Текст книги "Ромашка-1"
Автор книги: А Зю
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
Тихонько зову Сереброва:
– Ро-о-о-м!
Молчание в ответ и полное отсутствие даже минимальных знаков, что меня слышат…
Глаза невольно наполняются слезами, и я непроизвольно всхлипываю:
– Ромочка…
Осторожно присаживаюсь рядом на стул:
– Ты меня слышишь? Ты, прости, пожалуйста, если я в чем-то виновата… Господи, родной мой… Ты пойми, рядом с тобой я только-только начала жить, по-настоящему.
Даже ресничка не дрогнет на бледном лице. Или его накачали снотворным или он вообще в коме. А врача расспросить можно будет только утром.
Пора уходить, пока не застукали…. Забрав свою сумку, брошенную на соседний стул, не отрывая взгляда от неподвижного тела, уныло отступаю к двери, а потом выхожу в коридор. Там в нетерпении топчется Светка и сразу накидывается с вопросами:
– Ну, что, там, а?
Глухо, там. Одно ясно – цел, невредим, и кажется, без сознания. Морщась, вздыхаю:
– Ничего.
Но уйти совсем, ноги не слушаются. Секунду постояв под дверью, опять открываю дверь в палату для нового захода... Остановившись в торце кровати, положив руки на металлический поручень спинки, вздыхаю:
– Ты даже не представляешь, как без тебя все плохо. И дома, и на работе…. Честно говоря, я до последнего мгновения верила, что с тобой все в порядке, и ты по ночам, каким-то образом, заглядываешь ко мне. Я даже записки стала тебе писать! Кому расскажешь, засмеют или решат, что чокнутая.
Вымученно поднимаю глаза к потолку:
– Господи! Я у мамы твоей была, посидели, с ней хорошо, только волнуется за тебя очень.
А еще рассказывает, что ты ей звонил и обещал вернуться, «когда все закончится». Наверно в себя приходил ненадолго? Дверь в палату вдруг хлопает и я, вздрогнув, оглядываюсь. От входа ко мне устремляется возмущенный мелкий дядька, в голубом халате и стетоскопом на шее. Лечащий врач, что ли?
– Так, я не понял. Девушка, а что вы здесь делаете?
Навещаю, разве не видно? Но наше со Светкой проникновение и правда незаконно и с подкупом. Не дай бог охрану позовет! Испуганно сворачиваю свидание, растерянно блея что-то невнятное:
– Э-э-э…
– Что «э»?
– Я… Невеста.
– Да хоть муж, брат или сват. Вы на часы, вообще, смотрели?
– Простите, пожалуйста, просто…
Оглядываюсь на Сереброва, увы, поддержки от него я вряд ли дождусь – он, по-прежнему, нем и неподвижен. Следующий вопрос доктора еще неприятней:
– Кто вас вообще сюда впустил?!
Черт, так и до скандала дойдет, с милицией. Смотрю сверху вниз на этого недомерка, но и уходить не решаюсь. Умоляюще смотрю на врача:
– Просто, это действительно было очень важно!
Увы, грозный эскулап, видимо чувствуя ущербность, рядом с такой высокой красивой девушкой, уже орет:
– Еще раз спрашиваю – кто вас сюда впустил?
Светку впутывать не хочу и лишь торопливо отмахиваюсь, устремляясь на выход:
– Простите, все, меня уже нет!
Но карапет в халате уже неудержим, и оттесняет меня за дверь, продолжая вопить:
– Кто вас впустил?!
Конь в пальто.
– Я, все, я ухожу… Рома, я завтра загляну!
И деру на выход.
***
Еще там, в больнице, спускаясь бегом по лестнице, начинаю пилить Дорохину – появление врача в палате, явилось столь внезапным, что я совершенно утеряла контроль над ситуацией. Поэтому мое угрюмое молчание за рулем машины, пока едем по ночным улицам, подруга воспринимает, как продолжение упреков, хотя мысли мои уже заняты новыми утренними планами. Светка не выдерживает:
– Я тебе еще раз говорю – он настолько мгновенно вообще вышел из-за угла, что я даже ойкнуть не успела, а уж не то, чтобы тебя предупредить.
А чего он тогда за нее не зацепился? Не стал вопить и гнать на улицу? Поперся в палату? Но теперь действительно поздно шашкой махать:
– Да ладно Свет, с этими докторами, блин… Мне вообще он по барабану. Мне главное, чтобы с Ромкой разобраться. Судя по всему, он в коме и когда придет в себя, одному богу известно.
– Ну, не знаю… Прямо, как в кино получается.
– Ты тоже подумала о том же самом?
– О чем?
– О Саббах и шамане этом? Помнишь, как он спросил: «В вас кто-то вселился?».
– Маш, ну это же бред! Ты хочешь сказать, что тобой и правда кто-то управляет, когда ты ничего не помнишь?
Хмуро смотрю на дорогу за лобовым стеклом:
– Не кто-то, а Серебров. Это он выслал мне на почту свою запароленную презентацию!
Снова смотрю на дорогу:
– Ладно, разберемся… Да, ты там, кстати, про свою проблему про какую-то говорила с Ленчиком?
Дорохина молчит, потом отмахивается:
– Да, ладно, ерунда.
А потом будет говорить, что я плохая подруга.
– Да прямо-таки, давай вываливай, Свет.
– Ой, да нечего там вываливать.
Вот так всегда. Держит все в себе, доведет себя до истерики, а мне, потом, отдувайся. Недовольно повышаю голос:
– Вот ты обижаешься, когда я не интересуюсь твоими проблемами. Я интересуюсь – ты не хочешь разговаривать. Давай, вываливай, хорош…
Дорохина мнется, потом, все-таки, признается, выдавливая по слову:
– Ну… просто…
Сморщившись, она снова отмахивается, но я настойчива:
– Что, там с Лизуновым?
– Вообще-то, честно говоря, даже стыдно озвучивать.
Стыдные проблемы? Неужели пропал задор в постели? Или наоборот, засмотрелся на чужую задницу? Двусмысленно тяну:
– Та-а-ак… Вот это уже интересней!
Светлана ворчит:
– Ну, что, та-а-ак… Как раз, все не так.
Чем вызывает у меня приступ хихиканья, заставляя Дорохину хмурится и бурчать:
– Хватит ржать!
– Давай, рассказывай.
***
Несмотря на Светкины ахи и охи во время повествования, на ее скулеж по поводу милиции, мне вовсе не претит мордобой устроенный между мужиками у нее на работе. Леонид еще тот задира и рано или поздно кто-то должен был дать ему сдачи. Так что, когда заходим домой в квартиру и я зажигаю свет в прихожей, категорично одобряю поступок соперника:
– Не знаю, Свет… Мне такие мужики нравятся!
Кладу ключи на полку, а сзади, за спиной, бурчит Дорохина, прикрывая входную дверь:
– Какие такие?
Иду к стенному шкафу, стаскивая пальто:
– Какие? Конкретные! Какие. Черное, значит черное, белое значит белое!
Повесив на плечики, убираю куртку в шкаф:
– Подрались и подрались. А ты, ходишь тут, бурчишь как чайник.
Отправляюсь на кухню, а Светка задерживается пристроить в шкаф свое пальтишко:
– Да?
– Да.
– А если Ленчику пятнадцать суток вкатают?
Не пятнадцать же лет.
– И вкатают. Ну и что из этого?
– Ха! Ты такая умная, я посмотрю.
– Да что тут такого-то?!
Добравшись до холодильника, лезу внутрь, но все равно слышу Светланин бубнеж:
– Посмотрела бы я на тебя, если бы твоего Сереброва на две недели упрятали.
Достав бутылку вина, пожимаю плечами:
– И чтоб было бы?
Может быть, я мечтаю на это посмотреть: Ромка и в драку, чтобы синяки потом и сбитые кулаки.
– Да, ничего. Бегала б тут как наседка: «Ромочка, Ромочка»…
– Ну, прямо.
Если только потом, обрабатывая герою раны.
– Криво. Уже бы вся Москва вообще на ушах стояла, во главе со мной…
Так это же от радости стояла и гордости. Усевшись на табуретку возле кухонной стойки, Дорохина демонстративно отворачивается, и я укоризненно качаю головой:
– Свет, вот ты сейчас глубоко не права.
Может быть, и кудахтала, но в душе то – гордилась! Вот чего мне все время не хватает в этой жизни, так это Ромкиных поступков, положительных, решительных и абсурдных. А не оправданий, почему их нет, и почему у нас не срастается. Взгляд подруги полон скепсиса:
– Неужели?
Наливаю вина себе в бокал:
– Светочка, если бы Роман совершил бы мужской поступок, я была бы с ним до конца! И мне плевать было бы, какие бы последствия это имело бы.
– Угу… То есть по твоему устроить драку в кабаке – это мужской поступок?
– Драка драке рознь! Ты сначала копни, из-за чего эта все произошло. Согласись, когда о тебя вытирают ноги, тут не то, что в морду, тут убить вообще хочется.
Дорохина молчит, потом ворчит недовольно, не найдя поддержки:
– Маш, ты такая агрессивная сегодня... Вообще, в чем дело?
– Жизнь такая, Светочка. Знаешь, я бы хотела порхать, как бабочка, но вот как-то не порхается.
Дорохина вновь отворачивается, задрав глаза в потолок и мне остается одиноко попивать винцо.
***
После ужина отправляюсь с ноутбуком в спальню и забираюсь с ногами на кровать. Хочется подготовиться к завтрашней экзекуции над Побужецким. Что у меня на него? На экране кучка фотографий с телефона, сделанных утром во время кастинга, где Козлов и Кирилл в явно фривольной манере щупают пришедших на смотрины девиц.
Эх, надо было и Ингу сфотографировать! Тогда бы точно не отвертелся. А вдруг завтра опять я буду не я? Надо написать письмо моей второй личности – Светка же посоветовала вести дневник! Процесс, надо сказать, идет тяжело – хоть по-турецки сижу, хоть откинувшись на подушки…, хоть задрав ноги кверху или перевернувшись на живот, кверху попой. Тем не менее, медленно, но дело все же продвигается.
Строчка ложится за строчкой. Наконец, переползаю на пол и сижу там, сбросив тапки – полумрак, желтый свет от бра и голубой от дисплея ноутбука. Все стучу и стучу по клавишам, рожая новые мысли, а потом стираю, правлю и снова печатаю.
Наконец, обессилено валюсь лицом вниз. Слава богу, все! Заодно и четче сформулировались мысли, которые придется публично озвучивать, вступая в борьбу с Козловым и Побужецким. Все – таки, угроза увольнения вполне реальна, если начальники сговорятся.
Оставляю ноутбук открытым на тумбочке. Надежда завтра проснуться собой относительно невелика, если только Ромка не очнется от своей комы, так что лучше перестраховаться и вооружить свое «эго-2» перед завтрашней большой разборкой.
6-1. Пятница
Маша
В полудреме вновь прокручиваю события сегодняшнего дня: знакомство с Ромкиной мамой, переговоры с майором Парамоненко, которые позволили узнать адрес больницы, куда поместили Сереброва после аварии, Ромкино безжизненное тело в коме… А еще столкновение с Побужецким и его двойная угроза уволить меня к завтрашнему дню! Доклад я ему так и не сделала, зато нажила лютого врага, устроив драку. В голову лезут наши со Светкой догадки, вокруг творящейся вокруг чертовщины – если Роман в больнице в лежачем состоянии, то все поступки, которые я приписывала ему, на самом деле совершала я сама! Причем, как ничего не помнящая сомнамбула! Хотя Дорохина и утверждает, что вела я себя при этом вполне вменяемо, как здравомыслящий человек. У нее даже зародилась версия, что после шаманского зелья иногда в моем теле хозяйничает сам Серебров и нужно с ним наладить контакт путем дневника и переписки. Вот в следующий раз, когда проснусь, и проверю.
Охохонюшки… Тяжелый будет завтра денек, кто бы не оказался при этом на месте Маши Филатовой. Ну, все, спать…. И я проваливаюсь в серое вязкое беспамятство.
Ромаша.
Просыпаюсь и привычно начинаю ощупывать себя – ничего не меняется: я в Машкином теле, в ее ночнушке, в нижней части туловища знакомый дискомфорт, правда уже слабый и между ляжек женская прокладка.
Приподняв голову, осматриваюсь – вчера (или не вчера?) оставленная гора аптечных пакетов на ящике для белья рассосалась, кто-то прибрал, неподалеку раскрытый розовый ноутбук, на тумбочке записка и я подношу ее к глазам:
«Маша! Где мой ноутбук?».
«У тебя дома! Ром, что происходит? Нам надо встретиться и поговорить!».
Ну вот, одна хорошая новость уже есть – ноутбук не пропал, а значит, презентацию я смогу завершить самостоятельно и на должном уровне. Без Побужецкого! Поднявшись с постели, переодевшись в халат, отправляюсь на кухню, поставить чайник и сварганить себе какой-нибудь бутерброд. Светки нигде не видно – либо еще дрыхнет, либо собаку пошла выгуливать.
На календаре уже ожидаемо «пятница», но без Машкиной подруги мне, очевидно, не разобраться, что было вчера и что приготовлено на день грядущий.
***
Как оказалось, поторопился я с таким выводом… Передо мной открытый Машкин ноутбук и в нем очень много нового и интересного. Например, что подружки разыскали мое тело в больнице, оно цело и невредимо, и находится в коме. Шутка насчет кино, оказалась провидческой. Что делать с этой информацией пока не знаю, а вот рассказ о домогательствах Побужецкого к новой помощнице и о грядущих разборках этого инцидента на оперативке заставляет задуматься. В отличие от Машуни я не столь наивен и понимаю, что схватка с Побужецким и поддерживающим его Козловым не принесет нам перевеса никакими словесными аргументами. Где высокие начальники и где какая-то руководительница рядового отдела. Позицию Филатовой, конечно, надо усиливать и сделать могу такое только я со своими заготовками.
Для начала звоню Оксане – хочется услышать последние известия с линии фронта и озвучить собственные стратегические мысли. Меня успокаивают:
– Мария, не волнуйтесь. Все нормально – Кирилл Борисович у нас был и уже дал предварительное согласие на переход на новую работу.
– Спасибо, Оксаночка... А он точно ничего не заподозрил?
– Уверена.
– А про интернет спрашивал?
– Давай, я расскажу, по порядку. Я еще вчера утром позвонила ему на мобильный и пригласила к нам офис обсудить, дескать, очень выгодное предложение. Примчался буквально через час. Я ему и про Эйндховен, и про Токио, и про Рим, и про представительства по всему миру, пять языков говорю, приходится использовать в переговорах. Вижу – клиент поплыл.
– Ну, ты даешь. Неужели действительно?
– Что?
– Ну, пять языков!?
– Не в совершенстве, конечно, но да. Я там при нем по-английски с подружкой по курсам болтала.
Получилось эффектно.
– Извини, я перебила.
– Ну, так вот – крупная бизнес компания, представительства по всему миру. Тут-то он, мне и говорит – читал о вашей компании в интернете.
– Я же говорила – тертый еще гусь.
– Нормально, навешала лапшу про конкурентов и строгую конфиденциальность.
– Так вы чего, сослались на реальную компанию?
– Все по-взрослому. Ну, а дальше дело техники – подбираем, дескать, команду профессионалов и нам конечно во главе нужен принц на белом коне, то бишь – он.
– Поверил?
– Не сразу конечно, но я была убедительна. Про справки, которые мы навели о его кандидатуре, про его энергичность и нереализованные амбиции, про новый уровень, где он сможет проявить себя. Бла, бла, бла. Он там чуть не лопнул от своей значимости... Но, что у него не отнять – действительно недоверчив и цепляется за любую мелочь, чтобы поймать подвох.
– В смысле? Что-то случилось?
– Да нет, просто были рабочие моменты. Не заморачивайся. Главное он принципиально согласился.
– Оксаночка, милая, это еще тот жук. Так что дополнительно реализуем план «Б», с желтой прессой. И давай, контрольный в голову, а?
– Есть идеи?
– У меня под рукой сейчас очень скандальные фотки и описание приключений нашего героя на сексуальном фронте в рабочее время. Можно такую бомбу сделать!
– Кажется, я понимаю: тут и возможное бегство к конкурентам, за сумасшедший оклад с бонусами, и клубничка прямо на рабочем столе. Есть где развернуться перу.
– Да-да-да… И надо ему еще что-нибудь предложить, материальное.
– А, ну у нас в договоре прописан оклад – триста тысяч и бонусы.
– Поставь пятьсот… И еще опцион по итогам года.
Смотрю в свои пометки.
– Еще запиши служебный автомобиль и авиабилеты в отпуск. Главное – чтобы на видеозаписи он согласился уволиться. Внеси пункт об эксклюзивности услуг.
– Само собой… Мария, не волнуйтесь, я все записала.
– Оксаночка, надеюсь, публикация будет уже сегодня?
– Не сомневайтесь. Первым же курьером отвезем к вам на фирму.
– Запиши адресата: Федотов Николай Петрович, фирма «Ресайнс». С богом!
Нажимаю отбой. Настроение чудесное – я весь в предвкушении схватки. Хочется прыгать, скакать и играть в футбол.
***
Но оперативку руководства по столь щекотливому вопросу созывают в 9.30 утра и у меня недоброе предчувствие. Наверняка попытаются вопрос замурыжить, обратить в шутку, а Машку щелкнуть по носу. По пути прихватываю Мягкову с Пузыревым, упомянутыми в рассказе в розовом ноутбуке в качестве свидетелей, но они остаются болтаться у входа в зал заседаний – их на совещание не позвали. Киваю парочке, пытаясь подбодрить, и прохожу внутрь кабинета. Что-то Толики с Валиками снулые сегодня и мне это не нравится. Машка же ясно написала, что вчера они были воодушевлены даже очень и готовы были носом землю рыть! Настроение еще больше падает, когда вижу во главе стола не Федотова, а Козлова. Сам же Петрович стоит у окна, какой-то блеклый и неуверенный на вид. Остальные вражеские бойцы расположились по периметру – Стужев пристроился в сторонке, у стены, возле телевизора, Побужецкий топчется на противоположной стороне стола, неподалеку от Петра Константиновича, своего личного «крышевателя». Внутренне напрягшись, прохожу к обычному Машкиному месту. Спокойствие, только спокойствие – у Машуни есть свидетели, и они ее не подведут! С усмешкой усаживаюсь сбоку стола и смотрю на Козлова, развалившегося в председательском кресле и сцепившего руки на животе. Его осуждающий взгляд лишь заставляет быть собранней.
– Ну, что все собрались? Начнем? Все уже все знают, я думаю…
Козлов оглядывается на Кирилла:
– В наших стенах вчера произошло чрезвычайное событие. Слово пострадавшей стороне.
*Вот это наглость! Брови сами лезут удивленно вверх. Это он то пострадавшая сторона?!
Побужецкий начинает расхаживать за креслами, глядя пустыми глазами в пространство и гундосить:
– Я никогда не думал, что стану объектом такой необоснованной агрессии.
Ловлю жалобный взгляд Петровича в сторону «пострадавшего». Что происходит, в конце концов? С ума все посходили, что ли?
– Честно говоря, я даже не понимаю, чем это можно объяснить. У меня нет слов, ей-богу!
Да-а-а… Ни стыда у человека, ни совести… Не снимая усмешки с губ, киваю каждому обвиняющему слову в мой адрес. Козлов подает свой начальственный голос:
– А чего тут понимать? Это просто, кое-кто, возомнил себя не начальником отдела, а председателем Совета Директоров!
И этот туда же? Они что хотят из меня мальчика для битья сделать? В смысле девочку. Гляжу на него с недоумением:
– А что это вы, Петр Константинович на меня смотрите?
Он сдвигает свою тушку в мою сторону и вдруг повышает голос:
– А на кого ж мне еще смотреть!
Ну, нет, так дело не пойдет. Типа Кир бедный и несчастный стоял, мечтал о высоком, а Машка проявила агрессию и напала? Возмущенно поднимаю обе руки вверх:
– Так, подождите! Давайте еще из меня психопатку сделаем! То есть я просто так вот вошла и ударила этого прекрасного человека, да? Да?
Тыкаю пальцем в сторону Побужецкого, сложившего ручки на пузе. Козлов, сходу не может ничего придумать и лишь настороженно кивает. Зато за спиной у меня слышится ядовитый шип – ясно, что Стужев своего не упустит:
– Ну, говорят, что так и было.
Оглядываюсь на этого обмылка:
– Кто, говорит?
Саня тут же делает шаг в мою сторону:
– Люди говорят!
Вот, гнида. Невольно срываюсь на крик от возмущения:
– Какие люди, Стужев, тебя там вообще не было! Поэтому, закрой рот и не тявкай!
Александр c горечью смотрит на Петровича:
– Вот, видите, она уже на меня бросается.
Уже?! Да у нас в офисе только два урода и есть, на которых бросаться. Федотов делает шаг к столу, наклоняется ко мне и растерянно мычит:
– Маш, действительно.
Это, уже, ни в какие ворота не лезет. Не выдерживаю и вскакиваю:
– Ну, что действительно? Ну, что Маша-то?
Вместо того чтобы пропесочить хама и раздолбая, стрелки переводят на меня! Тычу рукой в сторону приоткрытой двери:
– Есть свидетели, чем он там занимался!
Козлов вдруг интересуется:
– Что за свидетели?
Я кричу через весь зал:
– Толик, Валя, зайдите, пожалуйста!
Потом оглядываюсь на Козлова с Федотовым:
– Сейчас вы все услышите сами.
В дверь осторожно заглядывает Пузырев, за ним маячит фигура Мягковой.
– Можно?
Торопливо зову:
– Нужно!
Петрович делает знак рукой:
– Иди сюда.
Оба заходят и настороженно проходят поближе. Смотрю на них – ну, давайте ребята!
Федотов приказывает:
– Говори.
Козлов с интересом смотрит на пришедшую парочку:
– Ну, рассказывайте, что здесь вчера произошло.
Толик тупит:
– Когда?
Со страху что ли? Я его тороплю:
– Когда здесь Побужецкий работал, когда еще.
Пузырев начинает мямлить:
– Вчера был отбор на должность… Э-э-э…
Стою, обхватив себя за плечи руками, и киваю подбадривая. Ну, давай, милый, рожай. Петрович его перебивает:
– Это мы все знаем, ты по существу говори.
– Так я и говорю… И одна из девочек….
Он оглядывается и смотрит на Валентину, а потом продолжает:
– То есть одна из претенденток…. Мне даже показалось, что она непрофессиональная секретарша.
Я уже начинаю психовать… Никаких нервов с этим рохлей не хватит. Козлов тоже торопит:
– Это не относится к делу… И что?
Пузырев продолжает мяться и мычать:
– Ну, вот она как-то растерялась, разнервничалась, ну это понятно… Первый раз, с таким профессионалом работать.
У меня над ухом раздается голос Стужева:
– Ну, еще бы, я бы тоже растерялся.
Да что ж такое-то. Совершенно не понимаю, что происходит, и шиплю на Анатолия:
– Ты что несешь? Тебе что память отшибло? Валь, давай расскажи, что тут было на самом деле, если эта тряпка двух слов связать не может.
Стужев накидывается на меня:
– А ты не дави на людей! Они рассказывают то, что видели.
Он вдруг крутит пальцем у виска:
– А не то, что ты придумала.
Вот, хамло, обрываю словоблуда:
– Стужев, помолчи, а?
– Меня сюда не помолчать позвали,
Федотов прерывает наш спор:
– Так, тихо! Валя, говори.
Смотрю с надеждой на Мягкову. Уж она-то не подведет и трястись, как лист, не станет. Валя переводит испуганные глаза с одного лица на другое и вдруг заявляет:
– Ну, в принципе, Анатолий, уже все рассказал.
Приехали… Прикрываю глаза рукой, а потом смотрю с отчаянием на Вальку. И это Машкина подружка?! Та добавляет:
– Только мне кажется, что Инга не растерялась, а просто ей стало плохо.
Это мне сейчас станет плохо. Вижу, как Стужев перемещается за спины этих двоих и буквально дышит в затылок, контролируя каждое слово. Вот, гнида! Наверняка его рук дело. .Мягкова продолжает бубнить:
– Вы сами понимаете, три часа беспрерывной работы и вообще перенервничала.
Это же подлость! Подлость! Навалившись рукой на спинку кресла, другую протягиваю в отчаянии к ней:
– Валь, ты чего говоришь? Он же с ней закрылся, она плакала в голос, звала на помощь.
Побужецкий тоже начинает квакать от окна:
– По-моему, у Марии Павловны очень богатая фантазия.
Сказал и снова отвернулся к окну. Все против меня, все… Никому нельзя верить! Затравленно поворачиваюсь в сторону Побужецкого и ору, срывая свое отчаяние:
– Слушай, тебе не стыдно? Подонок!
– Ну, вот видите, как с ней говорить, а?
Петрович тоже повышает голос:
– Хватит, ну что это, Маш.
– Что, хватит?
Я уже почти в истерике от обиды, в отчаянии пытаюсь воззвать к совести неудачных «свидетелей». Ну, не могло же у них за одну ночь отшибить память!
– Валя, Толик, вас что, запугали что ли?
Они оба молчат, и я оборачиваюсь к Петровичу, указывая рукой в сторону Пузырева и Мягковой:
– Ну, их запугали, я же вижу!
Толик, пряча глаза, бормочет:
– Мне больше нечего сказать.
– Поня-я-я-тно-о-о, все. Была проделана большая работа.
Сашок Стужев, вот гнилой человечишко, изображает возмущение и негодование:
– Нет, это уже паранойя!
Я прекрасно понимаю, чьи мерзкие ручонки здесь поработали, и смотрю на него с ненавистью:
– Слушай, ты и тут присосался?!
Тот пытается наехать:
– Слышь, ты, присасываются обычно пиявки!
Была бы воля, прибил бы собственными руками. Буквально наскакиваю на него:
– А ты то, кто?
Федотов встревает в спор:
– Все, хватит! Даже мне уже надоело! Мария Павловна! Хватит, я сказал! Все.
Затем поворачивается к Киру:
– Я от лица всего нашего коллектива приношу тебе извинения.
Во мне все клокочет. Никогда! Еще и извиняться перед подлецом?! Тычу в себя рукой и срываюсь на крик:
– Я извиняться перед ним не буду!
Федотов шипит:
– Тогда выйди. Езжай домой и чтоб глаза мои тебя не видели!
Да ради бога. Обхожу толпень уродов и трясогузов, и, ни на кого не глядя, широким шагом покидаю поле проигранного боя.
***
Моему возмущению нет предела. Так же, как человеческой подлости и трусости. Первый раунд я полностью проиграл… Ну, с Пузыревым все понятно – трус каких поискать… Но, Валька! Сколько раз Маша ей помогала и всегда считала твердо стоящей на правильных позициях. Вот, правду говорят, никому не верь и не делай людям добра, все равно боком выйдет.
А эти гаврики – Козлов, Федотов, Стужев… Устроили, блин, экзекуцию. Буквально врываюсь в Машкину комнату:
– Козлы! Ну, козлы!
Если я сейчас не выговорюсь, меня, наверно, Кондратий хватит… Да! И еще я совершенно не понимаю, что теперь делать и как себя вести. Хватаю мобильник со стола и, зависнув возле кресла, оглядываюсь на дверь:
– Надо же быть такими козлами!
Садиться нет никакого желания, набираю номер на телефоне и прикладываю трубку к уху. Остается возмущаться и беспомощно вздыхать:
– Пф-ф-ф…
Как только соединение проходит, тороплюсь вывалить на подругу все свои проблемы:
– Алло, Свет!
– Да?
– Слушай, ну это полный капец, я просто в ауте.
– Что опять случилось?
– Да ты представляешь, эти уроды уже обработали Мягкову с Пузыревым!
– Как обработали?
– Как, как… Дихлофосом, как… Теперь они в одну дудку говорят, что работал себе Побужецкий, сидел спокойно….
Развожу руками:
– … А Ма… Я, такая дура стукнутая, влетела и дала ему по морде!
– Ничего себе.
– Козлы, а? Еще Стужев сидит там, жаба, квакает.
– Подожди, ты говорила, что у этой девочки истерика была.
– Да-а-а! А это у нее от счастья, представляешь? Это ей, оказывается, судьба подарила такой шанс поработать с таким известным извращенцем! В общем, ладно, Свет, прости, что я тебя гружу… Некому выговориться… Но я, все равно, просто так это не оставлю.
– Ну, что ты сможешь, одна?
– Вечером посмотрим, как они у меня запрыгают.
Раздраженно захлопываю крышку мобилы… Кажется, меня гнали домой? Ну и ладно! Не очень то и хотелось!
***
Через час я уже дома и открываю дверь в квартиру. Светки нет, и меня встречает одна Мими. Сняв сумку с плеча, кидаю ее на ящик с обувью и маршевым шагом топаю на кухню – у меня есть цель и плевать я хотел на все препятствия. А цель эта святая – компенсировать уныние, идиотские раздумья и сопливость настроения любым вкусным способом. Оставив ключи, на кухонном столе, открываю холодильник и извлекаю на божий свет полупустой жбан с мороженным, а еще баночку с вареньем. Все это переношу на стол, иду к полке с посудой, чтобы вооружиться большой миской и столовой ложкой – самыми подходящими инструментами для приема сегодняшнего лекарства.
Усевшись за кухонный стол, приступаю к главной подготовительной процедуре – открыв банку, перекладываю куски мороженного в миску и обильно все это поливаю клубничным вареньем…. М-м-м! С удовольствием слизываю красные капельки с края баночки и закручиваю крышку назад.
Ну, что, приступим? Вздохнув, начинаю уминать содержимое миски за обе щеки. К черту всех! К черту Козлова и Федотова с Побужецким! Покачав головой, передразниваю:
– Езжай домой и чтоб глаза мои тебя не видели! … Тоже мне, блин!
И отправляю в рот новую порцию.
***
Оставив мобильник в гостиной, отправляюсь в спальню переодеться. Не найдя в шкафу ничего более привлекательного натягиваю на себя красный спортивный костюм. Снаружи слышится знакомый трезвон телефона, и я тороплюсь вернуться за трубкой.
– О, кто-то проснулся!
Хочется перекреститься – надеюсь, отрицательные разборки на сегодня закончены и в офисе уже не до меня. Интересно, пресса уже вышла из печати? Смотрю на часы – едва перевалило обеденное время. Пожалуй, для бомбы, обещанной Оксаной, еще рано.
– Ну что, понеслась душа в рай… Гхм… Алло!
Голос Петровича суров и холоден.
– Мария Филатова?
Стараюсь говорить веселее:
– Да, Николай Петрович?
– Мы тут посовещались… Госпожа Филатова, с сегодняшнего дня вы уволены.
Словно звук вокруг выключили. Хватаю ртом воздух и ноги словно ватные. Не может быть! Я ничего не понимаю.
– Как, уволена. Это что шутка?
Телефон молчит. Гудки.
– Николай Петрович, алло! Николай Петрович!
Захлопываю телефон. А изнутри поднимается волна гигантской обиды и несправедливости.
– Полный триндец.
Вся неистраченная энергия, весь накопленный критическими днями психоз лезет из меня наружу. Меня уволили! Нет… Машку – уволили! За что? И кто посмел? Я нарезаю круги по комнате, и не устаю поливать старого маразматика последними словами:
– Ты хоть понимаешь, кого ты уволил, а?
6-2
Ромаша
Скрежещет входной замок и в прихожую вваливается Дорохина с собакой на поводке. Обе ошарашено смотрят на мою бессмысленную беготню.
– Маш, что случилось?
– Что?
Торможу около нее и наконец-то нахожу новый объект для горьких словоизлияний.
– Что случилось? «Что случилось?» – она меня еще спрашивает… Что случилось. А ты угадай с трех раз!
– Ну, Маша!
– Что Маша?! Меня уволили! Ясно тебе? Меня, взяли и уволили!
Сунув руки в карманы штанов, снова начинаю метаться по комнате.
– Маш, подожди. Как?
– Чего ждать!? Чего ждать, а? Ну, офигеть... А она? О чем она думала, наивная чукотская девушка! На Побужецкого в лоб поперла!
– Кто она?
– Кто, кто…
Машка, кто же еще… Хотя я бы и сам с удовольствием врезал ему между ног. Снова начинаю нарезать круги, уже лучше следя за словами:
– Как кошку помойную вышвырнули! Как уборщицу последнюю…
Развожу руками, словно конферансье в комплименте:
– «Вы уволены», он мне заявляет…. Марксист – ленинист недоделанный!
Черт! Чувствую, как по-бабски дрожит от обиды голос и замолкаю.
– Ну, Маша!
– Что, Маша!?
– А я тебя предупреждала, между прочим.
Когда? Вчера? Ну, это извини, не меня! И что теперь памятник поставить во дворе? В полный рост, на лошади? Предупреждала, не предупреждала, какая на хрен теперь разница.
– Что ты меня предупреждала! Вот что ты меня предупреждала! А?
– Я тебе говорила, что эта драка с Побужецким и твоей идеей все это обнародовать, мне не нравится!
– Ах, вот оно что... То есть эта идея тебе ни фига не нравилась, а все твои идеи были просто фонтан?!
Возмущенно вскидываю руки вверх, и Светка сразу тушуется:
– Что ты имеешь в виду?
– Слушай, Дорохина, не прикидывайся овцой безмозглой!
Я снова начинаю нарезать круги возле Светки, глядящей на меня, словно побитая собака.
А кто напялил на меня все эти юбки, колготки, все это гейское шмотье?! Ты! Руками пытаюсь изобразить с каким отвращением все это ненавистное одеяние мне приходилось одевать и натягивать на себя все эти дни... И я это делал. Делал! Чувствую, что несправедлив, но удержаться не могу. Дорохино обиженно кричит:
– Но Маш, Я не понимаю… Ах, так! Значит, если у нас нет крайнего, мы его назначим?
Я торможу прямо перед ее носом.
– Слушай, я пословиц и поговорок тоже знаю много. До хрена! Мы с тобой не на олимпиаде по русскому языку…. Так, короче, все!
