Текст книги "Другой сценарий (СИ)"

Автор книги: Ande

Глава 21

С момента вселения Суркова в квартиру, время приобрело объем и наполнилось.

Кроме важнейших дел, типа разврата, и употребления алкоголя, в компании сомнительных парней и девушек, было много всякой ерунды.

Сурков нашел нам работу. «Подвешенный» – так называется сейчас в Питере этот тип трудовых отношений. Имеется в виду, что ты только числишься работником. Но, работает и получает зарплату другой человек. При кажущейся простоте, дело тонкое. Достаточно сказать, что в некоторых случаях «подвешенный» еще и доплачивает. Но это не про нас. Мы с Сурковым устроились сторожами на базу Ленмосттреста, что на Глухоозерском шоссе.

Основной работник, со смешным именем Густав – студент ЛИИВТа. Оборудовал в сторожке для себя жилье. Покинуть его он не согласился бы и под угрозой расстрела.

Не только студенты, но и творческая публика сейчас с удовольствием работает на такого рода работе. Цой, вроде бы кочегарит на «Камчатке», что на Охте. Рекшан – жэковский кочегар в Ораниенбауме. Гаркуша подрабатывает ночным ремонтом путей в метро. То самое поколение дворников и сторожей. Быть мелкими и бессмысленными клерками, желания нет. Но закон о тунеядстве вполне применяется. И народ идет на ухищрения.

Но у нас другой интерес. Нам, в случае вопросов, нужно показать реальный заработок. Так что мы потратили пару дней на оформление, слоняясь по тресту, что сейчас недалеко от метро Чернышевская. Огромное, запущенное здание, до третьего этажа – солидное и респектабельное. А выше – с загаженными сортирами, заплеванными лестницами, и облупившейся краской. Это вселяло надежду, что до нас никому нет дела. Хотя, второй, директорский этаж мне понравился. Он не только ухожен и опрятен. Но и с настенной агитацией. Там я выяснил, что мы с Сурковым теперь работаем в организации, в том числе отвечающей за развод мостов. Что лично меня наполняло гордостью. Я так и говорил девицам, с которыми мы знакомились, что я – главный по разводу мостов в городе.

Мотаясь между базой и трестом, мы все прокляли. Погода стала типично питерской, то есть ветер и дождь, переходящие в дождь и ветер. И я решил что пора.

– Сурков. Намеки излишни, едем, купим тачку.

– К чему это? На Роллс-Ройс нам не хватит, а все остальное ниже моего достоинства.

– Значит Запорожец. Горбатый.

– Точно! С ручным управлением! Буду развивать гибкость пальцев!

– Горб ты будешь отращивать.

Как бы то ни было, но мы приобрели авто. Оранжевые Жигули, ВАЗ-21011. Приехали в Автово, где недалеко от путепровода располагается авторынок. Походили поприценивались и осмотрелись. Я надолго завис возле Mercedes 170V кабриолет. Тридцать седьмого года выпуска. Такая вещь! За него просили всего девять тысяч рублей. Насколько я понял – все родное, хоть и сильно юзанное.

С сожалением отказался. Нам нужно что-то максимально банальное. На следующий день нашли то, что я хотел. Жигули от владельца. Пробег сорок пять тысяч. Четыре года. Владелец, мужик лет сорока, боялся что мы бандиты, и боялся, что мы в последний момент откажемся. Удивился, когда я попросил отдать мне машину по гендоверенности и сразу же сделать доверенность на Суркова. Но при цене как за новую, то есть шесть семьсот, решил не углубляться.

Потом мы несколько дней ждали очереди у нотариуса. И, наконец, я получил ключи и документы. Сурков немедленно взял тачку, и усвистал.

Его маме дали, наконец, квартиру. И он поехал перевозить семью.

Но я рано обрадовался тишине, ибо на пороге нарисовался Иво. Пока вы, Душина, там сапоги стаптывали, жизнь изменилась! Короче, идем на дискотеку «Невские звезды», на Бабушкина. Я и забыл про это модное место.

Мы поехали на Лесную и отыскали Олечку Рычкову, и её однокурсницу Риту. И отдались модной музыке. Кстати, группа Queen, после выхода дурацкой «Богемской рапсодии» объявленная мегамонстром, сейчас большой популярностью не пользуется. Просто настоящие титаны или распались, или ушли на дно. И, в их отсутствие, любители рока перебиваются квинами. Но рулит сейчас – новая волна, со всеми этими электронными финтифлюшками.

Тут объявился Сурков и не один, а с Леной, женой капитана в походе. И мы пошли в ЛДМ на группу «Секрет». Наша одноклассница, подрабатывает во дворце молодежи, и протащила нас в первый ряд. «Секрет» – наши ровесники, и видеть их молодыми мне было интересно. Играли они, впрочем – ужасно. Но зал это совершенно не интересовало.

Потом в бесконечной дождливой череде дней, случилось солнце. Тут уж Сурков пришел в крайнее возбуждение, и потребовал морских прогулок и вообще побыть дома. И в субботу мы отплыли от пирса на дюралевом Прогрессе. Западный ветер не только разогнал дождевые тучи. Он поднял в заливе волну, метра полтора-два. Три девушки счастливо верещали, хохотали и повизгивали. Иво с Сурковым ржали и показывали на меня пальцем. На скорости километров двадцать лодка подпрыгивает и с оглушительным грохотом лупит об волну, вздымая тучи сверкающих брызг. Все, кроме меня, были в восторге. А мне, ни с того ни с сего, сбледнулось и затошнилось. Я тихо радовался, что пятнадцать километров до островов плыть нельзя. Граница на замке, и приближаться – ни-ни.

Так что, к счастью, всего минут через двадцать, мы причалили к берегу, и приступили к отдыху. Шашлык, солнце, девушки, залив, дюны и сосны. Долго терпел издевательства над армией, посрамленной ничтожной волной. А потом не выдержал, взял гитару и сказал:

– Вы – смеётесь надо мной?! Ловите ответку! Героичным морякам, Суркову с Ивой посвящается!

И вдарил по струнам:

 
Меня укусила акула, когда я стоял в океане,
Но я оставался спокоен, терпел, но закончил работу.
Потом прибежали ребята, и эта акула узнала,
Что значат румяные парни из третьей ремонтной бригады.
 
 
Аквалангисты – это хорошо! Да!
И взрослые знают и дети:
Мы радость творим на планете.
Аквалангисты – это не игра! ©
 

К середине песенки ржали уже все. А я делал сурово-значительное лицо, и таинственно заглядывал в девичьи глаза.

– Ну что, Сурков? Есть что про армию? Нет? Тогда на еще одну, гад.

 
Ух-ты, мы вышли из бухты
Впереди нас ждет наш друг океан
Наши девочки запрятали рученьки в муфты
И ждут нас на берегу.
 
 
А где-то в Крыму
Девочка в розовом сарафане
И мама её не отпускала гулять
Но мы просили: отпусти, мама, дочку с нами
Ведь мы, блин, подводники, мы – силачи! ©
 

Олечка Рычкова и так провела перед этим ночь со мной. Но тут у нее, во взгляде на меня, появилась сосредоточенность. А это нехороший признак. Я подумал, что если она вдруг, спустя три года, решит что я тот самый – натравлю на неё маму. Вот и пой людям песни!

В общем, в этот раз я, после армии, дышал полной грудью. И даже не знаю, что тому виной.

Глава 22

Надевая футболку, нужно соотнести свое туловище с метками на задней части её ворота. Потом все это сориентировать в пространстве, и резко надеть. Скорее всего, она все равно окажется задом наперед. Но второй подход, как правило, более успешен.

Всегда, когда опаздываешь, футболки-свитера-кофты надеваются не так. Спускаясь по лестнице, я думал, что уже июль на исходе, а я и не заметил.

И я и Сурков сдали документы в институты.

У Суркова все прошло вообще незаметно, у него не было брони, просто призвали. Теперь он восстановился. А мне секретарь Маша сказала, что нужна характеристика из части, где я служил. Если, Коля, хочешь, мы сами напишем запрос. А хочешь, чтобы быстрее, я этот запрос отдам тебе, ты туда съездишь, и сам возьмешь? Согласился съездить. Не откладывая, посмотрел на часы, и поехал обратно на Фонтанку. Там снял трубку и набрал телефонный номер в городе Смоленске. Ответили после второго гудка:

– «Равелин». Дежурный оператор.

– «Шумовка» просит «Задор семь».

– Соединяю.

«Шумовка» – позывной нашего непутевого взвода. «Задор семь» это телефон канцелярии бригады, сейчас командир должен быть там. Он и снял трубку.

– Кольцов.

– Здравствуйте, Николай Андреевич. Это вас гражданский беспокоит. Андреев моя фамилия.

В трубке грохнуло, лязгнуло и звякнуло.

– Товарищ майор, это что там щелкнуло? Это вы штатный Макаров привели в боевое?

– Не льсти себе, Андреев. Я как раз чищу автомат, – в трубке жирно клацнуло. – И вставил полный магазин. Скажи, ты где-то поблизости?

– Не стоит, товарищ майор, потом с телом возиться…

– Я сам решу, стоит или нет. Как защитник страны, я её от тебя защищу!

И мы заржали. Я и вправду рад его слышать. Он хороший мужик.

– Если вы, товарищ майор – защитник, то я её перспектива. Не стоит исполнять перспективу в глухом лесу.

– Ты чего звонишь по спецсвязи, перспектива?

– Мне характеристика нужна. Для восстановления в институте.

– Диктуй.

– Что?! – я растерялся.

– У тебя запрос на руках? Дата, номер, и ФИО запрашивающего.

Военный он и есть военный. Быстро, резко, и с огоньком. Продиктовал, чего.

– Теперь адрес, куда выслать диктуй. Лучше свой домашний. Не ты первый, в институтских канцеляриях все теряют. А так сам отдашь.

Продиктовал мамин адрес.

– Спасибо, товарищ майор!

– Не все так просто, Андреев. Во-первых, я уже подполковник.

– Нет мне прощения. Бутылка армянского коньяка – с меня, товарищ подполковник!

– А во-вторых, ты не знаешь, Андреев, кто были те люди, что спиздили в группе регламента, с Урала на консервации – двигатель?

– Ящик коньяка, товарищ подполковник. Чтоб вы спокойно выпивали за здоровье этих смелых парней.

– Четыре, блять, мудака вы!

– Мы бы вчетвером не справились, Николай Андреевич. Да и что теперь?

Это была образцово-показательная диверсионная операция. Больше недели тщательной подготовки на глазах у часовых. Ночью, на охраняемую территорию, закатить тележку для перевозки ядерных боеприпасов. Выдернуть из Урала двигатель. Воткнуть неисправный. Загрузить исправный на тележку. И скрыться, восстановив проволочное ограждение, и заметая следы. Ясно же, что там все деды участвовали.

– Ну, вобще-то ничего, скандал, слава богу, замяли. Ваше счастье, что на нас никто не подумал. Научили вас, на свою голову. Даже страшно думать, что ты там натворишь.

– Товарищ подполковник! Я в финэке восстанавливаюсь! Тихая и пыльная работа. Нарукавники, очки…

– Гм. Коля, это что, Центробанку жить лет пять осталось? Потом ты выйдешь на работу?

В общем, он меня беспощадно троллил. И я поклялся себе, что ящик коньяка я ему любым способом, но доставлю.

Вчера мне звонил Евгений Михайлович. Серый риэлтор. Оставил несколько сообщений с просьбой связаться. Ну, я связался. И он заявил, что у него ко мне нетелефонный разговор. Приезжай, Коля, завтра на Казанскую улицу. В десять сможешь?

А сегодня я проснулся и поплелся на кухню. Там играла музыка, лилась вода и что-то шкворчало. Это девушка Лена делала завтрак, и занималась уборкой. Нет, у нас с Серегой строго. День он убирает, день я. Мусор опять же. Но он как-то умудряется припахивать девушек. А я как-то стесняюсь.

За прошедшее время наше жилище приобрело все черты уютной берлоги продвинутых пацанов. На кухне, на подоконнике, стоит магнитола Панасоник. На стене висит плакат фильма Blade Runner, с молодым Гаррисоном Фордом, сжимающим бластер. На холодильнике лежит распечатанный блок Мальборо. На столе зажигалка Зиппо. В углу пыхтит кофеварка. Симпатичная Ленка вполне вписывается.

Но она немедленно попросила помочь повесить сушится белье. Что мы и сделали в коридоре. Потом пришел Сурков без сознания. Чего вы топочете? Не видите, люди спят? На это нам без звука подали по омлету и по чашке кофе.

– Лен, ты заканчивай. Сурков с утра у меня кофе требует и омлет. Я думал – совсем сбрендил. А это ты его плохому научила!

– Белье я постирала, мусор захвачу. Сережа, не провожай. Созвонимся.

– Лен, бросай Суркова, я лучше.

Она засмеялась, и ушла переодеваться. Хмурый Сурков пошел прощаться. Минут через двадцать хлопнула дверь и он вернулся уже вполне бодрый.

– Дух, как думаешь, может отбить Ленку у капитана?

– А смысл?

– То есть?! Красавица, секс, еда, стирка!

– Брак, скука, алименты, смерть.

– Как тебя бабы терпят?

– Кроме болтовни, Сурков, у мужчин бывают другие достоинства.

– Не засчитано. Омлет делали мне.

– Из жалости. Меня – чего жалеть? Только краснеть воспоминаньям.

– Жалкий, завистливый мудак!

– Грубо, Сурков.

– Я не проснулся.

Но тут я спохватился.

– Блин! Меня же Михалыч ждет! Все, я улетел.

Евгений Михайлович ждал меня возле небольшого кафе.

Глава 23

– Коля, пойми. Она пожилая женщина, привыкшая к определенному достатку.

– Я все понимаю, но таких денег, вот так, сразу, у меня нет.

– А все сразу и не требуется!

Мы сидим с Михалычем в кафе. Он мне предложил авантюру. Но это относительно нынешней действительности. Так-то сделка, в которой он мне предложил участвовать, для двадцать первого века банальна.

Его научный руководитель, и, как я понимаю, старший друг, восьмидесятипятилетний академик Гейнгольц, скончался больше двух лет назад. У него очень трудная судьба была, Коля. Перед войной его посадили. Но в сорок втором выпустили. Его идеи использовались во многих областях. В связи, например. Но это все под грифами, не обижайся. Ленинская премия, и прочие награды. Его жена тоже села, когда его забрали. Так что детей у них не случилось. Работала, после отсидки, в Лениздате. На пенсию вышла в шестидесятых. Когда Вениамин Михайлович скончался, выяснилось, что ей банально не хватает денег. Там идут какие-то авторские отчисления за научные работы. Еще что-то. И пенсия. Но содержать большую квартиру, дачу, гараж с авто – не хватает.

Идея проста. Обменять большую профессорскую квартиру на меньшую с доплатой. Но не все просто. Есть некоторые сложности с обменом. Я не буду углубляться, Коля, но там есть э-э-ээ нюансы. Так что идея в том, что ты, Коля, купишь квартиру, а жить в ней будет Софья Игоревна. А ты будешь жить в профессорской квартире. Здесь, рядом. И доплатишь Софье Игоревне тридцать тысяч рублей. Двухкомнатная квартира, тоже неподалеку, в скором времени освободится и ее можно будет купить. Правда, нужно заплатить вперед. А через некоторое время я оформлю вам обмен.

– Поправьте меня, Евгений Михайлович, если я ошибусь. Вы предлагаете мне прокредитовать серию сделок с недвижимостью. В результате которой, я становлюсь ответственным квартиросъемщиком двухкомнатной квартиры. С неясной перспективой обмена её на четырехкомнатную. Вы получаете заработок, и спасаете жену вашего учителя от бедности. И все это не только за мой счет, но предоплатой?!

– Ну у тебя и формулировки, Коля! – крякнул Михалыч. – Не зря ты в финэк идешь.

– Какая разница! Все время, пока вы будете заниматься обменом, я так и буду жить на Фонтанке?! Евгений Михайлович, а она существует, профессорская квартира? И как ребята с Мира, они в доле?

– Не нужно выдумывать, Коля. Я хочу помочь пожилой женщине. Мне показалось, что у вас я найду понимание.

– Ну, давайте тогда сделаем так. Ваша пожилая женщина прописывает меня в свою квартиру, и только после этого получает тридцать тысяч. Я даже согласен пожить с ней под одной крышей, пока вы будете приобретать вторую квартиру. И покажите мне, наконец, о чем идет речь!

Мы оставили кафе и двинулись в сторону Казанского собора, свернули на Тюленева, и вышли на канал Грибоедова. Наискосок – мост с Грифонами и вход в Финэк. Вошли в парадное с консьержкой, которой кивнул Михалыч. Поднялись на лифте на третий этаж. Я заметил даже мусоропровод.

– В семьдесят девятом в доме сделали ремонт, – пояснил Евгений Михайлович. – Так что проблем не ожидается.

Позвонил в большую двустворчатую дверь. На площадке еще одна квартира.

– Это квартира ректора военмеха, – пояснил Каверзнев. – Они дружили с шефом.

Спустя минуты две, дверь тихо открылась. На пороге стояла невысокая старушка.

– Добрый день, Софья Игоревна. Мы в гости, – сказал Каверзнев.

В прихожей я был представлен. Это Николай, я вам рассказывал про него. Николай, это Софья Игоревна. Вдова моего руководителя. Очень приятно.

После деликатного, но подробного, осмотра, мы были приглашены в гостиную, где нам был предложен чай. Заодно Софья Игоревна попросила Евгения Михайловича:

– Женечка, если не затруднит. Сходите, купите мне картошки. А мы пока с Николаем попьем чаю и побеседуем.

После чего мы прошли в гостиную, я был усажен у круглого стола под абажуром, и удостоен чашки самолично налитого чаю. Но странности были видны сразу. И чай их только подтвердил. Он был заварен как бы не третий раз. Без сахара. И гостиная не выглядела часто посещаемой.

Мне, между тем, было продемонстрировано высокое искусство беседы о погоде. В течение пятнадцати минут мне было интересно и ненапряжно. Потом собеседница вздохнула, и сказала:

– Я понимаю, Николай, зачем вы пришли. Я думаю, Женя рассказал вам о моих затруднениях. Он говорил, что вы человек, который может помочь с ними справится. Так что не стесняйтесь, и посмотрите квартиру. Я не очень хорошо себя чувствую, и подожду вас здесь.

Квартира оказалась роскошной. Не в смысле обстановки. А в смысле пространства. Четыре просторные комнаты с высокими потолками, гостиная, спальня, библиотека, она же гостевая, и кабинет. Шесть окон, из кухни, гостиной, и кабинета, выходят на канал Грибоедова. Пять окон, из гостевой, спальни, и ванной – во двор, он же садик, возле какого-то, судя по всему, медицинского учреждения. Мебель выдержана в общем стиле. Сталинский ампир, кажется так это позже назовут. Тяжелая довоенная или послевоенная крепкая мебель в темных тонах. И светлая ткань вместо обоев. Чугунная ванна, и унитаз в раздельном санузле. Фарфоровый умывальник. Из ряда выбивалась только кухня. Крашеные стены. Первых моделей холодильник, древняя газовая плита о двух конфорках. Деревянные табуретки. Но кухонная посуда, кастрюли-сотейники – медная. Простая железная мойка, и грубо сколоченный деревянный стол. Там же большой шкаф. И было видно, что квартира не ухожена. Нет, никакой грязи. Просто было заметно, что пользуются только спальней, санузлом, и немного кухней. Остальные помещения выглядели нежилыми. Пыль повсюду…

Я понял что влип. Поддразнивая Каверзнева, я надеялся разочарованно заявить, что оно того не стоит. Но, Евгений Михайлович! Что ты там говорил про двухкомнатную? И уболтать его на продажу мне двушки, что вовсе не будет лишним.

Но теперь… Эта квартира была такая, какой я всегда хотел видеть свое жилье. В той жизни у меня в Москве была хорошая большая квартира в хорошем месте. Которую я обставил похоже. Но именно – похоже. Трудно объяснить этот неуловимый флер. Я вспомнил, что когда сносили гостиницу Москва, в узких кругах вспыхнула фантастическая по накалу борьба за право выкупить списанную мебель. Понятно не всю, а из люксов. Но включая двери с рамами и деревянные панели. Вместе с фурнитурой. Ходили слухи, что некий федеральный чиновник верхнего уровня даже сел ненадолго. Ибо нефиг рот разевать не по чину!

Я вернулся к хозяйке, что безучастно сидела там же, где я её оставил. Она посмотрела на меня и улыбнулась:

– Я вижу, вам понравилась квартира?

– Софья Игоревна. Не стану скрывать, я в восторге. Только давайте поступим немного не так, как предлагает Евгений Михайлович.

К тому времени, когда маклер появился, мы обо всем договорились. Ничего особенного. Она получает часть денег, а я заселяюсь в гостевую комнату. Потом я финансирую покупку другой квартиры, Софья Игоревна переезжает, и получает окончательный расчет. А я живу дальше. И вообще-то, это все о прописке. Сейчас, официально, жилье не продается. Только меняется.

Евгений Михайлович появился спустя час. И принес не только картошку, но и масло растительное и сливочное. И лук с морковкой. И еще массу продуктов включая, чай и сахар.

Потом мы, все вместе, коротко обсудили предстоящую сделку, и откланялись.

Я был представлен консьержке, как племянник Софьи Игоревны. А выйдя на улицу, Каверзнев сказал:

– Давай, Коль, обсудим, что и как. И, не желаешь выпить?

Глава 24

Евгений Михайлович набрался. Без каких-либо усилий с моей стороны. Мы устроились в ресторане на Казанской улице, и он сразу заказал триста коньяка. Пока нам несли салат мы пропустили по рюмке. Он, поначалу путаясь, а потом все увереннее, рассказывал.

Шеф нашел его еще в институте, и тащил за собой по жизни. После смерти академика, он не смог отстоять его работу, и её присвоил мерзковатый карьерист. Но дело в том, что хотя похититель и никакой ученый, администратор он – дай бог каждому. И если с ним поссориться, то мигом вылетишь из института, и это в лучшем случае. Поэтому и с женой Гейнгольца никто не поддерживает отношений. А старуха – гордая. Пару раз позвонила в институт, с бытовыми вопросами, а потом и звонить перестала.

А мне, Коля, когда выяснилось, что карьера не задалась, жена заявила, что я её не устраиваю. И выгнала. Ну, то есть мы разменялись. Трешку – на комнату и двушку. Я теперь живу в коммуналке, на Гражданке. Плачу алименты. И стараюсь поддерживать Софью Игоревну. Когда разменивал квартиру – сообразил, что этим можно подрабатывать. И все шло неплохо, но тут этот Кролик. Они меня избили, и сказали, что я теперь буду платить им. Это небольшие деньги. Но они требуют – каждую неделю. Работаю я, или болею – не волнует.

В общем, он много говорил, и я понял следующее – в реализации своего плана он видит шанс. Получив деньги, он переедет в Таллин. Там ему предлагают должность. А с деньгами он обменяет свою комнату на квартиру там. Наймет Софье Игоревне сиделку-помощницу. И уедет из Питера. Потому что по-другому от бандитов ему не скрыться.

– По тебе, Коля, видно, что у тебя есть деньги. Ты так держишься, словно не занимал никогда до получки. Хотя, может еще не успел. Но квартира, что я тебе предложил – отличная. Да и двушка, куда переедет старуха – тоже прекрасная.

Часа через четыре, загрузил набравшегося Каверзнева в такси, а сам пошел домой. Близился вечер. Машину я решил оставить, и пройтись пешком. Пока шел по Невскому, размышлял о том, что оказывается, я выгляжу как миллионер-инкогнито. Надо что-то с этим делать. А Кролик и его братва – вообще-то скромно берут. На стихийной толкучке в Девяткино, бандюганы сейчас берут десять рублей в день с торговца. С учетом размеров – неплохо выходит. Правда, скоро начнется перестрелка. Гораздо раньше, чем перестройка. Малышевские против Тамбовских. Черт, я и не помню, кто победит. Да и плевать.

Дома тихо играла музыка. Сурков слушал The Police и гладил простыни на столе в кухне. Уселся у окна, вытянул ноги, и закурил. На подоконнике рядом с магнитолой лежит толстый журнал «Киносценарии» альманах № 1 за 1979 год. Полистал. И вправду киносценарии. Авторы – Чухрай, Володарский, опа! – Кунин. Сурков сложил простынь, и повернулся ко мне:

– Тачку ты там оставил?

– Ну да. Это что? – я махнул альманахом.

– О! Это, Коля – произведения, читая которые, я рыдал в крик!

– Да ладно!

– Нет, ты послушай! – он взял у меня журнал, раскрыл и пролистал. – Вот как описана сцена, в которой у главных героев возникает большое и светлое чувство друг к другу! Готов? Слушай.

– А ты что… – Игорь внимательно посмотрел на нее, – еще и работаешь, что ли?

– Работаю.

– Где?

– У себя, в колхозе.

– В колхозе?.. Вон что. Значит, ты колхозная девчонка?

– Колхозная! – гордо ответила Ксюша. – «Рассвет» наш колхоз, слыхали?

– Нет.

– Ну и стыдно!.. Очень даже стыдно.

– Это почему же стыдно?

– А потому что мы вас кормим… Овощами ваш город снабжаем и фруктами…Стыдно не знать, кто тебя кормит.

– Тоже мне… кормилица! – усмехнулся Игорь.

– Да, кормилица, – тихо сказала Ксюша, опустив голову. ©.

Он пролистал несколько страниц – а вот, Колян, мое любимое место!:

– Значит, отец, ты не дашь машину колхозу? – нахмурился Игорь.

– Ни в коем случае! И не мечтайте!

– Хорошо, – с внешним спокойствием произносит Игорь. – Я думаю, тебе все-таки придется ее дать.

– Каким образом?

– Я пойду к твоему секретарю парторганизации.

– Ты что же, на отца жаловаться пойдешь?!

– А у меня нет другого выхода. Ты не проявляешь должной сознательности…

– Что ж, иди, иди! Партком – напротив!

– Хорошо, – Игорь идет к дверям. – Мы еще увидимся, отец! ©.

– Блин, Сурков. И охота тебе?

– Я чувствую неумолимую поступь! Не, там и ничего сценарии есть. «Старшина» вот. Кстати. Тут звонила дама, Софья Игоревна. Ты завел себе новую подружку?

– Что сказала?

– Ты знаешь, у меня сложилось ощущение, что ей хотелось просто поболтать. То есть она напомнила, что ждет тебя завтра между одиннадцатью и часом. Но потом мы еще полчаса болтали, убей меня, не помню о чем. Познакомились, понятно. Я ей рассказал, что мы с тобой на двоих снимаем квартиру. А о чем еще говорили – и не скажешь так сразу!

– Эх, Сурков. Мне бы твои проблемы.

– Ага! У нас проблемы?

– А то! Ты закончил?

– Нет, а что?

– Хочу принять ванну.

– И что?

– Как знаешь.

Включил воду. Загудела газовая колонка. Подождал, пока сольется холодная, и заткнул пробку. Пошел, разделся, взял полотенце, вернулся на кухню и залез в ванну. Сурков гладил очередную простынь.

– Ты не заболел часом? Простыни гладить?

– Я не глажу, а сушу. А то навешали тут, не пройти. Таким темпами еще дня три висеть будут. Давай, рассказывай.

Ну а мне что, рассказал. Включая все денежные нюансы и моральные аспекты.

– Там, Серега, и квартира офигенная. И старуха прикольная. На Шапокляк похожа.

– Дух, мы же сваливаем. Нафиг нам сдалась эта квартира?

Я помолчал. Он принялся за последнюю простынь.

– Дело в том, Сурков, что мы вернемся. Лет через пять.

– Прорыв через границу?

– Ты маньяк, что ли? Просто приедем. К тому времени уже запросто можно будет оформить двойное гражданство. А наш побег не будет подрасстрельным преступлением.

– С чего такие сладкие мечты?

– Как видный финансист, я не обязан посвящать всяких строителей в тонкости экономики. Просто знай. Все скоро изменится. Зуб даю.

– Хм. А мне кажется, что ты, обобрав несчастную повариху, теперь комплексуешь. И так пытаешься успокоить совесть.

– И это тоже. Но я, кстати, тебе уже один раз сказал, что с Тамарой Сергеевной я рассчитаюсь. Так что – фи. И еще. В эту квартиру мы пропишем твою сеструху. Иначе нам её будет за собой не оставить.

– А! Ну это же полностью меняет дело! Хоть какая-то от тебя польза.

– Ладно, я понял, что меня используют. И пошел спать. Завтра не уходи. Нужно будет сходить кое-куда.

Улица Ракова – в центре, идет параллельно Невскому. Через семь лет её переименуют в Итальянскую. Дом, что нам нужен, ближе к Фонтанке, рядом с Манежной площадью. Мы с Сурковым вышли в полодиннадцатого. Я остановился через дорогу от места и сказал:

– Этот дом нам и нужен.

– Ты обратил внимание, что я ничего не спрашиваю?

– И даже оценил. Вот в это парадное нам нужно зайти и спуститься в подвал. Там деньги.

– Пхе. Достаем два ствола. Валим вахтершу, валим свидетелей. Спускаемся в подвал, забираем деньги, там много кстати? Прыгаем в тачку, уезжаем. Как план?

– Вы мясник, Штейнглиц!

– Не скрою, люблю пострелять.

– Тогда лучше всех задушить.

– Почему?

– Конвульсии…

– Стильно. Но хочется подробностей.

И я рассказал Сереге, что вон в той квартире, видишь окна? Там жил мелкий кладовщик, работавший на продбазе. Его арестовали почти случайно, по крупному делу о хищениях на базе. Он проходил второстепенным соучастником главных расхитителей. Максимум пару лет за халатность. И сидел он в предвариловке с простыми уголовниками. Но во время обыска у него в квартире, случайно порвали матрас в детской кроватке. А может и не случайно. Но вместо наполнителя там оказались доллары. Около шестисот тысяч. Дело было в конце семидесятых. По совокупности чуваку дали вышку. Он, с момента задержания, понял, к чему дело идет. И еще в начале поделился с соседом по камере информацией. Что в определенном месте, в этом подвале, заделан в стену металлический ящик. Полный рублей. Есть нюансы. Очень бдительные и говнистые вахтеры. Да и жители не совсем простые. А валить всех – ну, я не готов. А сколько там точно – я не знаю, Серег. Но до хера.

Я не стал говорить, что засиженного уголовника Секу, здесь взяли, в восемьдесят шестом. Он, откинувшись, пошел вытаскивать этот ящик. Был соседом по камере, как ему казалось, простого проворовавшегося кладовщика. Который, как потом выяснилось, был крупнейшим валютчиком. Аффилированным с западными банками, и вообще, питерским аналогом Рокотова. Контролировал всю питерскую незаконную валютную торговлю.

– Слушай, Коль. Ты давай, иди. Ты же к старушке собирался? Ну и иди. А я осмотрюсь, и изложу свои взгляды. Только бейсболку отдай. И рубаху снимай.

Все ясно. Он собирается побродить вокруг и по двору, меняя наряды. Я в джинсах, белой футболке навыпуск, и красной клетчатой рубахе. Отдал рубаху и бейсболку, не замерзну.

– Сурков, я прошу…

– Спокойно. Никто меня не запомнит.