Текст книги "Узнавать Отражение (СИ)"

Автор книги: Ande

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Глава 23

Если шевелиться, фиг они меня догонят. Спускаясь скачками по лестнице, я слышал, как они ломятся в закрытые двери.

Из-за нехватки времени операцию служба охраны подготовила наспех. То есть во дворе остался лишь сотрудник в машине. Больше, пока что, силовиков в округе не было.

Исходя из этого, я выскочил из главного входа не во двор а на улицу. Кивнув на бегу вахтерше, я предполагал уехать, остановив первую попавшуюся тачку. А то и банально на первом попавшемся трамвае, а потом затеряться. Но прямо у выхода меня ждал сюрприз. У самых ступенек, чуть не уткнувшись бампером, стоял милицейский УАЗ-469 с работающим движком и незапертыми дверьми! Милицейский подполковник Артемьев – самоуверенный говнюк, похоже, привыкший так бросать машину. Видимо, здесь, в районе, все были в курсе, чья это тачка, и предпочитали не связываться.

Все эти мысли у меня мелькали в голове, пока я залезал в этот УАЗ и сдавал назад. Потом резко пригазовал и проскочил на мост уже на желтый свет.

Попутно я старался выкинуть из головы картину умирающей Светки и то, что она, похоже, меня защищала. Откуда ей было знать, что мент не стал бы стрелять? Причём выстрел американца как раз понятен и рационален. Без мента на всей затее можно было ставить крест. Как и выстрел Григория Петровича. Джейк, исполнив Светку, почти перевёл ствол на агента Мишу... В общем – у неё не выдержали нервы, американец не успел, а сотрудник Службы охраны решительно пресёк перестрелку.

Ещё я думал, что с момента попадания я был как в вате. Всё было каким-то невсерьёз, не настоящим и случайным. И даже смерть друга меня не расшевелила. И лишь сейчас я почувствовал кристальную ясность и понял, что мне нужно делать.

Немного повозившись и разобравшись в системе, включил мигалку. Периодически включая сирену, пересёк Пятницкую, Ордынку и Полянку и переулком вывалился на Якиманку, или как там она сейчас? Пересёк сплошную, влился в поток в сторону области и выключил сирену с мигалкой.

Я почти уверен, что меня не будут тормозить. Даже просто установить, на чём я уехал, – и то нужно не меньше получаса. А уж связаться с ГАИ, оповестить... и за час не управятся. А больше мне и не нужно.

Параллельно мелькали мысли, что, как ни крути, план американцев сорвался из-за бабьего раздолбайства. Если бы не всплывшая история болезни, в нынешнем бардаке и неразберихе у них всё бы получилось.

А ещё я думал, что мистер Кретчер мне за это все ответит. Уж это я умею и могу устроить.

Так, за размышлениями я доехал до МКАД. На выезде из города гаишники не обратили на меня внимания. Видимо, аналитик Никитин не столь глубоко видит связи явлений и событий. По крайней мере, никому до меня нет дела.

Тем более что в сам аэропорт Внуково я решил на милицейском УАЗике не ехать. Ни к чему показывать, где меня искать... Я сейчас сверну в посёлок Московский, брошу ментовскую машину и поймаю частника. Он-то меня и отвезёт во Внуково.

УАЗ-469, с точки зрения управления, – аппарат тяжелый. Плюс зима, плюс за МКАДом кое-где наледь. Так что мысли в голове лишь мелькали обрывками. Я был сосредоточен на управлении и оценке окружающей обстановки.

Поэтому, не торопясь двигаясь в потоке, сразу увидел догоняющий меня по осевой кортеж: черная «Волга» с мигалкой – лидер и несколько машин за ней. Не сильно встревожился. Из правительственного Внуково-2 ежесуточно отправляется минимум пять-десять бортов. Спешат люди, какое мне дело?

Ошибся.

Обогнав меня, «Волга»-лидер внезапно перестроилась и жёстко оттормозилась передо мной. Уходя от столкновения, я ушел вправо, но и «Волга» тоже, продолжая меня замедлять. Уйти влево не позволяла еще одна «Волга», появившаяся рядом. В довершение я увидел в зеркале «Волгу» сзади и остановился. Справа – кювет с метровым на глаз сугробом.

С пассажирского места «Волги»-лидера вылез высокий, крепкий чувак в чёрном костюме и при пистолете, который он и направил в лобовое стекло, то есть на меня. И мотнул головой, в смысле – вылазь.

Я пару раз вдохнул-выдохнул и, не торопясь, вылез из УАЗика, мирно демонстрируя ладони перед собой. И направился к чуваку.

Да только он не только выглядел, но и был человеком тертым. Потому что резко осадил меня:

– Стой.

Я повертел головой. Нда, тут не забалуешь. У «Волги», что слева от меня, стоял еще один чувак со стволом, направленным на меня. А справа УАЗ уже обошел еще один охранник. Тоже, ясное дело, направивший на меня оружие.

Причём стоят грамотно: линии огня не пересекаются, и очевидно – без колебаний меня завалят мгновенно.

– Достань пистолет, Колесов, – заговорил первый из них, – только медленно и аккуратно и положи на землю.

Ага! Стоит попробовать.

– Тебе нужно, ты и бери. Руки – вот они, – ответил я, показывая ладони.

– Нет, Колесов, – открыто засмеялся охранник, – давай, ствол на землю.

Нда... Аналитик Никитин оказался вполне аналитичным, а служба у господина Коржакова поставлена грамотно.

В досаде и раздражении я выдернул ствол из-за спины и, показав его охранникам, вышвырнул в снег кювета.

– Мудак, бля! – ругнулся чувак.

И тут меня сзади саданули слева под колено, жёстко взяли за оба предплечья, вывернули руки за спину и положили мордой в обочину дороги. А я ведь даже не услышал ни шагов за спиной, ни скрипа снега!!! На запястьях клацнули наручники. Досада от того, что мужикам сейчас придется лазать по сугробам выразилась в том, что цепь наручников сильно потянули, и их зубья жестко и больно впились в кожу.

Потом меня поставили на ноги и, все так же жестко согнув, повели от УАЗика в тыл кортежа, где поодаль стояла ещё одна черная «Волга».

Распахнули правую заднюю дверь, и я, ожидавший увидеть господина Коржакова, удивился. На меня, отвлекшись от папки на коленях, уставился господин Савченко, Михаил Михайлович.

Впрочем, он тут же перевёл взгляд с меня на охранника, что придерживал меня за предплечье:

– Снимите наручники.

Я теперь буду учиться так смотреть. А ведь Михал Михайлович – милейший дядя! Это я к тому, что наручники мгновенно сняли. А Савченко сказал мне:

– Садись, Пол.

Самый первый охранник из «Волги»-лидера уселся на переднее пассажирское сиденье. Я обошел машину и шлепнулся на левое пассажирское сиденье. Михал Михалыч критически меня оглядел и протянул носовой платок:

– И что же ты собирался делать?

Я принялся вытирать лицо, потом руки. Но Савченко продолжал молча смотреть на меня.

– К приземлившемуся «Боингу» подъехал бы КРАЗ-заправщик. И взорвался бы, – буркнул я.

– И что? – фыркнул охранник спереди. – Охраняемое лицо немедленно эвакуируется в автомобиль и увозится с места пожара. Или ты перестрелку думал затеять? У Кретчера шестеро охранников. И они два посольских «Шевроле» прислали.

– Можно я закурю, Михал Михалыч? – все так же буркнул я.

Дождавшись кивка, я закурил и все ж пояснил:

– Со стоянки два пути эвакуации. Одним приехал «Краз». А в середине второго стоял бы «МАЗ»-дозаправщик. Тоже бы загорелся и перекрыл дорогу. Тут и пострелять можно было бы.

Охранник обернулся и внимательно на меня посмотрел.

– Не стоит, Паша, – Михал Мхалыч тоже закурил.

– А что стоит? Поцеловать его в попку?

– Стоит поговорить, Пол. О том, что один его подчиненный – установленный убийца. А второй – взят с поличным при попытке убийства.

– Попытке убийства?

– Бенджамин Салливан задержан в квартире, которую ты снимаешь, в тот момент, когда он пытался задушить пьяного мистера Байрона.

Я в офигении присвистнул.

– В планах было найти тебя мертвецки пьяным рядом с телом. Вот подполковник Артемьев тебя бы и нашел, и задержал, и сразу бы раскрыл дело об убийстве Дашкина и американского гражданина.

Охранник с перднего сидения обернулся и сказал:

– Можно ехать.

– Поехали,– кивнул Савченко, и повернулся ко мне.

– Должен сказать, Паша, что если бы не ты, у них бы всё получилось. План был прост: с началом процедур Мишке вкалывают снотворное. Силовая группа грузит его на машину и передаёт на заправке Артемьеву. То есть перегружает в микроавтобус Джексону Грэму. Он отвозит его вместе с дипломатическим грузом во Внуково и грузит на прибывший самолёт шефа.

Он помолчал, затушив сигарету. Потом продолжил:

– Подполковник Артемьев в это время приезжает к тебе в съёмную квартиру и находит там труп мистера Байрона и тебя в невменяемом состоянии.

Бенджамен Салливан, который и вызвал подполковника, тут же едет во Внуково и докладывает мистеру Кретчеру о гибели главы представительства. Дэвид Кретчер заявляет встречающим его официальным лицам, что в таких условиях какие-либо переговоры исключены, и улетает. В Швейцарию. Там уже готова клиника.

Он снова закурил, и я увидел, что и ему эта история далась недаром. Руки подрагивали.

– А что Светка? – спросил я.

– У нее при себе был загранпаспорт, – помолчав, сказал Савченко. – Она должна была улететь самолетом Кретчера. И Салливаном, и Грэмом.

– А это откуда знаете?

– Грэм и рассказал, – равнодушно пояснил Михал Михалыч. – Как его взяли на горячем, так и поведал.

Рослый охранник на переднем сидении как-то так пошевелился, что я вдруг догадался: Бен рассказывал всё охотно и подробно, не дожидаясь ни консулов, ни адвокатов.

– И что теперь?

– Сегодня ночью создана межведомственная следственная группа, – пожал плечами чиновник. – Она в деталях разберётся в этой истории. Возглавляет ее Илья Сергеевич Красиков. Ты его знаешь, Пол.

Помолчали. А потом я встрепенулся:

– И куда вы меня везёте?

– Как это – куда? Поговорить с мистером Кретчером, – Михал Михалыч взглянул на часы, – он вот-вот приземлится. Как у тебя с английским, Пол?

– Американский, – буркнул я. – Отлично понимаю, говорю как русский. О чём с ним разговаривать?

– Мы не можем ему ничего сделать, – снова помолчав, сказал чиновник, – но нельзя допустить, чтобы он не ответил.

– А я здесь при чём?

– Он тебя знает в лицо. Так что мы сразу пропустим кучу лишних разговоров и сразу перейдём к делу.

– Знает?

– Ну да. Ему показывали фото всех фигурантов.

– И вы решили его по-родственному пожурить?

– Принято решение с ним всё обсудить. И я хочу, чтобы ты, Паша, держал себя в руках. Договорились?

За разговором мы въехали в ворота правительственного аэропорта и подъехали к овеянному легендами двухэтажному серому зданию с залами ожидания.

Поодаль столпилась стая машин и автобусов прессы и телевидения. И «Икарус» программы «Время». Куча явно журналистского народу сновала между этими машинами и входом в здание, нагруженные штативами, камерами и всякой приблудой.

Мы вылезли из машины, и Савченко критически меня оглядел и поморщился. Любопытно, а как может выглядеть человек, которого пятнадцать минут назад положили мордой в грязный снег обочины?

Впрочем, мы, не задерживаясь, вошли в боковую дверь, прошли длинным коридором и вышли в главный зал вылета/прилёта.

За огромными окнами виднелся «Боинг-747» с уже поданным трапом, расстелённой от трапа красной ковровой дорожкой и группкой встречающих. За самолётом угадывалось движение обслуживающей аэродромной техники. Открылась дверь между крылом и пилотской кабиной. Из неё высунулась, судя по всему, стюардесса...

Лицом к лицу легендарный инвестор выглядел неважно. Я знаю, что ему сейчас пятьдесят четыре. Издали казалось, что он даже моложе. Но вблизи было видно, что это ухищрения портных, косметологов и парикмахеров. И ещё было видно, что он себя неважно чувствует и что загар не может скрыть желтоватости лица.

А ещё он был напряжён и чего-то ожидал. Хотя, если Савченко не ошибается, то ясно, чего он ожидает.

На входе в здание Кретчера встретил лишь Михаил Михайлович, что, кажется, американца удивило. Я стоял в сторонке и не слышал, о чём они говорили. Потом я увидел, что Кретчер что-то сказал сопровождающим, судя по всему, посольским, и на пару с Савченко отошли в сторону и уселись в кресла в эдакой лаундж-зоне. Михал Михалыч обернулся и махнул мне рукой. Я подошёл к ним и сел рядом с чиновником, посмотрев в лицо американцу.

Он лишь мгновение смотрел мне в лицо, отведя взгляд, озарившийся узнаванием. А Савченко подвинул ему по столику папку, говоря на вполне приличном английском, что вам стоит это посмотреть, Дэвид. Эка! Уже Дэвид... В папке, я так понимаю, отпечатанные на английском справки по делу о неудачном похищении...

Он быстро пролистал их и как-то неуловимо вдруг стал тем самым Дэвидом Кретчером. Очень и очень жёстким и властным мужиком, гнущим всех. И спросил:

– Что с моими людьми?

– Для начала, Дэвид, хочу познакомить тебя с мистером Полом Колесовым. Он – участник событий и готов осветить многие детали.

Мы с Кретчером кивнули друг другу. А Михал Михалыч продолжил:

– И я хотел бы, чтобы мы вместе подумали, как нам урегулировать ситуацию...

Тут дверь из коридора, которым мы пришли, открылась, и в зал натурально вбежал Пётр Олегович Авен. На сегодняшний день он Министр внешнеэкономических связей РФ. И я всё понял.

Подождал, пока этот Авен с его дурацкими очками, дурацкой чуть лошадиной улыбкой и всем его дурацким видом подойдёт к нам. Выждал весь ритуал знакомства и пока Авен не устроится в кресле. А потом встал и сказал:

– Пойду я, – потом перешёл на английский и персонально Кретчеру добавил с любезной улыбкой: – До встречи, Дэвид.

И пошёл прочь.

Савченко вообще никак не прореагировал, задумчиво разглядывая американца. А Авен с некоторым недоумением покосился на меня в смысле – это ещё кто?

В зале не было пусто. Поодаль стояли какие-то люди, видимо, охрана и сотрудники американца. Толкалась охрана Савченко. Чуть подальше был бар с барменом и официанткой. Был слышен гул голосов журналистов за дверьми. А на лётном поле вокруг приехавшего самолёта рычали автомобили и техника.

Оглядев всё это, я пошёл к двери, из которой и вышел сюда, прикидывая, что, может, с журналистами до города доберусь...

Да только за дверью меня тормознул тот самый мужик, что тормознул меня на Киевском шоссе:

– Стой, Колесов. Михал Михалыч приказал, чтобы ты его дождался.

– Знаешь что? – с досадой ответил я. – Пусть он кому другому приказывает. Я к нему не нанимался...

И резко двинулся на мужика. Да только всё зря. И мужик нехило подготовлен, и мой удар не прошёл, и сзади мне подшибли ноги, и снова завалили мордой в пол. Вывернув руки и сильно навалились, лишая подвижности.

Сквозь свои рывки и попытки вывернуться и освободить руки я услышал: «Хули ты копаешься? Той хернёй, что пацана колоть хотели...»

Тут я почувствовал укол в основание шеи слева, и сознание моё стремительно погасло...

Глава 24

Меня разбудил луч солнца в лицо. Я огляделся. Мансарда деревянного дома. Небольшая комната. Двуспальная панцирная кровать, на которой я лежу, у деревянной стены. Справа от окна – письменный стол. Шкаф у стены напротив. В ногах у меня стул. На нём – аккуратно сложена моя одежда. Сам я – в одних трусах.

Несмотря на это – совсем не холодно. Батарея под незашторенным окном даёт устойчивое тепло. Вспомнил вчерашний день и потер шею. Куда тут они меня укололи?…

На лестничную площадку выходят четыре двери. На одной из них – картинка с писающим мальчиком. На другой – карикатурное женское лицо. На третьей – картинка с мрачным котом с повязкой на глазу.

За писающим мальчиком оказался именно санузел. Так что оделся я спокойно и никуда не торопясь.

Выглянул в окно. Большой загородный участок с вековыми соснами, расчищенными в снегу дорожками и следами в сугробах.

Судя по тому, что моих пижонских ботинок и куртки нигде не видно, – дом частный. Натянул носки и пошёл искать людей, ориентируясь на какой-то шум на первом этаже.

Спустившись по скрипучей лестнице, я оказался в большой гостиной, просвеченной утренним солнцем. Обставленной не без претензии. В одной части – телевизор, журнальный столик, кожаные диван и кресла у камина. В другой половине комнаты – что-то типа кухни. Круглый стол под низко висящим абажуром. Тяжёлые стулья с кожаными сиденьями. Какая-то допотопная газовая плита, такой же древний тумбовый стол и странный холодильник.

Выбивающаяся из общего ряда японская магнитола на подоконнике тихонько вещала «Европу Плюс».

За круглым столом, боком к нему, удобно устроился господин Савченко. В спортивном костюме. Устало положил ноги на стул напротив. На столе лежала кипа газет и стояла кружка. С кофе, судя по запаху в гостиной. Государственный деятель изучал прессу.

Увидев его, я совсем не удивился. Чего-то подобного и ожидал. А он, обернувшись на скрип лестницы, сказал мне:

– Привет, Пол. Кофе будешь? Наливай сам, и вообще не стесняйся. Мне лень за тобой ухаживать.

Я молча постоял, глядя на него. Потом из шкафчика над мойкой достал кружку и налил кофе из современной кофеварки.

– Где это мы?

– Это бывшая дача Ворошилова, в Знаменском. Ново-Огарёво, в общем, – отложил газету хозяин.

– Где моя куртка?

– Вон там, в прихожей, – мотнул он головой.

Куртка обнаружилась на вешалке. Достал сигареты с зажигалкой, вернулся к столу. Поискал глазами пепельницу. Обрезанный автомобильный поршень на подоконнике. Не спрашивая разрешения, закурил, отхлебнув кофе.

– Это у чиновников такие понты? Дача Ворошилова – в Кунцево.

– В Кунцево – дача, о которой знает публика, – хмыкнул Савченко. – А здесь – та, где он жил.

– Зачем такие сложности?

– Сейчас и не разберёшься, – пожал плечами хозяин. – Может быть, потому, что публике не нужно знать, как оно на самом деле.

Он взглянул мне в глаза. Так, это уже пошёл серьёзный разговор. Вот так, сразу. Пока не проснулся. Я отпил кофе:

– И что с Кретчером?

– Думаю, уже прилетел в Швейцарию.

– Помирать?

– Наверное, обойдётся. У нас вчера автоавария случилась. На Калужском шоссе, кстати. Три трупа. Медицинские показатели одного из погибших показали высокую совместимость с Кретчером. Александр Васильевич и распорядился. Печень ему подарили. Медики обещают, что поскрипит ещё финансовая акула.

– Надо же. А что взамен?

– Вчера был сюжет в программе «Время». Президент фонда «Глория» заявил, что инвестирует в Россию двадцать пять миллиардов. Форма и структура кредитования согласуется сейчас его людьми, нашим ЦБ и правительством. Но – в ближайший месяц.

– Жалкий четвертак?! Да с этого козла можно было…

– Ну-ну, Паш… не всё же сразу.

И в этот момент куда-то пропала вся его барственная вальяжность и расслабленность. И, наткнувшись на его жёсткий и холодный взгляд, я заткнулся. Понятно. С такой историей его можно будет доить, пока не помрёт. Главное – не увлекаться. И в досаде, что даже до такой простой мысли я не додумался, да и чисто из вредности я проворчал:

– Даже интересно, как это можно устроить…

– Какая ерунда, Паша! – Михал Михалыч снова стал легкомысленным трудягой, отдыхающим от тяжёлой работы. – На новогодней тусовке американских банкиров на Уолл-стрит появляется скромный и обаятельный русский молодой финансист, Пол Колесофф. С застенчивой улыбкой кланяется издалека Дэвиду, нашему Кретчеру. И, преодолевая робость, просит прославленного инвестора рекомендовать его господину Рокфеллеру. Миллиардов уже на тридцать пять…

– Ну, Михал Михалыч! Нельзя же быть таким наивным! – снова отхлебнул я кофе – Я же, вот с той же робкой улыбкой, скажу Кретчеру, что за кредит в жалкий ярд согласен всё забыть. И не вспоминать даже под пытками. И совсем немного спустя уже буду сидеть на Карибах, с косяком в зубах, в окружении гарема и верных барбудос, отмывать бабки для Дона Пабло Эскобара…

– Кого ты лечишь, Колесов? – устало потянулся чиновник – Какие Карибы? Да у тебя на лбу написана перестрелка в Нью-Йорке при покушении на всемирно известного финансиста. Минирование, тяжёлые пулемёты, гранатомёты и огнемёты…

– А вот тут обидно. Вы абсолютно дремучий и даже допотопный человек, Михал Михалыч. Управляемая противотанковая ракета с вертолёта… в конце концов, учебно-боевые истребители не такие уж и учебные, чтобы не протащить пару залпов… У него же сейчас в Хэмптонсе резиденция?.. Размажу суку в блин… ярда должно хватить…

Я заткнулся, увидев, как у меня трясутся руки. Я даже не знал, что можно испытывать такую тяжёлую, душную ненависть… Мы помолчали, и Савченко тихо сказал:

– Её не вернуть, Паша, – взгляд его снова напоминал ствол пистолета. – Но есть экономика страны, в которой тупо нет денег. Так уж вышло, что остальные знают лишь, как деньги просрать. Повоевать, помитинговать, побастовать… А вот влить сейчас в экономику четвертак ярдов баксов можем ты, да я, да ещё десяточек человек. Поэтому я в тебе, Пол, не сомневаюсь ни секунды. Как бы ты ни изображал слабоумие и тупого громилу.

Кофе закончился. Да и было его… Поэтому я молча встал и занялся завтраком. Помыл, наполнил и запустил кофеварку.

Открыл холодильник. Нет, дом, конечно, богатый. Чёрная икра в ведёрке. С килограмм. Два десятка яиц на поддоне. На двери – чахлый пучок зелени. Пять бутылок водки. И всё. Впрочем, в морозилке обнаружилась упаковка бекона. В хлебнице – кирпич белого хлеба. Ни тебе батона по тринадцать, ни круглой черняшки.

Поковырялся в тумбовом столе. Поставил на плиту три сковородки, все, что было из серьёзной посуды в доме. В одну налил воды. На вторую положил два ломтя белого хлеба. На третью бросил бекон, что нашёл в холодильнике. Когда вода в сковороде закипела – разбил в неё четыре яйца...

При этом я хмуро думал, что с чего то решил, что вторую жизнь я проживу так, как хочется: с той самой девушкой, которую помнил всю жизнь, занимаясь тем, что интересно, а не в сиюминутной борьбе с обстоятельствами и мудаками.

Но пьяный бред в момент попадания оказался не бредом, а целеуказанием: сделать приватизацию в России более денежной.

С двадцатью пятью ярдами баксов в экономике сорвётся то ли план коммунистов и красных директоров, жаждущих халявы, то ли извечное русское стечение обстоятельств... И основные активы будут приватизированы за реальные деньги, а не как в прошлой – моей жизни.

Тогда, помнится, самый дорогой лот, нефтяная компания «ЮКОС», был приватизирован аж за триста миллионов долларов.

Причём года через четыре профессор Лернер мне, как всегда посмеиваясь, заявил, что вся приватизация в России осуществилась за одни и те же триста миллионов.

И лишь Алик Кох сломал эту малину и установил на промышленные активы реальный ценник, когда продал «Связьинвест» за абсолютно реальный ярд, привлечённый с мировых финансовых рынков. За что был тут же проклят олигархами, а вслед за ними и тупыми долбоебами, и в двадцать первом веке повторяющими за Гусинским и Березовским, что Кох – вор.

– Радио сообщило о резком укреплении курса рубля, – добродушно сказал мне в спину Савченко. – Мы с тобой молодцы, Паша.

– Там ещё укрепляться нечему, – не оборачиваясь, проворчал я, – да и Верховный Совет сейчас под это дело печатный станок ускорит от души.

Сбросил на тарелку подрумяненный кусок хлеба, выложил на него два яйца, столовой ложкой положил на них икру. Рядом положил доведённый до хруста бекон и украсил зеленью. То же изобразил на второй тарелке и поставил на стол перед Михал Михалычем. И спросил, сдерживая ухмылку:

– И что, никакой награды? За беспримерный подвиг?

– Наградной отдел Верховного Совета сейчас в коллапсе, сам понимаешь. Так что секретным указом Президента, Пол, тебе будет объявлена благодарность, – огорошил меня Савченко. – Там еще Коржакову генерала присвоят и ряд сотрудников поощрят...

Я в это момент наливал кофе. А тут еще над головой раздался топот, и спустя мгновение заскрипела лестница.

Тут Михал Михалыч, сначала с любопытством, а потом с одобрением наблюдавший за моими манипуляциями, сделал движение, словно хотел съесть разом выложенное на тарелке. А может, спрятать...

Потому что с каким-то просто немыслимым шумом по лестнице спустились Савченко-младший и его сестра Татьяна. Он был в костюме «Адидас», она, естественно, в модной широченной футболке и шортах. И как тихо они сидели по комнатам! Стопудово, на запах жареного бекона слетелись.

Причем, появившись, эти двое шумели за десятерых. Двигали стулья, усаживаясь, дочь упёрла у отца тарелку со сделанным мной завтраком. Сын непринуждённо устроился на, предположительно, моё место и тут же заточил лайс бекона. При этом они оба непрерывно говорили, создавая какой-то просто гул.

Привет, Пол! Так это ты спал в гостевой комнате? Папа, ты решил нанять Колесова поваром? А как это блюдо называется? Ты думаешь, он справится? А Светка с тобой? Ещё спит? А когда подадут машину, мне уже пора ехать? Пап, а ты сегодня что, не работаешь?

– Вы их что, не кормите? – спросил я чиновника, улучив мгновение. Впрочем, они принялись есть и затихли. И я сообщил им: – Привет, это называется «яйца-бенедикт», и это был наш с вашим отцом завтрак.

Повернулся и снова поставил сковородки на плиту.

– С тех пор как умерла моя жена, Пол, – сказал мне в спину Михал Михалыч, – я столько разного узнал о воспитании детей! К примеру, ты, Паша, даже не представляешь, сколько жрут двое детей. Особенно когда один из них – вечно худеющая студентка...

– Вот только не изображай самоотверженного родителя, папочка, – чуть не чавкая отцовской порцией, заявила любящая дочь. – Здесь нам возят еду из пансионата. Просто мы обычно не завтракаем. Но так вкусно пахнет...

– Нда, пороть тебя уже поздно, – Савченко-старший поморщился и объявил своим детям, – сегодня и завтра я выходной. Машина будет через полчаса, и ты пожалеешь, Таня, если не будешь готова!

– А я? – Мишка уже всё сожрал и взялся за мою кружку с кофе.

– А тебе, Миша, академик Перминов просил передать, что, согласно вчерашнему осмотру, ты признан совершенно здоровым. Процедуры завершены, и мы с тобой сейчас пойдём, сделаем в пансионате пару кругов на лыжах.

И дети тут же подорвались собираться. С тем же топотом и гамом, усвистав, обратно наверх.

Со стороны они все производили очень приятное впечатление. Любящая такая семья. И даже некоторая виноватость во взгляде Савченко-старшего это не портила. С другой стороны, русский мужчина всегда виноват перед семьей. А уж тут... осознав, что чуть не потерял сына, мужик решил проводить больше времени с детьми. Утащив их на всякий случай подальше.

Поэтому я, тоже в извечной русской привычке обосрать хорошее, небрежно обронил:

– Как ни скрывайтесь и ни прикрывайтесь наградными указами, все равно Коржаков сообразит, что вы его использовали. А нет, так у него там Федя-аналитик подскажет...

Он внимательно посмотрел на меня и сказал:

– Вот я и хочу спросить тебя, Паша. Ты что делать-то теперь собираешься?

Я снова поставил перед ним и собой по тарелке с бутербродами. Себе налил еще кофе в кружку. И взялся за нож и вилку:

– Я сейчас на Покровский бульвар поеду.

– Не стоит, Паша.

– Я, Михал Михалыч, сам решу, что стоит, а что нет.

– Не сомневаюсь. Однако алиби Светлане Майриной на момент убийства Фаиса Дашкина предоставили её мать и медсестра Гульнара Абдрахманова.

– Они знали?

– У прокуратуры есть основания полагать, что идея подключить Светлану к операции с похищением исходила от Людмилы Ивановны.

– Как это?

– Анатолий Майрин, отец Светы, и подполковник Артемьев – друзья детства. И милиционер обратился к жене умершего друга в поисках контактов в клинике.

Мне опять стало тоскливо. Спросил лишь:

– И что теперь?

– Сейчас, Паша, Людмилу Ивановну Майрину перевозят в пансионат «Сосны», где она и будет содержаться до конца жизни под надзором врачей.

– Ей сказали?

– Да. У них прошел обыск. Как ты понимаешь, по здоровью ее судебное преследование невозможно. И хорошо. Будет жить максимально долго.

Взгляд чиновника снова блеснул сталью, и я поёжился. Даж не знаю, что лучше для матери убитой дочери: быстро помереть в тюрьме или долго жить, зная и понимая, что именно она виновата в гибели своего ребёнка.

Ох уж этот господин Савченко. Лучше от такого подальше держаться. А чиновник тем временем продолжал:

– Так что я предлагаю тебе, Павел, идти работать ко мне, в канцелярию Президента.

– И что делать?

– Ну, формально мы отвечаем за наличие чернил в чернильнице президента и бумаги на его столе.

– Я тоже читал О. Генри, но хотелось бы уточнить: я буду отвечать за бумагу или чернила?

– Ну, Паша, взрослый же человек. Боевик. И думаешь, что тебя допустят к президентской чернильнице?

– И что я буду делать?

– Писать справки.

– Нет уж. Я в аспирантуре, да и бизнес у меня, там и без этого писанины – обписаться.

– А никто на твои занятия и не покушается. Делай что хочешь, у нас в канцелярии свободный график работы, и главное – результат.

– И какой результат вы от меня для начала ждёте?

Михаил Михайлович задумчиво посмотрел на меня и сообщил:

– Через два месяца состоится заседание коллегии Министерства обороны по вопросам финансирования переходного периода.

– Мне нужно будет проинспектировать мощности деньгопечатания?

– Подполковник Виктор Петрович Артемьев, пять лет назад был в группе советских советников по линии МВД в Афганистане, – не обратил внимания на мои подъёбки Савченко – в прокуратуре думают, что именно там он был завербован американцами.

– О! – я слегка запутался в извивах чиновничьей мысли – И на чём его прихватили американцы? Девочки, мальчики, контрабанда?

– Наркотики.

– О как, и что?

– Не прикидывайся дурачком. Через Россию, военными самолётами, агент ЦРУ организовал международный наркотрафик. Попутно оставляя себе на молоко и организовывая в Нахабино перевалочную базу. Содержательная справка Администрации Президента об этом, предоставленная коллегии и Генштабу, сильно снизит их аппетиты и поможет срезать армейский бюджет процентов на тридцать.

– И что потребуется от меня? Возглавить вместо Артемьева наш российский наркокартель, чтобы изнутри осветить всю механику процесса?

– В Лефортово сидит и дает показания человек Артемьева – Гульнара Абдрахманова. Там же находятся и дают показания боевики, задержанные в Нахабино. У тебя, Пол, отличные отношения с военными ЛенВО, как я знаю, проконсультируют, если что. Так что свести всю информацию в один документ тебе будет нетрудно. Хотя про наркокартель – идея свежая. Есть над чем подумать...

– Вот если б вы, Михал Михалыч, про наркокартель не сказали, я бы и не вспомнил, что вслед за выгодными предложениями принято пугать. И чем пугать будете?

– Ну зачем же тебя пугать, Пол? – добродушно ухмыльнулся чиновник. – Наоборот, порадую. Ты понравился Александру Васильевичу и его людям. Они не прочь видеть тебя в рядах Федеральной службы охраны.

– Вот бля! – от неожиданности я ругнулся. – У вас получилось, Михал Михалыч. Но – поеду я. Меня ваши люди до города подбросят? Или до электрички в Барвихе?

Тут по лестнице спустилась Татьяна Савченко, уже вполне модная и стильная, и сообщила отцу, что она уже готова, и пошла на улицу ждать автомобиль, который не приехал спустя обещанные полчаса.