Текст книги "Великий диктатор (СИ)"

Автор книги: Alex Berest

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

О! Еще одно новое слово и тоже, видимо, ругательное. И его в копилку.

– Да он умеет! – неожиданно в ответ заорал на деда, отец. – Завязал только непонятно.

– Умеешь? – спросил повернувшись ко мне дед Кауко.

– Да, – не оставалась мне ничего другого как признаться.

– Показывай, – скомандовал он, и вокруг нас столпились уже все домочадцы.

Пришлось разуться и показать. Деда один показ не устроил, и он заставил меня медленно завязывать портянки несколько раз. А потом и сам повторил мой способ. Походил по дому в сапогах и завязанных по моему способу портянках, не обращая внимание, на ворчание невестки и супруги.

– Слушай! А ведь удобно, – обратился он к сыну. – Так, а ну-ка все учатся завязывать как Матти показал, – скомандовал он, и начался бардак на полчаса, как минимум.

А дед принялся допрашивать, откуда я знаю такой способ. На что я только пожал плечами и ответил:

– Не знаю, видел где-то, – большего от меня добиться не смогли и отстали.

Но уже через пару дней дотошный дед выяснил, что такой способ очень похож на тот, каким вяжут портянки русские солдаты. И я был подвергнут новому допросу. Мне было стрёмно что-либо объяснять, да и в этом возрасте, ребёнок на моём месте и не мог бы ничего толком объяснить. Поэтому плюхнулся на задницу и разревелся как белуга. Тем более и настроение такое было, жутко болели задние десны, где на свет начали вылезать моляры.

…..

А еще через неделю я узнал, что не рыбой единой богат клан Хухта. Мы всей семьёй отправились на картошку. Копать никому ничего было не нужно, картофель добывался из грунта при помощи агрегата, который принадлежал нашему полицейскому капралу. Двигателем к немецкой картофелекопалке «Круппа» выступала пара лошадей, а в качестве оператора был уже знакомый мне по стрелковым посиделкам десятилетний Мартти.

Эта бандура, довольно шустро копала картошку, единственным минусом её было то, что клубни улетали по непредсказуемой траектории, и их приходилось искать. Первый день великого картофелекопания провел со всеми, по мере сил выискивая улетевший овощ. А на второй день меня сдали в импровизированный местный детский садик, вместе с полутора десятком таких же мелких, как и я, спиногрызов разного пола. Присматривать за нами поставили двух бабулек очень почтенного возраста. Хорошо, что там тоже был песок, и я занял себя уже привычным градостроительством.

Глава 3

– Матти, спасибо тебе огромное! Я этого никогда не забуду. Если тебе будет что нужно, обращайся, я всегда с радостью помогу, – тут Кауко сбился и почесал затылок, что-то вспоминая или даже сомневаясь, что ребенок двух с половиной лет вообще понимает о чём идёт речь.

Я молча кивнул и, подойдя к стоящему на коленях брату, обнял его. За что сразу поплатился, так как был схвачен и затискан.

Всё началось с того, что в Великое Княжество Финляндское пришла осень с дождями, а потом и со снегом. И меня окончательно заперли в доме, выпуская на улицу лишь для того, чтобы всей семейной толпой сходить в церковь.

А всё остальное время я проводил дома. Правда, и дом у нас был большой, кирпичный и почти двухэтажный. Новый. Построили его всего за два года до рождения моего нового тела. Почему почти двухэтажный? Ну, деревянная жилая мансарда при моём-то нынешнем росте вполне себе тянула на второй этаж.

На первом этаже была большая гостиная, она же столовая и она же кухня, три спальни, библиотека и куча подсобных помещений, а также коридор, ведущий в пристроенную к дому баню и к зимнему туалету. Но у меня личный и индивидуальный горшок с крышкой, так что топать ночью со свечкой в туалет мне пока не надо.

Жил я в мансарде, в комнате мальчиков, а напротив была комната девочек. Правда, называть эти громадные ангары комнатами было не совсем корректно. Вот под нами, на первом этаже в площадь комнаты мальчиков могла бы влезть половина гостиной, гостевая спальня и библиотека.

Уж что-что, но библиотеку в сельском доме в глухой Финляндии я никак не рассчитывал увидеть. Тем не менее, она была. И книг там было больше двух сотен. Правда, на русском языке не более полутора десятков томиков. Щедрин, Крылов, Пушкин и двенадцать томов Лескова. Все остальные книги были на финском и шведских языках.

Как оказалось, моя новая мама, шведка. Как и жена старшего брата. И они активно пользовались библиотекой, постоянно обсуждая книги Минны Кант. Фиг её знает кто это такая, но её книг было в два раза больше чем книг на русском.

Была в библиотеке и знаменитая финская «Калевала» Элиаса Лённрота, с которой почти в обнимку ходил братец Ахти, заучивая, заданную в школе, первую руну. По идее, он должен был закончить четырёхлетнюю школу год назад, но пропустил один год из-за болезни. Когда он неосмотрительно, вечером, попадался отцу, вслух заучивая заданное, то батя начинал читать ему нудную лекцию, что надо учить «Кантелетар» как исконно финский эпос, а не эту карельскую чушь.

И если про «Калевалу» я краем уха что-то слышал в своём мире, то что такое «Кантелетар» даже и не знал. Но, надеюсь, скоро узнаю. Сестрёнки основательно взялись за игру в школу, в которой единственным учеником был я. Тю на полном серьёзе взялась за обучение меня алфавитам, финскому и русскому. Так что к Рождеству я, зажав в правом кулачке свинцовый карандаш, выводил кривыми и косыми, но спокойно читаемыми каракулями слова – мать и отец, а также своё имя. Как на финском так и на русском, правда, без ятей и прочих ижиц на последнем.

Смотреть на это чудо сбежались всё обитатели дома. Я опять был зацелован, заласкан и затискан. А маман объявила, что раз я в таком возрасте освоил два языка, то справлюсь и с шведским. И начала каждый день учить меня еще и шведскому алфавиту. Моего согласия никто не спрашивал, да и я понимал, что шведский язык мне очень пригодится, если я захочу свалить из Финляндии до начала её гражданской войны.

…..

После Рождества долбанули сильные морозы с обильными снегопадами. И опять я ни у кого не узрел вязанных финских шлемов с ушами, все носили простые треухи. А на ногах вполне себе русские валенки. На меня нашёлся полный комплект зимней одежды и, причём, не один, как хорошо быть самым младшим в многодетной семье. Всегда есть что носить. Пусть оно и не новое, но главное есть.

Есть в многодетности и отрицательные стороны. В этом я убедился, когда мы всей семьёй поехали в село на посленовогодние соревнования по бегу на лыжах. Летнее происшествие со мной уже малость подзабылось. И надзор за мной ослабел. Отец запряг пару лошадей в большие сани, и мы всей толпой набились в них. А я, чтобы лучше видеть, вообще уселся на спинку задних сидений и на одном из ухабов улетел из саней в сугроб.

Пока вылазил из него, отплевывался от снега, мои, не заметив потери бойца, умчались вдаль. Благо, происшествие случилось недалеко от хутора, и я потопал домой, костеря себя и родственников за нарушение техники безопасности при перевозке детей. Хорошо, что дома оставались дед с бабушкой, которые меня раздели и напоили горячим чаем.

Мою пропажу родственники обнаружили только в селе и то не сразу, а когда батя купил всем детям карамельные звезды на палочке. При раздаче выяснилось, что Матти с ними нет. Потом искали меня по деревне, пока Аню не вспомнила, что я с ними, вроде, и не приезжал. Рванули искать меня по дороге и обнаружили мою варежку на краю дороги. Я даже и не помню когда её потерял, наверное, когда летел в сугроб.

– Его Хийси утащил, – предположила Тю, добавив паники в сердца предков.

– Ты дура? – окрысился на неё братец Ахти. – Лешие зимой спят, и следов в снегу нет.

Хорошо, отец решил всех младших детей домой отвезти, а потом уже устраивать поиски и поднимать людей в хуторе и селе для этого. А дома они обнаружили меня. Я как раз решил возвести египетскую пирамиду Хеопса из кубиков.

Эти кубики отец заказывал у плотника для каждого родившегося ребёнка, в итоге их скопилось на целый сундук. Который мне в гостиную и выволок дед Кауко. Но не судьба, только успел фундамент выложить, как налетела толпа родни и принялась меня радостно тискать.

А ночью у меня начали верхние моляры резаться и, видимо из-за этого, температура поднялась, и я стал замерзать несмотря на тёплое одеяло. Лежу, дрожу, замерзаю и неожиданно чувствую, сзади теплом повеяло. Ну, думаю, класс, внизу тоже замерзли и решили дров подкинуть, вот труба, возле которой и стоит моя кровать, и нагрелась.

И я поближе к трубе подался и вдруг, спиной, во что-то мягкое и тёплое уперся. Кота что ли кто-то не выгнал ночью из дома? У нас во дворе живет две серых кошки и рыжий кот, но в доме, на ночь, их не оставляют. Обязательно выискивают и выпроваживают на двор. Хоть и холодно, но, видимо, такие традиции здесь. А кто-то из них у нас в комнате спрятался и ко мне в постель залез? Ну и хорошо, пусть меня греет. Это я и прошептал.

– Согрей меня.

И чувствую я, как сначала одна лапа моей спины коснулась, затем вторая, третья, четвертая, пятая, шестая. Уже на пятой я понял, что что-то тут не так, а на шестой у меня от страха зашевелились волосы на голове и по телу забегали тысячи мурашек. И я понял, что ко мне в гости пришел Котихальтиа, местный домовой. Старшие периодически рассказывали всякие страшилки про местную нечистую силу, про банного старичка Саунатонтту, про Накки, которые живут в пруду, ну и прочую мифологию. Соседские пацаны рассказывали про проказы их Котихальтиа, а мне было не страшно, а непонятно. Почему такие странные названия, почти как в Южной Америке?

А в нашем новом доме пока никто не поселился. И бабушка Ютта периодически ругала отца, за то, что он, ломая старый дом перед строительством нового, забыл о переносе старого семейного Тонтту.

И вот теперь, кто-то или что-то подобное лежало у меня за спиной, прижав к ней аж целых восемь лапок и тарахтело, как громадный кот, попутно обдавая меня волнами тепла. Мурашки убежали, вздыбленные волосы опали, а мне стало так хорошо и приятно, что было откровенно пофиг кто меня согревает.

Но вместо страха на меня вдруг накатило любопытство. Кто же там сзади меня? И я поворочавшись развернулся лицом в обратную сторону и наткнулся взглядом на светящуюся белым точку. Как какой-нибудь светодиод в моё время на работающем приборе, в темноте. Глаз? Но почему один? И в ответ никакой агрессии, из-за чего я смело протянул вперёд руку и коснулся чьего-то мягкого, кучерявого бока. Точно не кошачьего.

Коснулся, погладил и сказал:

– Ты такой прикольный и чёрный. Давай я тебя буду звать Мышь?(по фински Хиири) – на что получил, как мне показалось, утвердительное тарахтение.

Опять перевернулся к существу по имени Хиири спиной, и опять был обвит восемью лапками. Снова повеяло теплом, и я со счастливой улыбкой на губах уснул крепким сном.

А на утро, на завтраке, братец Ахти ехидно поинтересовался у меня, с кем я там ночью разговаривал?

– Я ночью замерз, – начал я рассказ, прожевав кашу. – И ко мне пришёл Тонтту, большой такой, мягкий, кучерявый, с одним глазом. И я попросил его меня согреть. Он меня обнял, и мне стало тепло, и я заснул.

Все вокруг меня сидели с открытыми ртами. А матушка и жена брата крестились и явно шептали молитвы. И только бабушка Ютта сидела и улыбалась, а потом спросила:

– Кучерявый? Матти, ты сказал, что он был кучерявый! Ты, что, его касался?

– Да. Погладил. И имя дал.

– Имя? Ты дал имя домовому? – подал голос дедуля

– Ага. Я его Хиири назвал.

Тут уже и у бабули ложка выпала из рук. И она истово закрестилась и стала возносить молитву какой-то святой Люсии, за то, что она послала в их дом хранителя и хозяина. Я сидел и офигивал. Благодарить святую за появление в доме потустороннего существа? Чокнутые они все здесь.

Тем временем бабуся, закончив молиться, подорвалась из-за стола и притащила на блюдечке кусочек мямми, полила его мёдом и протянула мне.

– Матти, иди поставь это за печь и позови Хиири, скажи что для него.

Пожал плечами и, подхватив блюдечко обеими руками, отправился на задание. А я даже и не знал, что мямми ещё остался. Вообще-то это пасхальное блюдо, но по какой-то древней семейной традиции, его у нас пекут и на Новый год. С мёдом и сметаной очень даже ничего.

Ну и куда мне его ставить? За печью было небольшое пространство, я бы сказал ниша, где стояли кочерга, ухват и печные вилы. Кое-как втиснул блюдечко и громко произнёс:

– Хиири, это тебе. Немного вкусненького, спасибо, что согрел меня ночью, – и развернувшись, направился к столу.

За спиной звякнуло, брякнуло, и мимо меня пронеслись бабушка и дед. Явно полюбопытствовать, кто там питается. Я даже приостановился и развернулся вслед родственникам, заглядывающим за печь.

– Великий Укко! Что это? – удивленно вскрикнул дед Кауко.

– Ты чё, слепой, старый? Яблоко это!

– Да вижу я, что яблоко! Но откуда оно здесь? Дай-ка я... Ай… Ты чего дерешься?

– Совсем свои мозги пропарил? Кто угощение подавал, тот отдарок и забирать должен. Матти, не стой столбом, иди сюда.

Но вместо меня, вперёд успел отец. Заглянул, охнул и тут же получил по плечам полотенцем от бабули.

– Я не того Матти звала. И уж коли ты это увидел, то должен знать, что это значит!

– Чего я должен знать, мама? – опешил батя.

– Старый! – рявкнула она деду. – Объясни сыну, что это значит. – И выглянув из-за отца, крикнула уже мне, – Матти, неслух этакий, чего встал там столбом, иди сюда. Забери то, чем тебе там твой Хиири отдарился.

Подошёл и с опаской заглянул за угол. Ух ты! Яблоко! Здоровое! Красное! У нас тут точно такие не растут. Круто, мистика и фэнтези в одном флаконе. Присел на корточки и потянул к себе блюдце с подарком. Тяжёлое. Уже собрался вставать и нести подарок на показ всем, как вспомнил о вежливости и прошептал, глядя в пустой угол:

– Спасибо, Хиири, – в ответ, на краткий миг, сверкнула яркая белая точка, а я от неожиданности чуть не выронил прижимаемое к груди яблоко. Блин. Предупреждать же надо.

Кое-как встал и отнёс его на стол, где и водрузил на свою тарелку для общего лицезрения. И обведя всех взглядом, попросил отца, который с пришибленным видом стоял в сторонке и чесал в затылке:

– Па, порежь его. Чтобы всем хватило.

…..

А на следующий день неугомонный дед Кауко собрал семейный совет. На который, кроме него, отца и двух его братьев, младшего, дяди Каарло, и, среднего, дяди Тапио, притащили еще и нас. Нас, это меня и моего старшего брата Кауко.

Сначала я думал, что будут обсуждать что делать с моим Хиири, который, к слову, и на эту ночь пришел ко мне в кровать. Но, как выяснилось, речь шла о смене старшего наследника семьи. По какой-то там древней легенде, если кто-то в семье подружился с домовым, то он должен стать или наследником, или хозяином.

– Зачем мне это делать? – отец выглядел несколько удивленно.

– Потому что так положено! – в который раз пояснил ему дед. – Хватит уже! Я устал тебе по десятому кругу объяснять одно и тоже.

– Может мне проще новый дом построить, а этот Матти оставить?! Пусть живет тут вместе со своим дружком.

– Витту, ты что, не понимаешь? Ты тесто сегодня видел?

– Витту? Сукси виттун, козёл старый! Я твоё тесто на палли вертел! – ого, сколько новых слов. И все явно матерные. Чего они сцепились-то?

– Брат, а ты чего отца тут такими словами поносишь? – влез в их перепалку дядя Тапио. – Да еще и при своих детях! Мы не посмотрим, что ты старше. Так тебя с Каарло проучим, что неделю спать стоя будешь.

Отец после слов брата бросил быстрый, виноватый взгляд на нас с Кауко. И тяжело вздохнув, обратился к родственникам.

– Тапио, спасибо, что остановил. Отец, извини, вырвалось. Ты тоже хорош. Про тесто какое-то понёс.

– Так тесто здесь самоё главное. Оно сегодня в два раза быстрее взошло, и хлеб вкусней получился. Сам же за столом удивлялся. А еще паутина по углам поисчезала, там, где твоя ленивая благоверная не убирала. Ты, наверное, забыл, как это было в нашем старом доме. А ведь это ты обряд отказался выполнить, и мы не сохранили своего Тонтту.

– Ой. Не начинай заново. Мне и так матушка всю плешь проела. Хорошо, хорошо, я понял что Тонтту в доме – это хорошо. Но с какого перепугу, я должен своим наследником Матти делать? А куда Кауко девать прикажешь?

– Так отпусти его! Ты же сам знаешь, что у него к хозяйству душа не лежит. Он в город рвётся. В эти, прости Господи, телехрахисты. Сам же его в гимназию отправил и не уследил.

– Я же по твоему наказу отправил его учиться. Ты же и Матти, небось, заставишь отправить в гимназию.

– И заставлю. Всё, что не делается, всё к лучшему! Ведь Кауко через те курсы свои теле… теле… тьфу, через них со своей Катариной познакомился. А мы сроднились с начальником станции Улеаборга. Вон, брат твой, Тапио, теперь все дрова ему продаёт, на станцию. Пусть едет в город, по крайней мере будет где остановиться, в случае чего. Ты же дом для чего покупал в городе? Или для любовницы?

– Отец! Что ты несёшь! Да ещё при детях! Меня же Эмма теперь живьём съест.

– Что? Правда для полюбовницы? – не выдержал и подколол старшего брата дядя Каарло.

– Тьфу на вас! Для Кауко покупал. Я знал, что правдами или не правдами, он от нас сбежит. Вот и подготавливался.

– Отец? Что, правда? – радостно подскочил мой брат и я с ним заодно, потому, что был зажат у него подмышкой, где он издевался над моими длинными лохмами волос, заплетая их в маленькие косички.

– Хр, – поперхнулся батя. – Ты брата-то отпусти, а то придушишь ненароком.

– Ой, – Кауко поднял руку и я, для того чтобы не упасть ухватился за его одежду и потихоньку слез вниз.

– Отпускаю я тебя, отпускаю. Потом поговорим про твое городское житьё-бытиё.

– Спасибо, отец! Я этого никогда не забуду!

– Вон, Матти благодари. Если бы он не подружился со всякой нечистью. Тьфу. Так бы ты на хуторе и сидел.

Кауко развернулся ко мне и, бухнувшись на колени, отчего я испуганно дёрнулся, зачастил:

– Матти, спасибо тебе огромное! Я этого никогда не забуду. Если тебе будет что нужно, обращайся, я всегда с радостью помогу, – тут Кауко сбился и почесал затылок, что-то вспоминая или даже сомневаясь, что ребенок двух с половиной лет вообще понимает о чём идёт речь.

Я же молча кивнул и, подойдя к стоящему на коленях брату, обнял его. За что сразу поплатился, так как был схвачен и затискан. Ну что за привычка у всех, сразу меня тискать, я им игрушка что ли?

– А нас зачем позвали? – вдруг спросил у деда дядя Тапио. – Или поразвлекаться, наблюдая за вами?

– Нет, сынок, – дед достал из под стола ларь, а из него книгу. – Сейчас, старший Матти принесёт клятву, что делает младшего Матти своим наследником, а вы будете свидетелями.

Книга оказалась довольно ветхой библией, положив руку на которую, отец скороговоркой произнёс какой-то текст, в котором часто упоминалось имя Матти. То ли его, то ли моё. А ещё через минуту дед вручил мне нож в ножнах.

– Батя, а он им не зарежется? Не слишком ли он мал для таких игрушек? – обеспокоился моей безопасностью дядя Каарло.

– Вот сейчас и посмотрим, что он с ним делать будет.

Я же, повертев небольшой нож в руках, развязал свой кожаный плетённый шнурок на домашних штанах. И повесив на него нож, поднял голову и радостно, насколько смог изобразить, улыбнулся родственникам.

Глава 4

– Вот! Видишь! А я тебе говорил!

– И что?

– Да ничего! Вон, твой каравай до сих пор плавает. А значит, и озерные Накки, как и наш Тонтту благоволят твоему младшенькому.

Я слушал перепалку деда с отцом и внутренне ухахатывался, так как знал причину, почему мой каравай пошел на дно нашего озера так быстро. Я его погрыз в нескольких местах до мякиша, вот вода быстро и впиталась внутрь, утащив хлебобулочное изделие на дно. А батя свой не грыз. Невместно, да и дед присматривает. Вот его каравай и плавает.

Внутри мне было весело, а снаружи холодно и спать хотелось. Подняли меня, бедного, не свет не заря. И отправили, как наследника, подносить подарки озёрным Накки. Это что-то вроде наших водяных, но только женского пола и с тремя сиськами. Во у финнов фантазии какие!

– Да он и в прошлом году, минут десять тонул! – пытался остаться материалистом мой батя.

– Вот именно! А каравай Матти Накки уже утащили! О чём это говорит? – не унимался дед.

– Вот! Всё! И мой утащили. Погребли скорее назад.

До этого жертвоприношения жизнь моя текла по зимним временам медленно и размеренно. Днём почти принудительные прогулки во дворе, ну не люблю я такие морозы. Ведь раньше я был человеком южным. Наверное. И, привыкать мне ещё и привыкать к местному климату. Обязательные ежедневные игры в школу с сёстрами и освоение шведского языка с матушкой.

А потом, пришла весна, и отец начал меня таскать с собой, знакомя с делами и хозяйством. А куда ему было деваться от наказа своего отца? Он и так с ним ежедневно ругался по этому поводу. Что, мол, я еще мал и ничего не запомню.

– Я ему показываю, рассказываю, а он палочку какую-то грызёт и смотрит куда-то в другую сторону.

Ну, а чего он хотел получить от меня? Уточняющие вопросы? Мне приходится каждый день вести себя как Штирлиц, чтобы эти взрослые не заподозрили чего. Так что, как говорил пингвин по прозвищу «Шкипер», «Улыбаемся и машем! Мы белые и пушистые».

– Матти, куда ты с отцом ездил? – решил индивидуально меня допросить дед.

– Картошку смотреть.

– А ещё куда?

– Рыбу смотрели и дрова смотрели. Деда, а почему мне дядя Каарло топор не дал? – решил я обидеться и тем самым дополнительно замаскироваться.

– Да куда ему топор?! Тот колун как он весом и ростом! – возмутился отец на мой наезд на его брата.

– Матти, а что ты понял из поездок с отцом? – не обращая внимания на батины возмущения, задал провокационный вопрос дед.

Посидел, посмотрел на эту парочку и неожиданно даже для себя, выдал:

– Нужно больше денег!

Дед хрюкнул, пытаясь сдержать смех, а отец не сдерживаясь расхохотался, и через мгновение к нему присоединился сухой, кашляющий смех деда.

Благополучие нашего клана, как я сделал вывод после рассказов отца и ознакомительных с ним наших поездок, держалась на трёх китах. Ну, я так думал. Рыбоводство, картофелеводство и торговля лесом. Причем, именно рыбой занималась наша семья. Картофелем, семья дяди Тапио. А лесом и всеми производными от него, семья младшего брата отца, дяди Каарло. Дед же выступал как глава клана Хухта, ведь именно он владел всей землёй и он же занимался финансами, частенько проезжая по другим населенным пунктам с нашими товарами и заключая торговые договора.

Плюс, на каждом подворье имелось многочисленное поголовье животных и птиц. У кого и сколько, я не знаю, но вот только у нас было шесть коров, бычок, пять лошадей, свиньи и козы с несколькими барашками. А кур и кроликов я даже и считать не пытался.

В нашем хуторе было шесть подворий. Наше, двух дядей по отцу, деда Кауко, деда Хейди и тётки Сусанны Сала, сестры моей матери. Сала, это девичья фамилия моей матушки. Фамилия финская, но на самом деле они шведы. Пусть и всего на четверть, но язык свой и родственников не забывают, как в Швеции, так и в Улеаборге. Как и почему они все стали жить на хуторе Онкиниеми вместе с остальными Хухта, то я еще не разузнал, да мне как-то и всё равно пока. Подворье деда Кауко занимает семья моей тётки по отцу, Кайсы Пяккённен. А дед с бабой переехали жить к нам. Вот такая политическая карта моего место пребывания.

И хоть население хутора уже перевалило за четыре десятка человек, взрослого, а значит трудоспособного населения было немного и приходилось постоянно нанимать работников.

…..

Мой ответ про «нужно больше денег» имел для меня почти глобальные последствия. Отец решил, что ответ пророческий и спихнул ознакомление с семейным бизнесом моей тушки на отца. Типа, ты глава семьи, занимаешься торговлей, ездишь везде, вот и передавай ему свой опыт, ибо, что с топором, что с вилами или сетями, Матти, в силу возраста еще рано знакомиться.

Дед свою репу почесал, подумал, и был вынужден согласиться, что такой вариант моего обучения, самый лучший. Хотя я, хоть убейте не понимаю, логику их решений. Что отец, что дед, сами постоянно твердят друг другу, что я мал и ничего не запомню. Ну и оставили бы меня в покое, я бы спокойно пирамиду дома строил и шведский учил.

Несмотря на изначально предвзятое отношение, поездки с дедом мне понравились, хоть и приходилось порой рано вставать и питаться всухомятку. Дед начал ознакомление со своей сферой деятельности с автобиографии. И я, наконец, понял, ему одному просто скучно и хочется поговорить. А я, самый подходящий собеседник. Лишних вопросов не задаю, и родственник к тому же, из-за чего можно и о личном поболтать. С наёмными работниками так не пооткровенничаешь. Да и еще к тому же, я мелкий, и большинство его откровений по его мнению забуду, если не всё. Ха!

Оказывается, наш дед, золотоискатель. Самый-самый настоящий. Родился он в 1830 году в семье третьего сына главы тогдашнего клана Хухта. Ему и так ничего не светило получить по наследству, так он еще и самым младшим был в семье. Ну, как я сейчас, почти. Земля и озеро в те времена принадлежали местному барону, а клан был просто арендатором.

Когда ему исполнилось десять лет, его семья переехала в Улеаборг в поисках лучшей доли. Но как-то у них всё сложилось не очень, и через год деда Кауко отдали учеником в рыболовную артель. В шестнадцать лет он обрюхатил какую-то местную девчонку-шведку из аристократов. Которые даже и не подумали отдать её за простолюдина-финна, а стали угрожать местью и наказанием. И деду пришлось бежать. Благо, его отец сумел выправить ему паспорт.

В Або дед нанялся матросом на лесовоз, который шёл в Англию. Но в датских проливах его барк посадил на мель неопытный лоцман, на котором, как говорили матросы, сэкономил капитан и он же хозяин этого судна. В Дании, где он оказался после этого происшествия, пришлось наниматься на другое судно. Единственный корабль, который взял его в рейс, был колониальным транспортом.

Датская Вест-Индия, а точнее остров Сент-Томас, сначала очень понравились ему. Он нашёл работу в плотницкой артели и даже успел завести подружку в столице этой колонии, городе Шарлотта-Амалия. Но неожиданно подхватил жёлтую лихорадку и почти два месяца провёл в местном монастыре на излечении. Из-за чего, этот тропический островок ему сильно разонравился, и он его покинул, нанявшись как подменный матрос на один рейс на североамериканский военный транспорт снабжения, идущий в Сан-Франциско.

По прибытию в данный город, он соблазнился рассказами о золоте, валяющемся под ногами вдоль реки Американ-ривер и завербовался в немецкую артель. С этой артелью ему очень повезло. Основной костяк группы состоял из австрийцев, баварцев и саксонцев, которые имели опыт горных работ и к тому же могли за себя постоять, так как большинство успело поучаствовать в боях так называемой «Германской Мартовской революции».

За четыре года старательства дед сумел накопить приличный капитал и при этом его не только сохранить, но и остаться живым. На общем собрании артели было решено прекращать добычу золота и выбираться на восточное или южное побережье САСШ. С большим трудом, они сумели пробиться через индейские территории и вышли к Новому Орлеану, где почти все члены их команды и решили осесть, прикупив по ферме. Уговаривали остаться и его, но дед решил вернуться, надеясь поселиться в южных районах Финляндии.

После долгих мытарств из-за начавшейся Крымской войны, он смог добраться до Аландских островов, где даже поучаствовал в сражении за крепость Бомарсунд, в числе местного финского и аландского ополчения. После сдачи крепости сумел с несколькими местными финнами, ночью, на небольшом рыбачьем баркасе, уйти в Або. Где буквально вечером того же дня дед встретил знакомца из Улеаборга, который и поведал ему печальную весть о смерти всей его семьи от чумы.

Оказалось, что чума выкосила не только его семью, но и весь клан Хухта. И он остался единственным представителем этого семейства. Местный барон тоже не уберёгся, и дед Кауко выкупил все земли и озеро, которые раньше арендовал его клан, у баронского наследника. Тому никакого дела не было до ведения хозяйства и он, по бросовым ценам распродал всю землю своим бывшим арендаторам.

…..

Познакомил меня дед и с нашими шведскими родственниками. В первую очередь с семьёй Нюбергов, родителями жены моего старшего братца. Ян Магнус Нюберг, её отец, служил начальником железнодорожной станции Улеаборг и жил в служебной квартире рядом с зданием вокзала. Он и его жена Лина имели восемь детей, и все они были девочками. Поэтому он и не возражал против брака одной из дочерей с наследником богатого крестьянского семейства. Когда я впервые услышал их фамилию, она показалась мне знакомой. И не зря. Карл Ричард Нюберг, изобретатель паяльной лампы и примуса, оказался их родственником. Причем, довольно близким, что позволило Ларсу Нюбергу, младшему брату Яна Магнуса, который имел в Улеаборге завод скобяных изделий, выпускать на нём и лампу, и печь, всего за половину положенного патентного роялти.

Другим шведским родственником был Нильс Викстрём. Мой тридцатилетний двоюродный брат и родной внук деда Кауко. От сына, которого родила та шведка, которой по неосторожности надул пузо мой героический дед. Уж не знаю что там приключилось и почему Нильс остался сиротой, об этом дед ещё не рассказывал. Но именно за его деньги, мой великовозрастный братец, окончил Финляндский кадетский корпус. В финскую гвардию не попал, но уже несколько лет поручик Нильс Викстрём командует второй ротой четвёртого Улеаборского финского стрелкового батальона.

И ему еще повезло оказаться в родном городе. По-тому что хоть батальон и называется Улеаборгским, но размазан тонким слоем от Ваасы на юге, до Кеми на севере. Выполняя сразу и обязанности пограничной охраны, и вооруженных сил, и даже жандармерии.

У него самого уже было, пара сыновей, четырёх и двух лет. И дед всегда, когда бывал в городе, заезжал проведать своих правнуков. Бабушка Ютта не только знала об их существовании, но и каждый раз передавала чего-нибудь вкусненького. Со старшим своим племянником я познакомился довольно близко. Четырехлетний Андреас углядел на моём поясе чехольчик с ножом и требовательно потянул к нему свои ручки.

– Дай.

– Не дам, – я сумел увернуться от ушлого родственника и с укором посмотрел на взрослых, которые с явным удовольствием следили за нашим знакомством и разборками.

– Хочу! Дай! – пошёл на второй заход мой племянничек, и я, не успев увернуться, оказался им схвачен. А его загребущие лапки стали пытаться дотянуться до ножа.

– Отвали! – я попытался вывернуться из его захвата, но он был не только чуточку крупнее меня, но и тяжелее. Пришлось свободной рукой ухватить его за ухо и попытаться высвободиться.