Текст книги "Арахна (Большая книга рассказов о пауках)"

Автор книги: Антология

Соавторы: Коллектив авторов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)

Энтони Руд
ЦАРСТВО ВОЛОСАТОЙ СМЕРТИ

Хотя бы не в одиночку, сеньор! Будь я как вы, молодой, красивый, сильный как бык, я ни за что не спустился бы в эти древние шахты. Я чую беду. Там, в этих жутких, сочащихся влагой туннелях под Крочен-Пана, где смерть таится в каждой склизкой расщелине, бесстрашный товарищ важнее, чем любая отвага.

Эх, нехорошее там место! Я бывал там – много лет назад. Думаю, это же мог бы сказать всякий молодой mozo[15]15
  …mozo – юноша, молодой человек (исп.).


[Закрыть] в Кинтана-Роо[16]16
  …Кинтана-Роо – штат в Мексике на востоке полуострова Юкатан.


[Закрыть]. Рассказывали о сокровищах, о комнате, полной золота и скелетов. Не о паршивой руде, что там осталась – добывать ее себе дороже. Сокровищница с тяжелыми слитками. Золото из проклятой скалы. И рядом с этим золотом тела всех индейцев, которые гнули спину в недрах земли на своих хозяев, конкистадоров.

Не в первый раз, когда я спустился туда, но во второй смерть протянула свои волосатые пальцы и схватила добычу. В первый раз я пошел один. Я был в ужасе. Я быстро вернулся к благословенному свету дня – но уже не в одиночестве! Сотни волосатых тварей последовали за мной! Даже сейчас, спустя почти тридцать лет, стоит мне вечером вдоволь наесться carne[17]17
  …carne – мясо (исп.).


[Закрыть], и я знаю, что будет дальше. С тех пор я всегда вижу в своих снах…

Вижу, сеньор пожимает плечами. Горячая голова, как все Americanos. Он хочет знать детали, а не выдумки старика. Пусть будет так. Пятьдесят песо и сегодня – соблазнительное предложение. В конце концов, человеку нужно есть. И если сеньор найдет доброго товарища и оба согласятся, я доведу их до половины пути. Не знаю, что лежит за этим местом. Я разведу костер в Зале кратеров и буду ждать. Но я не пойду, если сеньор не найдет храброго товарища.

Откуда я знаю, что Зал кратеров посередине пути? Я гадаю, сеньор, но это неплохая догадка. Рабы-индейцы, загнанные испанцами в шахты, никогда не видели света дня. Они жили в этом зале, в этой громадной дыре в скале.

Сотня или больше их работали в этом зале. Те круглые воронки были проделаны людьми: они все время ходили по кругу и вращали древесные стволы. Так в земле образовались кратеры, а земля там и есть проклятая золотоносная порода.

Вы слышали, стало быть, старое предание? Звучит правдиво. Добытое золото, говорят, хранили много месяцев. Корабли приплывали редко, не каждые несколько недель, как сегодня. Нынче пар движет корабли куда угодно, как ноги – водяных жуков. Наверху не было ни крепости, ни форта. Золото переносили по подземным галереям и хранили в голой комнате, где караульные день и ночь стояли на страже.

Однажды эту комнату нашли, но невероятные сокровища, груды желтого золота, остаются нетронутыми. Если не случится новое землетрясение, сеньор, быть может, узнает верный коридор или туннель: чтобы войти в сокровищницу, ему придется избавиться от истлевшего скелета.

О, это не хрупкий и короткий костяк одного из наших! Тот юноша был сильным и голубоглазым, как и сеньор. Со светлыми волосами. То и дело улыбался или смеялся. Но он ни разу не рассмеялся с той минуты, когда мы – он, его товарищ и я – дошли до Зала кратеров. Там я должен был их ждать. Внизу очень жарко и влажно. В этом спертом воздухе много всякой дряни, а еще висит странное сернистое зловоние, такое, что душа уходит в пятки.

Те двое ушли, а я, сидя у костра в Зале кратеров, перекрестился и помолился за их благополучное возвращение. Я даже не думал тогда о золоте, хотя они пообещали мне столько, сколько я смогу унести. Понимаете, тот голубоглазый и смешливый был похож на бога. Народ моей матери поклонялся таким в древние времена. Я был предан, понятно, и его товарищу – но ему я оказал бы любую услугу, кроме одной! Я не хотел идти с ним в царство волосатой смерти! Ни верность, ни преданность не могли меня заставить. Вот почему я говорю, что сеньор должен осмотрительно выбрать товарища.

Эти двое молодых людей попрощались со мной и исчезли во влажной темноте. Вернулся только один. Не он. Мне надо бы немного рассказать о них, не то сеньор не поймет, как это случилось. В сражениях с тьмой и злом побеждает обычно самый сильный, самый благородный. Ему выпадает рассказать. Но не в тот раз.

Сеньор понимает, надеюсь, что мой рассказ составлен из обрывков. Все могло быть и не совсем так. Однако главное соответствует истине. Вас тянет вообразить, что между двумя людьми может пробежать ненависть или зависть. Но здесь – ничего подобного. Один был силен и беден. Второй был слаб – и этот слабак был наследником миллионов в Americano золоте. Ему, во всяком случае, не стоило рисковать здоровьем, рассудком и жизнью, чтобы стать богаче. Но так уж повелось в нашем мире. Никто не доволен свой судьбой.

Голубоглазый и смешливый был управляющим большой фабрикой в Вальядолиде, что в Юкатане, в сорока километрах к северу отсюда. Там плели канаты из jeniquen[18]18
  …jeniquen – агава (исп.).


[Закрыть]. Сеньор знает эту фабрику, конечно, он ведь приехал на узкоколейке из Вальядолида.

Фабрикой и примерно двумя сотнями квадратных миль плантаций jeniquen владел Americano, отец второго. Этого смуглого юношу звали сеньор Лестер Эйнсли.

Великому отцу сеньора Лестера не очень нравилось, как вел себя сын. Он считал, что сыну неплохо бы отправиться в джунгли, испытать трудности, научиться работать руками и поменьше курить и пить. Мне это казалось странным: едва я увидел нежного мальчика, как сразу понял, что день на плантации, под палящим солнцем, его убьет. Но отцов не поймешь. Они женятся на тонких и нервных женщинах, которые рано умирают, а после хотят, чтобы сыновья унаследовали их силу. Но все знают, что природа распоряжается иначе. Никакой конезаводчик не совершит такой глупости. Он-то понимает, что качества кобылы передаются жеребенку, а молодой кобылице – качества жеребца.

Сеньору Джиму Колтеру – так звали светловолосого и смешливого – было лет двадцать восемь, но на вид он казался немногим старше своего спутника. Недели за две до того мальчишке исполнился двадцать один год, он страшно напился, и под глазами у него еще виднелись фиолетовые круги.

Богатей-отец этого не стерпел. Он отправил сына из Штатов сюда с наказом поставить мальчика на работу. В полях или на фабрике. Понимаете, рядом с самыми невежественными пеонами, которые сотни лет трудились как рабы под бичами надсмотрщиков гациенд!

Нельзя требовать невозможного. Управляющий, сеньор Джим Колтер, посылал телеграмму за телеграммой. Он хорошо знал, что хрупкого юношу ждет верная смерть. Кого же винить сумасброду-отцу, как не управляющего?

В конце концов было решено, что сеньор Джим возьмет месячный отпуск и поедет с мальчиком на север, в джунгли. Сеньор Джим где-то услышал рассказ о золотой сокровищнице в шахте Мадре д’Оро, в двух тысячах футов под древним храмом Крочен-Пана. Я эту историю знаю давно, и она мне кажется правдой.

Кто-то им шепнул, что я спускался в эти туннели, рискуя жизнью. Они пришли ко мне. Когда я сказал им, что никто еще не обнаружил золотую комнату, они чуть не задохнулись от восторга. Что им каменные стены, которые рушатся от простого прикосновения, несколько смертоносных гадюк, тысяча десятидюймовых скорпионов с ядовитыми хвостами или ужасные орды conechos – огромных прыгающих пауков? Americanos зовут их тарантулами.

Ох, сеньор, вы нетерпеливо хмуритесь. Сейчас вы скажете: оставьте, всем известно, что укус тарантула не смертелен. Может, оно и так. Я знаю одного человека – тарантул укусил его в мочку уха, и он выжил. Но у него был острый нож. Когда на кону жизнь, кусочек уха – не такая большая жертва.

Но знайте, сеньор, что conechos, живущие в склизких расщелинах шахты Мадре д’Оро, глубоко под самыми сырыми подземельями Крочен-Пана, крупнее тех, что ползают наверху по банановым пальмам. Цвет у них беловато-розовый, и они слепые. Глаза им не нужны. В темноте они уверенно прыгают на свою добычу…

Путь до Зала кратеров недалек – идешь-то тут, под благословенным солнцем. Наверное, когда-то испанцы проделывали этот путь меньше чем за час: выходили из черного зева шахты, спускались по крутым тропкам с тут и там протянутыми грубыми лестницами…

Не знаю, можно ли пройти там сейчас. Если дорога не сделалась хуже, чем тогда, когда я с двумя Americanos спустился в Зал кратеров, у трех крепких и отважных мужчин путь отнимет втрое больше времени.

Привязанные друг к другу, мы позли и скатывались по жутким склонам. Я шел впереди. В руке я держал длинную и тяжелую метелку из веток, перевязанных проволокой. Ею я проверял, надежно ли место, куда я собирался поставить ногу, или сметал в сторону гадюк и скорпионов, прежде чем полезть ногами вперед в какой-нибудь узкий и длинный туннель. А там при моем приближении часто срывались вниз сырые, прогнившие камни…

Обратите внимание, сеньор, что в такие неизведанные проходы всегда нужно забираться ногами вперед. Если там притаились невидимые твари, готовые укусить, они понапрасну растратят свой яд на тяжелые сапоги или ноги, защищенные толстыми бриджами и многими слоями бумаги.

К тому же так легче выбраться, если случится обвал.

Сеньор Джим полз за мной с сильным фонарем в руке. Другой, поменьше, был приторочен у него к поясу – этот собирались оставить мне в Зале кратеров. Сеньор Лестер, замыкающий, тащил шахтерскую кирку. С ее помощью мы пробивались в заваленные коридоры.

Как-то сверху упал обломок скалы и придавил меня к земле, распластав, как грифельную доску. А я ведь даже не притронулся к той скале! Видно, ее расшатали наши шаги.

Сеньор Джим, орудуя киркой, вскоре освободил меня. Я слышал, как он в это время поспешно ударил киркой – раз, и другой, и третий – но не по обломку скалы надо мной.

– Никогда не видал таких быстрых! – пробормотал он. Сеньор Лестер за его спиной жалобно захныкал. Я понял, что они заметили что-то пугающее и не смогли убить это киркой.

Так мы встретили первого из тошнотворно-белых пауков. Я заранее, понятное дело, предупредил о них молодых людей. Но пока своими глазами не увидишь этих жутких, слепых, волосатых чудовищ, их ловкие движения и прыжки – некоторые говорят, что они и от пуль способны уклониться! – трудно понять, какой ужас они могут навести на человека.

С этой минуты белые conechos, которые никогда не показываются близ поверхности, стали попадаться все чаще. Нам приходилось кричать и бросать в туннели мелкие камни, чтобы заставить их убраться из расщелин, иначе они могли на нас наброситься. У этих тварей есть какой-то странный безмолвный телеграф: если один паук укусит что-нибудь живое, все остальные сразу узнают и спешат к добыче. Чем бы ни была эта добыча, на нее обрушивается чудовищная белая голодная лавина.

Задолго до того, как мы достигли Зала кратеров, сеньор Лестер, самый слабый, выбился из сил. Он дрожал от ужаса, задыхался от спертого воздуха, обливался потом из-за жары и умолял сеньора Джима повернуть назад.

Сеньор Джим не желал ничего слушать. Он смеялся над опасностями. Помню его короткий смешок – как же скоро он умолк навсегда! Сеньор Лестер начал спотыкаться; он с плачем еле шел или полз за нами. Он обронил кирку и ничего не сказал, пока нам не понадобилось расширить отверстие одного из туннелей. Нам пришлось возвращаться далеко назад, чтобы найти кирку.

Наконец мы оказались в Зале кратеров. Здесь можно было развести костер из старых бревен, которыми рабы-индейцы приводили в движение мельницу для руды. Там было сравнительно безопасно. Мы расположились на отдых, а тем временем сеньор Джим пытался вдохнуть мужество в нашего спутника.

Я мог бы сказать ему, что это бесполезно, но в те дни я тоже был молод и считал, что мне не подобает давать советы. Сеньор Лестер притих, но каждую минуту или две его худое тело била дрожь. Я был рад, что в самом начале твердо отказался идти дальше этого зала. Сеньор Джим испробовал все доводы и уговоры, но я стоял на своем. Я уже заработал свои несколько песо, и этого было достаточно. В прошлый раз я продвинулся отсюда на несколько ярдов по узкому туннелю, который, как я решил, вел к сокровищнице. Я знал, что пряталось в этом туннеле – белая, волосатая смерть!

Они ушли. Я сидел у костра, иногда что-то ел из провизии в моем маленьком вещевом мешке, спал и ждал, ждал долгие часы. Мне представлялись самые ужасные вещи, но ничто не было хуже яви. Понимаете, сеньор, я узнал о том, что случилось, в основном из бредовых и бессвязных слов выжившего… Мне пришлось его слушать…

Те двое пробивались вперед сквозь узкий и наполовину заваленный туннель. Не стану гадать, как сеньору Джиму удалось заставить спутника следовать за собой. Он боролись с препятствиями и в конце концов уперлись в гладкую стену. Там испанцы много веков назад замуровали свои сокровища вместе с рабами, которые добывали и измельчали руду и перенесли сюда золото.

В стене было маленькое отверстие. Почему? Quien sabe![19]19
  Quien sabe! – Кто знает! (исп.).


[Закрыть] Возможно, его проделали пленники, но не смогли расширить – испанцы наверняка оставили на страже меченосца, и он отрубал жадно тянущиеся руки отчаявшихся, умирающих рабов.

Сеньор Лестер устало опустился на землю. Сеньор Джим начал работать киркой. Ему не раз приходилось останавливаться и сметать метелкой пауков – на такой глубине их было немало. Весь мокрый, он наконец проделал дыру, куда можно было проползти ногами вперед.

Он посветил фонарем в комнату, открывшуюся за стеной. Это была сокровищница!

Золото давно высыпалось из кожаных мешков и грудами лежало на полу. Он закричал от восторга. Услышав его крик, сеньор Лестер пошевелился, поднялся на ноги, пошатываясь, и заглянул в дыру. На полу рядом с грудами золота они заметили белые следы – как видно, там лежали когда-то давно истлевшие кости замурованных рабов. Да, это была сокровищница!

Сеньор Джим и его товарищ проникли дальше, чем любой белый человек, и все благодаря осторожности и осмотрительности. Но сейчас сеньор Джим забыл о всякой осторожности. Он кинулся к стене и ногами вперед полез в дыру. Он бы пролез – но каменная стена чуть сдвинулась, просела дюймов на шесть, не более.

Его сдавило в поясе! Он повис горизонтально, беспомощный, в двух футах от каменного пола!

Сеньор Лестер негромко вскрикнул от ужаса. Но сеньор Джим не потерял присутствия духа.

– Освободи меня – быстрее! – приказал он. – Мне сдавило все внутренности! Скорее, хватай кирку! Бей прямо надо мной, вон туда!

Он мотнул головой, так как не мог пошевелить застрявшими в дыре руками.

Сеньор Лестер, хныча и всхлипывая, с трудом попытался поднять кирку. И тогда сверху упала или спрыгнула первая волосатая тварь. Она приземлилась прямо на поднятое лицо сеньора Джима. Он завизжал сперва от ужаса, после от боли и сознания того, что это конец.

Не успел еще крик сорваться с его губ, как появились другие. Они прыгали и ползли по своду, по стенам, по полу. Орда слепых альбиносов!

Сеньор Лестер растерял последние остатки мужества. Он натянул веревку, которой был привязан к товарищу, и стал резать ее лезвием ножа.

Он перерезал веревку и бросился бежать, пытаясь заглушить отчаянными криками тошнотворные чавкающие звуки в конце туннеля…

Это еще не все, сеньор. Да, я услышал ужасный рассказ, но не сразу. Молодой Americano пробирался ко мне семь или восемь часов. Надежды спасти второго не было.

Я вытащил сеньора Лестера наверх, на благословенный свет. Он так обессилел, что это заняло у нас целый день и целую ночь.

Пока не приехал его отец, я ухаживал за молодым человеком. Сеньор Лестер не вставал с постели. Он частично утратил рассудок, как мне показалось, все время бредил и повторял все тот же рассказ о смерти друга. Я с большой радостью передал сеньора Лестера его отцу. Мальчика увезли домой, где о нем могли позаботиться хорошие врачи.

Год спустя в дверь моей хижины постучалось какое-то пугало. Это был сеньор Лестер. Он был одет в отрепья, но размахивал пачкой денег. Он надеялся меня подкупить, просил спуститься с ним в старую шахту!

Valgame Dios![20]20
  Valgame Dios! – Боже правый! (исп.).


[Закрыть] Я не пошел бы туда и за десять миллионов долларов в Americano золоте! Я хорошо помнил, какой страх испытал. Он вскинул голову и дрожащим голосом произнес:

– Тогда я пойду один! Я не отступлюсь, пока не достану тело Джима. Я вел себя как трус! Я трус!

– Пожалуй, это правда, – признал я, – но на свете много трусов. Какая теперь разница?

Но сеньор Лестер был полон решимости – на словах. На деле, не совсем. Он решился идти один… День проходил за днем, а он все жил у меня в хижине. Он дергался при каждом скрипе гамака, при звуке закрывающейся двери. Настоящая нервная развалина – даже год назад он казался крепче. Я выяснил, что он убежал из санатория на севере и тайком добрался сюда. Нужно было сообщить его отцу. Но сообщение оказалось совсем иным.

Я был тогда холостяком, сеньор. На стропилах и стенах моей хижины гнездились malichos, маленькие пауки. Они плели паутину, где хотели. Я им не мешал. Мыши свободно резвились по ночам – мой старый и жирный полосатый кот только и знал, что спал.

Молодой Americano часто начинал вопить в припадках страха, и мне приходилось залезать на табурет и сметать метелкой паутину. Пауки плели новые сети. Мне было все равно.

– Я их ненавижу! – вопил сеньор Лестер и весь дрожал. Вряд ли он снова отправится в шахту Мадре д’Оро, подумал я. И оказался прав – он так и не покинул мою хижину.

Я спал на полу, завернувшись в одеяла. В ту ночь меня разбудил крик. Сеньор Лестер сидел на постели и вопил – надеюсь, я никогда больше не услышу такого вопля, будь то от мужчины или женщины. Он дергался. Я никак не мог его успокоить. Услышав, что он упал на пол, я поспешно зажег свет.

Он запрокинул голову и выгнулся.

– Паук укусил меня! Я убил его! – кричал он, обезумев.

Последняя судорога прошла по его телу, и он обмяк. Он был мертв!

Даже укус гремучей змеи не действует так быстро. Я все пытался понять, что убило его, когда заметил, что его ладони были сжаты вместе. Смерть расслабила мускулы, и я развел его руки. Я узнал правду, и мое сердце болезненно заныло. Ему снились волосатые пауки и…

В его тонких нервных руках лежало мертвое раздавленное тельце маленькой мышки!

Эдмонд Гамильтон
ЧУДОВИЩНЫЙ БОГ МАМУРТА

Он вышел к нашему костру из ночной пустыни. Спотыкаясь, шагнул в круг света и тотчас упал. Мы с Митчеллом с изумленными восклицаниями вскочили на ноги: странно видеть в пустыне Северной Африки человека, путешествующего в одиночестве и пешком.

Мы пытались привести его в себя, и первые несколько минут мне казалось, что он вот-вот умрет, но мало-помалу незнакомец очнулся. Митчелл поднес к его потрескавшимся губам кружку с водой. Было понятно, что незнакомец слишком истощен и долго не протянет. Его одежда превратилась в лохмотья, кожа на руках и коленях была буквально содрана – видимо, решил я, он полз по пескам.

Бессильным жестом он попросил еще воды, и я дал ему напиться, зная, что время его, в любом случае, на исходе. Вскоре он заговорил мертвенным каркающим голосом.

– Я один, – сказал он, отвечая на наш первый вопрос, – больше там нет никого. Вы двое кто – торговцы? Так я и думал. Нет, я археолог. Искатель прошлого.

Его голос на мгновение прервался.

– Не всегда хорошо раскапывать мертвые тайны. Некоторым вещам лучше таиться в прошлом.

Он заметил многозначительный взгляд, которым обменялись мы с Митчеллом.

– Нет, я еще не сошел с ума, – прохрипел он. – Послушайте, я вам все расскажу. Но зарубите себе на носу, вы двое, – с пылом продолжал он, приподнявшись, – держитесь подальше от пустыни Игиди. Помните, я вас предупредил. Меня тоже предупреждали, но я не послушался. И оказался в аду – да, в аду. Но начну с начала.

Мое имя теперь не имеет значения. Я покинул Могадор более года назад, прошел по предгорьям Атласского хребта и направился в пустыню в надежде отыскать какие-либо карфагенские руины, которые, как известно, встречаются в пустынях Северной Африки.

Я провел многие месяцы в поисках, путешествуя от одной жалкой арабской деревушки к другой; то я бывал близ оазисов, то уходил далеко в неизведанную пустыню. И чем дальше я углублялся в эти дикие края, тем чаще встречал желанные руины: осыпающиеся, почти уничтоженные остатки храмов и крепостей, напоминание о времени, когда Карфаген был империей и правил всей Северной Африкой из своего города-крепости. Затем на боковой стороне массивного каменного блока я нашел то, что направило меня в Игиди.

Это была надпись на искаженном финикийском, сделанная купцом из Карфагена. Надпись была достаточно коротка, я запомнил ее и могу повторить слово в слово. Она гласила:

«Торговцы, не ходите в город Мамурт, что лежит за горным перевалом. Ибо я, Сан-Драбат из Карфагена, вошел в тот город с четырьмя спутниками в месяц Эшмун для торговли, и на третью ночь нашего пребывания пришли жрецы и схватили моих товарищей. Мне удалось спрятаться. Моих спутников принесли в жертву злому божеству города, обитающему там с начала времен. Мудрецы построили для него величественный храм, подобного которому не найти нигде на земле. В нем народ Мамурта поклоняется своему богу. Я бежал из города и оставил здесь это предостережение, дабы никто не вздумал направить свои стопы в Мамурт, навстречу смерти».

Думаю, вы можете представить, какое действие оказала на меня надпись. То был последний след города, не сохранившегося в памяти людей, последняя гонимая волнами щепка цивилизации, канувшей в океан времени. Существование подобного города я считал вполне вероятным. Что мы знаем даже о Карфагене, помимо нескольких названий? Ни один город, ни единая цивилизация не были так бесследно стерты с лица земли. Римлянин Сципион превратил храмы и дворцы Карфагена в пыль, а землю вспахал и засыпал солью. Орлы римских завоевателей воцарились в пустыне, где некогда стояла столица империи.

Камень с надписью я нашел на окраине одной из убогих арабских деревушек. Я пытался нанять в деревне проводника, но никто не согласился пойти со мной. Я отчетливо видел перевал – черную щель между вздымающимися синими скалами. В действительности меня отделяли от него многие мили, но оптические свойства света в пустыне обманчивы, и он казался совсем близким. На моих картах эта горная гряда была обозначена как один из нижних отрогов Атласского хребта, а пространство за ней как «пустыня Игиди». Это было все. Я мог быть уверен лишь в том, что по ту сторону перевала лежала пустыня. Следовательно, мне необходимо было захватить с собой достаточное количество припасов.

Но арабы знали что-то еще! Хоть я и предлагал несчастным туземцам сказочную по их меркам плату, все отказывались, стоило мне упомянуть, куда я направляюсь. Никто там никогда не бывал, они даже не заходили далеко в том направлении, но все твердо верили, что за горами обитают дьяволы и гнездятся злобные джинны.

Понимая, как прочно укоренились в их сознании суеверия, я оставил попытки их переубедить и отправился в путь один. Вода и пожитки уместились на двух тощих верблюдах.

Три дня я шел по пустыне под палящим солнцем, а утром четвертого достиг перевала.

* * *

Перевал оказался всего лишь узкой расщелиной. Дно загромождали огромные валуны. Мне пришлось долго и с большим трудом пробиваться через горы. Скалы по бокам вздымались на такую высоту, что пространство меж ними казалось средоточием теней, шепотов и полумрака. Было уже далеко за полдень, когда я наконец вышел из расщелины. Но мгновение я застыл: пустыня по эту сторону перевала склоном уходила в огромную долину, и в центре этой долины, милях в двух от меня, сверкали под солнцем белые развалины Мамурта.

Помню, я с полным спокойствием направился к руинам. Я так верил в существование города, что удивился бы гораздо больше, если бы не нашел его.

Издали я видел лишь огромную груду белых обломков, но сейчас, подходя ближе, начал различать обвалившиеся каменные глыбы, потрескавшиеся стены и колонны. Песок похоронил под собой некоторые участки, большинство других были занесены наполовину.

Меня ждало любопытное открытие. Я остановился, чтобы изучить материал построек. Гладкий, без прожилок камень напоминал искусственный мрамор или высококачественный бетон. Внимательно осматриваясь, я заметил, что почти на почти на каждой обтесанной глыбе и столбе, на каждом разбитом карнизе и колонне был вырезан один и тот же символ – если это был символ. Он представлял собой грубое изображение странного, диковинного существа, очень похожего на осьминога, с круглым и почти бесформенным телом, от которого ответвлялись несколько длинных щупалец или рук – не гибких и бескостных, как у осьминога, но жестких и коленчатых на вид, словно лапы паука. В сущности, подумал я, это могло быть изображение паука, хотя некоторые детали были переданы неправильно. С минуту я размышлял над тем, почему в развалинах так часто встречаются эти изображения, но не нашел ответа. Загадка представлялась неразрешимой.

Неразрешима была и загадка окружавшего меня города. Что мог я найти в этой наполовину занесенной песком груде каменных обломков, что могло осветить прошлое? К тому же я не мог даже поверхностно исследовать руины – скудные припасы не позволяли мне задержаться надолго. С упавшим сердцем я возвратился к верблюдам, нашел среди развалин открытую площадку и разбил лагерь на ночь. А ночью, когда я сидел у своего маленького костра, исполинское, гнетущее молчание этой обители смерти показалось мне ужасным. Ничего – только тьма и молчание обступали меня, наваливались со всех сторон, мрачно теснили сияющие копья света моего костерка.

Задумавшись, я внезапно вздрогнул – позади раздался негромкий шум. Я оглянулся и оцепенел. Как я уже упоминал, я выбрал для лагеря участок сглаженного ветрами чистого песка. Пока я смотрел на это плоское песчаное пространство, неподалеку от меня на его поверхности вдруг появилось углубление шириной в несколько дюймов, ясно видимое в свете костра.

Там не было ничего, даже тени, и неожиданно на ровной поверхности песка с тихим хрустящим звуком возникла эта ямка. Я в изумлении уставился на нее, а тем временем звук повторился и в песке появилось новое углубление – только футов на пять-шесть ближе ко мне.

Когда я увидел это, меня словно пронзили ледяные стрелы страха. В безумном порыве я выхватил из костра горящую головню и швырнул ее, как комету красного пламени, в сторону этих углублений. Послышалось шуршание, тихие торопливые шаги, и я ощутил, что существо, оставившее эти отпечатки, если то было живое существо, начало отступать. Я и представить не мог, что это было – я ничего не видел, и лишь словно по волшебству на чистом песке проступил сперва один след, затем другой, если только, опять-таки, то были следы.

Таинственное явление не давало мне покоя. Во сне я беспокойно ворочался; мертвый город вокруг будто навевал зловещие сновидения. В них воплотились, казалось, все грехи минувших веков, похороненные в этом забытом месте. Их населяли странные, неземные формы, точно порождения далеких звезд, то смутные, то вновь исчезавшие. Я плохо спал той ночью, но первые золотистые лучи солнца рассеяли завесу страхов и видений. Нужно ли удивляться, что люди в древности поклонялись солнцу!

Я вновь обрел силу и мужество, а с ними пришла новая мысль. В надписи, которую я вам цитировал, тот давно умерший купец и искатель приключений упоминал о величественном городском храме. Где же развалины этого храма? Я решил, что лучше будет потратить оставшееся время на исследование храма, чьи руины должны бросаться в глаза, если этот древний карфагенец правильно оценил его размеры.

* * *

Я взобрался на ближайший холмик и огляделся. Я нигде не заметил огромных развалин, которые могли бы быть руинами храма, но впервые увидел вдалеке две грандиозные каменные фигуры, выступавшие темными силуэтами на фоне розового пламени рассвета. Открытие взволновало меня; я немедленно свернул лагерь и направился к статуям.

Они стояли на дальней окраине города, и добрался я до них только к полудню. Передо мной предстали две громадные сидящие фигуры высотой футов в пятьдесят и размещенные примерно на таком же расстоянии друг от друга. Вырезанные из черного камня колоссы в странных чешуйчатых кольчугах молча глядели на город и на меня. Тела их были человеческими, но в лицах, которые я не могу описать, в выражении этих лиц не было ничего человеческого. Представьте себе человеческие и даже красивые, пропорциональные черты лиц, не имеющих ничего общего с человечеством… «Неужели скульпторы работали с натуры? – гадал я. – Если так, странный народ обитал в этом городе и воздвиг эти монументы».

Оторвав взгляд от статуй, я осмотрелся. По обе стороны от гигантов тянулись длинные осыпающиеся развалины. Как видно, некогда здесь высилась могучая стена. Но промежуток между статуями оставался свободным: очевидно, здесь находились ворота. Я не мог понять, почему стражи ворот уцелели и казались совершенно невредимыми, тогда как стена и город лежали в руинах. Я видел, что статуи были высечены из иного материала – но какого?

Только теперь я заметил длинную аллею, которая начиналась позади статуй и уходила примерно на полмили в пустыню. По обе стороны ее, параллельно статуям, стояли каменные фигуры поменьше. Я направился к аллее и, проходя между исполинами, впервые заметил надписи на внутренних гранях пьедесталов. В них, примерно в четырех или пяти футах от земли, были вделаны выпуклые каменные таблички площадью около квадратного ярда, покрытые неведомыми знаками. Без сомнения, то были буквы утраченного языка, но я не мог их расшифровать. Тем не менее, один из часто повторявшихся символов был мне уже хорошо знаком: такие же резные изображения паука или осьминога повсюду встречались в развалинах города. Буквы надписи все время перемежались этим изображением. Табличка на другом пьедестале была точной копией первой и не сообщила мне ничего нового. Я пошел по аллее, раздумывая над загадкой вездесущего символа, но вскоре, рассматривая статуи, позабыл о ней.

Длинная улица походила на аллею сфинксов в Карнаке, где когда-то рабы проносили паланкин фараона в храм и обратно. Но здешние статуи отнюдь не напоминали сфинксов. Странные формы этих невиданных и неведомых нам зверей были столь же далеки от всего, что мы способны вообразить, как твари из иного мира. Я не могу их описать: это все равно, что описывать дракона слепорожденному. Могу только сказать, что то были зловещие, подобные рептилиям существа. Кровь стыла у меня в жилах при взгляде на них.

Я все шел между двух рядов статуй, пока не достиг конца аллеи. Стоя между двумя последними изваяниями, я не видел впереди ничего, кроме безбрежных желтых песков пустыни. Я ничего не понимал. Какой смысл воздвигать стену, высекать две громадные статуи и разбивать эту аллею, если она вела в пустыню?