Текст книги "Я. Ты. Мы.Они"

Автор книги: Алиса Евстигнеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

–Так надо, так надо, – бормочу сама себе под нос, силой заставляя остаться на крыльце, а не бежать в неизвестном направлении.

Саша возвращается хмурый и немного потрёпанный, как будто ругался с кем-то или спорил. Не хочу об этом ничего знать, главное, что там, в аптеке была не я. Уже только за это благодарна ему.

Он протягивает перед собой розовую коробочку, и мы стоим, склонив наши головы над ней. Пытаясь придумать, что делать дальше.

– Можно попробовать ко мне, но там скорее всего Алёна… – аккуратно предлагает он.

Алёна? Нет, только не она…

– Или если хочешь, к тебе. Квартира же… она… свободна?

Ой-ой, нет, только не квартира родителей.

– Сань, надо решиться, – принимает он моё молчание за нерешительность.

Я забираю коробочку из его рук и убираю к себе в рюкзак.

– Я должна это сама сделать…

– Что?

– Если ты будешь там, я не смогу ничего…

– Ну, я же не пойду с тобой в… туалет…

– Нет, ты не понимаешь, даже если ты будешь сидеть под дверью в подъезде, я так… не могу. Саш, пожалуйста, я должна всё сама сделать.

Я знаю, что ему это не нравится. Он хочет ответов, прямо здесь и сейчас. А отпустить меня с тестом одну, значит узнать обо всём как минимум только завтра. Целая ночь ожиданий и тревог. Хреновая перспектива, но он соглашается со мной, хоть и стоит это ему огромного усилия.

И, конечно же, тест покажет две полоски. Я даже не удивлюсь, только в отчаянье рухну на пол, и буду долго и беззвучно рыдать. Значит это оно. Нет, нет, нет, только не со мной. Только не с нами… До последнего просижу на полу ванной, обхватив себя руками, и раскачиваясь из стороны в сторону, пока бабуля не застучит обеспокоенно в дверь.

На утро всё-таки заставлю выйти себя из дома.

Раздражённая Алёнка будет ждать меня чуть ли не у моего подъезда.

– Алёна? Ты чего здесь?

– Поговорить с тобой хочу. Ты же вчера так неожиданно пропала из школы, – ехидничает подруга. Но я не сразу понимаю этого.

– Что-то случилось? Саша? – почему-то мне кажется, что в ожидании новостей он опять напился.

– Саша? Так, значит, это правда?!

Она говорит это так зло, что я даже пугаюсь, что Алёна уже всё знает.

– Что правда? – вместо вопроса получается какой-то писк.

– То, что ты вчера с ним со школы за ручку убежала? Саня! Вот от тебя я такого не ожидала!

Я хочу оправдаться, но получается что-то маловразумительное.

– Тебе самой-то не противно?! Ещё подруга называется. Да, он таких как ты на завтрак, обед и ужин ест! Ты ведь даже не представляешь, каким он бывает. Он же не только все эти улыбочки и заигрывания!

– Алён, да мы с ним…

– Что вы с ним?! Я-то думала, что ты со мной дружишь. А не за ним бегаешь…

– Не бегаю я…

– Ну да! А я ведь его просила, я его заклинала, не лишай меня последней подруги, не надо. Говорила, даже не здоровайся с ней!

Я не сразу понимаю, что она говорит…

– Не здоровайся?

– Да чёрт его дери! Все, все мои подруги рано или поздно клюют на него, а потом я же остаюсь виноватой, что Сашенька у нас такой… мудак!

Я хочу убедить её, что между нами ничего нет. Но как это сделать, я не знаю. Потому что между нами с Сашкой уже есть одна большая катастрофа, к которой мы уже несёмся на всех порах.

Алёна ещё долго что-то кричит мне, а потом убегает.

А я медленно бреду по району, соскакивая в своих мыслях то на Сашку, то на Алёну. В школу я так и не приду, пойду к родителям на квартиру и лягу спать.

А вечером, когда буду возвращаться к бабуле, меня у подъезда, там же где и Алёна, встретит Чернов. Как всегда, бледный, вот только на этот раз совсем не аристократично, а скорее измученно, с красными глазами и глубокими тенями под ними.

– Сань? – спросит он хрипло.

А я ничего не смогу придумать вразумительного кроме своего убогого:

– Извини.

И он всё поймёт, без всяких других слов или объяснений. Правда, его дальнейшие действия мало чем облегчат мне душу, но кто вообще обещал, что мне хоть что-то может её облегчить. Сашка пинает сугробы и очень грубо матерится, вроде как не на меня, а на ситуацию, но ведь теперь я и ситуация – это одно и то же? Никаких сил терпеть это всё у меня нет, поэтому я пытаюсь пройти мимо него и нырнуть в подъезд, но Сашка опять ловит меня.

– Сань, прости, прости, слышишь?

Нет, не слышу. Не хочу, не буду…

– За что ты извиняешься?

Ответ очень важен для меня, и я до безумия боюсь, что он сейчас ответит не то. Впрочем, его слова меня устраивают:

– За свою реакцию, за то, что не сдержался… За то, что не знаю, что делать.

– А что тут сделаешь?

Он думает об аборте, я знаю, потому что сама только об этом и могу думать. Но если он сейчас произнесёт это вслух первый, то я возненавижу его на всю оставшуюся жизнь, поэтому тороплюсь сама сказать эту ненавистную фразу, которую заготовила заранее:

– Я в понедельник пойду в женскую консультацию, узнаю насчёт… аборта. Их делают с 15 лет без согласия родителей, нам рассказывали.

Мои слова ложатся тяжким грузом на нас обоих, но при этом обоим становится как-то проще, мне от того, что без истерики смогла ему об этом сказать, а ему от того, что не он это предложил.

– Сань, я с тобой пойду.

– Не надо.

– Сань…

– Просто не надо, – почти кричу я, как когда-то сделала это в какой-то прошлой из своих жизней!

Проходит ещё неделя, прежде чем я всё-таки попадаю к гинекологу, и ещё одна, прежде чем мне назначают дату аборта. Врач рассказывает, что я уже почти на 10 неделе, и скоро уже нельзя будет ничего сделать, так как возможны серьезные последствия. Это серьёзная женщина в годах, повидала ни одну дурочку подобную мне. Рассказывает мне всё подробно о плоде, а том, как он выглядит и что у него уже сформировано. Я не выдерживаю и уточняю, зачем она мне это всё говорит.

– Ты должна точно представлять, на что идёшь, иначе никогда себе этого не простишь.

Всё это время я каким-то чудом продолжаю ходить в школу, хотя ничего там толком и не делаю. Просто находиться дома на глазах у мамы или бабули невыносимо. Всё время боюсь, что они меня в чём-то заподозрят. Хотя до сих пор непонятно, как они не заметили того, как меня полоскало предыдущие два месяца. Видимо не могли заподозрить меня в подобном.

В школе не легче, оценки летят нещадно из-за моего равнодушия. Алёна со мной не разговаривает, а ведь она ещё не знает главного. Сашка смотрит на меня издалека, и мне кажется, что в его глазах стоит немой вопрос: «Уже всё или нет?».

Завтра в девять утра мне нужно быть в больнице. С вещами и документами. У родителей я уже отпросилась, сказав, что после школы пойду к своей подруге Алёне заниматься, а потом останусь ночевать. Всё просто. Всё предельно просто. Вот только бы перестать себя чувствовать такой… неживой?

Я сижу на уроке, когда понимаю, что меня сейчас вырвет опять, в этот раз, кажется, действительно от нервов. Не отпрашиваясь, я вылетаю из кабинета и несусь в сторону туалетов. Мне везёт, и там никого нет, у меня даже нет времени запереться в кабинке и я позорно нависаю над унитазом. Меня буквально выворачивает наизнанку, опять и опять. Как же мне сейчас плохо. Поэтому я не сразу чувствую, как кто-то аккуратно убирает волосы назад с моего лица. Я дёргаюсь, но Чернов шепчет:

– Тсссссс, всё в порядке. Это я.

Желудок ещё какое-то время бунтует, но потом приступ отступает.

– Что ты тут делаешь? Это женский туалет!

– Знаю. Просто увидел тебя бегущей по коридору, всю такую зелёную и бледную, и понял, что помощь тебе будет не лишней. На, попей.

И Сашка протягивает мне бутылку с водой. Я полощу рот, сплёвываю, смываю содержимое своего желудка в унитаз, и только выйдя из кабинки, начинаю жадно пить. Чернов стоит рядом и зачем-то продолжает держать мои волосы.

– Спасибо, – возвращая я ему бутылку.

– Сань…

– Завтра, всё будет завтра…

На следующее утро я так и не смогла отделаться от Сашки. Он стоит у подъезда и ждёт.

– Ты не обязан этого делать.

– Обязан.

– Но почему? Я сама справлюсь!

– Справишься, не сомневаюсь. Но ты не должна проходить через всё это одна.

До больницы мы ехали на трамвае. Ехали и молчали. Он забрал мой рюкзак и настойчиво усадил на сиденье у окна. Мда, места для инвалидов или пассажиров с детьми.

Если честно, то я боялась, что он просто доведёт меня до дверей больницы и попрощается. Вроде как удостоверится, что я добралась до пункта назначения и всё, адьё. Но Сашка заходит в след за мной в здание больницы, идёт в гардероб, при этом, всё время неся мой рюкзак.

Мы приехали рано, поэтому долго сидим перед дверями в нужное крыло, откуда иногда появляется медсестра и, называя чью-либо фамилию, уводит людей за собой. Минуты тянутся, и каждая песчинка времени больно бьёт по моим нервам. Дышать почти невозможно, а ещё запах… Этот ужасный запах хлорки и кварца. Чернов сидит рядом и гладит меня по руке. Хотя по его выражению лица видно, что ему ни разу не лучше.

И вот, дверь открывается, выпуская из своих зловещих пустот медсестру, которая тут же выносит свой приговор:

– Быстрицкая?

А я сижу и не могу пошевелиться. Вообще ничем. И дышать тоже не могу.

– Быстрицкая? А.С.?

Надо встать, надо. Ноги меня не слышат. Кажется, меня опять сейчас стошнит.

Но тут Сашка не выдерживает и дёргает меня за руку, отрывая от насиженного места. Я жмурю глаза, представляя, как он сейчас отдаст меня медсестре. Он берёт меня за руку и ведёт. Я запинаюсь, чуть не падаю, он ловит меня, но продолжает вести. И только мгновение спустя, я понимаю, что идём мы не в том направлении. Не к медсестре, а от неё. Крепче сжимая Сашкину руку, пытаюсь поймать его взгляд, но он не смотрит на меня. Быстро спускаемся по лестнице, получаем в гардеробе свои куртки и буквально сбегаем из больницы. Он ведёт меня за собой, всё идём и идём, пока я опять чуть не запинаюсь. Тогда Чернов уже останавливается и поворачивается ко мне. Он немного дрожит, но выглядит гораздо лучше, чем когда мы пришли в больницу.

Мы смотрим друг в другу в глаза, и уже не надо никаких слов. В этот момент с меня словно слетает весь груз, который в последние три недели тянул меня к земле.

Сашка, обнимает меня, прижимая к себе, и шепчет мне в самое ухо:

– Знаешь, кажется, у нас будет ребёнок…

Глава 19.

Ребёнок приходит в себя ближе к обеду.

Я как раз только вернулась домой – отводила детей до дома Сашкиных родителей. Сама показываться побоялась, но раз Чернов в городе, то и оттягивать визит внуков к бабушке с дедушкой больше не имело смысла. И так каждый раз выходя на улицу, ощущала себя шпионом, за которым может вестись возможная слежка. Как-никак, мы жили практически в соседних дворах, и было бы крайне неловко однажды наткнуться на Надежду Викторовну или Дмитрия Александровича, когда мы уже год или два прожили через дорогу от них.

– Ну, как тут обстановка, брат? – спрашиваю я у Бакса, который как всегда крайне энергично встречает входящих в дом. Но пёс почему-то не отвечает, видимо не находит слов, чтобы описать весь беспредел последних дней.

Зато из комнаты пацанов слышатся возня и сдавленный стон. Я подмигиваю псу и иду к сыну.

Стас валяется на разобранном диване в окружении тазов. Жалко, что не пригодились. Я бы его этим всю оставшуюся жизнь позорила, вспоминая при каждом удобном случае, и даже внукам бы завещала, как главную семейную байку, чтоб неповадно было.

Он пытается подняться с дивана, но видимо чугунная голова тянет обратно к подушке. Закрывает лицо руками и стонет:

– Вооооооды…..

– Не заслужил.

Пытается сфокусировать свой взгляд на мне, но получается плохо, поэтому опять просто стонет:

– Маааааам…

Я захожу в комнату, морщась от стойкого запаха перегара, даже открытое настежь окно не помогает. И как тут только Дамир с ним спал? На столе стоит стакан с водой, предусмотрительно оставленный мной перед уходом, и пара таблеток.

– Ешь, – протягиваю я Стасу аспирин, ребёнок морщится, а затем припадает к стакану с водой. Пьёт жадно и судорожно. А я рассматриваю такого родного и такого незнакомого сына. Сухие губы потрескались, глаза красные, а сам весь опухший. Красота, ничего не скажешь.

– Ещё, – просит он. Приходится идти на кухню и нести весь кувшин. Одним стаканом тут не обойдёшься. Напившись воды, он падает обратно на подушку. Сажусь рядом на край дивана.

– Плохо, – жалобно тянет ребёнок.

– Вот и отлично!

– Ну, мам!

– Что, мам?!

Сказать ему нечего, поэтому он в очередной раз стонет, хватаясь за голову. Еле сдерживаюсь от злорадной ухмылки. Может быть, первый неудачный опыт отобьёт дальнейшее желание творить подобную фигню?

– Я чуть не умер, – не выдерживает Стас, поддавшись желанию поныть.

– Жалко, что чуть…

– Ну, мама!

– Что, мама?!

Сын закусывает губу, раздумывает, а потом выдаёт:

– Ты повторяешься.

– Я?

– Ага, у нас разговор по кругу идёт. Никакой от тебя поддержки. Ауч, – это я с силой тыкаю его в плечо. – Больно же!

– Ещё не так будет, когда я тебя выпорю! Ты вчера что устроил? Это как понимать?

Стас морщится, куксится и упрямо отводит глаза. Такая смешанная гамма чувств на его лице. Вот как его понять?!

– Мне плохо было.

– От чего?

– Из-за отца… Он нас бросил!

Так и хочется тыкнуть его ещё раз. И себя заодно.

– Стас, ну что за бред. Это мы с отцом разругались, ты-то тут при чём?

– Он тебя предал! – неожиданно жёстко выдаёт сын.

– Меня, но не тебя же!

Но ребёнок продолжает упрямиться. Настоящим мужиком вырос, что ли?

– Это одно и то же.

– Ну уж нет…

– Он не смог с нами!

Последнюю фразу Стас хоть и выдаёт с раздражением, но за этим стоит что-то ещё. Вспоминаются слова Сашки про чувство вины и отчаянье. Как он тогда сказал, саморазрушающиеся мальчики? До этого я думала, что Стас переживал из-за перепалки с отцом в день нашего грандиозного скандала.

– Что это значит?

– Ничего… – говорит и отворачивается к стене. Всё понятно, разговор окончен. Как же меня бесит эта их манера недоговаривать! Что с Черновым всю жизнь играем в догадайся сам, что с этим!

Так и хочется рыкнуть на него хорошенько. Но поскольку у меня нет гарантий, что в этот момент я буду разбираться именно со Стасом, а не с Сашкой в его в лице, решаю ретироваться на кухню. От греха подальше.

В раковине ждёт гора посуды с завтрака, а на столе размораживающееся мясо. Эх, повинность моя трудовая.

Минут через двадцать на кухню после душа вяло вползает Стас, выглядит он уже лучше, хотя всё ещё далек от идеала. Не обращая внимания, продолжаю готовить. Ребёнок пару раз вздыхает и плюхается на стул.

– Есть хочу.

– Яйца пожарить?

– Да… с колбаской.

Вот так бы и дала ему полотенцем.

Пока я вожусь с приготовлением яичницы, это чудовище продолжает вздыхать.

– Спрашивай.

– Что?

– Стас!

Он какое-то время колеблется, но потом всё-таки спрашивает:

– А вы с папой поженились из-за меня?

– Если ты не заметил, мы поженились два года спустя после твоего рождения.

– Ну, вы ждали твоего совершеннолетия…– строит своё предположение сын.

– Мне было 16, и у меня был ты, можно было сразу идти расписываться.

– Да? – с неясной надеждой в голосе уточняет он.

– Дааа, – коверкаю я его. Надо что-то делать со своим ехидством.

Ставлю перед ним тарелку с едой, и ребёнок с жадностью накидывается на яичницу. Я возвращаюсь к разделке мяса, поэтому какое-то время молчим.

– Чаю?

– Ага… Мам, а вы точно не из-за меня поженились?

Меня начинает напрягать его интерес, раньше как-то к семейным историям он был равнодушен. А тут прям…

– Что именно ты хочешь знать?

Молчит. Если я его убью, то суд присяжных меня оправдает?

– Стас!

– Просто если вам пришлось жениться из-за меня… А мы в последнее время с ним ссорились… Ну я ещё и футбол хотел бросить. И история со школой… Получается, что всё случилось из-за меня.

Я даже нож, которым резала мясо, из рук от неожиданности выронила. Что?! Он это серьёзно?!

– Так, не поняла, ещё раз…

Ребёнок опускает глаза в пол, и совсем подавленным голосом сообщает:

– Наверное, если бы я был лучшим сыном, то он… то папа бы не обидел тебя, не ушёл от нас.

Ну, Чернов, берегись. Я теперь тебя собственными руками придушу, за то, что заставил нас всех через это проходить. Но Стасу видимо мало, поэтому он выдаёт своё следующее умозаключение, от которого мне совсем становится плохо:

– Ну, или возможно, если бы я вообще не родился, то у вас жизни бы лучше сложились.

А вот это уже совсем серьёзно. По тону слышу, что эта мысль его уже давно тревожит. И дело тут уже не в измене Саши, а в чём-то другом. И мой мир снова трещит по швам, вот только чувствам своим сейчас поддаваться нельзя, потому что вслед за мной в эмоциональную яму рухнет и Стас.

– Откуда эта мысль?

– Да, так, – я выжидающе на него смотрю, и сын нехотя поддаётся. – Мы когда тебя в гимназии ждали, я слышал, как мать Паточкина с директором разговаривала. Она сказала, что ты не можешь быть хорошей матерью, так как сама ничего ещё в жизни не видела, и удел твой кухня и пелёнки.

Слова ребёнка больно бьют куда-то в самое сердце.

– Ты тоже так считаешь? Что я плохая мать?

Стас даже подпрыгивает и резко вскидывает глаза на меня. Не, Чернова пока поберегу, поеду в Москву и разнесу по кирпичикам всю их грёбанную гимназию.

– Да нет же, я же не об этом! Ты у нас самая лучшая! Просто мне же вот сейчас 16, а вы с папой уже родителями стали в это время. А я вас ограничил. Но у папы хоть работа есть, а ты вот всё время с нами. Значит, я тебе жизнь испортил.

Я опускаюсь перед Стасом на колени, чтобы можно было заглянуть в его глаза, наполненные слезами, виной и болью. И говорю как можно спокойнее, иначе, если дам волю голосу, просто впаду в истерику:

– Дорогой мой и любимый ребёнок. Ты – самое лучшее, что могло с нами случиться. Может быть мы с папой не сразу оказались готовы к этому, и поэтому не советую повторять наш опыт, но… Но мы бы никогда и ни при каких условиях не выбрали другой судьбы. Я прошу тебя, выкинь, все эти мысли из головы. Как ты мог испортить нам жизнь, если ты – наше самое правильное решение?!

Стас слезает со стула ко мне на пол и утыкается куда-то в шею. Чувствую его горячие слёзы.

Мальчик мой, как же я тебя люблю!

Глава 20.

По домам мы расходимся под самый вечер. Сначала долго бродим по городу, а вконец замёрзнув, заходим в первое попавшееся кафе. Толком и не разговариваем, каждый варится в своих мыслях, пытаясь осознать случившееся. У нас будет ребёнок… Это что-то новое, что-то пугающее.

С самого начала я относилась к своему положению исключительно как к катастрофе. У меня все мысли-то были исключительно о том, что делать и как это всё остановить. Пока Саша не сказал про ребёнка, это была именно беременность… словно какая-то болезнь. А тут ребёнок, новая жизнь, новый человек. Не я, и не Саша, что-то совершенно иное… кто-то.

Ещё был Чернов… мы ведь до этого существовали подобно параллельным прямым, которые однажды случайно пересеклись, а потом вновь разошлись каждый в свою плоскость. Он свою вину передо мной чувствовал, считал, что что-то должен. Я же летела в пустоту, прежний мир рушился на глазах, погребая меня под своими обломками. Это же моя жизнь менялась! Это же моё тело меня ненавидело! Это же всё происходило во мне!

А тут бац! У нас будет ребёнок. У нас. Параллельные прямые вдруг опять пересеклись. Откуда берётся-то это «нас», если мы с ним чужие люди? И это тоже решать надо.

– Ты к родителям или к бабушке?

– К родителям… Хочу им сказать всё.

– Сегодня?

– А чего тянуть? Скоро сами всё поймут… – хочется ещё добавить, что не только они, весь остальной мир тоже, но об этом даже думать страшно.

– С тобой пойти?

– Нет… Так им только мой труп придётся прятать, – пытаюсь шутить я. Но Сашке не смешно. Впрочем, мне тоже.

Он провожает меня до родительского дома. Мы стоим у подъезда, надо как-то попрощаться, а что сказать непонятно. Простым: «Ну, всё, до завтра», – здесь не отделаешься. Так и топчемся на улице. Потом Сашка всё-таки решается:

– Сань, я своим тоже всё сегодня расскажу.

– Ты не обязан.

– Обязан.

На этом и расходимся.

Родители дома, бабуля обнаруживается здесь же. Все весёлые и радостно возбуждённые.

– О, Шурка, пришла, – кричит папа. – Ты же вроде бы в гостях собиралась ночевать?

– Так вышло, – бурчу себе под нос я. Словно репетирую свои оправдательные речи.

– А ты чего хмурая?

– Серёжа, отстань от ребёнка! Дай сначала раздеться, – выглядывает их кухни мама. – Санька, раздевайся, сейчас ужинать будем. У нас сегодня повод!

– Какой?

– Сначала раздевайся, руки мой, потом обсудим.

Раздеваюсь и разуваюсь я медленно, а в ванной так вообще зависаю. По возможности оттягивая момент выхода на кухню.

– Шура! – зовёт папа. Непроизвольно морщусь, ненавижу этот вариант имени, но с папой не спорю.

Семейство моё сидит за праздничным столом, я сажусь на табуретку и пытаюсь оценить, как мой желудок отреагирует на такое количество запахов. Вроде бы пока молчит.

Папа неожиданно ставит передо мной бокал с шампанским.

– Серёжа! – для проформы возмущается мама.

– Сегодня можно, – отмахивается он, и поднимает свою рюмку. – А мы вот сегодня квартиру купили. Представляешь?!

Родители настолько рады и горды собой, что на мою вялую реакцию никто не реагирует.

– Давайте же, выпьем за это! Наконец-то мы будем жить все вместе! Шурка, да ты пей! Сегодня можно, с одного бокала ничего не будет.

Я смотрю на это шампанское, и откуда-то из глубин сознания приходит мысль, что, раз «У нас будет ребёнок», то мне теперь нельзя. Не то чтобы я до этого алкоголем увлекалась, так, пару раз пробовала вино или шампанское на новый год или дни рождения. Ну и в Уругвае пару раз угощали местными напитками. Но всё же, можно было сказать, что не пила. А тут получается, что категорически нельзя.

Первой неладное заподозрила бабуля. Оставив нетронутую рюмку в сторону, обеспокоенно смотрит на меня, изучает, спрашивает:

– Санька, что случилось?

Вот он момент! Надо просто сказать. Только вот слова не идут. Вообще никакие… Я так и сижу, опустив голову и разглядывая пузырьки в бокале.

– Саша?! – это уже мама. Грозная и волевая, нет, она не ругается сейчас, она ждёт.

Поднять голову на них я так и не смогла, поэтому и разговаривать буду не с ними, а с бокалом:

– Я беременна…Так получилось.

Из дома меня не выгнали. Убить не убили. Вот только смотрели так, что в пору было самой удавиться. Нет, в их взглядах не было отвращения или осуждения, было одно удивление, зато какое! Если бы я открутила свою голову и положила её рядом, они бы, наверное, меньше удивились. И именно это било больнее всего. Потому что не могла их дочь сделать такую глупую вещь в 15 лет! Меня ведь за два месяца ни в чём и не заподозрили, только потому, что даже предположить не могли. В этом плане мы с родителями были похожи, ведь такого варианта событий для нас просто не существовало. Это и пугало, оказывается, что никто не знал, на что я способна.

Первым приходит в себя папа:

– Кто?

– Ребёнок, – как-то совсем по-детски поясняю я.

– Я не об этом. Отец кто?

– Знакомый…

А что я ещё сказать могу?! Мальчик из школы, который… в пределе просто знакомый, брат моей подруги, возможно уже бывшей, но это не суть.

– Ты его любишь? – зачем-то уточняет мама.

– Нет…

И от этого ситуация становится ещё более некрасивой. Какой-то пошлой и скабрезной.

– Тогда почему?

– Так получилось…

Я так и не расскажу им как так. Пусть это будет только между мной и Сашкой.

В тот вечер было много всего сказано. Потом папа уйдёт провожать бабулю домой, а я буду лежать на том самом диване, молясь о том, чтобы этот длинный день просто закончился. Мама сядет рядом, и просидит так долго, не проронив ни слова. И лишь когда отец позвонит в дверь, спросит:

– Мы рожаем?

И от этого «мы» мне вдруг станет настолько легче, что я даже не сразу вспомню, что мне сейчас надо говорить.

– Рожаем.

– Так тому и быть…

На следующей день, наплевав на школу, мы поедем к гинекологу, к той же серьёзной женщине в годах. Я так буду бояться того, что она спросит, почему я не пришла на аборт, но врач промолчит, а мама так никогда и не узнает, о том, что чуть не произошло. Ещё мне назначат кучу анализов и всего остального. И в школе я не буду появляться ещё неделю. А когда приду, узнаю, что Алёнка перевелась в параллельный класс. Обидно.

Сашка заглянет к нам в класс на втором уроке, шокировав всех окружающих своим вопросом:

– Любовь Николаевна, можно Быстрицкую на пять минут?

Классный руководитель недовольно поморщится.

– А на перемене нельзя? Она и так много пропустила.

– Никак нельзя, вопрос жизни и смерти.

Окинув меня оценивающим взглядом, она всё-таки кивнёт мне в сторону двери. Идти я буду на негнущихся ногах, особенно когда наткнусь взглядом на возмущённую Сомову. Ой, я же совсем забыла про Каринку и Сашу. Вот кто точно свернёт мне шею, если узнает. Выйдя из кабинета и плотно закрыв за собой дверь, натыкаюсь на сердитый взгляд Чернова. Это что-то новое для меня.

Сашка хватает меня за руку, и ведёт куда-то под лестницу, где нас никто не увидит и не услышит.

– Ты где была?!

– На физике.

– Я не про это! Тебя неделю найти не мог, в школе не было, телефона вашего у меня нет, у бабушки ты не живёшь теперь. Уже хотел к родителям твоим идти…

Его напор меня слегка пугает, есть в этом что-то властное, подавляющее. Ещё понимаю, что совсем не подумала, что он может волноваться.

– Мы в больнице были…

Сашка бледнеет, хотя если учесть, что он и так по жизни не сильно ярким был, то даже скорее белеет. И лицо становится каким-то жёстким и непроницаемым.

– И что?

– Что, что?

– В больнице!

Я не могу понять его реакцию – злится, вот только на что?

– Анализы сдавала, по врачам прогнали. Сказали в августе рожать.

– Рожать? – глупо уточняет он.

– Ну да… А ты сейчас вообще о чём?

– Аааааааааааа, – тянет Сашка, запуская пыльцы в свою голову и взлохмачивая волосы. – Точно рожать?

– Сказали, что да. Мама спрашивала про кесарево, но ей ответили, что по всем показателям пока должна сама справиться.

– Саня, так ты ещё беременна?

Ну, вот приплыли. Он что за неделю с ума сошёл, или решил так на попятную пойти? Типа ничего не знаю, не было никакого ребёнка.

– Даааааа, – отвечаю я осторожно.

Сашка даже засмеялся. Истерика? А потом вдруг резко прижимает меня к себе.

– Я думал, что ты аборт делала.

– Мы же решили…

– Это мы решили. А родители могли переубедить.

– Да нет, они вполне стойко восприняли информацию. Шокированы, конечно, но пока держатся. А твои? Ты своим сказал?

Он мнётся, и я понимаю, что ответ мне сейчас не понравится.

– Им сложно это принять… Пока что они недовольны.

По тону чувствую, что он смягчает, чувства мои бережёт. Я тогда думаю, что совсем не хочу встречаться с его родителями как можно дольше. Но кто ж мог подумать, что они сами придут к нам домой этим же вечером.

Слава Богу, мама будет дома, и мне не придётся быть с ними одной. Под одним только взглядом Надежды Викторовны, мне захочется пойти и вскрыть вены линейкой. Она будет смотреть холодно и с отвращением. Дмитрий Александрович будет сдержанней, но тоже не будет скрывать, что я – всего лишь жалкая проблема на их пути.

Мама усадит Черновых на кухне, и они долго будут спорить. Я не буду подслушивать специально, просто под конец они орать будут так, что по моим подсчётам нас услышит весь подъезд.

Надежда Викторовна будет настаивать на прерывании беременности, будет кричать о том, что не позволит какой-то девице испортить великое будущее их сына. Мама, конечно, спуску им не даст, послав куда подальше.

Когда придёт папа, на кухне воцарится относительный мир – все будут сидеть и нервно молчать. Правда, придёт папа не один, а с Сашкой. И где они только друг друга нашли? Атмосфера на кухне настолько будет натянутой, что папа попытается пошутить, крикнув:

– Санька, встречай, жених пришёл!

Откуда он мог знать, что слово «жених» послужит красной тряпкой для матери Сашки.

– Какой жених! Вы нам свою малолетнюю шалаву в родственники не навязывайте! Её и замуж-то никто ещё не звал…

Слушать это было невозможно, поэтому, я, как была в тапках и домашнем платье, так и вылетела в подъезд. Саша поймал меня уже почти в самом низу, где-то между первым и вторым этажом.

– Саня, Саня, да подожди ты…

Он хватает меня поперёк живота, но я начинаю вырываться.

– Да не слушай ты мою мать! Она не со зла, просто не знает, что делать…

– Как раз-то она знает!

– Да, Саня… Успокойся, прошу тебя.

– Пусти! Пусти! – Я больно пинаю его, поэтому Сашке приходится меня отпустить, иначе мы просто полетим с лестницы.

Но я уже не убегаю, поэтому держать меня нет больше необходимости.

– Если ты из-за замужества, то я…. Я согласен.

Но говорит он это так обречённо, что лучше б он меня просто ударил.

– Да не нужно мне твоё замуж! И вся твоя семья мне не нужна! Я сама рожу! И воспитаю, если надо будет одна! Я никогда, слышишь, никогда, не выйду за тебя!

Глава 21.

Отправляю Стаса обратно в постель, а сама хватаюсь за телефон.

– Да?

– Если ты сейчас же не придёшь к нам, я тебя…

– Я в лифте, открывай.

Быстро убираю мясо в холодильник, не судьба мне сегодня обед приготовить. Хватаю за ошейник пса и уже из прихожей кричу сыну:

– Я с собакой гулять!

– Хорошо! Мам, а купи мороженку.

И что мне с ним делать?! Вот как так, вчера он напивается в хлам, а сегодня просит мороженое. Какой же он ребёнок!

За дверью меня уже ждёт Чернов. Сегодня он одет в джинсы, футболку-поло и лёгкую спортивную куртку. А ещё на нём солнечные очки, которые я из любопытства поднимаю ему на лоб. Под ними обнаруживается нехилый такой фингал – вчерашняя работа Стаса. Я довольно хмыкаю.

– Не злорадствуй, тебе не идёт.

– Я б тебе вообще голову открутила, если бы она мне сейчас не нужна была.

– Так значит нужна?

– Не обольщайся…

Мы долго можем препираться, но забота о сыне берёт вверх.

– Как Стас?

– Живой. С похмельем и сушняками, но мороженое купить просит, значит в себя приходит.

– Ну и славно, – говорит Сашка вроде спокойно, но вот ни разу не радостно. Да, то что Стас очухался – это замечательно, но ведь его вчерашних слов никто не отменял. И как бы я сама не злилась на Чернова, мирить их мне, хотя бы ради сына.

– Он думает, что всё что случилось с нами, из-за того, что он был плохим сыном…

– Что?! – Сашка от удивления даже рот открывает. – Саня, что за бред, он-то тут причём?

– А при том, что всё что происходит между нами, так или иначе, отражается на них! И он нашёл для себя такие объяснения, какие смог! – я вспоминаю наш разговор со Стасом и начинаю злиться на себя и Чернова из-за того, через что приходиться проходить детям. – Поэтому ты сейчас пойдёшь к нему, и будешь его всеми правдами и неправдами убеждать в том, что он самый лучший сын на этой земле!

Я знаю, что Сашку обычно бесит, когда ему пытаются указывать, что делать, но сейчас он сносит мои слова стойко, может быть ещё не всё потеряно?