Текст книги "Город надежды (СИ)"

Было бы здорово выйти на улицу. Я знаю, что мы в горах. Хотелось бы увидеть их, но тут даже окон нет. Продолжаю валяться в кровати, надеясь, что камеру откроют к ужину. С удовольствием выплеснул бы горячий чай или кофе в морду тому, кто держит меня в этой клетке! Ноги, руки затекают от бездействия.

Через какое-то время слышу тяжелые шаги охранников. Они приближаются, и я инстинктивно прячусь под одеяло, буквально укутываюсь им. Открывают дверь ключом, я слышу её скрип.

– Эй, говна кусок, знакомься с меченым! – громко говорит один и сдёргивает с меня одеяло.

Я зажмурил глаза, прямо чувствуют, как мне в лицо сейчас прилетит кулак. Но удара нет. Я приоткрываю один глаз и вижу Максима, того парня, которого под руки вытащили из актового зала. Он сильно избит – всё лицо опухшее, с подтёками. Голова перемотана, но кровь сочится. Комбинезон весь в пыли, крови.

Охрана запирает дверь и, переговариваясь о чем-то, уходит. Я смотрю на Макса, а он – сквозь меня.

– Они тебя избили? – спрашиваю тихо-тихо и, свешивая ноги с кровати, спускаюсь. Максим продолжает стоять и смотреть в стену. Слышу, как он дышит – часто и хрипло. Сильно они его…

– Уступи верхнюю койку, – вдруг говорит он и переводит взгляд на меня. – Я лягу и усну. Не буду тебе мешаться. А ты не будешь мешаться мне.

– Ладно, – пожимаю плечами. Разницы нет никакой. – А почему они назвали тебя меченым?

Не удержался. Спросил. Не надо, наверное, было.

Макс смотрит на меня, как на чудовище. Но взгляд его быстро становится таким же отчуждённым. Он начинает раздеваться, медленно и аккуратно стягивать с себя верх комбинезона. Он не морщится от боли и, не стесняясь, стаскивает его с себя. Полностью вижу его тело спереди – никогда не мог подумать, что можно так избить человека. На Максиме живого места нет.

– Пиздец, – шепчу так тихо, что сам себя еле слышу. А он поворачивает ко мне спиной, и тогда понимаю, почему его назвали меченым.

Клеймо на пояснице – надпись «Выеби меня в жопу!» Вырезали ножом и как будто прижгли чем-то. Невольно тяну руку к надписи, дотрагиваюсь до неё. Максим даже не шевелится. Ему не больно?

– Они что-то вкололи мне, – спокойно произносит парень и разворачивается. – Может, героин. Я даже не чувствовал, как они…

– Что? – понимаю, что меня сейчас вывернет наизнанку. Пытаюсь держаться.

– Три охранника, лиц я не запомнил, – продолжает Макс. Поднимает с пола комбинезон и начинает одеваться. – Они трахали меня по очереди, а мне даже не было больно. Но я отойду. Совсем скоро отойду. Знаю, что буду делать. Я убью! – он странно улыбается, глядя на людей в камерах напротив. – Я убью себя.

Потом он переводит взгляд на меня, подходит ближе и берет за плечи.

– Сегодня ночью они за тобой придут.

– Как это – за мной?

У меня подгибаются колени, и я сажусь на кровать.

– Дадут тебе наркотик и будут трахать, как меня.

– Заткнись!

– Заставят сосать члены, а потом…

– Заткни свой рот! – кричу на Макса, подскакиваю и толкаю его с такой силой, что он отлетает и садится на унитаз.

– А потом вырежут на спине «шлюха»…

========== 7. Костя. ==========

Ночь.

Вторая ночь, и я опять не могу нормально спать. Живот скручивает до слёз – есть хочется. И страшно. Жду момента, когда за мной придут. Хочется верить в то, что этого не случится. Хочется надеяться.

Блядь, это же Город Надежды! Вспоминаю слова ведущего и осознаю, что всё это хуйня. Нет никакой надежды, как, впрочем, и города. Если бы знала мама, где я! Если бы она только знала…

А с другой стороны хорошо, что не знает – она бы сошла с ума от горя, ведь так любит меня. Пытаюсь зареветь: утыкаюсь лицом в подушку, выдавливаю слёзы – безрезультатно. Меня просто трясёт до ломоты в суставах. В голове прокручиваю варианты, как себя убить, но все они – нереальны. Повеситься не на чем, захлебнуться в унитазе тоже не получится. Отравиться? Нет. Если только сдохнуть от голода. Перерезать вены? Чем, блядь? Пластиковым ножом лишь расцарапаю кожу.

Максим спит, даже не ворочается. Дрыхнет умиротворённо, как будто с ним больше ничего не произойдёт. А может, действительно, вытворив один раз с человеком такое, охрана отвязывается? Размышляю, получится ли у меня вытерпеть подобное, и прихожу к выводу, что нет. Не получится. Я не дамся.

Поднимаюсь с кровати. В коридорах какие-то перешёптывания. Вслушиваюсь. Недалеко, наверно, на лестнице – я не могу видеть её из камеры – переговариваются охранники. Кто-то шепчется слева; заключенные справа, видимо, спят. Мужик напротив так же, как я, прижался к прутьям, и сейчас смотрит на меня. Это он, сраный гандон! Он вчера…

– Как настроение, красавица? – спрашивает он и ухмыляется.

– Пошёл ты на хуй! – отвечаю удивлённо. Как я мог сказать это? Я же трус!

– Так я с удовольствием! Трахнешь меня?

– Чего? – понимаю смысл его слов, но совершенно обескуражен. Он предлагает мне трахнуть его? – Да ты ебанутый!

Начинаю смеяться. Вот это да: взрослый мужик, готовый раздвинуть свои булки перед подростком.

Просмеявшись, сразу злюсь: как нас могут держать в одном помещении – взрослых и подростков? И когда меня, наконец, накормят?

***

Хожу по камере. Два шага вперёд, разворот и снова два шага. Места мало, занять себя нечем. Вновь принимаюсь разглядывать заключенных. Два старика на первом этаже о чём-то беседуют. Парни, на вид которым лет по двадцать, пытаются уснуть. Они находятся рядом со стариками и периодически пытаются их заткнуть. Но те не обращают внимания.

Вижу охранника. Он идёт по пролёту второго этажа на противоположной стороне, заходит в одну из камер. Заключенные – двое подростков – поднимаются и встают перед ним как по команде «Смирно!»

Отворачиваюсь, не хочу видеть то, что сейчас будет происходить там. Прыгаю на койку, затыкаю уши и всё же слышу:

– Сейчас ты трахнешь его! – приказной тон и омерзительное хихиканье. – Дай телефон, я на камеру сниму, выложим потом.

Несколько минут слышу тихие всхлипывания, после – стоны одного из парней. Не выдерживаю, поднимаю голову и смотрю, как один подросток трахает другого.

Отвратительно. Меня тошнит. Бросаюсь к унитазу, но блевать нечем – желудок пустой. Только рвотные спазмы. Чувства облегчения нет, ощущение, что умру сейчас.

Но смерть далека – понимаю это, когда меня с силой хватают за волосы. Почему я не слышал, как они вошли? Двое охранников, чтоб они сдохли! Один держит меня за волосы, другой стоит рядом, улыбается самодовольно. Вот и всё…

***

Когда они вытаскивали меня из камеры, аудитория гудела. Кто-то кричал им вслед проклятия, кто-то наоборот – подначивал сделать со мной всё, что взбредёт им в голову. Я же мог думать только о боли. Держали меня, с силой стискивая шею. Мужик практически нёс меня, я только успевал дрыгать ногами.

Тёмный коридор, здесь я уже был.

Потом актовый зал, туалет, душевые. Везде воняло, как на кладбище, в котором раскопали могилы со свежими трупами. В какой-то момент я понял, что ориентироваться уже не могу – слишком много было помещений, коридоров, лестниц.

– Ваш зверёк! – говорит охранник, вталкивая меня в какую-то комнату.

Он отшвыривает меня. Падаю на пол и сразу пытаюсь подняться, но на плечо опускается кроссовок. Задираю голову и вижу начальника тюрьмы. Константин-как-его-там. Он улыбается, но как-то безэмоционально. Смотрит на меня и жестом даёт знак охране покинуть комнату. Мужчины уходят. Мы остаёмся с ним вдвоём. Его нога всё ещё на моем плече. Не могу пошевелиться, боюсь. Вновь трясёт, как будто на улице без одежды в дикий мороз.

– Ты сегодня ел? – спрашивает он. Отрицательно мотаю головой, не разрывая взгляда. – Это хорошо.

Почему хорошо? В смысле?

– Я хочу есть! – говорю ему. – И пить хочу!

– Потом, – он машет рукой куда-то, и в комнату входит мужчина, одетый в форму официанта. Подходит к столику на колёсиках, ставит туда поднос и сразу уходит. – Снимай одежду! – приказывает… Костя.

– Что?

– Ты тупой? – он наклоняется и, схватив меня за горло, поднимает на ноги. Я не могу стоять, упаду сейчас. – Снимай одежду, говорю!

– Я не могу.

Я правда не могу. Просто смотрю на него и не могу пошевелиться. Я боюсь. Боюсь этого человека, хоть злости в его глазах и нет.

– Твой друг – в пыточной, – говорит он. – Если я не ошибаюсь, его Кирилл зовут, так?

Что?

– Отпустите его! – хватаюсь за ворот его поло. Мне кажется, я готов на всё, чтобы Кирю отпустили. Пыточная – страшное слово. Бросает в дрожь, но продолжаю смотреть на начальника лагеря. – Я прошу вас, отпустите его! Я сделаю всё, что нужно!

– Ложись туда, – он мотнул головой в сторону кровати.

Я только сейчас замечаю её. Огромная, с красным шёлковым покрывалом и двумя подушками в белоснежных наволочках. Именно здесь, видимо, я лишусь девственности…

========== 8. Киря ==========

Мужчина тянет в сторону дверь шкафа, ковыряется внутри – ищет что-то. Я оглядываюсь. Да, это спальня. Странно. Я в лагере чуть больше суток, а, кажется, что другую жизнь уже забыл. На доли секунды возникает ощущение, что Костя не сделает мне больно. Надеюсь, смогу договориться с ним и Кирю отпустят.

Послушно иду к кровати, сажусь на неё и продолжаю наблюдать за Костей. Он под стать своей охране – такой же высокий и крепкий. Стрижка короткая, но не обычный ёж – затылок и виски выбриты. Он загорелый, и белая футболка ещё больше подчёркивает это. Сколько ему лет? Около тридцати, наверно.

Он достал, что нужно. Смотрит на меня, довольно улыбаясь. Какого хрена…

– Комбинезон спусти до колен.

Нет, не спущу! Пытаюсь мотать головой, но только трясусь и пугливо прижимаю задницу к кровати.

– Дважды не повторяю.

Его интонация не даёт мне выбора. То, что Кирилл у него, не даёт мне выбора. Да даже если бы и не было этого ничего, был бы я здесь – один, большой и сильный? Мне так же, как Максиму, вкололи наркоту и поимели бы во все щели.

– Я не гей, – зачем-то говорю ему. Он только презрительно хмыкает.

– Ага, я тоже.

Не понимаю, шутит он или нет, в любой момент ожидаю, что Костя разозлится. Я не забыл его глаза, прекрасно помню пощёчину. Ну ничего, я еще отомщу ему. Стаскиваю комбинезон с плеч, тяну вниз.

– До колен, – снова его резкий голос. Теперь он звучит тише. Ухмылки на лице нет. Чувствую себя инопланетянином, которого разглядывает человек. – И раком встань.

Борюсь с собой, краснею – чувствую, как пылают щёки. Преодолеваю желание убежать, да бежать-то и некуда. Везде охрана.

Спускаю комбинезон, встаю на колени. Упираюсь руками в постель. Покрывало мягкое, прохладное. Сердце колотится в груди, но я должен слушаться. Иначе Кире несдобровать. Я понимаю, что сейчас Костя затолкает эту хреновину мне в задницу. Вроде надо бы радоваться – не бьют, не насилуют. И всё же радости никакой.

– Анальная пробка, – вещает он и добавляет. – Походишь с ней пару дней…

Значит, два дня меня точно не тронут, зато потом оторвутся на все сто. Как раз в выходные будут игры – вспоминаю разговор двух мужиков. Начинает скручивать живот от страха. Тошнит от голода и от картин в моей голове, в которых меня ебут большой толпой по очереди.

Костя смазывает пробку чем-то, приставляет ко мне и начинает довольно быстро вводить. Я забиваю на голод и жажду, ору. Мужчина отвешивает мне такой подзатыльник, что падаю на кровать грудью. В такой позе пробка входит легче, но больнее. Он вводит её до конца, и я понимаю, что даже не смогу сидеть. Сколько мне с ней ходить? Два дня – это же пиздец. Зачем ему это? Ах, ну да, готовит меня к играм…

Лежу на кровати, лицо прячу в ладонях, из задницы – хвостик пробки. Лежу и реву от страха, обиды и голода. Я ведь не сделал ничего, почему он так со мной?

Костя резко дёргает меня за плечи, разворачивает к себе и, задумавшись на пару секунд, отвешивает пощёчину. Так теперь всегда будет, что ли?

– Чтоб я больше никогда не видел твоих слёз, ты понял? – произносит эти слова, глядя на меня с таким пренебрежением, что становлюсь сам себе противен. Просто киваю, не хочу говорить ему ни слова. Прикрываю на секунду глаза, а потом вижу, как Костя идёт к шкафу, достаёт из него коробку. Пару секунд роется в ней. – Вокруг шеи! – говорит он и бросает мне розовый ремень. Лаковый, толщиной с большой палец руки.

Надеваю, похуй на то, что Костя придумал. Плевать на всё, главное, чтобы Кирилла отпустили. Я ведь без него совсем один тут останусь…

Мужчина жестом велит подняться с кровати и опуститься на пол. Встаю на ноги, в заднице всё горит. Хочу, чтобы эта штука вылезла наружу, но сам вытащить не решаюсь. Следующий жест – взгляд. Костя приказывает опуститься на колени, и я встаю. Не спорю. Шею сцепляет ремень, другой конец которого держит Костя.

Поводок.

– В глаза смотри, – тихо говорит он. Поднимаю голову, слёзы продолжают течь. Вот бы можно было убивать взглядом. Костя резко дёргает за ремень, делает шаг к двери. – За мной, пёсик!

Никогда не думал, что взрослый мужик может быть таким. Словно жестокая забава подростка. Но нет, это решение взрослого человека. Даже Ванька из параллельного класса никогда бы не стал так делать, а он был тем ещё козлом.

– За мной, я сказал, – повторяет он. Негромко, но твёрдо. – Или я поволоку тебя и сломаю тебе шею.

Не шутит. Глядит на меня спокойно, и я уверен, так же спокойно он будет убивать меня. Я по сравнению с ним – букашка. Медленно ползу за ним на четвереньках. Колени дрожат, а из-под комбинезона торчит хвостик пробки. Ткань сильно обтягивает тело, и от этого хвостик выделяется ещё заметнее. Сейчас меня таким увидят все – охрана, заключённые. Даже Киря. Мы ведь к нему?

– А как же Киря? – задаю вопрос, но аккуратно. Продолжаю плестись за Костей и в следующее мгновение врезаюсь головой в его ноги. Он оборачивается, наклоняется, продолжая держать в руках розовый поводок.

– Как мне назвать тебя? – задумчиво спрашивает он, проигнорировав мой вопрос.

– Как хотите.

Действительно, какая разница. В Городе Надежд нет имён. Они тут не нужны.

– Давай, – настаивает он. – Предложи свой вариант. Тебе разве не важно?

– Мне важен только мой друг.

– Вы такие друзья, – ехидно говорит он.

– Мы просто друзья.

Хочется добавить «придурок»! Нет, блядь, мы ещё и периодически трахаемся. Идиот! Костя поднимается, и мы продолжаем наш путь.

В первые секунды, когда вижу Кирю, не узнаю. А потом понимаю – он. Губы накрашены помадой, на теле – платье короткое, красное, в цвет помаде. Оно разорвано на заднице. Чулки, туфли, на голове – парик. Рядом с другом двое охранников и жирный мужик напротив, который стоит ко мне спиной. Узнаю в нём Евгения Александровича, психолога.

Я не могу видеть подробностей, но прекрасно понимаю, по какой причине у жирного спущены брюки, и что своими руками сейчас делает Кирилл. Хочется заорать на него. Как он мог позволить это? Чтобы они вот так с ним… Но, сжимая мышцы, чувствую анальную пробку, и претензии растворяются сами собой. Смотрю на Костю, пытаюсь вложить как можно больше презрения в свой взгляд. Сука, как ненавижу его!

– Если ты будешь хорошей собачкой, я отпущу его, и больше никто и никогда его не тронет.

– Я буду.

Выйди в окно, ненормальный! Президент вообще в курсе, что происходит в этом месте? Да они тут все пидорасы! Только хищные, дикие и неуправляемые!

– Ты будешь делать всё, что я скажу? – он прищуривает глаза и слегка улыбается. Киваю. – Скажи, что обещаешь.

– Обещаю. А можно узнать, что входит в мои обязанности?

– Поддерживать моё хорошее настроение – твоя единственная задача. Сложность в том, что я капризный.

– Почему именно я? – предполагаю, что мне может влететь за любопытство.

Костя напрягается, усиленно думает. Прямо вижу, как он перебирает в голове варианты, а потом выдаёт:

– Лицо у тебя красивое.

Чего? Какой-то недокомплимент. Приятный, но с учётом торчащей из задницы пробки, очень обидный.

Психолог кончает: вижу, как подёргиваются его ноги, трясутся ягодицы. Потом он застёгивает брюки, отходит от Кирилла, и друг смотрит на меня. В его глазах удивление и страх, а затем – стыд. Он краснеет, но из-за румян не видно.

– Это мой питомец, ребят, – гордо произносит садист и, оглядывая меня, как новое приобретение, говорит. – В одну камеру их. И, да, покормите обоих!

========== 9. Из постели в карцер ==========

Другая камера: противоположная сторона, новые лица, старички прямо под нами. А еще я вижу лицо бывшего соседа – того, к кому ночью приходили охранники. Парень, очевидно, студент с бледным худым лицом и выкрашенными в пепельный волосами. Красивый. Наверно, поэтому они выбрали его. Я тоже красивый – так сказал Начальник, и для меня это значило одно: ко мне тоже придут.

Киря спит уже второй час. Он постоянно ворочается, тянет на себя маленькое одеяло. Сон его тревожный, и я понимаю, что поспать спокойно в этой жизни у нас уже не получится. Мы здесь до конца своих дней.

Пробка всё ещё во мне, розовый ремень на шее. Костя сказал, что снимать я его могу только ночью, а вынимать пробку – когда хочу в туалет. А в туалет я хотел постоянно – в заднице всё тянуло, ныло, складывалось ощущение, что я вот-вот наделаю в штаны. Стало легче, когда достал игрушку. Сидел минут пятнадцать на толчке, отдыхал. А потом понял, что лучше бы терпел: вводить её обратно было невероятно больно, не спасли даже слюни. Так и не сумев с ней справиться, убрал под подушку.

В этот вечер мы с Кирей поговорить так и не смогли. Уже засыпая, я услышал, как проснулся он. Друг поднялся с кровати и приблизился ко мне, погладил по волосам, подоткнул одеяло. Мне даже на секунду показалось, что я дома, а Киря просто пришёл проведать меня, простудившегося.

***

Утро. У охраны много способов развлечь себя, так что пробуждение наше необычно. Мужик идёт мимо и бренчит дубинкой по прутьям камер. Получается громкий, отвратительный звук, от которого подпрыгиваешь на месте. И ведь главное – не возмутишься никак.

– Пидорасы! – довольно громко говорит Киря, и я, спрыгивая с верхней койки, затыкаю ему рот.

– Ты чего орёшь, нарвёшься сейчас!

– Да пошли они на хуй! Я их не боюсь!

– А вдруг…

– Артём, ты глупый? – он смотрит на меня с удивлением. – Они уже сделали всё, что хотели. Этот сукин сын, он специально сделал так!

Киря говорит быстро и сбивчиво, но я понимаю, что он имеет в виду Евгения Александровича. В восьмом классе Киря встречался с девчонкой из параллельного. Он не был геем, так что было сразу ясно, что он просто приглянулся психологу.

– Знаешь, когда я был дома и делал что-то не так, – говорит друг, – ну, не слушался маму, просто совершал какие-то неправильные поступки, меня ужасно мучила совесть, – он смотрит на меня, будто пытается в моих глазах найти ответ на неизвестный вопрос. – А сейчас она молчит.

– Совесть?

– Да. Я не чувствую угрызений совести за то, что вчера дрочил мужику. За то, что позволил надеть на себя женские шмотки.

– Киря…

Меня поражает эта искренность. Да он всегда доверял мне, но то, что говорит сейчас – это звучит слишком уж сложно.

– Здесь вообще совесть не нужна. И ты постарайся забыть о ней, – он придвигается ближе, протягивает руку к моим волосам и убирает их за ухо. – Не нужно чувствовать себя дерьмом.

Согласен. Только вот слабо выполнимо. Чувствую я себя ужасно. Понимаю, что всё, что произошло – только начало. Что дальше будет – даже не представляю. За то, что не могу обратно вставить пробку, меня, наверно, изобьют.

***

Камеру открыли к завтраку.

Столовая находится в помещении рядом, туда уже выстроилась толпа. Народ просачивается сквозь маленькую дверь, все хотят есть. Мы с Кирей заходим одни из последних, берем подносы, становимся в очередь за едой. Работник столовой – мужчина. В белом фартуке, чепчике. Совсем непримечательный. Здесь женщин, видимо, вообще нет. Он ставит на подносы тарелки с овсянкой, сваренной на воде. Она серая, совсем не солёная, тянется как сопли. Дома мама варила отличную кашу. Здесь же готовить не умеют.

Мы с другом едим молча. Много кто общается за столом, нам же не до разговоров. Пьём чай. Опять тёплый, кипятка тут нет – чтобы мы не могли покалечить охрану или себя – одно из двух. Почему меня не кормили вчера, я так и не понял. Думал, просто клизму поставят, перед тем как…

Дверь столовой резко и шумно распахивается, и входит Константин.

– Блядь!

Сжимаю зубы, пригибаюсь к столу. Сутулюсь так, что спина готова переломиться. Надеюсь, он не увидит меня. Но оказывается, что меня трудно не заметить. Его взгляд почти сразу находит меня, Костя хочет улыбнуться, но видит, что я сижу, и хмурится. Какой же я дурак! Надо было запихать чертову игрушку обратно, как угодно, хоть жопу разорвать. Хорошо хоть ремень на мне.

Костя быстрым шагом идёт к нам. Кирилл берёт меня за руку.

– Я постараюсь придумать что-нибудь, – говорит он, и я понимаю, что нифига он не придумает. Просто пытается меня успокоить.

Костя рядом. Он стоит и выжидающе смотрит на меня. В глазах недовольство, на губах – ухмылка. Кажется, он недавно проснулся – на лице отпечаток подушки. Рукава рубашки закатаны до локтей. Костя складывает руки на груди, отчего его мышцы сжимаются. На ногах брюки и туфли. Он сегодня совсем другой, но даже не смею надеяться, что это – человек.

– За мной! – произносит он и, взяв конец ремня, дёргает.

Господи, помоги мне.

Быстро идёт к двери, я еле за ним успеваю. Кто-то смеётся позади, переговаривается. Что бы там не говорил Кирилл, мне жутко стыдно. Выходим из столовой.

На лестнице отбиваю себе все колени. Костя идёт слишком быстро, а я чуть не падаю. И когда мы заходим в коридор на втором этаже, где нет охраны, он останавливается. Разворачивается ко мне и тянет за поводок, наматывая конец себе на руку. Глаза его горят от злости, он готов меня убить.

– Мелкий гадёныш,– шипит он. Берет меня подмышки, поднимает и закидывает себе на плечо, как будто я и не вешу ни грамма. – Я научу тебя послушанию.

В спальне он скидывает меня на кровать. Я уже знаю, что сейчас будет. Но я не готов! Нет-нет-нет!

– Пожалуйста, не надо! – умоляю, но он расстёгивает брюки, скидывает туфли. Рубашка уже на полу. Он, сминая одежду ногами, подходит. Я отодвигаюсь к другому краю, но Костя хватает меня за ногу, тащит к себе. Пытаюсь отбиваться, но бесполезно. Он сильнее, я вообще никто. Жалею, что не ходил в секцию бокса, как советовал когда-то отец.

Костя одним движением разрывает комбинезон, это получается так легко, что становится еще страшнее. Как это будет? Больно, я уверен. С Максимом, наверно, было так же, а потом ему вкололи наркоту.

– А можно мне тоже наркотик? – шепчу. Чувствую, как из глаз катятся слёзы.

Костя усмехается, берет меня за ступни и подтягивает к себе, раздвигает ноги.

– То есть, трахать я должен буду бесчувственную куклу?

– А так ты кого будешь трахать?

Тварь, он не сжалится. Он изнасилует меня, что бы я ему не сказал. Нужно сделать так, чтобы охота меня поиметь у него пропала. Нужно лежать и не двигаться. Не орать, не реветь.

– А так я буду трахать тебя.

– Меня ты не будешь трахать никогда! – отвечаю и падаю на спину. Расслабляюсь и впервые позволяю себе грубость. – Делай, что хочешь, говна кусок!

Закрываю глаза, против воли сжимаю руками покрывало. Оно прохладное. Шёлк всегда прохладный. Надо попытаться сосредоточиться на этом приятном ощущении. Сейчас я буду скользить по кровати… Костя разводит ноги шире, приставляет член к дырке. Он уже возбужден. Так быстро… В следующее мгновение он сплёвывает на член и входит в меня. Мои глаза раскрываются сами, ловлю ртом воздух. Нет, не задыхаюсь – пытаюсь стерпеть боль. Пусть пробка была во мне несколько часов, Костин член доставляет, мягко говоря, охренительное неудобство. И нет скольжения по покрывалу. Только резкие Костины рывки тазом, приоткрытый рот и рваное дыхание. Его руки трясутся, я чувствую дрожащие пальцы на своих лодыжках. Вспоминаю слова Кири, но отключиться от происходящего не могу. Это стыдно, это, блядь, просто нелепо. Я лежу на спине, раздвинув ноги, и меня трахает мужик. Это что-то не то. Так быть не должно. Нет, я не педик. Я ошибся!

Снова закрываю глаза, Костя сразу орет, чтобы я открыл их. Продолжает движения, ускоряет их, чтобы мне было больнее. Сука.

Смотрю на него, не сфокусировавшись на лице. Просто смотрю куда-то ему в голову и двигаюсь только потому, что он толкается в меня. Лежу как мешок с костями. Пусть он уже скорее кончит! И Костя кончает, забрызгав мне лобок и живот. Я чувствую запах его спермы и своей крови. Он ложится рядом, недовольно вздыхает и поворачивает ко мне голову.

– Я так понял, ты решил выразить свой протест, – говорит тихо и злобно. Угрожает. Но я уже не чувствую того страха, что был еще десять минут назад.

– Мне похуй.

– Я могу сделать так, что похуй тебе не будет.

– Делай, что хочешь. Мне насрать на всё, что ты скажешь или сделаешь.

– Сейчас позову ребят, они тут с тобой развлекутся.

– Странно, что ты еще не сделал этого! – сажусь в кровати. Плевать на боль между ног, на то, что у меня стояк. Сжимал мой член, сука. Нахрена?

– Попридержи язык!

– Пошел ты на хуй! – вскакиваю с кровати. – Что ты мне сделаешь? Трахнешь еще раз? Засунешь в жопу свою игрушку? Отдашь на растерзание этим уёбищам? А, ну да, еще вырежешь на моей спине какую-нибудь фразу? Давай, хули?! Заебал угрожать, сделай уже что-нибудь!