Текст книги "Барнар — мир на костях 3 (СИ)"

Автор книги: Angor

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

– Нет, Ваша Милость, – пролепетала она, потупив взор.

– А если быть откровенным, – прошептал он ей. – То глупо разменивать себя на царских тусклых барышень, когда глаза мои уже видели великую даму, освещающую своей небесной красотой здешние стены. Увы, как жаль, что мы не всегда можем быть с теми, кто заставляет сердце наше биться быстрее, – она подняла к нему свою чудесную головку. И правитель осознал, что наживка проглочена.

Говорят, что красота – великий дар, но никто не догадывается, что дар этот может играть против своего владельца. Многие знатные леди того времени считали, что мир по большему счету вертится вокруг них. Если они смотрели в зеркало и видели нежные розовые губы, глубокие глаза и в целом весьма миловидное личико, то уже считали, что в них невозможно не влюбиться.

И они толпами падали с лестниц своих ожиданий. Их тонкие прелестные ушки всегда воспринимали лесть в свою сторону за правду. А хищные мужчины с радостью выходили охотиться на самовлюбленных хитрых лисиц и на беззащитных зайчиков.

Женщины предполагали, что красота – их сила, их щит, их меч. Но они не догадывались, что всегда будут занимать второе, если не последнее место в душах у своих современников мужского пола.

За чудесных дам сражались на дуэлях, но так дело видели только самки. На самом же деле джентльмены сражались ради собственного самомнения. Для них куда важнее было не опозориться перед другими мужчинами, чем делать что-то изначально ради одной только женщины. Но это были годы манер. Чем изысканнее господа вели себя, тем больше плотских ночей могли провести с леди.

Животные инстинкты, завёрнутые в золотые обёртки, встречались тогда повсюду. Но джентльмены так и не понимали, почему женщины такие смешные и легковерные. Конечно же, среди них встречались дамы, превосходящие наличием логических связей любого господина, но то была большая редкость.

– Я очень страдаю, герцогиня, – изрек позже король. И это были единственные слова, в которых он не солгал. – И я очень слаб душой.

– Что вы такое говорите, Ваша Милость? – захлопала длинными ресницами Иоланда.

– Разве то, что я дерзнул пригласить вас на танец, не говорит вам ни о чем? – он пронзил её глубоко печальным взглядом, который умел делать каждый уважающий себя джентльмен того периода. – И я прошу у вас прощения… Прощения за то, что посмел в вас влюбиться. Я не должен был вам этого говорить, – глаз его задергался. – Дайте свою руку, – произнёс он сурово, но с придыханием и трепетом. – Я провожу вас к супругу.

Иоланда учащенно задышала. Она даже не знала, что и сказать на это. Оперевшись о кисть Эриндела, герцогиня будто в тумане добралась до Кенота. Не забывая при этом улыбаться, что считалось всегда хорошим тоном.

– Ваше Величество, вам случайно неизвестно, почему на празднике нет никого из Совета? – обратился к нему герцог. – Это как минимум странно.

– В свободное от своих прямых обязанностей время они имеют полное право идти или не идти туда, куда благоволят. Или вы полагаете, Кенот, что король ещё и нянькой должен подрабатывать по вечерам? – холодно съязвил Эриндел и, усмехнувшись, не дождался ответа.

Муж Иоланды проглотил комок, вставший в горле. Он изрядно перепугался, что чем-то оскорбил Его Светлость.

Король же вышел на застеклённый балкон с многообразной зеленой растительностью, пальмами и цветами. В золотых клетках порхали пёстрые попугайчики. Он услышал позади себя стук от туфелек Иоланды. Она направлялась к нему.

"Безмозглая дура, – подумал Эриндел."

Глава 12

Когда Эриндел бросил умирать Карлин в архиве, думая, что она Мабалия, та успела призвать на помощь все свои силы. Но подвижность вернулась к ней не сразу. Крови потеряно было слишком много. Сердце едва трепетало. Однако она не отдала швартов от пристани жизни.

Подданные короля подобрали тело ведьмы, думая, что с ней покончено. И забросили его в карету к остальным убитым советникам. Их всех вывезли за стены города. Там воины принялись исполнять приказ: отрубать головы. Дабы в честь признания дружбы и верности между государствами отправить останки правительнице Дормана.

Чародейка вовремя пришла в себя. Ей удалось убить двух эльфов. Заполучив последние воспоминания погибших, она отрубила одному из них голову и наложила на ту заклинание, обратив её в черты Мабалии Тью. От другого же просто избавилась.

И перед ней встал вопрос, как поступить дальше. Она не понимала, достаточно ли узнала информации. Но всё произошедшее и слова самого Эриндела говорили о том, что он действительно не причастен к козням против дорманцев.

Волшебница приняла облик лирианца и всё же выдвинулась в Остбон вместе с посылкой. Карлин пришла к выводу, что обсудит всё на месте с Её Величеством. Ночью она покинула эльфийские земли в сопровождении ещё нескольких подручных перевозчиков, которые ни о чем не подозревали. Самым сложным и смешным для нее было научиться в пути справлять нужду по-мужски.

Сейчас ведьму звали Джироламо. По дороге в небольших городках им встречались галантерейщики и пахнущие алкоголем ремесленники. На грубых настороженных лицах читалась усталость.

Через три дня их нагнал тот самый эльф, который, скорее всего, являлся любовником Мабалии Тью. С ним была свита из десяти ратников. Именовал он себя Саймоном. И, судя по тому, как к нему обращались, относился к знатному старому клану. Чуть позже из сплетен спутников Карлин узнала, что тот обладает десятью тысячами ленников.

Вещи лирианца перевозили в мешках из тюленьих шкур, погружённые на чистокровных лошадей в тёплых попонах с золотыми вышивками.

Видимо, они мчались карьером, раз успели достигнуть их с такой быстротой. У подданных его за поясом виднелись рапиры. На них сидели горчичные жаки, доходящие до бёдер.

Он подъехал к ним поздороваться и узнать о цели путешествия. Соратники ведьмы сказали ему что-то о поручении короля, не выкладывая самые важные подробности. Саймон же поведал им, что направляется в Дорман по торговым делам.

– Вам случайно не нужен новый набор папильоток? – спросил чародейку Саймон.

Карлин опешила.

– Что? – вновь переспросила она хриплым мужским голосом.

Эльфиец улыбнулся от её реакции.

– Я просто везу с собой много товара. Подумал, почему бы не начать торговлю безделушками сейчас.

– Не знал, что такой господин, как вы, ведущий своё имя от знаменитого рода, занимается торговлей сам. Или это какая-то новая причуда аристократов?

– Вы правы, сэр Джироламо, я аристократ. Но моя семья обеднела после переворотов в Лириане сотню лет назад. И мы начали выживать кто как может. Тем более торговля – благородное дело. Вы так не думаете?

– Деньги никогда не несли благородства, – усмехнулась ведьма.

– Что ж… Вас, наверное, удивит тот факт, что я своими бледными золотыми ручками работаю сам в саду и на своей конюшне. Труд облагораживает. Тут вы согласны?

– Я военный человек, господин Саймон, а потому уважаю только тех, кто защищает короля и родину с оружием в руках, – выдала волшебница.

– А если убрать тот факт, что вы находитесь на службе, то что вы в таком случае скажете?

– Каждый честный труд заслуживает уважения.

– Что вы подразумеваете под словом "честный"? Хотелось бы очень знать.

– Плоды которого помогают даже самым несчастным.

– Интересный ответ. А если я спрошу у вас вот что: имеют ли право на жизнь безработные? Считаете ли вы их паразитами общества?

– Я считаю, господин Саймон, – она закинула руки за спину, – что паразитом можно смело называть любую дрянь, которая определяет, кто и на что имеет право.

– Выходит, вы считаете, что мы все заслуживаем лучшего, несмотря на то, что одни работают не покладая рук, а другие только сидят, жалуются и просят милостыню?

– Оглянитесь вокруг… Видите, бегают собаки среди рядов. Они трахаются, рожают и дерутся за кости. И порой убивают друг друга за кусок ветчины. А мы с вами разумные создания. Нам ли драться? Нам ли решать, кому из нас всё, а кому ничто? У нас есть мозги. Так давайте заставим их работать. Но работать без жестокости. Это будет сложно… Но в этом вся прелесть нашего мира. А жестокость – это прелесть животного мира. И каждый день разумные твари вроде нас с вами должны останавливаться и задумываться над тем, кто мы есть. Суки мы, производящие щенков или мы всё же первооткрыватели, что подарят мир всем. Когда настанет время, что все станут братьями, вне зависимости от данных. Тогда рай спустится с небес сюда…

– Странно слышать подобные речи от военного человека, – заметил собеседник.

– Так и рай ещё не на Барнаре, – рассмеялась Карлин.

– А вы, Джироламо, кем себя считаете? Зверем или разумным созданием?

– А это весьма странный вопрос для рода моей деятельности. На военной службе есть только один вид. Сколько не сбривай шкуру, сколько не спиливай клыки, звери останутся зверями.

– Всё зависит от того, кто приручит.

– Вы полагаете, что в хороших условиях можно перестать быть животным? Я вот слышал, что прогресс видов происходит только в крайне неблагоприятных обстоятельствах.

– Да, так часто говорят. Но говорят, это богатые дяди и тети, которым ваша животная агрессия на руку. Истинный же прогресс идёт от любви, растущей внутри.

– А вы не задумывались над тем, что же порождает эту самую любовь?

– Вы хотите уверить меня в том, Джироламо, что именно несчастья учат нас любви? Но я с вами не соглашусь. Напротив, любовь, порожденная несчастьем, является самой лживой.

– И в чем же истинная любовь?

– Я не знаю. Я ещё не любил, – Саймон, довольный собой, широко улыбнулся, обнажив ровные белоснежные зубы. – Кстати, Джироламо, как вы полагаете, как стоит воспитывать детей, чтобы они добились определённых высот? У меня нет детей. Но племянники уж больно тупые. Вот я и задумался как-то о том, каким быть в будущем отцом.

Карлин развернулась к нему и смерила эльфа пронзительным взглядом.

– Откуда мне знать? У меня нет детей. Но… Я считаю, что лучше не плодиться, если ты чего-то ожидаешь от приплода. Такие создания, как мы, не должны ожидать. Мы имеем право любить просто так. А когда ты ожидаешь, то ребёнок, скорее всего, вырастет обычным.

– Под обычным вы подразумеваете животные качества?

– Определенно так. Ведь разумные качества выходят за пределы выживания. Разум стремится к ответам на вопросы. В то время как выживание стремится к порабощению.

– Но зачем же тогда рожать ребёнка, если не стоит от него ничего ждать?

– В таком случае лучше не рожать. Ожидание – весьма мерзкая вещь, разрушающая города и сжигающая мирные поселения. Вы будете ожидать успехов от сына, а он будет об этом знать. И когда он об этом узнает, вы потеряете в нём разумное существо. Зверь сорвётся с поводка, чтобы принести вам палочку взамен на угощение. А потом у вашего сына появятся свои дети. И всё повторится.

– Но что, если мой сын тоже задастся тем же вопросом, что и я?

– Тогда рай станет ближе к земле, как никогда ранее.

– А от вас родители чего-то ждали?

Ведьма не знала, как ответить. Ей казалось, что она и так сболтнула много лишнего, ибо их разговор совершенно не походил на те темы, которые доступно обсуждать обычному вояке и распущенному дворянину. Она прокашлялась.

– Мои родители любили меня… И ни черта не ждали.

– Выходит, вы стали великой личностью?

– А что, собираетесь как-то это проверить? – парировала волшебница.

– Нет… Я и так уже заметил, что вы не похожи на остальных, – двусмысленно намекнул Саймон.

Он уже собирался покинуть их, но Карлин не отпускало чувство, что тот знает больше, чем кажется на первый взгляд. И ей необходимо было решить, стоит ли на всякий случай с ним покончить, дабы не подвергать всë дело опасности.

– Послушайте, – окликнула ведьма. – Зачем вы предлагали мне папильотки? Я разве похож на женщину с пышной шевелюрой?

Лирианец рассмеялся, опустив голову.

– Неужели вы, Джироламо, не имеете женщин? А женщины, на секундочку, любят подарки.

Они распрощались. Но, как оказалось, ненадолго. Их караванам пришлось застрять на два дня в живописном горном селении под названием Винетка. Так как по дороге к Дорману им перегородила путь серьёзная снежная буря.

В Винетке же стояла чудесная погода. Древние высокие леса и горы укутывали её, словно материнские объятия. Среди сосен и ёлок бегали краснощекие детишки с санками. Они звонко хохотали, шмыгали носами и валялись в мягком, искрящемся на солнце снегу. Мысли их были легкими и беззаботными. Впереди ещё были счастливые годы. Пока ответственность взрослого мира не добралась и не сожрала их с потрохами, и не выплюнула, чтобы скатать из них бездушных кукол.

Ближе к вечеру они вернутся в свои обогретые печами дома. Повесят вещи сушиться. И усядутся за стол. Матери очистят их чумазые ручонки и подадут вкусный ужин. И они уснут крепким здоровым сном, когда насытятся. Ведь пока… Они пачкают только одежду, а не души.

Но рано или поздно им придётся взять оружие в руки. И это не обязательно будет меч или артиллерия. Их оружием могут быть слова. Оружием может быть ложь. Оружием может быть правда. Всё, что угодно. Для уничтожения необязательно пускать кровь. Достаточно лишь рушить замки из мечты. А они всегда такие хрупкие, что порой достаточно случайного взгляда. И все мы, даже часто невольно становимся частью механизма по свержению живых в пасть Смерти. На нас печати прошлого. Лишь единицы пытаются сорвать эти печати вместе с кожей. Единицы пытаются спасти всех. Единицы видят добро в глазах у каждого.

Карлин стало жутко от собственного потока сознания. Она погладила лошадь по шее и отдала поводья конюху. Подручные остались сторожить повозку. В ноздри ведьмы пробился тёплый запах навоза и сена.

Сколько в её жизни были боли – вновь задумалась чародейка, уставившись на резвящуюся ребятню. Её бросали… Её предавали… Её пытались убить… Её убивали… Она видела страдания и горе близких… И она мечтала о том, чтобы сдаться… Но она здесь.

В её глазах по сей день горело добро… Чародейка не дала ему потухнуть. Теперь она знала, почему ей так больно. Она выбрала самый сложный путь… Путь человечности… А сложный он потому, что по нему ещё никто далеко не заходил. И пробираться по жестоким зарослям всегда тяжело. Но Карлин была борцом. Её били… У неё отбирали всё… Но она продолжала делиться теплом. Она продолжала идти, спасая остальных. И имя ее, возможно, забудут, но его можно почувствовать в запахе её собственной крови, которую она пролила ради многих.

Она засела в харчевне. Но аппетита не было. Её деревянная ложка перебирала куски варёного мяса в супе. По краям тарелки свисали капустные листья. Чародейка залпом выпила известную водку местного разлива. Горло обожгло изнутри.

С Винеткой у многих жителей Барнара связаны самые приятные и чокнутые воспоминания. И именно по этой причине селение стало туристическим. И законом прежнего короля запрещено здесь селиться, чтобы место хранило первобытный уют.

Здесь заключались многие перемирия прошлых войн. Здесь вы встретите осевших орков, ставших примерными семьянинами. Гномов – известных архитекторов и художников. Магов – врачей. Эльфов, устраивающих конные забеги и зарабатывающих себе этим на жизнь. И дорманцев, открывших производство водки.

А также можно увидеть род варваров, мирно продающих масло, сыр и творог от своих коров, пасущихся на горных пастбищах. В столь непривычном климате устроились даже некоторые аливитянки с майотами. И в руках они никогда не держали оружия. Летними вечерами возле костров, нарушая все традиции Саркена, они танцевали со своими мужьями майотами и пили вино. Они содержали гостиницы и таверны. Несколько вампирских семей там тоже обитало. И никто их не боялся. Вурдалаки работали лесорубами. На праздниках их встречали тёплыми улыбками, как родных. Хайрианцы же, обитающие там, являлись одними из самых лучших гончаров. Они с радостью хранили родственные узы с дорманцами. И им было наплевать на путь войны.

В Винетке собрались и объединились все, кто отрёкся от различий. Эти жители не следили за политикой. Там они были братьями. Они судили по конкретным поступкам ближнего, а не по поступкам предков и соотечественников.

Это поселение стало историческим оплотом разума. Здесь никого не удивляло, как добродушные орки водятся с соседскими детишками и как все друг другу помогают. Именно потому Винетка отделилась на официальном уровне от Дормана и стала независимым участком земли.

И у этого края было множество врагов. Каждого жителя здесь ненавидели все остальные граждане, ибо их считали предателями. Но армия Дормана охраняла это место, несмотря ни на что. Как-то отец Улфгарда и Розгальда сказал им, что если Винетку не спасти, то никого уже на Барнаре не спасти.

Летом в поселении устраивались международные соревнования по заплыву по опасным горным рекам. Сюда стекались толпы отдыхающих и туристов. Под медовыми зонтиками дамы разливали имбирные и лаймовые лимонады. Мужчины, громко хохоча, курили трубки и готовились к соревнованиям. Дети в чепчиках от солнца и с босыми ногами бегали по сочной тёмно-зелёной траве.

Музыканты на барабанах отбивали зажигательные ритмы. Пожилые вдовы весело танцевали со своими долговязыми внуками. Молодые пышногрудые невесты кружили в объятиях женихов с закатанными до колен брюками. Игривый ветерок, шутя, уносил шляпы с их голов.

В каждой семье было минимум по пять детей. Они сидели на деревянных стульчиках и поглощали шоколадные кексы, довольно болтая ножками. Их щеки покрывал здоровый румянец.

Когда же наступала фурия, в Винетке устраивался один из самых больших карнавалов, длящийся целую неделю. И после него начинались карточные игры. Портреты победителей вывешивались в общем зале игорного дома. Победитель получал годовое право на участие в знаменитых скачках и своë место для шатра по приёму ставок. Также ему дарили одну из самых породистых кобыл, приходящую к финишу первой. Что было самым забавным, так это то, что за все годы скачек ещё ни один раз не выигрывал жеребец. Первое место всегда доставалось кобылам. Самки на удивление были выносливее самцов. У них даже есть эффект под названием – Давать шанс для позора.

За кобылами-победительницами ни раз уже замечали, как те специально пропускают жеребца вперёд на предпоследнем круге, сбавляя темп. Однако перед финишной линией самки будто заново рождаются. На теле видно, как каждый мускул их работает с бешеной скоростью. Они летят, словно стрелы, опережая тех, кому дали шанс. Самки заставляют соперников поверить в победу, но только поверить, а не победить. Потому-то в Винетке на жеребцов ставят с огромным коэффициентом только самые богатые и азартные.

Даже ввели новое условие. Если чей-нибудь жеребец придет первым, то владелец пожизненно может бесплатно питаться и пить в любом заведении. Ему даже выделят плодородную землю на солнечном склоне и лес в придачу, а также горное ущелье с залежами серебра.

Но сейчас шёл никс. Редкие пышные хлопья валили с неба. А это означает только одно: гонки за собачьих упряжках в самом разгаре.

Глава 13

*Саркен*

Крупные капли дождя стучали по тëмно-зеленым большим листьям. Они остужали разгоряченную кожу. Конрад, стоя курил трубку под навесом из веток и глины. Большая часть аливитянок во главе с Ханной отсутствовала до сих пор.

К нему подошла Фрида и прислонилась к обнаженному плечу.

– Может, бросишь курить? Этот табак отвратительно пахнет. У меня от него голова болит.

– Тогда не стой рядом, когда я курю, – он развернулся к ней, пронзив задумчивым взглядом.

– Знаешь, чего я жду, Конрад?

– Чего же? – наёмник взял ее за ладонь.

– Когда ты предложишь мне стать твоей женой? – она подняла вверх тоскливые глаза.

– А ты хочешь выйти замуж за призрака?

– Почему за призрака?

– Фрида, я сын безмолвного. И уже чудо, что я до сих пор жив. Давай будем откровенными… Со мной покоя не сыщешь. Я уже одной ногой в мире мертвецов.

– А с чего ты взял, что мне нужен чертов покой? – она высвободилась.

– Если хочешь, то давай сыграем свадьбу по вашим обычаям! Хоть завтра!

– А ты… Ты этого сам хочешь?

– Насчет своих чувств к тебе уже все сказал и не намерен это повторять, потому что в них ничего не изменится, – он вновь отвернулся и затянулся.

– В последнее время ты стал совсем другим, Конрад. Ты словно не здесь… Ты целуешь меня, спишь со мной, говоришь, но в твоей голове меня нет.

– А в сердце?

– Да пошел ты! – аливитянка резко мотнула головой и ушла.

– Бригида! – крикнул он, пытаясь разглядеть сражающихся на арене. – Иорик, и ты тоже! Идите сюда!

Через несколько минут друзья явились. Оба тяжело дышали и оттирали черную грязь с лиц.

– Как успехи? – спросил наёмник, вытряхивая трубку.

– Иорик два раза выбил у меня меч, – присела на корточки ученица.

– А ты?

– А у меня уже не выходит.

– Слушайте, – он поставил руки на пояс. – Я хочу сыграть свадьбу с Фридой. Поэтому, Бригида, ты поговори с местными, чтобы все организовали к завтрашнему дню! Но только так, чтобы она ни о чем не узнала. Я сам ей скажу позже. А ты, брат, помоги мне с речью.

– Брат? – поэт раскрыл рот.

– Да. Мы с тобой через такое дерьмо уже успели пройти по пути сюда. Поэтому, брат.

– Поздравляю, Конрад! – улыбнулась девчушка.

– Спасибо! А теперь вот что… Иорик, ты выйдешь против меня в схватке. Пора двигаться в навыках дальше. А ты, Бригида, позови в соперники Амелию. Если я тебя и жалею, то она нянчиться на арене с тобой не будет, – он усмехнулся. – Амалия превосходно владеет оружием. Она поможет тебе не терять клинок.

– Но мы устали!

– Да? А мне насрать! – Конрад расплылся в улыбке.

– Ну ты, говнюк, за это ответишь! – Бэбкок рассмеялся и похлопал его по спине.

– Мы, конечно, теперь братья, но не перегибай палку, – с серьезным тоном заметил воин.

Однако Иорик понял, что тот шутит.

Народы Саркена жили практически под открытым небом. Их пятилетние дети в одних простых повязках на бедрах, с короткими деревянными мечами в руках наносили друг другу совсем не детские удары. За ними следили учителя по боевому искусству. То и дело от них разносились указания:

– Не отступать, Малайя! Удерживай позицию!

И маленькая девочка, внимательно глядя на соперницу, использовала проход в ноги. Через секунду противница упала от крепкого удара позади колена.

– Малайя, молодец! Свободна! Следующие!

– Не бойся быстрого нападения, Долинда! Лучше бойся своего страха! Запугивай защитой! Отражай! Отражай! Не забывай дышать!! Выпад! Если я сказала, что выпад, значит выпад! Ты что, черепаха? Или воин? Тебе пора уже учиться самой чувствовать, когда враг открывается! Для чего тебе глаза? Сиана, покажи сëстрам, как надо!

Рыжеволосая девочка с кучей косичек вышла вперед. Её противница помчалась на нее с верхней позицией. Но Сиана не двигалась, и даже казалось, что она совершенно не смотрит на происходящее. Но уже через секунду состязание окончилось. Сиана пяткой сбила ту, нанеся взмах по голени. Меч был выбит ее локтем.

Вечером Конрад не застал в своем шалаше Фриду. Ему сказали, что она отправилась охотиться на крокодилов. Наёмник уселся возле костра. Амелия проходила мимо. Он подозвал ее к себе.

– Я слушаю тебя, Конрад, – ведьма пристроилась напротив.

– Мы все изменились, не правда ли, Амелия?

– О чем ты?

– О том, что никто из нас больше не чувствует ни страха, ни радости.

К ним присоединились Бэбкок и Бригида. Ученица держала в руках миску с запеченным мясом пумы. Поэт был закутан в большое полотенце после купания возле водопада.

– Эта местная еда такая отвратительная, – проворчала Бригида. – Сейчас бы я с удовольствием поела рулет из свинины и рагу из кролика.

– Знаете, я тут начал разговор с Амелией о том, что мы готовы к смерти друг друга.

Девчушка перестала жевать и вопросительно взглянула на друга.

– Вы прекрасно понимаете, о чем я, – продолжил наёмник. – Помните тот день, когда мы выдвигались с теневой стороны обратно?

– О таком не забывают, – похрустел пальцами Иорик.

– Вот и я о том же. Те существа напали на нас днем. Все пошло совсем не по плану. Амелия находилась уже без сил. Шансы испарились за одно мгновение. Их было слишком много. Но мы еще ощущали волнение… Волосы еще шевелились на руках. Во взорах, как ни странно, горела надежда. Однако все изменилось… Когда каждый дюйм кожи залила кровь, такая обжигающая на холоде, ты, брат, громко начал выкрикивать строки, высеченные древним поэтом Лиу на каменной колонне. И эти строки, они въелись в наши души навсегда. И для каждого из нас они несут единственное значение. Давай, Иорик, повтори их.

По лицу Бэбкока пробежала нервная судорога:

– Ветер ворвется внезапно

И утопит голос мой,

Тело закопает тайно.

Я больше не свой и не твой.

Под обломками жизни

Мое имя покой обрело.

Сквозь время руку протисни.

Оно одно всë снесло.

У вечности его учись:

Молчать и смотреть.

В надежду не свались.

И тогда прекратишь ты жалеть.

– Да, брат, да… Мы прекратили в тот день жалеть. Наступила чудовищная буря. С гор обрушивались снежные лавины. Твари отступили. И те порывы природы пришли за живыми. Нас действительно топило под гигантским белым слоем. Ничего не было видно. Каждый остался один. Мы ползли, а куда ползли – не осознавали. Никто из нас не ведал до тех пор, что тьма может быть столь яркой. Солнце светило, снег искрился, но было очень темно. Я слышал ваши крики, но они утихали. Вы задыхались, вы боролись за жизнь. Каждый оказался против сил, превосходящих его. Это был враг, которого невозможно ненавидеть. Его можно только принять. И чем агрессивнее ты сопротивляешься, тем страшнее становится… Но вы все слышали, прощаясь с жизнью, эти самые строки. Иорик не молчал. Он смеялся. И повторял стихотворение, повторял без конца. И это уже был не страх. Это было понимание вещей. Миром правят не короли и королевы. И вовсе не любовь. А смерть. Это ее мир. Мы все находимся на службе у нее, даже лекари. А если уж мы служим, то мы должны доверять ей. Бороться тогда, когда есть возможность, но не бояться и не злиться, когда придет срок уходить с поста. А этот срок подойдет рано или поздно абсолютно у всех. Тогда, в Торианвиле, когда я спасал тебя, Амелия. Я попал в ловушку. Я задыхался, и мне было чертовски страшно. Но в тот день на теневой стороне, когда я вновь задыхался, я уже не боялся. И это не являлось смирением. Мы не смирились, но мы понимали, что срок подойдет. Мы осознали тогда это ясно. И, оставшись в проклятой снежной пустоте, я понимал, что, скорее всего, найду только ваши трупы. Но это понимание уже не вызывало эмоций. И когда я все же нашел вас живыми, то заметил, что вы думали также, как я. В тот момент каждый из нас отнесся к случившемуся с небывалым спокойствием. Буря и лавины прошли. И они нас изменили.

– Ветер ворвется внезапно… – прошептала Бригида, всматриваться в пляшущие языки пламени.

– Да, внезапно. Но мы с вами об этом знаем. Поэтому мы готовы, – указал на нее пальцем Конрад. – И когда он ворвется, зарывая труп кого-то из нас, то остальные продолжат путь. Потому что мы понимаем… Мы понимаем, кто правит балом. Тот, кто смотрел в лицо смерти также близко, как мы с вами, того уже не сломить никаким несчастьем. Отныне мы смотрим на все спокойно, ибо знаем причины… Но это не означает того, что мы не станем давать отпор или двигаться вперед. Отныне… Мы с вами – УЗРЕВШИЕ УРАГАН, мать вашу! Теперь мы видим больше, чем остальные. И это наше с вами проклятие или дар, я не знаю. Никто не знает…

– Ветер ворвется внезапно, но мы, черт побери, всегда к нему готовы, – Амелия провела ладонями по волосам.

– Именно так. И это-то нас вами в первую очередь и объединяет, – наёмник поднялся на ноги. – Туда, где будет царствовать тревога и трусость, заявимся мы. Ураган забрал у нас надежды и радость, но также он забрал страхи.

– У меня есть идея, – Бэбкок вскочил и куда-то умчался.

Через несколько минут он вернулся с двумя аливитянками. В руках они держали деревянные палочки с иглами на концах и чашки, наполненные темным красителем.

– Конрад, дай левую руку, – обратился поэт. – Вот здесь, на кисти, всегда будет – Ветер ворвется внезапно… Перед нашими глазами, что видели свою смерть.

Когда Фрида вернулась, татуировки уже были нанесены. Она молча подошла к друзьям и взглянула на надписи.

– И что это значит? – спросила воительница у Бригиды.

– Это то, о чем ты сама уже догадалась, Фрида. Мы – УЗРЕВШИЕ УРАГАН. Ты можешь сделать себе такую же татуировку, а можешь не делать, но ты всё равно одна из нас.

Она взглянула на наемника и, ничего не сказав, ушла.

– Слушай, Конрад, – нахмурила лоб после ученица, – что с ней? Ты не сделал ей еще предложение? Она не знает?

– Нет.

– Но вы совсем не похожи на счастливых жениха и невесту.

– УЗРЕВШИЕ УРАГАН, Бригида, не знают счастья.

– Но по законам аливитянок тебя должны изгнать из Саркена. Они играют свадьбу с майотами, а затем мужчины, после брачной ночи, уходят. По здешним традициям жить с мужем – это предательство своего рода. Мужчины воспитывают сыновей отдельно, а женщины – дочерей. И видятся супруги только раз в год для повторного зачатия детей. В противном случае вас обоих прогонят из Саркена. Фрида навсегда лишится дома. За его посещение ее будет ждать смерть. После замужества на тебе она перестанет считаться аливитянкой. Но к свадьбе все готово. Начало при восходе солнца. Местные жительницы думают, что после брачной ночи ты уедешь. Если ты останешься, то боюсь, что у нас у всех появятся серьезные проблемы.

– Однако ты забываешь, Бригида, мы находимся под покровительством и защитой правительницы Ханны. Местные знают, что мы друзья. Фрида – ее правая рука. Никто не посмеет тронуть друзей.

– Но как же их традиции и правила? Они же яростно их соблюдают.

– Уж так устроен человек, Бригида… Мы способны находить лазейки и исключения. Мы же живые. Куда важнее не принципы, а человечность и понимание. Когда уважаешь, то не действуешь сгоряча. Но в любом случае, это временно. После свадьбы, в связи с нашими обстоятельствами, нам разрешат здесь остаться. А затем все равно придется уйти. Фриде действительно предстоит распрощаться с Саркеном, если она выберет меня.

– Иорик, ты подготовил речь?

– Нет еще, брат.

– Это хорошо… Потому что я решил, что скажу своими словами.

– И что же ты скажешь?

– Не знаю… За меня скажет сердце.

– Я спать, – чародейка отправилась в свой шалаш.

Бэбкок нагнал ее по дороге.

– Амелия, я тут новое стихотворение сочинил. Могла бы ты сказать свое мнение насчет него?

– Что? – устало сдвинула брови волшебница. – Почему я, Иорик? Я хочу отдохнуть. Можно мне побыть одной? – не дожидаясь ответа, она скрылась внутри.

Поэт проводил ее покинутым взглядом.

– Но это было стихотворение про тебя… – произнес он в пустоту.