Текст книги "Академия Утёс (СИ)"

Глава 9. Непрошеные чувства

Староста ходил побитой собакой. Впервые этого вышколенного сноба стало жалко.

– Проблемы?

Тот сначала отмахнулся от Виктора, но развернулся, задумчиво окинул взглядом с ног до головы и медленно заговорил:

– Мистика, ей-богу. Совет старост сейчас до костей протрясли на тему воровства – вообрази, Дарм!

Виктор нахмурился:

– Не припомню такого в Утёсе.

– Нет, тема регулярная, но потому и не говорили – легко всё это вскрывалось. Бедные детки-льготники от зависти тырят у соседей, мстят за судьбу тяжелую. Или аристократия клептоманит – это тем более заминается на раз-два. Но в этот раз всё совсем иначе: кражи несистемные, скорее случайные, при закрытых дверях, сейфах, и вещи неприметные, но на оценку дорогие. И ни следа. Это тебе не воровство склянок с кремами в женском общежитии. У нас здесь эксперт завёлся.

– И сколько инцидентов?

– Три кражи.

– Установлена связь?

– Её нет! – староста эмоционально замахал руками, а глаза полезли из орбит, – Дарм, ты слушал вообще?

– Так может это два – три разных клептомана?

– Может. – тут же собрался молодой человек и призадумался, – Это больше похоже на правду.

– А может, и не крали вовсе? Три кражи не система, если системы не выявлено. Может на лицо переутомление студентов?

– Было бы так, если среди потерпевших сегодня не нашёлся преподаватель.

– Даже так… меняет дело.

– Вот именно! – всплеснул руками снова разбушевавшийся староста и ринулся смерчем по коридору.

Но только беседа рассеялась, и Виктор приобрёл суровый вид, сменил маршрут, точно зная, что не пойдёт этим утром выходного дня в библиотеку. Во время завтрака в женском общежитии было почти пусто, но те из девушек, что попадались на пути, бросали лукавые или осуждающие взгляды.

– Не видела тебя здесь… – повела обнажённым плечом студентка факультета целителей – хорошенькая точёная блондиночка, на которой он иногда застревал взглядом. Она только что вышла из купален и не особо обременяла себя прикрытием тела – полотенце едва на ней держалось, – Что здесь Зоркий потерял? Кого – если точнее.

Виктор не нашёлся с ответом, да ещё и зарделся от такого внимания. Надо думать: девушка почти обнажённая, под большим банным полотенцем никакой одежды, румяная, разгорячённая.

– Где… – голос сильно подвёл и выдал ломоту, – Проживает…. – снова нелепая пауза, – Эйс.

Игривость стёрло с лица нимфетки, которая ни капли не стеснялась своего неприличного вида, наоборот, она откинула влажные волосы с плеч и дала вдоволь собой полюбоваться, но подсказку кивком головы всё же дала:

– А дикарка у нас вот там на самой галёрке, как и положено шизикам.

И потеряла интерес, но всё же выдала добросовестное покачивание бёдрами напоследок, словно отговаривая от затеи найти Эльзу.

Удивительно, но с этой приманкой Виктор справился без труда.

– Я к такому не готов… – шёпотом выдал молодой мужчина и с тяжёлым выдохом повернул к «галёрке».

Учтивый стук в обшарпанную дверь был лишь предупреждением – ждать приглашения он не собирался, знал, что наверняка где-то ходит завхоз и легко поймает нарушителя порядков. И потому спустя секунд пять после стука повернул ручку, хорошенько толкнул дверь, взламывая закрытый чисто символический замок и вторгся внутрь.

Как только дверь полумрачного мансардного этажа под самым скатом закрылась, Виктор проморгался, привыкая к полумраку. Окно всего одно да мизерное – для голубей, что ли? Которые, к слову, заполонили весь подоконник.

– Это же голубятня… – нахмурился он и принялся ходить по небольшому помещению, рыская газами.

Скрип двери возвестил о прибытия хозяйки:

– Ты что здесь забыл, Дарм?! – возмутилась девушка и встала, прислонившись к двери, – Замок выбил? Ты полоумный что ли? Аристократы, чёрт вас дери!

– К делу. – Виктор грозно наступал, – Извини за дверь, я возмещу. А ты пока быстро отдай всё, что украла в Утёсе. Ох, не надо только вот так нос морщить, Эльза, не пройдёт этот номер. Я знаю, что это ты.

– В жандармы подался? Из синоптиков? Ты о чём, Дарм?

– Давай пропустим эту сцену, ты сразу перейдёшь к раскаянию и отдашь награбленное. Я уйду и замнём.

– Что заминать?

И он гневно зарычал:

– Ты. Украла у двух студентов их вещи. И пошла дальше! К преподавателю! – он не позволил перебить, выставляя перед носом палец, – Каким образом – я разбираться не хочу, зачем – вот это просто уму непостижимо! Ты на стипендии, Эльза, ты идёшь в первой пятёрке факультета, тебе нельзя подставляться по идиотизму, на кону твоя жизнь! – чеканил он гневно, но тихо, отчитывая, как нагадившего котёнка.

– А ты кто такой, чтобы меня отчитывать?

– Признаёшь?

– Ещё чего!

– И шкатулки, то есть, у тебя нет? Той, что у меня украла.

– О чём ты?

– Открывай свои закрома, Эльза, иначе…

– Что? Сдашь меня?

– Так признаёшь?

– А ты сдашь?

Он быстро выдохнул и завис.

Он не знал ответа. Здравый смысл велел ему немедленно прекратить эту грязь, но отчего-то сделать это было тяжело, струной натягивалась какая-то нить, резонирующая тоской и беспокойством.

Ещё шаг назад.

Он сел на край расправленной кровати. Будь он собран – такого бы себе не позволил, но ситуация не располагала к приличиям, да и к трезвым мыслям. Эльза тоже будто сдулась и потеряла кураж, повторяя его движения – плюхнулась на стул, завешанный халатами и убогими ночными сорочками.

Виктор смотрел на неё – теперь беззащитную, выжидающую его вердикта, потерянную. Она больше не отрицала своей вины, а будто признавала, но спорить или умолять о пощаде не рвалась. Такая, какая есть – Эльза Эйс, несовершенная, сумасбродная, да и, как выяснилось, воровка.

– Зачем? – хрипло спросил он без обиняков, – Просто скажи, зачем ты это сделала? Учебники у тебя библиотечные, письменные принадлежности можно получить по льготе, питание тоже, за проживание платить не надо, одежда… ты бы и не стала её покупать – это значит засветиться. Ты клептоманка? – она брезгливо насупилась, – Тогда… родственники больные и ты им деньги пересылаешь?

Эльза задумалась, прищурилась, будто в душу заглядывая, и неуверенно мотнула головой. Виктор тяжело выдохнул и…

Позволил себе то, что раньше подавлял: всего один взгляд. Самый настоящий, потаённый, такой, какой передавал всё сокровенное – он посмотрел на Эльзу, как на единственный вектор, увлекающий его мысли, подавляющий здравый смысл.

А Эльза потеряла неподвижность, повела головой и нахмурилась в непонимании.

Состыкованные пальцу рук и упор в коленях Виктор говорил о крайней степени задумчивости, но прошла минута молчания и он заговорил:

– Сейчас ты отдашь мне то, что забрала у преподавателя.

– И что будет?

– Я подкину её в деканат.

– Они извлекут фантом и выяснят обстоятельства.

– И выйдет промах. – махнул головой Виктор.

– Ты подавляешь фантомы? – удивилась она, – Это очень сложная формула концентрации. К тому же… наведёт на след факультета Зорких.

– Достаточно подавить фантом последних пары дней – это не так сложно, как с теми, что ты украла раньше. Вместо подавленного я вытяну тот, что наведёт на мысль о рассеянности профессора Виндерт – он стар и это будет выглядеть правдоподобно.

– Запутаешь следы? – и новость для Эльзы казалась хорошей, но почему-то плечи её совсем поникли, – А остальные предметы?

– Один ты вернёшь сама через три – четыре дня. Тот, что из женского общежития. Третий… – он тяжело вздохнул, – Если я правильно понял, то украла ты не реликвию и не раритет. Куплю такие же часы и подкину через ещё пару дней.

– Вик… – она неуверенно выудила из платья часы и протянула, – Они ещё у меня.

Он даже руки не протянул и сурово взвесил взглядом безделицу:

– Ну как тебе они? Цацки эти. Стоят твоего будущего? – Эльза вздрогнула будто от пощёчины, – Горстка шестирёнок из драгметалла против образования, сертификата дара Зоркой и, возможно, службы в министерстве. Эльза, ты совсем дура? Так и не скажешь.

Она хищно встала и расправила острые плечики:

– А ты? Просто пойди да сдай меня с потрохами в деканат. И победа у тебя в руках.

– Она и так будет моей без таких грязных схем. – взбрыкнул он и повысил голос, – Против меня обычная пигалица. И что с того, что ты одарённая – твоей осознанности ещё зреть и зреть, раз ты готова поставить на кон образование ради безделушек!

– Да что ты понимаешь! – зашипела фурией и стремглав подлетела к нему, – Откуда пригретому в роскоши аристократу знать, что такое быть одному против всего мира в нищете! Аристократишка никчёмный!

– Малолетка безмозглая!

– Кретин!

– Ну, знаешь! – дальше продолжать обмен оскорблениями он не мог и потому лишь протянул ладонь: – Монокль профессора, быстро!

– Подавись! – Эльза ногой отодвинула тумбу и приподняла половую доску. В тайнике лежало несколько вещей укутанные в платки, и краем блеснула знакомая округлая музыкальная шкатулка. Виктор отчётливо её видел и вправе был потребовать, Эльза же мельком взглянула на него, ожидая едкой реплики насчёт той первой кражи, но её не последовало, как и попыток забрать шкатулку. Парень смотрел в упор на свою пропажу:

– А это пусть принадлежит тебе. Не продавай, прошу.

Получил монокль, спрятал за пазуху и покинул женское общежитие ни разу не обернувшись, хотя Эльза смотрела ему вслед, борясь с нахлынувшим коктейлем чувств от ненависти, гнева, непонимания, до благодарности, которую выражать просто не умела.

* * *

А впереди предстояло возвращение монокля.

Виктор просто не представал, как Эльзе удалось проникнуть в астрологическую башню к профессору – она казалась неприступной. Он же рассчитывал подкинуть в личные вещи профессора в деканате, куда и правда собирался зайти с обновлёнными документами.

Осадок от скандала в общежитие не давал покоя, а на языке был привкус чего-то неизбежного и ужасающего. Он догадывался, как всё это называется, но в стенах академии сформулировать не решался. И потому хотел сбежать этой ночью.

– Мастер Дарм? – из-за круглых очков стрельнул колкий взгляд декана, увлечённого чтением одной из работ студентов, – Отвлекаете.

– Добрый день. Я думал, сегодня никому не помешаю своими документами.

– Однако Зоркие должны не только думать, но ещё и зреть. Бросьте документы на стол и покиньте помещение. Ну же!

Виктор не мог уйти от цепких глаз. На спине выступили капельки холодного пота. Он чётко понимал, что не может вот так подкинуть монокль, но и далеко уйти с ним не получится: на станции дирижаблей рамки с чарами – заверещат. Судьба решалась в эти секунды.

– Дарм, вы что-то ещё хотели?

Вызвать подозрение у декана факультета Зорких это огромный риск, и Виктор ходил по краю. Он видел, как медленно зрелый отёкший поутру мужчина медленно снимает очки и сощуривается.

Миг отделял Виктора от разоблачения, но вдруг дверь заскрипела и появился старый профессор Виндерт, чей монокль оттягивал нагрудный карман Виктора.

– Приветствую. – отозвался он, – А я вот подумал поработать сегодня, да так рад, что буду здесь не один. Знаете, я ведь совершенно не переношу одиночества, однажды было, захожу… – понеслась монотонная история, обещающая стать бесконечной. Глаза декана расширялись с каждый сказанным словом, он нервно захлопнул журнал записей, сгрёб одним движением все свои принадлежности в портфель и поспешил на выход, бубня под нос:

– Нет, это полнейший цирк… в общежитии нездоровая обстановка, в деканате тоже… где мне работать?

Дверь распахнулась, унося подозрительного декана прочь, что сразу отразилось горечью утраты на лице старого профессора. Его мутные глаза едва не наполнились влагой, а губы сжались в ниточку. Виктор на миг подумал сказать что-то ободряющее, но эту самую секунду потратил на единственно важное – выудил из нагрудного кармана монокль и подсунул под стопку бумаг на столе  профессора.

А дверь за деканом так и не закрылась. Мужчина замер и с недобрым прищуром покосился на Дарма:

– Мастер Дарм, так что вы хотели?

– Тумбочку. – брякнул он, понимая: лицо его выдаёт с потрохами – по лбу пошла испарина, щёки горели, горло сдавливал ворот наглухо застёгнутой рубашки, – Так вышло, что я взял у заквхоза, а формуляров не было. Не оформил да забыл как-то. По факту значит, что украл у академии – нехорошо.

– Мелочь, а по факту кража, верно. – медленно проговорил декан, Виктор же чётко ощущал воздействие магии. Декан славился Зоркостью настоящего, притом широкого спектра. И потому перевёл задумчивый взгляд на профессора, – Профессор, как дела с вашей пропажей?

– Ой, как хорошо, что вы спросили! – и тут же лицо его посерело ещё сильнее, – Это моего деда вещица, войну империй прошла – невероятная потеря. Я буду писать заявление в жандармерию, уж простите меня, что сор из избы выношу, но я уже даже черновик накидал… где он был-то! – и старый профессор зашустрил руками по столу, наводя ещё более ужасающий хаос.

– Вам помочь? – хрипло отозвался Виктор, унимая сердцебиение.

– Да, Дарм, было бы неплохо…

И Виктор кинулся на помощь, прочь от внимательных глаз декана. Заявление нашлось на горе быстро, Дарм только сфокусировался на неразборчивом подчерке профессора, как тот поражено заохал:

– Всемогущий праведник! Да что же?! Да как же? Декан, ну, смотрите же…

– Вижу. – лицо декана стало непроницаемым, зато носок лакированных начищенных туфель выдал тахикардию, – Вы едва не пустили факультет на всеобщее посмешище и огромные убытки, многоуровневую комиссию и огромный геморрой. Жандармы бы вцепились мне в горло,  потому что вы забыли свой монокль на рабочем столе. Под горой непроверенный контрольных. Кстати, почему они не проверены?

– Я, наверное, пойду? – осторожно спросил Виктор.

– Да подите вон, Дарм, со своей идиотской тумбочкой! Вор нашёлся! Да вы даже списать шито-крыто не можете, хронический чистоплюй! ВОН! Маразм, всюду один маразм!

Виктор вылетел пулей, расслабляя по пути ворот. Адреналин стучал в виски: никогда ещё он не попадал в такую идиотскую ситуацию! И из-за чего? Глупости какие…

А с этими мыслями пришло бессилие и разом словно всю энергию выкачали, выпили через соломинку. Виктор волочил ноги к станции, поднимая ворот пальто, но от колкого ветра так и не скрылся. Премерзкая погода пробирала до костей и вроде даже издевалась.

Зато путешествие помогло привести в порядок мысли.

В цветочной лавочке под закрытие удалось купить букет эустом – нежных, прекрасных и таких ранимых. Молодой мужчина отчаянно скрывал из за пазухой от ветра. Когда пришло время, он положил их на немного подмёрзшую землю и отрицательно качнул головой:

– Он так и не занялся памятником. – Виктор поджал губы, лицезря намешанную вокруг свежей могилы грязь, – Прости, что с похорон не заходил… – и он рукавом пальто вытер забрызганный портрет Фелис Тефлисс, – Ба, – позвал он отрешённо, – Я, кажется, влюбился… по уши.

И с этими словами стало почти что легче: удалось выдохнуть эту мысль, но не освободиться от неё – больной, как будто постыдной. С признанием легче стало это принять.

– В малолетку. – Виктор наморщился, – Сиротку и воровку. – усмехнулся, – Ты была бы в восторге от неё. Но это заведомо крах по всем фронтах, хроническое «нельзя», родительское табу и прочее и прочее. – пришлось от смятения прикрыть глаза, а мысли так и метались в голове, словно ветер пробрался и туда и наводил свои бесчинства, – Ну до чего же дурак!

Фелис и при жизни умела слушать. Одно её умиротворённое ласковое молчание имело способность успокоить Виктора, а ласковая улыбка исцелить любые раны и снять боль. Удивительным образом смерть не забрала этот не признанный обществом дар: Виктору становилось легче, хотя озяб он до косточек. Он поделился с близким человеком тайной и чувствовал себя опустошённым, но это значило лишь то, что всегда повторяла бабушка: «не вешай нос, пустой стакан всегда можно заполнить тем, чем нравится. А вот полный вылить или выпить – сложнее и не всегда приятно».

– Пустой стакан. – хмыкнул Виктор, примеряя на себя образ и побрёл к станции.

Редкие фигуры серых горожан казались безликими. И самый безразличных из всех людей смотрел на него – о да, лицо его казалось холоднее октябрьского ветра.

– Где же ещё быть Виктору Дарму! Конечно! – протянул Кай Дарм, предвещая голосом сплошные неприятности, – И ты наверняка этот самый никчёмный Виктор думал, что побег удастся.

– Этот самый никчёмный Виктор – не узник крепости, не преступник, а студент на выходном. Совершеннолетний студент. Не больной, не инвалид, не мот или картёжник. – последнее слово он бросил нарочно колко, ведь картёжником был именно отец, – Пришёл этот Виктор к бабушке на могилу, хотел памятник посмотреть, а вот незадача – нет его. У бабушки был сберегательный счёт на чёрный день – каким и стал день её смерти – это оговаривалось в цели счёта. Денег там было и на проводы, и на прощание, и на памятник. Где памятник? Или так: деньги целы?

Отец побледнел и даже растерял слова от напора, но Виктор не стал давать ему времени опомниться:

– Отец, я был эгоистом и недооценил твою горечь от потери матери. – он сделал решительный шаг к отцу, прекрасно зная, что будет делать дальше, – Ты просто не мог весь этот месяц заниматься привычными делами: ведь это было время скорби и траура – какие памятники? И потому этим займусь я и прямо сейчас. Не трудить снимать наличные, – он протянул руку для рукопожатия, отец ответил чисто на автомате, но Виктор лишь перехватил его запястье и стремительно снял часы, – Думаю, часов на памятник хватит. Остальное добавлю.

– Ты совсем умом тронулся! – дёрнулся Кай, препятствуя, но сын держал крепок и справлялся с застёжкой успешно, – Это втрое дороже, чем я рассчитывал потратить!

– Где деньги? – уже тихо и без пафоса спросил Виктор, – Ты их проиграл, верно?

– Да куплю я этот чёртов памятник!

– Не надо чёртов. Надо такой, какой заслуживает твоя мать. Она была Примой императорского балета и легендой. Вот такой памятник надо. – спокойно проговаривал Виктор, кладя часы в карман, – Чтобы тебе было не позорно, когда мимо этой могилы пройдут твои партнёры. И твои часы стоят чуть больше того, что было на бабушкином счёте. А теперь купи цветы и иди положи на могилу. До Утёса я доберусь без твоей помощи. – фыркнул он напоследок и пошёл к кассе за билетом.

Мысли больше не метались.

Стакан начал наполнятся тем, чем должен. Хотя поздновато взрослеть в двадцать один год, однако лучше поздно, чем никогда.