Текст книги "Ромашка-1"
Автор книги: А Зю
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
– И я о том же!
Она тянет Пригожина за собой, и он послушно, оглядываясь, плетется за ней. Ну вот… Выбор сделан…. Но это все лирика. Боль в боку не проходит. И внизу живота тоже. Может траванулся? Продолжаю прислушиваться к своему состоянию, которое мне нравится все меньше и меньше. Вот, опять отдалось, морщусь и беззвучно охаю. Как же мне хреново! Конкретно, физически хреново. И не только в боку, что-то там внизу туловища неправильно. Не так как обычно. С трудом поднимаюсь, опираясь на край стола и оставив сумку висящей на стуле, торопливо отправляюсь в туалет. Добравшись там до зеркала, навалившись животом на раковину, приближаю face к отражающей поверхности. Ну и видок! В гроб кладут краше.
– Бли-и-ин! Ну, как же мне хреново.
Нет, все-таки внизу что-то происходит. Расстройство желудка или с мочевым пузырем? Хрен знает, какие у баб болезни бывают.
– Да что ж там такое!?
Морщусь от тянучей боли, которая охватывает уже, кажется, весь низ. Отвернувшись от зеркала хватаюсь из последних сил за стену:
– Фу-у-у…
Опустив голову, пытаясь переждать и успокоиться. Но нет, только хуже. С силой бью ладонью о стену – блин, кажется, все-таки, мочевой пузырь.
– Черт, ну, на хрена я пил этот мохито?
Перехожу к другому зеркалу и тут тоже упираюсь в раковину двумя руками – меня крутит и шатает от непонятных ощущений.
– Е-мое, ну это же невозможно!
И вдруг застываю, с ужасом чувствуя, как что-то изменилось, там внизу, будто что-то потекло. Опасливо опускаю глаза... Блин, ужас, обделался что ли? Какой позорище-то будет... Отойдя от раковины, нагибаюсь, осматривая с опаской ноги. Нет, вроде внешне все, как прежде. Что же это было? Продолжаю прислушиваться к себе, опять таращусь в зеркало…. Блин! Стой, не стой, ясности не будет. Надо решиться и заглянуть правде в трусы. А, будь что будет!
– Да ну, на фиг!
Закрывшись в кабинке туалета, задираю подол платья и спускаю вниз колготки с трусами… На белье, на ногах что-то темное и липкое К горлу подступает комок рвоты. Это что за гадость? Это, кровь? Меня начинает тошнить, и голова начинает кружиться от ужаса – кажется, я умираю! У меня внутреннее кровотечение! Но откуда? И тут я понимаю, что это такое. И от того мой вопль еще отчаяннее.
– А-а-а-а-а-а-а-а!
Господи, наверно надо чем-то заткнуть. Судорожно оглядываюсь вокруг, отматываю, наверно, четверть рулона туалетной бумаги и запихиваю его в трусы. Черт, черт, черт! Торопливо натягиваю колготки вверх, одергиваю платье, открываю дверь кабинки и выползаю в раскоряку, на полусогнутых, наружу. Замираю в дверном проеме, цепляясь за него двумя руками. Затем, наклонив голову, стираю ладонью холодный пот со лба:
– Ужас! Это же кошмарный ужас….
Утыкаюсь головой в косяк двери и из груди рвется отчаяние:
– Мамочка, я сплю?
Наконец, собравшись с силами и, оттолкнувшись рукой от стены, иду в зал, где веселье продолжается своим чередом и играет музыка. Сесть уже не решаюсь. Оглядываю танцующую толпу, среди которых, где-то, Сергей и Ксения, но я их не вижу. Слава богу, их нет за столом, а то ведь стыда не оберешься. Снова прислушиваюсь к себе. Теперь это уже не так болезненно, но зато противней. Я морщусь, склонившись над своим стулом, снимаю со спинки сумку с пиджаком и вешаю ее на плечо. Потом пугаюсь – нет, так дело не пойдет, вдруг там сзади уже пятно…. Стыдобища – то. Снимаю сумку и, прикрываясь ею с тыла, отступаю к выходу, лавируя между столами и стульями.
4-4
Выхожу из ресторана и мысленно благодарю Пригожина, что не потащил меня, за тридевять земель, на другой конец города. Как – нибудь доковыляю до дома. Пешком меньше проблем – помню, однажды, уже давно, одна моя бывшая так угваздала сиденье в машине, что пришлось менять чехлы!
Все также прикрываясь сумкой, захожу в ближайшую аптеку и испуганно разглядываю ряды витрин с выставленным «товаром». Нет, одному с таким изобилием не справиться. Достав мобильник, набираю номер Дорохиной. Наконец та откликается:
– Алле.
Я буквально шиплю в трубку:
– Свет! У меня капец!
– Ну, ладно, что случилось?
Пытаюсь говорить тише:
– Свет, я сейчас в аптеке.
– Господи, что-то произошло?
– Короче, Свет….
Черт, язык не поворачивается говорить о таких вещах. Загораживаю трубку рукой:
– У меня эти!
– Что, эти? Я не понимаю. Что, эти?
– Что? Что ты не поняла?
Убираю руку от трубки. Нарочно, блин, придуривается?
– У меня начались! Ну, что ты как маленькая!
В трубке раздаются смешки:
– Маш, ты меня удивляешь…. В чем трагедия? Что, опять амнезия?
– Да! И ничего смешного! Я же тебе объясняла уже. Свет, слушай, скажи, что мне надо купить, а то я здесь как партизанка.
– Ну, я думаю тебе лучше всего купить упаковку тампонов. Ну, просто подойти к кассиру и попросить.
– Свет, ты вообще соображаешь, что ты говоришь. Как я попрошу?
– Ну, элементарно.
Нервно вздыхаю. Ну, вот как, мужику, спрашивать про эти ваши тампоны? Я даже не знаю, как они выглядят.
– Да, у тебя всегда все элементарно, блин!
Захлопываю крышку мобильника и топчусь на месте, морально собираясь с духом. Неожиданно рядом раздается женский голос:
– Простите, я могу вам помочь?
– Да... Девушка… Э-э-э…
Пытаюсь сформулировать:
– Пожалуйста…. Вы не могли бы, мне … Как бы вам объяснить, то… Ну вы понимаете, да?
– Что вас интересует?
Язык словно деревенеет. Мучительно выдавливаю из себя:
– Как вот это объяснить…
Сотрудница вдруг радостно кивает:
– Понятно, пройдемте со мной.
Ну, слава богу. Она ведет меня совсем к другой полке и сует в руки пару каких-то коробочек.
– Выбирайте! Вот эти стандартные две полоски, вот эти немецкие, они конечно достовернее. Но на более больших сроках. У вас какая неделя?
Если лично про меня, то всего второй день в бабском теле.
– Не знаю. Первая.
Съюморил, можно сказать.
– На таком сроке еще рано. Возьмите вот эти на будущее.
Она сует пачку с тестом в руки, и я тороплюсь уйти от нее подальше.
– Спасибо, большое.
Достаю мобильник и снова звоню Светке.
– Алло. Ну, как?
– Как, как… Никак!
– Я же тебе все объяснила.
– Ну, извини, тупая я.
– Ладно, ладно… дай трубку кому-нибудь из персонала.
Оглядываюсь и вижу неподалеку еще одну девушку в форменном халатике. Отлично! Подхожу к ней, жестом показываю на свое горло и, выдавая хриплые рулады, сую ей в руку телефон. Они о чем-то говорят c Дорохиной на своем птичьем языке – тампаксы, шматмаксы, прокладки, закладки…Через пять минут я уже у кассы.
– Фу-у-ух.
***
Пока иду домой накручиваю себя открывающимися прелестями женской жизни… Господи, да чего же там внизу все гадко и противно! Единственная мечта – быстрей добежать до дома, очиститься от всей этой скверны и завалиться спать… Стараюсь не смотреть по сторонам – кажется, что все встречные смотрят на меня, знают обо мне, и брезгливо хихикают, оглядываясь вслед. Я снимаю пиджак и обматываюсь им вокруг пояса. Лучше мерзнуть, чем чувствовать себя грязным мутантом. Буквально врываюсь в квартиру с разнесчастным видом и муторным состоянием души. Издерганный и нервный зажигаю свет в прихожей, швыряю ключи на полку и, торопливо скинув туфли, несусь в гостиную. Навстречу спешит Дорохина:
– Привет, ну, как ты?
Как, как… Отвратительно. Ощущение, что там, внизу, уже все вымокло и слиплось.
– Свет, это тихий ужас какой-то!
Светка дергается успокоить, но я шарахаюсь в сторону и ору:
– Не трогай меня!
– Господи, Маш!
– Я вся замызганная, как последний урод!
Она усаживает меня на диван:
– Успокойся, это же ерунда, отстираем все.
– Да причем здесь отстираем, ты что, не понимаешь, что происходит?
Дорохина поднимает глаза к потолку и терпеливо говорит:
– Понимаю. Обычное дело!
– Ни хрена ты не понимаешь! Обычное дело…. Только не для меня! Меня в зоопарк нужно сдать и людям показывать!
Раскачиваюсь взад – вперед, как китайский болванчик. Хочется плакать и орать. Или, наоборот, без разницы.
– Так, прекрати истерику. Ты купила, что я тебя просила?
Не могу остановиться и продолжаю причитать:
– Да, купила.
– Ну, давай сюда.
Лезу в сумку и вытаскиваю оттуда пухлый пакет с подарками для Марии Павловны. Дорохина тут же сует в него нос.
– Ну-ка… Все, пошли со мной в ванну.
Светка решительно встает, а у меня уже нет никаких сил. Только на нытье и стоны:
– Свет.
– Марш со мной в ванну, я кому сказала.
Собираюсь с силами и поднимаюсь.
– Марш!
Тащит меня за собой, хнычущего и несчастного… Оставляю Дорохину снаружи, а сам захожу внутрь ванной комнаты… Стараясь не смотреть, стаскиваю с себя пострадавшее барахло, вместе с испачканным комком туалетной бумаги, тошнота опять поднимается к горлу и я судорожно все засовываю в мусорный пакет – не хватало еще стирать всякую дрянь.
***
Через пять минут, смыв с себя все остатки происшедшей катастрофы, обновленный и почти счастливый, усаживаюсь на табуретку, расстилаю на коленях еще влажное полотенце и беру в руки упаковку с тампонами. Что теперь?
– Я готова.
Дорохина приоткрывает дверь, откашливается и подает голос:
– Так, действие первое.
Первое, так первое… Вытаскиваю один пакетик с тампоном на белый свет и рассматриваю его со всех сторон… Да-а-а… Вот он какой, цветочек аленький.
Светлана торопит из-за двери:
– Открываем его.
– Как открываем?
– Ну как, руками открываем. Ну как, еще…. Открыла?
– Ну, подожди, у меня же ногти.
Они почти квадратной формы и с перламутровым маникюром. Ухватить ими хоть что-нибудь, по – моему, невозможно. Приходится оболочку рвать зубами. Гадость. Кусок пленки остается во рту, я пытаюсь его выплюнуть, а потом смахиваю с губы рукой. Дорохина за дверью опять подает голос:
– Ну, видишь шнурок?
Ага. Держу эту зеленую хрень за нитку…. Как дохлую мышь за хвост. Смотрю печально и вздыхаю.
– Да, я за него держу.
– Молодец! А теперь Маш, слушай меня внимательно. Ты только не переживай. В этом нет ничего особенного.
Брезгливо смотрю на сие изделие. Переживать о чем? Тут вешаться пора, а не переживать. Уныло отворачиваю нос в сторону. Светка заглядывает в дверную щель:
– Ну, это же у каждой женщины такое, ну!
– Свет, давай поменьше текста, а?
– Ну, ладно, извини, как скажешь.
– Что там дальше?
– А дальше тебе нужно аккуратно попытаться…
Только не это... Поднимаю глаза к потолку…
– … Вставить его на место.
Слово, какое… вставить. Беззвучно матерюсь…. Да я вообще боюсь дотрагиваться до этого туловища лишний раз… тем более, до этого «места»... Хрен его знает, как оно потом себя поведет, прецеденты-то были…
– Блин, кош-мар!
– Маш, ну?!
Со вздохом встаю. Светка выдает очередной перл:
– Ну, задирай там ногу.
Был бы кобелем, задрал бы, но, увы... Это даже представить и то стыдно, не то что сделать… Задрать ногу и вставить! Я тебе что, извращенец, какой-нибудь?
– Свет, я не могу!
Опять сажусь на табуретку, но Дорохина не отстает:
– Да можешь ты, ну! Ну, давай аккуратно, держи там за веревочку.
Стыдобища то какая. Да еще под надзором! Поворачиваю голову в сторону дверной щели и рявкаю:
– Свет, закрой дверь, я так не могу!
Дорохина прикрывает дверь, а я со вздохом встаю, нагибаюсь и шарю под подолом платья, тыкая пластмассовой фигней то под одним углом, то под другим. Ни фига. Но помогать все равно не буду! Дорохина снова чуть приоткрывает дверь.
– Ну, что?
Поворачиваю голову в ее сторону.
– Не идет!
С меня этого изврата хватит. Сажусь на табуретку обратно. Светлана под дверью ноет.
– Ну, должен пойти.
– Должен, но не идет!
– Ну как, ну…
Черт с тобой… встаю, предпринимаю новую попытку и опять с тем же результатом.
– Я тебе русским языком говорю – не идет и все!
Меня вся эта ситуация начинает нервировать, но Светка вдруг говорит:
– Ну, ладно, забыли.
В полном недоумении усаживаюсь опять на табуретку.
– Что, значит, забыли?
– Ну, так и забыли. Давай прокладку попробуем. Все равно на ночь тампоны не рекомендуются.
Ни фига себе. Я тут, дурью маюсь, полчаса корячусь, а она заявляет «не рекомендуются».
– Ха… А сразу, нельзя было, да?
– Слушай, Маш, если ты будешь пререкаться, будешь вообще все одна делать. Сама!
– Ладно, Свет. Я больше не буду, честное слово.
– Ну, вот именно. Давай. … Возьми прокладку.
Беру в руки следующую упаковку и вытаскиваю из нее конверт:
– Вот эту вот, с крылышками?
Поднимаюсь со своего места и протягиваю руку к дверной щели. Оттуда звучит Светкин голос:
– Ну, да, да! С крылышками.
Верчу в руках. Вот еще одно чудо технической революции, блин.
– Снять… д-а-а-а…
– Вытащи ее из пакетика. Ну, что, она у тебя в руке?
Выуживаю, наконец, из обертки прокладку.
– Сделала! Подожди, да.
Разглядываю ее со всех сторон.
– Теперь отдирай эту полоску с одной стороны. Она там почти всегда розовая.
С какой стороны, не пойму.
– Э-э-э…
– Слышишь, там еще кармашек есть, кармашек есть.
– А!
Разобрался, слава богу. Отодрал заодно все что можно.
– Вот давай, молодчинка. А теперь снимай это то, что приклеено внизу.
– Я уже сняла, да!
– Отлично. И прикрепляй!
В смысле? Поворачиваю голову к двери.
– Куда?
– Слушай, к нижнему белью, куда же еще.
А мне, откуда знать! Может к верхнему. Тяжело вздыхаю. Дорохина опять сует нос в ванную:
– Ну, что там? Помочь тебе, что ли?
Я уже достал трусы из чистого белья, натянул их до коленок и теперь усердно цепляю к ним прокладку. Светкина бесцеремонность заставляет нервно взвиться:
– Нет, еще чего!
Дорохина тут же захлопывает дверь. Вот, правильно. Слышу снаружи ее голос:
– Ну, а дальше, я думаю, ты сама справишься.
Справлюсь, справлюсь, отстань. Наконец, все прикручено, прилеплено, подтягиваю трусы, поправляю платье и подаю голос:
– Фу-у-у. Все, вроде все готово!
– Ну, выходи.
Выползаю наружу и смотрю на Дорохину с мученическим видом.
– Свет!
– Что?
Хоть бы кто пожалел… Чуть хныча, тащусь в спальню переодеваться дальше.
***
Когда, уже в халате, возвращаюсь в гостиную, то Светланы там уже нет – ушла спать, устала видно мое нытье слушать. Эх, жизнь – жестянка. Значит, будем снимать депрессию и стресс не в шумной компании, а вступив на путь алкоголизма – то бишь, пить в одиночестве. Иду на кухню к холодильнику и извлекаю початую бутылку водки. Болезненные ощущения в туловище, заставляют опять поморщиться. Будем делать анестезию старым дедовским способом. Ставлю бутылку на кухонный стол, вытаскиваю из горки стакан и наливаю порцию побольше. Ну, что, понеслась? Залпом опрокидываю в рот и зажимаю рот ладонью. Блин, противная зараза, без закуски плохо идет. Присаживаюсь к столу и двигаю к себе бутылку. Забытый на столе в гостиной мобильник начинает трезвонить. Кому это ночью не спится – то? С недовольным рычанием слезаю с табуретки и тащусь туда. Свет от торшера освещает лишь часть комнаты, оставляя углы в полумраке. Устраиваюсь на диване, и открываю крышку мобильника. М-м-м… Как же мне сейчас не до разговоров… Чувствую, как напряжен и натянут мой голос:
– Алло.
– Алло, Маш?… А-а-а... м-м-м, привет, это я. Как ты себя чувствуешь?
Пригожин? Вот уж кого меньше всего я сейчас хочу слышать, так это тебя. Но приходится отвечать:
– Хреново.
– Слушай, ты внезапно исчезла… М-м-м?
Ничего себе! Я там, чуть не подох,… прямо за столом чуть коньки не отбросил… Мне что, надо было ждать, пока вы натанцуетесь и натрескаетесь риса?
– Слушай, что значит внезапно? Я не хотела вам мешать. Кстати, тебе бы на чемпионатах мира румбу отплясывать.
– Маш.
– Что?
– Ну, ты же сама мне предложила с ней потанцевать!
– Слушай, а если бы я тебе предложила зубами фрезерный станок остановить?
– Я дал повод для ревности?
Оставляю реплику без ответа. Меня так и подмывает спросить:
– Да, кстати, а как вы там? Наверно, накатили еще?
– Маш, ну ты же прекрасно знаешь мое отношение к алкоголю.
– Да… до сегодняшнего дня я думала, что знаю и твое отношение к танцам.
Ловлю себя на том, что игриво веду бровями... Опять бабские гормоны?... Вот почему, когда такой разговор между мужиками – это считается шуткой, а если баба с мужиком, то флирт?
– Маш, пожалуйста, я тебя умоляю.
– Ну ладно, ладно, извини. Пошутила, извини... Хэ…
– Как только ты ушла, я отвез ее домой и все!
Несмотря ни на что, червячок внутри все равно зудит: уж прямо так сразу… Даже не дал доесть фирменного риса?... Значит, все-таки, довез бедную девочку до самого ее дома! На ее же машинке… Она то, была на колесах и мохито не пила…. Ох, Серега! А еще говорит, что когда врет – краснеет... А смотрит то, так искренне-искренне. Качаю головой:
– Сергей, я тебе говорю – проехали. Абсолютно не мое дело, кого ты и куда отвез. Тут дело то в другом!
– В чем?
– Ты знаешь, о чем завтра вся фирма будет судачить?
– О чем?
– Кости нам с тобой будет мыть!
– Да, ладно
Хватаюсь рукой за бок – вот, опять разнылся….
– Слушай, думай, как хочешь, а? Все, пока! Я очень плохо себя чувствую. Отбой!
Захлопываю мобильник и буквально скрючиваюсь от боли, изрыгая стон и рычание. Когда отпускает, снова откидываюсь на спинку дивана:
– Фу-у-у.
Врагу не пожелаю. Бедные тетки.
Морщась, пересаживаюсь с дивана на кресло и, помедлив, открываю Машкин розовенький ноутбук. Может попробовать? Может память сжалится и прилетит креативная муза бизнеса?
– М-м-м.
Мотнув головой, откидываю волосы со лба и начинаю выстукивать текст и по памяти выстраивать графики. Снова звонит мобильник, но я не обращаю на него внимания, тем более, что новый болезненный импульс в боку заставляет морщиться и ойкать, и хвататься за него в поисках облегчения. Это так мешает писать, приходиться замирать над ноутбуком, сжимая лоб обеими руками и ждать, ждать, ждать.
***
Спустя два часа глаза начинают слипаться. Собрав все творчество в единый архив, отправляю его на Машкину электронную почту – так, по крайней мере, сделанное не пропадет и не растворится, как мой несчастный ноутбук.
5-1. Четверг
Рома
Дискомфорт в нижней части туловища не дает спать крепко, сквозь дрему мысли скачут, перебегая с пятого на десятое. Эти два дня необыкновенной жизни в Машкином туловище настолько богаты событиями, что я уже, наверно, не удивлюсь, если безумная катавасия продолжится и дальше. По крайней мере, на работе я уже не вздрагиваю при чьих-то возгласах: «Маша Филатова!» и «Роман Данилович!». А эта ресторанная жизнь? Сначала со Светкой, потом самостоятельно…. И каждый раз с Пригожиным! А еще, интересно, принесет плоды наша с Дорохиной каверза против Побужецкого? Хорошо бы сработало….
Но Машка-то, какова, а?! Разыскать Семена – парикмахера, разыскать Ленку, раскрутить ее на фото моего «Рэйндж Ровера» – прямо детектив какой-то! Сонный бред превращается в кашу из каких-то обрывков, и сознание окончательно уплывает…. Я погружаюсь в серое вязкое беспамятство. Слышатся глухие голоса, отдельные слова: «кома», «шансы невелики», «отдельная палата»… слова все тише…. И я погружаюсь в серое беспамятство.
Маша
Медленно выныриваю из объятий сна и прислушиваюсь к себе. Похоже за ночь опять все изменилось в этом мире… Во-первых, снова вместо ночнушки, в которой засыпала, на мне надето что-то другое, кажется майка. Во-вторых, прокладка между ног явно указывает, что появилась она там не сама и конечно неспроста. Приподняв голову, осматриваюсь – вся тумбочка завалена упаковками с тампонами и прокладками. Если это постаралась Дорохина, то зачем же столько? На тумбочке белеет сложенная записка, и я разворачиваю ее.
Черт, начинается… Крупными буквами, Ромкиным почерком выведено «Маша! Где мой ноутбук?». Если это писал Серебров, то откуда взялась эта записка? Опять приходил ночью, пока я спала? Почему не разбудил? Мы теперь что, только переписываться будем? Лезу в ящик тумбочки и делаю приписку на записке:
«У тебя дома! Ром, что происходит? Нам надо встретиться и поговорить!».
Отложив листок обратно на тумбочку, пытаюсь собрать мысли в кучку. И так, что я знаю?
Первое – Серебров исчез, есть прощальная записка, найденная у него дома, второе – по ночам он проникает в мою квартиру и оставляет в ней свои метки – то ноутбук и ключи от «Тойоты», то записку с вопросами. При этом дома его нет, и где скрывается пока неизвестно. Кстати, Сергей обещал сходить к Ромкиной бывшей любовнице и что-нибудь разузнать новенькое.
Что еще отложилось в памяти? Побужецкий… С ним я вчера ходила в ресторан, «наводила мосты», только толку от этого ноль – хотела выведать его отношение к Сереброву, да так ничего и не узнала.
После утренних процедур в ванной, накинув халат, отправляюсь на кухню пытать Дорохину – догадываюсь, ей опять есть, что мне рассказать о том, что не отложилось в моей голове. Она и правда там, но теперь первым делом я сама утыкаюсь в электронный календарь на стене и не могу удержать возгласа:
– Четверг!
Светлана ухмыляется, отпивая из чашки кофе:
– А ты ожидала увидеть что-то другое?
Понуро вздыхаю:
– Да…. Среду.
– Угу… Это уже становится закономерностью.
– Что именно?
– По одним дням ты одна, по другим – другая. Причем, не помнящая, что было накануне. Слушай, может тебе к психиатру пора?
Снова вздыхаю:
– Наверно, пора. Мне все время кажется, что по ночам здесь бывает Ромка, и объяснения этому я не нахожу.
– Предвосхищая вопрос, давай расскажу, что происходило вчера.
Присаживаюсь к столу, напротив подруги:
– Давай.
– И так, мы решили наказать Побужецкого! С твоей подачи, мы организовали ложный офис, но каков план в целом я не знаю: ты о чем-то шушукалась с нанятой тобой девушкой, но меня в итог переговоров не посвятила.
Упс… Кажется, на работе грядут большие неприятности и зачинщиком их могу оказаться именно я, хоть ни сном, ни духом.
– Смотрю у тебя озадаченный вид.
Еще бы…
– Значит, наказать Побужецкого... Ладно, а что еще интересного?
– Еще ты ходила на свидание к Пригожину и вернулась из ресторана в весьма истеричном состоянии. Как девица, у которой первый раз месячные. ПМС во всей красе. Что дальше не знаю, спать легла, но судя по всему, ты допоздна работала на своем ноутбуке.
– Да-а-а?
В гостиной действительно лежит раскрытый розовый ноутбук, и я включаю его. Беглый осмотр файлов через проводник ничего не дает, зато в почте обнаруживается отправленное в офис письмо на мой рабочий адрес с вложенным архивом. Когда щелкаю по иконке, выскакивает пустое окошко и надпись «Введите пароль». Отлично! Отправляю себе же заархивированные файлы, причем запаролив, но открыть на утро уже не могу!
– Триндец какой-то…
***
Пора отправляться на работу. Сегодняшний образ перед зеркалом, рисую хоть и контрастным, но спокойным. К юбке выбираю недавно купленный светло – бежевый свитер с длинными рукавами с отворотами украшенными тесемками – уютно, тепло и расковано. У горла достаточно большой треугольный вырез, открывающий шею, и это позволяет вписать туда на короткой серебряной цепочке, кулон с темно-красным камнем. Как раз, к бордовой помаде. С волосами еще проще – гладко зачесав на одну сторону, оставляю так, без выкрутасов, без косичек и заколок.
Появившись в офисе и едва раскидав срочные дела, иду в кабинет к Пригожину. Стучу в приоткрытую дверь:
– Можно?
– Да, проходи.
Прикрыв за собой дверь, иду к столу:
– Как дела?
Сергей не убирая улыбки с лица, придвигает ко мне большую шоколадную плитку:
– Это тебе. В знак примирения.
А мы что ругались? Подобных воспоминаний нет, и мой взгляд теплеет:
– Уау... Спасибо.
– На здоровье. И.... Хотел тебя поблагодарить еще раз и извиниться.
– За что?
– Ну, как за что. Я вчера оставил тебя... Как– то это все не очень удобно, неловко получилось, что ли.
Расспрашивать детали опасно, и я тороплюсь повернуть разговор к главному вопросу:
– Закрыли тему. Ты мне лучше расскажи, как с моей просьбой? Ты съездил к Лене?
Пригожин удивленно смотрит на меня:
– Еще раз? Зачем?
– Что значит еще раз?
– Я тебе вчера все рассказал. Забыла? Или это такая месть, за вчерашнее? Но, я же извинился!
Черт, как же мне надоели эти зомби-приключения! Следующий вопрос Пригожина не добавляет ясности:
– Ты нашла машину с фотографии?
Осторожно переспрашиваю:
– С фотографии? «Тойоту»?
– Нет, там, у Сереброва другая машина, «Рэйндж Ровер».
У Ромки две машины? Еще одна тайна, о которой он мне никогда не говорил. Что я еще не знаю об этом человеке? И увы, я не видела никакой фотографии, ни дома, ни на работе. Невольно вырывается:
– Кажется, я ее потеряла.
– Ничего страшного, номер я запомнил: В сто десять ТА семьдесят семь.
– Ну, ты даешь! Спасибо, тебе, большое!
Сергей, удовлетворенно улыбается:
– Да не за что Маш, господи, это всего лишь навсего, номер.
– Не всего лишь, а целый номер!
Пригожин тяжко вздыхает, показывая бесперспективность моей затеи. Уверенно успокаиваю:
– Ничего. Это мы разберемся.
– И как ты собираешься разбираться?
– Подумаю.
Сергей передразнивает:
– Подумаю... Ну, давай, подумаем… Кстати, у меня есть знакомый гаишник, говорит, если что – обращайтесь.
– Есть его телефон?
Пригожин лезет в архив своего мобильника, нажимая кнопки:
– Сейчас посмотрим, не знаю… .Как же его фамилия? Парамоненко? Так, П… Давай, номер посмотрим… Во! Виталий ГАИ, есть… Класс! Так, я звоню?
Э нет, процесс из рук выпускать нельзя. К тому же неизвестно чего Серега наплетет милиционеру, тот потом еще Ромку во всероссийский розыск объявит! Забираю трубу из мужских рук:
– Подожди, дай я сама.
– Зачем, ты…
Чтобы вся информация шла через меня, конечно.
– Потому, что с девочками должен разговаривать мальчик, а с мальчиками девочка.
На лице Сергея непонимание и я добавляю:
– Эффективнее! Ну, ты же сам убедился.
Поджав недоуменно губу, он отворачивается, почесывая голову:
– Но это же мой знакомый? Его Виталий зовут.
Взяв свой мобильник со стола, переношу себе в записную книжку, повторяя вслух:
– Девятьсот шестнадцать... так пятьдесят три… восемь… ага.
Потом, встряхнув гривой, прижимаю трубку к уху. Пригожин откашливается:
– Кхм…Послушай, Маш…
– Что?
– Я вообще-то работаю.
– Ой, извини.
***
Отправляюсь к себе в комнату. Договариваемся с майором быстро – поведав легенду об исчезнувшем Романе Сереброве, сотруднике нашей фирмы, диктую номер авто:
– «В»
– Да…
– Сто десять.
– Сто десять…
– Да, ТА семьдесят семь.
– Ага. Еще раз, какие буквы?
– ТА!
– Ну, одну секундочку… Так, вы меня слушаете?
– Да, да, я здесь!
– Так, номер зарегистрирован не на него, а на какую-то женщину…
Блин, еще одна неизвестная женщина.
– Э-э-э… А адрес какой?
– Первый Обыденский переулок, дом одиннадцать Сереброва Ольга Ивановна. Его сестра или жена.
– Э-э-э… Скорее всего мать.
Ромка говорил, что она в Москве живет. Закинув руку за голову, чешу затылок – похоже, надо будет съездить и к ней.
***
Нужный дом в 1-ом Обыденском переулке от метро недалеко, так что в гости отправляюсь общественным транспортом. В душе мандраж и я растягиваю время, неторопливо шагая от метро и разглядывая пейзажи вокруг. Останавливаюсь возле подъезда, не решаясь сходу подняться в 36 квартиру. Так и топчусь возле открытой двери старого дома, то делая шаг к черному зеву, то отступая назад.
– Триндец… Ну, как я ей смотреть в глаза буду?!
Неуверенно махнув рукой, медленно отхожу от подъезда и, задрав голову, пытаюсь вычислить окно. Сколько тут этажей? Пять? 36-ая должна быть на четвертом. Но меня почему-то привлекает окно внизу с задернутыми занавесками – остановившись, пытаюсь что-то разглядеть в узкую щель. Возвращаюсь к подъезду, но войти снова не получается – сразу охватывает внутренний колотун и предательская дрожь в коленках. Немного потоптавшись, наконец, отказываюсь от затеи:
– Черт! Ну, не могу я...
Почесав лоб, еще пару раз дергаюсь и окончательно сдаюсь:
– Так, стоп! Была же мысль: это гнилая идея! Что я ей скажу? Здравствуйте, я девушка, которую бросил ваш сын?
Решительно развернувшись, отправляюсь дальше по переулку и совсем не к метро. Через несколько шагов все же останавливаюсь еще раз посмотреть на четвертый этаж, задрав вверх голову. Нет, уходить ни с чем, тоже нельзя.
Спустя три минуты я уже подхожу к квартире и неуверенно тянусь к кнопке звонка. Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, жму два раза и прислушиваюсь, пытаясь уловить движение за дверью.
Тихо… Но спустя несколько секунд щелкает замок, открывая проход в прихожую. На пороге полная женщина, лицо ее неприветливо и во взгляде подозрительность и немой вопрос. Пытаюсь улыбнуться:
– Здравствуйте.
Хозяйка перегораживает путь, уперев руку в притолоку двери, показывая, что впускать гостью не торопится:
– Здравствуйте.
– Скажите, пожалуйста, а в этой квартире проживает Роман Серебров?
Я уже знаю, что ее зовут Ольга Ивановна и живет она отдельно от сына, но надо же изображать из себя… случайную знакомую? Или сразу бабахнуть, что я невеста ее сына? Ромкина мать молчит, потом меряет меня взглядом сверху вниз:
– А кто вы такая?
С другой стороны, ну, какая невеста, если меня бросили? Продолжаем топтаться на пороге и мне это не нравится:
– Разрешите, я войду и все вам объясню.
Ольга Ивановна кидает взгляд влево – вправо на пустые лестничные проемы и, видимо убедившись, что я одна, без подельниц и табора цыган, со вздохом отступает:
– Ну, заходите.
Протискиваюсь мимо массивного тела хозяйки, в маленькую прихожую:
– Cпаcибо.
Ромкина мать закрывает дверь и щелкает замком, запираясь. Ну, что пора объясняться, как и обещала? Нервно переступаю с ноги на ногу, вцепившись пальцами в ручку сумки, висящей на плече.
– Гхм…
Но Ольга Ивановна начинает первой:
– Простите, пожалуйста, откуда вы знаете моего сына?
– А, да мы в офисе познакомились.
– В «Ресайнсе»?
– Да. Он же там работает… А я, знаете, туда часто захожу… по делам. Ну и мы как то сразу… Обменялись телефонами и адресами.
– Так вы его девушка?
Почему-то трушу признаться и все рассказать:
– Да, то есть нет… То есть, встречались некоторое время… Потом я надолго в Италию уехала. Вот сейчас вернулась, звоню ему, а он недоступен.
Женщина внимательно слушает, мелко кивая головой:
– Так он дал вам этот адрес? Странно… У него есть своя квартира, где он живет постоянно.
– Ну, да. Только там никто не открывает. Вот решила забежать сюда. А что, что-то случилось?
Ромкина мать отводит вмиг помокревшие глаза и хлюпает носом:
– А Ромы нет.
– Как, нет?
Ольга Ивановна поднимает глаза вверх, к потолку, стараясь проморгаться:
– Он пропал.
– Как пропал, куда пропал.
– Не знаю. Никто не знает ни милиция, ни друзья. Исчез и все!
Нахмурив брови, вздыхаю:
– Ничего себе.
Похоже, и тут я никакой информацией не разживусь. Ольга Ивановна снова хлюпает носом:
– Уже все руки опустили. Может быть, вы мне поможете? Как вас зовут, простите, а?
– Маша. Маша Филатова.
– Ну, а я Ольга Ивановна.
Мои имя и фамилия на хозяйку особого впечатления не производят. Это расстраивает – видимо Серебров ей обо мне не удосужился рассказать. Засранец! Ольга Ивановна радушно приглашает:
– Проходите Машенька, можно не разуваться.
Смотрю вниз, на туфли, только что с улицы:
