355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Антология » Арахна (Большая книга рассказов о пауках) » Текст книги (страница 2)
Арахна (Большая книга рассказов о пауках)
  • Текст добавлен: 13 февраля 2021, 21:00

Текст книги "Арахна (Большая книга рассказов о пауках)"


Автор книги: Антология


Соавторы: Коллектив авторов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 35 страниц)

Г. Б. Хольт
КРАСНЫЙ ПАУК

Небо на востоке, перебрав все оттенки радуги, сменило цвет с глубокой синевы на холодный серый. Вечерняя тишина легла на землю. В неподвижном и тихом воздухе раздался негромкий напев матери, баюкавшей своего черного ребенка. Подальше от туземного квартала шумели улицы. Но все шумы осязаемого мира были ни к чему в маленькой, быстро темнеющей комнате, где двое приглушенным шепотом вели таинственную беседу.

– Ты говоришь, – сказал один, – что бог в нем еще живет, но никто из людей не видел свидетельств того собственными глазами?

– Это так.

Наступающие сумерки заключили мир в таинственные объятия. Две светящиеся точки все ярче и ярче горели на предмете, на который двое беседовавших поглядывали благоговейно и даже со страхом.

– Бог полон злобы и мстителен, говоришь ты. Поистине, я готов поверить, что ты прав.

– Говорю тебе, я прав. Когда мои старые и высохшие руки и ноги были еще младенческими, я услышал это от своего отца.

– Но разве бог не покинул это земное вместилище много лет тому?

– Как можешь ты видеть и все же спрашивать такое?

И вопрошавший опустил голову. Он был теперь убежден. Наступила ночь. Последние тени растворились во мгле, и два огонька засветились ярче прежнего. Искрящееся опаловое сияние исходило из глаз огромного красного паука, вырезанного из цельного куска дерева. Искусная восточная работа достигла в нем триумфа мастерства – резная фигура была точна до мельчайших деталей и ужасна в своей отвратительности. Длинные угловатые ноги паука были красными, красным было и мерзкое тело, а из глубоко посаженных, жестоких и зловещих глаз, выдававших неописуемую порочность, исходило странное сияние, растекавшееся по комнате и освещавшее собеседников.

Сменились многие поколения, а идол простоял там, вызывая трепет почитания и ужаса. Разве не произнес старый факир перед смертью жуткий наказ, разве не повелел он хранить как зеницу ока священного идола – ибо на того, кто украдет или повредит его, падет самое чудовищное проклятие?

Это, и только это, знали сидевшие в темной комнате. Они молчали, глядя на идола. Их суеверным восточным умам не требовалось большего. В благоговейном молчании они поднялись и вышли, оставив громадного красного паука одиноко стоять на страже в темноте. Немигающие, жестокие, зловещие глаза испускали ядовитый свет, следя за уходящими людьми.

* * *

Доктор Урилья задумчиво смотрел на исчезающий город. Пароход «Мерседес» медленно выплывал в открытое море. Предстоял долгий путь к белым скалам Англии. Доктор Урилья, ученый-любитель, погруженный в изучение восточных идей и обычаев, без особой радости думал о возвращении в прозаическую Англию, где негр воспринимается как диковинка, а туземные традиции – как бессмысленная языческая белиберда. Его всегда влекли странные верования странных людей. Он много путешествовал и знал, что повсюду и во всех слоях общества встречаются глупцы и негодяи. Он сделал из этого необходимые выводы. Но он зашел и дальше; в своих скитаниях по земному шару он видел гораздо больше необъяснимых явлений, чем другие, и знал, что ограниченный человеческий разум – разум ничтожных людишек, которые ползали по улицам, уткнув носы в землю, или занимали свои материалистические умы политикой – и близко не проник в секреты Природы. В эту минуту Урилья размышлял о том, что случилось в порту, когда пароход поднял якорь и начал отходить. «Мерседес» отделяли от пирса четыре фута воды, как вдруг сквозь толпу протолкался ласкар[5]5
  …ласкар – старинный термин, обозначавший матросов из Индии, Юго-Восточной Азии и арабского мира, служивших на европейских кораблях.


[Закрыть]
, прыжком взвился в воздух и приземлился на палубе. Споткнувшись, он упал, как подкошенный, и вытянулся со сломанной ногой. При падении в гуле машин и обычном суетливом шуме, какой всегда сопровождает отплытие, послышался резкий звук, похожий на револьверный выстрел. Разгневанный помощник капитана поспешил к упавшему ласкару, а тот что-то спрятал в складках своей жалкой одежды.

Большой лайнер был уже далеко в море, когда капитану доложили об этом неожиданном пополнении человеческого груза. Не желая тратить драгоценное время на возвращение в порт, капитан решил оставить больного на борту. Ласкара не слишком бережно снесли вниз и уложили в пустующей каюте под баком.

Доктор Урилья живо вспоминал сцену в порту, начиная почему-то испытывать к ней растущий интерес. Когда земля исчезла за горизонтом, он неторопливой походкой спустился вниз и разыскал покалеченного ласкара, стонавшего в каюте. Не без некоторого пиетета – обращаться с ласкарами нужно осторожно – он вправил сломанную кость и за работой обнаружил предмет, который так яро охранял несчастный.

Это была деревянная скульптура, изображавшая огромного красного паука. Совершенство ее нарушала только отсутствующая нога, отломанная почти у самого волосатого туловища. Доктор вздрогнул, взяв в руки отталкивающего идола, и поставил скульптуру на столик. Он хорошо знал ласкаров и их темперамент и потому не решился спросить, откуда у безбилетного пассажира эта скульптура. Расспросы ни к чему бы не привели. Доктор оставил своего пациента, поднялся на палубу и стал рассеянно смотреть на холодные волны, катящиеся за бортом «Мерседес».

* * *

И снова зашло солнце. Грязный ласкар, корчась от боли в полутьме, слышал только стук машин. Он лишь недавно очнулся и сейчас медленно, как будто что-то разыскивая, шарил вокруг себя руками. Внезапно, несмотря на боль в сломанной ноге, он приподнялся на локте и откинул одеяло. Не найдя того, что искал, он медленно огляделся. Его глаза в ужасе замерли, встретившись с двумя крошечными огоньками, которые искрились и переливались в темноте зловещим сиянием. С неразборчивым восклицанием он упал на подушку, по-прежнему глядя на крошечные, как бусинки, огоньки. Темнота обволакивала теперь всю каюту, и лишь от паука исходил свет. Налитые злобной яростью глаза идола горели жадно и алчно. Ласкар лежал, охваченный ужасом. Он был не в силах пошевелиться. Постепенно ему открывалась ужасная правда – он был в каюте не один, украденное сокровище обладало собственным разумом, и на спасение он надеяться не мог. Он зажмурил глаза. Пот сочился из всех пор его тела, голова кружилась. Он не отваживался вновь взглянуть и пытался противиться силе, звавшей его посмотреть на блестящий предмет – который, как он чувствовал, подбирался все ближе и ближе. С тошнотворным ощущением он понял, что нечто – несчастный знал, что это мог быть только обладатель страшных глаз – забралось на койку и теперь ползет по его парализованному страхом телу, перебирая длинными суставчатыми ногами. Тварь ползла все дальше. Ласкар силился закричать, но дар речи покинул его. Дрожа от постыдного страха, ласкар раболепно взглянул в зловещие, сверкающие глаза, оказавшиеся в нескольких дюймах от его лица. Он напряг все фибры тела в последней отчаянной попытке уклониться от ненавистного существа, но не смог даже закрыть глаза. Мохнатые ноги паука поползли по его лицу. Резкая, жалящая боль в виске вернула голос. Он испустил пронзительный крик неописуемого ужаса – и застыл в неподвижности.



* * *

Доктор Урилья докурил последнюю сигару и собрался уже отправиться спать, но вдруг вспомнил о ласкаре и его чудовищной добыче. Профессиональное чутье, а может быть, любопытство побуждало его проверить состояние пациента. Доктор также хотел внимательней осмотреть красного паука, эту неожиданную и пугающую находку. Ему доводилось слышать странную легенду о красном пауке, и идол начинал все больше занимать его мысли.

Доктор вошел в каюту, где оставил пострадавшего ласкара. Принесенную с собой лампу он поставил на стол. Болезненная интуиция заставила его поднять глаза на красного паука. К его удивлению, паука на столике не было. Он повернулся к койке ласкара и ошеломленно замер: пациент тоже исчез. Доктор Урилья не был трусом. Он много лет держал в руках чужие жизни и не знал страха. Но сейчас он чувствовал, все яснее понимал, что встретился с чем-то большим, нежели просто жизнь и смерть, и влечение к тайне боролось в нем с ужасом перед неведомой опасностью.

Он отбросил одеяло. Койка была пуста. В складках одеяла пряталось то, что он и ожидал там найти, был почти уверен, что найдет – идол красного паука.

Доктор Урилья поспешно вызвал капитана и рассказал о пропаже ласкара. Корабль обыскали, но человек, внезапно прыгнувший на борт в порту, исчез бесследно.

* * *

Доктор Урилья задумчиво смотрел с палубы на фосфоресцирующее море и бегущие волны. Он был озадачен – и однако, с каждой минутой в нем крепла странная мысль. Человек со сломанной ногой не мог броситься в море. Более того, если бы его кто-то захотел сбросить за борт, это было бы замечено. И все-таки ласкар исчез. Подавив дрожь, доктор снова спустился в каюту пропавшего ласкара. Он с отвращением взял идола в руки, начал его пристально рассматривать – и чуть не выронил паука. Это был не тот идол, которого он нашел у ласкара совсем недавно. У этого все ноги были целы, и с первого взгляда было видно, что он еще краснее, с более длинными узловатыми ногами и неимоверно острыми когтями, да и примерно на дюйм крупнее. На нем не было никаких повреждений. Тщательный осмотр каюты не выявил никаких признаков отломанной паучьей ноги. Доктор Урилья продолжал искать, хотя и знал, что поиски бесполезны.

Наконец он пожал плечами и некоторое время с болезненным любопытством смотрел на красное существо.

Затем он осторожно завернул идола в одеяло и понес паука на корму. Там доктор огляделся – рядом никого не было – и выбросил узел в молчаливое море. Когда узел исчез в волнах, доктор нахмурился. Он закурил новую сигару, рассеянно глядя на содрогающиеся морские глубины. У доктора Урильи имелась своя теория, но даже знатоку восточных верований думать о ней было неприятно.



Герберт Уэллс
ДОЛИНА ПАУКОВ

Около полудня трое преследователей, обогнув крутой изгиб реки, очутились в виду обширной горной долины. Трудная извилистая каменистая дорожка, по которой они так долго неслись за беглецами, перешла в широкий скат. Все трое, оставив след, поехали к небольшой возвышенности, поросшей масличными деревьями, и остановились: двое из них – несколько поодаль от ехавшего впереди человека, на лошади которого была украшенная серебром уздечка.

Несколько минут путники всматривались в широкое пространство, открывавшееся перед ними. Оно уходило все дальше и дальше, и однообразие пустыни, покрытой пожелтевшей травой, только изредка прерывалось группами засохших колючих кустов и следами теперь высохших русел временных потоков. Красноватая даль наконец сливалась с синеватыми скатами отдаленных холмов, может быть, даже покрытых зеленью. А над ними, держась на невидимом основании, будто действительно вися в воздухе, высились одетые снегами вершины гор, становившиеся все выше и опаснее к северо-западу, где бока долины суживались.

На западе же долина была открыта до того места, где темное пятно на небе указывало на начало леса. Но трое людей смотрели не на восток и не на запад, а прямо перед собой.

Сухощавый человек с рассеченной губой заговорил первым, и в его голосе слышалось разочарование:

– Нигде не видать. Да ведь, правда, у них был целый день впереди.

– Они не знают, что мы гонимся за ними, – сказал маленький человек на белой лошади.

– Она-то, наверное, знает, – с горечью сказал предводитель и подумал:

«И все же они не могут продвигаться быстро. У них всего только один мул, а из ноги девушки весь день сочилась кровь…»

Человек на лошади с серебряной уздечкой бросил на худощавого свирепый взгляд:

– Ты думаешь, я не понял этого? – огрызнулся он.

– А все же это не без пользы, – прошептал маленький как бы про себя.

Худощавый с рассеченной губой невозмутимо смотрел вдаль.

– Они не могли уйти из долины, – сказал он. – Если нам поехать поскорее…

Он взглянул на белую лошадь маленького и замолчал.

– К черту всех белых лошадей, – сказал человек на лошади с серебряной уздечкой и обернулся на животное, к которому относилось проклятие.

Маленький взглянул вниз между ушами своего белого коня.

– Я сделал все, что мог, – сказал он.

Двое других опять начали вглядываться в долину. Худощавый провел обратной стороной руки по рассеченной губе.

– Вперед! – вдруг приказал обладатель серебряной уздечки.

Маленький вздрогнул, натянул поводья, и копыта трех лошадей чуть слышно и часто застучали по густой высокой траве, направляясь с холма – обратно к следу, вниз.

Всадники осторожно спустились с длинного ската и, проехав сквозь чащу покрывавших скалы колючих кустов со странными, как бы роговыми ветвями, очутились на ровном месте внизу. Здесь след виден был очень слабо, потому что земля лежала тонким слоем и единственным покровом была засохшая трава, торчавшая из почвы. Однако, зорко всматриваясь, свесившись с шеи лошадей и часто останавливаясь, всадникам удалось найти след беглецов.


Попадались вытоптанные места, сломанные и согнутые стебли сухой травы и местами достаточно ясные отпечатки ног. Вскоре предводитель увидал кроваво-бурое пятно там, где, вероятно, ступила девушка-креолка. И здесь он про себя выругал ее сумасшедшей.

Сухощавый ехал по следу передового, а маленький человек на белой лошади следовал позади, погруженный в свои думы. Все ехали гуськом, человек на лошади с серебряной уздечкой показывал дорогу, и никто не говорил ни слова. Через несколько времени маленькому человеку на белой лошади подумалось, что кругом очень тихо. Он очнулся от забытья. Кроме легкого шума, производимого лошадьми и оружием, вся большая равнина была тиха, как нарисованный ландшафт.

Впереди ехал предводитель с товарищем, оба склонились влево и покачивались вместе с мерным шагом лошадей; их тени, как тихие, бесшумные, крадущиеся спутники, двигались впереди них. Предводитель оглянулся. Что это с ним? Ему припомнился отсвет от стен ущелья и постоянный аккомпанемент скатывающихся с шумом камней. А потом… Не было ни малейшего ветерка. Вот причина. Какое обширное тихое место, все погруженное в вечернюю дремоту! И небо чистое, ясное, только немного затуманенное в верхней части долины, где собралась тонкая дымка.

Маленький человек поиграл поводом, сложил было губы, чтобы свистнуть, и только вздохнул. Он на минуту обернулся в седле и стал всматриваться в ущелье, из которого они выехали. Все голо, голые скалы с каждой стороны, и нигде ни следа животного или растения, а тем более человека. Что это за сторона? Ему это место вовсе не нравилось.

Он почувствовал минутное удовольствие, увидав темнокрасную змейку, мелькнувшую стрелой и исчезнувшую в сумерках. Это значило, по крайней мере, что в долине есть жизнь. А затем, к еще большей радости, его лица коснулось легкое дуновение, до слуха донесся как бы шепот, только кусты местами заколебались на небольших пригорках; можно было думать, что это первые признаки вечернего ветерка. Всадник послюнявил пальцы и поднял их в воздухе, чтобы узнать направление ветра.

В это время ему пришлось резко остановить лошадь, чтобы избегнуть столкновения с сухощавым, который тоже вдруг остановился, не находя больше следа. Как раз в эту минуту он поймал взгляд предводителя, обращенный на него.

Маленький попытался выказать интерес к выслеживанию; но затем, когда поехал дальше, снова углубился в наблюдение за тенью хозяина, за его шляпой и плечами, появлявшимися и исчезавшими за фигурой сухощавого, ехавшего ближе. Они уже четыре дня ехали, словно с края света, по этой безводной пустыне, питаясь только сушеным мясом, которое везли под седлом, пробиваясь по горам и скалам, где, наверное, никого не бывало, кроме преследуемых ими беглецов!

И все это было из-за девушки, капризного ребенка!

«И зачем этому человеку, самые низкие прихоти которого исполняет чуть ли не целый город, понадобилась именно эта девушка?» – мысленно задал себе вопрос маленький человек и нахмурился, облизывая засохшие губы почерневшим языком. Таков уж был нрав хозяина, и больше он ничего не знал.

Перед его глазами целый ряд сплошного тростника сразу нагнулся, а затем шелковистые ленты, висевшие на нем, затрепетали и опустились. Ветер усиливался. Он как бы оживлял все кругом, и это было хорошо.

– Алло! – крикнул сухощавый.

Все трое вдруг остановились.

– Что такое? – спросил хозяин.

– Там… – отвечал сухощавый, указывая вдаль по долине.

– Что такое?

– Что-то движется к нам навстречу: вон – бежит… Видите?

В эту минуту какое-то желтое животное появилось на подъеме холма и стало приближаться к всадникам. Это была большая дикая собака, бежавшая, высунув язык, так быстро, что не замечала приближавшихся всадников. Она бежала, подняв нос, очевидно, без всякой цели и следа. Когда собака была уже близко, маленький человек схватился за нож.

– Она бешеная, – решил сухощавый.

– Крикните, – сказал маленький человек и сам крикнул.

Собака поравнялась со всадниками, но, когда маленький человек уже обнажил нож, отклонилась в сторону и пробежала мимо. Маленький человек смотрел ей вслед.

– Пены не видно, – сказал он.

С минуту предводитель смотрел вдаль и наконец крикнул:

– Ну, едем дальше! Какое нам дело!

И он тронул лошадь.

«Едем дальше, – прошептал про себя маленький человек, повторяя слова предводителя. – Почему один человек может сказать: „едем дальше“, и его все слушаются? Всю свою жизнь человек с серебряной уздечкой говорил это. А если бы вот я сказал то же самое… Все даже удивятся, если не послушаешься самого нелепого приказания хозяина. Эта девушка, на его взгляд и на взгляд других, сумасшедшая, решившаяся на неслыханный поступок».

Затем мысли маленького человека перешли к худощавому с рассеченной губой, такому же необузданному, как и хозяин, такому же, а может быть, даже более храброму, но, между тем, не знающему ничего, кроме слепого повиновения.

Какое-то особенное ощущение в руках и коленях заставило маленького человека вернуться к окружавшему. Что-то такое привлекло его внимание. Он поравнялся с сухощавым человеком.

– Заметил ты, что с лошадьми? – спросил он.

Сухощавый взглянул вопросительно.

– Им не нравится ветер, – сказал маленький человек, когда предводитель обернулся.

– Нет, ничего особенного, – ответил сухощавый.

Они проехали некоторое время молча. Передовые все время присматривались к следу, а ехавший сзади смотрел в сумрак, спускавшийся в обширную долину, и наблюдал, как ветер крепчал с каждой минутой. Далеко на западе он заметил темное пятно, – должно быть, стадо диких свиней, быстро несшееся вниз по долине, но не сказал ничего и не сделал вторичного замечания о беспокойстве лошадей.

А затем он вдруг увидал блестящий белый шар, за ним другой, похожий на огромный репейник, который ветер гнал по ущелью. Шары взлетали высоко в воздухе, опускались и снова поднимались, останавливались на мгновение и быстро пролетали мимо, а беспокойство лошадей при виде их увеличивалось.

В следующее мгновение показалось еще несколько таких шаров, несшихся навстречу всадникам… и все чаще, чаще…

До слуха ехавших донесся визг. Дорогу перебежал дикий кабан, но не остановился, а только мельком взглянул на них. После этого все трое остановились, всматриваясь во все сгущавшуюся мглу, надвигающуюся на них.

– Если бы не репейник… – заговорил предводитель.

Но в это мгновение огромный шар пронесся совсем близко. Это был вовсе не ровный шар, а что-то огромное, мягко-шершавое и волосатое, вроде листа, собранного за края, или летающего спрута. Предмет переворачивался, приближаясь, таща за собой следом длинные нити и полосы паутины.

– Это не репейник, – сказал маленький человек.

– Не нравится мне эта штука, – пробормотал сухощавый.

И они переглянулись.

– Черт возьми! – закричал передовой. – Здесь воздух кишит ими. Если так пойдет дальше, они заставят нас остановиться.

Инстинктивное чувство, вроде того, которое заставляет оленей сплачиваться при приближении чего-нибудь неопределенно страшного, побудило всадников повернуть лошадей против ветра, и, проехав несколько шагов, остановиться в ожидании приближавшейся летучей массы. Она надвигалась по ветру быстро, бесшумно колыхаясь, опускаясь на землю и снова взлетая высоко в воздух согласным уверенным движением.

Передовые этого странного войска пролетали справа и слева от всадников. И вдруг масса покатилась по земле бесформенными клубами и полосами, лошади испугались и начали подниматься на дыбы. Предводителя охватило внезапное безграничное нетерпение. Он награждал шары и лошадей самыми отборными ругательствами.

– Вперед! – кричал он. – Не смотрите на них! Какое нам до них дело! Назад, к следу!

Он выругал свою лошадь и затянул повод, яростно крича:

– Говорю вам, я поеду по этому следу!.. Где он?..

Он схватил повод поднимавшегося на дыбы коня и стал искать след в траве. Длинная клейкая нить легла ему на лицо и серое щупальце упало на руку, державшую повод, а по затылку быстро пробежало что-то живое на многих ногах. И предводитель почувствовал, как одно из этих серых существ будто впилось в него. Между тем свободные концы нитей хлопали над ним наподобие паруса причаливающей лодки, но без шума.

Ему показалось, будто на него смотрит много глаз из груды мягких тел, которые готовы были спуститься на него на своих коленчатых ногах, пробиравшихся по толстым нитям. С минуту он смотрел вверх, сдерживая коня по привычке, приобретенной долгими годами верховой езды. Но над его головой сверкнуло лезвие ножа и перерезало нити паутины, на которых шар держался в воздухе. Вся масса мягко поднялась и медленно поплыла дальше.

– Пауки! – крикнул сухощавый. – Здесь все полно огромными пауками. Взгляните!

Человек на лошади с серебряной уздечкой продолжал следить за удалявшейся массой.

– Хозяин, хозяин! – вдруг крикнул маленький.

Но хозяин смотрел на что-то красное, лежавшее на земле и еще шевелившее ногами. Когда сухощавый указал ему на другую массу, опускавшуюся на них, он поспешно выхватил нож.

Верхняя часть долины казалась теперь туманной стеной, разорванной в клочки. Он попытался определить положение. Маленький человек закричал:

– Поезжайте вниз по долине!

То, что произошло потом, походило на свалку. Человек на лошади с серебряной уздечкой увидал, как маленький промчался мимо него, яростно отбиваясь от пауков, и изо всей силы налетел на сухощавого, сбив его и лошадь с ног. Его собственная лошадь пробежала шагов десять, прежде чем ему удалось остановить ее. Потом он взглянул наверх и назад, где увидал лошадь, валявшуюся на земле, и сухощавого, стоявшего над ней и отбивавшегося от окутывавшей его серой трепещущей массы, спускавшейся на них обоих. Паутина неслась быстро, плотным слоем, как семена одуванчика в ветреный июльский день.

Маленький человек сошел с лошади, но не выпускал повода. Он старался удержать вырывавшееся животное одной рукой, размахивая другой в воздухе без определенной цели. Щупальца второй серой массы протягивались к нему, а вся масса медленно опускалась.

Хозяин стиснул зубы, подобрал повод, нагнул голову и пришпорил коня. Упавшая лошадь сухощавого перевернулась, встала, на ее боках виднелась кровь и копошились живые существа. Сухощавый вскочил на нее и бросился вдогонку хозяину, успевшему отъехать шагов на десять. Его ноги были все окутаны серым; он беспомощно размахивал ножом. Потоки серых лент спускались с него, лицо скрывалось под тонкой серой дымкой. Левой рукой он старался оторвать что-то от своего тела. Вдруг лошадь его споткнулась, и он опять упал. Он пытался подняться, но снова упал и вдруг завыл во все горло:

– О-о-о!..

Хозяин с ужасом смотрел на огромных пауков, присасывающихся к худощавому, и на других, ползающих по земле.

Когда он пытался заставить своего коня подъехать к судорожно бившемуся и кричавшему серому узлу, пытавшемуся встать, послышался стук копыт, и мимо промчался маленький человек, сбившийся в сторону на своей лошади и ухватившийся за ее гриву. И все новые и новые клочки серой ткани заволакивали лицо хозяина. А над ним и кругом его кружились, все теснее и теснее обхватывая его, нити паутины…

Впоследствии до самого последнего дня своей жизни он не мог припомнить, как произошло то, что случилось с ним в эту минуту. Удалось ли ему повернуть лошадь, или она сама, по собственному желанию, бросилась за товарищем, – неизвестно. Он помнит только одно: что в следующее мгновение она несла его вниз по долине в то время, как он отчаянно махал ножом над головой. А над ним, при усиливавшемся ветре, воздушные корабли пауков, наполненные воздухом шары и лоскуты летели, будто сознательно преследуя его.

Копыта стучали, человек с серебряной уздечкой мчался, сам не сознавая куда, подняв кверху свое испуганное лицо и держа нож наготове, чтобы нанести удар. А в нескольких шагах впереди ехал маленький человек, таща за собой хвост разорванной паутины, но все еще держась в седле. Камыш склонялся перед ним, ветер дул сильный и свежий; через плечо хозяин видел, как паутина гналась за ними…

Он так стремился убежать, что только тогда, когда его лошадь приготовилась сделать большой прыжок, заметил, что находится на краю рва, но не мог сообразить, что следует сделать. Он сидел, сильно нагнувшись вперед, и откинулся назад уже слишком поздно.

Но если волнение помешало ему сделать скачок, то он, во всяком случае, не забыл, как следует падать. Он отделался только ушибом плеча, лошадь же его упала и судорожно билась. Но нож воткнулся в твердую почву и сломался, как бы отказываясь дальше служить ему.

Хозяин быстро вскочил, не переводя духа, отбиваясь от настигавшей его паутины. Одну минуту он думал было бежать, но вспомнил, что находится во рву, и повернул назад. Он отбежал в сторону, и в следующее мгновение стал спускаться еще ниже, скрываясь от бури.

Здесь ему удалось спрятаться под выступом высохшего русла потока, и из своего прикрытия он смотрел на эти странные серые массы, несшиеся мимо и застилавшие плотной пеленой кусочек неба над его головой, ожидая, пока ветер утихнет и явится возможность уйти.

Один раз летевший мимо паук упал в ров рядом с ним. Он с растянутыми ногами был величиной в целый фут. Посмотрев несколько минут, как чудовище старалось убежать и пыталось кусать его сломанный нож, он поднял свой подбитый железом сапог и с проклятием бросил им в мягкую массу, намереваясь сделать то же и со вторым сапогом.


Убедившись, что полчища пауков не достигнут его, человек сел и начал раздумывать, грызя, по своему обыкновению, ногти. Его оторвало от этого занятия появление человека на белой лошади.

Он услышал стук копыт его лошади и ободряющий голос товарища еще раньше, чем увидел его. Затем маленький человек показался с лицом кающегося, таща за собой хвост белой паутины. Люди встретились, не приветствуя друг друга и не говоря ни слова. Маленький человек устал и дошел до крайнего озлобления, когда встретился с хозяином. Последнего несколько покоробил взгляд подчиненного.

– Ну что? – спросил он наконец, стараясь придать своему вопросу начальнический тон.

– Вы бросили его.

– Лошадь помчала.

– Знаю, и моя тоже.

Он дерзко захохотал в лицо хозяину.

– Я говорю, моя лошадь помчала, – сказал человек, у которого прежде была лошадь с серебряной уздечкой.

– Мы оба трусы, – решил маленький.

Другой продолжал грызть ногти, как бы в раздумьи, не спуская глаз с подчиненного.

– Не называй меня трусом, – сказал он наконец.

– Вы такой же трус, как и я.

– Может быть. Есть предел, за которым каждый человек начинает бояться. Это я узнал недавно.

– Но не так, как вы. Вот в том-то и разница. Я никогда не думал, что вы его бросите. Он спас вам жизнь несколько минут тому назад… Но что же вы, наш хозяин?!

Хозяин опять начал грызть ногти и сильно нахмурился.

– Никто не называл меня трусом, – сказал он. – Нет… Сломанный нож все же лучше, чем ничего… Загнанной белой лошади не снести двух человек четыре дня… Терпеть не могу белых лошадей, да уж нечего делать на этот раз. Ты начинаешь меня понимать… Я вижу, что после всего случившегося ты намереваешься очернить меня… Ты никогда не был мне по душе.

– Хозяин… – начал было маленький человек.

– Нет, нет! – отвечал хозяин.

Он вскочил, когда маленький человек хотел отойти. С минуту они смотрели друг другу в глаза. Над их головами пролетали пауки. Камни покатились, раздалось топанье ног, отчаянный крик… удар…


К ночи ветер стих. Солнце зашло безмятежно ясно, и бывший владелец лошади с серебряной уздечкой очень осторожно вышел по легкому подъему из рва; только теперь он вел на поводу белую лошадь, на которой прежде ехал маленький. Ему хотелось подойти к своей лошади, чтобы снять уздечку с серебряными украшениями, но он боялся, что ночь и ветер могут застать его в долине, а кроме того, ему была неприятна мысль, что он может увидать своего коня, усеянного пауками, а может быть, частью изъеденного ими.

Взгляд его обратился на долину.

«Я погорячился, – подумал он, – а теперь она уж получила свою награду. И они – в этом нет сомнения…»

Но что это? Далеко, над поросшим лесом скатом долины, к небу, озаренному закатом, вилась отчетливо струйка дыма.

При виде ее покорность старика сменилась яростью. Дым! Он повернул лошадь; но колебался. В эту минуту над ним что-то зашуршало в воздухе. Далеко над тростником плыл разорванный серый лоскут. Он взглянул на паутину и на дым.

«Может быть, в конце концов, это вовсе не они», – снова подумал он. Но он знал, что это именно они.

Еще некоторое время он смотрел на дым, а потом сел на лошадь.

Ему предстояло пробраться через плотную сеть паутины. На земле оказалось много мертвых пауков, а живые грызли своих товарищей. При звуке копыт – они разбежались.

Их время миновало. С земли, когда ветер не подхватывал их, они, несмотря на весь свой яд, не могли ничего сделать человеку.

Хозяин отбивался своим поясом от тех, которые подползали слишком близко. Однажды, когда их собралось несколько на чистом месте, он решил было слезть и перетоптать их ногами, но преодолел свое желание. Каждую минуту он поворачивался в седле и смотрел на дым.

«Пауки… – бормотал он про себя. – Пауки помешали?.. Ладно… В следующий раз я сам должен соткать паутину. И уж тогда – не выпущу!»


Луиза Буржуа. Паук (1997).


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю