Текст книги "Узнавать Отражение (СИ)"

Автор книги: Ande

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Глава 5

Стены Таганского отдела милиции, что на Калитниковской, покрашены стандартно — темно-зеленым. И даже не очень обшарпаны. Меня привезли сюда час назад и усадили у дверей кабинета. Сказали ждать, когда позовут.

То, что не сунули в клетку или предвариловку меня не обманывает. Дела мои, похоже, не очень...

Я не знаю, сколько я стоял над телом Фаиса. Голова стала пустая и звонкая. Лишь краем сознания я отмечал детали: пороховой нагар на белом плаще, чистое и спокойное лицо без выходного отверстия, на расчищенной дорожке – никаких следов…

Потом я вздохнул, наклонился и закрыл другу глаза. И пошел ко входу в главный корпус. Там попросил у вахтерши телефон и набрал «02». Услышав о трупе в сквере, консьержка охнула. А я, не обращая на нее внимания, представился дежурному, пообещал оставаться на месте, положил трубку и пошел обратно к Изе.

Чуть в сторонке от тела я смахнул снег с металлической оградки и уселся на нее.

Дальше я в каком-то оцепенении сидел и наблюдал за происходящим, отвлекаясь лишь на расспросы, которыми меня постоянно донимали.

Сначала приехал простой луноход и двое ментов с автоматами, убедились, что никто не шутил по телефону.

Потом, завывая сиренами и искря мигалками, приехал целый табор ментов, даже с собакой. Приехала скорая помощь.

Ко мне подошел парень-ровесник с цепким взглядом и коротко расспросил, кто я и что произошло.

Спустя часа полтора меня отвели к мужику со слегка испитым лицом – я так понимаю, старшему оперу. Он снова расспросил, расширив круг вопросов: не только кто и что, но и откуда, и в каких отношениях с убитым, и где я был ночью с часу до трех. В конце концов он забрал у меня паспорт и сказал ждать.

Когда приехал микроавтобус «Мерседес» городской прокуратуры, меня позвали к нему, и расспросы пошли по третьему кругу.

Только говорили со мной пожилой мужик в гражданском и милицейский подпол. С момента моего звонка прошло уже часов шесть. И я вовсе не удивился, когда они принялись меня расспрашивать о причинах моей скоротечной прописки на жилплощади убитого и о том, в каких взаимоотношениях я был с покойным. Их взгляды во время беседы не оставили у меня сомнений. И я, когда они замолчали, сказал:

– Я здесь уже полдня торчу. Замерз и проголодался. Как бы не заболеть. Можно, я схожу переоденусь потеплее? Да и съем чего...

Начальники переглянулись. Я не то чтобы замерз. Но, кажется, меня сейчас закроют. Как минимум до выяснения. Лучше переодеться поудобнее для узилища. Подполковник вылез из микроавтобуса и крикнул:

– Окользин!

Из кучи ментов, что сосредоточенно лазали по сугробам (искали ствол, нужно полагать), отделился капитан средних лет.

– Вот, – кивнул на меня подполковник, – проводишь переодеться и перекусить. Потом возвращайтесь в опорный пункт...

Когда лифт женским голосом в очередной раз сообщил про одиннадцатый этаж, я сказал менту, который меня сопровождал:

– Не обращай внимания, – я достал ключи и открыл дверь, – у них здесь такие лифты. Проходи, можно не разуваться.

– Я знаю, – равнодушно сказал этот Окользин, входя, – я тут участковым. Опорный пункт – в левом крыле.

Мы прошли в гостиную. На полу лежал раскрытый чемодан, куда Фаис, похоже, собирал вещи перед отлетом. Какие-то документы на журнальном столике...

У Изи была своя комната, а мне он отвел спальню, куда я и направился сразу. Мент за мной не пошел, тем более что я оставил дверь открытой.

Я в темпе разделся, прошел умыться и почистил зубы. Оделся в одежду, в которой я под ледяным ветром со снегом лазал по кораблю во время погрузки в Риге: крепкие полотняные штаны, исподняя армейская рубаха, серый шерстяной свитер, фирменная, но брезентовая непродуваемая парка, черные носки и ботинки типа армейских говнодавов, только без шнурков, на резинке. Прошел в прихожую, порылся в кладовке. Добычей стала матерчатая типа-авоська. В нее бросил простое вафельное полотенце, спортивные штаны, чистые носки, трусы, майку, зубную щетку с зубной пастой. Здраво рассудил: что нельзя – у меня отберут.

Участковый, увидев мой наряд, чуть слышно хмыкнул. А я пошел на кухню и спросил его оттуда:

– Есть бутерброд и коньяк. Будешь?

– От коньяка не откажусь, – он вошел за мной на кухню.

Я кивнул, налил ему четверть граненого стакана, а себе сделал бутер с докторской и майонезом...

Спускаясь на лифте, я сказал:

– Это будет сильная наглость, если я попрошусь к ларьку купить сигарет?

Мы вышли через главный вход на набережную, прошли немного, и я купил в ларьке десять пачек «Примы». На что участковый снова ухмыльнулся.

В опорном пункте меня усадили в предбаннике и забыли. Я подозреваю, участковый ловко откосил от снежных раскопок, которые издали выглядели эпично. То есть он сидел в кабинете за столом и перебирал какие-то бумажки.

Спустя еще час приехал опер с испитым лицом.

Из-за неплотно прикрытой двери я услышал, что в квартире порядок: ни следов драки, ни следов распития, есть признаки сборов в дорогу...

Меня усадили перед столом участкового и допросили уже под протокол. Мелькнула мысль, что свой паспорт я вижу в последний раз.

Спустя два часа (протокол – это долго) старший опер сказал:

– Вам нужно будет проехать с нами.

И вот я сижу у кабинета следователя, что и решит, за что же меня задержать.

В голове бродят тусклые мысли о том, что альтернативная история с моим участием не может быть нормальной. Нет бы снисходительно поучить вождей, добыть несметных богатств и глумиться вместе с Великой Россией над врагами. Зачем, почему, да и не важно. Главное – глумиться над всеми, кто живет как хочется и не обращает на рассеюшку внимания. Ведь ради того, чтоб обратили внимание, ничего не жалко.

Еще я думаю, что у меня тут вышло — каждое лыко в строку. И внезапная прописка, и нотариальная доверенность на все имущество, что Фаис выправил мне как его полномочному представителю вчера. Да и сам я – ни пришей ни пристегни. Отличный убийца, если ментам нужно срубить палку по-быстрому.

По коридору снуют менты, изредка косясь на меня, никому до меня нет дела.

Вдруг дверь напротив меня открылась, и из нее вышла Наталья Петровна, начальник паспортного стола. Она с Изей в понедельник стремительно прописала меня не только в Москве, но и в доме на Котельнической. Пожилая, седая женщина, исполненная чувства собственного достоинства.

– Здравствуй, Павел, – неожиданно сердечно поздоровалась она со мной, – какое горе!

– Здравствуйте, – я встал, – а вас-то сюда зачем?

– Да вот, – фыркнула начальница паспортного стола, – приходится некоторым объяснять правила и нормативы паспортной службы!

И покосилась в незакрытую дверь, откуда раздался приказ:

– Колесов! Заходи!

Менты, по моему опыту, делятся на три основные категории.

1. Настоящий мент – говеный вариант правоохранителя, плюющий на людей и закон с высокой башни, если ему так удобно. Ну, Жеглов, к примеру. «Будет сидеть!Я сказал!».

2. Альфа-самцы – худший вариант борьбы с комплексами у ботаника, которого в детстве обижала шпана и гопники. Взявшегося доказывать окружающим, и себе прежде всего, что они насчет него не правы.

3. Тихие, незаметные похуисты – самый тяжелый вариант мента. Но именно на них и держится розыск. Потому что им хочется знать правду. А вот все остальное – похуй.

Это в отношении меня ничего не меняет. У всех этих типов ментов есть начальство, обстоятельства и еще куча входящих. И всем им глубочайшим образом на меня насрать.

Мне достался третий вариант. Невысокий, ничем не примечательный мужик лет тридцати. Представился старшим следователем отдела Шеиным Александром Ивановичем. И взялся за меня. Для начала я расписался за ответственность за ложные показания.

Я старался не то чтобы не врать, а даже не особо умалчивать. Усвоив, что я говорю правду, нормальные менты уже сами ее вынуждены отстаивать.

В общем, с Дашкиным мы давние друзья. Армия и учеба. В Москву приехал поступать в аспирантуру. На время моей учебы Фаис попросил присмотреть за его недвижимостью. Последний раз я его видел в Киноцентре. Оттуда, со знакомыми, я поехал в клуб и общагу МХТИ в Тушино, на Туристской, где и провел ночь. Возвращаясь утром, обнаружил в сквере тело.

Но это была лишь разминка. Следователь Шеин свой хлеб ест не зря. «А откуда ты приехал? А кто был с Дашкиным в Киноцентре? А вот он продал дачу – куда делись деньги? А вот эта его девушка, Майрина, – что про нее скажешь? На воинский учет становиться будешь?»

Он спокойно задавал вопросы, записывал ответы в протокол и внезапно и умело менял тему, отслеживая мои реакции.

А я при этом думал, что он решает простейшую дилемму: закрыть меня или подождать. И ищет повод.

Потому что запросто можно решить, что ствол я выкинул в Яузу или в Москву-реку. А в тюрьме меня убедят, что так и было. И закрыть дело.

Тут на столе у следователя зазвонил телефон, и он выгнал меня из кабинета.

Когда меня позвали обратно спустя минут десять, что-то изменилось. То ли во взгляде мента, то ли в положении планет.

Он сказал, что берет с меня подписку о невыезде. «Завтра утром придешь к участковому. И будешь отмечаться у него ежедневно. Подпиши вот здесь и здесь». И добавил:

– Задерживать тебя у меня пока что нет оснований, Павел. Не создавай их. Понял?

Дождавшись моего ответного кивка и с иронией изучив мою допровскую авоську взглядом, он буркнул:

– Не смею задерживать.

И протянул мне мой паспорт со вложенной бумажкой. Видимо – с той самой подпиской.

Бредя по Калитниковской в сторону Таганки, я размышлял, что мне повезло. С другой стороны, вот закрыли бы меня. А тут где-то кого-то… р-р-раз! – и грохнули из того самого пистолета. Очень неудобно получится. Иногда и до оргвыводов. С учетом того, что у ментов на носу поголовная переаттестация.

В общем и следователь, и я понимаем: где-то в городе находится человек с тем самым пистолетом. И я не знаю, как там менты. А вот меня этот человек очень интересует…

Когда я открыл дверь в квартиру, на часах было двадцать один тридцать. Давно стемнело, и я думал лишь о том, чтобы пожрать и выпить. Но в гостиной горел свет.

За большим столом, лицом к двери, сидела Светка.

Перед ней стояла переполненная пепельница. И была Светка словно комната после взрыва: оглушительное безмолвие, много воздуха и повсюду боль, что не выкрикнуть.

На мое появление она подняла на меня от стола лихорадочно сухой взгляд и разлепила потрескавшиеся губы:

– Паша… – это прозвучало настолько безжизненно…

Я сглотнул. Даже сейчас она оставалась невероятно притягательной… Потом вздохнул, снял и повесил куртку. Разулся и прошел на кухню. Там так и стоял коньяк. Я налил грамм сто пятьдесят в фужер, принес и поставил перед ней:

– Давай, залпом. Надо.

Отнес и вытряхнул пепельницу, вернулся и поставил ее на стол. Сел напротив нее и тоже закурил. Она мельком взглянула на меня и кивнула. А потом выпила коньяк как воду и снова закурила.

Потом она потушила сигарету и в упор посмотрела на меня:

– Паша. Хочешь посмотреть на мое нижнее белье?

Потом встала со стула и подернула вверх юбку. Черные трусики и чулки. Я, думая, что схожу с ума, встал и опустился перед ней на колени. И поцеловал ее в полоску кожи между чулками и трусиками…

Глава 6

Я проснулся от того, что кто то водил мне пальцем по лицу. Не открывая глаз, сориентировался. Я лежу на спине. Слева ко мне кто то привалился, и сосредоточенно сопит. И водит пальцем по лбу, носу, подбородку и губам, потом обратно, и снова. Знаю я кто это сопит.

То, что происходила ночью в спальне – это был даже не секс. Какая то сумасшедшая и болезненная попытка хоть ненадолго укрыть друг друга от выглянувшей из тьмы бездны, что на мгновение уставилась в упор. Я открыл глаза и повернул голову. Она убрала руку, совершенно не утруждаясь одеялами, простынями и прочей ерундой, и демонстрируя безупречные линии тела:

– Ну что, добился своего?

– Ты выходишь за меня замуж? – голос со сна хриплый – Но я же еще не сделал предложения! Ты, Свет, сильно торопишься.

– Не придуривайся. Ты всегда хотел меня трахнуть.

– Само собой. – я потянулся – Но мне всегда было еще интересней, как мы будем жить, и что делать, в промежутке между трахом. Я думал поизучать этот вопрос ближайшие лет шестьдесят. Больше ты не протянешь.

– Это как?

– Я буду звонить тебе на работу, узнать как дела. За ужином ты заслушаешься моим нытьем, что все козлы. А ты, будешь жаловаться, что главврач тебе проходу не дает, и щиплет за попу. И до самого утра удерживать меня от побоев того медика.

– А утром? – хихикнула она.

– Получив от девушки что хотел, мужчина становится добродушным.

– Нет уж, Паша. Для начала, назначу тебе регулярный секс. Посмотрю, надолго ли тебя хватит…

– Вы правы, доктор. Так болею, так болею... Разве что, если нам трахаться хотя бы пару раз в день …

Я потянулся к ней, решив, что раз уж по медицинским показаниям … но она ловко увернулась и вскочила с кровати.

Подобрала с пола свое белье, и не торопясь скрылась в сторону ванной, пояснив:

– Мне на работу пора, Паш.

А я остался лежать. Размышляя, что все настолько неправильно, нечестно, да и просто некрасиво… что именно так и должно быть. И фиг я позволю ей забыть о том, что между нами случилось этой ночью. Это было настолько восхитительно…

Повернулся, свесился с кровати, и нашел свои трусы, в ворохе одежды. И натянул, что бы не столь явно демонстрировать восхищение…

– Чай или кофе? – спросила она, появившись уже в черных трусиках и лифчике.

– Кофе, пожалуйста – барственно потянулся я на кровати.

Она изучила меня взглядом, задержавшись ненадолго на выпирающих сквозь трусы признаках восторга. Фыркнула, огляделась, и подобрала с пола мою армейскую исподнюю рубаху, которую и натянула. Оказавшись таким образом в стильном коротком платье. Жирный черный штамп «В/Ч 34166» на спине, ничего не портил. Наоборот, странным образом намекал на Милан, подиум, высокую моду, и то, что красота украсит все что угодно.

Оценив по моему лицу, что выглядит офигенно, она снова вышла. Я демонстрируя независимость, остался валяться. Дескать подумаешь, много вас, таких фотомоделей, здесь шляется. Впрочем, ненадолго.

– Тебе омлет или глазунью?– прокричала она с кухни.

Я подскочил с кровати, тоже переместившись на кухню:

– Прекращай уже вот это! Сама сказала, что кроме секса между нами ничего быть не может! И после такого заявления– омлет?! Да ты садистка, Света!

– Вот это твое глупое лицо, Паша…– фыркнула она – ради такой идиотской физии… можно и борщ сварить…

– Чтоб уж наверняка? Зачем тебе буйнопомешаный?

Она в это время, гибко танцуя приготовление омлета, отвлеклась от плиты. На мгновение прижалась ко мне, и шепнула на ухо:

– Ты в буйстве такой зайка, Паша, что хочется еще …

И очень ловко пресекла попытку побуйствовать прямо на кухонном столе, всучив мне тарелку с выложенным на нее омлетом. Напрочь лишив маневра.

Усевшись за стол, я сложил руки на груди, и вдарил стихом благодарности:

– На самом деле мне нравилась только ты,

мой идеал и мое мерило.

Во всех моих женщинах я видел твои черты,

и только это с ними меня мирило…(с)

А она с тихой улыбкой сервировала стол приборами, кетчупом, и майонезом в этой дурацкой пластиковой банке. А потом серьезно сказала:

– Всех женщинах? Большой у тебя список?

– Повторяю! Ты это прекращай! –попробовал я съехать – Девушки не слушают стихи, что им читают парни! В лучшем случае – не понимают, что за пургу там несет этот придурок. Им важен факт, и галочка в списке. Ага, стихи прочел, можно уже знакомить с родителями….Смысл стиха не имеет значения…

– Пусть так – согласилась она – но если ты будешь вспоминать о каких то кошолках завтракая со мной ...

– Вот! Не слушают, и не понимают!

– Понимают даже больше чем ты думаешь, Паша. Так и знай – отрежу и выкину. А не успокоишься – выколю глаза.

– Пфхгм... – поперхнулся я омлетом – знаешь, я вдруг понял что совершенно не искушен в столичных способах измен...я понимаю – отрезать...но доставить женщине удовольствие глазом?! Научишь?

Она засмеялась, встала. Вопреки страшным угрозам нежно поцеловала. И ушла из кухни, проронив что пора собираться.

Доедая омлет я услышал из прихожей какой то стук, и шипение. А проходя в ванную увидел, что она вытащила из кладовки гладильную доску, электро утюг, и гладит им через мокрую тряпочку свою юбку.

Умывшись-побрившись, я оделся в свой наряд успешного мелкого бандита. Заодно подумал, что нужно бы сменить гардероб.

–Ты куда собрался?

Она уже полностью оделась. Темное пальто на пуху, со спущеными плечами, клетчатый шарф, сапожки гармошкой... и красила губы у зеркала.

– Отвезу тебя на работу.

– У тебя машина?

– У меня деньги на такси.

Спускаясь в лифте я узнал что понты ни к чему. Потому что сейчас зима, и гигантские пробки. Так что – трамвай и метро, Паша.

На выходе, я почти физически ощутил спиной взгляд вахтерши на нас. И решил наплевать.

За все время вместе, ни я, ни Светка, ни разу не произнесли вслух имя Фаиса. Потому что, будь слово сказано, мы бы уже говорили только о нем, и о том, что же произошло, и как же так вышло. Вместо обретения хоть какого то душевного равновесия, наоборот впали бы в истерическое. Я – точно.

Толпа в трамвае нас разделила. Поэтому, входя в метровагон я в темпе затолкал ее к поручням у противоположной двери, отгородив от толпы спиной.

В тесноте она схватила меня за талию, проворчав тем не менее:

– Вот только попробуй целоваться, получишь коленом по яйцам!

– Почему бы и не поцеловаться немножко? – прижавшись щекой к ее волосами, и вдохнув ее аромат, пожал я плечами – давно известно, что девушку нужно всеми способами подталкивать к ее мечте.

– Колесов. Ну посмотри на себя. Как ты можешь быть чьей-то мечтой?

– Ха! Рано или поздно, пелена спадает с глаз...

– Ну с чего ей спадать?

– Я все понял. Ну, про выколоть глаза. Как известно, женщины любят ушами. А мужчины-глазами. Так что, если интенсивно поморгать тебе в ухо, то куда ты денешься.

– Боже, какой же ты идиот...

– Просто Павел. Не раскрывай инкогнито...

Насчет пробок, она не так уж и неправа. Отъехав от Киевского Вокзала, троллейбус стоял минут десять, выезжая на Кутузовский.

Учреждение, где она работает – в двух остановках . Если б не зима, можно было бы и прогуляться. На табличке было написано : « 4-е Главное Управление Минздрава СССР. Клиническая Больница». Поменять не успели.

Когда мы только познакомились, она рассказывала нам, что заканчивает московский Первый Мед. Потом что то пошло не так, и она сейчас работает здесь медсестрой.

У ворот со шлагбумом, и чем то типа КПП, Светка достала из сумочки пропуск. И собралась попрощаться. Но я, не заморачиваясь прошел через турникет. И пошел аккуратно расчищенной дорожкой к современному и стильному четырехэтажному корпусу, что недалеко от проходной. У входа в который и остановился. Она почти уткнулась носом мне в грудь.

– Не покажешь, где работаешь?

– Тебя точно не пустят, Паш.

– Я заеду вечером за тобой?

– Сегодня не нужно, Павлик.

– Тогда скажи мне свой телефон.

Она произнесла семь цифр.

– Я запомнил – кивнул я – позвоню вечером.

– А я отвечу – она подняла взгляд.

Мы помолчали, глядя друг другу в глаза. Потом она кивнула, и мы поцеловались. Она потянула тяжелую входную дверь, а я пошел обратно на Кутузовский. Безнадёжно чувствуя, что весь ужас и кошмар произошедшего, никуда не делся. Но, спасибо Светке. Если бы не она, я бы сейчас снова был пьян до синевы. Потому что мозг отказывался вместить случившееся...

Теперь я с ней. Должен соответствовать и вообще...Что бы она никогда не сомневалась, что я и есть тот единственный человек, к которому стоило идти холодной январской ночью, осознав беду.

Впрочем, мысль выпить не так уж и плоха, встряхнулся я. Мне не двадцать шесть, потерь в жизни было– более чем. В прошлой жизни – да, в это время я упивался ощущением misérable.* Но сейчас нужно попробовать разобраться. Да и решить, что и как жить дальше.

Выйдя на Кутузовский я огляделся и пошел в сторону подземного перехода. На часах было девять утра, и выпить можно лишь в ресторане Киевского Вокзала. Да и то не факт.

Но забытая реальность девяносто второго, зримо меня опровергла. Сначала в скверике, недалеко от впадения Драгомиловской в Кутузовский, я увидел ларек. А потом – легкое двухэтажное сооружение. И даже его вспомнил. Его справедливо снесут при Собянине. Но сейчас это ресторан. На первом этаже попроще. А на втором – вполне себе солидное заведение.

Даже несмотря на то, что в заиндевевших окнах горел свет, толкая дверь я ни на что особо не надеялся. Но она поддалась, и я оказался в ресторанном зале. Две официантки накрывали и сервировали столы перед рабочей сменой:

– У нас кооперативные цены. – сообщила одна из них.

– Не страшно – буркнул я – я всего лишь выпью.

– Может – спросила вторая,– давай мы тебе просто нальем, да пойдешь?

– Нет девушки – я огляделся и уселся у окна-витрины, что смотрит на Кутузовский, спиной к залу – принесите мне сто пятьдесят коньяку, и пепельницу.

– Запить? – раздалось за спиной.

– Не нужно.

Снял куртку и повесил на спинку стула. А тут и коньяк принесли, я тормознул официантку:

– Принесите мне рюмку водки, и кусок черняшки.

Она внимательно посмотрела на меня и молча кивнула.

Когда передо мной появилась рюмка водки и кусочек черного, я отставил ее в сторону. Положив сверху горбушку. А сам вспоминал. Всякое. И постоянно ухмылялся. А потом и вовсе захихикал.

…Отслужив год, боец кроме статуса старослужащего, обретает заботу о дембельской парадке, и дембельском альбоме. Я и Фаис на это дело смотрели равнодушно. А вот Кот, отнесся ответственно. И перед началом работ вынес нам весь мозг концепцией и сутью контента того альбома. И лез к нам за креативом постоянно. И вот в тяжелом учебном выходе, пробежав двадцать км., мы бухнулись на траву пытаясь отдышаться. А Костя возьми и спроси: посоветуйте, парни, что написать на первой странице? Я просто не мог говорить– дыхалка. А вот Изя, возьми и продекламируй:

– Есть в штанах у солдата заветное место – там карман, в нем хранится письмо от невесты! Главное, Кот, крупным шрифтом, во всю страницу…

…Я сбежал с третьей пары, что бы раньше Фаиса познакомиться с хорошенькой первокурсницей Леночкой, и проводить ее домой. Вернувшись в общагу, я застал Изю за оформлением лабораторной. Он отвлекся лишь что бы глянуть на меня уничижительно и сообщить:

– Я не злопамятный, Пол, зло сделаю и забуду. Так и знай…

А когда в нашем блоке полетела электропроводка, мы ее починили. Завершив все Изиным эпичным поворотом рубильника со словами:

– Вот по этим всем проводам ток идет идет… а потом, оба на! – он повернул рубильник – превращается в могучее напряжение! …

…Когда мы перешли на третий курс, в общаге объявилось несколько странных перваков. Злых, агрессивных, и немедленно сбившихся в стаю. Хотя, в ВУЗе то... Я так понимаю, те самые малолетки, что красочно описаны в так и не виденном мной «Слове Пацана». Ну, после армии, поступить в советский институт было несложно...

Вели они себя идиотски-нагло, задирали слабых, с кем то там дрались...Я на все это внимания не обращал, по сути , лишь ночуя в общаге. Совершенно их не опасаясь. Я и так-то никогда не боялся драться. А в армии меня еще и научили, видеть тех, кого боятся стоит. В общем, я не боялся.

Но однажды столкнулся с их вождем в коридоре первого этажа. Неосторожно не уступив ему дорогу. Я прибежал с занятий, в надежде поспать, перед ночной работой. И тут, какой то здоровенный и очевидный тупица, меня схватил за ворот и потащил к себе, сообщая что ты совсем борзый и давно в ебало не получал...

Мое раздражение вылилось в два удара. От второго, по яйцам, когда он упал, можно было бы воздержаться. Но я и так не высыпался, и сильно разозлился.

С чем и завалился на свою койку, попросив Кота с Изей не шуметь, иначе вы козлы.

Они пришли к нашей комнате втроем. Изя их не пустил, дескать ступайте, Колесов спит. На что эти тупицы заявили, вам пиздец, суки. Бить исподтишка -западло, и Колесов по любому получит, тварь наглая...

Я не знаю как там было. Кот с Изей отшучивались. Знаю – они отвели их на кухню, что б не будить меня. И там тупо отмудохали. Засунув голову самого агрессивного... Мишель у него было погоняло... в ведро с помоями.

Изя сообщил им, что вот с этой минуты, постоянно охранять покой и сон Паши Колесова – их священный долг. Потому что когда и если, Пол будет просыпаться от шума...Я, Фаис Дашкин, буду находить любого из вас и пиздить. За то что недосмотрели. Не глядя на причины ... все поняли?!

Детали я так и не выяснил... разве что, даже после того, как из общаги съехал Кот, и уехал в Москву Фаис, эти ушлепки меня демонстративно не замечали. Тщательно избегали любой конфронтации. Да я и повода не давал. Насрать мне на них было...

Прощай, Изя. Ты был добрый, смелый, умный, парадоксальный и великодушный. Такого друга у меня больше никогда не будет. Светлая тебе память. И я выпил коньяк как воду. Что же теперь делать – совершенно непонятно. Обдумал называется…

*Un homme misérable – несчастный человек(фр.)