Текст книги "Virgo Regina"

Автор книги: Ахэнне

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

На мгновение Камиллу захотелось вломить как следует, хотя никогда прежде Доминик не вызывал ничего, кроме слегка брезгливой жалости.

Камилла остановило спокойствие Натанэля. Не уподобляйся 'своре'. И Альтаиру.

– В чем дело? Я тебя слышал.

– Камилл… я никогда не… ну… – во рту пересохло. Доминик чувствовал себя подростком, чей личный дневник прочитали смотрители в интернате. Или застукали за онанизмом. – Прошу вас, отпустите.

– Я тебя слышал. Ты тот, кто нужен, – Камилл прикусил язык. Незачем до сроку говорить, что Доминика выбрала Королева – он и без того от собственной тени шарахается…

Молчание. Провалиться сквозь землю, вернее холодный каменный пол – банальное, но единственно значимое желание; Доминик часто-часто облизывал пересохшие губы. Пожалуйста, не надо.

У него ничего нет. Место в бараке и одежда, вот и все. Как и у других, впрочем, но маленькая тайна позволяла…

Ну, скажем, не перегнуться через перила, стоя на крыше дворца Гвендолин. Или не коснуться заголенного провода.

Если ты – последний из последних, нужно цепляться. За нечто нематериальное, ведь материальное не дадут, отберут, сломают.

Доминика слегка тошнило. Словно забрались в горло грязными, пахнущими тухлой рыбой и канализацией, пальцами. Его унижали, издевались всю жизнь, он привык…ко всему, кроме боли можно привыкнуть, да?

Или есть что-то хуже боли?

– Отпустите меня, – говорил он, зная, что хуже всего.

Он предаст и самого себя. В конечном итоге, подчинится. Откажется – элитник убьет его, элитники не привыкли к ослушанию, но…

Да глупости. Сколько угодно можно рассуждать: лучше быть техником и не дожить до тридцати пяти, лучше пообниматься с 1000-вольтовым кабелем; не-жить, но не позволить в который раз потрошить заживо.

Не сможет.

'Я и правда ничтожество', подумал Доминик.

– Можешь отказаться, – внезапно проговорил Натанэль, глухо и шершаво, похоже на рычание, – И обречь нас всех. Или спасти.

Камилл страдальчески поморщился. Нашел Натанэль, чем пронять! Доминику плевать на 'всех', и не без оснований. Вон, маленький извращенец Эдвин с бандой чего стоят!

Натанэль говорил, что среди 'выкидышей' принято держаться стаей. Взаимовыручка и далее по списку.

Но в нормальном мире предпочтительнее заботиться о личной заднице. Она как-то ближе.

Проще ему по морде дать, дабы выбить откуда-то прорезавшуюся дурь и упрямство. Доминик отступил от наклонившегося к нему элитника. Беспомощно озирался, ровное жужжание аппаратуры медблока оттеняло паузу до полной невыносимости.

С рождения в нем жила мелодия, он слышал ее всегда. Когда засыпал и просыпался. В редкие часы покоя и в круговерти побегов, издевательств и отчаяния. Мелодия спасала. Мелодия была его душой.

Откуда взялась – неизвестно, но кто спрашивает паспорт у маленьких тайн?

Он запел.

Камилл и Натанэль сначала переглянулись, потом узкие губы техника сложились в довольную ухмылку.

'Я же говорил'.

То, что надо. Высокий чистый голос, и впрямь более похожий на голос женщины; неудивительно, что его потребовала Себе Королева.

– Госпожа будет рада, – прервал Доминика Камилл. – Веди его к ней.

*

В анфиладах покоев госпожи бил в глаза свет. Свет и роскошь. Доминик зажмурился – игра многотысячно отраженных в зеркалах и хрустале всполохов огня резала глаза; если бы не Натанэль, он бы заблудился. Слишком ярко – хуже темноты. Еще Доминик понимал: вот это – роскошь, но ярлык был условным. Планета круглая, а здесь – роскошь. Личным опытом не подкреплялось. Он верил.

Ему хотелось замедлить шаг, коснуться пальцами пушистых ковров, лепных украшений на стенах, подойти ближе и рассмотреть картины на стенах и обитые чем-то карамельно-коричневым стены.

Но Натанэль не давал передохнуть, Доминик едва поспевал за длинноногим элитником, приходилось бежать.

Что происходит? Зачем?

Ответов не было, и не хотелось загадывать. Страшно.

Натанэль остановился у прямоугольной деревянной двери. Доминик потянулся, чтобы коснуться 'настоящего дерева', но Натанэль дернул его за руку:

– Это покои госпожи.

Вполне достаточно, чтобы присмиреть.

Двери открылись самостоятельно.

Внутри царил полумрак, пахло кисло-сладким, похожим на вишню дымом слабонаркотических сигарет. Густо-коричневые тона и бархат заполняли комнату уютом; Доминик подумал об укрытии… ну или норе. Здесь идеально прятаться.

Глупая мысль. От кого прятаться госпоже?!

Вздернулись бамбуковые татами. Натанэля и его 'добычу' приглашали в святая святых, и когда Доминик увидел госпожу, неприступную, загадочную до мифичности – тысячи рабов его уровня проживали всю жизнь, ни разу не узрев вживую своей хозяйки, – он растерялся. Настолько, что поначалу даже не спрятал удивленного взгляда.

Это – госпожа?

Какая она…маленькая, думал он, вместо подобающего в данном случае благоговения губы щекотала улыбка, пришлось больно прикусить язык. Маленькая и забавная. Вот они какие, женщины. Хозяйки.

Вот она – Гвендолин, член Сената, одна из Двадцати Высших. Владелица сотен рабов и дома-дворца.

Скользнуло нечто контрастно-рыжее, цвета политого кровью апельсина. Ящерица! – сообразил Доминик. Дернулся, но Натанэль сдавил его плечо.

– Она на цепи, – шепнул элитник.

Ящерица свернулась на шоколадном бархате в пяти сантиметрах от лодыжки Доминика и плотоядно облизнулась. Наверное считала, что упитанного 'третьесортника' привели ей на обед.

А еще в комнате был Альтаир. Сидел на пушистом ковре в одних кожаных трусах и ошейнике, Гвендолин поглаживала его по безволосой груди.

Лишь присутствие хозяйки сдержало Натанэля; ноздри его раздулись, но проговорил он с подчеркнуто-спокойной интонацией:

– Я привел того, о ком вы говорили, госпожа.

Альтаира перекосило. Удивление, бешенство и презрение.

– Вот как? – Гвендолин дернула ящеричью цепь. Животное клацнуло челюстями, вздыбило костяные выросты на шее. Доминика хозяйка игнорировала.

– Почему информация известна всем? – она обратилась к Альтаиру.

Элитник побледнел. Бронзовая кожа сделалась кремовой.

Натанэль скрипнул зубами.

– Госпожа… это Камилл! Я поручил ему… найти, а он… Он выдал всем, кому мог, а еще они с вашим новым приобретением…

Альтаир наклонился к Гвендолин.

Натанэль шипел не хуже ящерицы.

Доминику все настойчивее хотелось смыться куда подальше.

Гвендолин поджала пухлые губки.

– Это их дело. Качество семени не портится от того, что самец спит с техником, – громко сказала она. Доминик едва не взвыл: Натанэль до кровоподтека сдавил его предплечье. – Мне не по нраву утечка информации. Впрочем… – она кивнула Натанэлю, – Говори.

– Я привел того, о ком вы говорили. Госпожа, – повторил тот.

Лишь теперь Гвендолин соизволила обратить внимание на 'добычу'. Полагалось сжаться, упасть на колени; Доминик только опустил чуть голову и растерянно улыбался.

Она ведь госпожа. Могут быть жестоки Эдвин с бандой, техники, элитники. И Камилл жесток. Но она же… мать. Дочь Самой Королевы…

Всякая жестокость – мерзкий послед слабости, физической либо моральной. Госпожа не может быть жестокой.

Правда?

Лицо Гвендолин холодное, точно нарисованное. Красивая, думает Доминик – мужчина, никогда не знавший женщины, он внезапно испытал тоску-спазм где-то в диафрагме. Красивая.

Он улыбался.

– Ты уверен, Натанэль? – Гвендолин затянулась вишневой 'палочкой'.

– Да.

– Тогда пусть покажет, на что способен. Я должна убедиться.

Натанэль легонько пихнул 'добычу', но на сей раз Доминика не требовалось принуждать.

Конечно, госпожа. Конечно. Я всего лишь (ничтожество) третьесортник, но… И вам ведь не нужно, чтобы я вырвал сердце, правда? Всего лишь спел. Смешно, я всегда считал это чем-то постыдным, прятался, а теперь…

Как прикажете, госпожа.

Он пел, а по его щекам текли слезы.

Альтаир приподнялся на своем месте. Скрипел зубами, сжимал пальцы в кулаки – но раненая рука откликалась болью. Альтаир бесился сильнее.

Опередил. Какой-то новенький. Камилл продался за подачку – трах от элитника, ха! И вот… не он, Альтаир, выслужился перед госпожой.

Соперник. Натанэль.

– Отлично, – в отличие от Камилла, Гвендолин дослушала до конца. – Ты справился с заданием, Натанэль. Подойди.

Гвендолин сняла с Альтаира платиновый ошейник, знак высшего благоволения, и надела склонившемуся к ней Натанэлю.

– Отведи его, – Гвендолин указала на Доминика, – В отдельную комнату. Завтра я доставлю его Королеве. Ты поедешь со мной, Натанэль.

Она поцеловала его в губы, и это было сродни печати.

'Я отомщу', думал Альтаир. Без ошейника холодно. И холодна мысль. Отомщу.

Натанэль вовремя подхватил Доминика. Еще секунда – и тот потерял бы сознание.

'Доставлю его Королеве'.

Доминик ослышался… нет, не может быть. Лучше унижения, пытки, смерть, только не…

Натанэль вытолкал его, и за деревянной дверью он разрыдался.

*

Крохотная комната – полтора на два метра. Камера смертника. Непривычное одиночество обматывает плотной, туманной пеленой. Темно и душно.

Ко всему можно привыкнуть… к смерти тоже?

'Тебя выбрала Королева'.

Это хуже.

Что Она сделает с ним? Доминик не обладал богатой фантазией, но против воли рисовались картины раскаленного железа в распоротой коже, тысяч пыточных орудий и бесконечной, безначальной муки – от нее нельзя убежать, нельзя передохнуть; зовешь окровавленным ртом смерть, молишь о пощаде – но Королева мудра и не позволяет ни умереть, ни отключиться.

Или превратит во… что-то. Не-человека. Не-живое, не-мертвое, искореженное снаружи и внутри.

Королева всемогуща. Королева читает мысли и проникает Своими на самое дно потаенных страхов, и возводит для каждого 'избранного' персональный ад.

Чем он провинился? Почему Королева указала на него?

Нет ответа.

'Ты еще надеешься на справедливость? Смешно'.

Не надеется.

Доминик забился в угол, прижался лицом к теплой и чуть влажной от духоты металлической стене. Страшно? Нет, не то. Безысходный ужас, вот более верное определение; охота кричать и биться в истерике, мышцы сводит судорогой от животного желания сбежать.

Некуда.

Минуты текут, шурша, точно в песочных часах. Из-за полумрака чудится, будто запертая дверь и стены смыкаются, стремятся раздавить.

Приходил Натанэль и собственноручно принес ужин, но Доминик ни удивился тому, что элитник заботится о нем, ни притронулся к еде. Царапал коротко стрижеными ногтями стену, тупо смотрел в одну точку.

Постепенно страх перегнил в безразличие. Вывернут наизнанку. Уничтожат. Хуже смерти, хуже боли – не привыкнуть, не смириться; Доминику остается несколько часов.

Можно страдать, а можно выспаться.

Измотанные нервы решили за Доминика.

Проснулся он от вспышки, свет выдернул его из забытья, будто окатили ледяной водой. Он зажмурился, пытаясь рассмотреть визитера; болезненно затрепыхалась мысль: утро. Все кончено. Так быстро.

– Привет.

Голос не принадлежал Натанэлю. Кто?

Эдвин… что он здесь делает?

Доминик сел на полу, прикрыв лицо ладонью. Скривился. Хоть в последнюю ночь он может оставить в покое?! И где раздобыл код от двери?

Полоска света озаряла Эдвина со спины, отчего тот казался демоном, горгульей из черного камня. В руках Эдвин держал надрезанный апельсин.

– Привет, – повторил мучитель, подкинул фрукт на ладони, – Кажется, разбудил тебя?

– Да, – Доминик изучал линию света. Будто связка игл.

– Тебя избрала Сама? – Эдвин ухмыльнулся. Снова подкинул апельсин, – Что ж, не буду говорить, что сочувствую тебе… хотя, ты вряд ли заслужил подобное. Королева карает достойных. Зачем Ей жалкая тварь вроде тебя?

– Не знаю, – оскорбления Доминик проигнорировал. Свет и апельсин. Оранжевое переламывается прямым углом, искрит.

Эдвин сел на корточки.

– Королева ненавидит всех, кроме дочерей. Она бы уничтожила и элитников, если бы не… необходимость. И тех, кого выбирает….

– Взламывает тело и разум, – смуглые узкие пальцы врылись в сочную мякоть. Рвалась пленка и капал кисло пахнущий сок. – Уничтожает все в тебе. Чистая ненависть. Ничего кроме ненависти…

Эдвин шепчет на ухо, будто собираясь затем поцеловать свою жертву. Слышно, как лопаются крупные капсулы-клетки апельсина, истекает липкая рыжая кровь. Доминика тошнит от этого запаха, от духоты и ужаса; лучше бы Эдвин избил, изнасиловал его…

– Пожалуйста…

– Каковы твои кошмары? Не говори: Королева знает. Она поселит тебя в них, в лабиринте, где платиновые пауки заползают в рот и выгрызают путь сквозь череп, а ониксовые черви селятся в костях. Запомни меня: я дарил тебе наслаждение по сравнению с тем, что предстоит…

– Зачем? – Доминик вскочил. Он задыхался, слова – и запах, искисло-горький, брызги оседают на щеках и одежде, – Зачем ты пришел? Как…и зачем?!

– Попрощаться, – рассмеялся Эдвин. – Дверь открывается снаружи.

Измочаленный апельсин упал под ноги.

Эдвин положил мокрые руки на плечи Доминика.

– Попрощаться… и поразвлечься. Напоследок. Пока ты – еще ты. Ты сам разденешься или…помочь?

Клякса рыжего на полу и за дверью. Доминику хочется орать, выбиваться, кусаться. Он смотрит в одну точку. Нет – в две. Дверь и раздавленный фрукт.

Похоже на огненную реку Царства Мертвых.

Не страшно. Он уже за гранью.

И, закрыв глаза, ныряет в нее.

– Эй, твою мать! – Эдвин где-то на том берегу. Почему лежит? Он ведь заставлял раздеться и сдаться, а тут шкурка… и свет.

Бежать.

Доминик выскочил наружу, хлопнул за собой грузной дверью. Мигнул зеленым электронный замок.

'Открывается снаружи'.

Эдвин попался в свою же ловушку, вот смеху-то. Только Доминику не до веселья.

Бежать, бежать… убьют – пусть. Инстинкт самосохранения раздавлен, вроде апельсина.

Стук шагов и собственного сердца. Колени подгибаются от непривычно долгого бега, Доминик привык сдаваться; не теперь. Все или ничего.

Это почти весело.

Коридоры полупустынны. Несколько раз наталкивался на полузнакомых людей, те провожали его безразличным взглядом. Несется куда-то третьесортник, да и пусть, кому он нужен?

Пару раз растянулся на скользком полу, кубарем прокатился с лестницы. Царапины и ушибы – пускай. Какая разница, в хорошем ли состоянии будет его труп?

Он не сообразил, как очутился в злополучном ангаре.

'С ангара все и началось…и с Камилла'.

Доминик остановился, тяжело дыша. Озирался по сторонам. Гулкая тишина заполняла помещение, лениво поблескивали лакированные бока муверов и мини-байков. Ангар спал вместе с большинством обитателей дворца Гвендолин.

Доминик подумал, что никогда не покидал пределов гигантского дома. Не считая инкубатора-интерната. А еще не умеет управлять ни мувером, ни самым примитивным байком, предназначенным для малолетних дочерей хозяйки.

Что ж, придется научиться. Пути назад нет.

Доминик остановился посреди ангара, чувствуя себя крохотным и беспомощным, будто новорожденный… или выкидыш.

Лучше бы ему перекрыли кислород и питание там, в инкубаторе.

Не приходилось бы страдать, а еще бежать, воровать хозяйское имущество.

– Я должен. Я не хочу… к Королеве. И не хочу умирать, – вслух произнес Доминик, словно споря с кем-то невидимым. До ближайшего мувера меньше десяти шагов. Доминик попытался унять дрожь в коленях и пальцах. Не особенно успешно.

Раздался звук. Грохот землетрясения, извержения вулкана – с шипением лавы на сырой почве, воем угольного ветра…

Всего-навсего окрик.

– Стоять!

Камилл. Техники обладают шестым чувством или вроде того…

– Стой, ты…

Доминик споткнулся на ровном месте в полуметре от мувера. 'Все кончено', мигнула табличка-некролог. Лежа на спине, он вскинул ладони.

Так глупо – пытаться бежать.

Прости, Камилл.

– Ну все, хватит, – в руках техник держал дубинку-шокер, Доминик едва не рассмеялся: для него? Шокер? Сколько чести, – Скверная идея. Не удерешь.

'Не удеру', печально подумал Доминик. Только бы Камилл не бил его… а впрочем, какая разница?

Он закрыл глаза.

Он услышал выстрел, а еще смех, и волна страха подхлестнула, свернув в точку расстояние до мувера.

– Сто…ять, – прохрипел Камилл. Доминик бил по кнопкам панели управления. Мувер бурчал, но с места не трогался.

– Стоять… – изо рта техника ползла кровь, яркая, из-за ложного электро-света – оранжевая. Как апельсиновый сок, подумал Доминик.

'Кто стрелял в него?' – мелькнула мысль. И тут же рассеялась. Рабы охотятся за Домиником, за правом вернуть на место и выслужиться перед госпожой. Вроде лисьей охоты.

'Лисе' плевать на 'гончих'.

Бежать.

Мувер взвыл, закрутился на месте, точно пытаясь провертеть дырку в полу. Камилл кинулся, шмякнулся всем телом об окно, оставив длинный кровавый след. Доминик дернул какой-то рычаг.

Шаги. Кто-то стрелял в Камилла. Тоже ловит беглеца.

Двери ангара раздвинулись. Доминику повезло: попал на разблокировку, но кнопки и рычаги по-прежнему пестрели разноцветным хаосом.

Мувер приподнялся и тяжело взлетел к черно-синему прямоугольнику – ночному небу, Доминик ощутил прохладу и смесь незнакомых запахов и звуков. Город. Он никогда не…

Из короткого ступора вывел удар. Доминик подскочил в кабине мувера, больно ударился лбом о потолок. Выглянул в окно.

– Ох, нет…

Камилл болтался на узких, точно лезвия коньков, шасси. В момент взлета он пытался задержать машину, и его проткнуло заостренными краями, намотало и размазало по днищу. Сейчас Камилл болтался на связке внутренностей, точно наживка на крючке, а внизу мелькали глубоководными рыбами тени, кричали и ругались.

Тело Камилла мерно покачивалось, пока мувер выплывал из ангара. Брызгала кровь и рвались связки трубок, сосудов. Кусок трахеи вывалился изо рта, отчего казалось, будто техник свистит в свисток. Развороченный живот отплевывался кусками темной плоти. Камилл дрыгал руками и ногами, будто умоляя отпустить.

'Пожалуйста'.

Тело грузно рухнуло на пол ангара.

Доминик заставил себя сесть. Не смотреть.

Мувер рассекал воздушное пространство, в окно ползли приторные ароматы города, но из всех Доминик выделял металлоидный запах крови. Он закусил губу, потом запихал в рот кулак, чтобы не вырвало.

Доминик застыл в одной позе, словно кататоник, и так просидел достаточно долго. Пока не убедился, что дополнительная тяжесть исчезла, и мувер двигается свободнее.

'Вот и все', подумал он устало. Звенела пустота. Непривычные к перегрузкам мускулы и нервы потихоньку саднили вместе с синяками.

Зато Доминик был свободен.

'Я сбежал от самой Королевы', – подумал он.

Осторожно коснулся кнопок. Кажется, не так и сложно управлять. Совсем не сложно, если без паники.

Вот так.

Вокруг – ярко и празднично, Доминик с детским любопытством рассматривал роскошные здания, башни и мосты, иногда в форме грибов, иногда – в виде горок хрусталя, цветов или животных. Ночь разукрасила город полутонами, таинственными и прекрасными.

Доминик улыбался незнакомому прежде миру.

Однако он понимал, что оставаться в богатых кварталах опасно. Поднялся выше, присмотрелся, где заканчивается кокетливая, легкомысленная пестрядь и именно туда направил мувер.

В трущобах мало шансов выжить, но если поймают – ни одного.

Он отыскал автопилот, не сразу, техник из него, как из ящерицы – охранник инкубатора, да еще это чертово зрение, мелкие детали сливаются в единый синевато-розовый фон, – однако набрал нужные координаты.

Робот-автопилот надтреснуто доложил:

'Данные приняты. Приятного полета'.

*

Доминик заворочался и пробормотал нечто нечленораздельное. Спать уютно…а наяву Эдвин с бандой, тоска и обыденность. И почему пахнет гнилью?

Доминик вернулся в реальность с полувсхлипом на губах.

Королева. Побег. Смерть Камилла. Побег.

Это… с ним?

Ноги затекли от многочасового сидения в тесной кабине. Мигали лампочки, освещая почти кромешную темноту. Покидать убежище не хотелось. Доминик выглянул в окно, различил странные серые силуэты, похожие на холмы застаревшей пыли. Миазмы стучались с настойчивостью сборщика налогов.

Нет, вылезать решительно неохота.

В мувере обнаружился стереовизор, маленький и неважного качества, но Доминик не требователен.

Подождать до утра. И лучше не спать. Жаль, не захватил никакого оружия.

Жаль? Да он промажет, стреляя с трех шагов в энергоблок.

Доминик вздохнул. На свободе беспомощность – и одиночество, впервые одиночество защемило иголкой под ногтем, – воспринимались цельно. Гулко. Выбросили на метеор в открытом космосе.

Отсиживаться и озираться по сторонам его хватило ненадолго. Окончательно затекли ноги, к тому же он проголодался. Поскольку ни более удобной позы, ни ужина (или завтрака) от мувера ожидать не приходилось, легонько нажал ручку.

Щелк.

Гнилостная вонь моментально перебила голод, и едва не заставила Доминика спрятаться обратно, будто улитку в панцирь. Он ступил на неприветливую землю, и подошва в тряпичной обуви провалилась во что-то склизкое, вроде загустевшего машинного масла.

Доминик подумал о вывороченных внутренностях Камилла. Усилием отогнал образ.

Доминик ведь сам хотел в трущобы? Что ж, вот они. Не дворец члена Сената, но разве кто-то обещал милый домик и сад с апельсиновыми деревьями?

Вне мувера 'холмы пыли' оказались полуразрушенными зданиями, серыми, изгрызенными, похожими на легкие чахоточного больного. Ржавые балки грозили отвалиться и размозжить череп, им вторили неустойчивые кирпичи. Идти приходилось по содержимому сточной канавы. Брезгливого Доминика передернуло, когда он заметил чей-то обезглавленный и распухший труп, раскинутый на свалке железа, камня и пластика.

'Нужно выбираться отсюда'.

Доминик нерешительно двинулся куда-то, где смрад висел не таким непроницаемым облаком. Приходилось зажимать нос. Он распугал выводок крупных личинок, те завозились и поползли по ногам. Доминик отшатнулся с воплем, едва не плюхнулся в зловонную зелено-коричневую лужу.

Скорее. Скорее. Прочь отсюда.

Жижа мерзко хлюпала под ногами. Нависали изглоданные временем и тленом строения. Такой контраст, думал Доминик, я слышал о трущобах, забытых Сенатом и самой Королевой, но чтобы настолько…

Да, любителям экзотических красот явно не пришлась бы по вкусу теневая сторона колонии.

Доминик ощутил: следят. Нервно оглянулся, пожалел, что не прихватил фонарик: две восково-желтые луны недостаточно освещали дорогу. В кучах мусора кто-то елозил.

Доминик ускорил шаг.

Мелькнули голые хвосты и рубиново-алые глаза.

Крысы. Всего-навсего крысы. Основная пища выкидышей… ой, нет, только не…

Он бежал, несмотря на болотную, вязкую грязь и нудно болевшие мускулы. Отродясь столько не бегал, и не догадывался, будто способен выдержать дольше пары сотен метров быстрее, чем неторопливым шагом.

Адреналин заменяет физическую подготовку.

Доминик выбрался на относительно сухой тротуар. Мусора здесь валялось еще больше, но, по крайней мере, ступни не тонули в вонючей грязи. Хотелось снять и выбросить обувь, прорвавшуюся на пятках. Вымыть ноги. Принять душ.

Домой…

'Нельзя'.

Нельзя. Раскисать и останавливаться. Вперед, вперед.

Только…передохнет чуть-чуть, вот тут, на относительно чистом камне – остове дома или надгробии…

Доминик опустился на холодный бетон, блаженно вытянул ноющие ноги. Все-таки гонки по пересеченной местности не для него.

За что ему все это? Кому что плохого сделал скромный третьесортник, забитый и тихий, быть может, самый незаметный в колонии? Эдвин и остальные звали его ничтожеством… Доминик не спорил.

Тогда – почему? Выбор Королевы, побег, смерть Камилла…

Он почувствовал, что плачет от жалости к себе, от боли в перетружденных голенях, от голода, страха, одиночества. Слезы капали с носа, попадали в рот – жили совершенно своей жизнью.

Возьми себя в руки.

Он прислушался. Мгновенно 'вырубил' рыдание, словно выдернул шнур из розетки.

Здесь кто-то есть. Кто-то крупнее крыс.

Близко.

Шарканье подошв (лап?), короткие выдохи и клацанье зубами впрыснули новую дозу адреналина.

Доминик соскочил с камня.

– Кто здесь?

'Более дурацкой идеи не отыскал? Еще бы повесил табличку: 'ПОЙМАЙ МЕНЯ'.

Поздно.

Из пыльного буро-серого полумрака выступали существа. Подобные людям, но меньше, тощие, словно скелеты, наспех заляпанные неровным слоем багровых мышц и сухожилий. Кожи им не досталось: было видно, как пульсируют плохо прикрытые органы и подрагивают нервы. Существа двигались на полусогнутых ногах, будто доисторические пред-люди, питекантропы или австралопитеки. Уродливые морды, неестественно-подвижные из-за обилия лицевых мускулов, щерились в злобном оскале. А зубы у них – с палец длиной.

Доминик коротко взвизгнул.

– Не трогайте меня!

'Убежал. Далеко, нечего сказать…'

Стоило спасаться от Королевы, чтобы попасть на обед выкидышам?

Выкидыши. Недоразвитые гигантские эмбрионы, то ли мутанты, то ли нежить. Вместо пуповины – чужая плоть, но крысы – невкусная еда, гораздо приятнее поживиться глупым беглым рабом…

Доминик не двигался. Перегорела батарейка, паника вылилась в ступор, заледеневший в немом крике рот и прижатые к подбородку кулаки.

Разорвут на части… больно?

Недолго, в любом случае.

Из стаи выкидышей выступил вожак. Крупнее, чем прочие и с почти осмысленным выражением морды. Глаза у него оказались светлые, прозрачные, будто стеклянные шары со снежинками. Имя снежинкам – голод и ненависть.

Вожак облизал двойной ряд клыков узким языком.

Доминик задержал дыхание. Зажмурился.

'Вот и все'.

Он ждал раскаленной боли, сотен зубов – и тело распадется быстро, зубы мутантов остры, а плоть податлива, – но вместо нее раздался выстрел. Двойник того, в ангаре.

'Все снова? По кругу… и не спастись? Может быть, я попал к Королеве и она открыла мне личный ад?'

Доминик не додумал. Его обхватили за талию, потащили куда-то. Снова заставляли бежать, но ступор исчез, Доминик поспевал за своим спасителем, а тот отстреливался от мутантов. Выкидыши визжали и рычали, трупы катились в грязь. Доминик предпочел не оглядываться.

Потом его запихнули в мувер, старенький и скромный по сравнению с мувером хозяйки. Машина взмыла в воздух.

Только тогда Доминик взглянул на неожиданного спасителя.

Высокий худощавый человек, Доминик определил его как элитника, причем породистее Альтаира. Беспорядочно разметались длинные соломенного оттенка волосы, тонкие губы сжаты в сосредоточенную гримасу… но почему-то Доминик решил, что этот человек чаще улыбается, чем сердится.

Спаситель ощутил: рассматривают. И в подтверждение догадок Доминика улыбнулся – открыто, доверчиво, ярко-голубые глаза улыбались вместе со всем лицом.

– Куда ж тебя занесло, – он переключил мувер на автопилот, а сам переключился на спасенного. – Чертовы твари к людям не выбираются, но там хозяйничают…

– Я… – Доминик сбился на первом же слоге. Смутился. – Извините.

– За что извинять? Заблудился, бывает…

– Я не заблудился, – быстро сказал Доминик. Новый страх вертелся миниатюрным смерчем: незнакомец обязательно спросит, кто его хозяйка. А потом…

Ох, нет. Лучше выкидыши.

– Хорошо, – от кивка длинные волосы рассыпались в художественном беспорядке. – Не буду спрашивать. Сейчас поедем ко мне домой, тебе нужно отдохнуть. Надеюсь, не возражаешь?

Доминик покачал головой. Возражать-то может, и возражал… да вопрос чисто риторический.

– Кстати, меня зовут Теодор, – представился спаситель. Он протянул крупную длиннопалую ладонь. Доминик пожал ее немного неуверенно. С ним прежде не здоровались на равных – 'Эй, ты' да затрещины.

Доминик назвался. Слега растерянно и словно в ожидании удара. Но Теодор не ударил. Вежливо кивнул. Затем собрал растрепанные волосы в 'конский хвост', отчего худое лицо стало выглядеть еще уже, и замолк.

Приземлились они в квартале среднего уровня. Насколько Доминик вообще мог судить о достатке жителей по архитектуре района.

– Вот и дом, – объявил Теодор.

– Ты живешь один? – удивился Доминик.

– Ну да. Моя госпожа не привыкла держать слуг при себе круглосуточно.

Из этих слов Доминик вывел, что хозяйка Теодора – небогатая женщина; содержать многосотенную толпу рабов во дворце по карману лишь аристократкам. Остальные ограничивались небольшим числом и государство выдавало каждому отдельное жилье.

– Проходи, чего стесняешься? – Теодор засмеялся. Доминик вновь смутился. Хотелось доверять этому человеку. Незнакомец – и что? Знакомые причиняли Доминику боль.

Должно же поменяться… Когда-то.

Почему не сейчас?

– Спасибо.

Доминик замялся на пороге. Хозяин включил пультом управления свет.

– Боишься чего-то? Я выкидышей на цепи не держу, – сообщил Теодор.

Разумеется. Никаких выкидышей и никакой угрозы. Низкие потолки и скругленные стены так не похожи на дворец госпожи; Доминик подумал, что дом Теодора гораздо более пригоден для жизни. Всего две большие комнаты, гостиная со встроенным в стену шкафом и стереовизором, и спальня (Доминик заглянул туда случайно и устыдился своего нахальства, но Теодор жестом показал – мол, все в твоем распоряжении).

– Располагайся, – добавил он вслух. – Я приготовлю ужин, – он глянул на прозрачные часы в форме радужно-игристой капли, цифры во встроенном циферблате меняли цвета. Четыре пополуночи – отмечено фиолетовым.

– Спасибо, – повторил Доминик.

'Чего ему все-таки от меня надо?'

Но задумываться не стал.

Душ наконец-то смыл грязь сточных канав, расслабил. Доминик отметил, что его одежда за несколько часов похождений превратилась в лохмотья. Натягивать ее обратно не хотелось.

'Вот именно. У меня ничего нет. Тогда почему он подобрал меня?'

Доминик остановился у ростового зеркала.

Я ведь толком не представляю, как выгляжу, почему-то подумал он. Фрагментарно, не более. И не оценивал, до того ли было?

Он провел пальцами по стеклу, будто пытаясь поймать живое тепло у зеркального двойника; на самом деле испытал легкое удивление: воображал себя уродливой (ничтожной?) тварью, немногим лучше выкидыша, а оказалось – обладает вполне приятной внешностью. Не элитник, но…

И ему идет улыбаться.

Доминик пригладил коротко стриженные мокрые волосы, почти черные, как и глаза – контрастом к светлой коже.

Запах чего-то вкусного проникал сквозь закрытую дверь. Доминик вспомнил, насколько голоден. Он оторвался от зеркала и погасил свет.

*

Позже Доминик думал, что в конкурсе на самый странный совместный ужин (или завтрак?), данный выиграл бы гран-при.

Во-первых, их всего двое, не серо-синяя толпа третьесортников в очереди за порцией малоприятного на вид, но вкусного и питательного варева. В очереди исключительно 'третьесортники', техники – отдельно. Элитники – тем более.

Во-вторых, Доминика не толкали, не торопили. В первую минуту он по привычке забился в угол, но Теодор вздернул бровь. Доминик покраснел до ушей, вместе с тарелкой выбрался из угла.

Наконец, в третьих… Доминик украдкой разглядывал своего 'покровителя', азбукой Морзе чередовались мысли: 'кто он', 'зачем я ему'. Но присоединились иные, будто пестрые райские птицы в воробьиную стаю.

Доминику хотелось понравиться.

Прочтет ли незнакомец незримое клеймо – 'ничтожество, бей его'? Выгонит ли взашей, или изобьет, посмеется?