Текст книги "Великий диктатор (СИ)"

Автор книги: Alex Berest

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Глава 24

– Здравствуйте, здравствуйте, господин Нюберг! – заголосили мальчишечьи голоса, как только мы вошли в комнату на втором этаже приюта.

Мы – это, собственно, я и мой родственник со стороны жены моего старшего брата Кауко. Дядя Ларс, как я называл его, был владельцем трёх заводов. Заводами скобяных изделий и паровых машин он владел ещё до моего явления в этот мир, а бондарный завод он приобрёл недавно, буквально после Нового года. Вместе с заводом ему достался и небольшой приют для мальчиков-сирот, который содержала бывшая владелица завода ради налоговых послаблений. Что, впрочем, не спасло её от разорения.

К моему стыду, я до попадания в Финляндию смутно представлял что такое бондарный завод. Нет, среди моих друзей были пацаны с фамилией Бондарь и Бондаренко, и нам даже на уроках истории рассказывали про бондарей, которые делали деревянные бочки. Но чтобы целый завод этим занимался? Для меня это было открытием. И только здесь, когда дед Кауко стал брать меня в поездки, я узнал кто, как и для чего производит деревянные бочки. Эта тара использовалась повсеместно для транспортировки и хранения всевозможных товаров. Помню, в каком шоке я был, когда первый раз увидел громадную деревянную бочку на два ома (300 килограмм) с солёным сливочным маслом.

Как и почему разорилась предыдущая хозяйка я не знал, но Ларс Магнус Нюберг подбил моего дядю Каарло выкупить выставленный городом на торги бондарный завод. Естественно, дед особых денег на это дело не выделил, так как впереди маячило строительство железной дороги от кирпичного завода и дамбы со складами на моём острове. Но, тем не менее, эта парочка завод выкупила. На эти цели дядя Каарло даже взял кредит в банке.

Я сначала не понимал зачем нам бочки. Ну, разве что на строительную смесь, которую производили из боя клинкерного кирпича.

– У Ларса Нюберга есть хорошие знакомства в Германской империи, и, он может заключить большой контракт на поставку сосновых семян, – пояснил мне дядька, приоткрывая тайну покупки. – У меня много шишек остаётся после сбора. Я даже не все пускаю на шелушение. А у нас семена недорого стоят, все предпочитают брать годичные или двухгодичные саженцы. А немцы берут прямо в шишках, бочками. Да и смолы есть избыток, так что мы найдём чем заполнить тару.

Я с содроганием вспомнил дядин барак для шелушения шишек, который представлял из себя баню с устроенным внутри неё сетчатым барабаном. Шишки раскрывались при нагреве, и когда их крутили в барабане, из них выпадали семена с крыльчаткой. Но крутить надо целыми днями, в дикую жару. Адская работёнка. По-моему, даже хуже чем возле печи кирпичного завода.

После разорения предыдущей хозяйки завода приют временно попал под управление городом, а после обретения предприятием новых хозяев им на шею повесили и это детское учреждение. Вообще, опека детей, потерявших родителей, в княжестве была организована неплохо. В городах существовали как казённые, так и частные приюты. Создание частных приютов очень поощряется, так как в этом случае экономятся средства княжества на пособия. Да и многие выпускники приютов остаются работать на предприятиях-шефах. А превратить приюты в полноценные работные дома мешает строгое законодательство, которое ограничивает труд несовершеннолетних в возрасте до двенадцати лет четырьмя часами. А после достижения двенадцати лет у детей есть выбор. Или работать полный день, или половину дня учиться в народной школе, а вторую половину посвятить работе.

Но это только в городах, в сельской местности сироту забирают родственники или назначенные общиной опекуны. У нас, в Яали, представителями опеки являлся пастор и церковный староста. И они же выдавали пособие, которое платит губерния на каждого сироту до двенадцати лет. В Улеаборгской губернии пособие небольшое, всего одна марка в месяц. А вот в столичной Гельсингфорской губернии, как говорят, пособие аж целых пять марок на человека.

Каждый месяц наш пастор проводит «Службу ключей», так называется у нас исповедь. Она добровольна – как любит повторят отец Харри, но все прихожане от семи лет и старше, участвуют в ней обязательно. Через исповедь пастор и контролирует взаимоотношение опекунов и опекаемых.

А вот мне вначале даже пришлось придумывать самому себе грехи и стараться особо не повторятся, чтобы отец Харри ничего не заподозрил. Хорошо, что мои братья-рыцари в нашем узком кругу обожали рассказывать друг другу о своих грехах. А иногда в споре о их крутости дело доходило и до драк. Я же, пользовался случаем и запоминал все их «страшные» прегрешения, которые в основном сводились к непослушанию и непочитанию взрослых и использовал при личной исповеди.

Когда новые хозяева получили в нагрузку к заводу и приют, их как опекунов обязали проводить раз в год культурно-массовые мероприятия. Обычно это были походы в приезжавший в город цирк и посещение местных театральных постановок. Кто из моих дядей додумался пригласить в приют для литературных чтений писателя Хухту, я не знаю, но с месяц точно отбрыкивался от их поползновений. Пока не вмешался дед Кауко и не заставил меня провести эту встречу. И вот сейчас я обозревал дюжину мальчишек в возрасте от восьми и до тринадцати лет, вскочивших с лавок при нашем появлении.

– Мальчики, перед вами писатель Матти Хухта, чьи сказки про Мумми-Тролля вы наверняка читали, я видел эти книги в вашей библиотеке, – и дядя Ларс правой рукой указал на меня и кивнул в сторону небольшой книжной полки, висевшей на деревянной стене. – Сегодня он расскажет вам про новую написанную им книгу. Матти, оставляю вас, как ты и просил. Зайду за тобой минут через сорок.

Сказал и свалил, оставив меня одного перед мальчишками разного возраста. Самому младшему на вид было, как и мне, восемь-девять лет. Старшему, наверное, двенадцать-тринадцать. Но, так как я рос аномально, то ростом чуть-чуть не дотягивал до их старшего. Ну, я так определил, на глазок. Тем более, что дети как вскочили с лавок, установленных вдоль длинного стола, так и остались стоять.

– Добрый день, господа. Садитесь, – произнес я первые слова и почувствовал себя как учитель в школе. – Совсем недавно я написал новую книгу и хотел бы рассказать вам про неё…

– Не верю! – перебил меня старший пацан, сидевший с самого края лавки.

– Чему именно? – чуть ли не радостно спросил я у него.

Я-то боялся, что мне попадутся какие-нибудь забитые жизнью дети, которые молча выслушав меня и приняв подарки, тут же забудут о моём визите. А вот спор, это хорошо. Это говорит, что наша встреча может выйти интересной и продуктивной. А может, наоборот, перерасти в конфликт. Ну, тут всё от меня зависит.

– Что вы, ты, – мальчишка на мгновение сбился в сомнении, как меня величать, но видимо решив, что снявши голову – по волосам не плачут, продолжил. – Ты, скорее – «золотой кролик», которому за деньги кто-то написал книгу, а теперь ты – знаменитость. Вот! – и гордо задрав голову, обвел взглядом остальных. Видали, мол, как я его?

Паренёк, называя меня «культа пу-пу», явно провоцировал конфликт. Простой кролик (kani) не шёл ни в какое сравнение с оскорбительным кроликом (pu-pu).Так называли здесь мажоров, золотую молодёжь, которая, в случае проблем, сразу пряталась за спины взрослых и сама за себя постоять не могла. Видимо, хотел меня обидеть так, чтобы я плюнув на всё, ушёл и оставил их в покое.

– Тебя как звать? – решил я сменить тему и зайти с другого фланга.

– Звать меня Ванхемпи (старший), – прошипел в ответ мальчишка, то ли странное имя, то ли прозвище. – И я здесь решаю кто говорит первым! Только…

– Вот и прекрасно! – грубо перебил его я. – Распорядись, нагреть самовар. А то тут мои бабули пирожков вам напекли.

С этими словами я поставил на стол мешок и развязал его. По комнате сразу поплыли сногсшибательные запахи свежей выпечки с лесными ягодами, отчего сразу с нескольких мест послышались громкие голодные сглатывания и урчание животов.

Когда бабушки узнали о том, что я на следующий день еду в детский приют, они тут же заявили, что в гости с пустыми руками нельзя, и припрягли меня месить тесто. Влезший было с советами о начинке печева дед Кауко схлопотал по шее и позорно утёк, бросив внука на произвол судьбы.

– Ммм, – замялся предводитель приютских при виде горы румяных пирожков. – Ну, да. Это можно, – согласился он и, явно взяв себя в руки, скомандовал. – Кирппу, Йоха, самовар разогрейте, бегом! Туме, Татта, тащите кружки и тарелки!

В комнате сразу поднялась суета и пацаны забегали, как наскипидаренные. Двое, явно десятилеток, схватив полуведёрный самовар рванули за дверь. Ещё двое, начали доставать из посудного ларя кружки и блюдца.

– Меня зовут Мауно. Мауно Уотила, – всё же представился местный вождь и, как бы нехотя, протянул мне руку.

– Матти Хухта, – в ответ представился и я, хотя, дядя Ларс уже представлял меня. И пожал его протянутую руку.

Пацан явно хотел с силой пожать мою лапку, даже так показывая, что он здесь главный. Но я ответил тем же, и мы почти на минуту застыли в силовом рукопожатии, глядя друг другу прямо в глаза.

– Силён, – констатировал он, после того как сам, первый, разжал руку. – Так это правда, что ты сам пишешь книги?

– Честное пионерское! – я вскинул правую руку в пионерском салюте, так как был в своей форме, с галстуком и различными нашивками.

Мальчишка вначале испуганно дёрнулся из-за моей вскинутой руки, но быстро сообразив, что это элемент какой-то клятвы, засыпал меня вопросами про пионеров и нашу организацию. Почти всё чаепитие я рассказывал ему и остальным кто такие пионеры, какие у нас задачи. Отдал им привезённые с собой копии текстов устава, правил и пионерской песни.

Я так увлекся рассказами про наш отряд и наши приключения, что не заметил даже прихода Ларса Нюберга за мной. Так и не успел им рассказать про новую книгу «Волшебные спички». И просто оставил три экземпляра её на столе. Зато договорился с дядей Ларсом, что на пасхальные вакации он привезёт к нам, в Яали, Мауно, который уж очень хотел увидеть вживую наш отряд.

И уже в самом конце, ко мне робко подошёл мальчишка, которого Отто назвал Кирппу (блоха), отправляя разогревать самовар.

– Простите, господин Хухта, – мальчишка замялся, но всё же справился с, то ли стеснением, то ли боязнью. – Вы сказали, что вы с Яали. А вы не знаете, живут ли там тетя Ханна и дядя Отто Макела?

– Он учителем в школе работал? – и дождавшись кивка, огорошил мальчика ответом. – Умер он. В прошлом году. От гриппа. А жена его жива. Родственники твои?

– Да, – прошептал парнишка. – Тётя Ханна – родная сестра моей матери.

– А чего же ты тогда здесь? – искренне удивился я. – Никак сообщить не могли, что ли?

– Мы в Брагестадте жили. А когда родители умерли, я решил сам до тётки добраться. Но меня поймали на железной дороге. И сюда определили. Даже слушать не захотели про родню, – быстро-быстро выпалил пацанёнок, будто боясь, что я не дослушаю и уйду.

– Звать-то тебя как? А то, что я скажу твоей тётке? Не про блоху же рассказывать?

– Ой. Извините, господин. Я это, я Петри Хакала.

– Ясно. Сейчас запишу и вечером или завтра сам ей расскажу о тебе.

– Спасибо, господин Хухта!

По приезду домой, за ужином, я рассказал родным о встрече и не забыл упомянуть про Петри Хакала. Чем вызвал непонятное мне оживление, а дед, забыв про еду, оделся и ушёл, сказав, что пойдёт навестит Ханну Макела.

– За два года до твоего рождения семья Хакала продала свой хутор и земли нам, – пояснил мне отец. – Это то самоё болото, где мы торф сейчас добываем. Да и дружили мы семьями. Если Ханна не возьмёт племянника, то мы сами его к себе возьмём. Ты как, Эмма? – обратился он к матери.

– Конечно, Матти! Они же нам как родные были. Мы с ними вместе росли, – и одобряюще накрыла своей ладошкой кулак отца на столе.

…..

В конце марта к нам приехал из Швеции дядя Бьорк, старший брат моей мамы. И привёз хорошие новости о цене строительства железной дороги от нашего кирпичного завода и до Улеаборга. На организованном дедом Кауко совещании собрались все совладельцы завода и я, в том числе.

Сначала дед попытался меня турнуть, не из-за вредности, а из-за того, что меня, вместе со всеми моими пионерами, включили в состав церковного хора, и сегодня была как раз репетиция перед Пасхой, которая в этом году припала на седьмое апреля. Но наш управляющий, англичанин мистер Райт, вступился за меня, заявив деду, что мастер Хухта будет ему нужен на этом собрании.

Я несколько раз безуспешно попытался донести до деда, а потом и до отца, как я сам вижу нашу будущую железную дорогу. Но от меня и от моих каляк-маляк отмахнулись, как от назойливой мошкары. Поэтому я и пошёл к мистеру Райту, который, в отличие от родни, меня очень внимательно выслушал и предложил немного подправить мой план. В итоге, после долгих часов обсуждения мы с ним и готовились представить всем то, что мы придумали.

Шведский подрядчик, которого нашёл дядя Бьорк, брал на себя проектирование дороги и строительство путей. С нашей стороны было только финансирование, получение разрешения на строительство и возведение моста через речку Калимеэноя в селе Корвенкюля. Мост, для экономии, решили поставить пока деревянный.

– А ездить-то что по этой дороге будет? Где мы паровозы возьмём, – неожиданно влез в разговор, дремавший в своём углу дядя Тапио.

– Один паровоз можно переделать очень быстро под вашу колею. Он как раз есть в наших мастерских. И он продаётся. Шесть тысяч крон, – ответ на этот вопрос дядя Бьорк явно подготовил заранее.

– Девять тысяч марок? – влёт конвертировал валюту дед Кауко. – Это что же за рухлядь там по такой цене? В Гельсингфорсе, тридцать тысяч марок хотят за старый английский «Dubs».

– Хороший, кстати, паровоз, – подал голос и наш управляющий. – Очень хорошо подходит под то, что мы придумали с юным мастером.

– И что вы там придумали? – с подозрением в голосе осведомился наш глава клана. – Давай, Матти! Не тяни. Сбежал с хора, так хоть здесь дело предложи.

– Надо строить железную дорогу не только до нашего завода, а и до Кийминки. И запускать пассажирские перевозки. Так мы ещё быстрее окупим свои затраты на строительство.

Пока взрослые, выпав в осадок от моего плана, потихоньку пытались прийти в себя, я со скоростью пулемёта выдавал всё, что мы подготовили с мистером Райтом. Про цены на перевозки, пассажиропоток и строительство станций.

– Ну, ты! – отмерший дед погрозил мне пальцем. – Нам и так придётся кредит брать, а ты хочешь ещё удлинить маршрут! А это лишние полмиллиона марок. Откуда деньги брать?

– Из комода, – зло буркнул я.

– Ах ты, мелочь беспузая! Над дедом издеваешься? А ну…

– Постойте, херра Хухта! А ведь очень хорошая идея! Ваш внук придумал не просто лишний способ дохода, а он придумал долговременный способ. Что будет, когда у вас закончится глина в карьере? Вы всё забросите и распродадите? А перевозка пассажиров – это всегда и во все времена выгодно, – внезапно перебил деда дядя Бьорк.

– Когда это треклятая глина кончится, меня уже не будет на свете! И это будет уже не моя проблема. И угораздило же меня найти твою свистульку! А, чертёнок бесхвостый? – и дед с такой злобой зыркнул на меня, что я инстинктивно вжался в стул и постарался стать как можно меньще и незаметнее. И чего это на него нашло?

– А, то есть ты тогда будешь лежать в гробу и посмеиваться над нашими проблемами? – отец со всей силы хряпнул своим кулачищем по дубовому столу, отчего жалобно звякнула чернильница, а несколько карандашей подлетели в воздух. – Ты же сам, как одержимый, втащил нас в это дело с кирпичным заводом и железной дорогой, обещая вечные блага нашим семьям! А когда у тебя спросили: «а что дальше»? – ты на моего сына вину перекладываешь? – И отец стал демонстративно закатывать рукава своей куртки, показывая свои намерения.

– Господа! Господа! Давайте успокоимся! – попытался переорать начинающиеся семейные разборки дядя Бьорк. – У меня есть личные накопления и капитал моей супруги. И если вы будете согласны, то я профинансирую и возглавлю наше общее акционерное общество пассажирских и грузовых перевозок.

Его предложение немного успокоило всех присутствующих. Но только до того времени пока не начали обсуждать название новой корпорации и доли присутствующих. Посмотрев и послушав крики взрослых, я понял, что ничего сегодня мне больше не дадут предложить и тихо, по-английски, утёк в пампасы.

…..

Приехавшего к нам на Пасху Мауно Уотила я сплавил на попечение своего бывшего капрала Ялмара Стрёмберга. В пионерском отряде он получил от меня звание «мастера-пионера» и нашивку на левый рукав виде трёх малых белых звёздочек.

Так как никаких особых званий в пионерской организации моего мира я не знал, то пришлось придумывать всё с нуля, взяв за основу скаутские звания. Про скаутов я только читал и смотрел документальный фильм. Мои дети в своей школе ни в какие детские организации не вступали, поэтому получилось то, что получилось.

Самыми младшими в моей придуманной структуре шли пионеры-стажёры, затем однозвёздные, двухзвёздные, трёхзвёздные, мастер-пионер и шеф-пионер. Я решил, что пионерами, как и скаутами, можно быть всегда, невзирая на возраст. Себе же я своей волей присвоил звание «диктатора», с одной большой белой звездой на рукаве формы. Никто из моих пионеров и не возражал, все уже давно привыкли, что я их «диктатор».

С нашивками за выполнение определённых достижений было плохо. Всего, достижений было пока четыре: бег на лыжах, стрельба из винтовки, разведение костра и «ГТО». В само «ГТО» я включил простой бег, подтягивание, отжимание и умение плавать. Нашивки шила сестра Анью. Получались они у неё разными и великоватыми, но мои пионеры были рады и таким.

Петри Хакала по прозвищу Блоха переехал из приюта к своей тётке довольно быстро. Не знаю кто, где и на какие рычаги нажимал, но через полторы недели он уже ходил в нашу школу. Ханна Макела была рада просто безумно, что обрела своего родного племянника. Детей у неё не было, и появление Петри она воспринимала как дар божий. Но особо пацана не лелеяла, а вовсю обучала премудростям ведения хозяйства.

Я же, ночью, спев в церковном хоре на торжественном пасхальном богослужении гимн «Бог – наш оплот», написанный самим Мартином Лютером и переведённый на финский, и толком не выспавшись, вовсю спешил на кирпичный завод. Где, именно сегодня утром, я, наш управляющий и дядя Каарло, собрались испытать горизонтальный дровокол по моей схеме.

Все нормальные дети, и мои пионеры в том числе, наверное, наслаждаются сейчас вкусом мямми и выпечки, если конечно уже проснулись. Ничего, я ещё успею. У лютеран Пасха празднуется почти месяц. Единственный минус – это необходимость христосоваться весь месяц. И это у нас ещё не очень долго, говорят, у шведов Пасха празднуется все пятьдесят дней.

Из всех местных церковных праздников я люто ненавидел только один. «Пепельную среду». Мало того, что это начало поста, так ещё в церкви отец Харри посыпает голову каждого ребёнка освященным пеплом. Причем, взрослым только рисуют пеплом крест на лбу, а нам, бац на голову и елейным голосом «кайтесь». Бррр.

Испытания дровокола, в котором горизонтальный поршень толкал чурку на крестообразный нож по металлическому желобу, увенчались полным успехом. Мы за полчаса превратили в дрова все чурки, на рубку которых уходил целый день. Дядя Каарло отметил только то, что дровокол надо ставить на возвышении, чтобы получающиеся дрова сами с высоты падали в телегу. И с обратной стороны привода надо доделать циркулярную пилу, чтобы сразу пилить бревна на чурки. Теперь осталось только презентовать этот станок деду, а уж он точно сделает на нём деньги.

Глава 25

Когда в парке «Эспланады» Гельсингфорса поднялась какая-то нездоровая суета, Аксель Лиль только-только удобно устроился на лавочке. Он специально сел посередине, по бокам от себя разместив трость и зонтик. Его друзья, Арвид Неовиус и Рудольф Эльвинг, с которыми он намеревался сегодня устроить мальчишник в ресторане «Клиппан», по какой-то причине задерживались. А желающих присесть на свободное место, даже к незнакомому человеку, всегда хватало. А так и приличии соблюдены, и никто его не побеспокоит.

Надо бы попенять Рудольфу, как члену городского совета, на малое количество лавочек в парке, подумал Аксель, но развить эту мысль не успел. Из-за здания Шведского театра стали вылетать, как мячи для крикета, мальчишки-газетчики, что-то орущие во всю свою глотку. Народ засуетился, газеты расхватывались прямо на лету, и до опешившего Акселя добрался только один мальчишка с всего двумя экземплярами «Финской правды» в руках.

– Пулемёты! Нам нужны пулемёты! – прохрипел он явно из последних сил и слегка помахал двумя газетками.

– Держи, – кинул мужчина мальчишке монетку в пять пенни и, получив газету на руки, тут же забыл о газетчике, переключив всё внимание на передовую статью. Хоть Аксель и был активным членом шведской партии и читать крестьянскую прессу ему было не к лицу, особенно здесь, прилюдно, в парке, но статья с заголовком «Пулемёты для Особой Китайской бригады» привлекла его внимания и, начав читать, он увлёкся. Всё же Ээро Эркко один из лучших журналистов Финляндии, промелькнула где-то на задворках сознания, занятого обработкой читаемого текста, мысль.

Аксель Лиль так увлекся чтением, что пропустил появление своих приятелей. Оторвался только тогда, когда кто-то, подобрав его зонтик с лавки, присел рядом. Мужчина было дёрнулся отчитать нахала, но наткнулся на насмешливый взгляд Рудольфа Эльвинга. А подняв голову, обнаружил и стоящего рядом Арвида Неовиуса.

– Чем ты так увлечён? Ба! Да это же «Финская правда»! Арвид, погляди на нашего умника – и что он читает! И что интересного пишут? Поднялись цены на картофель? – Эльвинг, или как он предпочитал трансформировать свою фамилию в Эльфинг, пребывал явно в хорошем расположении духа, чего нельзя было сказать про Арвида Неовиуса. Их друг – марксист явно страдал с похмелья и выглядел мрачным и помятым. Он был единственный из этой троицы, кто не состоял в шведской народной партии, а почти в открытую заявлял о своём членстве в РСДРП. И даже успел поучаствовать в её первом съезде в Минске.

– Да вот. Наш малыш Хухта опять учудил! Прислал Ээро Эркко чек на тысячу франков, которые получил за издание своих книг во Франции. И попросил того купить на эти деньги пулемёт и передать в Китайскую бригаду.

– Кто бы ему позволил? – сдвинув тросточку Акселя, приземлился на лавочку и Арвид, обдав своего приятеля ядрёным перегаром.

– Фу! – замахал Аксель на него газетой. – Ты что вчера пил? Керосин, что ли? И что ты имеешь ввиду, что Эркко всё подстроил для своей статьи?

– Не помню что пил. А с Эркко станется. Хотя, хорошая придумка. Сейчас все ринутся тоже что-то для армии жертвовать.

– Здесь фотография чека на предъявителя, с именем Матти Хухта. На, сам прочти!

– Ой! Мне бы пива. А ты газеты суёшь, – слабо возмутился его приятель, но на фотографию взглянул. – Нет! Не думаю. Без одобрения взрослых ребёнок этого бы не сделал сам.

– Давай мне, – забрал газету из рук приятеля Эльвинг и принялся читать. – А что? Хорошая идея! И очень выгодна нам – произнёс Рудольф, закончив чтение.

– Нам?! – искренне удивился Аксель. – Это как же?

– В редакции «Финской правды» открыт пункт сбора помощи. Завернём туда и внесём пожертвования…

– Ты с ума сошёл? Что про нас подумают однопартийцы? – возмутился Лиль.

– Что мы патриоты своей страны. Если наши газеты закрыты, то внесём в фонд «аграриев» и расписку возьмём. А если они будут печатать списки жертвователей, то ты и с этой распиской, и с этой газетой в понедельник пойдёшь в канцелярию генерал-губернатора. Где и попросишь снять запрет на наши газеты «Викинг» и «Новая пресса» для начала сбора помощи военным. Думаю, что не откажут. Тем более, я в воскресенье объеду всех наших сенаторов и попрошу о всемерной поддержке, – Эльвинг покопался в своём бумажнике и извлек купюру. – Вот, я готов пожертвовать пятьсот марок.

– Я на мели, – пробормотал Арвид.– На сегодня хватит погулять, но за более крупной суммой надо идти в банк или к отцу.

– Не думаю, что это хорошая идея, в твоём состоянии попадаться на глаза генералу. Твой отец тебя, ещё чего доброго, под домашний арест определит.

– Да, папа Фритьоф такой. Так что, пожертвования – это без меня.

– Я думаю, что и моих пятисот марок хватит. А с вас оплата ресторана тогда, – и совершенно неожиданно для всех окружающих громко свистнул, привлекая внимание и останавливая проезжающий мимо экипаж.

– Ты бы хоть предупреждал, – осуждающе произнёс марксист, вставая с лавочки. – Я даже малость в себя пришёл от неожиданности.

Аксель Лиль, подобрав свои зонтик и трость, тоже поспешил вслед за приятелями, уже усаживающимися в коляску. Давно зная Эльвинга, он чего-то подобного и ожидал от товарища, который своими выходками просто обожал эпатировать окружающую публику.

…..

Конец апреля принёс новости, которые меня полностью убедили, что этот мир не мой, прежний, а какая-то параллельная реальность. Вместо того чтобы распустить финские войска, власти решили их отправить в «Жёлтую Россию», как назвал в своей статье, опубликованной в «Петербургском листке», журналист Илья Левитов территории Маньчжурии, доставшиеся империи после подавления восстания ихэтуаней.

Всё финляндское общество моментально разделилось на два лагеря: на тех, кто был за сохранение армии даже таким оригинальным способом, и тех, кто против.Так как войска отправлялись на восток, на десять лет, то срок службы по призыву был поднят до пяти лет, с отменой всех предыдущих льгот. Я до этого как-то особо и не интересовался тем как и почему служат финны. А теперь с удивлением узнал, что до сегодняшнего дня срок службы составлял всего два года для получивших четырёхлетнее образование и один год для выпускников училищ и университетов.

До злополучного указа служба в местных подразделениях считалась чистой синекурой. За исключением Абоского и Улеаборгского батальонов все остальные части занимались лишь шагистикой, стрельбами и раз в год участвовали в парадах. К тому же, солдат нередко привлекали к довольно неплохо оплачиваемым строительным работам. И, естественно, увеличение срока службы и перевод из резервных рот в стрелковые батальоны рядовой и унтер-офицерский состав восприняли не однозначно.

Было даже несколько случаев, когда офицеры подали прошения об отставке и переводе в Улеаборгский батальон, который внезапно преобразовали в пограничную бригаду и переподчинили российскому министерству финансов. Всё это подробно освещалось в прессе. И после вала критики читателей в отношении этих офицеров, многие из них отозвали свои прошения.

Полностью убедившись что это другой мир, я понял, что могу делать всё, что захочу, и решил внести свой небольшой вклад в происходящее. А точнее, отправить Ээро Эркко чек на тысячу франков, который зимой мы получили от Стокманнов. Своими действиями я убивал сразу двух зайцев: мстил деду, который по какой-то мне неведомой причине начал патентную регистрацию схемы моего дровокола на своё имя, и вносил свой посильный вклад в защиту солдат в будущей русско-японской войне.

В работах по созданию горизонтального дровокола принимали участие кроме меня ещё и наш англичанин, мистер Райт, и мой дядя Каарло. Идея была моя, а работа руками и финансирование – их. О том, что дед в отправленных на регистрацию в патентное бюро Гельсингфорса документах поставил своё имя, я узнал из полученной почты в отчёте нашего юриста. Подходить и интересоваться, что дед творит, я не стал. Раз сам не сказал, то и тут отмажется.

Написал довольно небольшое письмо главному редактору «Финской правды», с просьбой обратить его внимание, что головные уборы в стрелковых батальонах имеют белый верх и очень хорошо демаскируют. А самоё главное, попросил того поспособствовать в покупке любого доступного пулемёта (konekivääri), патронов к нему и передаче в любое подразделение финляндской армии, отправляющийся в Китай. «Вокруг них будут тысячи и тысячи туземцев, а у них – только лёгкое стрелковое оружие», – добавил я эмоций, не забыв разъяснить, что это за чек и откуда он у меня взялся. А то дотошный дядя Ээро может и вернуть его письмом моим родителям.

Не доверяя местной почте, опять-таки по рекомендации Ээро Эркко, я собирался отправить заказное письмо с помощью её железнодорожного аналога. В 1890 году местная почтовая служба была присоединена к имперскому министерству почт и телеграфов, и нередки были случаи перлюстрации отправлений. Тем более, что я уже несколько раз пользовался услугами железнодорожной почты, отправляя свои рассказы или стихи в столицу.

Случай попасть в Улеаборг и отправить письмо, подвернулся довольно скоро. Мне и так нужно было в город, в оружейный магазин, и я уже собирался попросить о поездке кого-либо, но не успел. Дед сам взял меня с собой за покупками. Он продолжал моё обучение на собственном примере, покупая или продавая что-либо, попутно рассказывая и объясняя, а вечером частенько устраивал экзамены, проверяя что я запомнил, какие были цены и почему он выбрал именно это, а не то. В этот раз я успел только пообедать после школы, как мы, я, дед Кауко и мой брат Эса, выехали в столицу губернии на двух фурах за солью.

Проезжая мимо вокзала, я отпросился на пять минуток «отправить письмо», пообещав догнать их на складе. Мог бы и не спешить, соли на складе хватило только на дедову фуру. Дед Кауко поворчав на нерасторопных торгашей, оставил меня и брата дожидаться, когда подвезут соль из порта, а сам поехал домой.

– Эса, мне надо в оружейный заскочить. Без меня справишься? – обратился я к брату, который воспринял вполне спокойно приказ деда остаться и дождаться соль, и сейчас, сидя на облучке фуры, читал юмористическую повесть «Сапожники Нумми» Алексиса Киви.

– Пфф, – фыркнул брат и, оторвавшись от книги, поинтересовался. – Опять патроны? Ты же вроде недавно брал пару сотен, или вы уже сожгли их?

В ответ я только пожал плечами.

– Ну, мы же много стреляем. И я не только патроны. Я и новые винтовки заказал. Только деду не говори, хорошо?

– Ого. Дорого небось? – и хитро прищурившись, спросил. – Чем задобришь моё молчание?

– Винтовку хочешь?

– Твою пукалку? Не, мне такое не нужно.

– А берданку? И сотню патронов?

– Издеваешься, мелкий? Откуда у тебя берданка?

– Ты мне не веришь? Когда я тебя обманывал?

Отдавать в качестве подарка за молчание одну из найденных на телах мертвых золотостарателей винтовку было жалко, но ещё как минимум три-четыре года стрелять из этого четырехлинейного монстра для моей мелкой тушки было крайне опасно. Переделочную винтовку Квашневского я, конечно, сохраню, но вот простой берданкой и пожертвовать можно.