггдрасиля, Локи провел большую часть года, планируя, как защитить этот мир, когда его жители повадились украшать самих себя металлическими шипами словно в Альвхейме.
***
Транспорт остановился, и Один увидел поджидающего его Старка, снявшего красный металлический костюм и теперь небрежно одетого в джинсы и темную футболку.
– Сюда, Ваше Величество, – указал смертный и проводил Локи в облике Одина вовнутрь.
Один следовал за гением несколько поворотов, пока они не добрались до небольшого лифта, который открылся, как только Старк приблизился к нему, и двинулся только после того, как смертный прикоснулся большим пальцем к краю отдельно размещенной панели.
Миг спустя двери открылись, приглашая их в пентхаус, и Один вошел в помещение следом за Старком.
Смертный направился прямиком к бару, объявляя на ходу:
– Джарвис, Марк 42 на месте?
– Да, сэр.
– А мое расписание? Ты его освободил? – продолжил Старк, все так же обращаясь к воздуху перед собой, хотя его взгляд почему-то не желал покидать лица Одина.
– Следующая встреча назначена лишь на завтрашнее утро, – ответило устройство, – и я предупредил мисс Поттс, что с полудня вы будете заняты.
– Хорошо. Что насчет произошедшего в парке? Кто-нибудь уже заявил об этом? – Старк плеснул янтарного цвета жидкость в два стакана со льдом.
– Пока что лишь несколько медиа-сайтов; я привел в действие наши протоколы, как было приказано.
– Прелестно. Знал, что люблю тебя не просто так. И еще одно. Скажи Хилл, что, может быть, у меня будет кое-что интересное, чтобы обсудить с ней, но пока я еще не готов делиться.
– Наверняка ее это взбудоражит, сэр.
“Один” к этому моменту был близок к тому, чтобы начать притоптывать ногой, совершенно недовольный тем, что его игнорируют в пользу каких-то банальностей. Он многозначительно прочистил горло.
Тони рассмеялся и неспешно подошел к нему.
– Тебе нравится виски, Всепапочка? Отличная штука. Попробуй. Я очень настаиваю.
Один принял бокал и принюхался. Тот пах подозрительно похоже на ту жидкость, которую, он пил в одной из нитей, когда виски ослабило управляющие им иглы Иного в его разуме.
Он сделал осторожный глоток, наблюдая, как Старк потягивает напиток из своего стакана, а затем еще один.
Жидкость обжигала горло также приятно, как он помнил из того сна. И на вкус она был намного лучше, если не проглатывать ее залпом, с каждым глотком надеясь сорвать давление игл.
Плечи Старка расслаблялись по мере того, как Один пил напиток, поэтому бог не отрывался от него до тех пор, пока в бокале не остался почти один лишь лед.
И только тогда Старк указал ему на диван:
– Устраивайся поудобнее, – усмехнулся гений и пошевелил бровями, а потом сел напротив бога. – Я могу называть тебя “папуля”? “Всепапочка” как-то труднопроизносимо.
– Ты можешь называть меня Всеотец или Один Всеотец, смертный, – проворчал бог, стараясь двигаться помедленнее, пока садился на диван с помощью Гунгнира.
– Все равно сложно. Слишком длинно, а еще так мне кажется, будто я разговариваю с косплейщиком какого-то персонажа из Библии или что-то вроде того. Итак, Один Всеотец, – Старк насмешливо улыбнулся, а титул прозвучал как хорошая шутка. – Что ты здесь делаешь?
– У меня есть неотложные дела, которые необходимо обсудить с Тором, – бог перевел на смертного одноглазый стальной взор. – Не ты ли говорил, что способен с ним связаться?
– Да, да, только там сейчас середина ночи, – Старк махнул рукой. – В Асгарде нет временных зон?
Старк сделал глоток своего напитка, а Локи заметил, что колено смертного нервно подергивается от переполняющей его энергии, словно гений думает быстрее, чем реагирует его тело.
– Временных зон? – повторил бог. С царственным тоном Одина вопрос прозвучал скорее как утверждение.
Старк нахмурился: даже скрытый формой Одина, Локи чувствовал себя выставленным на показ, словно мужчина перед ним разыскивал в его облике трещинки и разбирал его по частям.
Наконец смертный выдохнул:
– Заканчивай с этой чепухой, Локи. Я знаю, что это ты.
Один удивленно моргнул. Осторожно поставив свой напиток на низкий столик, он заговорил ничего не выражающим голосом:
– Лафейсон мертв, Человек из Железа. Я думал, что Тор сообщил вашему миру такую приятную новость.
– Ладно. Значит, мы все-таки будем играть в эти игры, северный олень? – Старк закатил глаза, откидываясь на спинку дивана, и потянулся за виски. – Как грубо. Но чего уж, давай поиграем. Если ты и правда Один, то почему эта твоя радужная штуковина с мостом не доставила тебя туда, где сейчас находится Тор? Я думал, что у Асгарда есть волшебный хранитель врат, наблюдающий за всеми как жуткая и более масштабная версия рождественского Санты. Но вместо этого ты оказался здесь, в Нью-Йорке, почти в том же самом месте, где мы оставили тебя и Тора. Этого вполне достаточно? А как насчет того, что Всепапочка не знает, как я выгляжу, ммм? Пусть даже сначала ты узнал броню, но потом ты вышел из такси и направился прямиком ко мне. Мне стоит продолжать?
Локи почувствовал, как под личиной Одина от его и так уже бледного лица отхлынула вся кровь, и, чтобы скрыть, как трясутся его пальцы, покрепче сжал вокруг Гунгнира кулак. И промолчал.
– Но что я по-настоящему хочу выяснить, так это…, – продолжил Старк, наклоняясь вперед, его карие глаза так пристально изучали Локи в облике Одина, словно он был образцом под линзой, и если смертный всего лишь повернет голову в нужном направлении, то сможет увидеть правду, – что это, черт побери, за дерьмовые выкрутасы с моим разумом, что за нескончаемые странные сны, начавшиеся после твоего возвращения в Асгард? Ты постучал по моей груди своей контролирующей разум штуковиной, и потом она сработала в обратку?
– Прошу прощения? – Локи приложил все свои силы, чтобы сымитировать оскорбленный взгляд, адресованный смертному.
– Ты слышал меня, Снежинка. Те самые сны. Тысяча и один вариант развития событий в исполнении Локи Одинсона о том, насколько по-иному все могло бы сложиться. Или ты сейчас Лафейсон? – огрызнулся Старк. – А брат ваш знает, что вы носите его отца?
Невозможно, думал Локи. Невозможно. Не могла же она…
– Ты, – облик Одина закашлялся, – ты видел…
– Кучу непонятных сценариев, где ты иногда умираешь, чтобы сбежать от фиолетовой ящерицы, или где по каким-то безумно странным причинам мой двойник спасает твою жалкую задницу? Или целует тебя? Или и то, и другое? – Старк поморщился и передернул плечами, словно возникший в его мыслях образ обжигал сознание. – Ну да. Все видел. И потерял из-за этого Пеппер. И теперь, когда ты здесь, я желаю знать, почему. Почему я?
Локи уронил голову на руки, сметая доспехи Одина и позволяя иллюзии развеяться. Руки трясло от усилий, потребовавшихся для того, чтобы спустя столь длительное время скинуть с себя морок, и сам он трепетал, напуганный тем, что теперь будет делать Старк. Как он мог быть такими тупым, таким глупым и подумать, что Старк не сможет все выяснить, подумать, что Старк – смертный, который почти во всех нитях видел сквозь его иллюзии, сквозь его трюки и интриги, сплетенные от имени Иного и Таноса – не углядит правду, укрытую и за этим трюком.
