Текст книги "Город надежды (СИ)"

Автор книги: Agamic

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

========== 32. Поцелуй меня ещё ==========

POV Кирилл

Бес хотел уничтожить меня, я знал. Понял еще в тот момент, когда Марк оттащил меня от Артёма. Это была ревность – жестокая и неприкрытая. Уж не знаю, что за чувства роились в сердце Беса, но они были страшными. Было видно, что он всеми силами ограждает Тёму от окружающих.

Но в тот момент, когда друг заступился за меня, я понял, что Бес может уничтожить и его. Эта жестокая привычка делать больно, заставлять страдать – он решил применить её в отношении Артёма.

***

– Пусть лучше убьёт меня, – сказал я, отдёргивая руку.

Не пойду на это, только не так. Только не в такой ситуации, не при таких условиях.

Тёма смотрит на меня умоляюще, слёзы катятся из глаз. И ведь я даже оттолкнуть его не могу ни физически, ни морально. Как заставить человека возненавидеть тебя за пару секунд? Мы дружили с детства, делились всем на свете. Не получится такого, что он внезапно захочет моей смерти. Значит, будет продолжать настаивать.

– Киря, – шепчет он, прижимаясь к моей руке. – Я готов на всё, пусть меня убьют потом! Но тебе не дам умереть! Как я буду здесь один?!

– Ты просто эгоист, – отвечаю ему, прижимаю к себе.

Он утыкается мне в плечо, хнычет, а я глажу его волосы, мягкие, нежные. Как я смогу так поступить с ним, да еще на глазах этих ублюдков?

– Я всё равно убью себя, Кирь. Я убью себя потом. А если убить будет нечем, то умру от голода, от жажды! – продолжает говорить он.

Знал бы, что давит на самое больное. Знает, что я привязан к нему, но, дурак, даже не осознаёт насколько.

– Какая милая картина, – говорит седой, складывает руки на груди, артистично прижимает их к сердцу.

Сука, ну я тебе устрою когда-нибудь. Эта система рано или поздно сломается, и тогда я вспомню всё. Я вспомню каждую тварь.

– Киря, не бросай меня, пожаааалуйста.

Он поднимает на меня заплаканные глаза, с надеждой смотрит. Какой же он мелкий – и ростом, и возрастом. Смотрю на Тёму и не понимаю, как ему удалось до сих пор не сойти с ума.

– Начинайте, давайте! – кричит кто-то из охраны.

– Ну! Чего резину тянем?!

Через секунду в зале поднимается безобразный шум. Вой охранников заглушает всё, даже ругань Беса. Он что-то кричит седому, тот только отмахивается. Но это и неважно, о чем они говорят. Насрать на них.

– Сделай это для меня, – говорит Тёма, прижавшись ко мне.

Не хочу так. Но киваю.

– Посмотри на меня, – говорю ему, и он, отстранившись, послушно смотрит мне в глаза.

Скотина Бес, приручил его…

Мужики в форме орут, как ненормальные. Бес рвёт и мечет рядом с седым, а я наклоняюсь к Тёме и касаюсь его губ – осторожно, не дыша.

– Киря?

Он смотрит на меня удивлённо и недоверчиво как-то, от чего становится немного смешно, и я украдкой улыбаюсь.

– Сможешь не обращать на них внимания? – спрашиваю у него и вновь прижимаюсь к губам. Имею в виду всех присутствующих, конечно. Тёма понимает меня и отрицательно качает головой. Руки его повисли вдоль тела, оно и понятно – он просто не знает, как это, когда есть зрители. Стесняется, боится. И мне страшно, но если покажу свой страх ему, можно сразу вешаться. Руками обнимаю Тёму за поясницу, тянусь к рукавам комбинезона и стаскиваю его с плеч. Ткань тянется, но поддаётся быстро. Отрываюсь от губ, смотрю на друга, а он краснеет, старается спрятать лицо за волосами. Сразу убираю волосы за уши, а его руки прижимаю к себе. – Представь, что мы в камере. Мы там были одни тогда, помнишь? Как это было бы, Тём? Ты можешь представить?

– Это уже было, – говорит он. – Вчера я спал с тобой.

Не понимаю, о чём он. Но времени на разговор нет. Голоса в зале стихли. Все смотрят на нас. Охрана ликует, седой предвкушает, а Костя, мудак, стоит весь красный от злости. “Проебал ты всё,” – хочется прокричать ему, но я молчу. Подталкиваю Тёму к клетке, в которой сидел, чтобы он не видел тело своего отца, лежащего на полу. О нём как-то сразу все забыли. И я забуду сейчас. Касаюсь друга, провожу руками по его груди и забываю. Окунаюсь в океан своих желаний, диких, но вполне контролируемых. Я ведь не зверь…

Тёмка пятится к клетке, оступается и чуть не падает. Успеваю подать руку. Сжав его пальцы, с силой тяну друга к себе и почти сразу вдавливаю в толстые прутья клетки. Он такой худой, что, кажется, еще немного, и можно будет протиснуть его внутрь.

– Мы здесь с тобой вдвоём, – говорю ему на ухо.

Артём проводит руками по моей спине, прижимает к себе плотнее и говорит:

– Поцелуй меня еще.

Не знаю, что в этот момент в его глазах, но страха точно нет. Он серьёзен, может только, слегка не уверен в своей просьбе. Но я… Конечно, да!

Блядь…

Да!

Облизываю его губы, ласкаю их, а Тёма толкается мне в рот своим языком. Какой же он вкусный, приятный. Целуется так, что я забываю обо всем на свете.

– Бляяядь… как классно, – отрываюсь от друга на секунду, но сразу прижимаюсь обратно.

Он стонет от наслаждения, покусывает меня, лижет, как будто дорвался до лакомства. И тут на весь зал раздаётся недовольный громкий голос седого мужика.

– Э, нееет, – тянет он и противно цыкает. – Так они до конца года лизаться будут.

– Что Вы от меня хотите? – шипит на него Бес и, сложив на груди руки, отворачивается в сторону.

– Ничего. Надоело мне это, – седой машет на Беса рукой и идёт к выходу. – Не вижу смысла убивать обычных малолетних педиков. Пусть себе ебутся на здоровье.

Седой выходит, хлопает за собой дверью. Костя смотрит на нас с Тёмой.

– Марк! – громко зовет он своего раба. – Зрителей по домам, вот этого в карцер, – он показывает на меня, а затем переводит уничтожающий взгляд на Тёму. – А вот этого в душевую. Теперь он – местная шлюха.

– Да ты, чмо, совсем охуел?

Бросаюсь в его сторону, поскальзываюсь на крови и растягиваюсь на сцене. На меня сразу наваливается два ублюдка и принимаются долбить в живот.

– Начальник, вы серьезно? – спрашивает Беса один из охранников.

– Серьезно.

Бес выходит из зала, даже не взглянув на испуганного Артёма.

Меня выводят силой, и последнее, что я успеваю увидеть – как моего друга бьют по лицу и тащат за волосы к выходу…

========== 33. Я убит ==========

Комментарий к 33. Я убит

N, ты – солнц))

POV Артем

– Марк! Марк! – Кричу охраннику, а он в это время идёт к выходу из зала. На пару секунд останавливается. – Марк! Помоги мне!

Пытаюсь вырваться из лап мужиков в форме. Прилетает пощёчина от одного из них, но лёгкая, не особо болезненная. Сильно не бьют – просто издеваются. Лапают за задницу, срывают комбинезон.

– Марк, так нельзя!

Мужчина подлетает к сцене и сурово смотрит на меня.

– А ты что, думаешь, ёбнул Бесу по лицу, и он забудет? – он берёт меня за горло, остальные сразу отпускают. – Теперь ты – никто.

– А кем я до этого был, Марк?

Слёзы катятся по щекам, и мне так страшно. Что они сделают со мной сейчас, когда Марк отпустит?

– Не отпускай, – хватаю его руку. – Лучше задуши сразу. Я не хочу…

Не успеваю договорить: Марк отталкивает меня. Падаю на жопу, сразу пытаюсь встать. Но бежать некуда – охрана повсюду. Они окружили меня. Сколько их человек? Даже не могу сосчитать, глаза разбегаются. Страх душит.

– Делайте с ним, что хотите, – говорит Марк и выходит из зала.

Как Костя мог поступить так со мной, в голове не укладывается. Я для него, действительно, был просто собакой. Маленьким щенком, которого можно пинать, а он только скулит в ответ.

Сейчас они изнасилуют меня, а потом, возможно, убьют. Скорее бы это случилось, не могу ждать. Каждая секунда тянется, как час, давит на сердце.

Меня хватают за волосы, и я инстинктивно втягиваю голову в плечи, пытаясь спрятаться. Волокут к выходу, потом – по коридору, знакомому до боли. Вот здесь пролёт, и если свернуть туда, то можно попасть в Костину спальню… Странно, но меня тащат в помещение, где находятся заключенные. Охранник пинает дверь, она открывается, и в идеальной тишине меня протаскивают до моей камеры. Отпирают её, отшвыривают в угол и сразу закрывают. Они оставят меня в покое?

Заключенные – каждый из них – стоят возле прутьев, с жалостью смотрят на меня. Снизу доносится голос Рыжего.

– Где Кирилл? – спрашивает он, и тут я начинаю реветь во весь голос. Мужик снова орёт. – Где Кирилл, твою мать? Из-за тебя же всё, кусок ты говна!

– В карцере!

Давлюсь слезами, соплями, утираюсь одеялом, которым буквально час назад стирал с лица плевок собственного отца. Внезапно свет в помещении выключается, и освещенной остаётся только одна камера – моя. Слышу смех со стороны поста охранников, какие-то движения.

Забиваюсь в угол. Не хочу, не хочу! Не надо…

Они идут сюда, я слышу шаги. Бренчат по перилам резиновыми палками, хихикают омерзительно. Не хочу в этом участвовать, но что предпринять – не знаю.

– Привет, Артёмка, – перед клеткой появляется мужик. Здоровенный, толстощёкий. Подлетаю к двери и пытаюсь удержать её, когда охранник поворачивает ключ в скважине. – Смотрите, какой он мииилый, – говорит он остальным. Я как будто на сцене: видно меня хорошо, камера освещается. Словно сейчас мы разыграем представление перед окружающими. – Я вот что подумал, – продолжает мужик, надавливая на дверь. – Раз ты там не потрахался, так пусть это произойдет здесь. Как считаешь?

Мои ноги едут по полу, скользят, не могу удержать дверь, и через мгновение мужик наваливается на неё всем телом. Отскакиваю к унитазу, но ублюдок сразу хватает меня. Одним махом сдёргивает комбинезон, разрывая его. Держит меня за шею к себе спиной, мои пинки и размахивания руками не дают результата.

Слышу звяканье пряжки, короткое жужжание ширинки и его дыхание у себя над ухом.

– А ты сладкий, всегда хотел тебя попробовать, – говорит он тихо-тихо. – Хорошо, что Бес разрешил.

Продолжаю орать, и мужик, сдавливая на шее корявые пальцы, с силой бьёт меня лбом о верхнюю койку. Перед глазами искры, но буквально на секунду. Только за эту секунду он успевает вставить в меня свой член.

Это больно и унизительно, ни с чем не сравнимо. То, что вытворял со мной Бес, даже когда я ходил с поводком и пробкой в заднице – всё это ерунда. Понимаю это, когда охранник начинает двигаться. Я продолжаю вырываться, а он лишь ускоряет движения. Через пару минут кончает и отталкивает меня на койку. Прячусь под одеялом, смотрю на него во все глаза, до сих пор не верю, что это происходит со мной.

– Чего вылупилась, красавица? – ухмыляется он и надевает штаны. – Не реви ты. Чего реветь? Подумаешь, потрахались! Сейчас другие подойдут, а там ещё и Болт среди них будет. Вот там ты реально вскроешься…

Мужик треплет меня по волосам и, выйдя из камеры, запирает её. Встаю, закутавшись в одеяло. Подхожу к зеркалу и смотрю на себя. Грязный, осунувшийся, с синяками на лице и разбитой верхней губой. Я убит, раздавлен…

========== 34. Марк ==========

Без понятия, сколько у меня времени до прихода других охранников. Изо всех сил бью кулаками по зеркалу: хочу разбить его или сорвать со стены. Но закреплено оно намертво, и стекло толстое не бьётся. Попытки бесполезны.

Единственная лампа – в моей камере – продолжает работать. Сбиваю руки в кровь в попытках разбить своё отражение, и стекло трескается, расходится ломаными линиями. Бью по нему сильнее, и через мгновение оно разваливается на части.

Как я вообще додумался до такого?

Когда перед камерой появляются две упитанные рожи, хватаю с пола большой, острый кусок и подхожу к двери.

– Теперь попробуйте зайти, твари! Я вас перережу!

Мужики смеются, потешаются надо мной и отпирают дверь. Зря я только мучился, зеркало молотил. Один из охранников пинает меня в живот. Сгибаюсь пополам, падаю на колени, и меня добивают ударом в лицо. Успеваю обрадоваться наступающей темноте…

***

Прихожу в себя в медпункте. Лежу на кушетке, надо мной стоит медбрат. Он опять пьян, как и в нашу первую встречу. Обрабатывает мне лицо медицинским раствором, бормочет себе под нос.

– Что там? – спрашиваю у него. Голос мой хриплый, горло саднит.

– Шрам останется.

Мужик еле говорит. От него несёт сигаретами и спиртным. Меня даже подташнивать начинает – настолько приторный запах.

– Сколько я здесь?

Медбрат не отвечает, лишь мотает головой. Диалога у нас, видимо, не получится. Но вряд ли я буду здесь долго. Скоро за мной придут и продолжат издеваться.

Оглядываюсь в поисках острого или колющего предмета: если этих ублюдков не покалечу, то себя прирежу. Главное – поймать момент. На столе у медбрата только бинты, зеленка и прочая медицинская ерунда для оказания первой помощи. Ничего для меня подходящего.

– Ну как? – дверь резко открывается, и в кабинет заглядывает охранник. Он подмигивает мне и обращается к медбрату. – Когда его забрать можно будет?

Меня начинает трясти от его слов. Тварь!

– Да хоть сейчас! – сразу хватаюсь за мужика, но он убирает мои руки. – Иди уже, всё равно не спасешься.

Вот сука! Алкоголик ебучий, которому так же наплевать на происходящее.

– Ну ничего! Выебут они тебя, узнаешь тогда! – кричу ему, когда меня подхватывают под руки и выносят из кабинета.

Как сумасшедшего держат, не дают дёрнуться. Снова коридор и… Душевая!

Блядь…

Заталкивают внутрь. Там настоящая парилка. Из включенного крана хлещет горячая вода, а у стены на стуле сидит охранник и вертит в руках ножницы.

– Пора стричься, Тёма! – он улыбается и манит меня к себе пальцем.

Предполагал, что когда-нибудь этот момент настанет. Сейчас распрощаюсь со своими волосами. Не реву, подхожу к мужику и сажусь перед ним на пол.

– Стриги! – произношу уверенно. – Мне уже насрать!

Мужики у дверей смотрят на меня удивленно. Нет, мне интересно – им что, заняться больше некем? Я один здесь такой, кого можно трахнуть, над кем посмеяться?

– Я тебе стрижечку сейчас такую забабахаю, – нежно произносит мужик, а меня передёргивает от отвращения. – Сам себя не узнаешь.

Да что уж там, я уже не узнаю себя. Меня загнали в угол, остаётся только смириться.

Конечно, зная себя и перемены настроения в последнее время, уверен, что через пару часов буду сидеть в своей камере, реветь, жалеть свои отрезанные волосы и растерзанную задницу. Если до камеры доберусь живым.

Несколько минут, неуклюжих движений ножницами и расческой, и я готов. На плече красуется маленькая ранка от ножниц, а ушам непривычно холодно даже в насыщенном горячем воздухе. Хочу встать, посмотреть на себя в зеркало, но охранник усаживает меня обратно на пол.

– Хочу, чтобы ты пососал мне, – говорит он, и я сразу закрываю рот руками.

Мотаю головой, на что мужик реагирует сильным толчком мне в бок.

– Съебитесь отсюда все.

Оборачиваюсь к входу на знакомый голос. Марк. Стоит с одеялом в руке и смотрит на меня.

– Комбинезонов для тебя больше нет. Либо все слишком большие, либо рваные.

Он пришел помочь мне: это вызывает удивление и нервный смех. Провожу рукой по волосам и… прикрываю уши. Непривычно, неудобно. Никакого комфорта. Я абсолютно беззащитный. Голый, да еще и непонятно как постриженный.

– Тебе идёт, – говорит Марк, указывая глазами на мои волосы. – На мышонка похож.

Чего?

– Поднимайся, кутайся в одеяло и быстро в камеру, – продолжает он, но уже тише и оглядывается на дверь. – Я многим рискую, помогая тебе.

– То есть, ты сам решил…

– Камер здесь нет, так что Бес вряд ли узнает. А эти побоятся сказать ему. Надеюсь, что побоятся.

Марк ведёт меня в камеру, и на нас даже не смотрят. Каждый занимается своим делом: один стоит на посту, пишет что-то в журнале, другой разговаривает с одним из заключенных, третий прогуливается по коридору. Освещение включено.

Блядь, всё так гладко, словно ничего и не было, будто никто меня не насиловал, не бил.

Хотя, с чего я вдруг решил, что всё вокруг должно меняться из-за меня? Я не пуп земли, не президент. Обычный школьник, который даже не закончил последний, одиннадцатый класс. Ничто никогда не будет вертеться вокруг меня. Я не один.

В который раз в голову приходит мысль, где другие заключенные. Вспоминаю слова Марка, слова Кости, и испытываю невероятное желание посмотреть на другие корпуса. Охрана всё время здесь, Бес, предполагаю, тоже. Возможно, в других корпусах другое начальство? И другие игры, соответственно…

– На твоём бы месте я больше не выёбывался, Артём, – говорит Марк и запирает камеру. – Сиди тихо, не суйся никуда, и спокойно доживешь до следующего года.

– А что в следующем году будет?

И что значит «никуда не суйся?» Я разве суюсь? По-моему, это до меня всё доёбываются кому не лень.

Так бесит!

– Заткнись и ложись спать, – нетерпеливо отвечает Марк и сразу уходит.

Даже поблагодарить его не успеваю.

С пола поднимаю осколок зеркала и смотрю на своё отражение. Нет, уши не торчат, но… Из зеркала на меня смотрит мелкая, тощая, белобрысая мышь. Волосы рваными клочьями торчат в разные стороны, где прядь короче, где – длиннее. Зашибись…

Плотнее заворачиваюсь в одеяло, ложусь на нижнюю койку и жду, когда начну реветь. Волосы до ужаса жалко, я без них и не я вовсе. Но не реву. Не лезет, что ли. Через некоторое время засыпаю…

========== 35. Что за…? ==========

Сквозь сон слышу, как в замочной скважине поворачивается ключ. Дверь тихо скрипит, и я сразу ощущаю чьё-то присутствие. Кто-то смотрит мне в спину, буравит тяжелым взглядом. Остатки сна проходят мгновенно. Хочу обернуться, но боюсь. Вдруг, если сделаю вид, что сплю, меня не тронут?

Если бы это был охранник – он недолго бы думал. Подошел, сдёрнул с кровати, откинул одеяло и сразу бы поимел. А этот человек стоит. Слышу его дыхание, тихие, нерешительные шаги к кровати. Замираю, сердце готово выпрыгнуть из горла. Он проводит рукой по волосам – нежно, едва касаясь.

– Тёма, – шепчет настолько тихо, что едва различаю своё имя.

Киря!

Резко оборачиваюсь и натыкаюсь на растерянный взгляд Кости. Он сидит на кровати, его рука всё ещё на мне. Быстро отдёргивает её, как от огня, и в глазах сразу появляется злость.

– Как тебе моя новая стрижка? – мой вопрос звучит дерзко и нагло.

Пытаюсь вложить в свой взгляд всю ненависть и презрение, а Костя лишь ухмыляется. Он похож на дьявола, и на секунду я теряюсь, вспоминая страх и обиды. Вспоминаю смерть отца, то, как меня оттрахали в этой камере, издевательства над Кирей. И свои волосы, конечно.

Сажусь и замахиваюсь, чтобы врезать ему ещё раз по лицу, но Бес перехватывает мою руку. Сдавливает пальцами запястье, стискивает свои губы. Другой рукой скидывает с меня одеяло, быстро спускает свои штаны. Даже опомниться не успеваю, как он уже лежит сверху, раздвинув мои ноги.

– Резинку не хочешь надеть? – усмехаюсь ему в лицо. – После тебя у меня ещё мужик был.

– Закрой свой рот, – шипит он и затыкает меня губами.

Целует меня остервенело, кусает губы. Отвечаю ему, и, как только появляется возможность, прикусываю ему язык.

– Аааарр!

Он отстраняется и бьёт меня по щеке, прямо по свежей кровавой полосе, где, как пообещал медбрат, останется шрам. Больно!

Уворачиваюсь от очередного поцелуя, пытаюсь поднять колено, чтобы ударить Косте прямо по яйцам. Но он тяжелый, двинуться не даёт. Он возбуждён, упирается в меня членом и через мгновение входит. И сразу издаёт протяжный стон, как будто дождаться этого момента не мог.

Я пытаюсь дышать – он слишком сильно давит на меня. Сжимаю мышцы внутри, как могу – пусть застрянет во мне или член себе сломает, если это вообще возможно. Но эффект произвожу обратный.

– Тёма…

Выдыхает моё имя. Ему хорошо сейчас, очень. Двигается он быстро, но успевает уловить каждую секунду этого движения. Я езжу по койке под его весом, хватаюсь рукой за край и ловлю ртом воздух. Ненавижу Костю. Не хочу его видеть, чувствовать, но ощущения внутри приятные, разливаются в пояснице, животу и заднице.

– Тёма…

Целует подбородок, лапает меня: за ягодицы хватает, оттягивает яйца. Очередной способ издевательства надо мной. Приятный, надо сказать. С каждым толчком Бес выбивает из меня душу или выпивает её. Мысли, страшные воспоминания уходят вместе с ней, и я готов кончить. Уже вот-вот…

Но не получается.

Что за…?

***

Лежим, Костя пытается отдышаться. Стараюсь скинуть его с себя, но он встаёт сам. Недовольно смотрит на меня, на мой стояк, и натягивает штаны на задницу. Открывает камеру и выходит. Как к шлюхе сходил.

– Отлично попрыгали! – кричу ему вдогонку. – Ты приходи ещё, как время будет!

У меня нет слов. Во что превратилась моя жизнь, кем я стал?

***

Весь следующий день провожу в камере. Просыпаю завтрак, не иду на обед, а после ужина ко мне заходит Рыжий. Смотрит на меня, как на говно, и ставит у кровати тарелку с бутербродами и бутылку воды.

– Спасибо.

– Кире «спасибо» скажешь.

***

Ночью тихо, только охранники прогуливаются по коридору, проверяют заключенных. Как будто мы можем отсюда сбежать!

Полночи рассматриваю своё отражение в осколке: узкий шрам на полщеки – словно меня порезали лезвием, разной длины волосы, круги под глазами. Надеюсь, Киря узнает меня. И простит. Чувствую себя виноватым перед ним – за то, что он оказался в карцере, за то, что ему приходится постоянно заступаться за меня.

Надо уже перестать ныть и самому заботиться о себе. Не реветь, не жаловаться. Забивать на всё хуй.

Как Киря это делает.

***

Следующим утром дверь камеры даже не открывают.

– Раз жрать не ходишь, будешь голодным сидеть! – рявкает на меня охранник, тот самый. Запоминаю его лицо – так, на всякий случай. – Даже воды не получишь, сучонок!

Ну и пошел ты. Сижу у двери, наблюдаю за заключенными. Всё так тихо, спокойно. Странно, непривычно.

– Ты слышал, что нас теперь и на улицу не будут выпускать? – спрашивает парень из соседней камеры.

Его лица я разглядеть не могу.

– Нет.

– Теперь слышал.

Наплевать совершенно. Пусть хоть сюда газ пустят и убьют нас всех…

***

В обед дверь соседней камеры открывается, и парня, с которым я обмолвился парой фраз, вытаскивают за шкирку.

– Пошли! – рычит на него охранник. – Тебе надо принять душ!

Даже странно, что его уводят, а не ебут прямо в клетке. В душевой, наверно, собралась вся толпа.

Место парня занимает другой заключенный: слышу, как его затаскивают и кидают на пол. А когда охранники уходят, к моей камере тянется рука и с силой долбит по прутьям. Встаю с койки, подхожу ближе и сажусь на пол, завернутый в одеяло.

– Тём, ты здесь?

– Киря! – хватаюсь за его пальцы. – Ты здесь…

========== 36. Жертва ==========

POV Кирилла

– Киря, как ты?

Сжимает мою руку своими тёплыми пальцами, не могу передать, насколько это здорово.

– Всё хорошо.

Желудок скручивает от голода. Пробыл я в карцере два дня, а ощущение, что вечность. Спасибо хоть Рыжему, что договорился с охранником, и меня посадили рядом с Тёмой. Я переживал за друга, скучал по нему. И он по мне тоже – чувствую это по тому, как он держится за руку. А затем он это и произносит.

– Кирь, я скучал.

– И я, малыш.

– Да какой я малыш…

Он отдёргивает руку, и я тут же слышу тихие всхлипывания. Хочу вскочить, подбежать к нему, обнять, успокоить, погладив по волосам. Чертова клетка! Проклятое место.

– Не реви, прошу тебя.

Тёмкины слёзы разрывают изнутри. В такие моменты готов переубивать всех вокруг.

Сажусь на койку, упираясь затылком в стену. Надо дождаться обеда, а потом… Потом хоть смогу нормально обнять его.

Из головы не выходит наш поцелуй на сцене. Чувствую, что хочу повторения, но, конечно, не решусь даже намекнуть на это. Сколько он здесь пережил, еще меня со своими желаниями не хватает! Не раз я задумывался о том, как отношусь к нему, но ответа так и не нашел. Привязанность, дружба – да. Любовь? Как проверить любовь? Желание обнять и целовать человека – это любовь или можно отнести к обычной страсти, похоти? Если так, то больше никогда не прикоснусь к нему.

Артём, видимо, спит. Не слышу его шагов за стеной. Сижу и терпеливо жду, когда к обеду откроют двери.

***

За несколько минут до обеда слышу знакомый, громкий гудок, и камеры открываются. Выбегаю из своей, но Тёма закрыт. Дверь закрыта, а сам он спит. С первого этажа ко мне поднимается Рыжий.

– Кирилл!

Он сегодня очень серьезен. Ни улыбки на лице, глубокие морщины вокруг глаз. Даже волосы рыжие пожухли, как осенние листья.

– Я беспокоился! – говорит он.

– Всё нормально.

Дёргаю дверь Тёмкиной камеры, она не поддается.

– Его закрыли. Сказали, что будет голодным сидеть, – сообщает Рыжий. – Завтра откроют уже, я уверен. Пошли поедим, ты бледный, как смерть. Заодно и ему принесём.

Да, надо поесть. Киваю Рыжему, продолжая смотреть на друга, полностью укрывшегося одеялом. Он такой…беззащитный. Хочется обнять его, утешить, сказать, что всё будет хорошо… Рыжий берет меня за руку, тащит по лестнице и по дороге рассказывает то, что происходило здесь, пока меня не было.

В столовой кусок не лезет в горло. Тёму изнасиловали, обрезали волосы, а теперь и без еды оставили. Твари. Сжимаю в руке вилку, переламываю её. Рыжий смотрит на меня с опаской, а я готов убить всех, кто притрагивался к моему другу.

– Кирилл…

– Мне нужно оружие, – говорю первый, перебивая Рыжего.

Неважно, что он хотел сказать. Мне нужен нож или пистолет, и как можно скорее. Я должен достать оружие и вытащить отсюда Тёму, пока он ещё в своём уме.

– Я не смогу помочь тебе.

Быстро он ответил. Утыкается в тарелку и начинает активно поглощать пустую, холодную похлёбку.

– Врешь.

Знаю, что врет. Цену набивает, что ли? Рыжий вздыхает и поднимает на меня глаза.

– Если я достану тебе пистолет, в следующие выходные меня не станет.

Он произносит это спокойно, без намека на укор. Но всё понятно и так: Рыжий даёт мне возможность самому решить, что будет с его жизнью. Он хочет, чтобы выбор делал я сам. Смотрит на меня выжидающе, а я медленно киваю. Даже не задумываюсь о том, чтобы выбирать между ним и Тёмой. В глазах Рыжего на секунду появляется разочарование, смешанное с огорчением, тоска, но после он продолжает говорить:

– За пистолет расплачусь своей жизнью на играх. Таково условие Болта: хочешь играть в игрушки, будь любезен участвовать, – он дожёвывает кусок хлеба и пристально смотрит мне в глаза, объясняет. – Когда я буду мёртв, пистолет они, естественно, не найдут. И тогда поймут, что я отдал его тебе. Ты – единственный, с кем я общаюсь постоянно. Плюс, учитывая последние события, сразу станет ясно, что вы с Артёмом что-то задумали! – Рыжий берет меня за руку и на секунду подносит её к своим губам, отчего я чувствую себя ещё большим дерьмом. Я подставляю его, жертвую им. Это ужасно. – Кирилл, мне не жалко своей жизни. Но я не хочу, чтобы ты пострадал.

– Я уже страдаю, Рыжий, – вырывается непроизвольно.

Страдаю из-за того, что сам здесь, от того, что делают с Тёмой, и что приходится выбирать между человечностью и чувствами к Тёме.

– Хорошо, Кирилл, – Рыжий отодвигает в сторону тарелку и поднимается из-за стола. – Помни, что у вас будет около двух часов, чтобы свалить отсюда после того, как меня убьют на сцене. Если вы, конечно, не сделаете этого раньше.

– Рыжий!

Встаю рядом с ним. Он смотрит на меня печальными глазами, а я не знаю, как поблагодарить его. Тут не может быть благодарности. Это долг, который я не смогу никогда ему вернуть. И он, и я – оба знаем это. На душе становится невероятно горько.

– Всё хорошо, – Рыжий улыбается. – Только…

– Что?

– Я хочу тебя. Хочу, чтобы ты трахнул меня.

Печаль разрывается волной цинизма. Усмехаюсь про себя, но, конечно, соглашаюсь. Это вряд ли очистит мою совесть, но…

Я должен.

========== 37. Чувства Кири ==========

До закрытия камер успеваем потрахаться с Рыжим. Возвращаясь к себе, вижу, что Артём еще спит. Стою у его клетки, смотрю, как он дышит. Лица не вижу – он лежит ко мне спиной. Что ему снится сейчас? Вряд ли что-то приятное.

– По местам, слизняки! – кричит охранник с поста, и я иду в свою камеру. Ложусь на койку и почти сразу засыпаю.

Будит меня Артём. Только чувствую его руки на своем лице, сразу открываю глаза. Сажусь и притягиваю к себе, обнимаю. Он теплый, такой приятный. И эта стрижка, рваные клочья, торчащие непонятно как, делают его невероятно красивым. Шрам – длинный и тонкий, от его вида сжимается сердце. Но взгляда от друга оторвать не могу, улыбаюсь, как дурак, а Тёма целует меня в щеку.

– Мой хороший, – шепчу ему на ухо.

Плевать, как звучат мои слова, какой в них подтекст. Я скучал. Тёма облокачивается на меня, прижимается спиной к моей груди и задирает голову, чтобы видеть моё лицо. Щёки у него горят.

– Ты не заболел?

Трогаю голову ладонью. Всё нормально, вроде. Только…

– Почему ты в одеяле?

– Комбинезонов больше нет. Марк сказал, что все либо огромные, либо рваные. Вот и хожу, как дурак. Вернее, даже и не хожу никуда. Вчера сам не пошел, сегодня не пускали. Даже не надеялся, что к ужину камеру откроют…

Пока он говорит, я смотрю на него. Провожу пальцами по мягким волосам, по шраму. Спускаюсь к губам.

Какие же они мягкие. Трогаю их кончиками пальцев, потому что губами не коснуться. Я не должен, даже кажется, не имею права.

Хочу убрать свою руку, но Артём останавливает меня: тянет мои пальцы и прижимает к своей груди – туда, где бьётся его сердце. Одеяло немного спадает, открывая впалый живот, и я тянусь туда своей ладонью. Глажу мягкую кожу, двигаю рукой вверх – по груди и шее. Цепляю руками подбородок Тёмы и продолжаю смотреть в светлые глаза.

Какой же он красивый, нежный. Ощущение такое, будто сам идёт мне навстречу. Разве может быть так? Да, он сам просил поцеловать его, и в первый раз тоже. Бесу просто не должно быть места в его сердце. Стараюсь поверить в это. С чего я вообще вдруг решил, что между ними что-то есть, кроме секса?

Тёма смотрит на меня пронзительно, и я тону в его глазах. Почему он смотрит так? Просто прилив нежности? Радость от того, что я вернулся и теперь рядом с ним?

– Кирилл, – говорит он тихо. Никогда меня Кириллом не называл. Звучит серьезно и решительно. – Я так рад, что ты здесь. Вернее…

Улыбаюсь.

– Я тебя понял.

Прижимаю к себе его голову, вдыхаю запах Тёмкиных волос и кожи. Блядь, чуть ведь не поцеловал его. Надо быть аккуратнее.

– Чё уселись, потаскухи? – орет на нас косоглазый охранник. Он мне по морде съездил в туалете в самый первый день. – Быстро в столовку, иначе голодать у меня будете неделю!

***

В столовой Тёмка ест быстро. Ему неловко находиться здесь в одеяле. Заключенные поглядывают на него и всё же молчат.

– Говорил же, что принесу еду тебе, Тём.

– Не хочу, – мотает он головой. – Вдруг опять меня запрут, и я тебя не увижу.

– Не бойся. Мы с тобой придумаем, как выбраться.

Про оружие, которое должен получить, пока молчу. Отложу разговор, когда пистолет или нож будет у меня.

***

Выходим из столовой. Тёма впереди. Лопатки торчат, как будто крылья режутся.

– Тебе надо лучше есть, – говорю ему, догоняя. Он берет меня за руку и хмыкает, улыбаясь. – Куплю тебе огромную пиццу, как выберемся отсюда.