Текст книги "Я. Ты. Мы.Они"

Автор книги: Алиса Евстигнеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Я не сразу понимаю, как от поцелуя мы переходим ко всему остальному. Вот вроде бы мы целуемся, а в следующий момент он уже наваливается на меня. Его руки блуждают по моему телу, оказываются под футболкой, джинсами. Я даже не смущаюсь, просто не думаю об этом.

– Помоги мне, помоги мне, Саня, – отчаянно молит он. А я так и не поняла, про что он, про нашу одежду, или так… в целом.

– Я здесь, здесь, – зачем-то шепчу в ответ.

В следующий момент он стаскивает с меня джинсы и сам остаётся без штанов. Я стараюсь не смотреть на него, хотя уже прекрасно догадываюсь, что нас ждёт дальше. Забываю дышать. В след за джинсами летят мои трусики, а Сашкина рука касается меня между ног. Я дёргаюсь от смущения и ещё больше напрягаюсь, но он этого не замечает – как заведённый целует меня в губы, шею, ключицу, кожа горит от чужих прикосновений.

Затем он входит в меня, разведя коленом мои ноги.

В этом нет ничего красивого или приятного. Мне больно, чертовски больно. Но я удерживаю себя под ним и даже стараюсь не кричать, только цепляюсь руками за его плечи. Один толчок, другой, третий… Легче не становится. Я жмурюсь – только не плакать, не плакать.

Проходит какое-то время, прежде чем его охватывает мелкая дрожь, и Саша просто валится на меня сверху. Я чувствую тепло на своих бёдрах, но и об этом тоже стараюсь не думать. Вообще думать нельзя, иначе я просто развалюсь на части. Он какое-то время лежит на мне, а потом перекатывается на бок. На узком диване совсем мало места, и наши ноги свисают на пол.

А потом он в один момент как будто приходит в себя, чувствую, как трясёт головой. Подрывается, садится рядом, хватается руками за голову.

– Чёрт, Саня, чёрт… Что же я наделал, – он пытается коснуться меня, но я отползаю в противоположный угол дивана, пытаясь руками прикрыть свои ноги, не обращая внимания на кровь и сперму на своих бёдрах.

– Всё в порядке, – дрожащим голосом пытаюсь его успокоить я.

–Саня…

–Всё в порядке.

Больше всего на свете я боюсь того, что он начнёт извиняться. Вот тогда я точно не выдержу:

– Саш, тебе лучше уйти.

– Ты этого хочешь?

– Да. Уйди, пожалуйста.

И он слушается, поспешно натягивает плавки и штаны, молча движется к выходу, обувается, находит свой пуховик, но потом опять появляется в дверях комнаты. И тут у меня сдают нервы:

– Уйди!

Сердце уходит куда-то вниз вместе со звуком закрывшейся двери, оставляя меня со своей болью, стыдом и вкусом алкоголя на опухших губах.

Глава 15.

Мама кидает полотенце на стол.

– Саша, это называется ответственность.

– Ой, мам, только давай про ответственность не мне. Я уж от своей точно никогда не уклонялась, иначе у тебя до сих пор внуков не было бы…

– А это ещё ничего не означает. Ты… Ладно, вы, Сашка такой же. Вы всю жизнь сначала дел наделаете, а потом пытаетесь всё исправить. Я-то надеялась, что хоть с возрастом это пройдёт, но видимо нет.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Нет-нет-нет, я не хочу сегодня быть виноватой ни в чём. Это мне изменили, это меня с детьми кинули! Почему все всё на меня перекладывают?

– На этот раз я в чём не права?

Людмила Владимировна какое-то время медлит. А я надеюсь, что она решит мои чувства поберечь. А я ещё свекрови своей боялась, а тут родная мать прошлась вдоль и поперёк.

– В том, что сбежала.

– А что я должна была сделать? Простить? А если я не знаю, как простить измену? – слёзы на глазах выступают сами собой. Надо же, неделю не плакала, а тут опять. Но ведь это же правда, я действительно не знаю как его простить, даже если захочу.

Мама вздыхает, устало трёт шею:

– Сань, да ты от него всю жизнь бежишь…

***

В пятницу он попытается подойти ко мне в школе, я увижу это по его глазам, по тому как сделает шаг в направлении меня. Но я отрицательно машу головой: «Не надо». И он отступает. Теперь мы меняемся местами. Сашка натыкается на меня повсюду, изучающе рассматривает, виновато отводя взгляд. А вот я всячески стараюсь его не замечать.

Впрочем, меня нет ни для кого. Я вообще хожу как замороженная, хорошо ещё, что Алёнка сегодня не пришла. Разговоров с ней я бы точно не пережила. Спасибо судьбе, что впереди выходные, можно отлежаться дома, зализывая свои раны.

Все выходные бабуля напрасно бьётся надо мной, пытается то накормить, то напоить, лишь бы что-нибудь запихать в меня, как будто чувствует пустоту, засасывающую меня изнутри. С вопросами уже даже не лезет, я же всё равно ничего не объясняю. И она находит единственное приемлемое для себя объяснение – внучка соскучилась по родителям. Я почти всё время лежу на своей кровати, свернувшись клубком, а бабуля гладит меня по волосам и ласково шепчет: «Ну же, ребёнок, потерпи совсем чуть-чуть, скоро мама с папой приедут».

А от этого становится только хуже. Потому что я уже не ребёнок. Детство вдруг кончилось. Только сейчас до меня начинает доходить, кем я была всё это время. Большим ребёнком, жившим в мире своих грёз. И в этих грёзах было всё так знакомо и уютно – мечты о тёплых странах, чтобы папа и мама рядом, бабулины истории перед сном, а главное близкий человек рядом. Только я ведь думала, что этим человеком окажется друг, а вернее подруга. Была же у меня Алёна.

Но к ней приложением шёл он. Никак не могу осознать, как Сашка попал в мою такую понятную и предсказуемую реальность. С самого начала мной двигало лишь любопытство, наивное и ничем не прикрытое. То самое непреодолимое чувство, что заставляет маленьких детей совать пальцы в розетку или хватать раскалённый чайник.

У меня ведь даже влюблённости к нему не было как таковой. Мне просто было комфортно в наших разговорах, нравилось думать о том, что у нас есть тайна от Сомовой, а большего и не надо было.

В итоге происходит то, к чему я не просто оказалась не готова, то, чего просто не было в моём сознании. Тема секса была из какой-то другой жизни, не моей. Больше всего сбивала с толку моя готовность, то с какой лёгкостью я подстроилась под него, я ведь смутно, но понимала, на что иду. Да, не сразу, но я ведь позволила, разрешила, согласилась. Только сама не знаю зачем. Просто он был такой… несчастный? И этот его шёпот: «Саня, помоги мне». Помогла. Кто бы мне теперь помог.

Иногда всё же осмеливаюсь и смотрю на себя в зеркало. И вижу ее, незнакомку, так неожиданно ставшую женщиной…

О том, что что-то произошло, я пойму уже только по одному Алёнкиному взгляду, когда после выходных откуда-то возьму в себе силы пойти в школу. Мы как обычно встретимся на нашем перекрёстке, она вновь опоздает, прибежит подавленная, понуро опустив плечи. Вот только на этот раз никаких вопросов от меня. Мне бы со своими проблемами разобраться. А ещё я боюсь, что стоит мне сказать хоть слово, Алёнка сразу же узнает обо всём, что случилось между мной и её братом. Глупо, знаю, но всё равно никак не могу пересилить себя.

До школы мы дойдём, так и не сказав друг другу не слова. В прочем за весь день тоже едва обменяемся парой фраз. И только когда пойдём домой, Чернова не выдержит и спросит:

– Ты чего сегодня весь день молчишь?

– А ты?

– Я первая спросила, – совсем по-детски говорит она.

Впрочем, я была готова к вопросу, благо все выходные практиковалась в выдумывание лжи на разные случаи жизни.

– Родители письмо прислали, что на новый год не смогут приехать, вот и расстроилась…

– Ааа, – понимающе кивает головой Алёнка. – Это, наверное, очень тяжело, когда не можешь видеть своих родных.

Она верит моему вранью, от чего становится ещё тоскливей. Поэтому стараюсь поскорее отвести внимание от себя:

–А у тебя что случилось?

–Сашка, – одно слово, но объясняющее так много. Сашка. У меня вот тоже случился Сашка. И как бы не было больно слушать о нём, какое-то другое чувство во мне очень бурно оживляется:

– А что он?

– А он в загул ушёл, – поясняет Алёнка, и стыдливо прячет глаза. Я не хочу спрашивать дальше, не хочу, но упрямый язык сам задаёт следующий вопрос:

– Это как?

Она мнётся какое-то время, по-моему, ей просто неудобно за то, что всё это происходит внутри их семьи. Но желание выговориться берёт вверх.

– В прошлый четверг у Стаса было… был бы день рождения. Это первый раз после его смерти, и у Сашки видимо крышу сорвало. Он тогда пришёл домой пьянющий, и какой-то неадекватный. Ты бы видела, какие у него глаза безумные были! – каждое слово Алёнки отдаёт болью и переживанием за каждого из братьев. А всё что я могу, это жадно ловить её рассказ о Сашке, и гадать было это до или после того, как он ушёл от меня.

– Родители тоже на взводе тогда были, и так день тяжёлый, а тут ещё и Саша. Попытались его как-то усмирить, в итоге они с папой чуть не подрались… мы с мамой еле растащили их. На утро вроде бы успокоились, он даже извиниться попытался…

Значит после. Пульс учащается, хотя сама не понимаю от чего.

– А дальше? – дрожащим голосом спрашиваю я, но Алёна к счастью этого не замечает.

– В школу ушёл вроде нормальный. Точно не знаю, что там было… Не смогла с ним пойти, я тогда всю ночь не спала, проплакала. Мама дома оставила, хотя не надо было… Я как чувствовала, нужно было с ним идти, чтобы он ничего не натворил.

Нехорошее предчувствие подкатывает к горлу.

– Он… С Сашей что-то случилось?

– В пятницу домой не пришёл. Родители чуть с ума не сошли, уже в милицию обращаться хотели, когда позвонил Артём… это старый друг Стаса. Короче Сашка умотал в наш старый район, и пил с ним весь день, ещё подрался с кем-то. Папа потом за ним съездил, он никакой был, даже толком на ногах не стоял.

Я судорожно начинаю вспоминать видела ли сегодня Сашку в школе, и сама себе отвечаю, что – нет. Но я-то думала, что это я от него прячусь.

– Выходные его дома продержали, – продолжила Алёнка, настолько ушедшая в свои переживания, что совсем не замечала, что происходит со мной. – Утром должны были в школу пойти вместе, а он от меня сбежал… Сань, что же это теперь будет? А если он опять пьёт? А если с ним что-то случилось?

Алёна говорит совсем жалобно, а из глаз катятся слёзы. Ох уж эти Черновские слёзы, слишком много их для меня на этой неделе.

– Ты не знаешь где он?

– Даже представить не могу… Сань, что я родителям скажу? Если он вечером не придёт… я даже не знаю.

– Придёт, обязательно придёт… – с непонятно откуда взявшейся уверенностью обещаю я. И говорю это с таким энтузиазмом, что Алёна даже теряется.

Мы уже почти дошли до нашего перекрёстка, поэтому крепко обнимаю подругу и ещё раз обещаю, что всё будет хорошо. Еле дожидаюсь, когда её спина скроется за поворотом, и подрываюсь бежать в обратном направлении. Зима – не лучшее время для скоростных пробежек – пуховик, сапоги, шапка, всё это значительно сковывает движения. Стараюсь не обращать внимание.

Сегодня понедельник – день наших занятий с Сашкой. Мы встречались два раза в неделю по понедельникам и четвергам. А значит… Ничего не значит, но ведь надеяться то я могу? Я добегаю до родительского дома в рекордные сроки, и только оказавшись у подъезда, понимаю, что дышать уже не могу. Спортсмен из меня так себе, а тут ещё морозный воздух. Хриплю, соплю… А вдруг его там нет?! А вдруг он там?! Что мне с ним тогда делать?! Какое-то время в непонятках прыгаю перед входной дверью, пока соседи не начинают косо поглядывать. А, была, не была. На шестой этаж я поднимаюсь очень медленно, чуть ли не сосчитав все ступеньки. И в какой же я впадаю ступор, когда перед нашей дверью никого нет… Утыкаюсь лбом в дверь и чуть не реву.

– Там никого нет, я проверял… – он говорит тихо, но в подъездной тишине его голос звучит для меня подобно грому.

Поворачиваюсь я тоже очень медленно, в страхе, что опять никого не увижу. Но в этот раз он есть. Сидит на ступеньках на пролёт выше. Хмурый, колючий, с разбитой губой, но трезвый. И взгляд… Такой ясный, и почему-то родной.

– Здравствуй, Саня…

Глава 16.

Разговор с мамой больше не клеится, от слова совсем. Ей есть, что ещё мне сказать, впрочем, как и всегда, а я опять слушать не хочу, и не слушаю. В конце концов, она сдаётся и устало целует меня в лоб.

– Ты только с решениями не торопись…

– Попробую…

Через час родители уходят, на прощание опять переобнимав и перецеловав сначала детей, а потом уже и меня с Сашкой. Папа щёлкает меня по носу, как делал это, когда я была совсем малявкой и как будто заклинает: «Не вешай нос, Шурка, прорвёмся». И так хитро мне подмигивает, что я даже задумываюсь – действительно ли он настолько не в курсе происходящего?

А пока папа занят мной, мама больно и с силой оттягивает Чернову ухо и что-то шепчет, а тот виновато морщиться и согласно кивает, и тоже что-то тихо отвечает. Эй, кто-нибудь научите меня читать по губам! Срочно. Готова отдать в качестве оплаты одну почку и двух хомяков.

За родителями закрывается дверь. Мы вдвоём ещё какое-то время стоим в тесной прихожей, а потом Сашка разворачивается и уходит к детям. А я в своё убежище – на кухню. Делаю что-то по хозяйству, на десятый раз протираю столешницу, проверяю холодильник, пытаюсь прикинуть, что готовить на завтра, составляю список покупок… и совсем ни разу не прислушиваюсь к девчачьему смеху за стенкой. Можно подумать… дождались своего героя!

Под конец измаявшись от безделья, ловлю пса и пытаюсь пойти с ним гулять, но тут в прихожую выскакивают Рома с Дамиром, и последний деловито заявляет:

– Мы сходим.

Тоже что ли сбегают? Вон Стас до сих пор где-то блуждает. Но мальчишки держатся вполне спокойно, поэтому я не нахожу причин спорить. И опять сижу на кухне и в шестой раз подогреваю чайник. Что это за мука-то такая?!

Сашкин приход замечаю не сразу. Он стоит в проёме двери, прислонившись плечом к косяку, и разглядывает меня. А я лишь могу только предположить, как выгляжу в этот момент – уставшая, помятая, мрачная…

– Опять кричать будешь?

– А смысл? – вымученно замечаю я.

Сашка жмёт плечами:

– Не знаю, но, если тебе от этого станет легче, я готов выслушать.

– Тоже мне рыцарь нашёлся, готов он… Нет, Саш, не станет.

Ответить ему нечего. Вместо этого он заходит на кухню и садится на диван рядом со мной, но меня не касается, и на том спасибо.

– Что там в школе произошло?

Бросаю на него непонимающий взгляд, поэтому Сашка поясняет:

– Кир сказал, что Стас что-то натворил.

– Ему предложили за деньги списать контрольную, ну он и согласился. А потом второй пацан запаниковал и сдал Стаса. Ну, Стас ему за это и двинул.

Сашка противно хмыкает:

– Я бы тоже двинул.

– Вот только ему этого не говори, а то боюсь, что мы и в новой школе надолго не задержимся.

– Так, ты только из-за этого документы забрала?

Я не отвечаю, но он слишком хорошо меня знает, поэтому спрашивает:

– Сань, что там ещё произошло?

Мне неловко отвечать. Все эти годы я всячески старалась лишний раз не показывать Саше, как меня задевает чужое мнение. Я ещё со времён первой беременности привыкла к тому, что являюсь идеальным объектом для чужих пересуд.

– Сань?

– Публичная порка. В итоге все разбирательства свелись к перечислению наших семейных недостатков. В общем, у нас с тобой не дети, а – монстры, а я как мать малахольна, неопытна и некомпетентна. И всё бы ничего… Но всё это было попыткой вернуть Стаса в футбольную команду гимназии…

Чувствую, как Чернов рядом напрягается, аж, желваками заиграл. Кажется, мне в очередной раз достанется из-за футбола. Но Сашка меня удивляет:

– Значит, правильно сделали, что ушли оттуда, – пытается спокойно сказать Сашка, но всё равно получается как-то дёргано и напряжённо. Интересно, это он так злится на меня, но не хочет затевать новый скандал?

– Думаешь? – уточняю я иронично.

Опять пауза. Мы теперь всегда будем общаться с такими вот тошнотворными паузами? Если да, то я пас… лучше вообще не разговаривать. И, как будто, прочитав мои мысли, Сашка всё-таки продолжает тему:

– Сань, я в этой жизни точно знаю только две вещи. Первая – у нас с тобой замечательные дети. Подумаешь, что немного со странностями, – неловко шутит он и даже пытается улыбнуться. Вижу, как раздражение начинает отпускать его. Может быть, он и злился не на меня? – И то, что они совершают ошибки, не делает ещё нас плохими родителями. По крайней мере тебя, – опять шутит. – У моих детей самая замечательная мама в мире.

С недоверием смотрю на него.

– Если это попытка подмазаться, то она не засчитывается.

– Да, блин, я же не об этом… Сань, перестань уже людей слушать, если в гимназии не смогли оценить то, какие у нас крутые дети, то пусть они нахер идут…

И в качестве доказательства Сашкиных слов открывается входная дверь, через которую в прихожую буквально впадает наш пьяный и «замечательный» сын. Правда, Стасу везёт, и Дам, идущий за ним следом, успевает его поймать на самых подлётах к полу.

Сашка первый выскакивает из кухни, пытается так же поймать Стаса, но тот вырывается.

– Стас, какого чёрта?! – негодует Чернов. Но тот его не слышит – дергается, брыкается и в итоге бьёт отца в лицо.

Сначала мне кажется, что это просто случайность, неконтролируемые выпады пьяного человека. Стаса выдают глаза – полные злости и печали. Он заносит свой кулак ещё раз и ещё раз. Правда, движения его получаются смазанные, но что-то Сашке всё равно перепадает. Дамир пытается поймать руки Стаса сзади, но ему мешает Бакс, который решает, что мы играем в куча мала.

– Рома, убери собаку!!! – это уже я кричу. – Стас, да прекрати же ты немедленно!

Ромке удаётся утащить пса в подъезд, тот заливается восторженным лаем. Сашка матерится, злится, но всё же перехватывает Стаса, прижав его к стене.

Из комнат повыскакивали младшие дети, вот только их не хватало!

– Кир, в комнату живо!

На удивление, слушается и утаскивает девочек за собой.

Дамир помогает Саше удерживать Стаса, тот всё пытается вырваться. И откуда только силы берёт?! На ногах же еле стоит.

– Стас! Да что б тебя! Прекрати немедленно! – рычит Чернов.

– Ненавижу…– рычат ему в ответ.

Спустя пару часов, в квартире наступает долгожданная тишина. Сашку я выгнала почти сразу, он, конечно, был против, но других вариантов не оставалось – он был для Стаса хуже красной тряпки. Рома с Дамом помогли затащить сына в комнату. В прочем после ухода отца, он стал вполне податлив и послушен.

Сложнее всего справиться оказалось с девочками. Те, задавая мне пятьсот вопросов в минуту, никак не желали засыпать. Но вот, наконец-то все спали, и я вернулась на кухню. Квартира была двухкомнатная, а нас – семеро. Поэтому спали мы так: в одной комнате близняшки и Кирилл, который очень активно рвался в соседнюю комнату, в которой жили Стас, Дамир и Роман. Сама же я решила спать на кухне, где был хоть и не совсем удобный диван, но зато только мой.

Разобрав диван, я наконец-то рухнула. Господи, какой же длинный день.

Сейчас бы уснуть без задних ног, но мысли опять роятся в голове. И на что я надеялась? Что сбегу от Сашки, и буду жить с детьми в нашей пещерке? Ан, нет, оказывается у меня не только с мужем проблемы, тут всей семье голову лечить надо. То, что сегодня выкинул Стас, настолько противоречило его обычному поведению, что до сих пор не укладывалось в моей голове. Ребёнок, да что же с тобой такое?

Сашка прав, это и его дети тоже. И значит беда не только у меня: им тоже плохо, они тоже в растерянности, но ведь им как раз-то никто не изменял. Значит, причины происходящего с ними – это отголоски моих поступков. Ой, нет-нет, Сань, что-то мне совсем ход твоих мыслей не нравится, сейчас додумаешься до того, что ты виновата во всём и пришла пора проситься обратно под крыло мужу. Самое смешное, что как раз муж совсем не против…

Из мыслей меня выбивает Ромка, появившийся в дверях кухни.

–Стас? – подскакиваю я на диване.

–Спит, – бурчит другой мой ребёнок. – Но, мам, от него воняет… Я отказываюсь возвращаться в этот вытрезвитель.

Только тут я замечаю подушку у него в руках. Понятно, не судьба мне спать одной. Двигаюсь в сторону, и Рома плюхается ко мне на диван. Спать с Ромой вместе – это отдельное удовольствие, а спать на узком диване – значит спать чуть ли не на полу. Но что поделаешь? Зато можно больше не думать, а попробовать уснуть. И опять не судьба – под подушкой завибрировал сотовый. Только один человек может звонить мне сейчас.

– Ответь, – бурчит Ромка. Но я игнорирую телефон. – Мать, ответь, иначе он нам спать совсем не даст.

Кто бы сомневался, что Рома и его комфорт превыше всего.

– Да, – отзываюсь я в трубку.

– Сань, как у вас там дела? – раздаётся усталый голос Сашки в трубке.

– Подожди, я сейчас, – я откидываю одеяло и слезаю с дивана.

– Да, ладно тебе, я и не подслушивал, – правильно понимает мой уход Ромка.

Запираюсь в ванной, не включая свет.

– Я тут…

– Как он?

– Всё спокойно, спит пока. Пока не рвало, но я его тазами на всякий случай обставила.

И опять наша тишина. А что ещё? Цель разговора достигнута, он узнал, что сын жив, а больше нам сказать друг другу нечего. Но мне всё ещё не дают покоя последние слова Стаса, знаю, что Сашке было тяжело это слышать.

– Саш, я им ничего про тебя говорила… Не настраивала. Честно…

– Знаю… – просто отвечает он.

Но я всё равно не нахожу себе места.

– Не могу понять, почему он так поступил! Даже представить себе не могла… – мне надо с кем-то поговорить о всём этом. А с кем я ещё могу обсуждать своего сына, если не с его отцом.

– Ему больно… и страшно, – поясняет мне Сашка на том конце трубки. – А ещё он себя виноватым чувствует…

– Виноватым? С чего ты взял это?

Чернов даже хмыкает:

– Уж поверь, я знаю всё о саморазрушающихся мальчиках… Знаю, до чего могут довести вина и отчаянье, – он говорит это так, что я тут же верю его словам. А ещё в памяти всплывает другой пьяный и отчаянный мальчик, однажды пришедший в мой дом.

Глава 17.

Понимание того, что что-то не так, нагоняет меня через два месяца. За это время мы успели окончить учёбу в первом полугодии, встретить новый год, пережить каникулы, во время которых я пластом провалялась на диване, ибо сил на что-то другое просто не было, а самое главное, встретить родителей. Мама с папой действительно не смогли приехать на новый год, но зато успели приехать на старый. Но огромная радость от их приезда так и не смогла заглушить внутреннюю тревогу, разрастающуюся во мне день ото дня. Скорее даже наоборот, возможность постоянно быть с родителями, порождала во мне новую волну паники, очень похожую на отчаянье. Правда, я тогда ещё не осознавала с чем это может быть связано. Мама смотрела на меня, а мне казалось, что она знает ВСЁ, даже если я сама об этом не догадываюсь.

К счастью, поначалу родителям вообще было не до меня, они с головой ушли в покупку-продажу новой квартиры, дабы начать уже жить всем вместе. А бабуля (пока я всё ещё жила с ней) с готовностью отдала все бразды воспитания в руки маме и перестала переживать из-за моей «детской хандры».

Сначала мне было просто плохо. Но не так, как после истории с Сашкой. Тогда я захлёбывалась в своих эмоциях. А тут хотелось всё время лежать и спать, словно из меня в один момент вытащили батарейки. Затем пришла тошнота. Сначала просто мутило, я ходила и убеждала себя, что это от плохого настроения. Потом меня начало выворачивать наизнанку, причём не только утром, а в любое время суток. И тут я тоже ходила и убеждала себя, что от стресса, от переживаний, от того, что я не в настроении. В голове откуда-то всплыло модное слово психосоматика. Да, это, конечно же, она, ведь ничего другого быть не могло.

Ну а окончательной точкой во всём этом стал мой обморок. Вот я иду по коридору во время перемены, вот вижу спереди Сашку, идущего с Каринкой, а вот я очень эпично проваливаюсь в темноту… потом, правда, оказалось, что прямо в руки Чернову, но последнее, честное слово, полная случайность и дикая инсинуация со стороны судьбы.

Прихожу я в себя в кабинете медика, когда мне под нос подсовывают нашатырь. От резкого запаха опять начинает тошнить, я чуть не скатываюсь с неудобной кушетки, но чужие руки меня ловят. Конечно же Чернов.

– Пришла в себя? – спрашивает школьный фельдшер Марья Васильевна.

Я лишь бурчу что-то невнятное в ответ.

–Спасибо, Саш, за помощь, думаю, что ты можешь идти. Дальше я с нашей больной разберусь сама.

–Я останусь, – категорически заявляет Чернов, чем очень сильно удивил нас.

–Думаю, что мы тут сами справимся, девочками, – улыбается ему фельдшер.

–Нет, я останусь.

Ну, не дурак ли? Марья Васильевна даже теряется, от такой глупости.

– Саш, тебе пора.

Они ещё какое-то время сверлят друг друга глазами, пока уже я не прошу его выйти. Чернов упрямо поджимает губы, ещё какое-то время стоит истуканом, пока я его не пинаю в ногу: «Иди». Тот с раздражением выскакивает за дверь, хорошенько хлопнув ею на прощанье.

– Переживает, – по-своему трактует Сашкино поведение Марья Васильевна.

– Вряд ли, – вяло отмахиваюсь я.

– Переживает, переживает, ты не сомневайся. Принёс тебя, а сам бледнющий, думала, что двоих откачивать буду.

На это мне сказать нечего.

– Как себя чувствуешь?

– Нормально…

– Точно нормально?

– Ну да… – хотя если честно, желудок мой меня в этот момент ненавидит. И я желаю лишь об одном, оказаться где-нибудь подальше отсюда. Школьный медпункт – это, конечно, не больница, но тем не менее, мою тревогу он разжигает лишь сильнее.

– Тошнит? Ела сегодня? Нет? А почему? Худеешь? Знаю я вас… – заваливает меня вопросами медик.

Я цепляюсь за единственное адекватное объяснение о том, что я просто переволновалась из-за контрольной по алгебре, что аж с утра есть не могла. А потом шла по коридору и всё… Выпаливаю я это на одном дыхание, радуясь тому, как складно звучит мой рассказ.

Марья Васильевна кивает в такт моим словам, и я даже расслабляюсь.

– Месячные давно были?

– Что? – одними губами спрашиваю я.

– Месячные давно были?

– Нет…да… нет…

Какой дурацкий вопрос… Сердце от него летит куда-то вниз, и разбивается о суровую реальность жизни. Месячные… нет… не знаю… не помню.

– Были, – вру я. – На прошлой неделе.

– Ну-ну…

Я соскакиваю с кушетки:

– Марья Васильевна, можно я пойду? Мне, правда, лучше… Я хорошо. Честно.

И пока фельдшер молчит, бочком двигаюсь к выходу. Но уже у самых дверей слышу:

– Саш, ты с решением не затягивай. И родителям скажи. И чем быстрее, тем лучше.

Из медицинского кабинета я вылетаю пулей, стараясь скрыться не только от слов Марьи Васильевны, но желательно и от самой себя. Далеко убежать, правда, у меня не получается, потому что прямо под самой дверью натыкаюсь на Чернова. Он ловит меня за руку и разворачивает к себе. Я опять попадаю в омут его глаз, на этот раз встревоженных и растерянных. Мне даже хочется уткнуться ему в грудь и хорошенько так разреветься, но такой роскоши я себе просто позволить не могу, поэтому сама сжимаю его руку и говорю: «Бежим». И мы бежим – по лестницам, по коридорам, мимо людей. Хватаем куртки в гардеробе и с бешенными глазами вырываемся из школы, совершенно не замечая крики завуча: «Чернов! Быстрицкая!».

Кое-как отдышались на улице. Застёгиваем замки на куртках, натягиваем шапки. Я краем глаза разглядываю его, пытаясь придумать, что бы мне ему такого сказать.

– Я всё слышал, – бесцветным голосом говорит он. И я даже радуюсь, что мне самой ничего объяснять не надо. И, забросив свою сумку на плечо, протягивает мне свою ладонь. – Пошли, есть только один способ разобраться со всем этим.

Медлю какое-то время, надеясь, что если мы не начнём разбираться, то ещё останется шанс, что «всего этого» просто нет. Не знаю, что Сашка читает на моём лице, потому что дальше его голос смягчается и просит:

– Сань, пожалуйста, пойдём…

И мы идём.

Куда идём мы с Пяточком? Большой-большой секрет, и не расскажем мы о нём, о нет, о нет… и да! Если вдруг кто не догадался, шли мы в аптеку. Негласно выбрали ту, что была за пределами нашего района. Сашкина горячая рука греет мои холодные пальцы. Надеть варежки, почему-то никто не догадался. Есть в этом что-то важное. Нет, не романтическое, скорее уж поддерживающее.

Вспомнился наш разговор почти двухмесячной давности. Когда мы сидели на холодных ступеньках и пытались принять случившееся между нами. В квартиру я его тогда так пустить и не смогла, в прочем он и не просил.

– Сань, почему ты меня не остановила?

– Знаешь, между прочим, звучит как обвинение!

– Да я просто понять хочу…

– Оправдаться ты хочешь.

И откуда во мне только смелость берётся говорить?

– Хочу, – просто признаётся он. – Иначе не справлюсь с собой и сойду с ума… ну или сопьюсь. Как представлю, что я с тобой сделал…

– А что ты сделал?

Молчит, мнётся, даже краснеет. А мне действительно становится легче, когда понимаю, что постыдного и унизительного в нашей ситуации для него не меньше, чем для меня. Потом сама же стыжусь своих мстительных мыслей…

– Ладно, давай по-другому. Почему всё вышло так, как вышло? Ты про себя, а я про себя.

Сашка ещё больше краснеет, что на его бледном лице смотрится достаточно необычно. Думаю, что он отвяжется от меня какой-то фигнёй, типа извини, был пьян, не знал, что делал. Но Сашка, как и в вечер четверга, вдруг становится откровенным.

– Я задыхался… Или тонул? В общем, я вяз по уши в своём несчастье, и не мог оттуда выбраться. Так боялся этого дня, но при этом ждал его с каким-то ненормальным предчувствием. Это, наверное, прозвучит как бред, но я будто ждал, что сейчас возьмёт и придёт Стас. Как он может не прийти, это же его день. А потом я напился, но легче не стало. А там… на диване… Ты была такая тёплая, такая настоящая, такая живая… ты была! И у меня словно мозги отшибло. Но, Сань, клянусь, если бы я хоть на мгновение почувствовал твоё сопротивление…

Я вижу, насколько трудно ему даются эти слова. Он не привык оправдываться и не умел пускать людей в душу. Он умел быть только душой компании, у которого всегда всё хорошо, и который ведёт весь мир за собой. Может быть, он и страдал так из-за брата, потому что не мог ни с кем об этом поговорить?

– Да я и не сопротивлялась…

– Но почему?!

Почему… Отвечать совсем не хочется. Но Сашка был со мной искренним, он тоже заслуживает правды. Не только он виноват в том вечере.

– Потому что ты нуждался во мне… И… И я просто не могла сказать нет. Видимо, мне слишком надоело быть ненужной…

Несуразный разговор и такие несуразные мы, каждый со своей трагедией и своей правдой. Но нас обоих отпускает. Нет, ничего уже не исправишь, не будет больше наших уютных разговоров, и здороваться мы от этого тоже не станем. А вот ненавидеть перестанем, и не друг друга, а каждый самого себя. Потому что эти дни каждый тяготился тем, кем он стал, а не тем, что сделал или не сделал другой.

Глава 18.

Сашка один заходит в аптеку, оставив меня на крыльце, всё предельно ясно и понятно, нам нужен тест на беременность.