Текст книги "Город надежды (СИ)"
Автор книги: Agamic
Жанр:
Слеш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me
========== 1. Вступление. ==========
Жаркое лето, влажное, разъедающее всякое желание выходить на улицу даже ночью. У окна в небольшой квартире сидит парень, безразлично оглядывает улицу и припаркованные вдоль домов блестящие машины.
На улице пусто, словно и птицы спрятались. Бездомных собак и кошек – минимальное количество. Дороги города чисты, тротуары искрятся, будто их вымыли с мылом. Вдоль каждого дома высажены деревья, кустарники и цветы.
Сталинок с каждым годом становится всё меньше, офисных, светящихся в темноте зданий, всё больше. Город растёт, процветает. Только люди живут в страхе…
*
Уже второй час слышу, как в соседней комнате ругаются мать с отцом. Это непривычно, ведь семья у нас дружная, крепкая. Была.
– Я никуда не пущу его! – повторяет мать. Периодически она срывается на крик, начинает реветь, отчего у меня щемит сердце. – Он никуда не пойдет! Олег, Олег, послушай! Мы обналичим всё, что есть! Я сейчас же продам всё, что можно вообще продать! – она вылетает из гостиной, я слышу её быстрые шаги в коридоре, и через секунду она в моей спальне. – Сынок, что ты грустишь? Не переживай, милый, я не пущу тебя никуда. Ты никуда не пойдешь завтра! Я не отдам тебя!
Она старается сохранять спокойствие, но я вижу её дрожащие руки. Мама открывает мой шкаф – в нём отдельная полка для документов и драгоценностей. Она выгребает всё, бумаги летят на пол. Среди них я вижу свой паспорт в обложке с анимацией диснеевского Винни-Пуха.
– Прекрати, Оля, – отец заходит неслышно, я даже не вижу его. Сквозь пелену слёз он мелькает в комнате, как привидение. – Оленька, всё будет хорошо, я уверен в этом! Да с чего ты вообще взяла, что Артём из этих…
Из ЭТИХ.
Он так пренебрежительно произносит это слово, становится противно.
Под «этими» он имеет в виду гомосексуалистов. Геев. Педиков, проще говоря.
Мама сидит на коленях, держа в руках шкатулку. Она смотрит на отца, слушает его, а потом оборачивается ко мне. Пытается в моих глазах разглядеть ответ на этот вопрос. Педик ли я? Я сотню раз – еще когда утвердили строительство города для гомиков – признавался родителям в том, что мне нравятся девочки. Я клялся и божился, что никогда и ни при каких условиях не посмотрю на парня. И родители верили мне.
А я врал.
И сейчас я сижу на письменном столе у окна и пытаюсь сдерживать слёзы. Мама поднимается, подходит ко мне и, нежно взяв рукой за подбородок, смотрит в глаза. Надежда в её взгляде тает мгновенно, и мама вновь заливается слезами. Бросив шкатулку на кровать, обнимает меня крепко-крепко. Я даю волю слезам, страху, отчаянию. Только и могу прошептать ей на ухо тихое «Прости!» Она мотает головой – мол, это не моя вина.
– Артём, – отец серьёзно смотрит на меня, поглаживая по плечу мать. – Я знаю, что всё будет хорошо.
Как же. Знает он. Никогда он ничего не знал, и сейчас эта дурацкая самоуверенность ни к чему хорошему не приведёт. Конечно, я не имею права на него злиться – сам мог бы рассказать всё родителям раньше. Но я злюсь. Очень злюсь на отца за это спокойствие.
– Артём, – он вновь повторяет моё имя. Интересно, нас будут называть по именам в том городе? И город ли вообще это? Тюрьма, не иначе. – Артём, ты пройдёшь этот тест. И я его пройду. Что нам переживать, мы же нормальные мужики, правда? – тут он оглядывает меня и добавляет. – Сейчас машинку достану, пусть мать пострижёт тебе волосы. Мало ли, внешность же тоже играет роль. Наденешь утром костюм с галстуком, ответишь на вопросы и попрощаешься навсегда с этими…
– Я не буду стричься, – говорю спокойно, но твёрдо, чтобы он понял меня.
– Волосы слишком длинные, – слышу в его голосе сердитые нотки. – Светлые к тому же…
– Оставь его! – шипит мать. – Не хочет, значит, не будет стричься!
Эта перепалка длится ещё несколько минут, оба покидают мою комнату, продолжают спорить в гостиной. Они стараются тише, но я всё слышу. Я слышу слишком много для того, чтобы понять, что уверенность отца начинает таять.
Утром просыпаюсь рано, за час до будильника. Внутри волнение – страшное и липкое, ничем его не снять. Умываюсь, одеваюсь, причесываюсь на автомате, без лишних движений и мыслей. Еда не лезет.
Из дома мы с отцом оба выходим голодные. Садимся в старую черную «мазду», едем до школы десять минут.
Там уже много народу, многие школьники со своими родителями. Вижу заплаканную мать Ваньки из параллельного 10 «Б», вижу Кирю, Лёху, Сашку. Одни парни, девочек нет совсем. Девочкам прощается многое, очевидно, и лесбийская любовь.
Стены школы украшены гирляндами, оставшимися с выпускного одиннадцатых классов. Яркий свет больших ламп на потолке в вестибюле. Проходим в спортзал. В нём расставлены парты, стулья, впереди два больших учительских стола – один большой класс, из которого не все выйдут через парадный вход.
Через полчаса здесь собираются все: ученики рассаживаются по местам, родители остаются позади в ожидании. За учительскими столами сидят трое мужчин. Они гнусно ухмыляются, поглядывают на нас, мальчишек, и в голове мелькает короткая связная цепь «хищник-добыча». Хочется плакать, но сдерживаю себя. Киря толкает меня в бок, видит моё настроение.
– А нам попрощаться дадут время? – спрашиваю я. Мой лучший друг, самый преданный мне человек после мамы. Он щурится, понимает, что я имею в виду, и тихонько мотает головой в стороны, словно стряхивая с себя догадки.
– Заткнись, Тём. Всё будет хорошо.
Ещё один. Хочу улыбнуться ему, сказать, что он – классный, позитивный чувак, но не могу.
Через пару секунд один из мужчин поднимается из-за стола и проходит вперёд – чтобы мы лучше слышали и видели его. Руки его сцеплены в замок, на лице – грубая ухмылка.
– Доброе утро всем присутствующим! – говорит он. Голос как будто электронный. – Сегодня каждый из вас пройдет тест на сексуальную ориентацию. Вопросы составлены так, что вы не сможете специально ничего подстроить, выбрать нужные, правильные ответы. После с каждым из вас проведет беседу наш психолог, – мужчина указывает на толстого лысого мужика, и меня бросает в дрожь от одного его вида. – Далее, когда будут известны результаты, мы огласим их.
Итак, суть заключается в чём: те, кто проходил тест, делились на три категории – геи, гетеро и би. Гетеросексуалы отправлялись домой кушать пряники, а бисексуалов ссылали в летние лагеря с девочками, надеясь на их исправление. Самая страшная участь предстояла стопроцентным педикам. Уж не знаю, каким это образом можно было с помощью тестов вычислить ориентацию, но эта мысль о разделении всегда приводила меня в бешенство. Что это за хуй такой, которому пришло это в голову? Ёбаный гомофоб.
– Мы называем этот город «Город надежды»! – продолжает он, выхаживая перед нами. – Школьники и студенты там могут продолжить своё обучение, взрослые, состоявшиеся люди – найти работу. Это такой же город, как и все остальные города в нашей стране, просто обособленный от остальных. Встречи с родственниками возможны раз в два месяца, но сами вы выезжать за пределы города не сможете.
Меня пугает это название – “Город надежды”. Что это за город такой? Я чувствую, рай или ад – одно из двух. Третьего не дано.
Мужик проходит на место и берёт со стола какую-то бумажку. Изучает её несколько минут, потом просит жирного психолога раздать нам тесты.
– У вас полчаса, поторопитесь! – говорит он, и присутствующие погружаются в изучение вопросов…
========== 2. Город надежды. ==========
Двадцать совершенно дурацких вопросов, ответить на которые не составит труда. Подвоха в них я не вижу никакого, и именно это напрягает больше всего. Те, кто успел пройти тесты, уже выстроились в небольшую очередь к свиноподобному психологу. Идти к нему желания нет вообще: он отвратительный на вид, а блестящая от пота лысина приводит в ужас. Не то чтобы я никогда лысых и потных мужчин не видел, просто… Что-то подсказывает, что мы с ним в этой жизни ещё столкнёмся, и встреча эта будет не особо приятной.
– Вы уже ответили на вопросы? – слышу сверху голос и поднимаю голову. На меня смотрит ведущий этого абсурда своими ледяными глазами. Сказать ничего не могу от страха и медленно киваю в ответ. Он показывает мне на психолога рукой. – Прошу. Теперь вас ждёт беседа.
Поднимаюсь на дрожащих ногах, медленно иду. Оборачиваюсь и вижу в толпе родителей своего отца. Он с надеждой смотрит на меня, вытирает лоб тыльной стороной ладони. Почему вообще всё это происходит?
По рассказам мамы причина, по которой был выстроен этот город, заключалась в демографическом кризисе. Пять лет назад правительство пустило в ход закон о том, чтобы отделить гомосексуалистов от гетеросексуальных людей. Три года назад ситуация обострилась, и было принято решение проходить тесты и подросткам. И вот тогда все запаниковали…
Подойдя ближе к мужчине, опускаюсь на стул перед ним. В нос сразу ударяет запах пота и слишком сладкого парфюма. Психолог оглядывает меня с ног до головы и, улыбнувшись, придвигается ближе.
– Артём, – начинает он, просматривая мой тест. – Меня зовут Евгений Александрович, я – твой психолог. Думаю, в будущем мы будем часто сталкиваться с тобой.
Стоп, я не понимаю! Что значит “в будущем сталкиваться”? Я что, уже зачислен? Но спросить не успеваю, он продолжает говорить.
– Ты замечательно ответил на вопросы! – облегченно вздыхаю, позволяю себе улыбнуться. – Для того, чтобы распределить тебя в группу, я должен знать, с какого возраста тебе нравятся мальчики?
Он внимательно изучает меня, хитро улыбается и придвигает стул еще ближе.
– Мне нравятся девочки, честное слово! – еле говорю, голос неуверенный и дрожит. Евгений Александрович придвигается еще ближе, почти наклоняется к моему лицу.
– Ты сам как девочка, не пизди мне, сучонок, – ухмыляется он и, еще раз пробежавшись по моему тесту, жестом отправляет обратно на место.
Я иду, чувствую, что готов упасть. За что мне это? Я сам сдал себя с потрохами. «Честное слово!» – зачем я это сказал? По щекам текут слёзы, и отец, стоя в толпе, видит их. Он смотрит на меня, и в его глазах загорается страх. Он понимает, что потеряет меня, а я чувствую, что больше не увижу маму. Сажусь на место, начинаю реветь, глядя на психолога. У него Киря. Он уверенно, даже слегка пренебрежительно отвечает на вопросы, и через минуту уже рядом со мной.
– Не реви, блядь, – шипит он на меня, а я вновь поворачиваюсь к отцу. Школьная охрана настаивает на том, чтобы родители покинули спортзал, и им приходится подчиниться. Через полчаса всё готово. Трое мужчин тихо переговариваются за столом, ученики сидят кто как: кто-то ревёт от страха, кто-то наоборот – всё прекрасно понимая. Да, не один я такой, уверенный в том, что не вернусь домой.
В спортзале раздается негромкий скрип – открывается дверь запасного выхода. В проёме появляется несколько человек в костюмах, при галстуках, и встают вдоль стены. Чувствую себя преступником, опасным для общества человеком. Это отвратительное чувство, но от него никуда не деться. Ведущий встаёт и оглашает результаты тестов и бесед.
– Архипов Павел, Колесников Михаил, Миронов Артём…
Я замираю. Я знал, что это произойдёт, но не думал, что будет так страшно. Меня начинает трясти. Сжимаю руки в кулаки и думаю, что будет, если сейчас встану и побегу на выход? Меня поймают, свяжут по рукам и ногам? Ведущий продолжает читать.
– Мякишев Владимир, Сергеев Матвей, – он на секунду замирает и улыбается. – В вашей школе всего шесть таких учеников! И последний, секунду… – он подносит бумагу психологу, чтобы тот прочитал фамилию, и вновь поворачивается к нам. – Цыпляков Кирилл.
Кирилл подскакивает с места и злобно смотрит на мужчин. Те только ухмыляются.
– Да вы вообще охуели, суки? – кричит он, не стесняясь. Я пытаюсь остановить его, но он откидывает мою руку. – Какой из меня педик?
Кирилл подбегает к мужчинам, и тут же рядом с ним оказываются двое в костюмах. Они ничего не делают – просто предупредительно стоят рядом. Киря настолько мал по сравнению с ними, что даже ему становится страшно. Я вижу эмоции на его лице, словно гляжу в отражение: ужас в глазах, дрожащие стиснутые губы. Страх заполняет наши души, буквально врастает в них.
В течение следующего часа мы с Кирей продолжаем сидеть за партой. С нами в спортзале еще четверо парней, чьи имена были названы, и наши родители. Ведущий пытается успокоить последних.
– С ними всё будет хорошо, мы находимся под защитой государства и самого президента! Вы должны подписать тут и тут, – она раскладывает перед родителями договоры, быстро пролистывает странички. – И вот тут еще. На последней странице тоже нужна подпись. Это согласие на то, что вы не будете иметь никаких претензий, если ваше чадо заболеет неизлечимой болезнью и умрет, выпадет из окна или перережет себе вены.
Взрослые переглядываются, но всё подписывают. И речи не может идти о том, чтобы сопротивляться. Нас всё равно заберут. Я уже будто не здесь. Потом ко мне подходит отец и обнимает за плечи. Уже не чувствую в этих объятиях тепла и любви, как будто он совершенно чужой мне человек.
– Сегодня и я прохожу тест, – тихо говорит он и воровато оглядывается. – Ты помнишь, какие вопросы были в твоём тесте? Они, говорят, меняются всегда.
Что? Он боится оказаться рядом со мной в этом “Городе надежды”? Чувствую себя тварью и говорю, что ничего не помню. Отец смотрит на меня: в его глазах разочарование и злость. Или мне всё это кажется?
*
За тонированными окнами микроавтобуса мелькают улицы города, потом всё переходит в сплошной лес. Дорога и лес – сквозь тёмное стекло всё кажется мрачным. Иногда Киря пихает меня в бок и пытается подбодрить. Я выдавливаю из себя улыбку, но она вызывает у друга лишь сочувствие. И он, и я знаем – я трус, каких поискать. Никогда не дрался, хорошо учусь. Вроде стереотипы, а про меня. Боли я боюсь до ужаса, поэтому стараюсь с ней никогда не сталкиваться. Пусть лучше я буду убитым, чем избитым. В голове проносятся слова психолога: «Сучонок!» Мерзкий пидорас, вот он кто! Конечно, сказать ему об этом я вряд ли когда-то смогу, зато про себя подумаю! Чтоб он провалился! То, что мы все оказались здесь – его вина! Тест тут совершенно ни при чем – я уверен в этом.
*
За пару часов добираемся до аэропорта. Я подвожу наручные часы, сравнивая время с большим циферблатом в зале ожидания. Там целая толпа, все – школьники.
– Студенты приедут через пару дней, – слышу обрывок фразы, понимаю, что говорит ведущий. Он общается с каким-то мужчиной в синем спортивном костюме. Пытаюсь приглядеться, но охрана уже проталкивает нас к проходным.
*
Шесть часов в самолёте, и моё тело ноет от усталости. Затекли ноги, шея. Хочется пить и спать. Уснуть и не проснуться, а если проснуться, то понять, что я – дома, и рядом мама. Утром она сказала, что сделает всё, чтобы вытащить меня отсюда, и я поверил ей.
*
Сходим с самолёта – уже темно. Первое и единственное, кроме толпы учеников, вижу горы. Огромные, они возвышаются до неба, словно касаются его. Единственный вариант, где мы можем находиться с учетом перелета – Алтай. Киря подтверждает мою догадку и, осматривая выходящих учеников из самолёта, разминает кулаки.
– Я шею кому угодно сломаю, – шепчет он. – И за тебя тоже. Не переживай.
Кирилл выше меня почти на голову, и сейчас его рост вселяет в моё сердце надежду. Глупо, наверно…
*
Часа три мы трясемся на автобусах по извилистым дорогам, а потом вдалеке загораются яркими огнями маленькие домики. Мы подъезжаем ближе, дома увеличиваются в размерах. Коттеджи – элитные, красивые, выстроенные на английский манер. Значит, вот он – Город надежды? Может, здесь будет не так уж и плохо, и придурки, оставшиеся в школе, ещё позавидуют нам? Может, я выдумываю свой страх, и в жизни не бывает такого – тюрем, куда сажают подростков, практически детей?
Но посёлок мы проезжаем, и когда автобусы с диким кряхтением останавливаются, я понимаю, что мы въехали на какую-то территорию. Меня почти выносят из автобуса, оттаптывая при этом кеды. Концлагерь? Тюрьма?
Огромнейшая территория, обнесённая стеной, облепленной колючей проволокой. Слышу громкие крики позади, а сам молчу. Я не в силах выдавить и слова – мне просто не верится. Нас обманули, наебали! А мы, лохи, повелись! Надо было бежать, скрываться! Правильно говорила мама…
Как только парни за спиной начинают сносить друг друга, сминать ногами водителей автобусов и мужчин в форме, которые были с нами, из здания рядом с воротами выбегают десятки человек в черной форме и наставляют на нас оружие.
– Все, попытавшиеся сбежать или причинить вред обслуживающему персоналу, будут немедленно расстреляны! – вещает голос откуда-то сверху. Я поднимаю голову и вижу громкоговоритель.
– Что за пиздец? – шепчет Киря и хватает меня за руку. Потные ладони у обоих.
– Лучше бы я умер! – вырывается у меня, и тут на моё плечо падает тяжелая рука. Оборачиваюсь и вижу Евгения Александровича. Он усмехается и чуть наклоняется ко мне.
– До смерти ещё надо дожить, красавица…
========== 3. Итак, дамы… ==========
Нас ведут ко входу. Длинное поле – по размеру с три футбольных. Дальше – темное изнутри здание, по всей видимости, что-то вроде вестибюля. В темноте сложно разобрать, но за минуту осваиваюсь и вижу стойку типа ресепшена. За ней – стеллажи с папками и документами.
– Здесь хранятся дела каждого из вас, – громко говорит ведущий. Ведущий – так я обозначил мужика, который принимал у нас тесты. Тот ещё козёл.
Пока он говорит, я вижу, как блестят его глаза, как он, словно прогуливаясь между нами, ребятами, подходит к одному парню и щиплет его за задницу. Парень ойкает и пытается что-то сказать, но друзья рядом затыкают его – дёргают за толстовку, закрывают ему рот. Все боятся – это видно сразу.
– Не говори ни слова. Говорить буду я, – шепчет Киря.
Я киваю, но почему-то его слова злят меня. Почему он носится со мной, как с ребенком? Чувствую, что просыпается ненависть ко всем окружающим и Кире в том числе. Я грубо вырываю свою руку и сую её в карман. Друг бросает на меня короткий взгляд, но молчит. И я благодарен за то, что он не задаёт вопросов.
Дальше проходим по длинному, ярко освещенному коридору. Стены и пол выложены плиткой, пахнет хлоркой. В голову приходит сравнение с тюрьмой. Но что это, как не тюрьма? Уже само приветствие говорило само за себя. Жизнь или смерть?
Множество ответвлений, кабинетов, охраны. Сразу понимаю, что сбежать отсюда будет трудно. Через пару минут попадаем в большое помещение, похожее на актовый зал. Много стульев, скамеек – все скрипучие до ужаса. Я сразу сажусь, не в силах больше носить своё тело. На возвышенности типа сцены стоит микрофон, рядом – большие колонки. Здесь что – устраиваются дискотеки? Эта мысль вызывает у меня нервный смешок. Киря странно косится, наверно, думает, что я сошёл с ума.
Когда ученики рассаживаются, а охрана встаёт вдоль стен – чтобы никто не мог слинять, загорается верхний свет, и на сценку выходит высокий загорелый мужчина. Он одет в синий спортивный костюм, на ногах – белые кроссовки. Он проходит в центр, смотрит куда-то в сторону и жестами показывает на микрофон. В итоге садится прямо на сцену. Свешивает ноги, болтает ими, одновременно оглядывая зал.
Позади – а я сижу в третьем ряду – слышен смех. Кто-то смеётся над этим мужчиной на сцене и даже не пытается скрыть этого. А через мгновение я слышу наглый, уверенный голос парня из другой школы:
– Ну, и хули мы тут делаем? – он встает, складывает руки на груди и с вызовом смотрит на мужчину. – Хули ты уселся? Может, расскажешь, в каких пиздатых апартаментах мы будем жить?
Раздаётся дружный смех, который подхватывают все ученики, кроме меня, конечно. Мужчина на сцене, кажется, немного расстроен. Он поднимается, неспешно спускается со сцены и идет в нашу сторону. Подходит к парню позади меня и улыбается.
– Как тебя зовут?
– Максим! – дерзко бросает ему тот. – Можно просто Максим Валерьевич!
Друзья вновь поддерживают парня смехом, а незнакомец, повернувшись к охране, кивает головой на него.
– Забираем Максима Валерьевича, – два охранника сразу хватают его и тащат к выходу. Мужчина кричит им вслед. – Только живым оставьте, ребят! Я потом с ним еще поболтаю!
Незнакомец вновь оглядывает зал, внимательно всматриваясь в лицо каждого школьника. Останавливается на мне, с интересом разглядывает, а я опускаю голову. Карие, но совершенно холодные глаза пугают меня. Сказать ничего я, конечно, не могу – боюсь. А вот посмотреть вызывающе – с удовольствием, поэтому Киря даже помогает мне ссутулиться.
– Имя! – командующим тоном произносит мужчина, подойдя ко мне вплотную.
– Артём, – еле слышно шепчу. Кажется, я сам себя не слышу.
– Ещё раз и громче, ты, кусок говна! – он толкает меня, задевает плечо, и я чуть не падаю назад со скамьи.
– ТЁМА! – злюсь внезапно, буквально выплёвываю ему в лицо.
Чувствую, еще немного, и я сойду с ума. Блядь, такое просто не может происходить! Это не реально!
Он смотрит на меня с усмешкой – такой злобной и холодной, что становится не по себе. Мне кажется, еще секунда, и он, схватив меня за горло, просто возьмёт и задушит. Но он отступает на шаг и, еще раз безразлично оглядев толпу, идет к сцене. Поднимается, вновь садится, свешивая ноги. Но теперь микрофон у него в руках.
– Константин! – представляется он. – Для вас, дамы, я – Константин Владимирович! – он кладет микрофон у ног и продолжает говорить, но его и так хорошо слышно. – Теперь вы все – шлюхи, прибывшие сюда для того, чтобы развлекать и ублажать меня и моих людей. В течение года вы будете нашими слугами! – он поднимается и быстро проходит по сцене, но я вижу каждый его шаг словно в замедленной съёмке. Он не машет руками, не кричит, и его спокойный тон вселяет ещё больший страх, чем был полчаса назад. – Вы – несчастные педики, из которых нам поручено вылепить приличных дам. Итак! – он встаёт посреди сцены, складывая руки в карманы. – Кто первый хочет высказать своё недовольство?
========== 4. В туалете ==========
Когда Он говорил, в зале была тишина. После того, как вывели Максима, ученики поняли, что с этим хуем в спортивном костюме лучше не шутить. И всё же – куда повели Макса? Наверно, сейчас его избивают…
*
Я, как и все, встал в очередь к одному из охранников, чтобы получить одежду. На вид она была совершенно неприглядная – темно-синяя, какая-то слишком маленькая, но эластичная.
*
Мы в туалете, большом и вонючем, но я, кажется, уже начинаю привыкать к этому запаху. Оборачиваюсь к Кире, он как раз растягивает в руках костюм.
– Это что за поеботина такая? – друг пренебрежительно смотрит на длинную полоску ткани. Потом берёт её за верх, там, где дырка для головы, и вниз свешиваются две штанины, похожие на использованные гондоны. – Это как я должен её на себя натянуть? – ещё тише спрашивает он.
Мой комбинезон такой же, как у всех – маленький, синий, обтягивающий тело на все сто процентов. И как я понял чуть позже – только у некоторых комбезы с дырками на заднице…
– Эй, ты! – слышу голос одного из охранников. Он обращается ко мне – смотрит прямо в глаза. Тянется ко мне рукой, а потом я замечаю, что один глаз у него косит. Мужик отталкивает меня, хватает за плечо Кирю, который всё ещё стоит с растерянным видом у зеркала. Комбинезон на нём, и друг выглядит в нём, как аквалангист, только без снаряжения.
– Отъебись! – вдруг кричит Кирилл, и мужик сразу заезжает ему кулаком в челюсть – отвешивает такой удар, что Киря, не удержавшись на ногах, валится на пол.
– Переодевайтесь быстрее! – орёт другой.
Пидорас, чтоб ты сдох!
Ученики начинают спешно стягивать с себя привычную одежду. Я подскакиваю к Кире, пытаюсь помочь подняться, а он смотрит на меня, как на врага. Что я сделал? Может, считает, что я виноват в том, что он тоже здесь оказался? Обидно…
– Что, решила помочь дружку, красавица? – за спиной раздаётся шипящий голос.
Это он ко мне обращается?
Не успеваю сообразить, оборачиваюсь, и тут же меня хватают за волосы – резко и больно. Ощущение, что с головы сейчас снимут скальп – настолько сильно меня за них тянут. Краем глаза вижу, как Киря бросается на охранника и вновь получает удар в челюсть, но уже от другого мужика. Я ору во всё горло. Даже не думал, что умею так. Надрываюсь, как могу. Услышь меня, мама!
У Кири идёт кровь. Он стоит на коленях, упирается руками в пол и выплёвывает зуб. Начинаю орать громче, меня, блядь, что, совсем не слышно? Никто не обращает внимания: все переодеваются, стоят, опустив глаза в пол. Твари! Суки! Меня разворачивают, продолжая держать за волосы, бьют ногой под колени, и я падаю. Упираюсь подбородком в ободок унитаза. Нет, пожалуйста, не надо…
– Искупать педика решил?
– Ага! – слышу злое хихиканье, а через секунду меня окунают в воду и нажимают кнопку слива.
Захлёбываюсь, пытаюсь вырваться, но затылком чувствую сильную руку. Этих выродков учили издеваться над людьми, определенно. Меня продолжают топить в новом потоке, чувствую горький привкус воды. Она брызжет, заливает плечи, словно меня хотят утопить в унитазе целиком. Снова шумит вода – новый поток. Мне не хватает воздуха, ещё немного, и наглотаюсь. Умру с торчащей кверху жопой и головой в унитазе. Всё вокруг белое до омерзения, сзади – глухие крики ребят, а потом всё затихает.
Меня отпускают. Сразу пытаюсь прокашляться, но лишь давлюсь водой и собственной блевотиной. Как же противно, и так страшно. Слёзы текут непроизвольно. Не хочу реветь, они сами! Сейчас я боюсь, но страх этот смешан с гневом. Чувствую, как внутри образуется огромный ком злобы и желания убить кого-нибудь из этих пидорасов. Как говорила моя мама: педики – это одно, а вот пидорасы – совсем другое.
Гей ли я? Сейчас даже не уверен в этом. Знаю точно, что не хочу быть им! Не хочу находиться здесь, я не смогу. Не выдержу долго. Не вынесу такого обращения с собой, не смогу видеть, как друга избивают!
Мы в туалете одни. Киря лежит на спине, пытается подняться, но сил нет. Ползу к нему на четвереньках. Его комбинезон в крови, лицо разбито – останутся шрамы, наверное. А мы тут только первый день, и двух часов не прошло. Произношу это вслух. Киря тихо стонет.
– Чувствую, разбитое лицо здесь – всего лишь цветочки, – шепчет он и слегка шепелявит. У него нет переднего зуба.
– Что ты имеешь в виду? – почти кричу на него, не желаю слушать дальше.
Я и так знаю ответ.
– Нас тут сломают. И физически, и морально, Тём. Выебут и высушат, а потом утопят, как котят.
– Заткнись!
Он закашливается и вновь пытается подняться. В туалет входит охранник, оглядывает нас и распахивает дверь шире.
– Выходим, и по камерам.
– По каким камерам? – спрашиваю у Кири. Глаза готовы на лоб полезть.
За друга отвечает охранник: подходит ко мне и, схватив за волосы, вытаскивает из туалета. Надо было состричь их. Лучше бы состриг! Но теперь я не ору – боюсь вызвать ещё большую злость у этого гондона. Просто волочусь за ним, стискивая зубы настолько сильно, что, кажется, вот-вот они раскрошатся у меня во рту…
========== 5. Бедный малыш ==========
Дрыгаю ногами, вдруг получится встать? Не выходит. Голова гудит – либо мне сейчас оторвут её, либо сделают лысым. Что ж, по крайней мере, к лысому никто не пристанет. К лысому мелкому дрищу.
Мужик протаскивает меня по коридору – узкому и тёмному. Следом за нами плетётся Киря, вижу, что он держится за стены, чуть не падает.
Тот, что тащит меня – здоровенный, как и остальные охранники. Они, как на подбор – высоченные, под два метра, коротко стриженные, с квадратными головами и огромными кулачищами. И в следующую секунду кулак охранника врезается мне в челюсть.
Меня отшвыривает на пару метров. Из глаз брызжут слёзы, верхняя губа кровится, чувствую солёный привкус во рту. Перед глазами – звёзды, с удовольствием сейчас утонул бы в них. Но мерцание быстро рассеивается, остаётся лишь боль.
Я лежу на спине, раскинувшись на полу, как морская звезда на берегу – яркая, как кровь, и неповоротливая, как амёба. Сверху загорается свет – сперва дальняя лампа. К ней присоединяется другая, и ещё одна. И так, друг за другом, они мелькают и выстраиваются в ряд подобно дачной дорожке. Помещение полностью освещено. Оглядываюсь и вижу толпу охранников, а вокруг – камеры.
В камерах люди – парни, мужчины. Даже парочка стариков есть – оба примкнули к решетке, увидев меня. Старые гомосеки. Становится невероятно смешно, и я закатываюсь во весь голос. Прижимаю к лицу ладони, пытаясь успокоиться, но смех рвётся наружу. Накопилось. Охрана злобно скалится, Киря держится за живот и качает головой, типа я, придурок, смеюсь, когда надо плакать.
– Поднимите его! – слышу позади властный, не терпящий возражений, голос. По телу мурашки пробегают, холодные, как ледышки.
Подходит мужик, снова хватает меня за волосы и ставит на ноги. Держаться не могу, повис на волосах, как кукла. Задираю голову – передо мной Константин-как-его-там. Смотрю ему в глаза, продолжая глупо улыбаться. Надо бы поплакать, наверное, но вообще никак не лезет. Слёзы есть, но они сами по себе, как будто и не связаны со мной никак.
– Ты мудак? – резко спрашивает он и бросает холодный взгляд на охранника. – Волосы отпусти.
Тот отпускает меня, и я валюсь на пол, прямо на колени падаю перед начальником сраного концлагеря. Константин смотрит на меня, как на говно: в глазах – презрение, причем нескрываемое. Интересно, о чем думает этот козёл?
– Состригите ему их.
– Я не дам стричь волосы, – шепчу.
Не знаю даже, хочу, чтобы он услышал меня, или нет.
– Что ты сказал? – чуть наклоняется.
Зачем спрашивает, слышал же всё.
Вновь поднимаю голову, смело смотрю в глаза. Ну что он, не человек, что ли? Если попросить по-нормальному, неужто не сжалится? Я три года растил их! Набираюсь мужества, хотя сердце буквально стрекочет в груди – так быстро бьётся.
– Оставьте, пожалуйста! – умоляющий тон, вылупленные глаза. Пытаюсь моргать, но мужчина меня буквально гипнотизирует, и я срываюсь на хриплый шепот. – Я так долго отращивал их…
Он смотрит на меня, вижу – проникается сочувствием. Взгляд становится теплее, губы растягиваются в милой улыбке. Ещё немного, и я поверю в чудо…
– Бедный, – голос спокойный и немного ласковый. – Бедный малыш.
– Ой, спасибо вам большое, я…
Не успеваю сказать, он размахивается и со всей дури даёт мне пощёчину. Испугавшись, сажусь на задницу, держусь за щеку. Ненавижу этого урода! Глаза светятся адом – самые страшные на свете! Никогда не видел такого жесткого преображения! Ещё секунду назад он был другим человеком.
– Не сметь ни о чём меня просить, уясни себе это, ничтожество! В камеру его! К меченому!
