Текст книги "We were the Champions...(СИ)"
Автор книги: Алисья-Лейн
Жанр:
Фанфик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
Они прилетели из Казахстана не так давно. И родная страна встретила их проливными дождями, хмурым небом и темными тучами. Солнце не появлялось вовсе, а из-за дождя неприятные мурашки пробегали по телу, как пробегает мимо стадо слонов, капли воды попадали за шиворот, вызывали слабую дрожь. И это казалось жутким мучением после такого солнечного и теплого Казахстана, где не было необходимости укрываться от дождя чем попало, где можно было повернуться лицом к солнцу и поймать легкий ветерок, вспоминая не менее родную и любимую, но далекую Бразилию, где можно было ненадолго забыть о проблемах насущных и немного расслабиться, где можно было не спеша разгребать свои дела в отличие от вечно спешащей Москвы и России в целом. Всего этого он не мог сейчас сделать. Но он вернулся домой, а это чувство – чувство возврата в любимое сердцем место – не могло ни с чем сравниться.
После дождя воздух становится легче и свежее. А городской пейзаж приобретает необыкновенную красоту. Но у него не было времени разглядывать пейзажи, он покинул команду еще в аэропорту, чтобы сразу отправиться на встречу с президентом Союза, о которой последний очень настойчиво просил. Однако офис он покидает ни с чем, зря потратив время. Но, отбросив лишние мысли, он с радостью отправляется домой к семье. Лишь от этого настроение заметно поднимается, не сказать, что оно было где-то низко, но все же. Дождливая Россия принимает совсем другой вид. Превращается из хмурой в перерождающуюся, словно этот дождь заставляет её омолодиться, начать новую, несомненно прекрасную жизнь. Семья встречает его с теплом, сравнимым с теплом, что дарит солнце в далекой Бразилии. Они обнимаются, Марио принимает поздравления, после все вместе отправляются в зал, чтобы отдохнуть за чашечкой горячего свежезаваренного чая и обсуждением различных по своей важности вещах.
На следующий день у него запланирована встреча с футболистами. Нужно будет разобрать их игру, поэтому он созванивается со своим помощником, Анатолием Алексеевичем и многими другими. До того, как прибудут футболисты, они обсуждают нюансы и возможные улучшения как состава, так и игры на будущее. Первым из игроков приходит их вратарь, вопросов к которому гораздо меньше, чем к остальным игрокам. Тренер вратарей, Геннадий Владимирович, тут же подсаживается к нему, и они тихонько перешептываются до того, как зала наполнятся футболистами. Они обсуждают игру каждого, разбирают ошибки, где-то хвалят, где-то ругают. Всё обсуждение проходит в дружной, можно даже сказать, семейной обстановке. После Марио их благодарит за хорошую игру и сообщает, что на этом всё. Все медленно расходятся, лениво потягиваясь, шептаются между собой, покидая базу. Перерыв на сборные окончен, а это означает, что возвращается повседневная рутина.
Футболисты проходят очередной медосмотр, стараясь не задерживаться в ее кабинете. Изредка в помещении звучат шутки, смешки, какие-то реплики, в основном все происходит в тишине. Ненадолго заглядывает Игнашевич, кивает и уходит. Ева смотрит на календарь и понимает, что работы ещё много: в распоряжение клуба вернутся ещё и футболисты-сборники. Во время короткого перерыва она рассматривает свой рабочий стол, содержимое которого почти не менялось с того времени, как она впревые пришла в этот кабинет. Тогда воздух был пропитан больничным запахом, а стены не сверкали своей белизной.
– Вот, Евангелина, здесь твое рабочее место, располагайся, обустраивайся, я загляну позже, – произнес Максим Григорьевич. Он тогда как раз на пенсию собирался уходить, поэтому и согласился взять ее в ученицы и стажерки. Правда они друг к другу привязались довольно скоро да так сильно, что плакала она по-настоящему на его прощальном празднике перед выходом на заслуженный отдых. Он еще несколько раз навещал ее на работе, правда здоровье немного позже не позволяло делать это, тогда она стала навещать его, приходя к нему домой на чашечку чая примерно раз в два-три месяца.
С тех пор утекло много воды. Кабинет был подвержен страшной пытке, имя которой ремонт. Правда после этого помещение стало более привлекательным. А стол украсили две рамки с фотографиями. На первой их семья: отец, мама, Даниил и она. Фотография старая, она и брат там еще совсем дети. На второй Максим Григорьевич с надписью «Помни о Клятве Гиппократа!» А после стол стали украшать букеты цветов. Кстати, на время игр сборных цветы, конфеты и прочие дары поклонника переставали появляться. Это наводило на мысль, что ее поклонник играет за какую-то сборную. Но к сожалению Евы, эта мысль ни к чему не приводила, поскольку в составе ЦСКА довольно много сборников…
– Можно? – раздался веселый голос. Ева подняла глаза.
– Саша! Привет! Проходи, конечно. Ты на осмотр? Или так, пообщаться?
– Игнашевич думает, что на осмотр, но я не против пообщаться с таким милым созданием. Правда когда это создание будет более бодрым. Что с тобой? Выглядишь неважно.
– О, я просто устала. Давай быстро осмотрим тебя, и я отправлюсь за кружкой бодрящего кофе?
Она долго рассуждала над способами поимки ее поклонника. Она пыталась расспросить о нем остальных, но они лишь пожимали плечами, хитро улыбаясь и посмеиваясь. Такая реакция ей совсем не понравилась. Ева теперь почти уверена, что они знают его личность, но просто прикрывают. Зачем? На этот вопрос ответа она не нашла. Игроки помочь не могли, а это значит, что придется искать другой способ. Можно было бы поставить камеру, но в технике она не была сильна, поэтому пришлось бы кого-то просить, а это был бы определенно риск. Потому что помощник мог сказать об этом тому «милому романтику», как его называла ее мама. И что бы было тогда, она не могла предсказать. Собственно в этом и был риск. Нужно было действовать расчетливо, предвидя возможные исходы. Но другого выхода она не видела, поэтому решила договориться с Сашкой.
– Поможешь установить камеру? Я настроена вывести этого горе любовника на чистую воду! И тогда он выслушает у меня!
– Камеру? – переспросил Сашка, с испугом глядя на Еву.
– Да. – отвечает Евангелина, и Сашка отчетливо слышит в ее голосе недоумение, а после и подозрение, – А ты чего так испуганно смотришь?
– Ну… Я просто не знал, что ты пойдешь на такие меры. Неужели этот твой поклонник стоит стольких сил потраченных тобою?
– А что ты мне предлагаешь? Просто сидеть сложа руки? Я не могу так!
– Но не камеру же устанавливать!
– Чем плоха идея с камерой?
– Она мне не нравится.
– Но это действенный способ узнать его личность.
– Хорошо. – Саша поднимает руки, капитулируя, – когда ты купишь камеру?
– Я ее уже купила. – Ева встает, пару минут роется в ящиках и шкафах. Гарсия в это время украдкой наслаждается карамельками со стола девушки. Она показывает ему коробочку с камерой. – Ну, так ты поможешь мне?
– Да. Но давай после тренировки?
– Хорошо. Но пообещай, что никому не скажешь, я уверена, что он – один из вас. Пообещай!
– Обещаю.
После ухода Сашки Евангелина с удивлением заметила, что вазочка с карамельками, которую она наполнила сегодня утром, оказалась почти пустой. Поворчав на Сашу, девушка возвращается к работе, взглянув на часы, понимает, что сейчас придет Хестаг на массаж, и тяжело вздыхает. Нет, она любила свою работу. Ей нравилось это еще с детства, а профессия отца просто подсказала в каком направлении стоит работать. Она могла стать стоматологом или, там, патологоанатомом. Но, так как ее отец был футболистом, она решила продолжить работу четы Акинфеевых в ЦСКА. Возможно, это было просто желание стать ближе к отцу, хоть это уже тогда было невозможным. Но клуб она полюбила, как любит человек свою семью, друзей, изредка работу и многие другие вещи, без которых он просто не выживет. Многие из системы ЦСКА стали ей очень близки.
Конечно, в месте, где абсолютное большинство представляли мужчины, не обходилось и без внимания с их стороны. Но ни с кем не сложилось. В прочем, этому она не расстраивалась. Ева перестала искать отношений еще после Николая, но почему-то каждый раз, когда ей предлагали встречаться, долго не раздумывала, тут же окунаясь головой в новые отношения. Потом вновь разбитое сердце, слезы в плечо матери, реже – дяди Артема. И все повторялось из раза в раз. Совсем недавно, после свадьбы Алексея, ее бывшего, с которым они остались лучшими друзьями, она задумалась: а стоит ли ей вообще переводить отношения на новый уровень. Может быть она просто не создана для длительных и серьезных отношений? Подумав так, Ева перестала соглашаться на короткие отношения, решив, что нужно сначала просто попробовать проводить больше времени друг с другом, а потом уже принимать решение: быть отношениям или нет. Так почему она хочет выяснить личность того, кто хочет остаться неизвестным? Того, кто приносит её любимые цветы. Того, кто оставляет её любимые сладости по праздникам. А недавно, до перерыва на игры сборной, решил оставлять записочки. В них не было ничего особенного. Просто пожелания. «Приятно провести день», «Удачи!» и всё в этом духе. И отчего-то непонятное раньше «милый романтик» становится таким привычным, родным и близким, что создается впечатление, что этого человека она знает всю жизнь и даже больше.
Узнать личность неизвестного, который знает её, кажется, лучше всех знакомых. В полне возможно, что она хочет выяснить его из-за нехватки тепла. Нет, Ева не считала себя обделенной заботой и теплом. У неё есть любящая мать, дядя Артём, за которым как за каменной стеной, есть коллеги, друзья, что всегда готовы её поддержать. Но ей не хватало другого тепла. Тепла, от которого приятной волной пробегают мурашки по утрам, когда ты лежишь, обнимая человека, что любит тебя. Тепла от понимания, что ты всё ещё нужна. Тепла от радости нахождения рядом любимого, близкого. И откуда-то пришла глупая из-за своей наивности мысль, что это тепло может дать «милый романтик». В прочем, все глупые мысли приходят совершенно спонтанно. К ним нельзя подготовиться, их нельзя ожидать. Они просто приходят, как снег в мае, и ничего не поделаешь уже – поздно. Да, возможно, ей действительно не хватало тепла.
– Тук-тук! Я войду? – весело спрашивает Сашка, проходя в кабинет.
Он ещё несколько раз пытается её отговорить от идее с камерой, чем определенно вызывает подозрения. Спустя несколько минут пререканий камера висит на потолке, смотря на дверь в коридор. Камера всего одна, потому что дверь в её кабинете одна единственная. Значит, и «милый романтик» входил через неё. Ну, конечно… не через окно он ведь залазил! Повесить камеру было дело одной минуты, а вот с настройкой вышли проблемы. Она заняла около получаса. Но в конечном итоге Ева оказалась довольна. Решив оставить камеру на недельку, она вместе с Сашкой отправляется в кафе неподалеку.
Комментарий к Ох, чувствую я, что иду куда-то не туда, но куда это "не туда" не пойму...
========== Часть 10 ==========
Он устало проходит в свою квартиру, сразу ощутив запах гари. Закатывая глаза, проходит на кухню и видит, как духовная печь пищит о том, что их ужин безбожно сгорел. На мгновение выглядывает в гостиную, чтобы увидеть Джона, валяющегося на диване и слушающего музыку в наушниках. Поняв, что пытаться до него докричаться глупо, он из спасения духовки и возванию к давно умершей совести соседа выбирает первое. Хотя, стоит признаться, оба действия являлись бесполезными: совесть Джона априори являлась глухонемой, и взывать к ней, что ругаться с телевизором, а в духовке уже давно была установлена антипожарная система. С толикой сожаления избавившись от углей, которые в другой вселенной или при других обстоятельствах, если бы это делал не сосед, руки у которого росли не из того места, могли быть аппетитным пирогом с вареньем, там, или может быть с мясом, Акинфеев направился к Джону.
Он так вальяжно раскинулся на диване, что если бы не был Джоном, то мог походить на греческого бога или правителя, что лежали на своих ложах и поедали винограды, хотя доподлинно неизвестно все ли из них ели винограды, однако эту мысль настолько вбили в наши головы, что некоторые даже думают, что ничем, кроме поедания виноградов и выдумыванием сложных слов, эти греки и не занимались. Но это был Джон, поэтому лежал он не как это делают знатные люди, в народе называемые по-простому – богачами, а как шахтер, отработавший пять месяцев без отдыху и перерывов, который первым делом по прибытиию домой лег на более-менее мягкую горизонтальную поверхность, распластавшись излюбленной многими звездочкой. Но звездочка получалась переломанная, так как длинные руки и ноги не помещались на миниатюрном диване. Поэтому одна рука и нога свешивались с края, а оставшиеся части человеческого организма кое-как теснились между телом и спинкой дивана, у Джона же свисала еще и голова. Лежать в такой позе долго не представлялось возможным без последующей боли во всем теле, но сосед это сделал, и по его виду нельзя было сказать, что ему неудобно. Он лежал, слушая музыку и мотая, дергая головой ей в такт. В комнате надрывался телевизор, на который изредка поглядывал квартирант.
– Вставай, страна огромная! Вставай! – вспомнил Даниил и потряс Джона за плечо, тот не хотя открыл свои очи, недовольно уставился на Акинфеева, но так и не поменял позы. – Ты ни о чем не забыл?
– Не говори так, пожалуйста… – пробормотал лежащий, – моя мама так говорит, когда я забываю поздравить её с днем матери.
– Дебил, пирог у тебя сгорел! – Джон от испуга подпрыгнул, сразу вскакивая на ноги, вытаращил глаза, его наушники слетели ещё в полете, поэтому он с удивлением заметил телевизор с работающим звуком.
– Чего так кричать-то? Там ведь система антигарь установлена. Чего так переживать?
– Почему тогда несет на весь квартал, а ты даже не почувствовал?
– У меня нос заложен. Я на больничном. – для подтверждения своих слов он пару раз громко шмыгнул носом.
– Можно подумать, ты где-то работаешь.
Он, в который раз закатив глаза, отправляется на кухню разбираться с этой духовкой. Если там стоит эта чертова функция антигарь, то почему он почувствовал запах этой самой гари? Даниил пытается разобраться с проблемой сам, как это пытается сделать любой мужчина, желающий доказать, что он может все сам, даже если это не так. Потратив зря пять минут, он всё-таки вызывает мастера. Когда к нему в квартиру приходит низенький, усатый мужчина с огромным животом, выясняется, что пока Акинфеев пытался сам починить датчик этой ненавистной функции, он умудрился повредить еще кучу всего. И если бы ремонт одного датчика обошелся парой тысяч евро, то теперь дешевле будет купить новую духовку. Заподозрив мастера в завышении цены, он сует ему деньги за осмотр и выпихивает за дверь. Взглядом прожигая Джона, садится в кресло напротив.
– Чего ты на меня так уставился?
– А кто во всем виноват?
– В зеркало заглянешь – увидишь виновника. – Акинфеева это не впечатлило: вестись на избитую шутку с зеркалом он не собирался. Зато был не прочь если бы Джон извинился и, желательно, свинитил обратно к матушке. Футболист продолжает сверлить дыру в соседе взглядом, тому это не нравится.
– Ну, это ведь не я так починил эту печь, что она даже дверцу теперь не открывает!
– Ну, это ведь не я так заслушался музыку в наушниках, что сжёг ужин и испортил тот ебанный датчик!
– Ну, это ведь не я… – раздается звонок телефона, и в комнате наступает секундная тишина.
После, будто очнувшись, Даниил пускается в поиски своего телефона. Он находит его в своей спортивной сумке, которую так и оставил возле двери. Звонил его агент. Они договорились о встрече после завтрашней тренировки, и Акинфеев вернулся к Джону.
– Ты идешь?
– Куда? – удивленно переспросил сосед, снимая наушники и выключая телевизор.
– На Кудыкину гору! На кухню, идиот, ужин-то готовить надо!
Он яростно протопал к холодильнику, осматривая наличие определенных продуктов. Футболист все ещё злился на себя, на Джона и на эту духовку, место которой теперь на помойке. На себя, конечно, меньше. Он в этой ситуации вообще пострадавший! Только с самолета, а тут такой стресс! Это вредно для его организма. Акинфеев услышал тихие шажочки, быстро шаркующие по полу.
– Дань… ты это… не сердись… – пробормотал пришедший, не отрывая взгляда от пола.
Вздохнув, Даниил оборачивается к Джону и старается придать своему голосу бодрость, хотя будь его воля послал бы всех к чертям, а сам бы увалился спать, потому что полет прошел просто ужасно. Слева от него сидела тетка немалых размеров и постоянно пыталась с ним заговорить, но сосредоточиться ему мешали огромные размеры тетки и слишком яркая помада на пухлых губах. Немного правей рыдал ребенок, мамаша которого дрыхла, изредка похрапывая. И это бизнес класс! Чем он заслужил такой день? Гарсию не убил, тренеру не грубил. Даже Игнашевичу не мешал дочитать его нудную книжку! Под конец полета, тетка больших размеров настырно предлагала обменяться номерами телефонов, а ребенок справа вновь заревел, мешая всем остальным.
– Ты яичницу будешь? Просто у нас в холодильнике вновь мыши сдохли! – он подозревал, что продуктов в начале дня было много, но нужно помнить, что Джон пек пирог. Джон! Поэтому ничего удивительно в том, что холодильник пуст.
Джон кивнул, тут же просияв. Ну и как на такого злиться? Он ведь приятное хотел сделать, знал ведь, что Акинфеев приедет уставший, хотел его пирогом накормить, получилось, правда, совсем противоположное, ну да ладно. Забыв, что именно из-за соседа придется есть нелюбимую яичницу, Даниил приступает к готовке.
Матч ЦСКА – Спартак не мог быть обычным. От него ещё до свистка ожидают борьбы, голов, бурю эмоций и многое другое. Но именно этот матч является особенным. Он будет особенным для каждого россиянина, потому что уйдет целая эпоха. Эпоха Игоря Акинфеева. Именно мачт ЦСКА – Спартак будет последним в карьере лучшего голкипера России. Именно он подарит целый спектр чувств: радость и грусть, счастье и тоску. Билеты в домашний сектор были распроданы за три дня до матча. Болелщики, зная, что эта игра станет завершающей клубную карьеру великого вратаря, в благодарность готовили банеры и плакаты, посвященные его уходу.
Три очка остались за армейцами. Игра вышла сумасшедшей, как и предполагалось. Мяч постоянно находился в штрафных площадях, но в ворота залетать отказывался напрочь. Какими бы методами не пробовали пробить по воротам: один пенальти, штрафные, угловые и простые удары, мяч побывал в воротах всего дважды, причем каждый раз пропускал соперник. После последнего на сегодня судейского свистка болельщики поднялись со своих мест, чтобы поапплодировать Акинфееву. На глаза наворачивались слезы. Игорь, апплодировая в благодарность, подходил к одноклубникам и обнимал их. Немного позже с трибуны спустились его дети и жена. Ева, поддавшись эмоциям окружающих ее людей, плакала. Он взял ее на руки.
– Ну, ты чего, солнышко?
К нему подошел тренер, чтобы пожать руку и приобнять за плечи. Он долго обнимался с одноклубниками, тренерским штабом, хлопал болельщикам и фанатам. Взяв Данилку за руку, футболист вместе с женой отправился к трибунам, еще раз поблагодарив болельщиков, они скрылись в подтрибунном помещении. Позже выясниться, что Игорь Акинфеев дал своё согласие на участие в Чемпионате Мира 2022 в Катаре, который станет для него последним в карьере.
Когда Джон, отужинав, куда-то направляется с предпоследней сумкой наперевес, Акинфеев считает, что пора выяснить, что сосед туда напихал. Отвечать на поставленный вопрос он не спешит, однако и уходить не торопится. Он аккуратными шагами медленно подходит к дивану и садится на него, испуганно уставившись на Даниила.
– Джон, скажи мне. Не бойся. Я тебе ничего не сделаю… – тихо произносит он, следя за соседом. Тот мотает головой.
– Хорошо. Не хочешь говорить – просто намекни. Что там?
Джон ещё раз помотал головой и для верности уставился виноватым взглядом в пол. Даниила такая реакция удивила и насторожила.
– Ок’ей, просто скажи, если кто-нибудь узнает об их содержимом, на меня это как-то повлияет?
Джон задумался. Это было понятно по руке, потянувшейся к затылку, по слегка затуманенному взгляду и по отсутствию вечно радостной улыбки на его лице. В такое состояние он впадал очень редко, но если это случалось, то вытаскивать соседа из него было проблематично. Обычно Акинфеев его просто не трогал в такие моменты, дожидаясь того мгновения, когда Джон радостно подпрыгнет и вскрикнет, что он придумал, и убежит исполнять задуманное в реальность.
– Не думаю, – ответил он, вздрогнув, – но лучше будет, если никто не узнает об этом.
– Что?
Джон на мгновенье поднял взгляд на него, но тут же опустил его обратно на пол. Ему был неприятна атмосфера, воцарившаяся в помещении, неприятен этот разговор, неприятна ситуация в целом. Он практически ничего не мог сказать Данииле. Возможно, было рисковано принести сумки к нему в квартиру, но собственная мать выперла его из дому и велела не возвращаться до тех пор, пока у него не появятся хоть какие-нибудь мозги. Слышать подобные слова от родной матери было не то что неприятно, а противно, ужасно и шокирующе, даже если их отношения не отличались лаской и добротой. Все-таки он считал себя человеком не глупым, да он был ребенком в теле взрослого, но не глупцом. Возвращаться к этой женщине не хотелось. Будет прекрасно, если Акинфеев его не выгонит, но в это Джон практически не верил. С ним тяжело жить. И матери, и Даниле. Нужно найти работу, начать поиск собственного жилья, наконец, просто повзрослеть, но все это было так сложно совершить, когда рядом, на расстоянии вытянутой руки, был такой щедрый, добрый Акинфеев. Да чаще всего он был вредным, злым и непонимающим, но ссорились по-настоящему они редко. Джон считал, что ему просто несказанно повезло, что рядом оказался Даниил. Правда, также он считает, что на этом его везение закончилось, и именно из-за этого, он считает, только из-за этого он встретился с теми людьми, связываться с которыми не стоило, а стоило просто обойти их дальней дорогой или придумать что-нибудь ещё.
Джон еще раз взглянул на Акинфеева, что волнуется так за него. А он даже не может ничего ответить ему. Или же Даниил волнуется за свою шкуру? Нет, не может этого быть. Подняв взгляд на него, Джон пожимает плечами и вновь устремляет взор в пол.
– Во что ты, черт побери, вляпался, Джон?!
========== Часть 11 ==========
Он привычно входит в кабинет врача ЦСКА, предварительно постучавшись. На лице сразу появляется счастливая улыбка, хотя казалось, что после тяжелейшей тренировки он не сможет даже сделать её подобие. Ева нахмурившись, сидит за столом и ест шоколадку, которую ей подарил тот таинственный ухажер недели две назад. Он успевает разглядеть кабинет, интерьер которого всё равно не меняется, присесть на стул напротив девушки и сосчитать до десяти. Саша всё-таки вежливо намекнет на свое присутсвие, кашлянув. И только после этого Евангелина удивленно посмотрит на него.
– Привет! – постаравшись придать голосу радость и бодрость, произносит футболист.
– Привет! – буркает Акинфеева и, надув губы и сложив руки на груди, демонстративно отворачивается от него.
Саша удивленно посмотрел на девушку, в голове подбирая возможные причины подобному поведению. Не найдя нормального оправдания, он всё-таки интересуется: в чем собственно дело? но Ева лишь бросает на него обиженный взгляд, а потом вновь отворачивается. Он задает этот вопрос ещё несколько раз в разных вариациях, надеясь, что она не выдержит и всё-таки нормально ответит ему.
– А то ты не знаешь! – Евангелина вскидывает руки, а после вновь входит в роль обиженной девочки.
– Не поверишь! Но я действительно не знаю!
– Ты всё рассказал ему!
В помещение врывается напряженная тишина и заполняет собой весь кабинет. От неё становится неудобно, мерзко и противно на душе, Саша возможно бы почувствовал ее, если бы не был обескуражен. Что он рассказал? И – главное – кому? В последний раз он виделся с Евой утром на медосмотре, и с тех пор парень разговаривал только с Серегой по поводу романа какого-то писателя, фамилию которого он в жизни не выговорит, и тетей Любой, поварихой, которой он пожаловался на страшный голод из-за того, что утром толком не позавтракал. Но из-за этого Ева навряд ли бы стала на него сердиться. Врач продолжала смотреть на него обиженными, блестящими от появляющихся слез глазами. Волна стыда нахлынула на него и потопила всего за несколько секунд. Волна стыда за действие, которое – Сашка ещё не понял – совершал он или нет.
– Подожди… Успокойся… я ничего такого никому не говорил. Да я и не разговаривал сегодня ни с кем толком-то! Только с тетей Любой и Серегой…
– Серегой? Игнашевичем? – затаив дыхание, уточнила Ева, кулачком вытирая слезы, – но… он ведь женат… Женат ведь?
– Что? Да. Ты же виделась с ней. Подожди… А зачем тебе знать об этом? Я, кажется, только что окончательно запутался. Проясни мне: что я сказал и кому?
– Ему! Ты сказал, что мы установили камеры! И поэтому он перестал приходить…
– Но я никому не рассказывал о камерах. Я же пообещал… Да и не знаю я, кто он… – последнее, конечно, ложь, но во благо. Не выдавать же!
– Ты врешь!
– Нет, правда, никто не знает о камерах…
– Почему тогда он перестал приходить?
– Я не знаю…
– Ты лгун. Уходи!
– Но, Ева…
– Уйди, рабочий день прошел, и ты можешь идти куда душе угодно, а мне нужно побыть одной.
Он удивленно посмотрел на Еву, не веря своим ушам. А ведь с самого начала знал, что ничего хорошего из этой идеи с камерами не выйдет. Саша встает и, сгорбившись, уходит из медкабинета, тихонько прикрыв за собой дверь. И что, вот скажите, ему теперь делать? Куда бежать? Рассказать кому засмеют, а после ещё и по шее надают… во-первых, за ту тайну, что все хранили, а во-вторых, за то, что обидел их врача. Всё-таки Еву любили если не все, то многие из их команды. И если кто-то прознает про случившееся, то к нему смерть пожалует в лице целого клуба. Нет, жаловаться – точно не вариант. Да и не по-мужски это. Настоящий мужчина, он ведь как всё делает? Копит в себе, получается – справляется сам, если нет, то пострадает, напьется и пойдет решать проблему «по-мужски» и, возможно, сделает всё ещё хуже. Но это не про него.
Какие ещё есть варианты? Признаться во всем Еве? А потом получить от неё за то, что так долго водил за нос и заставил плакать. Это вроде, где-то и по-мужски, но тоже не вариант. Можно было бы сознаться и покаяться, но находясь на безопасном расстоянии, в другой стране, в Англии, к примеру. Хотя при чем тут Англия? Да и не так далеко это. Вот где-нибудь в Антарктиде его, может быть, и не зашибло бы. Но уехать сейчас он не сможет, потому что остаются самые важные матчи в Чемпионате страны.
Есть ещё один вариант, но он, вот совсем, совсем не мужской. Но зато прост до ужаса, а загружать мозги Сашке не хотелось вовсе. Нужно просто плыть по течению, решая мелкие проблемы по мере их возникновения. А проблему с Евой нужно обдумать конкретно. А где лучше всего думается? Где даже у самых слабых людей появляется тяга к справедливости? Конечно, же в круглосуточном баре. Когда алгоколь растворяется в крови, когда он затыкает инстинкт самосохранения, данный человеку свыше ещё в первобытные времена, все становится проще, мозг начинает отдыхать перед усердной работой следующего дня.
Барменом в баре, который так удачно подвернулся ему по дороге домой, оказывается молчаливый мальчишка лет двадцати. Конечно, ему самому недавно 26 стукнуло, так что далеко Гарсиа не ушел. Вливая в себя стопку за стопкой, закусывая бесплатными угощениями, он доводит себя до состояния, когда язык начинает жить собственной жизнью, пятую точку неумолимо тянет на приключения, а душа нуждается в понимающем собеседнике. Такового она находит в молчаливом бармене. Быстро скорешившись с Коляном, Саша делится своей историей, переодично запивая её стопкой водки, а после просит совета. Что ему посоветовал Колян, мозг не запомнил, потому что уже собирался почивать. Поэтому ни как расплатился, ни как добрался до дома Гарсиа не запомнил. Зато за этот вечер он раз десять прокрутил сложившуюся историю, а выводов сделал ещё больше. Вот только… ни одного умозаключения мозг не запомнил. Но с раннего утра, выпив волшебную таблетку антипохмелина и пол-литра минералки, он приводит себя в порядок и заваривает кофе. Сомневаясь в том, что в его желудок кружка с южно-амереканским напитком влезет, он еще раз обдумывает: что ему делать и куда бежать? Взбодрясь после кофе и плюхнувшись на кровать, он придается воспоминаниям, немного удивляясь, что они настигли его сейчас, а не в его ночное состояние.
Он пришел в систему ЦСКА в 6 лет. И это казалось тогда чудом, оно и сейчас таковым кажется. Вскоре он возмужал. Их юношеская команда добывала трофеи для клуба. Немного позже его взяли в основную команду. Ему потребовалось много времени и сил для того, чтобы закрепиться в стартовом составе. В главной команде его встретили тепло, вот только с его фамилией ему пришлось помучаться. Он остро реагировал на вопросы о том, в какой стране он родился и кем является его отец. Сами понимаете, юнешеский максимализм, все дела. Тогда Саша благодаря своей броской фамилии и обзавелся прозвищами «иностранец» и «испанец».
Если бы эта проблема с фамилией была единственной из встретившихся ему на пути к величию… Его конфликтная натура не давала ему спокойно адаптироваться, а ещё детский мозг утверждал, что во всем виноваты вон те и вот эти, а не Александр Гарсиа. Еще одна ссора возникла после получения травмы, когда он привычно отправился в медкабинет, ожидая увидеть там милого старика, Сашка встретил там Еву. В его тупой на тот момент голове работа врача и женский пол были не совместимы. А эта Акинфеева оказалась не из робкого десятка.
Они долго собачились, а как-то после совсем неожиданно начали дружить. Как это произошло никто уже и не помнил. Они стали часто появляться на праздниках вместе. У них, как и у всех друзей, появились свои шуточки и приколы. Но в какой-то момент Гарсиа поймал себя на мысли, что ему чертовски мало Евы. Когда это началось он не знал. С датами у него были проблемы, как и с именами и фамилиями… Но сейчас речь не об этом. Ему не хватало прикосновений, не хватало общения. Нет, они, конечно, общались часто и много, но общения тет-а-тет хотелось больше. Тогда ли началась история с тайным поклонником или немного позже, он сказать не мог.
После о тайном ухажере узнали одноклубники. Пришлось каяться и просить сохранить эту историю в тайне от Евангелины. У него ещё тогда спросили: чего он просто не признается. Сейчас Сашка бы согласился сразу признаться с самого начала, наверное. А может быть и не согласился. Ну да ладно. Тогда он просто наотрез отказался от этой идеи.